Велтистов Евгений. Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

   Девочка грустно улыбнулась: наивные парианские дети. Разве такие болезни проходят!
   — Тогда пойдем купаться.
   — Мне не хочется, — сказала Анжела.
   — Мы очень просим тебя. — У Муно был такой умоляющий вид, что она не смогла отказать им.

* * *

   Прошло еще десять парианских лет. Анжела окончательно смирилась с мыслью, что навсегда останется пленницей Париануса. Она даже нашла себе занятие.
   Каждый день отправлялась Анжела на площадь, где ее с нетерпением дожидались не только малыши, но и взрослые жители Городища. Она рассказывала им о жизни на Земле, о людях и животных, населяющих Землю, о цветах и деревьях, о горах и морях, об извержениях вулканов и о землетрясениях. И о многом, многом другом. Так свою тоску по Родине, свои воспоминания она разделяла с парианами, и боль становилась не такой уж нестерпимой. А они слушали ее затаив дыхание, как слушают бесконечную, захватывающую сказку.
   Изо дня в день она обучала Муно языку землян. Он оказался удивительно способным. Теперь ей было с кем поговорить на родном языке.
   Она рассказывала Муно о своей школе, о подругах, о кенгуру и дельфине, о бассейне на крыше дома и о путешествиях по свету…
   Анжела попыталась даже обучить Муно грамоте, но из ее затеи ничего не вышло. Он отказывался понимать, что такое буквы и каким образом слова, которые произносятся голосом, могут вдруг стать немыми и превратиться в какие-то нелепые закорючки…

* * *

   Был ясный день. Самый обычный день на Парианусе. Ярко сиял Парий. Лениво раскачивались листья пиру. Огромным зеркалом лежало в своей зеленой растительной рамке Горячее озеро. И так же грозно и неприступно высилась позади Городища Каменная стена, к которой Анжела теперь потеряла всякий интерес.
   Девочка сидела на возвышении и рассказывала собравшимся на площади парианам о водопадах и горных реках Земли.
   И тут в мирную тишину этого самого обычного дня ворвался странный гул. В ясном небе рядом с оранжевым Парием что-то блеснуло, приковав к себе взгляды париан. Искрящаяся точка быстро приближалась, превратилась в длинное сверкающее тело, которое с ревом пронеслось над головами объятых ужасом париан.
   Глаза Анжелы вспыхнули безумной радостью.
   Длинный блестящий предмет плавно опустился неподалеку от Городища в Зеленую долину. Париане сбились в кучу, прикрыв своими телами малышей, их хвосты нервно вздрагивали.
   — Это они! Они! — закричала Анжела и со всех ног бросилась к звездолету.
   Пересиливая страх, первым последовал за ней Муно. А потом и остальные париане.
   По возгласу девочки они поняли, что на Парианус прилетели земляне.
   Звездолет некоторое время не подавал признаков жизни. Но вот часть его корпуса бесшумно исчезла, образовав небольшое овальное отверстие.
   Париане пугливо толпились в сторонке. Анжела замерла, готовая каждую секунду сорваться с места.
   Из проема звездолета спустили лестницу. На нее ступил первый человек. Он с опаской поглядывал на толпу хвостатых париан.
   — Да что же вы медлите! — не выдержала Анжела. — Скорее!
   Услышав человеческую речь, люди в звездолете заволновались, засуетились и один за другим стали спускаться по лестнице.
   Анжела бросилась к ним — люди были незнакомые. Она остановилась. Некоторое время они разглядывали девочку с длинными, спутанными волосами, в рубище, едва прикрывавшем худенькое тело…
   — Неужели ты — Анжела? — наконец произнес один из них.
   — Анжела! Анжела! — радостно закричала девочка. — Вы все-таки прилетели за мной! А где моя мама? Где папа?
   Человек, назвавший Анжелу по имени, подошел, крепко обнял ее, прижал к себе.
   — Ты живая… Кто бы мог подумать! Одна, на чужой планете! А твои родители до сих пор оплакивают тебя. Они уверены, что ты погибла в снегах этой проклятой безжизненной планеты.
   — О чем вы говорите! Разве Парианус похож на безжизненную планету? Оглядитесь вокруг.
   — Но как же так? Ведь первые переселенцы вернулись, объявив, что планета не пригодна для жизни, что…
   — Я все объясню, только скажите скорее, где мои родители? — перебила его Анжела.
   — Остались на Земле. Они и слышать не хотели о планете, которая отняла у них дочь.
   Девочка сразу сникла.
   — Да ты не расстраивайся. Мы отвезем тебя домой, на Землю. Ты вернешься к своим родителям. Вот уж они обрадуются!
   — Правда? Неужели это правда? — Забыв о сдержанности, к которой ее приучили меланхоличные париане, Анжела пустилась в пляс, кувыркалась и прыгала, смеялась и плакала, пока в изнеможении не свалилась на траву.
   — Бедная девочка, — сказал один космонавт другому. — Трудно даже представить себе, что она пережила.
   — Послушай, Анжела, а что это за зверюги сидят там, вытянув шеи, и пялят на нас глаза? — обратился к девочке высокий голубоглазый космонавт.
   — Это не зверюги, — обиделась Анжела за своих друзей. — Это хозяева планеты. Они добрые и умные.
   — Охотно верю. Звери бывают злые, а бывают добрые и даже умные.
   — Да нет же, они… как бы вам объяснить… Ну все равно что люди на Земле, только вид у них другой.
   Тут от толпы париан отделилась старейшая парианка и, с достоинством волоча по траве свой хвост, направилась к звездолету.
   — Вот это и есть твои люди с Земли? — скрипучим голосом спросила она Анжелу.
   — Да, это люди! — радостно ответила Анжела. — Они все-таки прилетели за мной. Они меня не забыли.
   Вслед за парианкой, осмелев, приблизились и остальные.
   — У них есть свой язык и ты понимаешь его?
   — Да, да, да! — смеялась Анжела.
   — Чудеса, — озадаченно сказал высокий космонавт. — Первоначальные данные оказались-таки верными: планета обитаема. Почему же первая экспедиция сделала ложное заключение?
   — Наш звездолет опустился вон за той Каменной стеной. По ту сторону снег и холод и нет никакой жизни. Они так и улетели, не узнав, что здесь совсем другой мир.
   — Интересно… очень интересно. Немедленно приступим к исследованию этой загадки.
   — Цуцу, предложи людям посетить Городище, — посоветовала старейшая парианка.
   — Что он тебе сказал? — спросил высокий космонавт.
   — Это самая старая и уважаемая жительница планеты, — пояснила Анжела. — Она приглашает вас в город.
   Муно все время вертелся тут же и старался не пропустить ни слова. Анжела не замечала его. Она была так возбуждена, что, казалось, совсем забыла о его существовании.
   Космонавты посовещались между собой и решили принять приглашение париан.
   Оставив на всякий случай у звездолета двух дозорных, они последовали за старейшей парианкой. Остальные париане, вытянувшись шеренгой, замыкали шествие. Муно ни на шаг не отставал от Анжелы.
   — Как же ты жила среди них, девочка? — посочувствовал космонавт с добрыми умными глазами.
   — Мне было очень хорошо с ними, — горячо ответила Анжела. — Это удивительно милые и мирные существа. Только… — Она запнулась и с трудом сдержала подступившие слезы. — Я все время думала о Земле, о доме, о папе с мамой. Я очень-очень боялась, что навсегда останусь здесь и никогда больше не увижу Землю.
   — Ты увидишь ее, и очень скоро, — сказал другой космонавт. — Мы пробудем здесь всего год и вернемся обратно.
   — Год? — Глаза у девочки округлились. — Но это десять парианских лет!
   — Мы не можем вернуться раньше. Наша программа рассчитана на год…
   — Еще год не видеть Землю! Еще год мама и папа будут считать меня погибшей! Я не могу! Не могу… — И она громко разрыдалась.
   Высокий космонавт взял ее на руки, вытер платком слезы и серьезно посмотрел в ее заплаканные глаза.
   — Мы можем отправить тебя раньше. Завтра на рассвете наш звездолет уйдет в обратный рейс.
   Слезы мгновенно просохли, в глазах Анжелы вновь вспыхнула надежда.
   — Но было бы лучше, если бы ты осталась. Ведь без тебя мы не сможем общаться с ними… Мы не знаем их языка, а они — нашего.
   Девочка молчала, кусая губы.
   До сих пор не проронивший ни слова Муно вдруг тронул ее перепончатой лапой.
   — Возвращайся на Землю, Цуцу, — сказал он на языке землян. — Я помогу людям подружиться с нашим народом.
   Все взоры обратились к нему.
   — Ай да молодец! — вскричал один из космонавтов, хлопнув себя по бедрам. — Выучил наш язык!
   — Но Муно! Мы столько мечтали полететь на Землю вместе! Мне так много хотелось тебе показать!
   — Покажешь, — заверил ее высокий космонавт. — Через год мы возьмем его с собой на звездолет, и ты встретишь своего друга на ракетодроме. Это будет прекрасный подарок землянам: инопланетянин экзотического вида, говорящий по-человечьи. Ты умница, Анжела. Мама и папа будут гордиться тобой.
   Анжела некоторое время стояла в нерешительности, потом бросилась на шею Муно и поцеловала его в бархатистые отвислые губы.
   — Ты настоящий друг, — прошептала она.
   Париане не понимали человеческих нежностей. Но Муно понял. Он погладил Анжелу по волосам, как в те времена, когда считал ее зверуижой, и сказал:
   — Не горюй Цуцу. Мы обязательно встретимся.

Элеонора Мандалян
ВСТРЕЧА НА ГАЛАКТОИДЕ

   Было темно и тихо, а Карену никак не спалось. Он вертелся в постели. Немножко подумал о своей новой автомодели, пополнившей коллекцию, потом о мультфильме из «Спокойной ночи, малыши», о маме, забывшей сегодня поцеловать его на ночь. От обиды — ритуал вечерних поцелуев выполнялся неукоснительно со дня его рождения — совсем расхотелось спать.
   Он опустил босые ноги на ковер, выбрался из-под одеяла и тихонько подошел к балконной двери. Холм, что начинался прямо за домом, неясно чернел. Черным было и небо, ни звезд, ни луны. А отсветы дворовых фонарей делали все вокруг еще чернее. Он вгляделся в темноту — по-прежнему ни одной летающей тарелки. Вздохнув, вернулся в постель, но не лег, а уселся по-турецки. Выпрямился, развел руки в стороны, локтями вниз, ладошками вверх, как на картинках в маминых книжках. Закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Сначала у него ничего не получалось, мысли скакали, как болотные лягушки. К тому же мешал шум телевизора, доносившийся из столовой.
   Потом он перестал думать и слышать, тело как-то странно одеревенело и будто лишилось веса… И вдруг ладони ощутили чье-то прикосновение, а голову слегка придавили сверху. Карен испугался и хотел вскочить, но не смог.
   — Что это? — прошептал он сдавленным голосом.
   — Не что, а кто, — поправили его сверху.
   — К… кто… кто… ты? — заикаясь, спросил Карен, не смея пошевелиться.
   — Я — твой двойник.
   — Ка… кой еще… двойник? Где ты?
   — Сижу у тебя на голове в той же позе, что и ты, только головой вниз. Чувствуешь мои руки на своих ладонях?
   — Ч… чувствую. Ты что, акробат?
   — Если ты не акробат, значит, и я не акробат, — последовал ответ.
   — Тогда зачем встал на голову?
   — Так положено.
   — Почему? — недоумевал Карен, тщетно пытаясь скинуть с себя говорившего.
   — Ты смотришь вниз и перед собой. А я — вверх. Там интереснее. И больше видно.
   — Что-то я не пойму.
   — А тебе и «е положено. Говори, чего надо. Зачем вызывал?
   — Разве я вызывал?
   — Конечно. Даже по всем правилам.
   — Слезай с головы, — потребовал Карен.
   — Не положено, — отрезал двойник.
   — Я маму сейчас позову.
   — Ничего не выйдет. Она меня не увидит.
   — Это почему?
   — А я невидимый.
   — И я тебя не могу увидеть?
   — Так не видел же до сих пор.
   — Ты что, всегда у меня на голове сидишь?
   — Всегда.
   — Ну, это ты брось! Не верю…
   Двойник не ответил, и Карен задумался.
   — А если я тебя очень попрошу, ты мне покажешься?
   Вместо ответа он ощутил мягкий толчок в ладони, словно кто-то отталкивался от них, и прямо перед ним возник мальчик, сидящий по-турецки с оттопыренными локтями и ладонями, повернутыми вверх. Мальчик сидел на том. же уровне, что и Карен, только под ним ничего не было. Иными словами, он висел в воздухе. У него были большущие голубые глаза и кудлатая, как у тибетского терьера, голова. Он ничем не отличался от привычного зеркального отражения Карена, и Карен тотчас признал в нем себя.
   — А мы и впрямь на одно лицо, — удивился он. — На чем же ты сидишь?
   — Ни на чем.
   — Как же тебе удается?
   — Да мне все равно, где сидеть, я же почти ничего не вешу.
   — А почему?
   — Все равно не поймешь, мал еще.
   — Тогда и ты мал, ты же мой двойник, — вполне резонно заметил Карен, складывая руки на коленях и не без удовольствия отметив, что двойник проделал то же самое. — Так что не очень-то задавайся.
   — Мы — ровесники, ты прав. Но между нами большая разница. Ты видим, я нет. Ты тяжелый, я легкий. Ты видишь только то, что видишь, а я — много больше…
   — Стоп-стоп-стоп! Что же ты такое видишь, чего я не вижу? А ну, выкладывай.
   — Ну… например, я вижу прошлое и будущее.
   — Ух ты! И даже можешь погулять в прошлом, если захочешь?
   — Могу.
   — Я тоже хочу! — загорелся Карен.
   — Тебе нельзя. Не положено, — ответил двойник, продолжая как ни в чем не бывало висеть в воздухе.
   — Ишь какой. Подумаешь! Ему положено, а мне не положено. Ты же мой двойник. Если бы меня не было, не было бы и тебя, верно? Значит, главный из нас я. И ты должен мне подчиняться.
   — Да не могу я, — взмолился двойник и снова повторил: — Не положено.
   — А показываться мне и разговаривать со мной положено? — поймал его Карен.
   — Нет, — вынужденно признался двойник.
   — Вот видишь! Ты все равно уже нарушил свои правила, значит, нам теперь все можно.
   Двойник засомневался. Покачавшись в воздухе, он безнадежно махнул рукой и, не заботясь больше о необходимости копировать движения Карена, уселся рядом с ним на постели.
   — Не понимаю, почему я вдруг стал таким сговорчивым? — сказал он и грустно вздохнул. — Ну, так что тебе от меня надо?
   — То-то же, — обрадовался Карен. — Хочу в прошлое!
   И почти сразу увидел округлые сопки, покрытые желтыми тюльпанами, и синее-пресинее море, будто небо, расстеленное на земле. Карен ощутил себя идущим вдоль причала, мимо лениво покачивающихся баркасов. С баркасов только что сгрузили привезенный улов, и мужчины за длинными, прямо у причала установленными столами тут же разделывали рыбу. На них широкие клеенчатые передники, а в руках поблескивали ножи, которыми они ловко орудовали. За работой следил высокий широкогрудый человек. Одновременно он вел беседу с группой людей, увешанных киноаппаратурой.
   Внимание Карена привлекла девочка с длинными тугими косичками, вертевшаяся у одного из столов. Она с любопытством смотрела, как рыбак погрузил во вспоротое брюхо большой акулы руку, вытащил пригоршню живых акулят с желтыми круглыми мешочками у рта.
   — Дайте мне одного! Дайте! — потребовала девочка с косичками, зная наперед, что собирается сделать рыбак.
   Он подставил ей ладонь — она выбрала акуленка, и они вместе подошли к краю причала. Размахнувшись, рыбак выбросил акулят в воду.
   — Пускай живут, — сказал он, возвращаясь на место. — Вырастут и станут такими же, как эта. — Рыбак снова принялся за работу.
   Девочка выпустила своего акуленка и подбежала к высокому мужчине:
   — Папа, почему у акулы в животе не икра, как у других, а акулята?
   — Потому что она живородящая.
   — А почему акулят кидают в море?
   — Чтобы море не оскудело и равновесие не нарушилось.
   Карен подошел совсем близко к девочке и ее отцу, с интересом прислушиваясь к их разговору. Но они даже не обратили на него внимания.
   Тут причалил еще один баркас, и с него сбросили что-то большое и странное. Это что-то, тяжело шлепнувшись на серые доски причала, распласталось широким ковром, поблескивая в лучах солнца.
   Девочка с косичками первая заметила диковинного морского гостя и с разбегу прыгнула на лакированный упругий «ковер». Рыбаки дружно ахнули и, побросав свою работу, бросились к ней. Девочка вскрикнула, взмахнула руками, поскользнулась и упала на спину морского гостя. Один из рыбаков подхватил ее на руки. Ее босая нога была вся в крови. Подоспевший отец от души влепил дочери затрещину.
   — Не будешь совать нос куда не следует, — пробурчал он, — да еще перед посторонними. Чтобы я тебя тут больше не видел. Крутишься у всех под ногами, мешаешь людям работать. — И, обратившись к рыбаку, продолжавшему держать девочку на руках, сказал: — Отнеси ее домой, пусть мать рану промоет, перевяжет. Мне сейчас отлучаться нельзя.
   Девочка не плакала. Она только хмурилась, кусала губы и старалась не смотреть в сторону отца, пока ее не унесли к особняком стоящей хижине.
   — Ишь какая, с характером… Зачем ты мне ее показал? — обратился Карен к двойнику.
   — А ты не догадываешься? Это же твоя мать.
   Карен открыл глаза — темно, только слабо белеет потолок. Нащупал выключатель… зажмурился. Глаза привыкли к свету — в комнате никого. Снова лег, зевнул. Подумал, засыпая: «Какой странный сон. Вот бы досмотреть его».
   Утром за завтраком, поворчав на омлет, который он почему-то разлюбил, Карен сказал:
   — Мам, а я тебя во сне видел.
   Мать отставила с электроплиты не успевший закипеть кофе и присела к столу.
   — Ну? Расскажи.
   — Ты была маленькой. Такой, как я сейчас. Может, поменьше. У тебя были косы. Длинные. А вокруг так красиво — темные сопки и синее море… Ярко светило солнце… Живых акулят выбрасывали в море. А ты около своего отца бегала по причалу…
   — Так это ж на Сахалине! — воскликнула мать. — Наверное, я рассказывала тебе про свое детство, когда ты был совсем маленьким. Тебе запомнилось, и ты увидел это во сне.
   Карен не помнил, чтобы мама рассказывала ему про Сахалин, но на всякий случай попросил:
   — Расскажи еще раз.
   — Съешь омлет, расскажу, — заявила она и, воспользовавшись случаем, пододвинула сыну тарелку.
   Он нехотя взялся за вилку.
   — Было это… ой, давно было! — махнула она рукой. — Твой дедушка, мой отец — инженер по рыбной промышленности. Жили мы в Москве, но в тот год его послали на Сахалин, возглавить рыбные промыслы. Он взял с собой и нас с мамой. Все-то мне было там в диковинку — и тюльпаны на сопках, и сами сопки, и японские хижины с раздвижными дверями, и типичные для тех мест бесхвостые кошки, и даже огромные черные крысы на свалке. Но больше всего меня притягивало Японское море, удивительная прозрачность его глубин. Я забиралась на самый конец мола и подолгу смотрела в воду. Метровые крабы, морские звезды, осьминоги… чего там только не было. Я каждый день бегала к отцу на работу…
   — А дедушка сердился на тебя и однажды дал тебе затрещину, — вставил Карен.
   Мать застыла с открытым на полуслове ртом.
   — А вот этого я тебе наверняка не рассказывала. Откуда ты знаешь?… Дедушка тоже не мог сказать — он давно умер и видел тебя только новорожденным.
   — Не помню, — небрежно пожал плечом Карен и, сдувая пенку с остывшего какао, отхлебнул глоток.
   — Он действительно ударил меня… впервые в жизни. Я забралась на электрического ската на глазах у столичных кинооператоров и сильно порезала ногу о его плавник.
   — Так, значит, это был электрический скат…
   Карен смотрел на мать удивленно, будто видел ее впервые. Затем сорвался с места и повис у нее на шее.
   — Что с тобой? — удивилась она.
   — Я никогда-никогда не думал раньше, что ты тоже была маленькой… Как странно.
   — Что ж тут странного? Все сначала бывают маленькими, а потом постепенно делаются взрослыми.
   — Ты была ужасно смешной девчонкой, — сказал Карен. — С такой, как ты, я бы, наверное, подружился.
   — Ах ты, негодник! Снова рылся в моем альбоме и наверняка перепутал все фотокарточки.

* * *

   Вечером, когда мать, присев на корточки у постели, ласково желала Карену Приятных снов, он, обычно старавшийся удержать ее подольше, пробормотал притворно сонным голосом:
   — Спокойной ночи, мамочка. Очень хочется спать. Оставшись один, он тотчас уселся по-турецки и стал ждать.
   В комнате было тихой по пустым ладоням гулял легкий ветерок из открытой форточки.
   — Не дури, — шепотом потребовал Карен. — Слезай с головы. — Ответа не последовало. — Ну, кому говорят? Хочешь, — чтобы маме всю правду рассказал? И не только маме. Папа у меня знаешь какой! Он тебе…
   Тут ладони его мягко спружинили, и на постель спрыгнул двойник.
   — Так-то лучше, — удовлетворенно сказал Карен с мамиными интонациями в голосе.
   — Ну, что тебе от меня надо? Я ведь исполнил твою просьбу, ты побывал в прошлом.
   — Еще хочу! Еще. Маленькую маму покажи.
   — Понравилось?
   — Не твое дело. Покажи!
   — Ты мною не командуй, а то я ведь и обидеться могу. Исчезну, и больше уж ни за что не дозовешься.
   — Ну, покажи, очень тебя прошу.
   Двойник вздохнул, и комната исчезла. Карен оказался посреди пшеничного поля, вокруг которого темнел хвойный лес. Поле перерезала проезжая дорога. Она вела к деревушке, видневшейся невдалеке.
   Сквозь стройные усатые колосья кое-где синели васильки. Воздух, накаленный жарким солнцем, будто застыл, изнуренный неумолчным стрекотом кузнечиков, шуршанием стрекоз, тоненьким и въедливым жужжанием одурманенных зноем мух.
   И вдруг неподвижный ландшафт ожил: по дороге торопливо шла девочка. Она прижимала к себе корзинку и то и дело заглядывала в нее. Когда девочка приблизилась, Карен узнал в ней маленькую маму. Но выглядела она года на два постарше, чем тогда, на берегу моря.
   Девочка прошла мимо, едва не задев его, — она явно спешила.
   — Даже не взглянула в мою сторону, — обиженно сказал Карен двойнику.
   — Так ведь она тебя не видит, — резонно заметил тот.
   — А я хочу, чтобы увидела, — потребовал Карен, и тотчас перед ним возникли сандалии, в которых он обычно гулял во дворе.
   Карен надел сандалии и топнул, чтобы убедиться, что он живой, из плоти и крови. Пыль, серой пудрой покрывавшая дорогу, взметнулась из-под ног в воздух.
   Карен хотел было окликнуть девочку, но не сразу сообразил, что эту босоногую девчонку в сарафанчике и с длинной косой зовут так же, как его маму.
   Он нагнал ее, заглянул в корзинку и спросил:
   — Что там у тебя?
   — Не твое дело, — ответила девочка, исподлобья взглянув на него, и плотнее прижала к груди корзинку.
   — Не бойся, не отниму, — заверил ее Карен. — Покажи.
   — Станешь издеваться, как все? — спросила она сердито, раздумывая, показать или не показать. — Ворона у меня.
   — Ну да? — Он потянул корзину к себе, тут же забыв о времени, разделяющем их, и о том, кто есть кто. — Живая?
   — Живая. Вот. — Девочка откинула марлю, прикрывавшую корзину, и Карен увидел настоящую ворону, завалившуюся на один бок. — У нее лапка сломана. — Девочка шмыгнула носом, готовясь зареветь.
   Они были очень похожи друг на друга, мальчик и девочка, шагавшие бок о бок по притоптанной траве между колеями сельской дороги, но не сознавали этого.
   — Где ты ее нашла?
   — Неважно. Мы здесь на даче. Она прожила у меня все лето, привыкла к нам. Когда мы обедали, она ходила вокруг стола, разевала клюв и попрошайничала. А когда я каталась на велосипеде, она сидела у меня на руле, гордо так. Она совсем ручная. И немножко нахальная. Все время пыталась отнять кость у Домбика.
   — А это кто?
   — Собака наша. Спаниель. Он злился на нее, огрызался, но не трогал. А сегодня не удержался и вот… перекусил лапу. — Девочка заплакала.
   — Куда же ты с ней теперь?
   — В соседний поселок. Там, говорят, ветеринар есть. Только далеко, километров десять отсюда.
   — А почему пешком, а не на велосипеде?
   — Шина спустила. И потом, на велосипеде трясет по такой дороге, ей было бы больно.
   — И ты дойдешь? — удивился Карен.
   Девочка зло посмотрела на него и прибавила шагу.
   — Отстань. Мне некогда.
   Карен остановился и долго смотрел на мелькавшие босые пятки, на деловито раскачивающуюся косу. Он не заметил, как снова стал невидимым.
   Уже дома, на своей постели, Карен обратился к двойнику:
   — Теперь, если я спрошу маму, помнит ли она мальчика, приставшего к ней на поле, что она мне ответит?
   — Ничего. Она забыла о тебе, как только ты отошел.
   — А ворону ей вылечили?
   — Вылечили.
   — Давай еще куда-нибудь махнем, — вошел во вкус Карен.
   — Так ведь ты — болтун. Ты все матери рассказываешь, а это уже полное нарушение всяких правил. Люди не должны знать, что у них есть двойники, разгуливающие во времени.
   — Не болтун я вовсе, — рассердился Карен. — Я ведь после первого путешествия решил, что мне все приснилось. А теперь ни слова. Клянусь!
   — «Ни слова»… — передразнил двойник. — А твоя мать сегодня весь день пыталась понять, как ты узнал про ската и затрещину… Смотри, меня подведешь, и тебе не поздоровится. Мы ведь с тобой друг без друга…
   — Знаю-знаю. Поехали!
   …Карен очутился в красивом старинном парке с могучими развесистыми лиственницами, мраморными скульптурами вдоль аллей и фонтанами. Парк начинался на возвышении и террасами спускался к реке. На верхней террасе виднелся желто-белый дворец, увитый диким виноградом.
   По аллее шли двое — девушка с распущенными волосами и черноволосый юноша. Они держались за руки, то и дело заглядывая друг другу в глаза.
   Карен последовал за ними. Они обогнули круглую площадку с мраморным фонтаном. Вокруг цвели розы всевозможных цветов и оттенков: чайные, палевые, пунцовые, желтые, белые.
   — Сколько роз! — сказал юноша удивительно знакомым голосом.
   — А мне больше нравятся водяные лилии, — отозвалась девушка. — Пойдем к реке. Их там пропасть.
   Карену очень хотелось увидеть их лица, но юноша и девушка уже сбегали по разбитым, проросшим травой ступенькам — не обгонишь.