Велтистов Евгений. Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

   — Так что же будет?
   — Да ничего не будет. Учиться надо проверять свои чувства, учиться жизни, как и всему остальному, как арифметике и вязанью. Не обязательно же всякую жизненную формулу проверять на собственных ошибках, как ты считаешь?
   — А если это не ошибка? Не знаю… Знаю, что вот тут ноет, что смотреть на тебя спокойно не могу, все переворачивается.
   — У меня тоже так не раз бывало. Первый раз — еще в пятом классе, — честно призналась она, — но это же все не то… Возрастные увлечения, не больше. Девчонки говорят — черемуха! Слушай, ложись-ка спать, Василек, ты же сегодня вкалывал как сумасшедший. Ты ведь в последнюю смену дежуришь?
   Не отвечая на последний вопрос, я пробормотал:
   — Не знаю, права ли ты. Сердце не согласно, а голова… Нужно еще подумать…

ЗАПИСЬ 3

   Описывать эту ночь мне очень тяжело. Как говаривал Гоголь, рука опускается и перо не в силах, ибо это была, если быть честным, ночь моего величайшего позора. Что ж, видно, в жизни надо пройти и через такое… Однако все по порядку.
   Липский растолкал меня и тут же бухнулся досыпать. Согнувшись, я выбрался из палатки. На краю неба светало, знобящий предутренний холод заставил посильнее разжечь костер. Лентяй Митька спалил все до веточки, и мне пришлось собирать валежник. Я кинул на угли большую охапку, чтобы сразу, по методике Яковенко, дать «импульс» тепла. Угревшись и положив рядом запас топлива с таким расчетом, чтобы можно было подбрасывать его в костер не вставая, я присел на валун. Бездумно глядя на оранжевые гибкие языки пламени, через некоторое время почувствовал, что впадаю в какое-то оцепенение, в прострацию и уже не контролирую окружающую обстановку.
   «Надо размяться, не то раскисну и засну». Встал, походил немного вокруг костра, принес еще несколько охапок сухих веток, стало легче. Наш лагерь был разбит метрах в тридцати — сорока от берега на почти круглой замоховелой черничной пустоши. Сразу за палатками круто взбегал вверх не слишком густо утыканный невысокими чахлыми соснами склон, кое-где прорезанный черными тенями выступов голой скальной породы. Верхняя часть склона вся пропадала в остатках ночной тьмы. С Вилюги тянуло холодным ветром.
   Вдруг где-то за деревьями, совсем близко от лагеря, раздался сухой треск переломленной ветки и вслед за ним короткое бряканье, словно железом по камню. Но как я ни напрягал слух, как ни всматривался в призрачную лесную тень, ничего подозрительного не обнаружил. Шло время, уже явственно светало, все было абсолютно спокойно, только ветер монотонно шумел в вершинах сосен. Мне надоело чего-то выжидать; медленно обойдя вокруг нашу пустошку, я усилил огонь и снова угнездился на валуне.
   Тепло костра приятно согревало лицо и руки, день нарастал, усиливался. «По-видимому, ветром свалило со скалы камень, он и перебил сухую ветку, а потом, отскочив, брякнул по валуну», — решил я и окончательно успокоился. «Ночь, по сути, позади. Пусть ребята поспят — ухайдакались вчера, как никогда. Вот она, настоящая жизнь таежника! Да, крепко запрятан идол, что и говорить. Все же мы добрались сюда». Размышляя таким образом, я обнаружил, что дежурство идет гораздо легче, если периодически опускать тяжелые веки; глаза отдыхают, а мысли становятся все философичней, абстрактней, глубже, и чувствуешь себя гораздо бодрей; закрыл глаза, помечтал о том, сколько будет шуму, когда мы извлечем из этой таежной глуши золотую бабу, снова открыл, осмотрелся — все в порядке. А служба идет, скоро играть побудку… Нет, я вроде ни секунды не спал, просто задумался над чем-то глубоко-глубоко.
   Очнулся я от резкого, прямо-таки ледяного порыва ветра. Утро уже наступило, но было оно серым, сумрачным. Низкие, набухшие влагой тучи быстро бежали по небу. Встал, с трудом переставляя затекшие ноги, сделал несколько шагов, и вдруг до меня дошло, что там, на берегу, пейзаж странно изменился: он казался пустынней, сиротливей, что ли, чем прежде. Я протер глаза, ущипнул себя, чтобы проверить, не грежу ли, потом выбежал прямо к Вилюге, чтобы удостовериться в ужаснейшей истине: лодки на месте не было!
   Короткие злые волны били в плоские грани коренной скальной плиты, еще сохранившие свежие зазубрины от окованного стальной полосой киля. Посмотрев вправо и влево до ближайших изгибов русла и нигде не обнаружив следов нашей тяжеловатой, но надежной фелюги, я кинулся к палаткам, чувствуя, что кровь уходит, просто проваливается куда-то вниз, к ногам, я на поверку оказался размазней, тюфяком — в решающий момент прозевал лодку, подвел товарищей. Да, да, я слабак и не выдержал экзамена на прочность…
   Я поднял всех и разъяснил ситуацию. Никто ничего не сказал, и это было еще хуже. Потом Андрей буднично, даже вроде лениво, процедил сквозь зубы:
   — Ладно. Пойдем посмотрим, разберемся. Там видно будет. Вышли на берег. Заморосил мелкий, холодный, совсем осенний дождь.
   Липский, натягивая капюшон штормовки на лоб, чтобы, по возможности, не заливало очки, передернул плечами:
   — Идиллия кончилась. Север есть север!
   Я рассказал все. Все без утайки. Как сидел, ходил, снова сидел, про свой сон-не-сон, но если честно, то сон, про тот шквал, обрушившийся на лагерь.
   — Ну, если лодка смыта шквалом, который тебя, мягко говоря, вернул из мира грез в мир сей бренный, — почти весело резюмировал шеф фирмы, — то ты должен был ее где-то увидеть на плаву. Так? Даже если ее смыло чуть раньше, она не могла уплыть далеко. Что такое Вилюга, мы знаем достаточно хорошо. Ткнется в ближайший поворот, застрянет… Должна быть где-то поблизости.
   — Сейчас посмотрим, — встрепенулся Сашка, — дальше поворота не могла уйти. Где-то села. Я сейчас взбегу на горку, оттуда вся эта петля как на ладони.
   Едва он убежал, я решил рассказать все до малейшей подробности: что было там, под ивой, когда мы ходили драить посуду с Ингой, то есть о человеке, который мог слышать наш разговор о золотом идоле, о наших планах. Меня слушали не перебивая. Когда я закончил, никто не проронил ни звука. Тогда я рассказал еще о рокоте лодочного мотора и о подозрительном хрусте и лязге в лесу во время моего злосчастного дежурства.
   — Вот теперь более или менее ясно, — поеживаясь на ветру, сказал Андрей. — Эй, Александр! Слезай! Похоже, там нечего высматривать!
   Прыгая, как козел, с уступа на уступ, сверху спустился Александр.
   — Глухое дело, — мрачно доложил он результаты разведки, — ничего не видать.
   — Тут, Саша, поступила новая информация, на фоне которой вырисовываются, так сказать, контуры насильственного увода лодки, — объяснил Липский, — другими словами, фиалки пахнут не тем.
   — Да бросьте! Ну кто мог спереть фелюгу в этой глуши? Тут же на тридцать верст кругом тишь да гладь.
   — Вот — герой дня, он слышал где-то мотора стук. А вчера какой-то типус подслушал разговор наших посудомоек об идоле.
   — Ах, черт, ведь мне временами тоже казалось, что за нами идут; когда я сбавлял обороты — особенно… Вон оно что! Да, завал полнейший… Тогда нечего терять время, срубим плот и погнали. Ты, Василий… как сказать, не куксись, бывает. А с плотом надо спешить!
   — Мы на Алтае занимались этим дня три-четыре. Там прямо на берегу стоял строевой мачтовый лес. А здесь сосенка тянет на накатник, не больше. Значит, надо подыскивать где-то на стороне деревья потолще, валить, очищать от ветвей, раскряжевывать, тащить, вытесывать поперечины, плотить… — Андреи, прищурившись, осмотрел туристский топорик за два пятьдесят с пластмассовой рукояткой и, встряхнув его несколько раз, закончил: — Нет, это не вариант.
   — Послушайте, люди, — начал я как можно тверже, — я прохлопал лодку, я и пойду в Слободу, попрошу помочь… Пойду напрямик, тут можно срезать, так что…
   — Исключено, — перебил Андрей, — напрямик не пройти. Тут непроходимые болота, Сергеев же сказал. И вообще в одиночку в лес на севере даже зубры-таежники остерегаются ходить. Короче, решение такое: в деревню за помощью идти надо, это верно. Пытаться продолжить движение пешком, с грузом по незнакомым местам, зная, что тут кто-то рядом ходит, кто явно не желает нам добра, — авантюра.
   — Но нас могут опередить! — воскликнул Сашка.
   — Пусть. Рисковать мы не имеем права. Идя строго по берегу, можно, если как следует нажать, к исходу дня добраться до деревни. Но идти надо вдвоем и налегке, без мешков. Остальным ждать в лагере. Александр! Ты — за старшего. Пойдем мы с Ветровым. Заодно осмотрим внимательно все, вдруг лодку и впрямь унесла река. Других мнений нет?
   Других мнений не было, и мы начали собираться в путь.

ЗАПИСЬ 4

   Добраться пешком до Слободы оказалось гораздо труднее, чем мог предположить даже многоопытный аспирант. Я не говорю просто об усталости и чисто физических перегрузках, о комарах, мокрой одежде и прочих прелестях, я веду речь о приключениях, которые могли окончиться не то чтобы плачевно, но просто трагически — по крайней мере для одного из нас. Когда я думаю о том, к чему в конечном итоге могла привести моя минутная, в общем-то, слабость, то меня словно прессом гнет к земле. Теперь я начинаю соображать, почему у людей с возрастом меняется осанка…
   Вначале шли бодро — Андрей впереди, я старался не отставать. Километров десять — двенадцать прошли великолепно, самоходом. То есть как великолепно: дождь не умолкал, трава, ветви деревьев и кустов — все было мокрое, на замоховелых участках ноги, погружаясь, всасывались в эту губочную мокрядь и выдирать их было нелегко, — главное, что мы шли, хоть и мокрые и сверху и снизу, но без серьезных ЧП. Не знаю, как шефу, но мне было жарко.
   Часа через три после безостановочной ходьбы, когда усталость начала сказываться и я увидел, что потихоньку отстаю, я начал броски: дистанция увеличивается, собираю себя в кулак и бегом вперед. Тут Андрей остановился.
   — Вон видишь впереди мысок? Мы вчера на нем делали малый привал. Там сосняк, песочек, и потому должно быть относительно сухо. Там мы шикарно отдохнем.
   Он ободряюще хлопнул меня по плечу:
   — Вперед, на штурм этого благодатного местечка!
   Едва добрались до мыска, я рухнул на валежник под первую сосну. По совету Андрея ноги вытянул, пристроив их таким образом, чтобы они были выше головы. Что делать, в походе главный работающий орган — ноги, им и положение соответствующее. Сам Андрей не мешкая захлопотал по хозяйству. Не скрою, приятно было наблюдать работу туриста-аса. От помощи Андрей отказался: экономь, дескать, силенки.
   Вскоре ароматный дым пошел от разогретой на костре продолговатой банки свиной тушенки.
   — Бери ложку, бери бак, ложки нету — хлебай так, — сигнальной трубой пропел аспирант, нарезая огромными ломтями хлеб.
   Мы ели прямо из банки, поочередно опуская чуть изогнутые для удобства алюминиевые серые ложки и подставляя хлеб так, чтобы ни капли жира не пропало по дороге. Сбоку от огня уже стояли, закипая, кружки с чаем.
   — Обед, конечно, примитивный, но…
   — Лучше не бывает!
   — Ну вот, молодцом! Да, старые истины не ржавеют: «Путь к сердцу солдата…» Сейчас, брат Василий, мы с тобой сделаем перекур с дремотой. Путь неблизкий, надо спешить медленно.
   Отдохнув, мы собрались и двинулись дальше. Идти стало как будто легче. С утра у меня сильно болели мышцы после вчерашних экзерсисов, каждый взмах руки резал спину у лопатки; теперь наступало втягивание в марш. Примерно через час-полтора мы подошли к безымянной речке — притоку Вилюги. Берег не казался топким, ширина метров пятнадцать. Посоветовавшись, мы решили подняться немного вверх по течению, предположив, что там может быть поуже и найдется более удобное местечко для переправы.
   И точно, мы не сделали и сотни шагов, как наткнулись на перекинутый через речку ствол. Андрей попробовал: жидковат, но все же держит. Рядом валялся почерневший от влаги и времени шест. Пока Андрей примеривался, как пройти по стволу, упираясь в дно шестом, я увидел в зарослях осоки маленький, аккуратно-сбитый плот, видимо, давно никем не используемый. Быстро срубив подходящую палку, я лихо вскочил на плот и изо всех сил уперся в берег. Плот тяжело сдвинулся с места, нехотя заскользил, подгибая осоку.
   — Андрей! — крикнул торжествующе я. — Пока ты там балансируешь, как канатоходец, я на этом корабле устремляюсь вперед!
   И в этот же момент наступила развязка. Мы оба дали промашку, недооценив препятствие, посчитав его плевым. Шест Андрея прорвал верхнее тонкое, травянисто-наносное дно и ушел вниз. Аспирант, потеряв внезапно опору, снопом рухнул в воду, с маху завязнув в коварной ловушке. Это было как раз на середине речки. Не успев еще никак среагировать, я ощутил, что медленно, но верно сам погружаюсь в воду. Набухшее, пропитанное влагой дерево почти не имело плавучести, и плот, вытолкнутый на чистую воду, опустился на дно. Положение сложилось отчаянное. Я стоял почти по пояс в воде, в шести-семи метрах барахтался Андрей, и мы были не в силах помочь друг другу. Сделай я шаг с плота — и я провалился бы в цепкую, вязкую тину. Андрей вдруг сделал винтообразное движение, развернувшее его ко мне спиной, еще два исступленно-резких взмаха обеими руками одновременно, как при плавании баттерфляем, и он, срывая ногти, уцепился за бревно. Остальное было уже делом техники.
   Через несколько минут мы, выстукивая зубами барабанную дробь, выкручивали на берегу наше бельишко.
   Хорошо, что хоть дождь кончился; у самого горизонта показалась ослепительно голубая полоска, которая начала постепенно расширяться. Мы повеселели, согревшись быстрой ходьбой, и дальнейший путь до Слободы проделали без происшествий, хотя времени и сил было положено немало. Несмотря на то что мы срезали несколько вилюжских петель, сократив дорогу на целые километры, уже начинало темнеть, когда мы увидели впереди знакомый сосновый лесок на приречной возвышенности, а за ним — россыпь неярких трепетных огоньков Малой Слободы.

ЗАПИСЬ 5

   Дядя Сергеев без малейшего удивления отшагнул в сторону, пошире отворив дверь:
   — Заходите.
   Мы стояли на добела отмытом дощатом полу, освещенные резким светом голой лампочки, свешивающейся с косого потолка боковой галереи-прихожей. Только здесь, посмотрев друг на друга уже глазами цивилизованных людей, мы осознали, до чего же грязны и дики.
   — Дедани, кто пришел?
   В прихожую заглянула Аленка, рукой придерживая на груди домашний пестрый халатик; ее роскошные волосы были расплетены, очевидно уже на ночь, и тяжелыми пшеничными волнами лежали на плечах.
   — Ой, что это? Случилось что?
   Сергеев покосился.
   — Ты, Олена, сперва гостей прими, накорми-напои да в баню своди. А потом спрашивай, — сильно напирая на «о», сказал он.
   — Неужели на ночь глядя затеемся баню топить? — простодушно сказала Аленка.
   — Спасибо, тут не до бани, — вмешался Андрей, — дело в том, что…
   — Пока переоденьтесь, — перебил старик, копошась в развешанной на гвоздях старой, но чистой и, главное, сухой рабочей одежде, — вот штаны, вот рубахи, на ноги какие-нито опорки подберем либо старые валенки.
   Андрей рассказал все, как было, по порядку. Дядя Сергеев и ухом не повел, даже зевнул слегка, деликатно прикрывшись гнутой черной ладонью.
   — Ничего, переночуют ваши ребята еще раз в лесу, эка беда! Этот, как его, Александр, ух, здоров детина! Исправный воин! И лодка найдется. Куда ей здесь деваться? Не иголка! У нас здесь ничего не пропадает.
   — Ну, а если кто-то угнал?
   — Тем паче. Говорите, слышен был мотор? Завтра узнаем весь расход, — уверенно сказал Сергеев, — тут не город, тут все на виду, все наперечет. С утра схожу к Иванову, отпрошусь, возьму у свояка моторку… Завтра будет ведро, а нынешний дождь воды в Вилюге подбавил. Пройдем быстро! Так что собирай-ка, Оленка, чего покушать гостям. А завтра съездим. Для друзей и семь верст не околица, ек-кувырок.
   Свет мигнул три раза.
   Я посмотрел на лампочку.
   — Сигналят, — объяснила Алена, — через пять минут движок остановят. На три часа только и дают.
   Дядя Сергеев зажег фитиль керосиновой лампы и вставил высокое стекло, Алена забегала по хозяйству. Андрей прошел за перегородку, в узкое запечье, и загремел рукомойником. В мгновение ока у меня на плече оказалось льняное домотканое, богато расшитое разноцветными узорами полотенце. Я залюбовался им и не сразу сообразил, что шеф уже умылся.
   — Ну-ка, — Андрей протянул руку, — кажется, старинное, даже жаль таким произведением искусства пользоваться, так сказать, утилитарно. Все равно что сесть в музейное кресло. Подожди-ка… Сейчас посмотрим. Кажется…
   — Прабабка еще вышивала, — пробегая мимо со стопой тарелок, объяснила Алена.
   Электросвет потух, и Андрей с полотенцем в руках подошел ближе к лампе.
   — Да, так и есть! Древний, языческий мотив, вот она, славянская богиня! И два ретивых коня по бокам. Алена, а ты бы смогла вышить так?
   Она засмеялась, обнажив краешки крупных белых, как по линейке срезанных зубов.
   — В жизни не вышивала. Да и кому нужны теперь эти полотенца?
   — Ну, не для пользования, для красоты, для души. Вот передавалось же это из поколения в поколение столетиями, почему бы не продолжить?
   — Ой, что же, богинь вышивать, что ли?
   — Вместо крылатых коней, — вставил я, — изобрази две космические ракеты в стиле эпохи, а уж вместо богини не знаю что.
   — В сущности, — серьезным тоном сказал Андрей, — человек, изображая божество, всегда имел в виду не что иное, как свой идеал, то есть он хотел показать всего-навсего человека, но человека всемогущего, всезнающего, сеятеля добра и справедливости, грозного гонителя людских пороков и слабостей, отрешившегося ради своих благородных устремлений от всего мелочно-житейского, суетного. Иметь свой идеал не так уж плохо, а?
   — Пустое, — отмахнулась Алена, еще раз окидывая взглядом накрытый стол, — все изволите шутить.
   Сергеев проводил ее внезапно затосковавшим старческим взглядом.
   — Без отца, считай, растет. Все в море да в море, в Белом, студеном. А мать рано умерла, — надтреснутым голосом сказал он.
   О чем-то еще говорили мы в этот вечер, и с Аленой я даже сцепился в споре, из-за какого-то пустяка, в общем-то, но в эту тетрадь больше уже ничего не уместится.

ТЕТРАДЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЗАПИСЬ 1

   Старик Сергеев, видно, поднялся очень рано, до света. В городе что? Мы уже привыкли, не замечаем: нужен огонь, вода, свет, тепло — только руку протяни. Здесь все ручками-ножками. Иди на колодец, тащи бадью, тащи ведра, коли, таскай дрова, разжигай печь, корми скот. Поэтому, наверное, наши предки не делали зарядку и женщинам не надо было бороться с излишним весом.
   Но Сергеев занимался не только по хозяйству. Он куда-то ходил, пришел не скоро; мы были уже на ногах и ели вареную картошку, залитую сметаной с рубленым зеленым луком.
   — Приятно кушать. — Он казался недовольным. — Ну, кто там мог с вами учудить, так и не узнал. Лодок многих нет на месте. Много народу мобилизовано на подмогу лесхозовцам. Ночуют на делянках, в лесосеках: кое-где в области горит лес. Летошний год тоже был сухой, так сколь выгорело. Слава богу, Иванов — мужик с понятием, отпустил и даже сам спросил, не надо ли мотора.
   Снял с крюка тулку с горизонтально спаренными стволами, шестнадцатого егерского калибра, сосредоточенно осмотрел ее, достал и скупо отсчитал патроны в вечных латунных гильзах.
   — Ладно, почаевничали — и с богом.
   Экипировался он, как на полюс: ватник, меховой треух, сапоги с высокими голенищами, а поверх всего еще брезентовый плащ с капюшоном.
   Нас провожала Алена, встав, как полагается, спиной к воротному столбу.
   Было холодновато, но сухо. По реке метался ветер, покрывая воду чешуей мелких волн. Металлическая «Казанка» была вся сплошь покрыта, как заклепками, каплями росы.
   Незнакомый подвесной мотор, капризов которого мы не знали, заводиться не хотел. Сменяя друг друга, мы набрасывали пусковой шнур на маховик упрямца и что было сил дергали на себя. Винт делал несколько оборотов, но и только.
   — Может, пересосали? — Андрей вытер ладонью мокрый лоб.
   Сергеев с сомнением покачал головой.
   — Он же холодный. Анафема его знает, чего он не заводится.
   — Топливо есть?
   — Вроде есть, я залил свежего бензина. Эх, мой москвичевский, тот, как зверь…
   — А искра?
   Сняли крышку, прочистили и промыли бензином контакты прерывателя. После этой процедуры движок безропотно заработал с первой же попытки.
   — Фу ты, господи… Молода елка, а шишку дает!
   Направляемая уверенной рукой, мелкосидящая и к тому же недогруженная моторка лихо неслась вверх по Вилюге, с ходу проскакивая те места, где мы бурлачили позавчера. Даже главное препятствие — порожистый участок — мы проскочили благополучно, только ветер, снося пенные гребни разбрасываемых в стороны волн, вынудил нас принять холодный душ. Еще несколько поворотов, и мы увидели скульптурную фигуру технического директора фирмы. Заслышав мотор, он сделал вылазку навстречу и взобрался на высокий камень, как на пьедестал. По веселому настроению его можно было понять, что все в порядке.
   Заглушив двигатель, дядя Сергеев удовлетворенно улыбнулся и начал неспешно разминать затекшую поясницу.
   — Добро дошли. Вода высока нынче. А то в межень бывает, черти его душу…
   После теплой, дружеской встречи без всякого перерыва состоялось расширенное заседание правления фирмы.
   Все единодушно высказались за немедленное выступление к совсем теперь уже близкому скиту.
   — Сворачивай лагерь!
   — Сворачивай-то сворачивай, — вдруг огорошил всех Митяй, — а куда мы все это хозяйство денем?
   В самом деле теперь нас уже было шестеро, хотя Инга утверждала, что она весит всего пятьдесят два кило и может сойти за полпассажира, следовало иметь в виду наши рюкзаки, оружие и залитую по горло двадцатикилограммовую бензиновую канистру.
   — Может, организуем пешую партию, — предложил я, — пустим пластунов, а? Опыт у нас уже есть. Вы, кажется, говорили, до пироговского скита километров пять-шесть?
   Дядя Сергеев невозмутимо набивал трубку.
   — Когда идешь хорошо — кажется, пять, идешь по-плохому — и двадцать будет. Кто их здесь, эти километры, мерил? — пожал плечами он. — Чего гадать, время идет, вода уходит, тащи вещи в лодку! Возьмет не возьмет, там посмотрим.
   «Казанка» оказалась молодцом — взяла. Правда, села так, что приклепанные по бокам корпуса выступы-крылья, предназначенные для страховки от переворачивания при резком повороте на большой скорости, на треть погрузились в воду.
   Старик покрутил сокрушенно головой.
   — Малость того, перехлестнули. Не пойдет.
   — Причаливай, — решительно сказал я, сам удивляясь, что в моем голосе появились жесткие, металлические нотки, — я пойду берегом. Еще посмотрим, кто раньше.
   — Я тоже, а то засиделся на месте. — Яковенко вслед за мной выбрался на сушу.
   — По первой протоке налево, а там до конца, — напомнил Сергеев и яростно рванул пусковой шнур.
   Вода закипела, моторка ходко пошла вперед, а мы с Сашкой зашагали по берегу, обходя крупные валуны. Через короткое время мы были у поворота. Узкая, в пять-шесть шагов, полоска гладкой, казалось, непроточной воды под прямым утлом отходила от Вилюги в северном направлении, скрываясь в густом лесу. Здесь было темнее, чем на открытом берегу, от воды шел резкий бензиновый запах — след, оставленный двадцатисильным «Вихрем». Вода казалась темной и глубокой.
   Идти здесь мешали густые заросли черной ольхи и высокие, торчащие, как шипы, кочки. Первое время хорошо был слышен звенящий стук «Вихря», потом все смолкло. Через полчаса мы наткнулись на лодку и сидящего рядом Сергеева. Видно, дальше не удалось пробиться.
   — Догоняйте, — мотнул он торчащими ушами треуха, — ребята недавно пошли, тут маленько осталось. А я здесь покурю, посторожу.
   Дальше снова пошел сосняк, перемежаемый замоховелыми, густо поросшими черникой пустошами. Идти стало легче: подгоняемые нетерпением, мы азартно набавляли и набавляли ходу, чувствуя близость желанной цели. Не знаю, как Александр, но я волновался страшно — вот-вот будет разгадана великая тайна! Впереди послышалось гудение голосов, берег безымянной речки полез наверх, лес стал реже, но деревья здесь были зрелые и крупные, и вот из-за частокола стволов открылась небольшая поляна. На ней стояла покосившаяся рубленая одноглавая часовенка, крытая лемехом, подле нее крохотная избушка, тут и там было еще несколько полуразвалившихся бревенчатых строений.
   Все они, эти развалюхи, были на высоких, очень своеобразно обработанных деревянных столбах: заточенные как карандаши, остриями кверху, своими жалами они будто подпирали обрубленные под прямым углом верхние концы — на манер легендарных «курьих ножек». Нас это поразило в первый момент больше всего.
   — Вот так финт! Зачем это? — изумленно воскликнул Сашка. — Ведь если высокие подпорки от потопа, то зачем вырубать эти штуки?
   — Кто его знает… Может, чтобы мыши не могли забраться? — предположил я.
   Дверь более или менее сохранившейся избушки была открыта; едва мы сделали несколько шагов по направлению к ней, как на пороге показались ребята. По их лицам сразу было видно, что пока никаких следов идола обнаружить не удалось.
   — Вытянули пустышку, — разочарованно прошептал Яко-венко, — эх, не везет…