Страница:
— Познакомься, твоя ровесница. Светлана.
Девочка вежливо протянула руку, но Алеша и не подумал подать ей свою: очень надо с девчонкой знакомиться, товарищ бы — другое дело.
Анатолий Васильевич уловил мотив, и голос его уверенно влился в общую песню. Мальчик загляделся на пляску огня и стал тихонько подпевать:
СТРАНИЦЫ, КОТОРЫЕ ЛИСТАЮТ ЛОПАТОЙ
— Догоняй, раз-два! — крикнул отец, закончив привычную получасовую зарядку и направляясь к речке.
Сын вдогонку пронесся по прохладной траве, ласковой пыли дороги, влажному песку и с разбегу бухнулся в речку.
Сегодня, в свой первый день в настоящей археологической экспедиции, мальчик был полон желания совершить что-нибудь необыкновенное. С таким настроением он подошел к краю раскопа, где отец велел подождать.
Не спеша оглядел внушительную яму, из которой еще недавно брали глину для кирпичного завода. На дне размещалась ровная площадка, разделенная на одинаковые квадраты. Их было три в ширину и десять в длину. По углам каждого квадрата вбиты колышки. Алеша стал наблюдать за всем, что происходило внизу. Над ближним квадратом нагнулась, как на прополке, Оля, в полосатой майке и закатанных до колен тренировочных брюках. Синей косынкой «домиком» защитила лицо от солнца. Что-то взяла из глины, почистила щеткой и завернула в плотную коричневую бумагу. Света тоже, оказывается, работала. Саша, веселый гитарист экспедиции, так быстро двигал ножом, что глина слетала веером. Но в коробке, что стояла рядом с ним, было пусто.
Стало жарко, отец не обращал внимания на сына, ходил по карьеру, что-то замеряя и записывая в блокнот. Игорь Петрович вбивал колышки по углам своего квадрата.
Наконец Анатолий Васильевич махнул рукой сыну:
— Кончилась упаковочная бумага, нужно принести из нашей палатки, заодно доставь туда вот это.
— Ого! — взвесил Алеша пакет на руке. — Камни, что ли?
— Точно, камешки!
— Я быстро!
Пятки замелькали по шершавой, потрескавшейся от солнца тропинке. Мчался, как в школе на соревнованиях. Э-эх! Кочка! Как не заметил ее раньше! Содержимое пакета разлетелось. Мальчик бросился сгребать косточки и камешки. Какие тут древние, какие — нет?
— В чем дело, дружище? — произнес человек с седой бородкой, в соломенной шляпе и полотняных брюках. Серую рубашку через плечо пересекали ремни полевой сумки и фотоаппарата. На ногах туристские ботинки. — Ничего, сейчас выберем что нужно. — И он поднял из травы плоский камешек.
— Что это, как думаешь? Острым ребром камня вполне можно отрезать или, по крайней мере, отпилить, верно?
Алеша повертел в руках продолговатый камешек с зазубринами по краям:
— Каменный ножик!
Человек с бородкой остался доволен ответом.
— Мне в лагерь нужно, папа послал, Краев.
— Анатолий Васильевич? Значит, ты — Алексей?
Губы мальчика расплылись в улыбке: он понял, что перед ним профессор Олег Николаевич. Как интересно получается! Алеша думал, что профессор строгий, а оказалось, вовсе нет — разговаривает просто и улыбается. Мальчик доверчиво рассказал ему про то, как они доехали, и про то, что ему здесь нравится.
Олег Николаевич слушал внимательно. Закрепляя знакомство, как взрослому, пожал руку и направился по своим делам, напомнив, однако, Алексею о поручении отца.
Когда посыльный вернулся к раскопу с бумагой, Анатолий Васильевич спросил, почему отсутствовал так долго. Но сын с загадочным видом промолчал. О промашке с пакетом сказать самому у него не хватило решимости. Прилежно согнутые под жгучим солнцем спины ребят и в него вселяли уверенность, что он еще успеет показать себя в работе. О встрече с профессором Алеше похвалиться тоже было некому: все трудились.
— Папа, а мне квадрат можно?
— Это решает начальник экспедиции. Кажется, он приехал, я тебя с ним познакомлю.
— Я сам!
Анатолий Васильевич собрался было добавить, что «свой квадрат» получают только знающие, те, кому доверяет профессор, но промолчал, удивившись, однако, отказу сына идти вместе к Олегу Николаевичу. С чего бы это?
Между тем Алеша походил в этот момент на человека, который балансирует на бревне, проложенном через яму. Если бы профессора попросил отец, тогда все было бы в порядке. Но отец узнает о его оплошности с пакетом. Если пойти самому, то тайна останется тайной, но наверняка отказ: ведь он еще ничем не проявил себя, наоборот, успел уже рассыпать важный пакет.
Будь что будет! Мальчик направился к профессору. Олег Николаевич даже словом не обмолвился о том, что произошло утром. Выслушав просьбу Алеши, он не стал откладывать дела в долгий ящик, а тут же отдал распоряжение сахему-Володе. Тот обрадовался новой рабочей силе, а у Алеши отлегло от сердца: ну, и молодец же Олег Николаевич! Как с ним легко!
Проходя мимо Светланы к своему квадрату, Алеша глянул на нее победно, мол, видела, с самим профессором разговаривал!
Анатолий Васильевич наклонился, сделал вид, что не заметил удачи сына: ведь главное, что он сумеет найти.
Осмотрев свои владения, Алеша начал энергично работать лопатой, стараясь заранее зачищать слои глины. Ему хотелось сделать для профессора что-нибудь очень-очень хорошее. Мальчик не замечал, как летело время. Руки заныли от напряжения, майка прилипла к спине, да и сама лопата, кажется, весила теперь не меньше пуда. Пусть!
Вдруг лопата запнулась обо что-то твердое. Мальчик отложил ее в сторону, как учил отец, стал расчищать глину ножом.
— Что там у тебя? — заметил сахем-Володя.
— Тут вот почистить надо.
Подошел отец. Вдвоем работа пошла быстрее. Показалось железо. Цепочка. Что это? Чайник!
— Эх, и кстати откопал! Чайку там нет? — подмигнул Игорь Петрович.
Герой события улыбался, воображая, как обрадуется Олег Николаевич. Находку выставят в музее, и Алексей расскажет об этом товарищам в школе. Светке тоже неплохо нос утереть…
— Что произошло? — подошел профессор. — Чайник? Чугунный?
Олег Николаевич соскреб остатки глины ножичком и прочел:
— «Мальцовъ 1861».Понятно, промышленник Мальцов память по себе оставил. Неплохо, что откопал, Леша, но, честно говоря, для палеолита это не находка…
Кто-то хихикнул, прикрыв рот ладошкой. Профессор, заметив виновато опущенную голову юного археолога, строго глянул на весельчака:
— А для истории очень даже интересная вещь: подлинный предмет быта шестидесятых годов девятнадцатого века. Нам в экспедиции весьма кстати. Можно за цепочку повесить, и отличный рукомойник получится. Для Алеши тоже событие примечательное — за три часа углубился в прошлое на сто с лишним лет.
Мальчик поднял голову: Олег Николаевич так скажет, что сразу обида прогадает, и Алеша вместе со всеми рассмеялся над купцом-чудаком, который для чего-то зарыл за городом тяжелый чугунный чайник.
Ребята разошлись по своим квадратам: до конца рабочего дня время еще было. Алеша продолжал зачищать глину. Сидя на коленях и однообразно двигая ножом, он чувствовал, что с каждым движением тело становилось все более тяжелым. Перекопать бы все быстренько лопатой, как вон тот экскаватор, который без устали тарахтит целый день! Так нет же, нельзя, надо сидеть на корточках и скрести глину ножом, как чешую с рыбы. Но таким способом уж точно ничего не найдешь, кроме дурацкого чайника. Впрочем, у Юры за день тоже находок никаких. Захотелось есть, а еще больше — отбросить подальше нож и побегать. Прямо над головой у Алеши завис жаворонок, нежной песней славя, наверное, солнечный день, красоту видимой им земли, свободу.
— Устал, дружок? Заканчивай на сегодня, — подошел Олег Николаевич, — тебе еще что-нибудь попалось?
Мальчик виновато развел руками. Профессор стал разминать пальцами комочки глины, выбирая их из холмика, что вырос за день у Алешиного квадрата.
— Постой, вот, кажется, то, что надо. Скребок. Им древняя женщина очищала шкуру зверя. После просушки и обработки шила из нее одежду. Отличное орудие труда. Археологу оно говорит о многом.
— Когда же им скребли? — Юный работник растерянно хлопал ресницами.
— Двадцать-тридцать тысяч лет назад. Ради подобной находки, бывает, экспедиция работает месяц. Ты подумал, так, пустой кусочек? Просто глина? А ведь здесь… Как бы тебе объяснить? — Олег Николаевич смотрел на мальчика пристально. — Окно в прошлые века. Да, да, твой квадрат — окно в глубины тысячелетий. Представь: перед тобой глиняная книга, каждый лист, то есть слой, — целое тысячелетие, и ты сегодня весь день листал такие страницы. Нужно быть предельно внимательным. Если ты перевернешь страницу и ничего не прочтешь, то есть чего-то не заметишь, то больше никто никогда этого не сможет сделать, поскольку культурный слой сбросят в отвал. Понятно ли, какое ответственное дело тебе доверили? И все-таки поздравляю тебя с первой настоящей археологической находкой.
Алеша, который бережно держал на ладони древний скребок, теперь по-другому глянул на комья глины, разбросанные по сторонам. Как растрепаны странички его книги!..
Профессор ушел, а мальчик, взволнованный, расправив натруженную спину, улегся на краю карьера.
С легким свистом носились стрижи. Купол неба, покрытого сиренево-красными облаками, разрезал пополам белый след самолета. С реки долетел ветерок, играя мелкими полевыми ромашками у Алешиной головы. На соседнюю травинку переползала неутомимая божья коровка. Идти никуда не хотелось. Прежде незнакомое ощущение хорошо поработавшего человека наполнило его. Еще сегодня утром непривычными, чужими были ему и этот глубокий карьер, и желтые, с колышками квадраты раскопа, а сейчас все стало таким знакомым, понятным, близким. И было приятно думать, что вечером все соберутся у костра, начнут обсуждать находки, петь, шутить. И это ожидание нравилось Алеше. Усталость стала проходить. До него донеслись приглушенные переборы гитары, и звуки без слов рождались в его душе.
— Не пора ли в лагерь, Алексей? — раздался голос Олега Николаевича.
Отгоняя раздумье, мальчик встал и пошел рядом, стараясь приспособить шаг к шагу профессора.
С холма им открылись желтые, зеленые, синие треугольники палаток лагеря. Вдали легким облачком белела церковка на зеленом лугу. Стадо красных коров спускалось к сочной зелени поймы.
— Хорошо здесь! — невольно вырвалось у Алеши.
— Тебе нравится? Так и мне однажды понравилась картина, созданная самой природой. Представь, идем мы как-то по лесу с другом, ну, как с тобой сейчас. И лет мне было примерно столько же…
Алеша весь превратился в слух. Конечно, он знал, что люди не сразу рождаются взрослыми, но представить профессора таким же мальчиком, как он сам, никак не мог.
Тем временем Олег Николаевич говорил об очень даже понятном. Как он отпросился у мамы в гости к товарищу, в соседнюю деревню. Оказывается, и тогда, во времена Олега Николаевича, могли быть обыкновенные весенние каникулы. Ледоход снес мост через речку, и друзья перебрались на другой берег по льдинам. Вот так мальчишки! Ведь оступишься — не жди хорошего. Сколько раз отец ругал его, Алешу, чтобы он не катался на пруду по раннему льду.
Дорога, рассказывал профессор, привела мальчиков к лесному озеру, светлому и ясному, как зеркало. На противоположной стороне озера высился курган. На вершине его росла причудливо изогнутая сосна. Садилось солнце, и красноватые лучи его огибали сосну, темную шапку кургана, делали их таинственно-черными. Кто его насыпал? Когда? Что в нем? В тишине апрельского вечера, когда, опускаясь, лишь похрустывали оттаявшие за день тонкие корочки-льдинки, неразгаданная тайна кургана казалась особенно заманчивой.
Узнать, какую неведомую жизнь хранит земля, открыть ее глубоко спрятанные от людей тайны — это стало для одного из мальчиков делом всей жизни.
В домашней библиотеке товарища Олег наткнулся на множество исторических книг и с жадностью их прочитал.
— А потом, а дальше? — Алеша остановил за руку Олега Николаевича.
— Много всего было, дружок, не то что вечера, дня не хватит, чтобы все рассказать! Как-нибудь потом, договорились? Мы, кажется, пришли.
НАЧАРОВ
Подняв глаза, Алеша увидел лицо девочки с косичками, высеченное на камне. Кажется, на сестренку Машу похожа. Волосы, как у нее, на прямой ряд расчесаны. Каменные девочки с косичками шли по всему карнизу. Почему они там? Что означают? Множество вопросов роилось в голове мальчика. Створки дверей были полуоткрыты. Изнутри пахнуло сыростью, холодом.
Переступив порог, Алеша почувствовал, что не просто двери, а седые века зовут его сегодня узнавать свои тайны.
Под узким, закругленным вверху окном Алеша увидел вырезанную на стене львиную голову с загадочной улыбкой.
Хлоп, хлоп… — раздался гулкий звук, и Алеша в страхе замер. Оказалось, голубь случайно влетел в разбитое окно и шарахнулся об стену. Мальчик молча следил за птицей, прислушиваясь. Но что это? В самом деле шаги…
Алеша шмыгнул к двери, скрылся в ближайших кустах. Старенький, в сером плаще, сторож, прихрамывая и гремя ключами, направился к двери, со скрипом закрыл створки. Слышно было, как щелкнул большой старинный замок.
— Эй, паренек, — неожиданно окликнул его чей-то басовитый голос.
Алеша обернулся и увидел человека, идущего по дальней тропке. Он подошел поближе, разглядывая высокие резиновые сапоги, непромокаемую куртку и серую кепку незнакомца, удочки в чехле — рыбачить, видно, собрался.
— Не поможешь ли донести палатку, не рассчитал что-то я свои силы… — Незнакомец проговорил это без тени улыбки, и было непонятно, шутит рыбак или в самом деле устал.
— Палатку донести? Это можно. — И Алеша взялся за ручку чехла.
Вдвоем они побрели по берегу к тихой полянке под разросшейся ивой. Видно, это место рыбак давно уже присмотрел.
— Спасибо, добрый молодец, выручил… Пожалуйста, к моему костру.
Алеша огляделся: костра-то нет.
— Сейчас, сейчас, — понял его рыбак. — Дровишек доставим, есть тут у меня запасец, огонь разведем, уху сварим.
Когда пламя заплясало по сухим веткам, рыбак спросил:
— Ты откуда сам-то?
— Мы с папой на раскопки Сунгиря приехали; их ведет профессор Олег Николаевич, он и мой папа друзья.
— Олег Николаевич? — переспросил рыбак. — Как же, читал в газетах. Кажется, к нему и попали мои кости?
— Какие кости? — удивился Алеша.
— Э, брат, много будешь знать, скоро состаришься. Давай-ка сначала уху сварим, а потом и байки рассказывать будем. Идет?
Алеша занялся сбором веток. Набрал целый ворох, когда наконец рыбак вернулся с реки, держа на леске двух белопузых щурят и красноперого окунька.
— Вот и уха! Я до нее любитель. С перчиком да с лавровым листом, луковицей да с картошечкой для вкуса, пойдет, а?
Жаркий огонь быстро согрел котелок, и ароматный запах заставил мальчугана проглотить слюну.
Рыбак неторопливо, но ловко хозяйничал, разложив на пленке черный хлеб, яйца, два свежих огурца.
— Как зовут-то?
— Алеша.
— Хорошее имя, а меня — Александр Филиппович.
Запах свежих огурцов так лез в ноздри, что Алеша не выдержал и первым взял кусок хлеба и ложку. Уха была горячей, и мальчик быстро справился с куском хлеба, а твердую корочку отбросил в сторону.
Александр Филиппович встал, принес корку.
— Зря это ты хлебом кидаешься. Эту корку в блокаду-то, знаешь? Любой бы подхватил и радовался, что досталось.
Алеша застыл с куском во рту. Прожевав, спросил:
— Вы были в блокаде?
— Да.
— А почему же вы не умерли? — выпалил Алеша и весь покраснел от нелепости своего вопроса.
— Да ведь не все же погибли, мне повезло.
У Алеши встали перед глазами корявые буквы ленинградской девочки Тани, которая записала в своем дневнике, как от голода умерли ее мама, бабушка. Да, верно, у них не было даже такой корки.
— А как же вы жили там, в блокаде?
— Так и жили, боролись. — Александр Филиппович задумчиво глядел на костер. — Я, например, был начальником артснабжения полка. Знаешь, что это такое?
Алеша отрицательно покачал головой.
— А это дело не простое — поставлять бойцам главную пищу. Солдаты простят, если кашу вовремя не привезли, но если нет снарядов, а перед глазами противник, то держись, спуску не будет.
— Значит, вы обороняли Ленинград?
— Так точно, пока не получил сквозное ранение в голову. Три профессора поочередно делали операцию. Года полтора не мог говорить. Все обошлось, видишь, выжил, но левый глаз почти ослеп, да и голова болит часто, особенно перед непогодой.
Александр Филиппович помолчал.
— А про кости-то обещали? — шепотом спросил Алеша, боясь нарушить тишину и покой этого летнего вечера.
— Про какие кости? Ах пострел, не забыл все-таки? Ну, слушай. Работал я на экскаваторе в карьере, стальным ковшом много переваливал глины за смену. Вдруг а грунте мелькнуло что-то белое. Выпрыгнул из кабины, вижу: кость, так, не меньше метра, отложил в сторону. Назавтра опять с глиной попадались кости. Что такое? Сколько работал, ничего подобного не встречал. Как-то собрался после смены, костей целую охапку в мешок засунул — мало ли людей всяких, еще на смех поднимут или не в своем уме посчитают — и поехал в музей. Там девушка, вежливая такая, тонюсенькая, черные волосы стогом на голове: вам, мол, чего, гражданин? Мешок-то развязал: не пригодятся ли тут, говорю, эти косточки?
Она улыбнулась, потрогала пальчиком находки и говорит, что таких экспонатов в музее достаточно, но, раз уж принесли, оставьте, посмотрим. Спросила, конечно, где взял, много ли их там. Отвечаю, что, пожалуй, на весь пол этой комнаты (а она большущая) натаскаю. Девушка испугалась, мол, и этого пока хватит.
Рыбак замолчал. Алеша завороженно смотрел на рассказчика: везет же человеку!
— Наконец-то я встретил вас, Начаров, — раздался вдруг голос из темноты. Профессор шагнул к костру. — Кто это, думаю, расположился прямо у моей тропки? Вечером, знаете, люблю прогуляться.
Начаров встал, приветливо протягивая руку:
— Вот и свиделись, Олег Николаевич.
Алеша опустил голову и как в рот воды набрал — не иначе сейчас выговор будет, но профессор даже не подал вида. Свернув куртку, он уселся на нее поближе к огню.
Начаров встал:
— Ну, вы тут располагайтесь, я сейчас чай сооружу, — и скрылся в темноте.
— Знаешь, что это за человек?
Мальчик кивнул: как же, рыбак, экскаваторщик, кости мамонта откопал.
— Так, все так, — согласился Олег Николаевич, — но вот чего ты не заметил — что это особенный, творческий человек: у него есть своя эврика.
— Какая такая эврика? — нетерпеливо пододвинулся к профессору мальчик.
Олег Николаевич пояснил, что слово «эврика», если перевести с греческого языка, означает: «Ура! Нашел!» Человек открыл что-то необычное и зовет к себе других людей, сюда, мол, смотрите, что я нашел. На Сунгире и до Начарова работали экскаваторщики, может, и кости им попадались. Они просто разрушали их стальными зубьями ковша, не задумываясь, что это ценность для науки. Нормы свои такие работники, конечно, выполняли, но любознательности в них не было ни на грош. Другое дело Начаров — знания, опыт, он же буровой мастер, наверное, миллионы пудов грунта переворошил за свои-то тридцать лет работы.
Начаров, вернувшись с котелком воды, подбросил в огонь смолистые сучья, и фейерверк искр, как праздничный салют, разрезал темноту.
— Александр Филиппович, — повернулся Олег Николаевич к Начарову, — а знаете, что стало дальше с вашей находкой?
И профессор рассказал, как останки мамонта показали ему и он решил послать двух студентов на разведку, но ничего интересного они не обнаружили. Оставалось предположить, что все найденное случайно оказалось в этом месте, например, погиб когда-то мамонт, и все. Никаких серьезных оснований для организации раскопок не было, но что-то мешало профессору сделать такой вывод. Он поехал посмотреть сам, провел пробные раскопки и в карьере, на глубине примерно четырех метров, обнаружил культурный слой. С него-то и началась экспедиция.
Мальчик слушал Олега Николаевича затаив дыхание.
Искры летели в темноту, может, пытались сравняться со звездами?… Мерцали огни деревни на взгорке. Плеснула рыба.
— Между прочим, мы сидим на дне древней реки, праКлязьмы, — тихо проговорил Олег Николаевич. — Кругом была вода. Представьте себе Клязьму на тридцать метров выше.
И уже не видел мальчик ни звезд, ни костра, ни речки под пологим берегом. Ему чудилась широченная, как Волга, река, множество озер, заросшие осокой и мхом кочки, чахлые березы, ели. Стаи птиц с криком срываются с места, вспугнутые зверем или человеком.
— Леша, а тебе сколько лет? В твоем возрасте мальчики в древности знали повадки животных, без промаха бросали копье, принося добычу матери и сестрам. Костер, такой же, как наш, равноценен был тогда самой жизни. Остаться без огня означало умереть.
Алеше захотелось, чтобы их сегодняшний костер тоже горел долго и ярко, и он подбросил в огонь сухие сучья. Пламя вспыхнуло, обдав лицо и руки жаром. По спине от ночной прохлады пробежали мурашки. В темноте хрустнула ветка. Вспорхнула ночная птица.
— Олег Николаевич, а мамонты по ночам ходили? — спросил Алеша.
— Вряд ли, дружок, спали, наверное, в укромном месте, как слоны, стоя.
— А древние люди как спали?
— Уж, конечно, не в теплых спальных мешках, в палатках, а прямо на полу пещеры, на утоптанной глине. Прижмутся друг к дружке, прикроются шкурами животных. Зимой разводили костер. Когда огонь затухал, разгребали золу, стелили шкуры и укладывались на теплую землю. Однако кому-то пора спать, а мы с Александром Филипповичем, пожалуй, и до зорьки протолкуем.
Начаров кивнул. И лицо его, мягко освещенное бликами костра, с широкими черными бровями, с седым уже, но по-мальчишески задорным чубом представилось Алеше таким родным, как будто он давно знал этого человека.
— Можно и я с вами? — попросился Алеша, и Олег Николаевич согласился.
Мальчик хотел было просидеть всю ночь у огня на бревнышке, но скоро и сам не заметил, как очутился на ватнике Начарова, пригрелся и задремал. И виделись ему дом, мама. Будто они роют картошку в огороде, а он ловко выхватывает сразу по нескольку кустов и стряхивает клубни в одну груду. Мама улыбается, довольная, опять они первыми выбрали картошку: «Эх, и выдумщик ты у меня, сынок». И лицо Начарова снилось ему, веселый Олег Николаевич, потом какой-то желтый цыпленок, который громко кричал: «Эврика, эврика!»
Когда мальчуган открыл глаза, то долго не мог понять, где он. Оглядевшись, увидел у костра профессора и Начарова. Белый туман стоял у них за спиной, и, протянув руку в сторону от костра, Алеша не увидел кончиков своих пальцев.
А птицы-то, птицы! Словно собрались к их ночевке со всего света. Щебечут, заливаются, не переводя дух.
Первый луч едва пробился к земле и упал на желтые сережки львиного зева, омытые росой. Настраивал свою скрипку кузнечик.
Алеша поежился, встал, расправляя затекшее тело. Такого утра в его жизни еще не было. Дома он вставал обычно в половине седьмого, торопился в школу и не предполагал даже, что настоящее утро начинается с этого оглушительного щебета, с первого смелого луча, пробравшегося на луг через туман, белый как молоко, с этого праздничного переполоха в честь нового дня. Почему же у него, Алеши, сегодня так радостно на душе? Ах да! Вчера он познакомился с Начаровым, человеком, который уже сделал свое важное открытие. Вот бы и ему, Алешке, так повезло. Открыть бы и ему что-нибудь нужное, полезное и позвать всех: «Эврика! Смотрите, что я нашел для вас, люди!»
«ДАЙ МНЕ СИЛУ, МАТЬ СУНГИРЕЙ!»
Девочка вежливо протянула руку, но Алеша и не подумал подать ей свою: очень надо с девчонкой знакомиться, товарищ бы — другое дело.
Анатолий Васильевич уловил мотив, и голос его уверенно влился в общую песню. Мальчик загляделся на пляску огня и стал тихонько подпевать:
Нам в боях родными стали горы,
Не страшны метели и пурга.
Дан приказ — недолги были сборы
На разведку в логово врага.
СТРАНИЦЫ, КОТОРЫЕ ЛИСТАЮТ ЛОПАТОЙ
Важное поручение. Что видно через «окно веков». Холм, который хранит тайны
Блим-блям! — звенел кусок рельса, специально подвешенный дежурным к дереву. Шесть часов, подъем! Алеша высунул голову из палатки и понял, что будят только его: остальные на ногах. Даже Светка уже шла от умывальника, помахивая полотенцем.— Догоняй, раз-два! — крикнул отец, закончив привычную получасовую зарядку и направляясь к речке.
Сын вдогонку пронесся по прохладной траве, ласковой пыли дороги, влажному песку и с разбегу бухнулся в речку.
Сегодня, в свой первый день в настоящей археологической экспедиции, мальчик был полон желания совершить что-нибудь необыкновенное. С таким настроением он подошел к краю раскопа, где отец велел подождать.
Не спеша оглядел внушительную яму, из которой еще недавно брали глину для кирпичного завода. На дне размещалась ровная площадка, разделенная на одинаковые квадраты. Их было три в ширину и десять в длину. По углам каждого квадрата вбиты колышки. Алеша стал наблюдать за всем, что происходило внизу. Над ближним квадратом нагнулась, как на прополке, Оля, в полосатой майке и закатанных до колен тренировочных брюках. Синей косынкой «домиком» защитила лицо от солнца. Что-то взяла из глины, почистила щеткой и завернула в плотную коричневую бумагу. Света тоже, оказывается, работала. Саша, веселый гитарист экспедиции, так быстро двигал ножом, что глина слетала веером. Но в коробке, что стояла рядом с ним, было пусто.
Стало жарко, отец не обращал внимания на сына, ходил по карьеру, что-то замеряя и записывая в блокнот. Игорь Петрович вбивал колышки по углам своего квадрата.
Наконец Анатолий Васильевич махнул рукой сыну:
— Кончилась упаковочная бумага, нужно принести из нашей палатки, заодно доставь туда вот это.
— Ого! — взвесил Алеша пакет на руке. — Камни, что ли?
— Точно, камешки!
— Я быстро!
Пятки замелькали по шершавой, потрескавшейся от солнца тропинке. Мчался, как в школе на соревнованиях. Э-эх! Кочка! Как не заметил ее раньше! Содержимое пакета разлетелось. Мальчик бросился сгребать косточки и камешки. Какие тут древние, какие — нет?
— В чем дело, дружище? — произнес человек с седой бородкой, в соломенной шляпе и полотняных брюках. Серую рубашку через плечо пересекали ремни полевой сумки и фотоаппарата. На ногах туристские ботинки. — Ничего, сейчас выберем что нужно. — И он поднял из травы плоский камешек.
— Что это, как думаешь? Острым ребром камня вполне можно отрезать или, по крайней мере, отпилить, верно?
Алеша повертел в руках продолговатый камешек с зазубринами по краям:
— Каменный ножик!
Человек с бородкой остался доволен ответом.
— Мне в лагерь нужно, папа послал, Краев.
— Анатолий Васильевич? Значит, ты — Алексей?
Губы мальчика расплылись в улыбке: он понял, что перед ним профессор Олег Николаевич. Как интересно получается! Алеша думал, что профессор строгий, а оказалось, вовсе нет — разговаривает просто и улыбается. Мальчик доверчиво рассказал ему про то, как они доехали, и про то, что ему здесь нравится.
Олег Николаевич слушал внимательно. Закрепляя знакомство, как взрослому, пожал руку и направился по своим делам, напомнив, однако, Алексею о поручении отца.
Когда посыльный вернулся к раскопу с бумагой, Анатолий Васильевич спросил, почему отсутствовал так долго. Но сын с загадочным видом промолчал. О промашке с пакетом сказать самому у него не хватило решимости. Прилежно согнутые под жгучим солнцем спины ребят и в него вселяли уверенность, что он еще успеет показать себя в работе. О встрече с профессором Алеше похвалиться тоже было некому: все трудились.
— Папа, а мне квадрат можно?
— Это решает начальник экспедиции. Кажется, он приехал, я тебя с ним познакомлю.
— Я сам!
Анатолий Васильевич собрался было добавить, что «свой квадрат» получают только знающие, те, кому доверяет профессор, но промолчал, удивившись, однако, отказу сына идти вместе к Олегу Николаевичу. С чего бы это?
Между тем Алеша походил в этот момент на человека, который балансирует на бревне, проложенном через яму. Если бы профессора попросил отец, тогда все было бы в порядке. Но отец узнает о его оплошности с пакетом. Если пойти самому, то тайна останется тайной, но наверняка отказ: ведь он еще ничем не проявил себя, наоборот, успел уже рассыпать важный пакет.
Будь что будет! Мальчик направился к профессору. Олег Николаевич даже словом не обмолвился о том, что произошло утром. Выслушав просьбу Алеши, он не стал откладывать дела в долгий ящик, а тут же отдал распоряжение сахему-Володе. Тот обрадовался новой рабочей силе, а у Алеши отлегло от сердца: ну, и молодец же Олег Николаевич! Как с ним легко!
Проходя мимо Светланы к своему квадрату, Алеша глянул на нее победно, мол, видела, с самим профессором разговаривал!
Анатолий Васильевич наклонился, сделал вид, что не заметил удачи сына: ведь главное, что он сумеет найти.
Осмотрев свои владения, Алеша начал энергично работать лопатой, стараясь заранее зачищать слои глины. Ему хотелось сделать для профессора что-нибудь очень-очень хорошее. Мальчик не замечал, как летело время. Руки заныли от напряжения, майка прилипла к спине, да и сама лопата, кажется, весила теперь не меньше пуда. Пусть!
Вдруг лопата запнулась обо что-то твердое. Мальчик отложил ее в сторону, как учил отец, стал расчищать глину ножом.
— Что там у тебя? — заметил сахем-Володя.
— Тут вот почистить надо.
Подошел отец. Вдвоем работа пошла быстрее. Показалось железо. Цепочка. Что это? Чайник!
— Эх, и кстати откопал! Чайку там нет? — подмигнул Игорь Петрович.
Герой события улыбался, воображая, как обрадуется Олег Николаевич. Находку выставят в музее, и Алексей расскажет об этом товарищам в школе. Светке тоже неплохо нос утереть…
— Что произошло? — подошел профессор. — Чайник? Чугунный?
Олег Николаевич соскреб остатки глины ножичком и прочел:
— «Мальцовъ 1861».Понятно, промышленник Мальцов память по себе оставил. Неплохо, что откопал, Леша, но, честно говоря, для палеолита это не находка…
Кто-то хихикнул, прикрыв рот ладошкой. Профессор, заметив виновато опущенную голову юного археолога, строго глянул на весельчака:
— А для истории очень даже интересная вещь: подлинный предмет быта шестидесятых годов девятнадцатого века. Нам в экспедиции весьма кстати. Можно за цепочку повесить, и отличный рукомойник получится. Для Алеши тоже событие примечательное — за три часа углубился в прошлое на сто с лишним лет.
Мальчик поднял голову: Олег Николаевич так скажет, что сразу обида прогадает, и Алеша вместе со всеми рассмеялся над купцом-чудаком, который для чего-то зарыл за городом тяжелый чугунный чайник.
Ребята разошлись по своим квадратам: до конца рабочего дня время еще было. Алеша продолжал зачищать глину. Сидя на коленях и однообразно двигая ножом, он чувствовал, что с каждым движением тело становилось все более тяжелым. Перекопать бы все быстренько лопатой, как вон тот экскаватор, который без устали тарахтит целый день! Так нет же, нельзя, надо сидеть на корточках и скрести глину ножом, как чешую с рыбы. Но таким способом уж точно ничего не найдешь, кроме дурацкого чайника. Впрочем, у Юры за день тоже находок никаких. Захотелось есть, а еще больше — отбросить подальше нож и побегать. Прямо над головой у Алеши завис жаворонок, нежной песней славя, наверное, солнечный день, красоту видимой им земли, свободу.
— Устал, дружок? Заканчивай на сегодня, — подошел Олег Николаевич, — тебе еще что-нибудь попалось?
Мальчик виновато развел руками. Профессор стал разминать пальцами комочки глины, выбирая их из холмика, что вырос за день у Алешиного квадрата.
— Постой, вот, кажется, то, что надо. Скребок. Им древняя женщина очищала шкуру зверя. После просушки и обработки шила из нее одежду. Отличное орудие труда. Археологу оно говорит о многом.
— Когда же им скребли? — Юный работник растерянно хлопал ресницами.
— Двадцать-тридцать тысяч лет назад. Ради подобной находки, бывает, экспедиция работает месяц. Ты подумал, так, пустой кусочек? Просто глина? А ведь здесь… Как бы тебе объяснить? — Олег Николаевич смотрел на мальчика пристально. — Окно в прошлые века. Да, да, твой квадрат — окно в глубины тысячелетий. Представь: перед тобой глиняная книга, каждый лист, то есть слой, — целое тысячелетие, и ты сегодня весь день листал такие страницы. Нужно быть предельно внимательным. Если ты перевернешь страницу и ничего не прочтешь, то есть чего-то не заметишь, то больше никто никогда этого не сможет сделать, поскольку культурный слой сбросят в отвал. Понятно ли, какое ответственное дело тебе доверили? И все-таки поздравляю тебя с первой настоящей археологической находкой.
Алеша, который бережно держал на ладони древний скребок, теперь по-другому глянул на комья глины, разбросанные по сторонам. Как растрепаны странички его книги!..
Профессор ушел, а мальчик, взволнованный, расправив натруженную спину, улегся на краю карьера.
С легким свистом носились стрижи. Купол неба, покрытого сиренево-красными облаками, разрезал пополам белый след самолета. С реки долетел ветерок, играя мелкими полевыми ромашками у Алешиной головы. На соседнюю травинку переползала неутомимая божья коровка. Идти никуда не хотелось. Прежде незнакомое ощущение хорошо поработавшего человека наполнило его. Еще сегодня утром непривычными, чужими были ему и этот глубокий карьер, и желтые, с колышками квадраты раскопа, а сейчас все стало таким знакомым, понятным, близким. И было приятно думать, что вечером все соберутся у костра, начнут обсуждать находки, петь, шутить. И это ожидание нравилось Алеше. Усталость стала проходить. До него донеслись приглушенные переборы гитары, и звуки без слов рождались в его душе.
— Не пора ли в лагерь, Алексей? — раздался голос Олега Николаевича.
Отгоняя раздумье, мальчик встал и пошел рядом, стараясь приспособить шаг к шагу профессора.
С холма им открылись желтые, зеленые, синие треугольники палаток лагеря. Вдали легким облачком белела церковка на зеленом лугу. Стадо красных коров спускалось к сочной зелени поймы.
— Хорошо здесь! — невольно вырвалось у Алеши.
— Тебе нравится? Так и мне однажды понравилась картина, созданная самой природой. Представь, идем мы как-то по лесу с другом, ну, как с тобой сейчас. И лет мне было примерно столько же…
Алеша весь превратился в слух. Конечно, он знал, что люди не сразу рождаются взрослыми, но представить профессора таким же мальчиком, как он сам, никак не мог.
Тем временем Олег Николаевич говорил об очень даже понятном. Как он отпросился у мамы в гости к товарищу, в соседнюю деревню. Оказывается, и тогда, во времена Олега Николаевича, могли быть обыкновенные весенние каникулы. Ледоход снес мост через речку, и друзья перебрались на другой берег по льдинам. Вот так мальчишки! Ведь оступишься — не жди хорошего. Сколько раз отец ругал его, Алешу, чтобы он не катался на пруду по раннему льду.
Дорога, рассказывал профессор, привела мальчиков к лесному озеру, светлому и ясному, как зеркало. На противоположной стороне озера высился курган. На вершине его росла причудливо изогнутая сосна. Садилось солнце, и красноватые лучи его огибали сосну, темную шапку кургана, делали их таинственно-черными. Кто его насыпал? Когда? Что в нем? В тишине апрельского вечера, когда, опускаясь, лишь похрустывали оттаявшие за день тонкие корочки-льдинки, неразгаданная тайна кургана казалась особенно заманчивой.
Узнать, какую неведомую жизнь хранит земля, открыть ее глубоко спрятанные от людей тайны — это стало для одного из мальчиков делом всей жизни.
В домашней библиотеке товарища Олег наткнулся на множество исторических книг и с жадностью их прочитал.
— А потом, а дальше? — Алеша остановил за руку Олега Николаевича.
— Много всего было, дружок, не то что вечера, дня не хватит, чтобы все рассказать! Как-нибудь потом, договорились? Мы, кажется, пришли.
НАЧАРОВ
Мальчику улыбается лев. На дне древней реки. Так начинается утро
Тропинка ящеркой вилась вдоль крутого берега, то убегая к розовому клеверному лугу, где Алеша невзначай спугнул шмеля, то приближаясь к самому обрыву. Река куда-то бежала, журча на плесах, словно шептала о зарослях малины, о грибных духовитых местах, о рыбных заводях, и Алеша шел на этот зов. Мальчик пересек луг, полный сочного щавеля, миновал привольно разросшийся дуб. Остановился, потому что дальше некуда было идти — путь преграждала другая река, которая сливалась здесь с Клязьмой. На стрелке стояла церквушка — беленькая, с черным куполом-луковкой. Притронувшись к шершавой, изъеденной временем стене, мальчик проникся к ней уважением: надо же, отец говорил, уже девять веков стоит. Какая прочная! А издалека церковка казалась легкой, словно выточенной из кости, шахматной фигуркой на зеленом поле. Зачем ее построили тут, так далеко от людей?Подняв глаза, Алеша увидел лицо девочки с косичками, высеченное на камне. Кажется, на сестренку Машу похожа. Волосы, как у нее, на прямой ряд расчесаны. Каменные девочки с косичками шли по всему карнизу. Почему они там? Что означают? Множество вопросов роилось в голове мальчика. Створки дверей были полуоткрыты. Изнутри пахнуло сыростью, холодом.
Переступив порог, Алеша почувствовал, что не просто двери, а седые века зовут его сегодня узнавать свои тайны.
Под узким, закругленным вверху окном Алеша увидел вырезанную на стене львиную голову с загадочной улыбкой.
Хлоп, хлоп… — раздался гулкий звук, и Алеша в страхе замер. Оказалось, голубь случайно влетел в разбитое окно и шарахнулся об стену. Мальчик молча следил за птицей, прислушиваясь. Но что это? В самом деле шаги…
Алеша шмыгнул к двери, скрылся в ближайших кустах. Старенький, в сером плаще, сторож, прихрамывая и гремя ключами, направился к двери, со скрипом закрыл створки. Слышно было, как щелкнул большой старинный замок.
— Эй, паренек, — неожиданно окликнул его чей-то басовитый голос.
Алеша обернулся и увидел человека, идущего по дальней тропке. Он подошел поближе, разглядывая высокие резиновые сапоги, непромокаемую куртку и серую кепку незнакомца, удочки в чехле — рыбачить, видно, собрался.
— Не поможешь ли донести палатку, не рассчитал что-то я свои силы… — Незнакомец проговорил это без тени улыбки, и было непонятно, шутит рыбак или в самом деле устал.
— Палатку донести? Это можно. — И Алеша взялся за ручку чехла.
Вдвоем они побрели по берегу к тихой полянке под разросшейся ивой. Видно, это место рыбак давно уже присмотрел.
— Спасибо, добрый молодец, выручил… Пожалуйста, к моему костру.
Алеша огляделся: костра-то нет.
— Сейчас, сейчас, — понял его рыбак. — Дровишек доставим, есть тут у меня запасец, огонь разведем, уху сварим.
Когда пламя заплясало по сухим веткам, рыбак спросил:
— Ты откуда сам-то?
— Мы с папой на раскопки Сунгиря приехали; их ведет профессор Олег Николаевич, он и мой папа друзья.
— Олег Николаевич? — переспросил рыбак. — Как же, читал в газетах. Кажется, к нему и попали мои кости?
— Какие кости? — удивился Алеша.
— Э, брат, много будешь знать, скоро состаришься. Давай-ка сначала уху сварим, а потом и байки рассказывать будем. Идет?
Алеша занялся сбором веток. Набрал целый ворох, когда наконец рыбак вернулся с реки, держа на леске двух белопузых щурят и красноперого окунька.
— Вот и уха! Я до нее любитель. С перчиком да с лавровым листом, луковицей да с картошечкой для вкуса, пойдет, а?
Жаркий огонь быстро согрел котелок, и ароматный запах заставил мальчугана проглотить слюну.
Рыбак неторопливо, но ловко хозяйничал, разложив на пленке черный хлеб, яйца, два свежих огурца.
— Как зовут-то?
— Алеша.
— Хорошее имя, а меня — Александр Филиппович.
Запах свежих огурцов так лез в ноздри, что Алеша не выдержал и первым взял кусок хлеба и ложку. Уха была горячей, и мальчик быстро справился с куском хлеба, а твердую корочку отбросил в сторону.
Александр Филиппович встал, принес корку.
— Зря это ты хлебом кидаешься. Эту корку в блокаду-то, знаешь? Любой бы подхватил и радовался, что досталось.
Алеша застыл с куском во рту. Прожевав, спросил:
— Вы были в блокаде?
— Да.
— А почему же вы не умерли? — выпалил Алеша и весь покраснел от нелепости своего вопроса.
— Да ведь не все же погибли, мне повезло.
У Алеши встали перед глазами корявые буквы ленинградской девочки Тани, которая записала в своем дневнике, как от голода умерли ее мама, бабушка. Да, верно, у них не было даже такой корки.
— А как же вы жили там, в блокаде?
— Так и жили, боролись. — Александр Филиппович задумчиво глядел на костер. — Я, например, был начальником артснабжения полка. Знаешь, что это такое?
Алеша отрицательно покачал головой.
— А это дело не простое — поставлять бойцам главную пищу. Солдаты простят, если кашу вовремя не привезли, но если нет снарядов, а перед глазами противник, то держись, спуску не будет.
— Значит, вы обороняли Ленинград?
— Так точно, пока не получил сквозное ранение в голову. Три профессора поочередно делали операцию. Года полтора не мог говорить. Все обошлось, видишь, выжил, но левый глаз почти ослеп, да и голова болит часто, особенно перед непогодой.
Александр Филиппович помолчал.
— А про кости-то обещали? — шепотом спросил Алеша, боясь нарушить тишину и покой этого летнего вечера.
— Про какие кости? Ах пострел, не забыл все-таки? Ну, слушай. Работал я на экскаваторе в карьере, стальным ковшом много переваливал глины за смену. Вдруг а грунте мелькнуло что-то белое. Выпрыгнул из кабины, вижу: кость, так, не меньше метра, отложил в сторону. Назавтра опять с глиной попадались кости. Что такое? Сколько работал, ничего подобного не встречал. Как-то собрался после смены, костей целую охапку в мешок засунул — мало ли людей всяких, еще на смех поднимут или не в своем уме посчитают — и поехал в музей. Там девушка, вежливая такая, тонюсенькая, черные волосы стогом на голове: вам, мол, чего, гражданин? Мешок-то развязал: не пригодятся ли тут, говорю, эти косточки?
Она улыбнулась, потрогала пальчиком находки и говорит, что таких экспонатов в музее достаточно, но, раз уж принесли, оставьте, посмотрим. Спросила, конечно, где взял, много ли их там. Отвечаю, что, пожалуй, на весь пол этой комнаты (а она большущая) натаскаю. Девушка испугалась, мол, и этого пока хватит.
Рыбак замолчал. Алеша завороженно смотрел на рассказчика: везет же человеку!
— Наконец-то я встретил вас, Начаров, — раздался вдруг голос из темноты. Профессор шагнул к костру. — Кто это, думаю, расположился прямо у моей тропки? Вечером, знаете, люблю прогуляться.
Начаров встал, приветливо протягивая руку:
— Вот и свиделись, Олег Николаевич.
Алеша опустил голову и как в рот воды набрал — не иначе сейчас выговор будет, но профессор даже не подал вида. Свернув куртку, он уселся на нее поближе к огню.
Начаров встал:
— Ну, вы тут располагайтесь, я сейчас чай сооружу, — и скрылся в темноте.
— Знаешь, что это за человек?
Мальчик кивнул: как же, рыбак, экскаваторщик, кости мамонта откопал.
— Так, все так, — согласился Олег Николаевич, — но вот чего ты не заметил — что это особенный, творческий человек: у него есть своя эврика.
— Какая такая эврика? — нетерпеливо пододвинулся к профессору мальчик.
Олег Николаевич пояснил, что слово «эврика», если перевести с греческого языка, означает: «Ура! Нашел!» Человек открыл что-то необычное и зовет к себе других людей, сюда, мол, смотрите, что я нашел. На Сунгире и до Начарова работали экскаваторщики, может, и кости им попадались. Они просто разрушали их стальными зубьями ковша, не задумываясь, что это ценность для науки. Нормы свои такие работники, конечно, выполняли, но любознательности в них не было ни на грош. Другое дело Начаров — знания, опыт, он же буровой мастер, наверное, миллионы пудов грунта переворошил за свои-то тридцать лет работы.
Начаров, вернувшись с котелком воды, подбросил в огонь смолистые сучья, и фейерверк искр, как праздничный салют, разрезал темноту.
— Александр Филиппович, — повернулся Олег Николаевич к Начарову, — а знаете, что стало дальше с вашей находкой?
И профессор рассказал, как останки мамонта показали ему и он решил послать двух студентов на разведку, но ничего интересного они не обнаружили. Оставалось предположить, что все найденное случайно оказалось в этом месте, например, погиб когда-то мамонт, и все. Никаких серьезных оснований для организации раскопок не было, но что-то мешало профессору сделать такой вывод. Он поехал посмотреть сам, провел пробные раскопки и в карьере, на глубине примерно четырех метров, обнаружил культурный слой. С него-то и началась экспедиция.
Мальчик слушал Олега Николаевича затаив дыхание.
Искры летели в темноту, может, пытались сравняться со звездами?… Мерцали огни деревни на взгорке. Плеснула рыба.
— Между прочим, мы сидим на дне древней реки, праКлязьмы, — тихо проговорил Олег Николаевич. — Кругом была вода. Представьте себе Клязьму на тридцать метров выше.
И уже не видел мальчик ни звезд, ни костра, ни речки под пологим берегом. Ему чудилась широченная, как Волга, река, множество озер, заросшие осокой и мхом кочки, чахлые березы, ели. Стаи птиц с криком срываются с места, вспугнутые зверем или человеком.
— Леша, а тебе сколько лет? В твоем возрасте мальчики в древности знали повадки животных, без промаха бросали копье, принося добычу матери и сестрам. Костер, такой же, как наш, равноценен был тогда самой жизни. Остаться без огня означало умереть.
Алеше захотелось, чтобы их сегодняшний костер тоже горел долго и ярко, и он подбросил в огонь сухие сучья. Пламя вспыхнуло, обдав лицо и руки жаром. По спине от ночной прохлады пробежали мурашки. В темноте хрустнула ветка. Вспорхнула ночная птица.
— Олег Николаевич, а мамонты по ночам ходили? — спросил Алеша.
— Вряд ли, дружок, спали, наверное, в укромном месте, как слоны, стоя.
— А древние люди как спали?
— Уж, конечно, не в теплых спальных мешках, в палатках, а прямо на полу пещеры, на утоптанной глине. Прижмутся друг к дружке, прикроются шкурами животных. Зимой разводили костер. Когда огонь затухал, разгребали золу, стелили шкуры и укладывались на теплую землю. Однако кому-то пора спать, а мы с Александром Филипповичем, пожалуй, и до зорьки протолкуем.
Начаров кивнул. И лицо его, мягко освещенное бликами костра, с широкими черными бровями, с седым уже, но по-мальчишески задорным чубом представилось Алеше таким родным, как будто он давно знал этого человека.
— Можно и я с вами? — попросился Алеша, и Олег Николаевич согласился.
Мальчик хотел было просидеть всю ночь у огня на бревнышке, но скоро и сам не заметил, как очутился на ватнике Начарова, пригрелся и задремал. И виделись ему дом, мама. Будто они роют картошку в огороде, а он ловко выхватывает сразу по нескольку кустов и стряхивает клубни в одну груду. Мама улыбается, довольная, опять они первыми выбрали картошку: «Эх, и выдумщик ты у меня, сынок». И лицо Начарова снилось ему, веселый Олег Николаевич, потом какой-то желтый цыпленок, который громко кричал: «Эврика, эврика!»
Когда мальчуган открыл глаза, то долго не мог понять, где он. Оглядевшись, увидел у костра профессора и Начарова. Белый туман стоял у них за спиной, и, протянув руку в сторону от костра, Алеша не увидел кончиков своих пальцев.
А птицы-то, птицы! Словно собрались к их ночевке со всего света. Щебечут, заливаются, не переводя дух.
Первый луч едва пробился к земле и упал на желтые сережки львиного зева, омытые росой. Настраивал свою скрипку кузнечик.
Алеша поежился, встал, расправляя затекшее тело. Такого утра в его жизни еще не было. Дома он вставал обычно в половине седьмого, торопился в школу и не предполагал даже, что настоящее утро начинается с этого оглушительного щебета, с первого смелого луча, пробравшегося на луг через туман, белый как молоко, с этого праздничного переполоха в честь нового дня. Почему же у него, Алеши, сегодня так радостно на душе? Ах да! Вчера он познакомился с Начаровым, человеком, который уже сделал свое важное открытие. Вот бы и ему, Алешке, так повезло. Открыть бы и ему что-нибудь нужное, полезное и позвать всех: «Эврика! Смотрите, что я нашел для вас, люди!»