Страница:
— Присядьте, Мэгги. Вам, вероятно, любопытно, о чем я хочу с вами поговорить. Но вы, конечно, знаете, что происходит в этом доме.
— Да, это ужасно! — воскликнула Мэгги. — Мистер Генри и мистер Роджер — их больше нет, не могу никак в это поверить.
— Вы ведь работали здесь в момент исчезновения мистера Клейтона?
— Я здесь, в доме не ночевала.
— Да, мне это известно. Все эти ужасы не укладываются в голове… И абсолютно необходимо во всем этом разобраться. Полагаю, вы можете нам помочь.
— Но как? Я об этом ничего не знаю. Мисс Силвер деликатно откашлялась.
— Не совсем так, я полагаю. Скажите, сразу после исчезновения мистера Клейтона отправлял ли кто-нибудь сверток с вещами в чистку?
Мэгги раскрыла рот и снова закрыла. Потом сложила руки на коленях и сказала:
— Но как вы узнали?
— Мне показалось, что должно было произойти нечто в этом роде. Скажите, пожалуйста, кто отправлял вещи?
— Мисс Нетта.
— И какие именно?
— Ну, мисс Нетта такая чистюля. Отправляет их в чистку из-за каждого пятнышка. В том свертке было два платья — одно дневное, синее, в лиловую крапинку, а второе она носила по вечерам — тоже синее, но другого оттенка, с серой отделкой.
— Платья были сильно испачканы?
— Да нет. Я их запаковывала, и, по-моему, вид у них был вполне приличный. Что было действительно ужасно грязным, так это ее малиновый теплый халат, на который мисс Дэй опрокинула кувшин с какао. По крайней мере, мисс Жанетта заявила, что это мисс Дэй. Но мисс Дэй так на нее укоризненно посмотрела, что я подумала, может, все было и не совсем так. Мисс Нетта, она ведь такая, знаете, если что, виноват всегда кто угодно, кроме нее самой. Поэтому я подумала, что, вполне вероятно, она сама опрокинула на себя какао. Тем более что мисс Дэй тоже вся испачкалась.
— Когда это произошло?
Мэгги Пелл задумалась. Эта серьезная, простодушная девушка хотела ответить как можно более точно.
— Ну, во-первых, это случилось утром, потому что она пьет какао по утрам. Правда, по вечерам, перед сном, она тоже его пьет. Мисс Дэй готовит его в ванной на спиртовке и приносит в спальню — вечером перед сном и первым делом утром. По крайне мере, так было при мне, но вряд ли с тех пор что-то поменялось.
Мисс Силвер покашляв переспросила.
— Так значит, какао пролили рано утром? Или вечером предыдущего дня?
Мэгги покачала головой:
— Не думаю, что вечером. Я помню, как мисс Нетта говорила, что мисс Дэй заставила ее сидеть в постели в этом халате, потому что утро было очень холодное. А это правда. Я помню, что даже снег начинался, когда я пришла в дом и увидела, что все они тут переживают из-за мистера Генри.
— Вы абсолютно уверены, что это было именно утро?
— Да, теперь да, из-за того, что мисс Нетта сказала про мисс Дэй, как та заставила ее накинуть халат в постели. Она очень возмущалась, говорила, что халат бы не испачкался, если бы мисс Дэй не заставила ее его надеть. Ну, грязь была просто ужасная! Понимаете, это же не просто чашка опрокинулась на халат, а целый кувшин.
— О, там был целый кувшин? А почему?
На лице Мэгги появилось выражение озадаченности.
— Мисс Дэй тоже собиралась выпить чашечку, наверное. Кувшин весь разбился. Как мисс Нетта разозлилась! И винила во всем мисс Дэй. Но она потом мне сказала — мисс Дэй, а не мисс Нетта, — она сказала: «Знаешь, Мэгги, она сама его перевернула, и мой китайский халат теперь испорчен, потому что спереди его весь залило».
— А как выглядел этот халат?
Лицо Мэгги просветлело:
— О, он был такой чудесный — весь в птичках, цветочках и бабочках, вышитых на черном атласе. Она сказала, что он из Китая. Ей его подарила леди, с которой она была в Индии.
— Похоже, он был очень красивым. Слишком хорошая вещь, чтобы носить ее каждый день как обычный халат.
— О, но это был не халат, скорее, что-то вроде домашнего жакета. Она надевала его по вечерам к обеду, если было холодно. Он был такой красивый и теплый, с замечательной шелковой подкладкой.
— То есть каждый день в качестве халата мисс Дэй эту вещь не носила?
— О нет, не носила.
— Вы можете вспомнить, была ли на ней эта вещь за обедом в тот вечер, когда исчез мистер Клейтон?
Мэгги заколебалась.
— Не знаю… По-моему, нет. Нет, не было. На ней было зеленое платье, довольно светлое.
— Вы в этом уверены?
— Да, теперь да.
Мисс Силвер посмотрела на девушку:
— Мисс Дэй как-нибудь объяснила, почему она надела этот красивый китайский жакет, чтобы принести утром мисс Жанетте ее какао?
Мэгги удивленно распахнула глаза:
— О да. Потому что утро было очень холодное. Когда я пришла, шел снег. Да, такой красивый и теплый был этот жакет, но после какао он уже потерял вид.
— Мисс Дэй послала его в чистку?
Девушка опять помотала головой.
— О нет, не послала. Я спросила ее, не хочет ли она положить его в сверток, но она отказалась. Сказала, что сразу же замочила его, и почти все отстиралось. Но атлас сморщился, а краски полиняли — краски на вышивке, — и мисс Дэй все переживала, что он уже навсегда испорчен. И правда. На нем так и остались следы. Знаете, какао ужасно трудно вывести, оно такое жирное. Я всегда думала, какая жалость, что мисс Дэй постирала жакет. Халат мисс Нетты после чистки как новенький. Ну конечно, если вы сами постирали вещь, то никакая чистка уже не поможет.
Мисс Силвер с этим согласилась. И как бы между прочим поинтересовалась, не посылал ли вещей в чистку кто-нибудь еще из обитателей дома — мистер Джером, мистер Роджер, Робине или миссис Робине…
На это Мэгги ответила быстрым «О нет». Она сама упаковывала вещи, а других свертков в чистку не отправляли. Что же до Робинсов, то миссис Робине химчистки не жалует — говорит, что они отнимают у вещей жизнь.
— А если что-то загрязнилось, она лучше все своими руками вычистит, или мистер Робине. Она говорит, что если вода, мыло и бензин не сладили с пятном, то уж и никакая химия не поможет. И знаете, у нее действительно отлично получается.
— И часто миссис Робине сама занимается чисткой?
Мэгги горячо закивала.
— О да! Чистит и все свои вещи, и вещи мистера Робинса. У нее сестра портниха, и миссис Робине отпаривать у нее выучилась. Костюмы мистера Робинса, например, так отпарит да отчистит, будто они только из магазина.
Глава 29
Глава 30
Глава 31
— Да, это ужасно! — воскликнула Мэгги. — Мистер Генри и мистер Роджер — их больше нет, не могу никак в это поверить.
— Вы ведь работали здесь в момент исчезновения мистера Клейтона?
— Я здесь, в доме не ночевала.
— Да, мне это известно. Все эти ужасы не укладываются в голове… И абсолютно необходимо во всем этом разобраться. Полагаю, вы можете нам помочь.
— Но как? Я об этом ничего не знаю. Мисс Силвер деликатно откашлялась.
— Не совсем так, я полагаю. Скажите, сразу после исчезновения мистера Клейтона отправлял ли кто-нибудь сверток с вещами в чистку?
Мэгги раскрыла рот и снова закрыла. Потом сложила руки на коленях и сказала:
— Но как вы узнали?
— Мне показалось, что должно было произойти нечто в этом роде. Скажите, пожалуйста, кто отправлял вещи?
— Мисс Нетта.
— И какие именно?
— Ну, мисс Нетта такая чистюля. Отправляет их в чистку из-за каждого пятнышка. В том свертке было два платья — одно дневное, синее, в лиловую крапинку, а второе она носила по вечерам — тоже синее, но другого оттенка, с серой отделкой.
— Платья были сильно испачканы?
— Да нет. Я их запаковывала, и, по-моему, вид у них был вполне приличный. Что было действительно ужасно грязным, так это ее малиновый теплый халат, на который мисс Дэй опрокинула кувшин с какао. По крайней мере, мисс Жанетта заявила, что это мисс Дэй. Но мисс Дэй так на нее укоризненно посмотрела, что я подумала, может, все было и не совсем так. Мисс Нетта, она ведь такая, знаете, если что, виноват всегда кто угодно, кроме нее самой. Поэтому я подумала, что, вполне вероятно, она сама опрокинула на себя какао. Тем более что мисс Дэй тоже вся испачкалась.
— Когда это произошло?
Мэгги Пелл задумалась. Эта серьезная, простодушная девушка хотела ответить как можно более точно.
— Ну, во-первых, это случилось утром, потому что она пьет какао по утрам. Правда, по вечерам, перед сном, она тоже его пьет. Мисс Дэй готовит его в ванной на спиртовке и приносит в спальню — вечером перед сном и первым делом утром. По крайне мере, так было при мне, но вряд ли с тех пор что-то поменялось.
Мисс Силвер покашляв переспросила.
— Так значит, какао пролили рано утром? Или вечером предыдущего дня?
Мэгги покачала головой:
— Не думаю, что вечером. Я помню, как мисс Нетта говорила, что мисс Дэй заставила ее сидеть в постели в этом халате, потому что утро было очень холодное. А это правда. Я помню, что даже снег начинался, когда я пришла в дом и увидела, что все они тут переживают из-за мистера Генри.
— Вы абсолютно уверены, что это было именно утро?
— Да, теперь да, из-за того, что мисс Нетта сказала про мисс Дэй, как та заставила ее накинуть халат в постели. Она очень возмущалась, говорила, что халат бы не испачкался, если бы мисс Дэй не заставила ее его надеть. Ну, грязь была просто ужасная! Понимаете, это же не просто чашка опрокинулась на халат, а целый кувшин.
— О, там был целый кувшин? А почему?
На лице Мэгги появилось выражение озадаченности.
— Мисс Дэй тоже собиралась выпить чашечку, наверное. Кувшин весь разбился. Как мисс Нетта разозлилась! И винила во всем мисс Дэй. Но она потом мне сказала — мисс Дэй, а не мисс Нетта, — она сказала: «Знаешь, Мэгги, она сама его перевернула, и мой китайский халат теперь испорчен, потому что спереди его весь залило».
— А как выглядел этот халат?
Лицо Мэгги просветлело:
— О, он был такой чудесный — весь в птичках, цветочках и бабочках, вышитых на черном атласе. Она сказала, что он из Китая. Ей его подарила леди, с которой она была в Индии.
— Похоже, он был очень красивым. Слишком хорошая вещь, чтобы носить ее каждый день как обычный халат.
— О, но это был не халат, скорее, что-то вроде домашнего жакета. Она надевала его по вечерам к обеду, если было холодно. Он был такой красивый и теплый, с замечательной шелковой подкладкой.
— То есть каждый день в качестве халата мисс Дэй эту вещь не носила?
— О нет, не носила.
— Вы можете вспомнить, была ли на ней эта вещь за обедом в тот вечер, когда исчез мистер Клейтон?
Мэгги заколебалась.
— Не знаю… По-моему, нет. Нет, не было. На ней было зеленое платье, довольно светлое.
— Вы в этом уверены?
— Да, теперь да.
Мисс Силвер посмотрела на девушку:
— Мисс Дэй как-нибудь объяснила, почему она надела этот красивый китайский жакет, чтобы принести утром мисс Жанетте ее какао?
Мэгги удивленно распахнула глаза:
— О да. Потому что утро было очень холодное. Когда я пришла, шел снег. Да, такой красивый и теплый был этот жакет, но после какао он уже потерял вид.
— Мисс Дэй послала его в чистку?
Девушка опять помотала головой.
— О нет, не послала. Я спросила ее, не хочет ли она положить его в сверток, но она отказалась. Сказала, что сразу же замочила его, и почти все отстиралось. Но атлас сморщился, а краски полиняли — краски на вышивке, — и мисс Дэй все переживала, что он уже навсегда испорчен. И правда. На нем так и остались следы. Знаете, какао ужасно трудно вывести, оно такое жирное. Я всегда думала, какая жалость, что мисс Дэй постирала жакет. Халат мисс Нетты после чистки как новенький. Ну конечно, если вы сами постирали вещь, то никакая чистка уже не поможет.
Мисс Силвер с этим согласилась. И как бы между прочим поинтересовалась, не посылал ли вещей в чистку кто-нибудь еще из обитателей дома — мистер Джером, мистер Роджер, Робине или миссис Робине…
На это Мэгги ответила быстрым «О нет». Она сама упаковывала вещи, а других свертков в чистку не отправляли. Что же до Робинсов, то миссис Робине химчистки не жалует — говорит, что они отнимают у вещей жизнь.
— А если что-то загрязнилось, она лучше все своими руками вычистит, или мистер Робине. Она говорит, что если вода, мыло и бензин не сладили с пятном, то уж и никакая химия не поможет. И знаете, у нее действительно отлично получается.
— И часто миссис Робине сама занимается чисткой?
Мэгги горячо закивала.
— О да! Чистит и все свои вещи, и вещи мистера Робинса. У нее сестра портниха, и миссис Робине отпаривать у нее выучилась. Костюмы мистера Робинса, например, так отпарит да отчистит, будто они только из магазина.
Глава 29
Между тремя и четвертью четвертого, закончив беседу с Джеромом Пилигримом, Рэндал Марч сел в свою машину и отправился назад в Ледлинггон, приказав Фрэнку Эбботту и сержанту произвести обыск в спальнях.
Все, что они предпримут в этот день, все, что сумеют обнаружить, было предельно важно, каждая самая мелкая деталь. Когда в доме весь воздух пропитан убийством, трудно определить, какая из этих мелких деталей станет решающей. Легкий налет пыли, след влажного пальца, пятнышко крови, клочок бумаги — все ложится на вторую чашу весов, весов правосудия, карающего за отнятую жизнь. Путь убийцы нелегок. Он должен следить, чтобы на подошвах его не осталось грязи, а на одежде — пятен крови. Ему нельзя ничего трогать и тем более брать в руки. Но ему приходится не только натягивать на время перчатки, чтобы нигде не оставить отпечатков своих преступных пальцев. Ему приходится потом скрывать свои мысли, и держать на замке язык, и прятать глаза, чтобы в них, как в зеркале, не отразилось его преступное сознание, ему приходится с беззаботным видом шагать по обнаженному лезвию опасности. То, что для остальных лишь мелкие детали, возрожденные впоследствии терпеливыми расспросами, для убийцы — постоянная угроза, зубья капкана, готовые в любой момент с лязгом в него вцепиться. Он должен следить за всем и за всеми. Но при этом никто не должен заметить этой слежки. Тая в душе безумный страх, он должен выглядеть, говорить и вести себя абсолютно нормально, так, чтобы слиться с привычным окружением, так, чтобы не привлечь к себе даже самого проницательного взгляда.
Когда мисс Силвер стояла на пороге своей комнаты, наблюдая, как Мэгги Пелл идет к задней лестнице, в коридоре показался Джером Пилигрим. Вид у него был измученный, но мисс Силвер почувствовала, что он полон решимости, как будто ужасные события последних дней встряхнули его, дали ему необходимый импульс, чтобы преодолеть затянувшуюся болезненную апатию. На нем были пальто и шарф, и, проходя мимо, Джером сообщил мисс Силвер, что направляется в сад. Мисс Силвер заметила, что воздух уже совершенно весенний, но как только солнце зайдет станет очень холодно.
Джером слегка улыбнулся.
— Лона придет за мной намного раньше. Если бы не тетя Жанетта, она уже была бы тут как тут.
Мисс Силвер вежливо выразила надежду, что мисс Жанетте не стало хуже. Джером ответил, что она находится в совершенной прострации, и зашагал дальше. По мнению мисс Силвер, чем совершеннее будет эта прострация, тем лучше для капитана Пилигрима. Она считала, его слишком сильно опекают, и с удовольствием отметила, что он начал этому сопротивляться. Оставалось уповать на то, что мисс Жанетта подольше будет держать при себе мисс Дэй.
Пройдя через холл, Джером увидел рядом с парадной Дверью Робинса, как раз протянувшего руку, чтобы отодвинуть засов. Услышав постукивание палки, старый слуга обернулся, отступил от двери и равнодушным, холодным голосом произнес:
— Это по вашему приказу, сэр, полиция обыскивает дом?
— Разумеется, — ответил Джером.
Но Робине продолжал настаивать:
— У них есть ваше разрешение, сэр?
— Да, есть. — Затем, будто решив, что был слишком резок, Джером обернулся и добавил: — Чем скорее они с этим справятся, тем скорее оставят нас в покое. Они спросили моего позволения, но если бы им было отказано, они бы вернулись с ордером.
— И что же они ищут, сэр?
— Не знаю. Я посоветовал им начать с моей спальни, чтобы потом я мог поскорее туда вернуться. — Джером направился в утреннюю гостиную. — По-моему, кто-то стоит у дверей. Посмотришь?
До ушей Джерома донесся звук отодвигаемого засова, и в дом ворвался холодный воздух, а вместе с ним — голос мисс Фрейн, разговаривающей с Робинсом. Самым быстрым шагом, на какой он только был способен, Джером помчался назад в холл.
— Заходи, Лес!
Лесли на мгновение охватило ощущение, что Робине выглядит каким-то… Она не могла подобрать слова. Оно мелькало где-то в глубине сознания, словно дразня ее, и ей никак не удавалось его ухватить. И уже потом, когда Робине повернулся и молча ушел вглубь холла, а Джером повел ее в утреннюю гостиную, ее осенило. Далеким — да-да, именно так — словно он где-то очень далеко отсюда, и добраться до него невозможно. Впечатление это промелькнуло и исчезло.
Джером закрыл дверь, сбросил пальто и шарф, и они сели на любимый большой диван мисс Жанетты, стоявший перед камином.
— Полицейские обыскивают дом, — сказал Джером. — Тетя Колли — в саду, а тетя Нетта — у себя. Но тебе ведь они не нужны, правда? Может, и я сгожусь, а?
Одарив его широкой, теплой улыбкой, Лесли ответила:
— Даже очень, с тобой мне очень спокойно.
Она не была готова встретить в его глазах такое выражение.
— Это с тобой спокойно, Лес.
— Разве? — Голос ее звучал довольно печально.
— Да. Ты — безмятежное создание. Вокруг тебя витает лето, такое теплое и мирное.
— Боюсь, это лето святого Мартина <Имеются в виду 11 ноября и несколько ближайших дней, которые часто выдаются теплыми и прозваны в народе «летом святого Мартина»>…
— «Жди лета святого Мартина, безмятежных и ласковых дней»? Но нам до ноября еще далеко, дорогая. Я бы сказал, мы завершаем июль.
— Мне сорок три, Джером.
— И мне почти столько же. Это почтенный возраст, но будет и хуже. У тебя — ни одного седого волоса, а у меня — тысячи. — Тон его, наполовину шутливый, резко изменился. — Лес, не позволяй никому оторвать тебя от нас.
— Не позволю, если это будет в моих силах.
— Не понимаю, что со мной было — я как будто все время спал. Но теперь я проснулся. И хочу, чтобы ты помогла мне выстоять, чтобы я снова не погрузился в этот сон. Когда весь этот кошмар закончится, я хочу вернуться хотя бы к подобию нормальной жизни. Лона, конечно, очень добра и заботлива, но теперь, думаю, ей пора уйти. Тетя Нетта тоже в ней не нуждается. С какой стати я должен продолжать вести существование безнадежного инвалида. Я постепенно снова войду в нужное русло. Предстоит так много дел, связанных с…— Он оборвал фразу. — Скоро я снова начну писать. Я чувствую, что в голове у меня скопилось множество идей, и теперь они начинают стучаться и рваться на волю.
— Я так рада. Я всегда думала…
— Ты обо мне думаешь, Лес?
— Конечно думаю.
— Как?
— Как о своем друге, — на последнем слове голос ее стал очень тихим.
Джером слегка отвернулся от нее.
— Мы были друзьями, очень хорошими друзьями, как я думал. А потом появился Генри, и он стал тебе больше чем другом.
Лесли подняла спокойный взгляд на его обращенное в сторону лицо.
— Он меня не любил… никогда.
— Тогда почему…
Лесли ответила:
— Я хочу тебе рассказать… Это все было так давно. Я хочу рассказать. Ты знаешь, каким был Генри — он умел заставить тебя поверить, что ты для него единственная на свете. Я не думаю, что он притворялся — по крайней мере если и притворялся, то лишь отчасти. Помнишь, когда мы были детьми, то всегда посылали Генри, если нужно было что-то выпросить. Ему стоило только улыбнуться, и все сразу таяли и говорили «да». Не важно, кто это был — мистер Пилигрим, тетушки, мои родители, миссис Робине. Никто не мог ему отказать, и это было очень, очень плохо для него. Уж мне ли было не знать об этой его способности покорять, но он улыбнулся мне, и я сказала «да».
— Ты любила его, Лес? — спросил он тоже почти шепотом.
— Не сердцем. Я была очарована и польщена и… очень, очень одинока. Человек, которого я любила, не отвечал мне взаимностью, и…— голос ее задрожал, — я устала быть несчастной и заброшенной. Я хотела, чтобы у меня был собственный дом, собственная жизнь, собственные дети. Поэтому, когда Генри мне улыбнулся, я сказала «да». Только когда наступил решающий момент, я не смогла этого сделать, Джером. История Мэйбл Робине встала мне поперек горла.
Джером оглянулся, испуганный:
— Так это был Генри?
— О да. Это выплыло, когда мы обсуждали случай, описанный в газетах. Не думай, что он сам мне сказал. Я просто догадалась. Это звучит глупо, но вдруг, совершенно внезапно я поняла, что меня огорчила не только участь Мэйбл. Было что-то не то в самом Генри — он привык получать все, что он хочет, а судьбы других людей его просто не заботили. В мире всегда будут такие женщины, как Мэйбл, которыми всегда будут пренебрегать, как и ею… А потом и на меня вот также наплюют. Единственный, кто ему важен, кто всегда будет самым важным — это сам Генри. И я почувствовала, что не могу быть с ним. Я собиралась сказать ему тем вечером, но он так и не пришел…
Джером заговорил, не глядя на Лесли:
— Ты кого-то любила?
— Очень.
— Тогда почему, дорогая, почему…
— Я тебе сказала.
Джером слегка обернулся, робко протянул к ней руку и сразу же отдернул. И довольно долго молчал, прежде чем спросить:
— Кто был тот человек?
Краска ударила в лицо Лесли, и в этот момент она казалась совсем юной и беззащитной. Она ответила запинаясь:
— И ты еще смеешь… спрашивать?
Теперь Джером уже резко обернулся и увидел ту Лесли, которую знал много лет назад. Щеки ее пылают, а темные ресницы влажны от слез, потому, быть может, что он… и Генри… Потому что они немилосердно давили на нее, слишком ее домогались. Он… и Генри… Больше никого никогда не было. Всегда были только он и Генри, и Лес. Джером сказал:
— Это тебе решать. — А потом: — Лес… Я всегда любил…
— Ты никогда мне не говорил.
— У тебя было слишком много денег… А у меня — так мало. — Он коротко усмехнулся. — Только сотня в год и мои мозги, которые должны были помочь мне заработать состояние! Я собирался написать бестселлер или пьесу, которая произведет фурор, а потом сунуть ее под нос твоему отцу и сказать: «Ну, а что вы скажете теперь, сэр?» Знаешь, он предупредил меня, чтобы я держался подальше.
— О нет!
— О да! «Это все чепуха, дорогой мой, детская влюбленность. Она станет богатой наследницей. Ты что же, хочешь, чтобы за твоей спиной говорили, будто ты охотишься за деньгами, а?» А потом пассаж о том, что он прекрасно ко мне относится, но насчет дочери у него планы другие.
Даже теперь, спустя двадцать лет, в его голосе звучала оскорбленная гордость, непереносимая юношеская обида. Сцена эта предстала перед глазами Лесли, словно она сама там присутствовала — отец, грубый и бестактный, возлагающий на дочь честолюбивые надежды, не имеющий ни малейшего представления о том, что действительно принесет ей счастье. И Джером, гордый, как дьявол, бросающийся прочь из дома, чтобы заработать состояние. Все ее чувства и мысли будто перенеслись на двадцать лет назад.
— Так поэтому ты перестал приезжать? — спросила Лесли.
— Да. Произвести фурор не удалось, но долгое время я ждал, что вот-вот я наткнусь на удачу, прямо здесь, за УГЛОМ. Я старался не приезжать и не видеться с тобой слишком часто: не хотел второй раз услышать, что я охочусь за твоими деньгами. А потом твой отец умер…
— И что же?
Рука Джерома поднялась и снова упала на колено.
— И это довершило дело. К тому моменту я уже понял, что писатель из меня вышел средненький. Если человек не дурак и не трус, он всегда сможет верно себя оценить. Я писал славные второсортные вещицы, и на большее способен не был. Я мог бы зарабатывать пять-шесть сотен в год, но никогда не заработал бы достаточно, чтобы решиться попросить твоей руки. Ну а после я не мог воспользоваться смертью твоего отца в качестве удобного случая, чтобы сделать тебе предложение. Это звучит несколько напыщенно, но, полагаю, это во мне говорила чертова гордость. Поэтому я стал видеться с тобой еще реже. Я думал: «Зачем понапрасну травить себе душу?» Понимаешь, я никогда… никогда не думал, что у меня есть шанс…
— И ты сдался.
— Думаю, да. А теперь… слишком поздно…
— Разве… Джером?
— Я весь поломан…
Румянец, который делал ее похожей на юную девушку, погас. Очень бледная, Лесли протянула к нему руки и сказала:
— Ты все еще любишь меня? Это единственное, что имеет значение — любишь ли ты меня.
Он до боли сжал ее руки.
— Лес…
Это был наполовину призыв, наполовину рыдание.
Все, что они предпримут в этот день, все, что сумеют обнаружить, было предельно важно, каждая самая мелкая деталь. Когда в доме весь воздух пропитан убийством, трудно определить, какая из этих мелких деталей станет решающей. Легкий налет пыли, след влажного пальца, пятнышко крови, клочок бумаги — все ложится на вторую чашу весов, весов правосудия, карающего за отнятую жизнь. Путь убийцы нелегок. Он должен следить, чтобы на подошвах его не осталось грязи, а на одежде — пятен крови. Ему нельзя ничего трогать и тем более брать в руки. Но ему приходится не только натягивать на время перчатки, чтобы нигде не оставить отпечатков своих преступных пальцев. Ему приходится потом скрывать свои мысли, и держать на замке язык, и прятать глаза, чтобы в них, как в зеркале, не отразилось его преступное сознание, ему приходится с беззаботным видом шагать по обнаженному лезвию опасности. То, что для остальных лишь мелкие детали, возрожденные впоследствии терпеливыми расспросами, для убийцы — постоянная угроза, зубья капкана, готовые в любой момент с лязгом в него вцепиться. Он должен следить за всем и за всеми. Но при этом никто не должен заметить этой слежки. Тая в душе безумный страх, он должен выглядеть, говорить и вести себя абсолютно нормально, так, чтобы слиться с привычным окружением, так, чтобы не привлечь к себе даже самого проницательного взгляда.
Когда мисс Силвер стояла на пороге своей комнаты, наблюдая, как Мэгги Пелл идет к задней лестнице, в коридоре показался Джером Пилигрим. Вид у него был измученный, но мисс Силвер почувствовала, что он полон решимости, как будто ужасные события последних дней встряхнули его, дали ему необходимый импульс, чтобы преодолеть затянувшуюся болезненную апатию. На нем были пальто и шарф, и, проходя мимо, Джером сообщил мисс Силвер, что направляется в сад. Мисс Силвер заметила, что воздух уже совершенно весенний, но как только солнце зайдет станет очень холодно.
Джером слегка улыбнулся.
— Лона придет за мной намного раньше. Если бы не тетя Жанетта, она уже была бы тут как тут.
Мисс Силвер вежливо выразила надежду, что мисс Жанетте не стало хуже. Джером ответил, что она находится в совершенной прострации, и зашагал дальше. По мнению мисс Силвер, чем совершеннее будет эта прострация, тем лучше для капитана Пилигрима. Она считала, его слишком сильно опекают, и с удовольствием отметила, что он начал этому сопротивляться. Оставалось уповать на то, что мисс Жанетта подольше будет держать при себе мисс Дэй.
Пройдя через холл, Джером увидел рядом с парадной Дверью Робинса, как раз протянувшего руку, чтобы отодвинуть засов. Услышав постукивание палки, старый слуга обернулся, отступил от двери и равнодушным, холодным голосом произнес:
— Это по вашему приказу, сэр, полиция обыскивает дом?
— Разумеется, — ответил Джером.
Но Робине продолжал настаивать:
— У них есть ваше разрешение, сэр?
— Да, есть. — Затем, будто решив, что был слишком резок, Джером обернулся и добавил: — Чем скорее они с этим справятся, тем скорее оставят нас в покое. Они спросили моего позволения, но если бы им было отказано, они бы вернулись с ордером.
— И что же они ищут, сэр?
— Не знаю. Я посоветовал им начать с моей спальни, чтобы потом я мог поскорее туда вернуться. — Джером направился в утреннюю гостиную. — По-моему, кто-то стоит у дверей. Посмотришь?
До ушей Джерома донесся звук отодвигаемого засова, и в дом ворвался холодный воздух, а вместе с ним — голос мисс Фрейн, разговаривающей с Робинсом. Самым быстрым шагом, на какой он только был способен, Джером помчался назад в холл.
— Заходи, Лес!
Лесли на мгновение охватило ощущение, что Робине выглядит каким-то… Она не могла подобрать слова. Оно мелькало где-то в глубине сознания, словно дразня ее, и ей никак не удавалось его ухватить. И уже потом, когда Робине повернулся и молча ушел вглубь холла, а Джером повел ее в утреннюю гостиную, ее осенило. Далеким — да-да, именно так — словно он где-то очень далеко отсюда, и добраться до него невозможно. Впечатление это промелькнуло и исчезло.
Джером закрыл дверь, сбросил пальто и шарф, и они сели на любимый большой диван мисс Жанетты, стоявший перед камином.
— Полицейские обыскивают дом, — сказал Джером. — Тетя Колли — в саду, а тетя Нетта — у себя. Но тебе ведь они не нужны, правда? Может, и я сгожусь, а?
Одарив его широкой, теплой улыбкой, Лесли ответила:
— Даже очень, с тобой мне очень спокойно.
Она не была готова встретить в его глазах такое выражение.
— Это с тобой спокойно, Лес.
— Разве? — Голос ее звучал довольно печально.
— Да. Ты — безмятежное создание. Вокруг тебя витает лето, такое теплое и мирное.
— Боюсь, это лето святого Мартина <Имеются в виду 11 ноября и несколько ближайших дней, которые часто выдаются теплыми и прозваны в народе «летом святого Мартина»>…
— «Жди лета святого Мартина, безмятежных и ласковых дней»? Но нам до ноября еще далеко, дорогая. Я бы сказал, мы завершаем июль.
— Мне сорок три, Джером.
— И мне почти столько же. Это почтенный возраст, но будет и хуже. У тебя — ни одного седого волоса, а у меня — тысячи. — Тон его, наполовину шутливый, резко изменился. — Лес, не позволяй никому оторвать тебя от нас.
— Не позволю, если это будет в моих силах.
— Не понимаю, что со мной было — я как будто все время спал. Но теперь я проснулся. И хочу, чтобы ты помогла мне выстоять, чтобы я снова не погрузился в этот сон. Когда весь этот кошмар закончится, я хочу вернуться хотя бы к подобию нормальной жизни. Лона, конечно, очень добра и заботлива, но теперь, думаю, ей пора уйти. Тетя Нетта тоже в ней не нуждается. С какой стати я должен продолжать вести существование безнадежного инвалида. Я постепенно снова войду в нужное русло. Предстоит так много дел, связанных с…— Он оборвал фразу. — Скоро я снова начну писать. Я чувствую, что в голове у меня скопилось множество идей, и теперь они начинают стучаться и рваться на волю.
— Я так рада. Я всегда думала…
— Ты обо мне думаешь, Лес?
— Конечно думаю.
— Как?
— Как о своем друге, — на последнем слове голос ее стал очень тихим.
Джером слегка отвернулся от нее.
— Мы были друзьями, очень хорошими друзьями, как я думал. А потом появился Генри, и он стал тебе больше чем другом.
Лесли подняла спокойный взгляд на его обращенное в сторону лицо.
— Он меня не любил… никогда.
— Тогда почему…
Лесли ответила:
— Я хочу тебе рассказать… Это все было так давно. Я хочу рассказать. Ты знаешь, каким был Генри — он умел заставить тебя поверить, что ты для него единственная на свете. Я не думаю, что он притворялся — по крайней мере если и притворялся, то лишь отчасти. Помнишь, когда мы были детьми, то всегда посылали Генри, если нужно было что-то выпросить. Ему стоило только улыбнуться, и все сразу таяли и говорили «да». Не важно, кто это был — мистер Пилигрим, тетушки, мои родители, миссис Робине. Никто не мог ему отказать, и это было очень, очень плохо для него. Уж мне ли было не знать об этой его способности покорять, но он улыбнулся мне, и я сказала «да».
— Ты любила его, Лес? — спросил он тоже почти шепотом.
— Не сердцем. Я была очарована и польщена и… очень, очень одинока. Человек, которого я любила, не отвечал мне взаимностью, и…— голос ее задрожал, — я устала быть несчастной и заброшенной. Я хотела, чтобы у меня был собственный дом, собственная жизнь, собственные дети. Поэтому, когда Генри мне улыбнулся, я сказала «да». Только когда наступил решающий момент, я не смогла этого сделать, Джером. История Мэйбл Робине встала мне поперек горла.
Джером оглянулся, испуганный:
— Так это был Генри?
— О да. Это выплыло, когда мы обсуждали случай, описанный в газетах. Не думай, что он сам мне сказал. Я просто догадалась. Это звучит глупо, но вдруг, совершенно внезапно я поняла, что меня огорчила не только участь Мэйбл. Было что-то не то в самом Генри — он привык получать все, что он хочет, а судьбы других людей его просто не заботили. В мире всегда будут такие женщины, как Мэйбл, которыми всегда будут пренебрегать, как и ею… А потом и на меня вот также наплюют. Единственный, кто ему важен, кто всегда будет самым важным — это сам Генри. И я почувствовала, что не могу быть с ним. Я собиралась сказать ему тем вечером, но он так и не пришел…
Джером заговорил, не глядя на Лесли:
— Ты кого-то любила?
— Очень.
— Тогда почему, дорогая, почему…
— Я тебе сказала.
Джером слегка обернулся, робко протянул к ней руку и сразу же отдернул. И довольно долго молчал, прежде чем спросить:
— Кто был тот человек?
Краска ударила в лицо Лесли, и в этот момент она казалась совсем юной и беззащитной. Она ответила запинаясь:
— И ты еще смеешь… спрашивать?
Теперь Джером уже резко обернулся и увидел ту Лесли, которую знал много лет назад. Щеки ее пылают, а темные ресницы влажны от слез, потому, быть может, что он… и Генри… Потому что они немилосердно давили на нее, слишком ее домогались. Он… и Генри… Больше никого никогда не было. Всегда были только он и Генри, и Лес. Джером сказал:
— Это тебе решать. — А потом: — Лес… Я всегда любил…
— Ты никогда мне не говорил.
— У тебя было слишком много денег… А у меня — так мало. — Он коротко усмехнулся. — Только сотня в год и мои мозги, которые должны были помочь мне заработать состояние! Я собирался написать бестселлер или пьесу, которая произведет фурор, а потом сунуть ее под нос твоему отцу и сказать: «Ну, а что вы скажете теперь, сэр?» Знаешь, он предупредил меня, чтобы я держался подальше.
— О нет!
— О да! «Это все чепуха, дорогой мой, детская влюбленность. Она станет богатой наследницей. Ты что же, хочешь, чтобы за твоей спиной говорили, будто ты охотишься за деньгами, а?» А потом пассаж о том, что он прекрасно ко мне относится, но насчет дочери у него планы другие.
Даже теперь, спустя двадцать лет, в его голосе звучала оскорбленная гордость, непереносимая юношеская обида. Сцена эта предстала перед глазами Лесли, словно она сама там присутствовала — отец, грубый и бестактный, возлагающий на дочь честолюбивые надежды, не имеющий ни малейшего представления о том, что действительно принесет ей счастье. И Джером, гордый, как дьявол, бросающийся прочь из дома, чтобы заработать состояние. Все ее чувства и мысли будто перенеслись на двадцать лет назад.
— Так поэтому ты перестал приезжать? — спросила Лесли.
— Да. Произвести фурор не удалось, но долгое время я ждал, что вот-вот я наткнусь на удачу, прямо здесь, за УГЛОМ. Я старался не приезжать и не видеться с тобой слишком часто: не хотел второй раз услышать, что я охочусь за твоими деньгами. А потом твой отец умер…
— И что же?
Рука Джерома поднялась и снова упала на колено.
— И это довершило дело. К тому моменту я уже понял, что писатель из меня вышел средненький. Если человек не дурак и не трус, он всегда сможет верно себя оценить. Я писал славные второсортные вещицы, и на большее способен не был. Я мог бы зарабатывать пять-шесть сотен в год, но никогда не заработал бы достаточно, чтобы решиться попросить твоей руки. Ну а после я не мог воспользоваться смертью твоего отца в качестве удобного случая, чтобы сделать тебе предложение. Это звучит несколько напыщенно, но, полагаю, это во мне говорила чертова гордость. Поэтому я стал видеться с тобой еще реже. Я думал: «Зачем понапрасну травить себе душу?» Понимаешь, я никогда… никогда не думал, что у меня есть шанс…
— И ты сдался.
— Думаю, да. А теперь… слишком поздно…
— Разве… Джером?
— Я весь поломан…
Румянец, который делал ее похожей на юную девушку, погас. Очень бледная, Лесли протянула к нему руки и сказала:
— Ты все еще любишь меня? Это единственное, что имеет значение — любишь ли ты меня.
Он до боли сжал ее руки.
— Лес…
Это был наполовину призыв, наполовину рыдание.
Глава 30
Оставив мисс Силвер, Мэгги Пелл прошла половину пути вниз по черной лестнице и добралась до поворота, когда вдруг услышала чьи-то тяжелые шаги. Девушка отступила назад, в ванную, и оттуда увидела, что Джуди Эллиот поднимается вверх в сопровождении высокого светловолосого молодого человека в штатском и полицейского сержанта. Поднявшись по ступенькам, они вышли в коридор и зашагали прочь. Звук шагов стих, где-то отворилась и захлопнулась дверь. Джуди Эллиот не возвращалась.
Мэгги немного подождала. Прядь волос выбилась из ее прически и легла на лоб. Девушка сняла фуражку и удостоверилась, что волосы больше нигде не торчат. Если насчет чего она и была привередой, так это насчет прически. Это Глория пусть себе ходит патлатая, Мэгги это совсем не подходит. Ей нравится, когда они зачесаны гладко и блестят, как атлас. А то некоторые девушки ходят в форме, а волосы растрепанные — ну, это вообще следовало бы запретить.
Наконец, поправив прическу, Мэгги спустилась по лестнице и направилась в кухню. Миссис Робине была сильно занята, когда Мэгги пришла в дом, но уйти, даже не повидавшись с нею, девушка не могла. Теперь же миссис Робине была либо в кухне, либо по соседству, в комнате экономки. Сначала Мэгги заглянула в кухню. Там было пусто, но дверь в буфетную стояла приоткрытой, и с дальнего конца доносились голоса Робинса и миссис Робине. Конечно, Мэгги предпочла бы застать ее одну, но не всегда ведь можно выбирать.
Пройдя до середины кухни, она вдруг поняла, что Робинсы ссорятся. Обычная история, когда уже вся жизнь позади, и нечем больше развлечься. По мнению Мэгги, миссис Робине совершила большую ошибку, выйдя замуж. Если не получилось найти себе кого-нибудь получше, то лучше вообще остаться одной. Взаимные уступки — это можно понять. Но если какой-то мужчина будет тобой командовать, и в конце концов ты потеряешь саму себя! Нет, с этим никак нельзя смириться, если уважаешь себя, знаешь себе цену.
В настоящий момент Робине явно пытался командовать:
— В доме полиция, и все об этом знают! А мистер Джером дает им разрешение производить обыск! Да будь здесь мистер Пилигрим, он их даже на порог бы не пустил! Теперь, насколько я знаю, они в комнате мистера Джерома. «Я дал им разрешение, — говорит он. — И посоветовал им начать с моей спальни». И это хозяин дома!
Мэгги Пелл вполне разделяла его ужас. Так вот что полицейские делают наверху! Захватывающее убийство на первой полосе твоей газеты — это очень хорошо, но когда дело доходит до обыска в таком поместье, как «Приют пилигрима» — ну, сразу становится ясно: убийство пришло в твой дом. Интересно, они собираются обыскивать все комнаты? Что на это скажет мисс Жанетта? Она услышала, как миссис Робине засопела и всхлипнула. А потом опять раздался голос Робинса, очень сердитый:
— Какой в этом толк? Говорю тебе, это конец!
— Не говори так!
— Что хочу, то и говорю, а ты изволь слушать! И вот что я тебе скажу: хватит уже выть из-за этого человека! Хорошо, что он умер!
Ее резкий окрик прервал его:
— Альфред!
— И не надо мне тут вопить «Альфред, Альфред!». Он погубил твою дочь, разве не так? А теперь он мертв и проклят, и некого за это винить, кроме него самого! А ты тут все хнычешь из-за «бедного мистера Генри»!
— Альфред…— На сей раз это был испуганный вздох.
Мэгги тоже испугалась. Ей захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Лучше бы она вообще сюда не приходила! Но она была не в силах уйти. Мэгги услышала, как миссис Робине разразилась горькими рыданиями. Потом раздался глухой звук удара и крик боли. Девушка сделала два шага вперед. Она не может больше стоять и слушать, как оскорбляют женщину!
И вдруг, совсем рядом с дверью буфетной, раздался голос Робинса, заставивший ее замереть. Теперь он звучал негромко, но тем страннее было то, что этот голос произнес:
— Заткнись! Слышишь? Закрой рот! И чтоб молчала, поняла? Говорю же, что полицейские думают, что это я сделал. А из-за твоих воплей они еще больше насторожатся. «Что это она все кричит? — скажут они. — Что они все время выясняют, если им нечего скрывать? И что же она скрывает?» «Почему она? — скажут они. — А она знает, кто это сделал. А как еще она может знать, кто сделал, если это не ее муж? Это он!» — вот что они скажут. Ты что, хочешь мне петлю на шею накинуть? Ты ведь именно это делаешь. Говорю тебе, они думают, что это я прикончил твоего проклятого Генри. Я слышал, как они говорили в кабинете. И вот что они думают! Они думают, это я!
— Так это ты? — дико закричала миссис Робине. — Ты?!
Мэгги почувствовала, как по ее вискам стекают струйки пота. Даже под угрозой смерти она не смогла бы сделать еще один шаг вперед.
Позади нее, в коридоре, раздался голос Глории:
— Мэг, где ты? Мэгги!
Она развернулась и бросилась прочь из кухни.
Мэгги немного подождала. Прядь волос выбилась из ее прически и легла на лоб. Девушка сняла фуражку и удостоверилась, что волосы больше нигде не торчат. Если насчет чего она и была привередой, так это насчет прически. Это Глория пусть себе ходит патлатая, Мэгги это совсем не подходит. Ей нравится, когда они зачесаны гладко и блестят, как атлас. А то некоторые девушки ходят в форме, а волосы растрепанные — ну, это вообще следовало бы запретить.
Наконец, поправив прическу, Мэгги спустилась по лестнице и направилась в кухню. Миссис Робине была сильно занята, когда Мэгги пришла в дом, но уйти, даже не повидавшись с нею, девушка не могла. Теперь же миссис Робине была либо в кухне, либо по соседству, в комнате экономки. Сначала Мэгги заглянула в кухню. Там было пусто, но дверь в буфетную стояла приоткрытой, и с дальнего конца доносились голоса Робинса и миссис Робине. Конечно, Мэгги предпочла бы застать ее одну, но не всегда ведь можно выбирать.
Пройдя до середины кухни, она вдруг поняла, что Робинсы ссорятся. Обычная история, когда уже вся жизнь позади, и нечем больше развлечься. По мнению Мэгги, миссис Робине совершила большую ошибку, выйдя замуж. Если не получилось найти себе кого-нибудь получше, то лучше вообще остаться одной. Взаимные уступки — это можно понять. Но если какой-то мужчина будет тобой командовать, и в конце концов ты потеряешь саму себя! Нет, с этим никак нельзя смириться, если уважаешь себя, знаешь себе цену.
В настоящий момент Робине явно пытался командовать:
— В доме полиция, и все об этом знают! А мистер Джером дает им разрешение производить обыск! Да будь здесь мистер Пилигрим, он их даже на порог бы не пустил! Теперь, насколько я знаю, они в комнате мистера Джерома. «Я дал им разрешение, — говорит он. — И посоветовал им начать с моей спальни». И это хозяин дома!
Мэгги Пелл вполне разделяла его ужас. Так вот что полицейские делают наверху! Захватывающее убийство на первой полосе твоей газеты — это очень хорошо, но когда дело доходит до обыска в таком поместье, как «Приют пилигрима» — ну, сразу становится ясно: убийство пришло в твой дом. Интересно, они собираются обыскивать все комнаты? Что на это скажет мисс Жанетта? Она услышала, как миссис Робине засопела и всхлипнула. А потом опять раздался голос Робинса, очень сердитый:
— Какой в этом толк? Говорю тебе, это конец!
— Не говори так!
— Что хочу, то и говорю, а ты изволь слушать! И вот что я тебе скажу: хватит уже выть из-за этого человека! Хорошо, что он умер!
Ее резкий окрик прервал его:
— Альфред!
— И не надо мне тут вопить «Альфред, Альфред!». Он погубил твою дочь, разве не так? А теперь он мертв и проклят, и некого за это винить, кроме него самого! А ты тут все хнычешь из-за «бедного мистера Генри»!
— Альфред…— На сей раз это был испуганный вздох.
Мэгги тоже испугалась. Ей захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Лучше бы она вообще сюда не приходила! Но она была не в силах уйти. Мэгги услышала, как миссис Робине разразилась горькими рыданиями. Потом раздался глухой звук удара и крик боли. Девушка сделала два шага вперед. Она не может больше стоять и слушать, как оскорбляют женщину!
И вдруг, совсем рядом с дверью буфетной, раздался голос Робинса, заставивший ее замереть. Теперь он звучал негромко, но тем страннее было то, что этот голос произнес:
— Заткнись! Слышишь? Закрой рот! И чтоб молчала, поняла? Говорю же, что полицейские думают, что это я сделал. А из-за твоих воплей они еще больше насторожатся. «Что это она все кричит? — скажут они. — Что они все время выясняют, если им нечего скрывать? И что же она скрывает?» «Почему она? — скажут они. — А она знает, кто это сделал. А как еще она может знать, кто сделал, если это не ее муж? Это он!» — вот что они скажут. Ты что, хочешь мне петлю на шею накинуть? Ты ведь именно это делаешь. Говорю тебе, они думают, что это я прикончил твоего проклятого Генри. Я слышал, как они говорили в кабинете. И вот что они думают! Они думают, это я!
— Так это ты? — дико закричала миссис Робине. — Ты?!
Мэгги почувствовала, как по ее вискам стекают струйки пота. Даже под угрозой смерти она не смогла бы сделать еще один шаг вперед.
Позади нее, в коридоре, раздался голос Глории:
— Мэг, где ты? Мэгги!
Она развернулась и бросилась прочь из кухни.
Глава 31
Джуди Эллиот от вершины лестницы повернула направо и чуть впереди Фрэнка Эбботта и сержанта направилась по коридору к спальне Джерома Пилигрима. Распахнув дверь, она пропустила мужчин в комнату. При этом она старалась на них не смотреть, будто они были чумой, настигшей дом, и еще даже отступила, чтобы они ее не коснулись.
Влюбленному молодому человеку очень неприятно, когда к нему относятся таким образом. Он был о себе довольно высокого мнения. И девушки, с которыми он время от времени знакомился, флиртовал и танцевал, никоим образом не пытались его изменить. Поведение Джуди невероятно его раздражало. В каждом ее жесте читалось: «Рыться в чужих вещах — подлость, а раз ты этим занимаешься, значит ты — подлец».
Фрэнку удалось немного утолить свою обиду, напустив на себя в ответ совершенно ледяной вид. Он проследовал мимо нее в комнату не просто словно ее там не было, но как будто для него девушки по имени Джуди Эллиот никогда и не существовало вовсе. Ему надо делать свою работу, и это все.
Джуди закрыла за ними дверь с похвальным самообладанием. Она могла бы хлопнуть ею с такой силой, что задрожали бы стены, но, вспомнив о том, что она все-таки горничная, девушка подавила этот порыв. Отвернувшись от двери, Джуди увидела, что из противоположной двери выходит Лона Дэй.
— Что происходит, Джуди? — Голос Лоны звучал расстроенно, в глазах светилась тревога.
Щеки Джуди вспыхнули, глаза засверкали.
— Они обыскивают дом.
— О… как неприятно!
— Ужасно!
— Но зачем? Что они ищут? Что они ожидают найти?
— Не имею ни малейшего представления.
Трехлетнему ребенку стало бы ясно, что Джуди потеряла самообладание и вовсе не торопится его восстановить. Мисс Дэй устремила на нее задушевный взгляд и сказала:
— Думаю, им лучше знать. Где они сейчас?
— В комнате капитана Пилигрима.
— О боже… Но он же должен сейчас отдыхать…
Влюбленному молодому человеку очень неприятно, когда к нему относятся таким образом. Он был о себе довольно высокого мнения. И девушки, с которыми он время от времени знакомился, флиртовал и танцевал, никоим образом не пытались его изменить. Поведение Джуди невероятно его раздражало. В каждом ее жесте читалось: «Рыться в чужих вещах — подлость, а раз ты этим занимаешься, значит ты — подлец».
Фрэнку удалось немного утолить свою обиду, напустив на себя в ответ совершенно ледяной вид. Он проследовал мимо нее в комнату не просто словно ее там не было, но как будто для него девушки по имени Джуди Эллиот никогда и не существовало вовсе. Ему надо делать свою работу, и это все.
Джуди закрыла за ними дверь с похвальным самообладанием. Она могла бы хлопнуть ею с такой силой, что задрожали бы стены, но, вспомнив о том, что она все-таки горничная, девушка подавила этот порыв. Отвернувшись от двери, Джуди увидела, что из противоположной двери выходит Лона Дэй.
— Что происходит, Джуди? — Голос Лоны звучал расстроенно, в глазах светилась тревога.
Щеки Джуди вспыхнули, глаза засверкали.
— Они обыскивают дом.
— О… как неприятно!
— Ужасно!
— Но зачем? Что они ищут? Что они ожидают найти?
— Не имею ни малейшего представления.
Трехлетнему ребенку стало бы ясно, что Джуди потеряла самообладание и вовсе не торопится его восстановить. Мисс Дэй устремила на нее задушевный взгляд и сказала:
— Думаю, им лучше знать. Где они сейчас?
— В комнате капитана Пилигрима.
— О боже… Но он же должен сейчас отдыхать…