Страница:
— Понимаешь, тхаонги, — растолковывала ему дгаамвами накануне выступления, — были среди племен дгаа люди, не желавшие нового. Те из семей дгагги, и те из семей дганья, и те из семей дгавили, кто не захотел подчиниться воле родителя моего, Дъямбъ'я г'ге Нхузи, который стал Мппенгу вва'Ттанга Ддсели, ушли сюда, в межземье, и живут малыми поселками, никому не подчиняясь. Но они — наши братья, у них есть право участвовать в совете дгаа, и от них присылают в Дгахойемаро дары: шкуры, плоды и вяленое мясо. Если их обидят, за них будет мстить весь народ дгаа…
Фильм опять становился интересен.
Он был теперь черно-белым, словно режиссер, попробовав силы в комедии, решил заявить о себе как об авангардисте, исповедующем идею возврата к корням…
Черной была сельва, и серым был дождь, зарядивший с рассвета, такой же, как вчера, в самом начале похода, но все усиливающийся и усиливающийся. Накидки и набедренные повязки сразу промокли насквозь. Сырость пропитала кожу, мышцы, проникла в самую душу, и те из воинов, кто щеголял в плетеных сандалиях, разулись, без сожаления оставив на тропе облепленную обувку, столь нравящуюся красавицам народа дгаа; им было все равно, подошвы их ног не уступали в прочности подметкам из полифера, надежного, но чудовищно Тяжелого.
К середине второго дня они миновали Место-Где-Убили-Двоих. Там уже не оставалось никаких следов трагедии. Люди, посланные Гдламини, доставили в Дгахойемаро вздувшиеся тела убийц, и дгаа убедились, что мохнорылые двиннь'г'я сказали правду. Двое было негодяев, облаченных в одежды, какие делают на равнине, и один из мертвецов, с дырой от громовой палки мохнорылого, был несомненным человеком равнины, а второй, не имевший головы, столь же неоспоримо оказался одним из равнинных красногубых, что подтвердилось не только размерами тела, но и синими письменами на уже начинающей разлагаться груди…
«Живчик режет стукачей», — подсунул сон под самые глаза лоскут позеленевшей, расползающейся кожи, заросшей мелким белесым волосом, и Дмитрий беспокойно поерзал на подстилке, безотчетно прогоняя гадостное видение. Люди дгаа спросили его, доступны ли пониманию эти знаки, но, как ни пытался он объяснить, смысл слов «Живчик» и «стукач», а также и назначение букв остались выше их понимания. .
Это недоброе место цепочка воинов прошла ускорив шаг, и двали чуть слышно бормотали под нос заклятия от злых демонов, словно позабыв, что медно-зеркальные щитки делают такую предосторожность излишней…
А вскоре они миновали остатки сожженной много десятков дней назад деревни мохнорылых, где уже не было ничего, кроме пепла и людских костяков, и еще одну такую же деревню, где на костях убитых оставалось чуть-чуть мяса, а с улыбчивых черепов ливень еще не успел смыть все волосы до единого.
— Мы остановимся в Тгумумбагши, — то ли спросил у Дмитрия, то ли сообщил Н'харо, и нгуаб'дгге кивнул в ответ.
Воины оживились. Никто не признался бы в слабости, но вымотались все, и всем хотелось долгого отдыха.
Но не пришлось.
В большом селении людей, называющих себя дгавили, их встречали лишь девять свежих трупов, выложенных рядком на низеньком помосте, мертвая собака, свесившая размозженную голову в канавку посреди единственной улочки, да черные хрипатые птицы. И ни единой живой души. Люди дгавили разбежались при их приближении, хотя идущий вперед отряда М'куто давно уже гудел на ходу в короткую свирель, рваным, бередящим душу наигрыванием предупреждая здешних о приближении друзей.
Похоже, тут в дружбу уже не верили.
Второй привал, под открытым небом, Дмитрий, кажется, сумел перекемарить, едва улегшись, все полчаса без остатка. А спустя час ходьбы на третий день обнаружились наконец следы убийц.
Широкая торная тропа, принявшая в себя тропинку людей дгаа, была замусорена блестящими бумажками, жестянками и прочим сором, непонятным для горцев, но вполне привычным для Дмитрия, и время от времени попадались в кустах у обочин изъеденные зверьем трупы со связанными руками; большею частью это были осколки народа дгаа, хотя трижды на изуродованных лицах кустились мохнатые бороды…
Дмитрий видел, как взъерошились и зашевелились волосы на макушке М'куто, идущего впереди. Парень еле слышно пофыркивал, втягивая носом воздух.
И вдруг возник крик.
Словно бы ниоткуда, жуткий, клекочущий, наполненный невыразимой мукой.
Он рассек дремоту, словно витая плеть, разрубил надвое блаженное спокойствие и прогнал сон прочь. Распахнув глаза, Дмитрий увидел высоко над головой рвущийся сквозь плетеную крышу хижины, разделенный на сотни иголок солнечный свет, и понял, что проснулся от собственного крика.
Но ведь это и впрямь было страшно!
Вопль рвался из зарослей, полоснул по ушам, он дрожал, звенел, истончался до визга, срывался и вновь набирал силу, этот мучительный вой, способный свести с ума самого Тха-Онгуа.
— Кътё! — выкрикнул Н'харо, и воины бесшумно бросились в чащу, на бегу растягивая фланги. Нгуаб'дгге не понял еще, что началось серьезное дело, но атака была уже в разгаре, и была она столь стремительной, что несколько равнинных людей, расположившихся на привал, не успели даже схватиться за автоматы…
Они легли под ударами тесаков почти сразу, но Дмитрий не обратил на убитых особого внимания, потому что дальше, в кустах, бились и корчились распластанные на траве груды взлохмаченного тряпья, издающие запредельный визг…
В тот миг он хотел одного: скорее, как можно скорее разрубить путы, чтобы связанные наконец умолкли!
Его пытались удержать, совсем рядом что-то предостерегающее вопил Мгамба, но нгуаб'дгге вырвался, не видя ничего, кроме нелюдской смертью умирающих людей…
Удар широкого ттайя по перекрученным веревкам-лианам, и комок окровавленного тряпья забарахтался у ног, тщетно пытаясь встать. В тот же миг сотни раскаленных иголок одновременно вонзились в икры, голени, живот, спину, плечи Дмитрия. Неожиданная, а оттого — вдвое чудовищная боль вырвала из глотки крик, мало чем отличающийся от предыдущих.
В мгновение ока тысячи крупных красно-черных муравьев кинулись на новую жертву, и он завертелся вьюном, а воины дгаа суетились вокруг, сметая ядовитую мерзость широколистными ветвями мангара…
Как ни странно, всего в полушаге от кустарников трава поляны была чиста. А там, в сплетении разлапистых веток, белели привязанные к поваленным стволам скелеты, и трава вокруг побитых только что людей равнины уже заметно шевелилась, издавая монотонное шуршание.
— М'тварь' Я… — сдавленно пробормотал Н'харо, давя в кулаке десяток гадин, собранных со спины Дмитрия, и сейчас лицо бесстрашного Убийцы Леопардов было непривычно серым, — М'тварь' Я вваВаарг-Таанга, тха-онги…
Нгуаб'дгге содрогнулся.
Об этой напасти особо предупреждала его Гдламини.
На всякую силу, говорила она, в Тверди найдется иная, и даже леопард не проявит упрямства, уступая дорогу к водопою Клыкастому. Но и Клыкастый, и те, неведомые, перед кем смиряется он, и все, способные бегать и летать, спешат убраться с пути красно-черных м'тва-рь'Я, прислужников Безликой. Бессмысленно и неостановимо кружат они по сельве, словно узкий смолисто-огненный ручей, и не спастись от них иначе, как отойдя в сторону. Ибо по воле Тха-Онгуа мощь м'тварь'Я ограничена неумением уклоняться с тропы…
Нет, спать положительно расхотелось. Воспоминание о гадости, от чьих укусов доныне, несмотря на густой слой душистой мази, зудит все тело, прогнало дремоту.
Да и дела не позволяли нежиться дольше.
— Сэр?
— Слушаю, сержант, — откликнулся на осторожное покашливание за стеночкой Дмитрий;
— Разрешите доложить, сэр?
— Докладывайте, сержант, — разрешил нгуаб'дгге, отметив в памяти: непременно упростить после первого похода процедуру общения с подчиненными.
— Так точно, сэр. Утренняя роса изошла, сэр!
— Благодарю, сержант. Выстройте личный состав! Пока там, снаружи, шуршало и топотало, Дмитрий с удовольствием плескался в заранее приготовленном долбленом тазу. А когда он вышел на свет, посвежевший и вполне довольный, тридцать смуглых фигур вытянулись в чуть неуклюжей, но старательной стойке, и шестьдесят восторженных глаз выкатились из орбит до отказа.
— Взво-од, р-равняйсь! — ликующе прокатился над селением вполне соответствующий уставу бас Н'харо. — Смирно!
Не очень четко, но с невероятным тщанием печатая шаг, бравый сержант приблизился к Дмитрию и с явным удовольствием отдал честь.
— Господин исполняющий обязанности верховного главнокомандующего, вверенное мне подразделение к смотру готово! Докладывал командир первого гвардейского взвода имени Президента Коршанского сержант Н'харо!
Одному только Тха-Онгуа известно, как непросто было Убийце Леопардов не то что выговорить, но и вызубрить наизусть столь длинные фразы! Тем паче что многим из колдовских слов не было соответствий в простом и легком языке людей дгаа…
Но сержант обязан во всем подавать пример рядовым бойцам, и он потрудился, зато теперь имел все основания смотреть свысока на урюков засраных. А те, не споря, тоже взирали на столь крутого черпака с огромным уважением.
— Вольно, — небрежно козырнул Дмитрий.
У него имелись все основания для довольства. Что ни говори, а парни смотрелись теперь несравнимо с прежним. Пусть еще не очень ровен строй, пусть кое-кто сутулится, а кто-то, наоборот, слишком уж выпячивает грудь — при всем при том отряд уже более-менее походил не на партизанское скопище, а на нормальную армейскую часть, скованную нудным, но, как ни крути, необходимым однообразием.
Во всяком случае, партизанщинкой припахивало не от них, а от кучки оборванцев, толпящихся обочь.
К ним и повернулся Дмитрий. И сказал, не напрягая голоса:
— Здравствуйте, друзья!
Восемь бородачей заулыбались и нестройным хором ответили на приветствие. Они говорили на лингве, правда сильно искаженной, но ее все равно было приятно слышать. Хотя язык дгаа Дмитрий уже воспринимал как родной. Или около того.
Этим восьмерым, вообще-то, полагалось бы быть нынче не просто мертвыми, но и обглоданными. Им повезло. Обнаружив после стычки связанных, воины дгаа разрезали путы, но везунчики, как один, увязались за отрядом, и нгуаб'дгге не велел насупившемуся было Н'харо гнать их…
«Враги наших врагов — наши друзья, сержант!» — наставительно пояснил он, и сержант, некоторое время подумав, широчайшей улыбкой подтвердил полное согласие.
Сейчас, отдохнув и поев, эти бородачи выглядели много лучше вчерашнего…
Впервые довелось Дмитрию видеть тех самых «мохнорылых», о которых немало рассказывала Гдлами.
Кряжистый рыжеволосый детина, обросший кудлатой, не по возрасту бородой, всматриваясь в татуированное лицо Дмитрия, шагнул к нему.
— Перепрошую пана, но пан не унс. Стало быть, пан из великого города?
— Нет. Местный. Дгаа.
Рыжий недоуменно поднял брови, отстранился чуть назад, изучающе целясь острыми глазками, утонувшими под густейшими бровями, и почтительно прижал к сердцу ладонь.
— Таких дикарей не бывает, вельможный пан, — он махнул рукой. — Але нам, Шевчукам, все едино, кто вы. Дякуемо, провиднык, за спасение. Я — Микола Шевчук, прозываюсь Гномом; а это, — он неопределенно мотнул головой, — Степко, тоже из Шевчуков. Гей, Степане, иди досюда!
Бородачи потянулись к Дмитрию. Посыпались имена: Панько, Семко, Славко, Левко, Олекса и почему-то Армен; правда, этот, последний, судя по сколько-то современным лохмотьям, был не из колонистов.
— Из Мельников тут только Олекса остался, — торопливо докладывал Микола-Гном, — остальных мурашам скормили…
Во всем этом стоило бы разобраться посерьезнее.
— Прошу к костру, — перебил Дмитрий. — Подкрепимся, там и поговорим…
— Ще раз дякуемо, пане провиднык, — обрадованно отозвался колонист.
А женщины Двингагги уже разложили у почетной хижины вкусно пахнущую, только-только с костра снедь.
Под жареную свинину разговор пошел легче, и когда три громадных кабана были перемолоты в крепких челюстях сорока оголодавших парней, кое-что стало понятно.
Хотя и далеко не все!
Итак, местные власти строят дорогу в горы. Хорошо, допустим. Дмитрий загнул палец. Сдали стройку в концессию кому-то из земных. Бывает. Соответственно, чистят участки от излишков населения. Жестоко, но вправе, ничего не поделаешь. Су-ве-ре-ни-тет! А вот то, что местные принялись за земных колонистов — вот это сущее безобразие!
Нгуаб'дгге пожал плечами.
Согласно межпланетному праву, если земляне-колонисты нежелательны для аборигенов, следует организовать их эвакуацию! О чем же, черт возьми, думает представительство Старой Земли здесь, на Валькирии, и есть ли оно тут вообще?!
— Так что, пан провиднык, нам пути назад уж нема, — балаболил вовсю рыжий Гном, хрустя кабаньими хрящами. — Мы до самой погибели повинны чертей бить за род свой!
Двали, хоть и с грехом пополам, но все ж разумеющие тарабарскую лингву межземья, сочувственно кивали, слушая мохнорылого. Они понимали его и не могли не одобрять. Они сами думали так же. Если дом твой сожжен, а род понес потери и если ты при этом не слабая женщина, то не можешь ты успокоиться раньше, чем месть стократ превысит обиду!
Восьмерка колонистов пришлась по нраву и нгуаб'-дгге.
Эти бородатые парни, чудом спасшись при разгроме своих поселков, не растерялись, а пошли партизанить в леса. И, видно, крепко же допекли путейцев, если те, не доверяя охране, вызвали из долины карателей…
За мясом последовали овощи, вареные и свежие.
Затем — каша из крупных маслянисто-рассыпчатых хлопьев.
После каши блюд было еще немало. В отличие от места в желудках.
— Теперь о нгеннгенни… — сказал Дмитрий, обтирая руки мягким листом папуйи. — Как будем решать?
— Нгеннгенни дьянг, нгеннгенни мьянг, — откликнулся Н'харо, на время трапезы отставивший в сторону свои сержантские замашки. За походной едой люди дгаа не чинятся. — Гъё!
По-своему он был прав. «Взявший трофеи берет трофеи», так гласит пословица дгаа, и это вполне справедливо. Гъё! Так! Целых одиннадцать автоматов, хоть и плохоньких, досталось воинам Дмитрия, и каждый из двали в мальчишеских грезах видел себя обладателем громкотрещащей палки…
Нгеннгенни уже были разобраны и разложены. Аккуратно, с любовью: отдельно — патронные коробки, отдельно — матерчатые сумки с маленькими фанатами, отдельно — тяжелые, очень старомодные на вид и явно самодельные кремневые пистолеты.
Автоматы лежали в сторонке и, какие ни на есть, были самые настоящие. Юные воины поглядывали на них с вожделением, явно готовые спорить, если придется, за обладание хоть на кулачках…
— Взвод, стр-ройсь! — приказал Дмитрий.
Приказ был исполнен без промедлений, и жаждущие взгляды сделались физически ощутимыми.
— Поздравляю с победой, орлы!
— Р-рады старраться, сэр! — выпучив глаза, прокричал вновь осержантевший Н'харо.
— Служим нар-роду дгаа! — стройно выкрикнули воины.
Дмитрий шагнул к трофеям.
— Мы победили. У нас теперь такое же оружие, как и у врага. С его помощью мы, леопарды дгаа, отомстим тем, кто нарушит наш мир!
— Хэйо, нгуаб'дгге! — сверкая глазами, выкрикнул ефрейтор Мгамба. — Пускай забудут дорогу к нам!
— Хорошо, — Дмитрий помолчал. — Кто умеет стрелять, шаг вперед!
Двали мгновенно потускнели. Лихие улыбки на их лицах погасли, губы плотно сжались. Мальчишкам было обид но до слез.
— Понятно, — Дмитрий повернулся к бородачам, — А вы?
— Разумеем помаленьку, — отозвался Микола. — С такой зброи треба палить одиночными, не то спортится швыдко… — Он усмехнулся в бороду, — Хотя, пане провиднык, с рушницей було б краше…
Прочие колонисты согласно закивали.
— Значит, так, — заключил Дмитрий. — Здесь неспокойно, а нам еще возвращаться домой. Поэтому сейчас ат'ты, — он намеренно употребил слово из языка дгаа, — получат те, кто может из них стрелять. А в Дгахойемаро я всех обучу владеть и ат'тамй и б'бух. У нас еще будет много битв и много оружия, — голос его сейчас звучал совсем по-товарищески, — и каждый получит громкую палку!
Хмурое молчание повисло над поляной не более двух-трех секунд. Затем юноши зашептались, зашевелились, нa лицах их опять появились улыбки.
— Ты верно говоришь, тхаонги, — ответил за всех Мгамба. — У тебя мудрая голова. Мы все согласны.
Двали засмеялись, закивали головами, и в их глазах уже не тлела зависть к вчерашним смертникам…
Теперь надлежало посетить вождя и воздать ему благодарность за радушный прием и ночлег.
Староста Двингагги, сутулый высокий старик, встретил Дмитрия, Н'харо и Мгамбу на пороге своей хижины. Это означало, что они здесь желанные гости. Многочисленное семейство сидело вокруг очага, жадно вдыхая запах варившейся в котле каши. Они потеснились, освобождая гостям почетные места напротив полукруглого входного отверстия.
От еды отказались, не сговариваясь; только сушеные лесные орешки приняли с благодарностью, но у Дмитрия тут же защипало в носу. Он поперхнулся, закашлялся, завистливо косясь на спутников, с видимым удовольствием сосредоточенно разжевывающих мелкие коричневые стручки.
— У них что, глотки луженые?!
— Хой, хой, хой! — поблагодарили гости.
Теперь, покончив с обязательными церемониями, можно было приступать к разговору.
Староста, невозмутимый и торжественный, говорил степенно, однако размеренная речь его все же не могла совсем скрыть беспокойство.
Плохи дела, говорил он, а будут хуже. Равнинные появляются все чаще, их уже не просто прогнать, потому что сперва приходят вооруженные. Так началось после того, как люди Д'жгоньи сожгли два стойбища Железного Буйвола…
— О-о-ох! — поддержали главу селения родичи. Здесь, в Двингагги, равнинных пока еще не было, но скоро доберутся и сюда, как добрались до Тгумумбагши. У людей дгавили плохие мысли в головах, руки не могут работать. Равнинных много, как их не пустишь, если придут? У них оружие, как их прогонишь? А кому нужны в доме злые чужаки, а?
— О-о-ох! — плачущий вздох полутора десятков людей.
Что делать, нгуаб'дгге? Не отвечай второпях, не надо! Скажи там, в Дгахойемаро, пусть подумают старики, пусть дгаа мвами решит…
— Хой! — откликнулся Дмитрий.
Наступал полдень, время прощания.
И уже выйдя за изгородь гостеприимного поселка, Дмитрий почувствовал странное, сосущее чувство. Ничего вроде особенного, а все же, все же…
Сырой, невесть откуда упавший туман погасил яркое с утра солнце, непостижимо быстро окутал горы, лес и землю. Идущие впереди воины ныряли в него, словно в молоко, и делались почти неразличимы. В этом колеблющемся белесом сумраке нгуаб'дгге вдруг показалось, что он снова один, совсем один на всю сельву.
Всего лишь на миг накатило это чувство, но миг тот был долог и ознобен…
Тут же, к счастью, недоброе томление отхлынуло.
Что за сопли, лейтенант?! Вон, впереди, чавкает грязь под ногами Мгамбы. Вон, позади, горячо дышит Н'харо…
Ты не один, Димон! Но отчего же так тревожно?
Дед, подскажи, а?..
— Все правильно, сынок, — отозвался откуда-то из белой пелены Дед. — Верь себе, Димка. Будь начеку!
— Быть начеку! — приказал нгуаб'дгге, и приказ, от воина к воину, ушел взад и вперед по цепи.
А мгновение спустя, словно озверев от негодования на упущенную возможность, в тумане заколотились истерические автоматные очереди. Затявкали карабины. Ухнули гранаты: одна, другая, третья!
Туман подставил, туман и выручил! Не будь его, цепочка воинов дгаа была бы расстреляна в упор. Но он помог и врагам дождаться выгодного момента, подманив идущих поближе к поджидающей их засаде…
— Все налево! За мной! Не отставать! — приказал Дмитрий, отпрыгивая с тропы.
Заросли молоденького бамбука расступались неохотно, хватали за волосы, за набедренную повязку. Бежать вслепую оказалось нелегко, дыхание сбивалось, и свист, ориентирующий воинов, получался тихоньким и сиплым. Если бы не туман, дорогу можно было бы очистить огнем, но попробуй-ка сейчас разобрать, где свои, где чужие…
— Быстрее, быстрее! Все сюда!
Они не успели одолеть и сотни метров, как почти в упор грянул залп, потом еще, и кто-то из бегущих вслед за нгуаб'дгге со стоном рухнул в туман.
Плюхнувшись животом в грязь, Дмитрий пополз обратно.
Неужели окружены? Хреново, ежели так…
Это была скверная, паническая мыслишка, гибельная и для него, и для всего отряда, и он сумел усилием воли прогнать ее прочь…
Какое еще окружение? Противник сам мечется, как дерьмо в проруби, ни хрена не видя!
…Землянин лежал, затаившись за огромным корневищем, выставив «дуплет» перед собой. Мокрая накидка противно липла к телу. Он попробовал было выползти из грязной лужи туда, где повыше и посуше, но тотчас плюхнулся обратно: над головой вновь зацвиркали пули…
Чу! Шепот впереди. Зовут? Точно, зовут.
Похоже, кажись, на говорок Миколы, та же тарабарская лингва. Дмитрий тихонько посвистел. В ответ — тоже негромкий свист. Свои?..
Ну-ка!
Осторожно, согнувшись вдвое, Дмитрий перебежал к соседнему дереву. Опять шепот? Он заторопился. Он даже чуть не отозвался, позабыв об осторожности. Но в этот миг чуть левее от него неведомо почему треснул гнилой сучок, и оттуда, куда он чуть было не рванул в открытую, на треск полыхнула очередь.
— Мать твою! — бормотнул сквозь зубы нгуаб'дгге.
И замер.
А когда там, откуда стреляли, сквозь туман проступили неясные очертания приподнявшегося человека, вскинул «дуплет» и спокойно, как на учениях, нажал на спуск.
Выстрел. Вскрик. Шуршат кусты под рухнувшим телом.
Получил, скотина! А теперь — лучиком их, лучиком!
Тонюсенькая огненная ниточка вытянулась из под-ствольника, вспорола зашипевшую пелену и прорезала ближние кусты. Там взвыли, захрипели. Грохнуло наобум несколько суматошных, неприцельных выстрелов, и все смолкло.
Он подождал немного. Ни звука.
Тогда Дмитрий вложил два пальца в рот, и туман перебаламутило лихим разбойничьим посвистом. Плевать, что он сейчас выдает себя врагу с головой! Зато и свои поймут безошибочно. Никому — ни на Земле, ни на Валькирии! — не под силу свистануть так, кроме того, кого обучал этому, стоя на голубятне, сам старый Даниэль Коршанский!
Пару мгновений спустя в ответ,негромко заклекотала не живущая в лесу горная птица г'ог'ия.
Затем раздался приглушенный голос Н'харо:
— Тхаонги? Брат?!
Похоже, все пункты устава вылетели сейчас из боль-шой головы сержанта, и Дмитрий принял это как само собой разумеющееся.
— Гъё! Это я, брат!
Из серой пелены вынырнул Убийца Леопардов. За ним — несколько колонистов и с десяток испуганных двали…
Залегли, держась поближе друг к дружке.
В лесу после пальбы стояла такая тишина, что было отчетливо слышно, как с листьев падают и разбиваются о влажную землю тяжелые капли.
Кап-кап. Кап-кап-кап. Кап.
— Я чую их! — весельчак М'куто, лучший следопыт отряда, приподняв голову, осторожно понюхал воздух. — Их не очень много, нгуаб'дгге! — он принюхался еще раз. — Трижды по пять полных рук. Или даже меньше. Злые. Но боятся…
— Станем змеями? — предложил Н'харо. Дмитрий задумался.
В общем-то Убийца Леопардов прав. Если равнинные залегли небольшими группками на некотором расстоянии одна от другой, то можно попытаться незаметно, по-змеиному, проскользнуть между ними. Пока туман еще плотен, такой фокус может и получиться…
— Не спеши, — шепнул Дед. — Посмотри, что вокруг…
— Нет, не пойдет, — Дмитрий покачал головой. — Засекут и возьмут под перекрестный огонь.
Поймав удивленный взгляд Н'харо, пояснил:
— Здесь не горы. Под ногами грязь и вода. Шума не избежать. Проиграет тот, кто откроется первым…
— Ще ж робить, пане провиднык? — рыжая голова Гнома ярким пятном реяла в туманной мути. — Нешто ж чекаты, пока перебьют всех?..
— Ну, сынок! — подбодрил Дед. — Вспомни «Аламо»!
И Дмитрий вспомнил.
Третий Кризис, сражение за сектор Аль-Хази. И эскадренный космофрегат «Аламо»…
Классика военного искусства. И ордена Заслуги для всей команды, вплоть до стюардов. Посмертно.
— Делаем так! — он говорил теперь тоном, с которым не спорят. — Я на пару с кем-нибудь останусь здесь. Огнем отвлечем противника на себя. Остальные с Н'харо выходят в стык двух вражеских групп и нападают с тыла. Или с фланга, на усмотрение сержанта. Вопросы есть?
Вопросов не было. Лишь один из неопытных двали что-то тихо прошептал Н'харо, и гигант столь же беззвучно пробурчал в ответ, разъясняя юнцу задумку нгуаб'дгге.
— Неплохо, — нарушил молчание Армен. — Может, что и получится. Кого при себе оставишь, начальник?
Дмитрий оглядел парней. Кажется, родичей вот этого, молоденького, съели муравьи. Ему есть за что мстить…
— Ты… Олекса! Остаешься со мной. Остальные — пошли!
Один за другим люди растворились в тумане.
Доглядывая на табло часов, Дмитрий ждал.
Две минуты. Пять. Десять. Пожалуй, пора. Он махнул рукой мальчишке-колонисту, подавая сигнал, и открыл одиночный огонь, перебегая от дерева к дереву.
Равнинные ожили.
Они не сумели разгадать нехитрую игру противника и поэтому палили наобум, решив, что имеют дело с десятком, а то и больше стрелков. Пули, посылаемые веером, смачно чмокали сырую древесину, рубили листву, рикошетили от твердой коры стальных тополей…
Фильм опять становился интересен.
Он был теперь черно-белым, словно режиссер, попробовав силы в комедии, решил заявить о себе как об авангардисте, исповедующем идею возврата к корням…
Черной была сельва, и серым был дождь, зарядивший с рассвета, такой же, как вчера, в самом начале похода, но все усиливающийся и усиливающийся. Накидки и набедренные повязки сразу промокли насквозь. Сырость пропитала кожу, мышцы, проникла в самую душу, и те из воинов, кто щеголял в плетеных сандалиях, разулись, без сожаления оставив на тропе облепленную обувку, столь нравящуюся красавицам народа дгаа; им было все равно, подошвы их ног не уступали в прочности подметкам из полифера, надежного, но чудовищно Тяжелого.
К середине второго дня они миновали Место-Где-Убили-Двоих. Там уже не оставалось никаких следов трагедии. Люди, посланные Гдламини, доставили в Дгахойемаро вздувшиеся тела убийц, и дгаа убедились, что мохнорылые двиннь'г'я сказали правду. Двое было негодяев, облаченных в одежды, какие делают на равнине, и один из мертвецов, с дырой от громовой палки мохнорылого, был несомненным человеком равнины, а второй, не имевший головы, столь же неоспоримо оказался одним из равнинных красногубых, что подтвердилось не только размерами тела, но и синими письменами на уже начинающей разлагаться груди…
«Живчик режет стукачей», — подсунул сон под самые глаза лоскут позеленевшей, расползающейся кожи, заросшей мелким белесым волосом, и Дмитрий беспокойно поерзал на подстилке, безотчетно прогоняя гадостное видение. Люди дгаа спросили его, доступны ли пониманию эти знаки, но, как ни пытался он объяснить, смысл слов «Живчик» и «стукач», а также и назначение букв остались выше их понимания. .
Это недоброе место цепочка воинов прошла ускорив шаг, и двали чуть слышно бормотали под нос заклятия от злых демонов, словно позабыв, что медно-зеркальные щитки делают такую предосторожность излишней…
А вскоре они миновали остатки сожженной много десятков дней назад деревни мохнорылых, где уже не было ничего, кроме пепла и людских костяков, и еще одну такую же деревню, где на костях убитых оставалось чуть-чуть мяса, а с улыбчивых черепов ливень еще не успел смыть все волосы до единого.
— Мы остановимся в Тгумумбагши, — то ли спросил у Дмитрия, то ли сообщил Н'харо, и нгуаб'дгге кивнул в ответ.
Воины оживились. Никто не признался бы в слабости, но вымотались все, и всем хотелось долгого отдыха.
Но не пришлось.
В большом селении людей, называющих себя дгавили, их встречали лишь девять свежих трупов, выложенных рядком на низеньком помосте, мертвая собака, свесившая размозженную голову в канавку посреди единственной улочки, да черные хрипатые птицы. И ни единой живой души. Люди дгавили разбежались при их приближении, хотя идущий вперед отряда М'куто давно уже гудел на ходу в короткую свирель, рваным, бередящим душу наигрыванием предупреждая здешних о приближении друзей.
Похоже, тут в дружбу уже не верили.
Второй привал, под открытым небом, Дмитрий, кажется, сумел перекемарить, едва улегшись, все полчаса без остатка. А спустя час ходьбы на третий день обнаружились наконец следы убийц.
Широкая торная тропа, принявшая в себя тропинку людей дгаа, была замусорена блестящими бумажками, жестянками и прочим сором, непонятным для горцев, но вполне привычным для Дмитрия, и время от времени попадались в кустах у обочин изъеденные зверьем трупы со связанными руками; большею частью это были осколки народа дгаа, хотя трижды на изуродованных лицах кустились мохнатые бороды…
Дмитрий видел, как взъерошились и зашевелились волосы на макушке М'куто, идущего впереди. Парень еле слышно пофыркивал, втягивая носом воздух.
И вдруг возник крик.
Словно бы ниоткуда, жуткий, клекочущий, наполненный невыразимой мукой.
Он рассек дремоту, словно витая плеть, разрубил надвое блаженное спокойствие и прогнал сон прочь. Распахнув глаза, Дмитрий увидел высоко над головой рвущийся сквозь плетеную крышу хижины, разделенный на сотни иголок солнечный свет, и понял, что проснулся от собственного крика.
Но ведь это и впрямь было страшно!
Вопль рвался из зарослей, полоснул по ушам, он дрожал, звенел, истончался до визга, срывался и вновь набирал силу, этот мучительный вой, способный свести с ума самого Тха-Онгуа.
— Кътё! — выкрикнул Н'харо, и воины бесшумно бросились в чащу, на бегу растягивая фланги. Нгуаб'дгге не понял еще, что началось серьезное дело, но атака была уже в разгаре, и была она столь стремительной, что несколько равнинных людей, расположившихся на привал, не успели даже схватиться за автоматы…
Они легли под ударами тесаков почти сразу, но Дмитрий не обратил на убитых особого внимания, потому что дальше, в кустах, бились и корчились распластанные на траве груды взлохмаченного тряпья, издающие запредельный визг…
В тот миг он хотел одного: скорее, как можно скорее разрубить путы, чтобы связанные наконец умолкли!
Его пытались удержать, совсем рядом что-то предостерегающее вопил Мгамба, но нгуаб'дгге вырвался, не видя ничего, кроме нелюдской смертью умирающих людей…
Удар широкого ттайя по перекрученным веревкам-лианам, и комок окровавленного тряпья забарахтался у ног, тщетно пытаясь встать. В тот же миг сотни раскаленных иголок одновременно вонзились в икры, голени, живот, спину, плечи Дмитрия. Неожиданная, а оттого — вдвое чудовищная боль вырвала из глотки крик, мало чем отличающийся от предыдущих.
В мгновение ока тысячи крупных красно-черных муравьев кинулись на новую жертву, и он завертелся вьюном, а воины дгаа суетились вокруг, сметая ядовитую мерзость широколистными ветвями мангара…
Как ни странно, всего в полушаге от кустарников трава поляны была чиста. А там, в сплетении разлапистых веток, белели привязанные к поваленным стволам скелеты, и трава вокруг побитых только что людей равнины уже заметно шевелилась, издавая монотонное шуршание.
— М'тварь' Я… — сдавленно пробормотал Н'харо, давя в кулаке десяток гадин, собранных со спины Дмитрия, и сейчас лицо бесстрашного Убийцы Леопардов было непривычно серым, — М'тварь' Я вваВаарг-Таанга, тха-онги…
Нгуаб'дгге содрогнулся.
Об этой напасти особо предупреждала его Гдламини.
На всякую силу, говорила она, в Тверди найдется иная, и даже леопард не проявит упрямства, уступая дорогу к водопою Клыкастому. Но и Клыкастый, и те, неведомые, перед кем смиряется он, и все, способные бегать и летать, спешат убраться с пути красно-черных м'тва-рь'Я, прислужников Безликой. Бессмысленно и неостановимо кружат они по сельве, словно узкий смолисто-огненный ручей, и не спастись от них иначе, как отойдя в сторону. Ибо по воле Тха-Онгуа мощь м'тварь'Я ограничена неумением уклоняться с тропы…
Нет, спать положительно расхотелось. Воспоминание о гадости, от чьих укусов доныне, несмотря на густой слой душистой мази, зудит все тело, прогнало дремоту.
Да и дела не позволяли нежиться дольше.
— Сэр?
— Слушаю, сержант, — откликнулся на осторожное покашливание за стеночкой Дмитрий;
— Разрешите доложить, сэр?
— Докладывайте, сержант, — разрешил нгуаб'дгге, отметив в памяти: непременно упростить после первого похода процедуру общения с подчиненными.
— Так точно, сэр. Утренняя роса изошла, сэр!
— Благодарю, сержант. Выстройте личный состав! Пока там, снаружи, шуршало и топотало, Дмитрий с удовольствием плескался в заранее приготовленном долбленом тазу. А когда он вышел на свет, посвежевший и вполне довольный, тридцать смуглых фигур вытянулись в чуть неуклюжей, но старательной стойке, и шестьдесят восторженных глаз выкатились из орбит до отказа.
— Взво-од, р-равняйсь! — ликующе прокатился над селением вполне соответствующий уставу бас Н'харо. — Смирно!
Не очень четко, но с невероятным тщанием печатая шаг, бравый сержант приблизился к Дмитрию и с явным удовольствием отдал честь.
— Господин исполняющий обязанности верховного главнокомандующего, вверенное мне подразделение к смотру готово! Докладывал командир первого гвардейского взвода имени Президента Коршанского сержант Н'харо!
Одному только Тха-Онгуа известно, как непросто было Убийце Леопардов не то что выговорить, но и вызубрить наизусть столь длинные фразы! Тем паче что многим из колдовских слов не было соответствий в простом и легком языке людей дгаа…
Но сержант обязан во всем подавать пример рядовым бойцам, и он потрудился, зато теперь имел все основания смотреть свысока на урюков засраных. А те, не споря, тоже взирали на столь крутого черпака с огромным уважением.
— Вольно, — небрежно козырнул Дмитрий.
У него имелись все основания для довольства. Что ни говори, а парни смотрелись теперь несравнимо с прежним. Пусть еще не очень ровен строй, пусть кое-кто сутулится, а кто-то, наоборот, слишком уж выпячивает грудь — при всем при том отряд уже более-менее походил не на партизанское скопище, а на нормальную армейскую часть, скованную нудным, но, как ни крути, необходимым однообразием.
Во всяком случае, партизанщинкой припахивало не от них, а от кучки оборванцев, толпящихся обочь.
К ним и повернулся Дмитрий. И сказал, не напрягая голоса:
— Здравствуйте, друзья!
Восемь бородачей заулыбались и нестройным хором ответили на приветствие. Они говорили на лингве, правда сильно искаженной, но ее все равно было приятно слышать. Хотя язык дгаа Дмитрий уже воспринимал как родной. Или около того.
Этим восьмерым, вообще-то, полагалось бы быть нынче не просто мертвыми, но и обглоданными. Им повезло. Обнаружив после стычки связанных, воины дгаа разрезали путы, но везунчики, как один, увязались за отрядом, и нгуаб'дгге не велел насупившемуся было Н'харо гнать их…
«Враги наших врагов — наши друзья, сержант!» — наставительно пояснил он, и сержант, некоторое время подумав, широчайшей улыбкой подтвердил полное согласие.
Сейчас, отдохнув и поев, эти бородачи выглядели много лучше вчерашнего…
Впервые довелось Дмитрию видеть тех самых «мохнорылых», о которых немало рассказывала Гдлами.
Кряжистый рыжеволосый детина, обросший кудлатой, не по возрасту бородой, всматриваясь в татуированное лицо Дмитрия, шагнул к нему.
— Перепрошую пана, но пан не унс. Стало быть, пан из великого города?
— Нет. Местный. Дгаа.
Рыжий недоуменно поднял брови, отстранился чуть назад, изучающе целясь острыми глазками, утонувшими под густейшими бровями, и почтительно прижал к сердцу ладонь.
— Таких дикарей не бывает, вельможный пан, — он махнул рукой. — Але нам, Шевчукам, все едино, кто вы. Дякуемо, провиднык, за спасение. Я — Микола Шевчук, прозываюсь Гномом; а это, — он неопределенно мотнул головой, — Степко, тоже из Шевчуков. Гей, Степане, иди досюда!
Бородачи потянулись к Дмитрию. Посыпались имена: Панько, Семко, Славко, Левко, Олекса и почему-то Армен; правда, этот, последний, судя по сколько-то современным лохмотьям, был не из колонистов.
— Из Мельников тут только Олекса остался, — торопливо докладывал Микола-Гном, — остальных мурашам скормили…
Во всем этом стоило бы разобраться посерьезнее.
— Прошу к костру, — перебил Дмитрий. — Подкрепимся, там и поговорим…
— Ще раз дякуемо, пане провиднык, — обрадованно отозвался колонист.
А женщины Двингагги уже разложили у почетной хижины вкусно пахнущую, только-только с костра снедь.
Под жареную свинину разговор пошел легче, и когда три громадных кабана были перемолоты в крепких челюстях сорока оголодавших парней, кое-что стало понятно.
Хотя и далеко не все!
Итак, местные власти строят дорогу в горы. Хорошо, допустим. Дмитрий загнул палец. Сдали стройку в концессию кому-то из земных. Бывает. Соответственно, чистят участки от излишков населения. Жестоко, но вправе, ничего не поделаешь. Су-ве-ре-ни-тет! А вот то, что местные принялись за земных колонистов — вот это сущее безобразие!
Нгуаб'дгге пожал плечами.
Согласно межпланетному праву, если земляне-колонисты нежелательны для аборигенов, следует организовать их эвакуацию! О чем же, черт возьми, думает представительство Старой Земли здесь, на Валькирии, и есть ли оно тут вообще?!
— Так что, пан провиднык, нам пути назад уж нема, — балаболил вовсю рыжий Гном, хрустя кабаньими хрящами. — Мы до самой погибели повинны чертей бить за род свой!
Двали, хоть и с грехом пополам, но все ж разумеющие тарабарскую лингву межземья, сочувственно кивали, слушая мохнорылого. Они понимали его и не могли не одобрять. Они сами думали так же. Если дом твой сожжен, а род понес потери и если ты при этом не слабая женщина, то не можешь ты успокоиться раньше, чем месть стократ превысит обиду!
Восьмерка колонистов пришлась по нраву и нгуаб'-дгге.
Эти бородатые парни, чудом спасшись при разгроме своих поселков, не растерялись, а пошли партизанить в леса. И, видно, крепко же допекли путейцев, если те, не доверяя охране, вызвали из долины карателей…
За мясом последовали овощи, вареные и свежие.
Затем — каша из крупных маслянисто-рассыпчатых хлопьев.
После каши блюд было еще немало. В отличие от места в желудках.
— Теперь о нгеннгенни… — сказал Дмитрий, обтирая руки мягким листом папуйи. — Как будем решать?
— Нгеннгенни дьянг, нгеннгенни мьянг, — откликнулся Н'харо, на время трапезы отставивший в сторону свои сержантские замашки. За походной едой люди дгаа не чинятся. — Гъё!
По-своему он был прав. «Взявший трофеи берет трофеи», так гласит пословица дгаа, и это вполне справедливо. Гъё! Так! Целых одиннадцать автоматов, хоть и плохоньких, досталось воинам Дмитрия, и каждый из двали в мальчишеских грезах видел себя обладателем громкотрещащей палки…
Нгеннгенни уже были разобраны и разложены. Аккуратно, с любовью: отдельно — патронные коробки, отдельно — матерчатые сумки с маленькими фанатами, отдельно — тяжелые, очень старомодные на вид и явно самодельные кремневые пистолеты.
Автоматы лежали в сторонке и, какие ни на есть, были самые настоящие. Юные воины поглядывали на них с вожделением, явно готовые спорить, если придется, за обладание хоть на кулачках…
— Взвод, стр-ройсь! — приказал Дмитрий.
Приказ был исполнен без промедлений, и жаждущие взгляды сделались физически ощутимыми.
— Поздравляю с победой, орлы!
— Р-рады старраться, сэр! — выпучив глаза, прокричал вновь осержантевший Н'харо.
— Служим нар-роду дгаа! — стройно выкрикнули воины.
Дмитрий шагнул к трофеям.
— Мы победили. У нас теперь такое же оружие, как и у врага. С его помощью мы, леопарды дгаа, отомстим тем, кто нарушит наш мир!
— Хэйо, нгуаб'дгге! — сверкая глазами, выкрикнул ефрейтор Мгамба. — Пускай забудут дорогу к нам!
— Хорошо, — Дмитрий помолчал. — Кто умеет стрелять, шаг вперед!
Двали мгновенно потускнели. Лихие улыбки на их лицах погасли, губы плотно сжались. Мальчишкам было обид но до слез.
— Понятно, — Дмитрий повернулся к бородачам, — А вы?
— Разумеем помаленьку, — отозвался Микола. — С такой зброи треба палить одиночными, не то спортится швыдко… — Он усмехнулся в бороду, — Хотя, пане провиднык, с рушницей було б краше…
Прочие колонисты согласно закивали.
— Значит, так, — заключил Дмитрий. — Здесь неспокойно, а нам еще возвращаться домой. Поэтому сейчас ат'ты, — он намеренно употребил слово из языка дгаа, — получат те, кто может из них стрелять. А в Дгахойемаро я всех обучу владеть и ат'тамй и б'бух. У нас еще будет много битв и много оружия, — голос его сейчас звучал совсем по-товарищески, — и каждый получит громкую палку!
Хмурое молчание повисло над поляной не более двух-трех секунд. Затем юноши зашептались, зашевелились, нa лицах их опять появились улыбки.
— Ты верно говоришь, тхаонги, — ответил за всех Мгамба. — У тебя мудрая голова. Мы все согласны.
Двали засмеялись, закивали головами, и в их глазах уже не тлела зависть к вчерашним смертникам…
Теперь надлежало посетить вождя и воздать ему благодарность за радушный прием и ночлег.
Староста Двингагги, сутулый высокий старик, встретил Дмитрия, Н'харо и Мгамбу на пороге своей хижины. Это означало, что они здесь желанные гости. Многочисленное семейство сидело вокруг очага, жадно вдыхая запах варившейся в котле каши. Они потеснились, освобождая гостям почетные места напротив полукруглого входного отверстия.
От еды отказались, не сговариваясь; только сушеные лесные орешки приняли с благодарностью, но у Дмитрия тут же защипало в носу. Он поперхнулся, закашлялся, завистливо косясь на спутников, с видимым удовольствием сосредоточенно разжевывающих мелкие коричневые стручки.
— У них что, глотки луженые?!
— Хой, хой, хой! — поблагодарили гости.
Теперь, покончив с обязательными церемониями, можно было приступать к разговору.
Староста, невозмутимый и торжественный, говорил степенно, однако размеренная речь его все же не могла совсем скрыть беспокойство.
Плохи дела, говорил он, а будут хуже. Равнинные появляются все чаще, их уже не просто прогнать, потому что сперва приходят вооруженные. Так началось после того, как люди Д'жгоньи сожгли два стойбища Железного Буйвола…
— О-о-ох! — поддержали главу селения родичи. Здесь, в Двингагги, равнинных пока еще не было, но скоро доберутся и сюда, как добрались до Тгумумбагши. У людей дгавили плохие мысли в головах, руки не могут работать. Равнинных много, как их не пустишь, если придут? У них оружие, как их прогонишь? А кому нужны в доме злые чужаки, а?
— О-о-ох! — плачущий вздох полутора десятков людей.
Что делать, нгуаб'дгге? Не отвечай второпях, не надо! Скажи там, в Дгахойемаро, пусть подумают старики, пусть дгаа мвами решит…
— Хой! — откликнулся Дмитрий.
Наступал полдень, время прощания.
И уже выйдя за изгородь гостеприимного поселка, Дмитрий почувствовал странное, сосущее чувство. Ничего вроде особенного, а все же, все же…
Сырой, невесть откуда упавший туман погасил яркое с утра солнце, непостижимо быстро окутал горы, лес и землю. Идущие впереди воины ныряли в него, словно в молоко, и делались почти неразличимы. В этом колеблющемся белесом сумраке нгуаб'дгге вдруг показалось, что он снова один, совсем один на всю сельву.
Всего лишь на миг накатило это чувство, но миг тот был долог и ознобен…
Тут же, к счастью, недоброе томление отхлынуло.
Что за сопли, лейтенант?! Вон, впереди, чавкает грязь под ногами Мгамбы. Вон, позади, горячо дышит Н'харо…
Ты не один, Димон! Но отчего же так тревожно?
Дед, подскажи, а?..
— Все правильно, сынок, — отозвался откуда-то из белой пелены Дед. — Верь себе, Димка. Будь начеку!
— Быть начеку! — приказал нгуаб'дгге, и приказ, от воина к воину, ушел взад и вперед по цепи.
А мгновение спустя, словно озверев от негодования на упущенную возможность, в тумане заколотились истерические автоматные очереди. Затявкали карабины. Ухнули гранаты: одна, другая, третья!
Туман подставил, туман и выручил! Не будь его, цепочка воинов дгаа была бы расстреляна в упор. Но он помог и врагам дождаться выгодного момента, подманив идущих поближе к поджидающей их засаде…
— Все налево! За мной! Не отставать! — приказал Дмитрий, отпрыгивая с тропы.
Заросли молоденького бамбука расступались неохотно, хватали за волосы, за набедренную повязку. Бежать вслепую оказалось нелегко, дыхание сбивалось, и свист, ориентирующий воинов, получался тихоньким и сиплым. Если бы не туман, дорогу можно было бы очистить огнем, но попробуй-ка сейчас разобрать, где свои, где чужие…
— Быстрее, быстрее! Все сюда!
Они не успели одолеть и сотни метров, как почти в упор грянул залп, потом еще, и кто-то из бегущих вслед за нгуаб'дгге со стоном рухнул в туман.
Плюхнувшись животом в грязь, Дмитрий пополз обратно.
Неужели окружены? Хреново, ежели так…
Это была скверная, паническая мыслишка, гибельная и для него, и для всего отряда, и он сумел усилием воли прогнать ее прочь…
Какое еще окружение? Противник сам мечется, как дерьмо в проруби, ни хрена не видя!
…Землянин лежал, затаившись за огромным корневищем, выставив «дуплет» перед собой. Мокрая накидка противно липла к телу. Он попробовал было выползти из грязной лужи туда, где повыше и посуше, но тотчас плюхнулся обратно: над головой вновь зацвиркали пули…
Чу! Шепот впереди. Зовут? Точно, зовут.
Похоже, кажись, на говорок Миколы, та же тарабарская лингва. Дмитрий тихонько посвистел. В ответ — тоже негромкий свист. Свои?..
Ну-ка!
Осторожно, согнувшись вдвое, Дмитрий перебежал к соседнему дереву. Опять шепот? Он заторопился. Он даже чуть не отозвался, позабыв об осторожности. Но в этот миг чуть левее от него неведомо почему треснул гнилой сучок, и оттуда, куда он чуть было не рванул в открытую, на треск полыхнула очередь.
— Мать твою! — бормотнул сквозь зубы нгуаб'дгге.
И замер.
А когда там, откуда стреляли, сквозь туман проступили неясные очертания приподнявшегося человека, вскинул «дуплет» и спокойно, как на учениях, нажал на спуск.
Выстрел. Вскрик. Шуршат кусты под рухнувшим телом.
Получил, скотина! А теперь — лучиком их, лучиком!
Тонюсенькая огненная ниточка вытянулась из под-ствольника, вспорола зашипевшую пелену и прорезала ближние кусты. Там взвыли, захрипели. Грохнуло наобум несколько суматошных, неприцельных выстрелов, и все смолкло.
Он подождал немного. Ни звука.
Тогда Дмитрий вложил два пальца в рот, и туман перебаламутило лихим разбойничьим посвистом. Плевать, что он сейчас выдает себя врагу с головой! Зато и свои поймут безошибочно. Никому — ни на Земле, ни на Валькирии! — не под силу свистануть так, кроме того, кого обучал этому, стоя на голубятне, сам старый Даниэль Коршанский!
Пару мгновений спустя в ответ,негромко заклекотала не живущая в лесу горная птица г'ог'ия.
Затем раздался приглушенный голос Н'харо:
— Тхаонги? Брат?!
Похоже, все пункты устава вылетели сейчас из боль-шой головы сержанта, и Дмитрий принял это как само собой разумеющееся.
— Гъё! Это я, брат!
Из серой пелены вынырнул Убийца Леопардов. За ним — несколько колонистов и с десяток испуганных двали…
Залегли, держась поближе друг к дружке.
В лесу после пальбы стояла такая тишина, что было отчетливо слышно, как с листьев падают и разбиваются о влажную землю тяжелые капли.
Кап-кап. Кап-кап-кап. Кап.
— Я чую их! — весельчак М'куто, лучший следопыт отряда, приподняв голову, осторожно понюхал воздух. — Их не очень много, нгуаб'дгге! — он принюхался еще раз. — Трижды по пять полных рук. Или даже меньше. Злые. Но боятся…
— Станем змеями? — предложил Н'харо. Дмитрий задумался.
В общем-то Убийца Леопардов прав. Если равнинные залегли небольшими группками на некотором расстоянии одна от другой, то можно попытаться незаметно, по-змеиному, проскользнуть между ними. Пока туман еще плотен, такой фокус может и получиться…
— Не спеши, — шепнул Дед. — Посмотри, что вокруг…
— Нет, не пойдет, — Дмитрий покачал головой. — Засекут и возьмут под перекрестный огонь.
Поймав удивленный взгляд Н'харо, пояснил:
— Здесь не горы. Под ногами грязь и вода. Шума не избежать. Проиграет тот, кто откроется первым…
— Ще ж робить, пане провиднык? — рыжая голова Гнома ярким пятном реяла в туманной мути. — Нешто ж чекаты, пока перебьют всех?..
— Ну, сынок! — подбодрил Дед. — Вспомни «Аламо»!
И Дмитрий вспомнил.
Третий Кризис, сражение за сектор Аль-Хази. И эскадренный космофрегат «Аламо»…
Классика военного искусства. И ордена Заслуги для всей команды, вплоть до стюардов. Посмертно.
— Делаем так! — он говорил теперь тоном, с которым не спорят. — Я на пару с кем-нибудь останусь здесь. Огнем отвлечем противника на себя. Остальные с Н'харо выходят в стык двух вражеских групп и нападают с тыла. Или с фланга, на усмотрение сержанта. Вопросы есть?
Вопросов не было. Лишь один из неопытных двали что-то тихо прошептал Н'харо, и гигант столь же беззвучно пробурчал в ответ, разъясняя юнцу задумку нгуаб'дгге.
— Неплохо, — нарушил молчание Армен. — Может, что и получится. Кого при себе оставишь, начальник?
Дмитрий оглядел парней. Кажется, родичей вот этого, молоденького, съели муравьи. Ему есть за что мстить…
— Ты… Олекса! Остаешься со мной. Остальные — пошли!
Один за другим люди растворились в тумане.
Доглядывая на табло часов, Дмитрий ждал.
Две минуты. Пять. Десять. Пожалуй, пора. Он махнул рукой мальчишке-колонисту, подавая сигнал, и открыл одиночный огонь, перебегая от дерева к дереву.
Равнинные ожили.
Они не сумели разгадать нехитрую игру противника и поэтому палили наобум, решив, что имеют дело с десятком, а то и больше стрелков. Пули, посылаемые веером, смачно чмокали сырую древесину, рубили листву, рикошетили от твердой коры стальных тополей…