Страница:
Впрочем, слова пришли на ум неожиданно легко и послушно выстроились в шеренгу, словно воины, готовые к бою.
— Почтенные отцы! Прежде чем приказывать, я спрошу, — Дмитрий чуть привстал, опираясь на подлокотники. — Чужие явились из Черной Трясины. Кто указал им путь?
Молчание сгустилось. Непроизнесенное слово «предательство» повисло в воздухе, делая его горьким.
— Семерым охотникам Дгахойемаро ведомы тропы через топи, — почти шепотом откликнулся Мкиету, — но никто из них не мог предать свой народ, — старейшина беспомощно оглянулся по сторонам, ища поддержки. — Я уверен: чужак принес богатые жертвы духам болот, и те пропустили его…
— Пусть так, — кивнул нгуаби. — А если демоны помогут одолеть трясину большому отряду?
— Не-ет, — протянул Мкиету. — Никто не имеет столько скота, никто. И потом, нгуаби, ты же слышал: чужак не объявлял войну. Он не разорвал бусы и не воткнул в землю ттай. Кто же начинает битву, не исполнив нужных обрядов?
— Но если, все-таки? — настойчиво повторил Дмитрий.
— Тха-Онгуа велик… — начал было Мкиету. Но не завершил фразы.
В дальнем углу, там, где сумрак уже сделался смоляногустым, скорбно застонал барабан дгаанги.
Когда за окном забрезжили первые рассветные лучи, Йигипип окончательно понял: время пришло. Собственно говоря, решение принималось не с бухты-барахты, оно было всесторонне обдумано, взвешено и сочтено единственно логичным в сложившейся ситуации. Но сам момент перехода от размышления к действию оказался по обыкновению настолько острым, что даже он, опытный Носитель, по определению не способный воспринимать импульсы, проходящие в диапазоне ниже ОООрОООссОООуОО, заворочался на своем матрасике, готовый вот-вот раскрыть глаза и захныкать…
И Йигипип, отогнав размышления о насущном, почти пять минут заботливо убаюкивал его, поскольку нерушимый Кодекс Корпуса Несомых категорически запрещает причинять Носителю не только вред, но и самые мельчайшие неудобства. Полнейшая лояльность и дружественная опека есть наилучшая гарантия обоюдополезного симбиоза, и вовсе не важно, что Носитель в большинстве случаев ни сном ни духом не подозревает, что его тело и его сознание используют.
Когда же Носитель, успокоившись, умостил голову поудобнее и вновь принялся похрапывать, выводя носом заливистые рулады, Йигипип неторопливо выполз из уютной берложки, обустроенной в глубоких тайниках подсознания симбионта, и приступил к инспекции покидаемого объекта.
Он давно уже подозревал, что в неизбежный час расставания ему будет жаль уходить из этого тела. Оно было удобным, что немаловажно для существа, прожившего уже сорок три полных цикла. Оно совершенно не привлекало внимания, что является необходимым условием нормальной работы. И сверх того, Несомому импонировала сама личность Носителя, а вот это уже было большой редкостью…
Да, спорить не приходилось, этот Носитель, обнаруженный пять местных лет назад совершенно случайно, был сущей находкой для Йигипипа. Обжитой, покладистый, общительный, легко обучаемый… Где еще найти такого? За долгую и богатую встречами жизнь кадрового Несомого партнеры, подобные этому, попадались крайне редко. Откровенно сказать, не попадались вообще. Но в изменившейся обстановке он уже никак не соответствовал уровню поставленных задач. Ни в коем случае и никоим образом…
Добро бы еще причина крылась в сфере интеллекта, это как раз дело поправимое. Для Йигипипа не составило бы труда расширить способности симбионта, научить его мыслить логически, синтезируя и анализируя. Можно было бы, пожалуй, даже простимулировать развитие абстрактного мышления, благо задатки у Носителя имелись совсем неплохие.
Но как быть с физическими параметрами партнера? А тем паче с его непоправимо низким социальным статусом, связывающим Несомого по рукам и ногам?
Йигипип подумал именно так, хотя ни рук, ни ног у него, ясное дело, не было. Как истинный профессионал, он настолько вжился в образ, что с некоторых пор мыслил исключительно местными категориями…
Нет, тело, используемое ныне, придется менять. Горько, обидно, да, но таковы уж издержки профессии, избранной в далекой уже юности сознательно и безо всякого принуждения. И стыдно поддаваться эмоциям, когда речь идет о судьбах Галактики.
Все так. Все бесспорно и абсолютно верно. И тем не менее Йигипипу сейчас было немножечко грустно. Имейся у него глаза, он, наверное, позволил бы себе даже всплакнуть.
Что ж! Как и каждый профессиональный разведчик, Йигипип был чуточку сентиментален.
Во всяком случае, утешал он себя, бывшему Носителю не придется жалеть о сотрудничестве. Среди своих соплеменников он прославится как долгожитель, не знающий недугов. Для своей расы он будет лидером, рассудительным и мудрым. Готовясь к разлуке, Йигипип позаботился обо всем, и это было наибольшее, чем мог он компенсировать бесценные услуги, оказанные дорогим симбионтом…
Возможно, кто-то из холодных циников, каковых, к сожалению, немало в рядах нынешней молодежи Корпуса, сказал бы, что плата более чем достаточна и нет никаких оснований комплексовать. Но Йигипип, будучи Несомым старой школы, искренне сожалел, что не способен на большее.
Размышлять на эту тему было попросту невыносимо. И Йигипип приказал себе вернуться к разработке конкретных деталей предстоящего Переселения.
Как странно! Он ведь уже и не рассчитывал на то, что когда-нибудь займется сменой Носителя. Это удел оперативника, каковым он и был практически весь срок службы, а не жалкого наблюдателя, дотягивающего последние секции до полной выслуги на одной из заштатных планетенок!
Ах, циклы, циклы, как же вы неумолимы…
Каких-нибудь несчастных три секции оставалось ему до ухода на персональную и торжественных, со здравицами и подарками от коллег, проводов на Умиротворение, и он вполне обоснованно рассчитывал, что заслужил право отметить окончание служения там, на передовой, где жарко, тяжело и почетно. А эта крохотная, бессмысленная планетка после многих непередаваемо авантюрных операций, успешно осуществленных Йигипипом в сотнях миров, представлялась ему сущим захолустьем.
Да разве ему одному?!
Старинный приятель, некогда немало померцавший вместе с ним и, теперь-то уж что скрывать, любивший время от времени побаловаться вечерним звоном, так и сказал Йигипипу, уведомляя его о новом назначении: «Мы свое-дело сделали, Йиги-юю, мы отработали неплохо, а теперь пускай молодежь покажет, на что способна без нас».
Он улыбнулся, похлопал Йигипипа по плечу (тьфу, напасть!., какое плечо? какая улыбка? Опять местные категории!) и пожаловался на очередные кфлёки младшего отростка своего второго синего поля. Мало того-де, что не мерцает, гаденыш, как полагалось бы в его возрасте, так еще и ходят слухи, что ударился, мерзавец, в вечерний звон.
Каково?
«Перерастет, — сочувственно отозвался Йигипип, — возраст такой. Себя вспомни». И попытался деликатно выяснить у руководящего дружбана, не является ли все-таки столь неожиданный перевод на эту, ну, как же ее, в самом деле, 6087394/510023, своего рода почетной отставкой до срока с сохранением оклада? Он же как-никак оперативник, он способен неплохо показать себя в резидентуре, на худой конец, у него есть некоторый опыт связника, но ; статус наблюдателя?! «Уж извини, дорогой, — сказал Йигипип напрямик, — для профессионала моего уровня — это явное свидетельство недоверия. Но почему?!» Приятель деланно возмутился.
Желтое поле его конвентуализировалось почти до крайних пределов допустимого уровня, сивые протуберанцы реституировали бурый в игреневую крапинку спектр, а иллюминальные показатели каурости тембра внутренних колебаний категорично и неподдельно кфлёкнули. Он был так искренен в отрицании очевидного, как умеют только аппаратчики немалого ранга, и он, глядишь, и преуспел бы, мерцай рядом кто-нибудь помоложе. Но с Йигипипом, отдавшим внешней разведке тридцать семь лучших циклов своего коренного существования, такие штучки никак не проходили.
Хотя с формальной точки зрения придраться было не к чему.
Все приличия, нельзя не признать, были соблюдены, и весь должный политес выказан. Действительно, тот сектор Вселенной, куда направляли Йигипипа, с недавних пор рассматривался как один из наиболее ответственных участков работы их ведомства.
В сущности, виной всему был вульгарнейший недосмотр.
Вот уже многие тысячи циклов раса Чистильщиков, к которой имеет честь принадлежать Йигипип, отвечает перед Мирозданием за здоровье вверенных ее заботам Миров. В большинстве случаев миры-организмы справляются с хворями сами, Чистильщикам остается только наблюдать и фиксировать. Порою тот или иной мир заболевает сильнее обычного. Тогда надлежит мягко и ненавязчиво оказать терапевтическую помощь. Миры не должны погибать, напротив, им следует расти и крепнуть, а повзрослев, помогать стареющему Мирозданию, как делает это раса Йигипипа, тоже не всегда бывшая зрелой и мудрой…
Терапией и занимаются резиденты.
Подчас, к сожалению, возникает нужда в хирургическом вмешательстве. Аккуратном, стерильном и желательно под наркозом. Хотя, если нужно, Чистильщики режут и по живому. Печально? Еще как. Но неизбежно. Увы. Бывает ведь так, что без боли не спасешь организм.
Нетрудно понять, кто стоит за операционным столом.
Разумеется, оперативники.
Нельзя не отметить: такое случается чаще всего с мирами-подростками, самонадеянно считающими себя цивилизованными. Безобидные с виду болезни роста оборачиваются смертельным, неизлечимым недугом. Самый серьезный надзор, само собою, ведется именно за такими тинэйджерами…
А на миры-младенцы Чистильщики до недавних пор не очень-то и оглядывались. Посылали, конечно, наблюдателей присматривать за несмышленышами, но порой обходились и без этой формальности.
А зря.
Потому что именно в одном из периферийных миров-недорослей проявился три десятка циклов назад невинный на первый взгляд воспалительный процесс, никем поначалу не замеченный. А спустя недолгое время злокачественная опухоль, пойдя в рост, выбросила метастазы, опутавшие сгусток совершенно диких планеток, и стала серьезной угрозой для половины цивилизованной Вселенной.
Спешно собранный консилиум решил выжечь дотла раковые клетки. И все уже было готово для операции. Но, к счастью, не успели. Больной организм сумел выстоять. Смог выработать антитела, погасившие разрастание опухоли…
Столь необычное явление не грех было и поизучать. По ходу дела принимая все меры для того, чтобы вспышка ; не повторилась.
Лучшие из лучших сотрудников Корпуса Несомых были направлены в выздоравливающую Галактику. В том числе и Йигипип. Так что, казалось бы, обижаться не на что, разве уж на собственную стариковскую мнительность…
— Алло, алло! — завопили за стеной голосом скорее женским, нежели нормальным. — Вы меня слышите? Седьмой участок, меня хорошо слышно? Это горизбирком! Ну как, у вас все готово? А? Не слышу!
Носитель вздрогнул и замотал головой, собираясь просыпаться. Но Йигипип вновь убаюкал его. Как только он проснется, настанет миг расставания, а миг этот хотелось оттянуть. К тому же Йигипип любил доводить размышления до логического финала.
Мнительность? Кто-то смеет говорить о мнительности?!!
Но почему же, в таком случае, самые интересные, самые перспективные местечки в узловых точках организма Галактики позанимали не заслуженные ветераны ведомства, а только-только закфлёкавшие отростки синих, белых, коричневых и даже, можете себе представить, саврасых полей персон, занимающих известные посты? А?!! Вот что хотел бы спросить у кабинетных начальников Йигипип, будь он менее опытен и надейся получить внятный ответ!
Впрочем, с некоторых пор он перестал изводить себя.
Мироздание справедливо. Анализируя состояние планеты, куда его задвинули, он почувствовал вдруг, что здесь, именно здесь, а не где-то, кажется, начинается процесс, очень напоминающий тот, переполошивший весь Корпус. Саркома вновь набирала силу, но уже не в центре, а на периферии организма.
Пока еще он ни в чем не был уверен. Все эти предположения опирались на одну лишь интуицию. Но интуиция ветерана-оперативника — это, поверьте на слово, очень серьезно. И дай он в верха информацию о своих предчувствиях, можно не сомневаться, спустя миллионную долю цикла здесь, на вверенной ему планете, уже топталась бы комиссия специалистов.
Он должен был проинформировать начальство.
Он, в сущности, просто обязан был сделать это…
А он промолчал.
Йигипип был слишком обижен, чтобы исполнять инструкции. Нет уж! Он сам разберется во всем. И сам сумеет устранить зарождающуюся опухоль. А потом подаст рапорт, в коем вволю поиздевается над теми, кто списывает в расход ветеранов, красу и гордость ведомства…
В смежной комнате вновь стало громко.
— Надя? Надюша?! — обладатель густого прокуренного баса орал, явственно стараясь не срываться на матюки. — Позови Володю, а?!
Бас гулко закашлялся и пару секунд тяжко, с надрывным присвистом прочищал забитые бронхи.
— Володя, привет! Привет, говорю! Слышь, Вован, — бас скомкался, словно трубку прикрыли ладонью, — я со штаба звоню. Не, с этого… с избиркома! Тут это, на Тридцать Первом неладно… Ага… Так ты подошли бригаду, а? Не, ну прошу тебя, путем прошу, пришли, а то полный звездец…
Прокуренный затих и с полминуты молчал. А потом стена вздрогнула.
— Что-о?!! Когда это я за тебя не тянул, братуха? Креста на тебе нет! Ага! Уже есть? Понял. Извиняюсь… — опять десяток секунд невнятного хрипа и цыканья. — Ну при чем тут Сандро? Сандро сам себя под вышак подвел… Да, никто ему помочь не мог, никто, разумеешь? Кент круто нарвался…
Кажется, на глотку брать не выходило, и бас срочно поумильнел.
— Ну что ты, Святославич! Ну послушай, солнышко мое, ну не чужие же… Христом-Богом прошу: высылай парней! Хорошо, хорошо, как скажешь… Забиваем стрелу… Сядем, потолкуем… Лады!
И — радостно, почти без хрипоты:
— Не! Сразу пусть катят на Тридцать Первый… На хера они мне тут, а? Туда, туда… Урны долбаные, наблюдатели тоже… Всех под корень! Что?!
Совсем коротенькое молчание.
— Кого-кого… Тебе лучше знать, кого! Ежели Илюха на ходу, так его и шли, он и один потянет. Или Леху давай… А? Не, Никитича не надо, старый уже Никитич, не тот уже…
Гулкое:
— О! Эт'по понятиям, братан! Не боись, все будет конкретно!..
И грохот трубки, рухнувшей с размаху на рычажки компофона.
Проигнорированный Йигипипом. Но разбудивший Носителя.
Изо всех сил досматривавший последние сны, он вскинулся, оторвал голову от подушки, повел вокруг ничего не понимающими спросонья глазами. И прежде чем начал хоть что-то понимать, Несомый аккуратно взял его сознание под временный контроль.
Мера, безусловно, не очень корректная. Даже очень не.
Но безболезненная. И, между прочим, совершенно необходимая.
Готовясь к такой сложной операции, как Переселение, следует заранее предусмотреть все и обо всем позаботиться. Пустяков тут не бывает. Например: Носитель хочет есть. Дай ему волю, и он отправится завтракать. Завтрак, что это: мелочь или нет? Категорически — НЕТ! Потому что будущий Носитель тоже голоден (Йигипип чувствовал это совершенно отчетливо), но для него никаких завтраков не предвидится. А переход в подсознание голодного тела из подсознания тела сытого в семи случаях из двенадцати кончается неудачей. Если не полным провалом…
Властно подталкиваемый волей Несомого, Носитель двинулся к двери. Прошел по коридору, вежливо здороваясь с мечущимися, как на пожаре, клерками. Спустился по лесенке в холл. Миновал охранника. Легким толчком распахнул дверь и вышел на крыльцо управы.
Теперь все зависело только от профессионализма, профессионализма и еще раз профессионализма. И самую чуточку от везения. Впрочем — Йигипип был в этом твердо убежден, — Носителю опасаться нечего. Носитель, хоть и Туземец, но все же — особа, приближенная к губернатору. Если кто-то и обратит на него внимание, то скорее уступит дорогу, нежели встанет на пути. Такое уже бывало, и не раз. Да и не такой нынче день, чтобы кому-нибудь пришло в голову куражиться над безвредным аборигеном…
Он был прав, опытный и мудрый разведчик Йигипип.
Котлову-Зайцеву было не до куража.
С семи часов утра город сотрясали выборы.
Собственно говоря, все решилось еще на исходе первого часа работы участковых избирательных комиссий, и это со всей очевидностью свидетельствовало о том, что демократия пустила глубокие корни на благодатной почве планеты Валькирия.
Четыре года назад в это самое время (на курантах Администрации стрелки показывали девять двадцать семь) по всему городу, от управы до самых до окраин, гремели баррикадные бои и гвардейцы Его Превосходительства, озлобленно зыркая буркалами, ослепительными на вымазанных копотью лицах, метались по переулкам, агитируя граждан и гражданок не срывать процесс народного волеизъявления. Свистели пули, грохотали взрывы, трещали очереди, рубя и кроша мягкий камень стен, и трупы пострадавших высились в приемных покоях травмпунктов неровными, скользкими, то к дело норовящими рассыпаться штабелями.
Нынче же, как отмечали старожилы, все было совсем иначе. Нет, без эксцессов, конечно же, не обошлось. Гражданское общество не возникает само собой, это кропотливый труд, и за четыре года такие задачи не решаются. От без четверти восемь до четверти десятого утра было сложновато. Да и сейчас еще полыхали вовсю на западной окраине четыре избирательных участка, руководители которых прослыли в народе реакционерами и врагами прогресса, а в бараке окружного агитпункта, заняв круговую оборону, но уже не надеясь уйти живыми, все еще отстреливались от электората активисты Фонда памяти Искандера Баркаша, но в общем и целом обстановка разрядилась.
Разбившись на тройки, губернаторские орлы, поддержанные муниципальной дружиной, обходили дом за домом, мягко напоминая аполитичным обывателям о необходимости исполнения гражданского долга, и группки лиц, имеющих право избирать и быть избранными, заложив руки за голову, поспешали под конвоем к празднично оформленным зданиям, где укрепились избирательные комиссии…
Граждане шли бодро, бойко. Кое-где самые сознательные, лихо отсвистав увертюру, распевали на ходу Гимн Федерации, иные хором затягивали «Думу о Президенте», и все без исключения безбоязненно обсуждали предстоящую процедуру заполнения бюллетеней, то и дело ревниво оглядываясь: как там реагируют на то или иное прозвучавшее имя вежливые автоматчики сопровождения?
Гвардейцы Его Превосходительства непроницаемо улыбались. Вооруженные Силы Федерации, свято блюдя закон, оставались вне политики…
А в центре бурлящей Козы, на площади перед управой, полупьяные мужички в новеньких спецовках, добро-душно переругиваясь, тщательно соскребали с семиугольного щита всю переставшую быть нужной агитацию.
Личным указанием главы Администрации нужной была признана лишь одна кандидатура. Ее и оставили. И вокруг сияющего чистотой щита, украшенного своим одиноким портретом, кружился, захлебываясь неверящим, восторженным и благодарным лаем, некрупный грязно-белый спаниель, лихо встряхивающий при каждом прыжке широким, похожим на пропеллер черным ухом…
И над всей Козою, над тротуарами ее и мостовыми, над «Двумя Федорами», закрытыми на переучет, и над «Денди», не собирающимся закрываться, над площадью Созидателей и крошечным Гуляй-парком, гремел и грохотал, заставляя нервно вздрагивать даже невозмутимые тела, вниз головой висящие на ветвях (четыре года назад, кстати, их было гораздо меньше), металлический рык подполковника действительной службы Эжена-Виктора Харитонидиса:
— Демократию строить, это вам не памперсы кушать! Bсех, кто против плюрализма и общечеловеческих цен-ностей, перестреляю, как собак!
Справедливости ради надо признать, что ликующего под агитационным щитом спаниеля обещание губернатора нисколько не страшило…
Не особенно волновался и Крис Руби. Стоило бы, конечно, пересидеть этот день в номере, не высовываясь на излишне оживленные улицы Котлова-3айцева. Но воскресенье есть воскресенье. И потому, отдав свои голоса единственно достойному кандидату, граждане прямо с избирательных участков галопом мчались к Западной заставе, где уже с десяти часов, невзирая на запрет Администрации, урчала, толкалась и вопила барахолка.
Ни патрули, ни шмыгающие по подворотням боевики Непримиримой оппозиции не причиняли честно отголосовавшим никакого вреда. Наоборот, их пропускали, уважительно отдавая честь. Штампы, проставленные на лбах исполнивших гражданский долг несмываемой черной краской, недвусмысленно свидетельствовали о полнейшей бесполезности данных особей. Голосование еще не завершилось, но какой, скажите на милость, прок в этих проштампованных экземплярах, если дважды в одни руки бюллетени все равно не выдаются?
А вот непомеченного Криса останавливали.
И, между прочим, не единожды.
Сперва — бравые губернаторские ребята в камуфле. Они залегли в отдалении, выставив в сторону Руби-младшего автоматы, и истошными воплями вызвали подмогу. Но и вдевятером, приблизившись, держались на расстоянии, с почтением глядя на серый берет задержанного.
А минут через пять после них, когда Крис решил срезать угол, проскочив через узенькую проходнушку, его дернули небритые хлопцы в зеленых повязках поверх лыжных шапочек, без разговоров накинувшие на шею юристу петлю и лишь потом поинтересовавшиеся политическими воззрениями уважаемого прохожего.
— I don't understand[47], — оба раза ответил Крис, спокойно предъявляя документы. — I am a Conchobar's sitizen[48].
И не спеша уходил прочь, сопровождаемый завистливым шепотком.
Солдатики, правда, попросили у иностранца автограф и закурить, так что полпачки «Мюриэль» как не бывало, зато неформалы из подворотни, погалдев и пожестикулировав, не стали снимать с Руби удавку, и один из них, судя по густоте щетины, признанный вожак, дружелюбно пояснил:
— Бакшиш![49]
Удавка была хоть куда, джинсовая и почти новенькая. Но юриста сейчас интересовало совсем иное. Конкретно: шубка из меха мраморного леопарда. И очень желательно, до пяточек…
Нет-нет, не подумайте худого, Нюнечка ни о чем таком не просила. Она, скромная девочка, наоборот, стеснялась, отказывалась, она даже строго запрещала баловать ее, ведь милый Крисочка и так тратит на нее, свою Нюнечку, слишком много денежек… и ничего ей больше не надо, говорила она, пусть лучше ножки совсем замерзнут зимой… такие красивые ножки, правда, Крисик?.. погрей их, хороший мой… И он целовал эти ножки, действительно, очень красивые, всю ступню, пальчик за пальчиком, и выше, твердо решив, что не будет слушать Нюнечку, а поступит решительно, по-мужски: возьмет и подарит ей шубку, именно такую, о какой она мечтает вслух, когда спит, из мраморного леопардика! Потом, конечно, Нюнечка поругает его за расточительность, но сделанного не вернешь: ей придется смириться с тем, что у нее есть шубка, что ее мужчина, кормилец и добытчик, без всяких просьб принял решение и воплотил его в жизнь и что теперь ее нежные ножки не будет мерзнуть зимой…
Крис, честно говоря, не знал в точности, бывают ли вообще зимы на Валькирии, и вовсе не собирался засиживаться здесь до зимы, но все равно был уверен, что поступает правильно. Ведь три дня назад Нюнечка, краснея, призналась, что любит его, и они стали мужем и женой, хотя пока что и невенчанными, но это же всего лишь формальность, ничего не значащая, если двое по-настоящему любят друг друга… И разве его Нюнечка не заслужила такого свадебного подарка, прелестного и совсем не дешевого?
За прошедший месяц Крис открыл в Нюнечке не только несчастную девочку, но и удивительного человека — цельного, твердого, не умеющего прощать зла и жестокости. Когда злобная извергиня-мать появляется под окнами «Денди» — а это происходит ежедневно — и делает вид, что плачет, Нюнечка даже не выходит к ней. Она сидит и музицирует на украшенной перламутром фисгармонии, подарке Крисочки, не обращая никакого внимания на фальшивые, хотя и очень искусные рыдания там, на улице. И Крис вполне солидарен со своей маленькой женушкой, но ему приходится надевать наушники, потому что негодяйка Люлю подчас хнычет очень жалобно…
Черт побери, скорее бы уже пришел этот проклятый рейсовик! Какого хрена он задерживается? И почему никто не может дать по этому поводу хоть сколько-нибудь убедительные разъяснения? Даже чины из планетарной Администрации на все вопросы о причинах опоздания рейсовика пожимают плечами, говорят, что не в курсе и (юрист Руби может довериться своему чутью), как ни странно, кажется, не лгут…
Руби-младшему уже люто осточертела эта планета, этот город, эта завывающая под окнами Людмила Александровна. Он все больше и больше завидовал профессору Баканурски, счастливцу, улетевшему месяц назад. Теперь Анатоль Грегуарович, веселый и довольный, гуляет по тенистым аллеям под руку с анонимным меценатом и рассуждает о народном творчестве, а он, Кристофер Руби-младший, застрял в этом болоте, да еще и с женой! А кредов на карте день ото дня становится отнюдь не больше, а, к сожалению, все меньше и меньше, и гонорар, уже переведенный на его счет, никак не получить, потому что отделения «ССХ-Банка» на Валькирии нет, и если вдруг…
— Почтенные отцы! Прежде чем приказывать, я спрошу, — Дмитрий чуть привстал, опираясь на подлокотники. — Чужие явились из Черной Трясины. Кто указал им путь?
Молчание сгустилось. Непроизнесенное слово «предательство» повисло в воздухе, делая его горьким.
— Семерым охотникам Дгахойемаро ведомы тропы через топи, — почти шепотом откликнулся Мкиету, — но никто из них не мог предать свой народ, — старейшина беспомощно оглянулся по сторонам, ища поддержки. — Я уверен: чужак принес богатые жертвы духам болот, и те пропустили его…
— Пусть так, — кивнул нгуаби. — А если демоны помогут одолеть трясину большому отряду?
— Не-ет, — протянул Мкиету. — Никто не имеет столько скота, никто. И потом, нгуаби, ты же слышал: чужак не объявлял войну. Он не разорвал бусы и не воткнул в землю ттай. Кто же начинает битву, не исполнив нужных обрядов?
— Но если, все-таки? — настойчиво повторил Дмитрий.
— Тха-Онгуа велик… — начал было Мкиету. Но не завершил фразы.
В дальнем углу, там, где сумрак уже сделался смоляногустым, скорбно застонал барабан дгаанги.
2
ВАЛЬКИРИЯ. Котлово-Зайцево. 29 марта 2383 годаКогда за окном забрезжили первые рассветные лучи, Йигипип окончательно понял: время пришло. Собственно говоря, решение принималось не с бухты-барахты, оно было всесторонне обдумано, взвешено и сочтено единственно логичным в сложившейся ситуации. Но сам момент перехода от размышления к действию оказался по обыкновению настолько острым, что даже он, опытный Носитель, по определению не способный воспринимать импульсы, проходящие в диапазоне ниже ОООрОООссОООуОО, заворочался на своем матрасике, готовый вот-вот раскрыть глаза и захныкать…
И Йигипип, отогнав размышления о насущном, почти пять минут заботливо убаюкивал его, поскольку нерушимый Кодекс Корпуса Несомых категорически запрещает причинять Носителю не только вред, но и самые мельчайшие неудобства. Полнейшая лояльность и дружественная опека есть наилучшая гарантия обоюдополезного симбиоза, и вовсе не важно, что Носитель в большинстве случаев ни сном ни духом не подозревает, что его тело и его сознание используют.
Когда же Носитель, успокоившись, умостил голову поудобнее и вновь принялся похрапывать, выводя носом заливистые рулады, Йигипип неторопливо выполз из уютной берложки, обустроенной в глубоких тайниках подсознания симбионта, и приступил к инспекции покидаемого объекта.
Он давно уже подозревал, что в неизбежный час расставания ему будет жаль уходить из этого тела. Оно было удобным, что немаловажно для существа, прожившего уже сорок три полных цикла. Оно совершенно не привлекало внимания, что является необходимым условием нормальной работы. И сверх того, Несомому импонировала сама личность Носителя, а вот это уже было большой редкостью…
Да, спорить не приходилось, этот Носитель, обнаруженный пять местных лет назад совершенно случайно, был сущей находкой для Йигипипа. Обжитой, покладистый, общительный, легко обучаемый… Где еще найти такого? За долгую и богатую встречами жизнь кадрового Несомого партнеры, подобные этому, попадались крайне редко. Откровенно сказать, не попадались вообще. Но в изменившейся обстановке он уже никак не соответствовал уровню поставленных задач. Ни в коем случае и никоим образом…
Добро бы еще причина крылась в сфере интеллекта, это как раз дело поправимое. Для Йигипипа не составило бы труда расширить способности симбионта, научить его мыслить логически, синтезируя и анализируя. Можно было бы, пожалуй, даже простимулировать развитие абстрактного мышления, благо задатки у Носителя имелись совсем неплохие.
Но как быть с физическими параметрами партнера? А тем паче с его непоправимо низким социальным статусом, связывающим Несомого по рукам и ногам?
Йигипип подумал именно так, хотя ни рук, ни ног у него, ясное дело, не было. Как истинный профессионал, он настолько вжился в образ, что с некоторых пор мыслил исключительно местными категориями…
Нет, тело, используемое ныне, придется менять. Горько, обидно, да, но таковы уж издержки профессии, избранной в далекой уже юности сознательно и безо всякого принуждения. И стыдно поддаваться эмоциям, когда речь идет о судьбах Галактики.
Все так. Все бесспорно и абсолютно верно. И тем не менее Йигипипу сейчас было немножечко грустно. Имейся у него глаза, он, наверное, позволил бы себе даже всплакнуть.
Что ж! Как и каждый профессиональный разведчик, Йигипип был чуточку сентиментален.
Во всяком случае, утешал он себя, бывшему Носителю не придется жалеть о сотрудничестве. Среди своих соплеменников он прославится как долгожитель, не знающий недугов. Для своей расы он будет лидером, рассудительным и мудрым. Готовясь к разлуке, Йигипип позаботился обо всем, и это было наибольшее, чем мог он компенсировать бесценные услуги, оказанные дорогим симбионтом…
Возможно, кто-то из холодных циников, каковых, к сожалению, немало в рядах нынешней молодежи Корпуса, сказал бы, что плата более чем достаточна и нет никаких оснований комплексовать. Но Йигипип, будучи Несомым старой школы, искренне сожалел, что не способен на большее.
Размышлять на эту тему было попросту невыносимо. И Йигипип приказал себе вернуться к разработке конкретных деталей предстоящего Переселения.
Как странно! Он ведь уже и не рассчитывал на то, что когда-нибудь займется сменой Носителя. Это удел оперативника, каковым он и был практически весь срок службы, а не жалкого наблюдателя, дотягивающего последние секции до полной выслуги на одной из заштатных планетенок!
Ах, циклы, циклы, как же вы неумолимы…
Каких-нибудь несчастных три секции оставалось ему до ухода на персональную и торжественных, со здравицами и подарками от коллег, проводов на Умиротворение, и он вполне обоснованно рассчитывал, что заслужил право отметить окончание служения там, на передовой, где жарко, тяжело и почетно. А эта крохотная, бессмысленная планетка после многих непередаваемо авантюрных операций, успешно осуществленных Йигипипом в сотнях миров, представлялась ему сущим захолустьем.
Да разве ему одному?!
Старинный приятель, некогда немало померцавший вместе с ним и, теперь-то уж что скрывать, любивший время от времени побаловаться вечерним звоном, так и сказал Йигипипу, уведомляя его о новом назначении: «Мы свое-дело сделали, Йиги-юю, мы отработали неплохо, а теперь пускай молодежь покажет, на что способна без нас».
Он улыбнулся, похлопал Йигипипа по плечу (тьфу, напасть!., какое плечо? какая улыбка? Опять местные категории!) и пожаловался на очередные кфлёки младшего отростка своего второго синего поля. Мало того-де, что не мерцает, гаденыш, как полагалось бы в его возрасте, так еще и ходят слухи, что ударился, мерзавец, в вечерний звон.
Каково?
«Перерастет, — сочувственно отозвался Йигипип, — возраст такой. Себя вспомни». И попытался деликатно выяснить у руководящего дружбана, не является ли все-таки столь неожиданный перевод на эту, ну, как же ее, в самом деле, 6087394/510023, своего рода почетной отставкой до срока с сохранением оклада? Он же как-никак оперативник, он способен неплохо показать себя в резидентуре, на худой конец, у него есть некоторый опыт связника, но ; статус наблюдателя?! «Уж извини, дорогой, — сказал Йигипип напрямик, — для профессионала моего уровня — это явное свидетельство недоверия. Но почему?!» Приятель деланно возмутился.
Желтое поле его конвентуализировалось почти до крайних пределов допустимого уровня, сивые протуберанцы реституировали бурый в игреневую крапинку спектр, а иллюминальные показатели каурости тембра внутренних колебаний категорично и неподдельно кфлёкнули. Он был так искренен в отрицании очевидного, как умеют только аппаратчики немалого ранга, и он, глядишь, и преуспел бы, мерцай рядом кто-нибудь помоложе. Но с Йигипипом, отдавшим внешней разведке тридцать семь лучших циклов своего коренного существования, такие штучки никак не проходили.
Хотя с формальной точки зрения придраться было не к чему.
Все приличия, нельзя не признать, были соблюдены, и весь должный политес выказан. Действительно, тот сектор Вселенной, куда направляли Йигипипа, с недавних пор рассматривался как один из наиболее ответственных участков работы их ведомства.
В сущности, виной всему был вульгарнейший недосмотр.
Вот уже многие тысячи циклов раса Чистильщиков, к которой имеет честь принадлежать Йигипип, отвечает перед Мирозданием за здоровье вверенных ее заботам Миров. В большинстве случаев миры-организмы справляются с хворями сами, Чистильщикам остается только наблюдать и фиксировать. Порою тот или иной мир заболевает сильнее обычного. Тогда надлежит мягко и ненавязчиво оказать терапевтическую помощь. Миры не должны погибать, напротив, им следует расти и крепнуть, а повзрослев, помогать стареющему Мирозданию, как делает это раса Йигипипа, тоже не всегда бывшая зрелой и мудрой…
Терапией и занимаются резиденты.
Подчас, к сожалению, возникает нужда в хирургическом вмешательстве. Аккуратном, стерильном и желательно под наркозом. Хотя, если нужно, Чистильщики режут и по живому. Печально? Еще как. Но неизбежно. Увы. Бывает ведь так, что без боли не спасешь организм.
Нетрудно понять, кто стоит за операционным столом.
Разумеется, оперативники.
Нельзя не отметить: такое случается чаще всего с мирами-подростками, самонадеянно считающими себя цивилизованными. Безобидные с виду болезни роста оборачиваются смертельным, неизлечимым недугом. Самый серьезный надзор, само собою, ведется именно за такими тинэйджерами…
А на миры-младенцы Чистильщики до недавних пор не очень-то и оглядывались. Посылали, конечно, наблюдателей присматривать за несмышленышами, но порой обходились и без этой формальности.
А зря.
Потому что именно в одном из периферийных миров-недорослей проявился три десятка циклов назад невинный на первый взгляд воспалительный процесс, никем поначалу не замеченный. А спустя недолгое время злокачественная опухоль, пойдя в рост, выбросила метастазы, опутавшие сгусток совершенно диких планеток, и стала серьезной угрозой для половины цивилизованной Вселенной.
Спешно собранный консилиум решил выжечь дотла раковые клетки. И все уже было готово для операции. Но, к счастью, не успели. Больной организм сумел выстоять. Смог выработать антитела, погасившие разрастание опухоли…
Столь необычное явление не грех было и поизучать. По ходу дела принимая все меры для того, чтобы вспышка ; не повторилась.
Лучшие из лучших сотрудников Корпуса Несомых были направлены в выздоравливающую Галактику. В том числе и Йигипип. Так что, казалось бы, обижаться не на что, разве уж на собственную стариковскую мнительность…
— Алло, алло! — завопили за стеной голосом скорее женским, нежели нормальным. — Вы меня слышите? Седьмой участок, меня хорошо слышно? Это горизбирком! Ну как, у вас все готово? А? Не слышу!
Носитель вздрогнул и замотал головой, собираясь просыпаться. Но Йигипип вновь убаюкал его. Как только он проснется, настанет миг расставания, а миг этот хотелось оттянуть. К тому же Йигипип любил доводить размышления до логического финала.
Мнительность? Кто-то смеет говорить о мнительности?!!
Но почему же, в таком случае, самые интересные, самые перспективные местечки в узловых точках организма Галактики позанимали не заслуженные ветераны ведомства, а только-только закфлёкавшие отростки синих, белых, коричневых и даже, можете себе представить, саврасых полей персон, занимающих известные посты? А?!! Вот что хотел бы спросить у кабинетных начальников Йигипип, будь он менее опытен и надейся получить внятный ответ!
Впрочем, с некоторых пор он перестал изводить себя.
Мироздание справедливо. Анализируя состояние планеты, куда его задвинули, он почувствовал вдруг, что здесь, именно здесь, а не где-то, кажется, начинается процесс, очень напоминающий тот, переполошивший весь Корпус. Саркома вновь набирала силу, но уже не в центре, а на периферии организма.
Пока еще он ни в чем не был уверен. Все эти предположения опирались на одну лишь интуицию. Но интуиция ветерана-оперативника — это, поверьте на слово, очень серьезно. И дай он в верха информацию о своих предчувствиях, можно не сомневаться, спустя миллионную долю цикла здесь, на вверенной ему планете, уже топталась бы комиссия специалистов.
Он должен был проинформировать начальство.
Он, в сущности, просто обязан был сделать это…
А он промолчал.
Йигипип был слишком обижен, чтобы исполнять инструкции. Нет уж! Он сам разберется во всем. И сам сумеет устранить зарождающуюся опухоль. А потом подаст рапорт, в коем вволю поиздевается над теми, кто списывает в расход ветеранов, красу и гордость ведомства…
В смежной комнате вновь стало громко.
— Надя? Надюша?! — обладатель густого прокуренного баса орал, явственно стараясь не срываться на матюки. — Позови Володю, а?!
Бас гулко закашлялся и пару секунд тяжко, с надрывным присвистом прочищал забитые бронхи.
— Володя, привет! Привет, говорю! Слышь, Вован, — бас скомкался, словно трубку прикрыли ладонью, — я со штаба звоню. Не, с этого… с избиркома! Тут это, на Тридцать Первом неладно… Ага… Так ты подошли бригаду, а? Не, ну прошу тебя, путем прошу, пришли, а то полный звездец…
Прокуренный затих и с полминуты молчал. А потом стена вздрогнула.
— Что-о?!! Когда это я за тебя не тянул, братуха? Креста на тебе нет! Ага! Уже есть? Понял. Извиняюсь… — опять десяток секунд невнятного хрипа и цыканья. — Ну при чем тут Сандро? Сандро сам себя под вышак подвел… Да, никто ему помочь не мог, никто, разумеешь? Кент круто нарвался…
Кажется, на глотку брать не выходило, и бас срочно поумильнел.
— Ну что ты, Святославич! Ну послушай, солнышко мое, ну не чужие же… Христом-Богом прошу: высылай парней! Хорошо, хорошо, как скажешь… Забиваем стрелу… Сядем, потолкуем… Лады!
И — радостно, почти без хрипоты:
— Не! Сразу пусть катят на Тридцать Первый… На хера они мне тут, а? Туда, туда… Урны долбаные, наблюдатели тоже… Всех под корень! Что?!
Совсем коротенькое молчание.
— Кого-кого… Тебе лучше знать, кого! Ежели Илюха на ходу, так его и шли, он и один потянет. Или Леху давай… А? Не, Никитича не надо, старый уже Никитич, не тот уже…
Гулкое:
— О! Эт'по понятиям, братан! Не боись, все будет конкретно!..
И грохот трубки, рухнувшей с размаху на рычажки компофона.
Проигнорированный Йигипипом. Но разбудивший Носителя.
Изо всех сил досматривавший последние сны, он вскинулся, оторвал голову от подушки, повел вокруг ничего не понимающими спросонья глазами. И прежде чем начал хоть что-то понимать, Несомый аккуратно взял его сознание под временный контроль.
Мера, безусловно, не очень корректная. Даже очень не.
Но безболезненная. И, между прочим, совершенно необходимая.
Готовясь к такой сложной операции, как Переселение, следует заранее предусмотреть все и обо всем позаботиться. Пустяков тут не бывает. Например: Носитель хочет есть. Дай ему волю, и он отправится завтракать. Завтрак, что это: мелочь или нет? Категорически — НЕТ! Потому что будущий Носитель тоже голоден (Йигипип чувствовал это совершенно отчетливо), но для него никаких завтраков не предвидится. А переход в подсознание голодного тела из подсознания тела сытого в семи случаях из двенадцати кончается неудачей. Если не полным провалом…
Властно подталкиваемый волей Несомого, Носитель двинулся к двери. Прошел по коридору, вежливо здороваясь с мечущимися, как на пожаре, клерками. Спустился по лесенке в холл. Миновал охранника. Легким толчком распахнул дверь и вышел на крыльцо управы.
Теперь все зависело только от профессионализма, профессионализма и еще раз профессионализма. И самую чуточку от везения. Впрочем — Йигипип был в этом твердо убежден, — Носителю опасаться нечего. Носитель, хоть и Туземец, но все же — особа, приближенная к губернатору. Если кто-то и обратит на него внимание, то скорее уступит дорогу, нежели встанет на пути. Такое уже бывало, и не раз. Да и не такой нынче день, чтобы кому-нибудь пришло в голову куражиться над безвредным аборигеном…
Он был прав, опытный и мудрый разведчик Йигипип.
Котлову-Зайцеву было не до куража.
С семи часов утра город сотрясали выборы.
Собственно говоря, все решилось еще на исходе первого часа работы участковых избирательных комиссий, и это со всей очевидностью свидетельствовало о том, что демократия пустила глубокие корни на благодатной почве планеты Валькирия.
Четыре года назад в это самое время (на курантах Администрации стрелки показывали девять двадцать семь) по всему городу, от управы до самых до окраин, гремели баррикадные бои и гвардейцы Его Превосходительства, озлобленно зыркая буркалами, ослепительными на вымазанных копотью лицах, метались по переулкам, агитируя граждан и гражданок не срывать процесс народного волеизъявления. Свистели пули, грохотали взрывы, трещали очереди, рубя и кроша мягкий камень стен, и трупы пострадавших высились в приемных покоях травмпунктов неровными, скользкими, то к дело норовящими рассыпаться штабелями.
Нынче же, как отмечали старожилы, все было совсем иначе. Нет, без эксцессов, конечно же, не обошлось. Гражданское общество не возникает само собой, это кропотливый труд, и за четыре года такие задачи не решаются. От без четверти восемь до четверти десятого утра было сложновато. Да и сейчас еще полыхали вовсю на западной окраине четыре избирательных участка, руководители которых прослыли в народе реакционерами и врагами прогресса, а в бараке окружного агитпункта, заняв круговую оборону, но уже не надеясь уйти живыми, все еще отстреливались от электората активисты Фонда памяти Искандера Баркаша, но в общем и целом обстановка разрядилась.
Разбившись на тройки, губернаторские орлы, поддержанные муниципальной дружиной, обходили дом за домом, мягко напоминая аполитичным обывателям о необходимости исполнения гражданского долга, и группки лиц, имеющих право избирать и быть избранными, заложив руки за голову, поспешали под конвоем к празднично оформленным зданиям, где укрепились избирательные комиссии…
Граждане шли бодро, бойко. Кое-где самые сознательные, лихо отсвистав увертюру, распевали на ходу Гимн Федерации, иные хором затягивали «Думу о Президенте», и все без исключения безбоязненно обсуждали предстоящую процедуру заполнения бюллетеней, то и дело ревниво оглядываясь: как там реагируют на то или иное прозвучавшее имя вежливые автоматчики сопровождения?
Гвардейцы Его Превосходительства непроницаемо улыбались. Вооруженные Силы Федерации, свято блюдя закон, оставались вне политики…
А в центре бурлящей Козы, на площади перед управой, полупьяные мужички в новеньких спецовках, добро-душно переругиваясь, тщательно соскребали с семиугольного щита всю переставшую быть нужной агитацию.
Личным указанием главы Администрации нужной была признана лишь одна кандидатура. Ее и оставили. И вокруг сияющего чистотой щита, украшенного своим одиноким портретом, кружился, захлебываясь неверящим, восторженным и благодарным лаем, некрупный грязно-белый спаниель, лихо встряхивающий при каждом прыжке широким, похожим на пропеллер черным ухом…
И над всей Козою, над тротуарами ее и мостовыми, над «Двумя Федорами», закрытыми на переучет, и над «Денди», не собирающимся закрываться, над площадью Созидателей и крошечным Гуляй-парком, гремел и грохотал, заставляя нервно вздрагивать даже невозмутимые тела, вниз головой висящие на ветвях (четыре года назад, кстати, их было гораздо меньше), металлический рык подполковника действительной службы Эжена-Виктора Харитонидиса:
— Демократию строить, это вам не памперсы кушать! Bсех, кто против плюрализма и общечеловеческих цен-ностей, перестреляю, как собак!
Справедливости ради надо признать, что ликующего под агитационным щитом спаниеля обещание губернатора нисколько не страшило…
Не особенно волновался и Крис Руби. Стоило бы, конечно, пересидеть этот день в номере, не высовываясь на излишне оживленные улицы Котлова-3айцева. Но воскресенье есть воскресенье. И потому, отдав свои голоса единственно достойному кандидату, граждане прямо с избирательных участков галопом мчались к Западной заставе, где уже с десяти часов, невзирая на запрет Администрации, урчала, толкалась и вопила барахолка.
Ни патрули, ни шмыгающие по подворотням боевики Непримиримой оппозиции не причиняли честно отголосовавшим никакого вреда. Наоборот, их пропускали, уважительно отдавая честь. Штампы, проставленные на лбах исполнивших гражданский долг несмываемой черной краской, недвусмысленно свидетельствовали о полнейшей бесполезности данных особей. Голосование еще не завершилось, но какой, скажите на милость, прок в этих проштампованных экземплярах, если дважды в одни руки бюллетени все равно не выдаются?
А вот непомеченного Криса останавливали.
И, между прочим, не единожды.
Сперва — бравые губернаторские ребята в камуфле. Они залегли в отдалении, выставив в сторону Руби-младшего автоматы, и истошными воплями вызвали подмогу. Но и вдевятером, приблизившись, держались на расстоянии, с почтением глядя на серый берет задержанного.
А минут через пять после них, когда Крис решил срезать угол, проскочив через узенькую проходнушку, его дернули небритые хлопцы в зеленых повязках поверх лыжных шапочек, без разговоров накинувшие на шею юристу петлю и лишь потом поинтересовавшиеся политическими воззрениями уважаемого прохожего.
— I don't understand[47], — оба раза ответил Крис, спокойно предъявляя документы. — I am a Conchobar's sitizen[48].
И не спеша уходил прочь, сопровождаемый завистливым шепотком.
Солдатики, правда, попросили у иностранца автограф и закурить, так что полпачки «Мюриэль» как не бывало, зато неформалы из подворотни, погалдев и пожестикулировав, не стали снимать с Руби удавку, и один из них, судя по густоте щетины, признанный вожак, дружелюбно пояснил:
— Бакшиш![49]
Удавка была хоть куда, джинсовая и почти новенькая. Но юриста сейчас интересовало совсем иное. Конкретно: шубка из меха мраморного леопарда. И очень желательно, до пяточек…
Нет-нет, не подумайте худого, Нюнечка ни о чем таком не просила. Она, скромная девочка, наоборот, стеснялась, отказывалась, она даже строго запрещала баловать ее, ведь милый Крисочка и так тратит на нее, свою Нюнечку, слишком много денежек… и ничего ей больше не надо, говорила она, пусть лучше ножки совсем замерзнут зимой… такие красивые ножки, правда, Крисик?.. погрей их, хороший мой… И он целовал эти ножки, действительно, очень красивые, всю ступню, пальчик за пальчиком, и выше, твердо решив, что не будет слушать Нюнечку, а поступит решительно, по-мужски: возьмет и подарит ей шубку, именно такую, о какой она мечтает вслух, когда спит, из мраморного леопардика! Потом, конечно, Нюнечка поругает его за расточительность, но сделанного не вернешь: ей придется смириться с тем, что у нее есть шубка, что ее мужчина, кормилец и добытчик, без всяких просьб принял решение и воплотил его в жизнь и что теперь ее нежные ножки не будет мерзнуть зимой…
Крис, честно говоря, не знал в точности, бывают ли вообще зимы на Валькирии, и вовсе не собирался засиживаться здесь до зимы, но все равно был уверен, что поступает правильно. Ведь три дня назад Нюнечка, краснея, призналась, что любит его, и они стали мужем и женой, хотя пока что и невенчанными, но это же всего лишь формальность, ничего не значащая, если двое по-настоящему любят друг друга… И разве его Нюнечка не заслужила такого свадебного подарка, прелестного и совсем не дешевого?
За прошедший месяц Крис открыл в Нюнечке не только несчастную девочку, но и удивительного человека — цельного, твердого, не умеющего прощать зла и жестокости. Когда злобная извергиня-мать появляется под окнами «Денди» — а это происходит ежедневно — и делает вид, что плачет, Нюнечка даже не выходит к ней. Она сидит и музицирует на украшенной перламутром фисгармонии, подарке Крисочки, не обращая никакого внимания на фальшивые, хотя и очень искусные рыдания там, на улице. И Крис вполне солидарен со своей маленькой женушкой, но ему приходится надевать наушники, потому что негодяйка Люлю подчас хнычет очень жалобно…
Черт побери, скорее бы уже пришел этот проклятый рейсовик! Какого хрена он задерживается? И почему никто не может дать по этому поводу хоть сколько-нибудь убедительные разъяснения? Даже чины из планетарной Администрации на все вопросы о причинах опоздания рейсовика пожимают плечами, говорят, что не в курсе и (юрист Руби может довериться своему чутью), как ни странно, кажется, не лгут…
Руби-младшему уже люто осточертела эта планета, этот город, эта завывающая под окнами Людмила Александровна. Он все больше и больше завидовал профессору Баканурски, счастливцу, улетевшему месяц назад. Теперь Анатоль Грегуарович, веселый и довольный, гуляет по тенистым аллеям под руку с анонимным меценатом и рассуждает о народном творчестве, а он, Кристофер Руби-младший, застрял в этом болоте, да еще и с женой! А кредов на карте день ото дня становится отнюдь не больше, а, к сожалению, все меньше и меньше, и гонорар, уже переведенный на его счет, никак не получить, потому что отделения «ССХ-Банка» на Валькирии нет, и если вдруг…