Страница:
Марукин всплеснул руками:
— Так это же понятно! От такой нечисти честных людей ограждаем, защищаем… Это же понятно, что…
Следователь решил прекратить беседу:
— Ладно, Юрий Аркадьевич. Спасибо за сочувствие. Но мне чего-то не хочется с утра пораньше разговоры разговаривать. Дело делать надо.
— Все, растворяюсь… — Марукин поднялся и спиной попятился к двери. В дверь зашел охранник, на которого наскочил Марукин. Оба охнули и разошлись. Охранник обратился к следователю:
— Разрешите доложить, Григорий Тимофеевич?
— Слушаю, Василий.
— Смотритель готов все рассказать. Просит, чтоб его немедленно допросили.
Следователь внимательно пронаблюдал за реакцией Марукина, на лице которого отразилась крайняя степень изумления. Марукин был хорошим актером, ему многое удавалось.
Расстроенный Леша громко постучал в дверь:
— Маша! Открой! Маша, ты обязательно должна меня выслушать!
Дверь открылась, и на пороге возникла Зинаида:
— Ты чего здесь расшумелся? — сурово спросила она.
— Зинаида Степановна, здравствуйте! Мне срочно нужна Маша!
— А ты ей не нужен, — холодно ответила Зинаида.
— Но почему?
Зинаида уперла руки в боки:
— Как будто ты сам не знаешь!
— Это вы ничего не знаете! И не надо кричать на меня, не разобравшись! — возмутился Леша.
— Знаешь что, милый. Разбираться с тобой мне уже вот как надоело! — Зинаида жестом показала: по горло.
— Тогда пустите меня к Маше!
— Не пущу! — Зинаида стояла скалой.
— Я обязательно должен с ней поговорить!
— Уходи домой, Алеша. Все, хватит. Уходи!
— Но Маша… — Леша попытался возразить.
— Маша видеть тебя не хочет!
Алеша перевел взгляд на окно Машиной комнаты. Занавеска на окне резко закрылась. Зинаида зашла в дом, попыталась прикрыть дверь, но Алеша решительно вошел за ней следом. Зинаида обернулась к Алеше:
— Ты что, русского языка не понимаешь? Я же тебе сказала, что Маша с тобой не хочет разговаривать!
— Тогда вы выслушайте меня. Прошу вас. Зинаида махнула рукой:
— А мне это тем более не нужно, Алеша. Не нужно, не нужно… Уходи!
— Но я ведь ни в чем не виноват! — взмолился он. Зинаида закрыла уши руками:
— Все, все, я ничего не хочу слышать. Леша начал говорить громче:
— Случилось недоразумение, Зинаида Степановна! Просто дикое недоразумение!
Маша и Сан Саныч стояли около полуоткрытой двери и подслушивали разговор Зинаиды и Алеши.
— Ты слышишь, Сан Саныч? — шепотом сказала Маша.
— Так, может быть, выслушаешь парня? — спросил тот.
Маша отрицательно покачала головой:
— Зачем он бабушку обманывает? Я же все своими глазами видела!
Зинаида отняла руки от ушей:
— Алеша, ну что ты такой непонятливый. Если тебя не хотят видеть и слышать, разве можно так навязываться? Иди домой, Алеша. Там тебя… близкие люди ждут, А у нас… своя жизнь. Иди, Алеша!
Леша упрямо стоял на своем:
— Вы не можете выгнать меня просто так, не выслушав!
— Могу, — возразила Зинаида. Сан Саныч уговаривал Машу:
— Маша, ты же знаешь эту Катю. Может быть, и не было того, о чем ты думаешь.
Решившись, Сан Саныч вышел из комнаты, и Маша, подумав несколько секунд, направилась за ним. Зинаида и Алеша продолжали спор.
— Нет, нет и еще раз нет! Ни с какой Машей ты сейчас разговаривать не будешь! — говорила Зинаида.
В кухню зашел Сан Саныч, и Зинаида повернулась к нему:
— Нет, я так не могу! Саня, может быть, ты уговоришь этого упрямого молодого человека уйти отсюда?
— И не подумаю, — возразил Сан Саныч. Зинаида, опешив, уставилась на него.
— Я считаю, что Машенька сама должна решить, разговаривать ей с Алешей или нет.
На кухню зашла Маша и обвела всех строгим взглядом. Зинаида обратилась к Сан Санычу:
— Ты что, хочешь, чтобы он ей снова голову задурил?
— Задурит или не задурит — не наше с тобой дело, Зинаида. А выслушать Алешу тебе, Маша, я думаю, стоит.
Маша и Алеша встретились взглядами. Сан Саныч, пользуясь паузой, взял Зинаиду за рукав и увел ее с собой. Маша и Алеша продолжали молча смотреть друг на друга. В Машином взгляде читались обида и боль, в Алешином — сочувствие и любовь.
— Маша, я очень сожалею, что наш с тобой вчерашний вечер сорвался…
— Просто сожалеешь? — переспросила она.
— Не просто сожалею. А очень сожалею. Поверь мне.
Маша покачала головой:
— Мне трудно поверить тебе, Алеша, после всего того, что я видела.
— Маша, то, что ты видела, это совсем не то, что ты подумала! — взмолился он.
— А что мне было думать? Я пришла, рядом с тобой Катя, вы оба в постели, ты раздет, она в твоей рубашке, ты пьян…
— Я не был пьян! Маша, выслушай меня, — воскликнул Леша.
— Тем лучше. Вернее, тем хуже… Как она оказалась в твоей комнате в тот вечер, когда мы… когда ты… ждал меня?
— Я ждал тебя, поэтому оставил входную дверь открытой, — начал объяснять Леша.
— И впустил ее в квартиру?
— Я не впускал! Она сама пришла! — Леша почти закричал.
— Сама пришла! — Маша передразнила его. — А ты здесь ни при чем?
Маша говорила с дрожью и слезами в голосе, она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.
— Я хочу быть последовательным и честным. Послушай. Катя пришла неожиданно. Она, видимо, искала Костю. Она предложила мне выпить по бокалу вина, чтобы проститься с прошлым и остаться друзьями. Я ведь против конфликтов, ты знаешь…
— Любой ценой?
Алеша опустил голову, и Маша жестко продолжила:
— Значит, таким образом ты прощался со своим прошлым, да?
Алеша подошел к Маше, протягивая руки, но Маша отстранила их. Леша предпринял еще одно попытку:
— Маша! Катя хотела с тобой и со мной помириться, забыть все старые обиды. А потом… потом мне стало плохо… я не знаю почему…
— Да, я видела. Так плохо, что ты оказался с ней в одной постели! — Маша повысила голос.
— Маша! Я был в тот момент в постели, потому что мне стало плохо с сердцем.
— Я тебе не верю! —,резко ответила Маша.
— Маша, я понимаю, ты злишься, потому что тебе сейчас очень больно. Но поверь — мне в тысячу раз хуже и больнее! Я прошу тебя выслушать меня спокойно до конца, а только потом принимать решение.
К ним решительным шагом вошла Зинаида и загородила Машу от Алеши:
— Все, Алеша, хватит! Не надо никаких решений! От тебя одни неприятности! Уходи!
Вошел и Сан Саныч, остановившись около порога.
— Все, хватит, поговорили! — бушевала Зинаида. Леша выкрикнул:
— Нет, не хватит! — он сделал шаг в сторону, чтобы видеть Машу, ее глаза. — Маша, у меня был сердечный приступ, я не мог ни рукой, ни ногой пошевелить. Я допускаю, что Катя могла воспользоваться ситуацией… Но я почти ничего не помню… был туман перед глазами. Только помню, что ты закричала и сразу убежала…
— А что, оставаться и смотреть на это безобразие? — не унималась Зинаида.
Сан Саныч из-за спины Алеши поинтересовался:
— А отчего, Лешка, у тебя внезапно приступ случился? Вроде же не беспокоило сердце…
— Я сам не знаю, — обернулся к нему Леша.
— Может быть, об этом нам всем нужно крепко подумать. А не нападать друг на друга, — предложил Сан Саныч.
Маша возразила:
— Нет. Алеша просил, чтобы я выслушала, так я слушаю. Алеша, ты сказал, что случайно она прошла в дом. В твою комнату она пришла так же случайно…
Леша закивал:
— Ну конечно! Двери были открыты, я услышал стук каблуков, думал, что это ты…
— Я без каблуков хожу, — заметила Маша.
— Не знаю… Но я подумал… — смутился Леша.
— Не слишком ли много случайностей, Алеша? — смотрела ему прямо в глаза Маша. Зинаида отошла в сторону и уперла руки в боки:
— Да! Не слишком ли много, Алеша, этих… случайностей?
— В тот час, когда мы должны были оказаться вдвоем, в дом пришли и твоя бывшая невеста, и твоя мама. Не много ли гостей? — продолжала Маша.
Леша спохватился:
— Да, мама! Она тебе все и подтвердит! Она вызывала «скорую помощь», она… если ты мне не веришь, может быть, ты моей маме поверишь?
— Сложно, конечно. Но я подумаю, — повернувшись, Маша ушла в свою комнату.
Алеша несколько секунд медлил, а затем, сорвавшись, выбежал из дома. Зинаида устало села за стол, Сан Саныч неловко топтался рядом с ней. Маша снова появилась, волосы ее были заплетены в косичку. Сан Саныч неловко пошутил:
— Девчонки, вы это… как две бабы Яги, ей-богу.
— Спасибо, Саня, на добром слове. Иди-ка ты лучше… кусты подвяжи.
— Что? Какие кусты… — уставился он на нее.
— Ну, не кусты, я не знаю… Мне с Машей нужно поговорить, — Зинаида вздохнула.
Сан Саныч махнул рукой и вышел. Маша твердо сказала:
— Бабушка, я не хочу уже об этом разговаривать. Я сама во всем разберусь.
— И как ты, интересно, собираешься разбираться? — спросила та.
— Схожу к Полине Константиновне, — объяснила Маша.
Зинаида всплеснула руками:
— И ты еще пойдешь к ним? После всего, что произошло?
— Бабушка, может быть, Сан Саныч прав. Может быть, я поняла все не так, как было на самом деле.
Зинаида покачала головой:
— Маша, когда ты повзрослеешь и проявишь характер! Сколько можно бегать за этим Лешей от него тебе столько неприятностей было. Неужели мало?
— Это в последний раз, — пообещала Маша. Маша ушла, а Сан Саныч зашел в дом, занося Алешин чемодан. Зинаида всплеснула руками:
— Что это? Я не поняла! Он не взял свои вещи?
— Не взял, — кивнул Сан Саныч.
— И куда ты теперь это тащишь? Я же сказала — Алеша здесь не будет жить!
— Это еще бабка надвое сказала… — пробурчал Сан Саныч.
— Какая бабка? — Зинаида грозно привстала. Сан Саныч ретировался:
— Все, понял. Не спорю. А чемодан Лешкин отнесу в нейтральные воды.
— Не поняла, — Зинаида вскинула брови.
— Так я понимаю, что чердак теперь — снова ничья территория, — объяснил Сан Саныч.
— Саня!
Сан Саныч, не обращая на нее внимания, направился на чердак.
— Я не считаю, что Маша и Алеша расстались навсегда!
— Имей в виду, вчерашние фокусы тебе даром не пройдут! — предупредил Буряк.
Смотритель усмехнулся:
— Да я понял уже, Григорий Тимофеевич.
— И когда ты это понял? Смотритель невесело вздохнул:
— Ночь была длинная. Было время подумать. Не удумал ничего лучшего, как всю правду тебе рассказать, Григорий Тимофеевич.
Следователь напомнил:
— Имей в виду, еще раз какие-нибудь… сказки напишешь, я тебя сам, своими руками… До конца жизни в камере мемуары писать будешь!
Смотритель иронично смерил его взглядом:
— Ух ты. А я думал, ты человек интеллигентный, Григорий Тимофеевич.
— Вывел ты меня из терпения, Михаил Макарович. Вывел окончательно! — поднялся тот.
— Ладно! Кто старое помянет, тому глаз вон!
— Хватит пустых разговоров! Есть что сказать — говори. Нечего — отправлю тебя назад, в камеру. А потом…
— Погоди, погоди. Я же все понимаю. И то, что ты мне эту штуку показал, — смотритель кивнул на сейф, — пыльную и страшную, понимаю, что она против меня работает.
— Конечно. Зато на меня. То есть на закон, — веско сказал следователь.
— Я готов давать показания про находку.
— Дать показания по делу о пропавшем профессоре Сомове, — уточнил следователь.
Родь пожал плечами:
— Я не знаю, как оно у вас называется, это дело. Профессора или доктора наук. Мне не важно. Мне важно рассказать про себя.
Да, и в первую очередь — как этот рюкзак оказался в твоем доме, Михаил Макарович. И не просто в твоем доме — в тайнике, который ты сделал, чтобы в прямом смысле слова замуровать улики!
— Только знаешь чего я опасаюсь, Григорий Тимофеевич? — спросил смотритель.
— Ты чего-то опасаешься? — Следователь удивленно поднял брови.
— Да. Я сейчас тебе все расскажу, а ты подкинешь мне еще какие-нибудь улики, до кучи, так сказать, обвинишь меня во всех смертных грехах, и буду я отвечать и за свои проступки, и за чужие…
— Об этом можешь не,, волноваться. Я во всем разберусь тщательно.
. — Нет, я тебе не верю. Потому что ты меня ненавидишь, — покачал головой смотритель. Следователь подтвердил:
— Да, не люблю я тебя, Михаил Макарыч, ты прав. Но я тебя уверяю, что личные чувства не помешают выполнить свой гражданский и служебный долг.
Смотритель отмахнулся:
— Я не рыцарь, чтобы слову верить. Да и ты… не граф. Я предлагаю другой вариант общения. Я отдаю тебе в руки все, что у меня есть в доме. Все, что ты посчитаешь уликами. А потом тебе все расскажу, как на духу… Но это произойдет только в том случае, если будут понятые и все происходящее будут снимать на камеру.
— Публичный обыск и публичное признание, — понимающе кивнул следователь.
— Да, именно!
Буряк, подумав, ответил:
— Не вижу резона отказывать тебе в этой просьбе… Но это лишь утроит внимание к твоей персоне, Родь.
Смотритель пожал плечами: мол, этого-то я не боюсь.
— Уведите заключенного! — крикнул в коридор следователь.
У порога смотритель оглянулся:
— Ты подумай, Григорий Тимофеевич, подумай! Через некоторое время в камеру к смотрителю пришел Марукин. Он убедился, что его никто не подслушивает, и спросил:
— Ну, что?
— Мне кажется, он клюнул.
— Это хорошо, — обрадовался Марукин. Родь шепотом продолжал:
— Теперь слушай. Передай Леве, чтобы действовал по плану Б. Когда все случится — а про время он от тебя узнает — пусть ждет меня у северного входа. Деньги, документы, смена одежды. Ясно?
— А в себе-то ты уверен? Что все получится? Ведь бежать таким образом — тройной риск.
Смотритель усмехнулся:
— А мне нечего терять, поэтому я ничего не боюсь. Марукин недоверчиво посмотрел на него:
— Так уж и нечего? А деньги?
— Деньги для тебя стимул, Юра. А мне нужно восстановить справедливость. Ладно, я тут написал Леве — передай сегодня же. — И смотритель протянул листок Марукину. Марукин взял листок, понимая, что сложная игра, которую он затеял, продолжается.
Поразмыслив, Полина все-таки решила, что Катя была вместе с Алешей не случайно. Она поделилась своими сомнениями с Буравиным:
— Виктор, я хочу тебе сказать одно: твоя дочь подстроила, организовала отвратительную ситуацию. Она рассорила Машу и Алешу.
— Ты говоришь о ней, как о законченной интриганке! — отмахнулся Буравин.
Полина настаивала:
— Я не знаю, законченная она или начинающая, но ведет себя Катя отвратительно. Мало она сталкивала нас всех лбами в прошлом. Но сейчас… сейчас ее поведение выходит за рамки дозволенного!
— Подожди, остынь, — попросил Буравин. — Давай не будем вспоминать все прошлые Катины грехи. Лучше сконцентрируемся на настоящем. Только так я смогу во всем разобраться и помочь детям.
— Хорошо… Я расскажу тебе все, что знаю. Машу я встретила на улице, она убегала вся в слезах. И Алешка говорит, что теперь не знает, как все исправить! Но он-то считает случившееся недоразумением. А я уверена, что все было подстроено специально.
Буравин посмотрел на нее строго:
— Что специально? Сердечный приступ?
— Ну, нет… Приступ придумать невозможно. Хотя довести человека до стресса… я не знаю. Я только знаю одно — не просто так и не случайно Катерина оказалась в квартире, где Алешка собирался побыть с Машей.
Буравин хмуро напомнил: — Я же пообещал, что разберусь.
— И чем скорее это произойдет, тем лучше. Буравин не стал возражать, он взял в руки телефон и набрал номер:
— Алло! Катя, мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по телефону. Зайди ко мне обязательно. Я денег тебе с мамой дам.
Катя стояла с веником и ворохом лепестков, превратившихся в горку мусора:
— Зачем, папа? Мне сейчас не до встреч. Нет настроения.
— Надо. Я сказал — надо. Обязательно.
— Но зачем? Ты можешь сказать по-человечески?
— Во-первых, я передам деньги маме. Во-вторых… нам надо поговорить.
— Именно сейчас?
— Немедленно!
Вскоре Катя была на месте: Полина и Буравин услышали звонок — и Буравин пошел открывать. Вернулся он с Катей. Полина демонстративно ушла в другую комнату, сухо кивнув Кате.
— Здравствуйте! Не очень-то приветлива со мной Полина Константиновна! — поджала губы Катя.
— Здравствуй, дочь. Полина имеет на то основания. Катя дернула плечом:
— Ладно, я знаю, что она меня не любит! И не хочу переживать по этому поводу. Давай деньги, и я побежала!
— Подожди. Я хочу узнать, что произошло вчера у Алексея?
— Тебе, наверное, Полина Константиновна все рассказала, — холодно ответила дочь.
— А я хочу услышать твою версию, — настаивал Буравин.
Катя пожала плечами:
— Алеше стало плохо. Я ему помогала прийти в себя.
— Плохо — отчего? Что перед этим произошло?
— Я не знаю. Но я видела, что у него был внезапный сердечный приступ, — ответила Катя, — и все. А почему ты меня допрашиваешь, как врага?
Буравин глядел ей прямо в глаза:
— Потому что у меня есть информация, что ты специально воспользовалась приступом Алеши, чтобы Маша уличила его в измене. Признайся, так?
Катя пустила в ход свои незаурядные актерские способности, она приняла вид оскорбленной невинности:
— Ой, я не знаю, как это смотрелось со стороны. Но пойми, папа, когда человеку плохо, бросаешься ему помогать и совершенно не думаешь, как это смотрится со стороны! В конце концов, искусственное дыхание рот-в-рот, которое делают утонувшему, тоже можно принять за поцелуй.
— И ты что, делала Алеше искусственное дыхание? Катя продолжала свою игру:
— Не издевайся! Нет, конечно… Но я… могла позволить себе какие-то вольности. Расстегнула ему рубашку, например… Но только для того, чтобы ему было чем дышать! Чтобы обеспечить свежий воздух! Или я об этом тоже должна была спрашивать Машу? А Машу, как будущего врача, совершенно не красит тот факт, что она сбежала от больного!
— Вот это ты уже зря сказала. Как же ты похожа на свою мать! — осадил ее Буравин.
Катя возмущенно воскликнула:
— Ты что, не веришь мне? Или со мной ты тоже развелся? Мне, родной своей дочери, ты не веришь! Эх ты, папа!
Буравин угрюмо смотрел на нее:
— Я бы тебе поверил, но есть еще один свидетель событий. Его мнение ты не хочешь послушать? Полина! Можно тебя на минуту? — позвал он, и в комнату вошла Полина.
— Катя, и ты, и я знаем правду, — сказала она. — Мне кажется, что сейчас еще не прошел момент, когда все можно исправить. Ты попыталась все разрушить между Алешей и Машей. И ты же должна теперь все исправить.
— Я не понимаю, Полина Константиновна, что вы от меня хотите! — Катя притворно удивилась.
Полина посмотрела ей в глаза:
— Прекрасно понимаешь. Ты оказалась в Алешином доме не случайно, я еще не знаю, что ты сказала Маше, отчего бедная девочка убегала, не видя дороги!
— Я сказала? — взвилась Катя. Полина отмахнулась:
— Сказала, сделала… Катя, я думаю, что сейчас тебе не оправдываться нужно, а искать выход из положения. Эх, как тебе не стыдно! Ведь ты потом сама будешь раскаиваться, но будет поздно. Я понимаю, Маша тебе не нравится. Это девушка, как ты считаешь, не твоего круга. Но ведь Алеша — брат твоего жениха, Кости. Как, кстати, Костя относится к тому, что ты прибегаешь вечером к Алексею? Мне кажется, ты уже играла в эту игру, девочка. Тогда было все с точностью до наоборот. А теперь… Тебе не кажется, что ты чересчур увлеклась этой игрой?
— Не делайте из меня виноватую! Вышло недоразумение! — закричала Катя.
— Пусть. Но результатом твоего недоразумения стал разрыв Маши с Алешей. И будет правильно, если ты их и помиришь.
— Я? Да что вы говорите! Полина твердо повторила:
— Да, Катя. Ты должна пойти к Маше и все ей объяснить, рассказать, как было на самом деле.
Буравин подключился к разговору:
— Ты должна это сделать, дочка.
— Я — к Маше? Вы что, хотите, чтобы я пошла к этой Маше и уговаривала ее не сердиться на Алешу? Нет, ни за что!
— Но если ты считаешь себя правой, тебе не сложно будет рассказать Маше, как все произошло, — сказала Полина.
Катя возмутилась:
— Именно потому, что я считаю себя правой, я не намерена оправдываться и доказывать… что я не верблюд!
— Тогда мне придется поговорить с Костей. А он — попытается все объяснить брату, — вздохнула Полина.
Катя задыхалась:
— Да вы… да вы… Полина Константиновна, да вы сами своих родных сыновей друг с другом лбами сталкиваете!
— Да, Полина. Костю, мне кажется, сюда вмешивать не нужно. — Буравин поддержал дочь.
— Как хотите, господа Буравины. Но я не намерена беречь нервы одного сына, когда второй теряет покой, здоровье и любимую девушку!
Катя подняла брови:
— Да я-то тут при чем! Не я вашего Лешу с Машей знакомила, и не я должна их мирить! Ясно?
— Ой, не кричи, пожалуйста, так громко, — попросил Буравин.
Катя начала рыдать:
— Как не кричи! Если самые близкие люди… если ты, отец, мне не веришь! Если ты обманываешь меня! Ты же обманом меня сюда зазвал.
— Как это? — переспросил Буравин.
— А так! Сказал, что маме надо деньги передать, а сам… — захлебывалась слезами Катя.
Буравин сухо ответил:
— Деньги — это без разговора. — И он потянулся за кошельком.
— Да не нужны нам с мамой твои деньги! И ты не нужен! Как-нибудь проживем без твоих подачек! И без твоих близких, которые сами между собой разобраться не могут, а нас виноватыми делают!
— Не обобщай. Кого — вас? — остановил ее Буравин.
— Ты же сам сказал, что я — вылитая мама! Что, это так ужасно, да? — Катя, плача, закрыла лицо руками. Буравин нерешительно шагнул к дочери, чтобы ее утешить. Обернувшись на Полину, он увидел, как она смотрит на него насмешливым взглядом: она в этот спектакль не верила. Буравин заколебался: с одной стороны, ему хотелось утешить страдающую дочь, с другой — его останавливал колючий взгляд Полины.
— Может быть, действительно, у нас лучше получится все объяснить ребятам? Тебя они, Поля, обязательно послушают, — предложил он.
Катя отняла руки от лица:
— Да! И передайте им, пожалуйста, что они меня абсолютно не интересуют, ни тот, ни другой! И пусть Маша и Алеша обходят меня за километр! Пусть сами разбираются со своими приступами, болезнями и ссорами!
И дернув плечиком, Катя ушла, громко хлопнув дверью.
— Виктор, скажи, ну почему наши дети несчастливы? Почему они не могут помириться? И почему Катя все время мешает жить Алеше?
Буравин постарался ее утешить:
— Полина, не отчаивайся. Успокойся. Полина покачала головой:
— Не могу. Мне кажется, тебе надо быть с Катериной построже.
— Сейчас это довольно трудно. Она и так переживает из-за моего ухода. А я не хочу навсегда потерять контакт с родной дочерью.
Полина удивленно смотрела на него:
— Разве строгое отношение отменяет любовь? Пусть Катя знает, что ты любишь ее, заботишься о ней. И конечно, спрашиваешь с нее строго, по-отцовски!
— Наши дети в таком возрасте, когда родителей уже не слушаются.
— Но можно же внушить… — начала было Полина, но Буравин ее перебил:
— Скажи честно, ты многое можешь внушить своим сыновьям?
Полина осеклась, затем растерянно продолжила:
— Но они же выступают друг против друга!
— Это пока. Я надеюсь, что это временное явление. Полина покачала головой:
— Виктор, я тебя не понимаю! Я не могу понять твоей… отстраненной позиции. Нам надо помочь нашим детям. Если они запутались — распутать.
— Ты так говоришь, словно им по пятнадцать лет!
— Чуть больше. Ну и что? — Полина пожала плечами.
— А то, что они сами уже скоро будут родителями. И каждый раз быть буфером в их конфликтах как-то смешно!
— Это тебе смешно. А мне плакать хочется, — вздохнула Полина.
Буравин продолжал уговаривать:
— Пойми, Полина, мы не можем сейчас повлиять на них, потому что сами являемся для них… не самым лучшим примером. Ты же сама говорила: в первую очередь дети должны принять факт, что у нас с тобой все серьезно, навсегда.
Полина испуганно спросила:
— Ты хочешь сказать, что, соединившись, мы разрушили свои семьи и утратили влияние на собственных детей?
Буравин устало покачал головой:
— Не я так говорю. Это ты так интерпретируешь. Я хочу сказать, что ты уличаешь Катерину в том, что она пришла в гости к своему бывшему жениху, тогда как ходишь в гости к своему бывшему мужу.
Полина вскинула голову:
— Виктор! Но мы же с тобой договорились! Я пошла туда с твоего ведома!
— С моего вынужденного согласия. Но по собственной инициативе, — возразил Буравин.
— Но Алешка… — напомнила Полина. Буравин кивнул, соглашаясь:
— Да, слава Богу, ты там оказалась. Но подумай сама еще вот о чем: как Катя могла истолковать твой визит в дом Бориса? И как они со своей матерью могли это расценить?
— Если хочешь знать, мне плевать, что подумала обо мне Таисия! Я ходила к Борису потому, что он мне не посторонний человек! — возмутилась Полина.
— Хорошо же ты сказала! Моя бывшая жена — на нее можно плевать. А твой бывший муж — не посторонний человек. Между прочим, они оба с нами связаны навсегда. Таисия — мать моей дочери. Самойлов — отец твоих сыновей.
— Так это же понятно! От такой нечисти честных людей ограждаем, защищаем… Это же понятно, что…
Следователь решил прекратить беседу:
— Ладно, Юрий Аркадьевич. Спасибо за сочувствие. Но мне чего-то не хочется с утра пораньше разговоры разговаривать. Дело делать надо.
— Все, растворяюсь… — Марукин поднялся и спиной попятился к двери. В дверь зашел охранник, на которого наскочил Марукин. Оба охнули и разошлись. Охранник обратился к следователю:
— Разрешите доложить, Григорий Тимофеевич?
— Слушаю, Василий.
— Смотритель готов все рассказать. Просит, чтоб его немедленно допросили.
Следователь внимательно пронаблюдал за реакцией Марукина, на лице которого отразилась крайняя степень изумления. Марукин был хорошим актером, ему многое удавалось.
* * *
Зинаида на чердаке собирала Алешин чемодан. Она швыряла вещи с таким настроем, словно вымещала на них старые обиды на всех мужчин на свете. Дело спорилось так, что когда Леша подошел к дому Никитенко, у двери, на пороге, его ждал собранный чемодан.Расстроенный Леша громко постучал в дверь:
— Маша! Открой! Маша, ты обязательно должна меня выслушать!
Дверь открылась, и на пороге возникла Зинаида:
— Ты чего здесь расшумелся? — сурово спросила она.
— Зинаида Степановна, здравствуйте! Мне срочно нужна Маша!
— А ты ей не нужен, — холодно ответила Зинаида.
— Но почему?
Зинаида уперла руки в боки:
— Как будто ты сам не знаешь!
— Это вы ничего не знаете! И не надо кричать на меня, не разобравшись! — возмутился Леша.
— Знаешь что, милый. Разбираться с тобой мне уже вот как надоело! — Зинаида жестом показала: по горло.
— Тогда пустите меня к Маше!
— Не пущу! — Зинаида стояла скалой.
— Я обязательно должен с ней поговорить!
— Уходи домой, Алеша. Все, хватит. Уходи!
— Но Маша… — Леша попытался возразить.
— Маша видеть тебя не хочет!
Алеша перевел взгляд на окно Машиной комнаты. Занавеска на окне резко закрылась. Зинаида зашла в дом, попыталась прикрыть дверь, но Алеша решительно вошел за ней следом. Зинаида обернулась к Алеше:
— Ты что, русского языка не понимаешь? Я же тебе сказала, что Маша с тобой не хочет разговаривать!
— Тогда вы выслушайте меня. Прошу вас. Зинаида махнула рукой:
— А мне это тем более не нужно, Алеша. Не нужно, не нужно… Уходи!
— Но я ведь ни в чем не виноват! — взмолился он. Зинаида закрыла уши руками:
— Все, все, я ничего не хочу слышать. Леша начал говорить громче:
— Случилось недоразумение, Зинаида Степановна! Просто дикое недоразумение!
Маша и Сан Саныч стояли около полуоткрытой двери и подслушивали разговор Зинаиды и Алеши.
— Ты слышишь, Сан Саныч? — шепотом сказала Маша.
— Так, может быть, выслушаешь парня? — спросил тот.
Маша отрицательно покачала головой:
— Зачем он бабушку обманывает? Я же все своими глазами видела!
Зинаида отняла руки от ушей:
— Алеша, ну что ты такой непонятливый. Если тебя не хотят видеть и слышать, разве можно так навязываться? Иди домой, Алеша. Там тебя… близкие люди ждут, А у нас… своя жизнь. Иди, Алеша!
Леша упрямо стоял на своем:
— Вы не можете выгнать меня просто так, не выслушав!
— Могу, — возразила Зинаида. Сан Саныч уговаривал Машу:
— Маша, ты же знаешь эту Катю. Может быть, и не было того, о чем ты думаешь.
Решившись, Сан Саныч вышел из комнаты, и Маша, подумав несколько секунд, направилась за ним. Зинаида и Алеша продолжали спор.
— Нет, нет и еще раз нет! Ни с какой Машей ты сейчас разговаривать не будешь! — говорила Зинаида.
В кухню зашел Сан Саныч, и Зинаида повернулась к нему:
— Нет, я так не могу! Саня, может быть, ты уговоришь этого упрямого молодого человека уйти отсюда?
— И не подумаю, — возразил Сан Саныч. Зинаида, опешив, уставилась на него.
— Я считаю, что Машенька сама должна решить, разговаривать ей с Алешей или нет.
На кухню зашла Маша и обвела всех строгим взглядом. Зинаида обратилась к Сан Санычу:
— Ты что, хочешь, чтобы он ей снова голову задурил?
— Задурит или не задурит — не наше с тобой дело, Зинаида. А выслушать Алешу тебе, Маша, я думаю, стоит.
Маша и Алеша встретились взглядами. Сан Саныч, пользуясь паузой, взял Зинаиду за рукав и увел ее с собой. Маша и Алеша продолжали молча смотреть друг на друга. В Машином взгляде читались обида и боль, в Алешином — сочувствие и любовь.
— Маша, я очень сожалею, что наш с тобой вчерашний вечер сорвался…
— Просто сожалеешь? — переспросила она.
— Не просто сожалею. А очень сожалею. Поверь мне.
Маша покачала головой:
— Мне трудно поверить тебе, Алеша, после всего того, что я видела.
— Маша, то, что ты видела, это совсем не то, что ты подумала! — взмолился он.
— А что мне было думать? Я пришла, рядом с тобой Катя, вы оба в постели, ты раздет, она в твоей рубашке, ты пьян…
— Я не был пьян! Маша, выслушай меня, — воскликнул Леша.
— Тем лучше. Вернее, тем хуже… Как она оказалась в твоей комнате в тот вечер, когда мы… когда ты… ждал меня?
— Я ждал тебя, поэтому оставил входную дверь открытой, — начал объяснять Леша.
— И впустил ее в квартиру?
— Я не впускал! Она сама пришла! — Леша почти закричал.
— Сама пришла! — Маша передразнила его. — А ты здесь ни при чем?
Маша говорила с дрожью и слезами в голосе, она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.
— Я хочу быть последовательным и честным. Послушай. Катя пришла неожиданно. Она, видимо, искала Костю. Она предложила мне выпить по бокалу вина, чтобы проститься с прошлым и остаться друзьями. Я ведь против конфликтов, ты знаешь…
— Любой ценой?
Алеша опустил голову, и Маша жестко продолжила:
— Значит, таким образом ты прощался со своим прошлым, да?
Алеша подошел к Маше, протягивая руки, но Маша отстранила их. Леша предпринял еще одно попытку:
— Маша! Катя хотела с тобой и со мной помириться, забыть все старые обиды. А потом… потом мне стало плохо… я не знаю почему…
— Да, я видела. Так плохо, что ты оказался с ней в одной постели! — Маша повысила голос.
— Маша! Я был в тот момент в постели, потому что мне стало плохо с сердцем.
— Я тебе не верю! —,резко ответила Маша.
— Маша, я понимаю, ты злишься, потому что тебе сейчас очень больно. Но поверь — мне в тысячу раз хуже и больнее! Я прошу тебя выслушать меня спокойно до конца, а только потом принимать решение.
К ним решительным шагом вошла Зинаида и загородила Машу от Алеши:
— Все, Алеша, хватит! Не надо никаких решений! От тебя одни неприятности! Уходи!
Вошел и Сан Саныч, остановившись около порога.
— Все, хватит, поговорили! — бушевала Зинаида. Леша выкрикнул:
— Нет, не хватит! — он сделал шаг в сторону, чтобы видеть Машу, ее глаза. — Маша, у меня был сердечный приступ, я не мог ни рукой, ни ногой пошевелить. Я допускаю, что Катя могла воспользоваться ситуацией… Но я почти ничего не помню… был туман перед глазами. Только помню, что ты закричала и сразу убежала…
— А что, оставаться и смотреть на это безобразие? — не унималась Зинаида.
Сан Саныч из-за спины Алеши поинтересовался:
— А отчего, Лешка, у тебя внезапно приступ случился? Вроде же не беспокоило сердце…
— Я сам не знаю, — обернулся к нему Леша.
— Может быть, об этом нам всем нужно крепко подумать. А не нападать друг на друга, — предложил Сан Саныч.
Маша возразила:
— Нет. Алеша просил, чтобы я выслушала, так я слушаю. Алеша, ты сказал, что случайно она прошла в дом. В твою комнату она пришла так же случайно…
Леша закивал:
— Ну конечно! Двери были открыты, я услышал стук каблуков, думал, что это ты…
— Я без каблуков хожу, — заметила Маша.
— Не знаю… Но я подумал… — смутился Леша.
— Не слишком ли много случайностей, Алеша? — смотрела ему прямо в глаза Маша. Зинаида отошла в сторону и уперла руки в боки:
— Да! Не слишком ли много, Алеша, этих… случайностей?
— В тот час, когда мы должны были оказаться вдвоем, в дом пришли и твоя бывшая невеста, и твоя мама. Не много ли гостей? — продолжала Маша.
Леша спохватился:
— Да, мама! Она тебе все и подтвердит! Она вызывала «скорую помощь», она… если ты мне не веришь, может быть, ты моей маме поверишь?
— Сложно, конечно. Но я подумаю, — повернувшись, Маша ушла в свою комнату.
Алеша несколько секунд медлил, а затем, сорвавшись, выбежал из дома. Зинаида устало села за стол, Сан Саныч неловко топтался рядом с ней. Маша снова появилась, волосы ее были заплетены в косичку. Сан Саныч неловко пошутил:
— Девчонки, вы это… как две бабы Яги, ей-богу.
— Спасибо, Саня, на добром слове. Иди-ка ты лучше… кусты подвяжи.
— Что? Какие кусты… — уставился он на нее.
— Ну, не кусты, я не знаю… Мне с Машей нужно поговорить, — Зинаида вздохнула.
Сан Саныч махнул рукой и вышел. Маша твердо сказала:
— Бабушка, я не хочу уже об этом разговаривать. Я сама во всем разберусь.
— И как ты, интересно, собираешься разбираться? — спросила та.
— Схожу к Полине Константиновне, — объяснила Маша.
Зинаида всплеснула руками:
— И ты еще пойдешь к ним? После всего, что произошло?
— Бабушка, может быть, Сан Саныч прав. Может быть, я поняла все не так, как было на самом деле.
Зинаида покачала головой:
— Маша, когда ты повзрослеешь и проявишь характер! Сколько можно бегать за этим Лешей от него тебе столько неприятностей было. Неужели мало?
— Это в последний раз, — пообещала Маша. Маша ушла, а Сан Саныч зашел в дом, занося Алешин чемодан. Зинаида всплеснула руками:
— Что это? Я не поняла! Он не взял свои вещи?
— Не взял, — кивнул Сан Саныч.
— И куда ты теперь это тащишь? Я же сказала — Алеша здесь не будет жить!
— Это еще бабка надвое сказала… — пробурчал Сан Саныч.
— Какая бабка? — Зинаида грозно привстала. Сан Саныч ретировался:
— Все, понял. Не спорю. А чемодан Лешкин отнесу в нейтральные воды.
— Не поняла, — Зинаида вскинула брови.
— Так я понимаю, что чердак теперь — снова ничья территория, — объяснил Сан Саныч.
— Саня!
Сан Саныч, не обращая на нее внимания, направился на чердак.
— Я не считаю, что Маша и Алеша расстались навсегда!
* * *
Смотритель в наручниках сидел на стуле напротив следователя — тот тоже выдвинул стул из-за стола.— Имей в виду, вчерашние фокусы тебе даром не пройдут! — предупредил Буряк.
Смотритель усмехнулся:
— Да я понял уже, Григорий Тимофеевич.
— И когда ты это понял? Смотритель невесело вздохнул:
— Ночь была длинная. Было время подумать. Не удумал ничего лучшего, как всю правду тебе рассказать, Григорий Тимофеевич.
Следователь напомнил:
— Имей в виду, еще раз какие-нибудь… сказки напишешь, я тебя сам, своими руками… До конца жизни в камере мемуары писать будешь!
Смотритель иронично смерил его взглядом:
— Ух ты. А я думал, ты человек интеллигентный, Григорий Тимофеевич.
— Вывел ты меня из терпения, Михаил Макарович. Вывел окончательно! — поднялся тот.
— Ладно! Кто старое помянет, тому глаз вон!
— Хватит пустых разговоров! Есть что сказать — говори. Нечего — отправлю тебя назад, в камеру. А потом…
— Погоди, погоди. Я же все понимаю. И то, что ты мне эту штуку показал, — смотритель кивнул на сейф, — пыльную и страшную, понимаю, что она против меня работает.
— Конечно. Зато на меня. То есть на закон, — веско сказал следователь.
— Я готов давать показания про находку.
— Дать показания по делу о пропавшем профессоре Сомове, — уточнил следователь.
Родь пожал плечами:
— Я не знаю, как оно у вас называется, это дело. Профессора или доктора наук. Мне не важно. Мне важно рассказать про себя.
Да, и в первую очередь — как этот рюкзак оказался в твоем доме, Михаил Макарович. И не просто в твоем доме — в тайнике, который ты сделал, чтобы в прямом смысле слова замуровать улики!
— Только знаешь чего я опасаюсь, Григорий Тимофеевич? — спросил смотритель.
— Ты чего-то опасаешься? — Следователь удивленно поднял брови.
— Да. Я сейчас тебе все расскажу, а ты подкинешь мне еще какие-нибудь улики, до кучи, так сказать, обвинишь меня во всех смертных грехах, и буду я отвечать и за свои проступки, и за чужие…
— Об этом можешь не,, волноваться. Я во всем разберусь тщательно.
. — Нет, я тебе не верю. Потому что ты меня ненавидишь, — покачал головой смотритель. Следователь подтвердил:
— Да, не люблю я тебя, Михаил Макарыч, ты прав. Но я тебя уверяю, что личные чувства не помешают выполнить свой гражданский и служебный долг.
Смотритель отмахнулся:
— Я не рыцарь, чтобы слову верить. Да и ты… не граф. Я предлагаю другой вариант общения. Я отдаю тебе в руки все, что у меня есть в доме. Все, что ты посчитаешь уликами. А потом тебе все расскажу, как на духу… Но это произойдет только в том случае, если будут понятые и все происходящее будут снимать на камеру.
— Публичный обыск и публичное признание, — понимающе кивнул следователь.
— Да, именно!
Буряк, подумав, ответил:
— Не вижу резона отказывать тебе в этой просьбе… Но это лишь утроит внимание к твоей персоне, Родь.
Смотритель пожал плечами: мол, этого-то я не боюсь.
— Уведите заключенного! — крикнул в коридор следователь.
У порога смотритель оглянулся:
— Ты подумай, Григорий Тимофеевич, подумай! Через некоторое время в камеру к смотрителю пришел Марукин. Он убедился, что его никто не подслушивает, и спросил:
— Ну, что?
— Мне кажется, он клюнул.
— Это хорошо, — обрадовался Марукин. Родь шепотом продолжал:
— Теперь слушай. Передай Леве, чтобы действовал по плану Б. Когда все случится — а про время он от тебя узнает — пусть ждет меня у северного входа. Деньги, документы, смена одежды. Ясно?
— А в себе-то ты уверен? Что все получится? Ведь бежать таким образом — тройной риск.
Смотритель усмехнулся:
— А мне нечего терять, поэтому я ничего не боюсь. Марукин недоверчиво посмотрел на него:
— Так уж и нечего? А деньги?
— Деньги для тебя стимул, Юра. А мне нужно восстановить справедливость. Ладно, я тут написал Леве — передай сегодня же. — И смотритель протянул листок Марукину. Марукин взял листок, понимая, что сложная игра, которую он затеял, продолжается.
Поразмыслив, Полина все-таки решила, что Катя была вместе с Алешей не случайно. Она поделилась своими сомнениями с Буравиным:
— Виктор, я хочу тебе сказать одно: твоя дочь подстроила, организовала отвратительную ситуацию. Она рассорила Машу и Алешу.
— Ты говоришь о ней, как о законченной интриганке! — отмахнулся Буравин.
Полина настаивала:
— Я не знаю, законченная она или начинающая, но ведет себя Катя отвратительно. Мало она сталкивала нас всех лбами в прошлом. Но сейчас… сейчас ее поведение выходит за рамки дозволенного!
— Подожди, остынь, — попросил Буравин. — Давай не будем вспоминать все прошлые Катины грехи. Лучше сконцентрируемся на настоящем. Только так я смогу во всем разобраться и помочь детям.
— Хорошо… Я расскажу тебе все, что знаю. Машу я встретила на улице, она убегала вся в слезах. И Алешка говорит, что теперь не знает, как все исправить! Но он-то считает случившееся недоразумением. А я уверена, что все было подстроено специально.
Буравин посмотрел на нее строго:
— Что специально? Сердечный приступ?
— Ну, нет… Приступ придумать невозможно. Хотя довести человека до стресса… я не знаю. Я только знаю одно — не просто так и не случайно Катерина оказалась в квартире, где Алешка собирался побыть с Машей.
Буравин хмуро напомнил: — Я же пообещал, что разберусь.
— И чем скорее это произойдет, тем лучше. Буравин не стал возражать, он взял в руки телефон и набрал номер:
— Алло! Катя, мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по телефону. Зайди ко мне обязательно. Я денег тебе с мамой дам.
Катя стояла с веником и ворохом лепестков, превратившихся в горку мусора:
— Зачем, папа? Мне сейчас не до встреч. Нет настроения.
— Надо. Я сказал — надо. Обязательно.
— Но зачем? Ты можешь сказать по-человечески?
— Во-первых, я передам деньги маме. Во-вторых… нам надо поговорить.
— Именно сейчас?
— Немедленно!
Вскоре Катя была на месте: Полина и Буравин услышали звонок — и Буравин пошел открывать. Вернулся он с Катей. Полина демонстративно ушла в другую комнату, сухо кивнув Кате.
— Здравствуйте! Не очень-то приветлива со мной Полина Константиновна! — поджала губы Катя.
— Здравствуй, дочь. Полина имеет на то основания. Катя дернула плечом:
— Ладно, я знаю, что она меня не любит! И не хочу переживать по этому поводу. Давай деньги, и я побежала!
— Подожди. Я хочу узнать, что произошло вчера у Алексея?
— Тебе, наверное, Полина Константиновна все рассказала, — холодно ответила дочь.
— А я хочу услышать твою версию, — настаивал Буравин.
Катя пожала плечами:
— Алеше стало плохо. Я ему помогала прийти в себя.
— Плохо — отчего? Что перед этим произошло?
— Я не знаю. Но я видела, что у него был внезапный сердечный приступ, — ответила Катя, — и все. А почему ты меня допрашиваешь, как врага?
Буравин глядел ей прямо в глаза:
— Потому что у меня есть информация, что ты специально воспользовалась приступом Алеши, чтобы Маша уличила его в измене. Признайся, так?
Катя пустила в ход свои незаурядные актерские способности, она приняла вид оскорбленной невинности:
— Ой, я не знаю, как это смотрелось со стороны. Но пойми, папа, когда человеку плохо, бросаешься ему помогать и совершенно не думаешь, как это смотрится со стороны! В конце концов, искусственное дыхание рот-в-рот, которое делают утонувшему, тоже можно принять за поцелуй.
— И ты что, делала Алеше искусственное дыхание? Катя продолжала свою игру:
— Не издевайся! Нет, конечно… Но я… могла позволить себе какие-то вольности. Расстегнула ему рубашку, например… Но только для того, чтобы ему было чем дышать! Чтобы обеспечить свежий воздух! Или я об этом тоже должна была спрашивать Машу? А Машу, как будущего врача, совершенно не красит тот факт, что она сбежала от больного!
— Вот это ты уже зря сказала. Как же ты похожа на свою мать! — осадил ее Буравин.
Катя возмущенно воскликнула:
— Ты что, не веришь мне? Или со мной ты тоже развелся? Мне, родной своей дочери, ты не веришь! Эх ты, папа!
Буравин угрюмо смотрел на нее:
— Я бы тебе поверил, но есть еще один свидетель событий. Его мнение ты не хочешь послушать? Полина! Можно тебя на минуту? — позвал он, и в комнату вошла Полина.
— Катя, и ты, и я знаем правду, — сказала она. — Мне кажется, что сейчас еще не прошел момент, когда все можно исправить. Ты попыталась все разрушить между Алешей и Машей. И ты же должна теперь все исправить.
— Я не понимаю, Полина Константиновна, что вы от меня хотите! — Катя притворно удивилась.
Полина посмотрела ей в глаза:
— Прекрасно понимаешь. Ты оказалась в Алешином доме не случайно, я еще не знаю, что ты сказала Маше, отчего бедная девочка убегала, не видя дороги!
— Я сказала? — взвилась Катя. Полина отмахнулась:
— Сказала, сделала… Катя, я думаю, что сейчас тебе не оправдываться нужно, а искать выход из положения. Эх, как тебе не стыдно! Ведь ты потом сама будешь раскаиваться, но будет поздно. Я понимаю, Маша тебе не нравится. Это девушка, как ты считаешь, не твоего круга. Но ведь Алеша — брат твоего жениха, Кости. Как, кстати, Костя относится к тому, что ты прибегаешь вечером к Алексею? Мне кажется, ты уже играла в эту игру, девочка. Тогда было все с точностью до наоборот. А теперь… Тебе не кажется, что ты чересчур увлеклась этой игрой?
— Не делайте из меня виноватую! Вышло недоразумение! — закричала Катя.
— Пусть. Но результатом твоего недоразумения стал разрыв Маши с Алешей. И будет правильно, если ты их и помиришь.
— Я? Да что вы говорите! Полина твердо повторила:
— Да, Катя. Ты должна пойти к Маше и все ей объяснить, рассказать, как было на самом деле.
Буравин подключился к разговору:
— Ты должна это сделать, дочка.
— Я — к Маше? Вы что, хотите, чтобы я пошла к этой Маше и уговаривала ее не сердиться на Алешу? Нет, ни за что!
— Но если ты считаешь себя правой, тебе не сложно будет рассказать Маше, как все произошло, — сказала Полина.
Катя возмутилась:
— Именно потому, что я считаю себя правой, я не намерена оправдываться и доказывать… что я не верблюд!
— Тогда мне придется поговорить с Костей. А он — попытается все объяснить брату, — вздохнула Полина.
Катя задыхалась:
— Да вы… да вы… Полина Константиновна, да вы сами своих родных сыновей друг с другом лбами сталкиваете!
— Да, Полина. Костю, мне кажется, сюда вмешивать не нужно. — Буравин поддержал дочь.
— Как хотите, господа Буравины. Но я не намерена беречь нервы одного сына, когда второй теряет покой, здоровье и любимую девушку!
Катя подняла брови:
— Да я-то тут при чем! Не я вашего Лешу с Машей знакомила, и не я должна их мирить! Ясно?
— Ой, не кричи, пожалуйста, так громко, — попросил Буравин.
Катя начала рыдать:
— Как не кричи! Если самые близкие люди… если ты, отец, мне не веришь! Если ты обманываешь меня! Ты же обманом меня сюда зазвал.
— Как это? — переспросил Буравин.
— А так! Сказал, что маме надо деньги передать, а сам… — захлебывалась слезами Катя.
Буравин сухо ответил:
— Деньги — это без разговора. — И он потянулся за кошельком.
— Да не нужны нам с мамой твои деньги! И ты не нужен! Как-нибудь проживем без твоих подачек! И без твоих близких, которые сами между собой разобраться не могут, а нас виноватыми делают!
— Не обобщай. Кого — вас? — остановил ее Буравин.
— Ты же сам сказал, что я — вылитая мама! Что, это так ужасно, да? — Катя, плача, закрыла лицо руками. Буравин нерешительно шагнул к дочери, чтобы ее утешить. Обернувшись на Полину, он увидел, как она смотрит на него насмешливым взглядом: она в этот спектакль не верила. Буравин заколебался: с одной стороны, ему хотелось утешить страдающую дочь, с другой — его останавливал колючий взгляд Полины.
— Может быть, действительно, у нас лучше получится все объяснить ребятам? Тебя они, Поля, обязательно послушают, — предложил он.
Катя отняла руки от лица:
— Да! И передайте им, пожалуйста, что они меня абсолютно не интересуют, ни тот, ни другой! И пусть Маша и Алеша обходят меня за километр! Пусть сами разбираются со своими приступами, болезнями и ссорами!
И дернув плечиком, Катя ушла, громко хлопнув дверью.
— Виктор, скажи, ну почему наши дети несчастливы? Почему они не могут помириться? И почему Катя все время мешает жить Алеше?
Буравин постарался ее утешить:
— Полина, не отчаивайся. Успокойся. Полина покачала головой:
— Не могу. Мне кажется, тебе надо быть с Катериной построже.
— Сейчас это довольно трудно. Она и так переживает из-за моего ухода. А я не хочу навсегда потерять контакт с родной дочерью.
Полина удивленно смотрела на него:
— Разве строгое отношение отменяет любовь? Пусть Катя знает, что ты любишь ее, заботишься о ней. И конечно, спрашиваешь с нее строго, по-отцовски!
— Наши дети в таком возрасте, когда родителей уже не слушаются.
— Но можно же внушить… — начала было Полина, но Буравин ее перебил:
— Скажи честно, ты многое можешь внушить своим сыновьям?
Полина осеклась, затем растерянно продолжила:
— Но они же выступают друг против друга!
— Это пока. Я надеюсь, что это временное явление. Полина покачала головой:
— Виктор, я тебя не понимаю! Я не могу понять твоей… отстраненной позиции. Нам надо помочь нашим детям. Если они запутались — распутать.
— Ты так говоришь, словно им по пятнадцать лет!
— Чуть больше. Ну и что? — Полина пожала плечами.
— А то, что они сами уже скоро будут родителями. И каждый раз быть буфером в их конфликтах как-то смешно!
— Это тебе смешно. А мне плакать хочется, — вздохнула Полина.
Буравин продолжал уговаривать:
— Пойми, Полина, мы не можем сейчас повлиять на них, потому что сами являемся для них… не самым лучшим примером. Ты же сама говорила: в первую очередь дети должны принять факт, что у нас с тобой все серьезно, навсегда.
Полина испуганно спросила:
— Ты хочешь сказать, что, соединившись, мы разрушили свои семьи и утратили влияние на собственных детей?
Буравин устало покачал головой:
— Не я так говорю. Это ты так интерпретируешь. Я хочу сказать, что ты уличаешь Катерину в том, что она пришла в гости к своему бывшему жениху, тогда как ходишь в гости к своему бывшему мужу.
Полина вскинула голову:
— Виктор! Но мы же с тобой договорились! Я пошла туда с твоего ведома!
— С моего вынужденного согласия. Но по собственной инициативе, — возразил Буравин.
— Но Алешка… — напомнила Полина. Буравин кивнул, соглашаясь:
— Да, слава Богу, ты там оказалась. Но подумай сама еще вот о чем: как Катя могла истолковать твой визит в дом Бориса? И как они со своей матерью могли это расценить?
— Если хочешь знать, мне плевать, что подумала обо мне Таисия! Я ходила к Борису потому, что он мне не посторонний человек! — возмутилась Полина.
— Хорошо же ты сказала! Моя бывшая жена — на нее можно плевать. А твой бывший муж — не посторонний человек. Между прочим, они оба с нами связаны навсегда. Таисия — мать моей дочери. Самойлов — отец твоих сыновей.