Страница:
Кстати, дачи у Синеглазова никогда не было и иметь ее он не желал. Он испытывал ко всем дачникам какое-то брезгливое чувство. Он с презрением смотрел на руки своих знакомых и коллег-дачников, на их грязные ногти. У него вызывали непонимание титанические усилия людей, затраченные на то, чтобы вырастить пару мешков картошки или ведро морковки. Все это проще купить на рынке или в овощном магазине. Григорий Синеглазое удивлялся, откуда у людей такая тяга к глупому занятию – ковырянию в земле.
Единственное, что ему действительно нравилось – иногда закапывать останки своих жертв. Вот это ему приносило удовольствие и одновременно облегчение, словно какая-то часть его собственной жизни, его биографии, его личного времени скрывалась под землей, засыпанная шуршащим песком и черноземом. Но к захоронению останков Синеглазов прибегал в общем-то редко. Ведь для этого следовало выезжать за город, находить безлюдное место – какую-нибудь рощицу или опушку леса – и там лопатой с коротким черенком рыть могилу. Правда, Синеглазов никогда не называл яму, в которую он сбрасывал останки, могилой. Он относился к этому проще. Он наклонялся, вдавливал штык лопаты в землю, срезал дерн и вырывал глубокую траншею. А затем туда, оглядевшись по сторонам, сбрасывал пакеты. Утрамбовывал их ногами и на прежнее место, аккуратно, клал полоски дерна. И уже через несколько недель трава вновь пускала корни, но и через два часа это место найти было невозможно. Даже сам Григорий Синеглазов ни под какими пытками не смог бы показать, куда он закопал тот или иной мешок.
Правда, закапывать в землю Синеглазов бросил уже давно. Последний раз, когда он рыл землю, его напугало появление охотничьей собаки. И Синеглазов даже не стал закапывать мешок с останками – как он хорошо помнил – шестнадцатилетней Марины, которую он встретил возле профилактория, где тогда отдыхал. Девушка была бойкой, уже довольно опытной в вопросах секса. Денег она не требовала, и это Григория Синеглазова немного смутило. Она расспрашивала у него о том, имеет ли он квартиру в Москве, имеет ли машину. Синеглазов отвечал на вопросы, а сам смотрел на ее колени.
– Что, нравятся? – спросила Марина.
– Да, нравятся, – честно ответил Синеглазов. Тогда Марина кончиками пальцев подняла подол и без того короткой юбки.
– А это тебе нравится?
– Да, нравится, – вновь признался Синеглазов. Трусиков на ней не было.
– Тогда пойдем, – сказала девушка, показывая рукой на березовую рощу на берегу неширокой реки.
Они направились туда. Синеглазов помнил все в мельчайших подробностях.
Помнил, как шуршала трава под локтями, помнил голубые глаза Марины, полные леденящего душу ужаса. Она хотела вырваться. Но брючный ремень, именно тот знаменитый и любимый брючный ремень, сделал свое дело. Петля туго перетянула горло, розовый язык Марины вывалился изо рта, она захрипела и, скребя ногтями землю, вырывая с корнями траву, минуты через полторы затихла.
Синеглазов овладел уже мертвой девушкой, затем вернулся в профилакторий, взял возле сторожки лопату, прихватил с собой удочку. И вид у него был как у человека, собравшегося на рыбалку. Вот именно тогда, когда он уже наполовину выкопал яму, решив спрятать холодное тело Марины, и появился охотничий пес. И тогда Григорий Синеглазов утащил кусок ржавого рельса, на котором сторож профилактория обычно распрямлял гвозди. К этому куску рельса он привязал тело девушки, и уже после заката, когда погасли огни в окнах здания, оттащил его к реке и бросил в омут.
«Интересно, как она там сейчас? – подумал Синеглазов, стоя посреди большой комнаты. – Сегодня я должен буду уехать. Сумки оставлять в квартире опасно. Значит, необходимо от них избавиться. Но лучше это сделать не сейчас, а когда стемнеет. А сейчас нужно немного поспать».
Синеглазой свернулся калачиком на своем кожаном диване, пружины вновь скрипнули. Но на этот раз Синеглазову уже не показалось, что это хрустят его кости и рвутся связки выворачиваемых палачом суставов. Это был просто скрип пружин. Синеглазов по-детски подсунул ладонь под щеку, закрыл глаза, и сон тут же настиг его.
Он спал, а этажом выше, на балконе, скулила соседская такса Чита. Эта такса приносила Синеглазову много хлопот. Иногда ни с того ни с сего ночью она начинала выть, особенно если в его квартире был покойник. Но иногда Синеглазову даже нравилось это «музыкальное сопровождение» его кровавых пиршеств. К тому же, соседка с утра всегда просила у Григория Синеглазова извинение за свою глупую таксу. Синеглазов понимающе кивал в ответ, разводил руками, дескать – что поделаешь, глупое животное, но мы этих животных любим и готовы им все простить, все-таки они наши друзья и Божьи твари.
В то время, когда убийца и маньяк Григорий Синеглазов сладко спал, в одном из соседних кварталов, недалеко от рыбного магазина, на чердаке дома пировали два бомжа. Это были Сиротка и его приятель Чума. У них имелась бутыль вина, украденная Сироткой из универсама, кусок колбасы и полдюжины подгнивших бананов, найденных Чумой во дворе в мусорном контейнере. Чума, глядя на бутылку, дрожал так, как дрожит пес, почуявший дичь. Сиротка поглаживал ее, сжимал горлышко своими грязными заскорузлыми пальцами.
– Ну, скорее! Скорее открывай ее!
– Это я добыл, – похвалился Сиротка.
– Знаю, знаю, в долгу не останусь.
– Это я добыл. Правда, я рисковал жизнью.
– Да нет у тебя никакой жизни, открывай! Жизнь только начинается, – сказал отставной капитан и потянулся скрюченными пальцами к бутылке.
Но Сиротка ловко спрятал ее за спину.
– Отгадай, в какой руке, – сказал он, глядя в пустые глаза приятеля.
– В правой! – выкрикнул Чума.
Сиротка перехватил бутылку за спиной и, вытащив, показал правую ладонь.
– Ну, значит, в левой.
Сиротка показал и левую руку.
Тогда Чума бросился на него, откинул в сторону и схватил бутылку. Но тут же приступ кашля заставил его скорчиться и уткнуться в колени.
Сиротка спокойно открыл бутылку, поднес ко рту и, запрокинув голову, принялся пить.
Наконец, Чума подавил в себе приступ кашля.
– Ну, дай же глотнуть, дай.
– Ладно, на, – милостиво пробормотал Сиротка, облизывая губы, протянул бутылку приятелю.
Казалось, горлышко сейчас хрустнет, так сильно сжал его зубами Чума.
Буквально через несколько мгновений бутылка опустела. Чума заглянул в горлышко, словно надеясь, что не вся жидкость попала к нему в желудок. Но бутылка была пуста. Чума смог добыть еще несколько капель, затем аккуратно положил бутылку у ног, чтобы завтра ее можно было сдать.
– Ну, а теперь давай есть, – сказал Сиротка, вытаскивая из рваного кармана половину хот-дога, перепачканного губной помадой.
Синеглазов вскочил и буквально заметался по квартире. Две спортивные сумки все еще лежали в ящике из-под телевизора.
– Первое, что надо сделать, так это избавиться от сумок. Это самое главное. Иначе изведусь весь, они давят на меня, я их ненавижу, – шептал Синеглазов, открывая балконную дверь и глядя на картонный ящик. – И надо же было мне вот так, средь бела дня… Я же давал себе зарок никогда не гадить возле дома.
Он хорошо знал, что даже волки не убивают жертвы возле логова, а вот он не выдержал, и две маленькие девочки нашли свою смерть в его квартире, нашли свою смерть в доме, где выросли и жили.
Синеглазов вновь вбежал в большую комнату и опустился на диван. Его трясло, он был не в силах придумать, как ему скорее избавиться от тяжелых спортивных сумок, набитых человеческим мясом.
«А может, девочки поехали к бабушке? Может быть, я чем-то их обидела, и они решили пожаловаться на свою маму?»
Бабушка жила в Мытищах, и девочки вместе с мамой бывали у нее довольно часто. Бабушка всегда угощала их чем-нибудь вкусным, специально к их приезду пекла пироги или делала замысловатые торты.
Даша и Наташа обожали бабушку, еще не старую, еще даже не на пенсии учительницу русского языка и литературы.
«Господи, неужели они поехали к ней? Так далеко, и совершенно одни?»
Женщина была уже без сил.
Когда выяснилось, что девочек у бабушки нет, мать Даши и Наташи побежала в милицию. Она сбивчиво объясняла молоденькому лейтенанту, что случилось. Тот выслушал ее, кое-что записал, а затем попросил составить заявление. И уже через час участковый был во дворе дома.
Синеглазов видел из окна, как участковый ходил и опрашивал жильцов.
Затем участковый поднялся наверх, в квартиру, где жили сестренки. Через час в дверь Григория Синеглазова позвонили. Но Григорий знал, кто это звонит, и не стал открывать. Ведь буквально за пять минут до этого участковый звонил его соседям…
Синеглазов выждал, и, когда над городом сгустились сумерки, он, надев куртку, с двумя сумками вышел к машине. Во дворе у третьего подъезда стояло несколько пожилых женщин, и Григорий слышал их разговор.
– Да-да, с пятого этажа, две девочки… Ну как же вы не знаете, две абсолютно одинаковые девочки, Даша и Наташа… Вышли еще до обеда. Мать сказала, чтобы они подождали ее на улице…
– А они что?
– Как это что? Куда-то ушли, а может… Но лучше об этом не думать.
– Господи, какие времена, какие нравы! Раньше было куда спокойнее.
– Будь они неладны, эти времена! Куда смотрят власти? Что делает милиция? Преступников – на каждом углу. Везде норовят обмануть, убить. Только и слышишь, что там или здесь кого-то убили, кого-то ограбили. А вот помните…
Синеглазов спрятал сумки в багажник, закрыл его и стоял у машины, будто кого-то ожидая, а сам внимательно слушал, о чем разговаривают женщины.
– А вот как-то недели полторы назад вон из того дома, – одна из женщин указала рукой, – из того вон подъезда все вынесли. И дело было средь бела дня.
– А почему я об этом ничего не знаю?
– Так ты же была на даче, картошку копала или помидоры закрывала… не помню.
– А, да-да, я целую неделю прожила на даче боялась, чтобы огород не обчистили.
– Так вот, приехал фургон с надписью «Мока». Красивый такой фургон, большой, – быстро тараторила пенсионерка, – и начали выносить мебель с четвертого этажа. Господи, чего там только не было! Два холодильника, три телевизора, стиральная машина, печка эта… как ее…
– Микроволновая? – вставила одна старушка.
– Да-да, вот такая, маленькая, – женщина показала руками примерный размер печи, – короче – все: ковры, посуду, какие-то магнитофоны, даже кресла.
Все вынесли, загрузили и увезли. А когда хозяин возвращался домой, его на лавочке, вот здесь, встретил сосед и говорит: «Петрович, ты переезжаешь из нашего дома?» «Окстись, Василий, – отвечает, – и не думаю, и не собираюсь. Я жил и живу в этом доме». – «Да ладно тебе, – говорит сосед, – как же ты не собираешься, если мебель вывозил сегодня днем?» – «Брось шутить», – замахал тот руками и вдруг как бешеный наверх побежал.
– Ну, и что там? – спросила одна из собеседниц, сверкнув очками.
– Как это что? Пустая квартира. И самое интересное, что все видели, даже я видела, как загружали фургон.
– А почему никто не позвал милицию?
– А зачем звать? Ты представляешь, это же было днем! Мы сидели во дворе, а здоровенные такие парни в красивых ярких комбинезонах носили мебель.
Мы еще с ними поговорили, они сказали, что хозяин приказал перевезти мебель на другую квартиру. Мы даже ему позавидовали, ведь он переезжал куда-то в Центр…
Синеглазов не стал дослушивать, о чем говорили женщины, сел в машину, запустил двигатель и выехал со двора. В зеркальце заднего вида он заметил, как из его подъезда вышел на крыльцо участковый и еще два милиционера. С ними был отец Даши и Наташи.
– Ку-ку, – вслух сказал Григорий Синеглазов, радостно гримасничая, – теперь вы меня не найдете. В доме нет никаких улик, разве что фотографии и пленка. Но она еще не проявлена, а фотографии в секретере. Думаю, их никто не станет искать. Если бы кто-нибудь видел, как девочки зашли ко мне, то меня бы уже взяли.
Синеглазов окончательно успокоился и неторопливо вел автомобиль.
Единственное, что его занимало, это то, что сегодня ночью нужно отправляться в командировку в Питер. Но и это было ему на руку.
Он около часа колесил по городу, выбирая место, где бы избавиться от своего груза. Одну сумку он опустошил в квартале, который ремонтировался. Здесь его никто не увидел. Он нашел люк, открыл его и сбросил туда содержимое самой тяжелой сумки. Головы и туловища в целлофановых пакетах с аккуратно завязанными на бантик бечевками, полетели вниз – туда, в быстро текущую зловонную воду.
Синеглазов закрыл люк. На душе стало легче. А вот от содержимого второй сумки он никак не мог избавиться. Везде были люди, везде кто-то мешал.
– Будьте вы все неладны! – чертыхался Григорий уже выезжая на проспект Мира.
И здесь он вспомнил двор, буквально в трех-пяти минутах ходьбы от своего дома, в котором стоят мусорные контейнеры.
– Вот именно туда и следует заехать. Я сейчас брошу туда свои пакеты, а завтра поутру контейнеры увезут.
Григорий вышел из машины, закинул на плечо ремень тяжелой сумки.
Когда на чердаке стало совсем темно, Чума сказал, обращаясь к приятелю:
– Сиротка, сходи, найди чего-нибудь поесть, чтобы завтра утром не вставать и не тянуться. Наверное, будет дождь.
Сиротка не хотел идти, но пришлось. Он поднялся со своего скрипучего матраса, застегнул единственную пуговицу на драном пальто и потопал вниз.
Уже выйдя из подъезда и продираясь сквозь кусты к мусорным контейнерам, он увидел мужчину с сумкой на плече. Сиротка остановился, спрятался за кустами.
Он решил, что подойдет к контейнерам только после того, как мужчина отвалит. Он отчетливо видел Григория Синеглазова, ведь он стоял метрах в двенадцати, а возле контейнеров горел фонарь. Он видел, как Григорий быстро расстегнул молнию и выгрузил в контейнер целлофановые пакеты, которые блестели, словно елочные игрушки.
«Наверное, что-то хорошее! – желудок бомжа заныл в предвкушении сытого ужина и завтрака. – А может, это даже удастся продать».
Сиротка еще не догадывался, что Синеглазов выбросил в контейнер. Он сам не знал, почему проследил взглядом за мужчиной. А тот, испуганно озираясь, почти отбежал от контейнеров, затем замедлил шаг и, пройдя еще метров двадцать, сел в машину.
«Странное дело», – подумал Сиротка. Григорий запустил двигатель и выехал со двора. Сиротка подбежал к мусорному контейнеру, быстро сунул туда руки и вытащил большой целлофановый пакет. Он торопливо развязал бечевку и развернул.
Его словно ударило током. Он увидел четыре детские руки.
Сиротка быстро завернул целлофан и, бросив сверток обратно в контейнер, пустился опрометью на чердак.
– Чума, Чума, послушай, там такое…
– Чего орешь? Принес что-нибудь?
– Да нет, ты слушай!
Сиротка не пошел вниз, он остался в подъезде. Он смотрел сквозь окно, как Чума подошел к контейнеру, достал пакет и развернул.
– Нет, надо вернуться и перепрятать.
Он даже не знал, почему волнуется, но что-то показалось ему подозрительным.
И действительно, когда он вернулся, то увидел бомжа, который стоял у контейнера. Перед ним на земле лежал сверток.
«А вдруг он меня видел?» – мелькнула мысль в голове Григория.
Чума бросился к телефонным автоматам. Он от испуга забыл номер милиции.
Но, наконец, он прочитал его на блестящей пластинке, прикрепленной к автомату.
– Алло! Алло! Милиция? Тут такое… Быстро приезжайте! Руки!.. Руки!.. – кричал Чума в трубку.
Синеглазов подошел к нему сзади. Четыре телефонных автомата, из которых работал только один, находились в углу двора, возле беседки, в кустах, и из окон дома они не были видны. Григорий подошел и отчетливо услышал, как зачуханный бомж сбивчиво объясняет дежурному, что случилось.
Григорий вырвал трубку из рук Чумы и перекрутил провод вокруг его шеи.
Тот попытался вырваться, но Григорий Синеглазов, зверь в человеческом обличий, был силен.
Провод пережал горло, и на этом оборвалась жизнь отставного военного, сейчас человека «без определенного места жительства».
Сиротка, прижимаясь щекой к мутному стеклу, видел, как Синеглазов шел от телефонных автоматов. Конечно же, Сиротка не знал, кто это, он даже не помнил номер машины. Минут через десять Сиротка пошел к телефонам. То, что он увидел, его потрясло. Его приятель лежал на земле, широко раскинув руки.
«Надо рвать когти», – подумал Сиротка и побежал к подъезду.
Глaвa 8
Глеб Сиверов не любил в этом мире многое, но существовали определенные приоритеты. Он ненавидел ложь, ненавидел предательство, но больше всего он не любил неопределенность – то состояние, когда не знаешь, куда податься, что предпринять, а словно бы попадаешь в темную комнату, где, сколько ни всматривайся, не сумеешь разглядеть полоску света, обозначающую дверь или окно, темную комнату, в которой не существует выхода и вообще непонятно, как ты смог там оказаться. До последнего дня Глеб пребывал именно в такой темной комнате, имея возможность лишь смутно догадываться о том, что известно его противникам.
Но, наконец-то, карты оказались раскрытыми. Полковник Студинский сделал свой ход, предоставив такое же право Глебу Сиверову. Можно было бы отказаться от игры, но Глеб не зря относил себя к людям азартным. Задание, предложенное ему, требовало максимальной выкладки сил, напряженной работы разума. Он согласился бы, даже если бы Ирина Быстрицкая находилась в недосягаемости ФСБ.
Вот тут-то фээсбэшники и совершили ошибку. Предательство – так определил их поведение для себя Глеб Сиверов. Игра начиналась с нечестного хода, а значит, теперь и он был свободен от угрызений совести и мог ударом отвечать на удар. Полковник Студинский сообщил Глебу все, что знал сам, и даже немного присочинил, чтобы показаться более значительным.
Но все равно, данных о доме в Дровяном переулке явно недоставало. Глеб решил утомить полковника так, чтобы тот проклял день, когда с Глебом связался.
Сиверов не отпускал его от себя ни на минуту, прекрасно понимая, что в присутствии хозяина охрана расслабится и будет следить за Глебом не так тщательно. А утомление притупит внимание полковника.
Вот уже полдня они сидели в мастерской Сиверова. Шофер в машине дежурил возле подъезда, готовый выполнить любое распоряжение Глеба, продублированное полковником Студинским. Полковник уже так привык подчиняться этому немногословному человеку, что скажи он: «Пошлите машину за пивом в соседний бар», полковник не моргнув глазом продублировал бы и это приказание. Но Глеб был куда более изобретательным. Он потребовал от полковника предоставить ему подробные карты города разных годов, на которых можно было отыскать дом в Дровяном переулке. А затем из жилищно-эксплуатационной службы к нему привезли пухлый том синек, среди которых удалось разыскать план этого злополучного дома, когда его еще занимали коммунальные квартиры.
– Ну и идиоты! – бормотал Глеб, проглядывая тусклые синьки. – Такой особняк был, а что из него сделали! Настоящий клоповник!
– Да этого уже нет и в помине, – напоминал полковник Студинский, злясь, что Сиверов занимается какими-то глупостями вместо того, чтобы думать о деле.
Затем на стол легла пачка фотоснимков, запечатлевших все этапы строительства. Безымянному фотографу удалось оставить на фотобумаге для истории только стрелу крана и грузы, которые подавали на стройплощадку, все остальное закрывал на совесть сколоченный высокий забор. Глеб, глядя на фотоснимок, сделанный всего неделю назад, от руки перерисовал дом на снимок с изображением забора. Теперь стало ясно, куда уходили поддоны с кирпичом, куда подъемный кран заносил бадью с раствором и в какую точку отправлялась конусообразная емкость с бетоном высокой марки, приготовленном прямо в бетоносмесителе, установленном на «КамАЗе».
– Нет, не думаю… – сказал себе под нос Глеб.
– Что? – оживился полковник.
– Не думаю, чтобы они сделали в середине дома что-то наподобие огромного сейфа с железобетонными стенами и металлической дверью.
Такое и не могло прийти в голову полковнику Студинскому. Но он не стал показывать виду.
– Вполне возможно, – он наморщил лоб. – На их месте я поместил бы главного аналитика именно в сейф с автономной системой вентиляции и электропитания.
– Это имело бы смысл, – возразил ему Глеб, – если бы дом навсегда предназначался для аналитической службы. Но вся беда в том, что о таких учреждениях довольно часто становится известно противнику, и их приходится переносить в другое место. А так все здесь сделано, как я понимаю, наспех и с перспективой продать дом после его прямого использования какой-нибудь коммерческой фирме.
Глеб, скосившись, посмотрел на ворох бумаг, высившихся на подоконнике и на трех стульях, пододвинутых к шкафу так, что все пространство между спинками и дверцами заполнилось свертками чертежей, пухлыми домовыми книгами, пачками синек.
«Вот и все, – решил Глеб, – наконец, можно попросить то, что мне в самом деле важно».
И он не моргнув глазом обратился к полковнику:
– Мне необходимо иметь схемы силовых кабелей и кабелей связи на территории Москвы и области.
– Но это же целая библиотека! – хотел было возмутиться полковник Студинский, даже не подозревая, зачем Глебу подобная информация.
Конечно, Глеб Сиверов мог бы обойтись всего лишь одним листком, вырванным из тощего проекта с названием «Силовой кабель №1407», но не выдавать же свои планы! Глеб твердо усвоил рекомендацию английского писателя Честертона:
«Если хочешь спрятать дерево, то лучше делать это в лесу».
– Мы все-таки живем не в каменном веке, – улыбнулся Сиверов, – надеюсь, существуют и компьютерные схемы.
– А зачем они вам? – внезапно насторожился полковник.
– Я думаю, в этом доме существуют несколько параллельных систем обеспечения жизнедеятельности. Одна из них должна быть замкнута на городские сети, вторая – на периферийные. Я должен отследить все возможные варианты.
В общем-то, Глеб говорил полную несуразицу.
«Какие к черту периферийные сети!» – ужаснулся он собственной неосмотрительности.
К тому же, из разложенных на столе фотоснимков, запечатлевших процессы строительства, было ясно видно: никто никаких траншей под силовые кабели не копал и копать не собирался. Одна-единственная была прокопана для замены устаревшей канализационной трубы. А затем, засыпав ее, всего лишь в полутора метрах от поверхности строители проложили и силовой кабель, подключающий дом к городской сети. Но полковник Студинский наверняка понимал в подобных вещах еще меньше, чем Глеб, поэтому проглотил наживку, даже не поперхнувшись.
– Сейчас, я свяжусь с нашим информационным центром.
Полковник подсел к компьютеру и, явно рисуясь перед Глебом, демонстрируя свое умение, принялся щелкать клавишами. А затем с многозначительным видом произнес:
– Я не могу вам оставить эту информацию, она является секретной. Можете пользоваться ею только в моем присутствии.
Полковник Студинский извлек из дипломата, принесенного с собой, две чистые дискеты и скопировал на них схемы энергосетей. Глеб довольно грубо отстранил его от клавиатуры компьютера и принялся рассматривать квадраты схемы обеспечения города одну за другой. Мельтешение цветных квадратов быстро утомило полковника Студийского, и он уже почти не смотрел на экран.
– Вот этот дом, – произнес Глеб, указывая пальцем на маленький прямоугольник в Дровяном переулке. – Обычно в таких документах лапши нет, потому что иначе невозможно будет нормально эксплуатировать сети.
Полковник кивал, то и дело поддакивая:
– Конечно, именно так.
Глеб проверял, понимает полковник в этом что-либо или нет. Наконец, убедившись, что тот полный профан в подобном вопросе, спокойно стал врать дальше.
– Если вы не против, Владимир Анатольевич, я сниму себе копию именно этого квадрата.
Студинский милостиво разрешил это сделать.
– Да, она вам пригодится.
Затем Глеб перешел к схеме области. Он сперва прошелся по Минскому шоссе, с многозначительным видом делая какие-то пометки на чистом листе бумаги, выписывая совершенно не нужные ему номера кабелей, глубину залегания, точки подключения, смотровые колодцы. Затем начал просматривать вдоль Ярославского шоссе. Скорее всего, нужный ему кабель был не таким уж важным и на большой схеме он не был даже обозначен. Конечно, куда проще было бы просто включить автоматический поиск, указав номер нужного ему кабеля – того, который значился на стене дома, где держали Ирину Быстрицкую. Но рисковать, действуя настолько нагло, Глеб не хотел.
Единственное, что ему действительно нравилось – иногда закапывать останки своих жертв. Вот это ему приносило удовольствие и одновременно облегчение, словно какая-то часть его собственной жизни, его биографии, его личного времени скрывалась под землей, засыпанная шуршащим песком и черноземом. Но к захоронению останков Синеглазов прибегал в общем-то редко. Ведь для этого следовало выезжать за город, находить безлюдное место – какую-нибудь рощицу или опушку леса – и там лопатой с коротким черенком рыть могилу. Правда, Синеглазов никогда не называл яму, в которую он сбрасывал останки, могилой. Он относился к этому проще. Он наклонялся, вдавливал штык лопаты в землю, срезал дерн и вырывал глубокую траншею. А затем туда, оглядевшись по сторонам, сбрасывал пакеты. Утрамбовывал их ногами и на прежнее место, аккуратно, клал полоски дерна. И уже через несколько недель трава вновь пускала корни, но и через два часа это место найти было невозможно. Даже сам Григорий Синеглазов ни под какими пытками не смог бы показать, куда он закопал тот или иной мешок.
Правда, закапывать в землю Синеглазов бросил уже давно. Последний раз, когда он рыл землю, его напугало появление охотничьей собаки. И Синеглазов даже не стал закапывать мешок с останками – как он хорошо помнил – шестнадцатилетней Марины, которую он встретил возле профилактория, где тогда отдыхал. Девушка была бойкой, уже довольно опытной в вопросах секса. Денег она не требовала, и это Григория Синеглазова немного смутило. Она расспрашивала у него о том, имеет ли он квартиру в Москве, имеет ли машину. Синеглазов отвечал на вопросы, а сам смотрел на ее колени.
– Что, нравятся? – спросила Марина.
– Да, нравятся, – честно ответил Синеглазов. Тогда Марина кончиками пальцев подняла подол и без того короткой юбки.
– А это тебе нравится?
– Да, нравится, – вновь признался Синеглазов. Трусиков на ней не было.
– Тогда пойдем, – сказала девушка, показывая рукой на березовую рощу на берегу неширокой реки.
Они направились туда. Синеглазов помнил все в мельчайших подробностях.
Помнил, как шуршала трава под локтями, помнил голубые глаза Марины, полные леденящего душу ужаса. Она хотела вырваться. Но брючный ремень, именно тот знаменитый и любимый брючный ремень, сделал свое дело. Петля туго перетянула горло, розовый язык Марины вывалился изо рта, она захрипела и, скребя ногтями землю, вырывая с корнями траву, минуты через полторы затихла.
Синеглазов овладел уже мертвой девушкой, затем вернулся в профилакторий, взял возле сторожки лопату, прихватил с собой удочку. И вид у него был как у человека, собравшегося на рыбалку. Вот именно тогда, когда он уже наполовину выкопал яму, решив спрятать холодное тело Марины, и появился охотничий пес. И тогда Григорий Синеглазов утащил кусок ржавого рельса, на котором сторож профилактория обычно распрямлял гвозди. К этому куску рельса он привязал тело девушки, и уже после заката, когда погасли огни в окнах здания, оттащил его к реке и бросил в омут.
«Интересно, как она там сейчас? – подумал Синеглазов, стоя посреди большой комнаты. – Сегодня я должен буду уехать. Сумки оставлять в квартире опасно. Значит, необходимо от них избавиться. Но лучше это сделать не сейчас, а когда стемнеет. А сейчас нужно немного поспать».
Синеглазой свернулся калачиком на своем кожаном диване, пружины вновь скрипнули. Но на этот раз Синеглазову уже не показалось, что это хрустят его кости и рвутся связки выворачиваемых палачом суставов. Это был просто скрип пружин. Синеглазов по-детски подсунул ладонь под щеку, закрыл глаза, и сон тут же настиг его.
Он спал, а этажом выше, на балконе, скулила соседская такса Чита. Эта такса приносила Синеглазову много хлопот. Иногда ни с того ни с сего ночью она начинала выть, особенно если в его квартире был покойник. Но иногда Синеглазову даже нравилось это «музыкальное сопровождение» его кровавых пиршеств. К тому же, соседка с утра всегда просила у Григория Синеглазова извинение за свою глупую таксу. Синеглазов понимающе кивал в ответ, разводил руками, дескать – что поделаешь, глупое животное, но мы этих животных любим и готовы им все простить, все-таки они наши друзья и Божьи твари.
В то время, когда убийца и маньяк Григорий Синеглазов сладко спал, в одном из соседних кварталов, недалеко от рыбного магазина, на чердаке дома пировали два бомжа. Это были Сиротка и его приятель Чума. У них имелась бутыль вина, украденная Сироткой из универсама, кусок колбасы и полдюжины подгнивших бананов, найденных Чумой во дворе в мусорном контейнере. Чума, глядя на бутылку, дрожал так, как дрожит пес, почуявший дичь. Сиротка поглаживал ее, сжимал горлышко своими грязными заскорузлыми пальцами.
– Ну, скорее! Скорее открывай ее!
– Это я добыл, – похвалился Сиротка.
– Знаю, знаю, в долгу не останусь.
– Это я добыл. Правда, я рисковал жизнью.
– Да нет у тебя никакой жизни, открывай! Жизнь только начинается, – сказал отставной капитан и потянулся скрюченными пальцами к бутылке.
Но Сиротка ловко спрятал ее за спину.
– Отгадай, в какой руке, – сказал он, глядя в пустые глаза приятеля.
– В правой! – выкрикнул Чума.
Сиротка перехватил бутылку за спиной и, вытащив, показал правую ладонь.
– Ну, значит, в левой.
Сиротка показал и левую руку.
Тогда Чума бросился на него, откинул в сторону и схватил бутылку. Но тут же приступ кашля заставил его скорчиться и уткнуться в колени.
Сиротка спокойно открыл бутылку, поднес ко рту и, запрокинув голову, принялся пить.
Наконец, Чума подавил в себе приступ кашля.
– Ну, дай же глотнуть, дай.
– Ладно, на, – милостиво пробормотал Сиротка, облизывая губы, протянул бутылку приятелю.
Казалось, горлышко сейчас хрустнет, так сильно сжал его зубами Чума.
Буквально через несколько мгновений бутылка опустела. Чума заглянул в горлышко, словно надеясь, что не вся жидкость попала к нему в желудок. Но бутылка была пуста. Чума смог добыть еще несколько капель, затем аккуратно положил бутылку у ног, чтобы завтра ее можно было сдать.
– Ну, а теперь давай есть, – сказал Сиротка, вытаскивая из рваного кармана половину хот-дога, перепачканного губной помадой.
* * *
Григорий Синеглазов неподвижно сидел на своем кожаном диване, обхватив голову руками и массируя виски. Ему казалось, что вот-вот раздастся звонок или стук в дверь, и он услышит решительный и настойчивый голос: «Гражданин Синеглазов, откройте! Откройте немедленно! Милиция!» От этих мыслей все внутри Синеглазова холодело, ему хотелось броситься и убежать, скрыться, спрятаться так, чтобы ни одна собака не могла его найти, чтобы никто даже не знал о его существовании, не догадывался, где он и кто он.Синеглазов вскочил и буквально заметался по квартире. Две спортивные сумки все еще лежали в ящике из-под телевизора.
– Первое, что надо сделать, так это избавиться от сумок. Это самое главное. Иначе изведусь весь, они давят на меня, я их ненавижу, – шептал Синеглазов, открывая балконную дверь и глядя на картонный ящик. – И надо же было мне вот так, средь бела дня… Я же давал себе зарок никогда не гадить возле дома.
Он хорошо знал, что даже волки не убивают жертвы возле логова, а вот он не выдержал, и две маленькие девочки нашли свою смерть в его квартире, нашли свою смерть в доме, где выросли и жили.
Синеглазов вновь вбежал в большую комнату и опустился на диван. Его трясло, он был не в силах придумать, как ему скорее избавиться от тяжелых спортивных сумок, набитых человеческим мясом.
* * *
Мать Даши и Наташи не находила себе места. Ей пришла в голову нереальная мысль:«А может, девочки поехали к бабушке? Может быть, я чем-то их обидела, и они решили пожаловаться на свою маму?»
Бабушка жила в Мытищах, и девочки вместе с мамой бывали у нее довольно часто. Бабушка всегда угощала их чем-нибудь вкусным, специально к их приезду пекла пироги или делала замысловатые торты.
Даша и Наташа обожали бабушку, еще не старую, еще даже не на пенсии учительницу русского языка и литературы.
«Господи, неужели они поехали к ней? Так далеко, и совершенно одни?»
Женщина была уже без сил.
Когда выяснилось, что девочек у бабушки нет, мать Даши и Наташи побежала в милицию. Она сбивчиво объясняла молоденькому лейтенанту, что случилось. Тот выслушал ее, кое-что записал, а затем попросил составить заявление. И уже через час участковый был во дворе дома.
Синеглазов видел из окна, как участковый ходил и опрашивал жильцов.
Затем участковый поднялся наверх, в квартиру, где жили сестренки. Через час в дверь Григория Синеглазова позвонили. Но Григорий знал, кто это звонит, и не стал открывать. Ведь буквально за пять минут до этого участковый звонил его соседям…
Синеглазов выждал, и, когда над городом сгустились сумерки, он, надев куртку, с двумя сумками вышел к машине. Во дворе у третьего подъезда стояло несколько пожилых женщин, и Григорий слышал их разговор.
– Да-да, с пятого этажа, две девочки… Ну как же вы не знаете, две абсолютно одинаковые девочки, Даша и Наташа… Вышли еще до обеда. Мать сказала, чтобы они подождали ее на улице…
– А они что?
– Как это что? Куда-то ушли, а может… Но лучше об этом не думать.
– Господи, какие времена, какие нравы! Раньше было куда спокойнее.
– Будь они неладны, эти времена! Куда смотрят власти? Что делает милиция? Преступников – на каждом углу. Везде норовят обмануть, убить. Только и слышишь, что там или здесь кого-то убили, кого-то ограбили. А вот помните…
Синеглазов спрятал сумки в багажник, закрыл его и стоял у машины, будто кого-то ожидая, а сам внимательно слушал, о чем разговаривают женщины.
– А вот как-то недели полторы назад вон из того дома, – одна из женщин указала рукой, – из того вон подъезда все вынесли. И дело было средь бела дня.
– А почему я об этом ничего не знаю?
– Так ты же была на даче, картошку копала или помидоры закрывала… не помню.
– А, да-да, я целую неделю прожила на даче боялась, чтобы огород не обчистили.
– Так вот, приехал фургон с надписью «Мока». Красивый такой фургон, большой, – быстро тараторила пенсионерка, – и начали выносить мебель с четвертого этажа. Господи, чего там только не было! Два холодильника, три телевизора, стиральная машина, печка эта… как ее…
– Микроволновая? – вставила одна старушка.
– Да-да, вот такая, маленькая, – женщина показала руками примерный размер печи, – короче – все: ковры, посуду, какие-то магнитофоны, даже кресла.
Все вынесли, загрузили и увезли. А когда хозяин возвращался домой, его на лавочке, вот здесь, встретил сосед и говорит: «Петрович, ты переезжаешь из нашего дома?» «Окстись, Василий, – отвечает, – и не думаю, и не собираюсь. Я жил и живу в этом доме». – «Да ладно тебе, – говорит сосед, – как же ты не собираешься, если мебель вывозил сегодня днем?» – «Брось шутить», – замахал тот руками и вдруг как бешеный наверх побежал.
– Ну, и что там? – спросила одна из собеседниц, сверкнув очками.
– Как это что? Пустая квартира. И самое интересное, что все видели, даже я видела, как загружали фургон.
– А почему никто не позвал милицию?
– А зачем звать? Ты представляешь, это же было днем! Мы сидели во дворе, а здоровенные такие парни в красивых ярких комбинезонах носили мебель.
Мы еще с ними поговорили, они сказали, что хозяин приказал перевезти мебель на другую квартиру. Мы даже ему позавидовали, ведь он переезжал куда-то в Центр…
Синеглазов не стал дослушивать, о чем говорили женщины, сел в машину, запустил двигатель и выехал со двора. В зеркальце заднего вида он заметил, как из его подъезда вышел на крыльцо участковый и еще два милиционера. С ними был отец Даши и Наташи.
– Ку-ку, – вслух сказал Григорий Синеглазов, радостно гримасничая, – теперь вы меня не найдете. В доме нет никаких улик, разве что фотографии и пленка. Но она еще не проявлена, а фотографии в секретере. Думаю, их никто не станет искать. Если бы кто-нибудь видел, как девочки зашли ко мне, то меня бы уже взяли.
Синеглазов окончательно успокоился и неторопливо вел автомобиль.
Единственное, что его занимало, это то, что сегодня ночью нужно отправляться в командировку в Питер. Но и это было ему на руку.
Он около часа колесил по городу, выбирая место, где бы избавиться от своего груза. Одну сумку он опустошил в квартале, который ремонтировался. Здесь его никто не увидел. Он нашел люк, открыл его и сбросил туда содержимое самой тяжелой сумки. Головы и туловища в целлофановых пакетах с аккуратно завязанными на бантик бечевками, полетели вниз – туда, в быстро текущую зловонную воду.
Синеглазов закрыл люк. На душе стало легче. А вот от содержимого второй сумки он никак не мог избавиться. Везде были люди, везде кто-то мешал.
– Будьте вы все неладны! – чертыхался Григорий уже выезжая на проспект Мира.
И здесь он вспомнил двор, буквально в трех-пяти минутах ходьбы от своего дома, в котором стоят мусорные контейнеры.
– Вот именно туда и следует заехать. Я сейчас брошу туда свои пакеты, а завтра поутру контейнеры увезут.
Григорий вышел из машины, закинул на плечо ремень тяжелой сумки.
Когда на чердаке стало совсем темно, Чума сказал, обращаясь к приятелю:
– Сиротка, сходи, найди чего-нибудь поесть, чтобы завтра утром не вставать и не тянуться. Наверное, будет дождь.
Сиротка не хотел идти, но пришлось. Он поднялся со своего скрипучего матраса, застегнул единственную пуговицу на драном пальто и потопал вниз.
Уже выйдя из подъезда и продираясь сквозь кусты к мусорным контейнерам, он увидел мужчину с сумкой на плече. Сиротка остановился, спрятался за кустами.
Он решил, что подойдет к контейнерам только после того, как мужчина отвалит. Он отчетливо видел Григория Синеглазова, ведь он стоял метрах в двенадцати, а возле контейнеров горел фонарь. Он видел, как Григорий быстро расстегнул молнию и выгрузил в контейнер целлофановые пакеты, которые блестели, словно елочные игрушки.
«Наверное, что-то хорошее! – желудок бомжа заныл в предвкушении сытого ужина и завтрака. – А может, это даже удастся продать».
Сиротка еще не догадывался, что Синеглазов выбросил в контейнер. Он сам не знал, почему проследил взглядом за мужчиной. А тот, испуганно озираясь, почти отбежал от контейнеров, затем замедлил шаг и, пройдя еще метров двадцать, сел в машину.
«Странное дело», – подумал Сиротка. Григорий запустил двигатель и выехал со двора. Сиротка подбежал к мусорному контейнеру, быстро сунул туда руки и вытащил большой целлофановый пакет. Он торопливо развязал бечевку и развернул.
Его словно ударило током. Он увидел четыре детские руки.
Сиротка быстро завернул целлофан и, бросив сверток обратно в контейнер, пустился опрометью на чердак.
– Чума, Чума, послушай, там такое…
– Чего орешь? Принес что-нибудь?
– Да нет, ты слушай!
Сиротка не пошел вниз, он остался в подъезде. Он смотрел сквозь окно, как Чума подошел к контейнеру, достал пакет и развернул.
* * *
Григорий Синеглазов, ведя машину, почувствовал смутную тревогу.– Нет, надо вернуться и перепрятать.
Он даже не знал, почему волнуется, но что-то показалось ему подозрительным.
И действительно, когда он вернулся, то увидел бомжа, который стоял у контейнера. Перед ним на земле лежал сверток.
«А вдруг он меня видел?» – мелькнула мысль в голове Григория.
Чума бросился к телефонным автоматам. Он от испуга забыл номер милиции.
Но, наконец, он прочитал его на блестящей пластинке, прикрепленной к автомату.
– Алло! Алло! Милиция? Тут такое… Быстро приезжайте! Руки!.. Руки!.. – кричал Чума в трубку.
Синеглазов подошел к нему сзади. Четыре телефонных автомата, из которых работал только один, находились в углу двора, возле беседки, в кустах, и из окон дома они не были видны. Григорий подошел и отчетливо услышал, как зачуханный бомж сбивчиво объясняет дежурному, что случилось.
Григорий вырвал трубку из рук Чумы и перекрутил провод вокруг его шеи.
Тот попытался вырваться, но Григорий Синеглазов, зверь в человеческом обличий, был силен.
Провод пережал горло, и на этом оборвалась жизнь отставного военного, сейчас человека «без определенного места жительства».
Сиротка, прижимаясь щекой к мутному стеклу, видел, как Синеглазов шел от телефонных автоматов. Конечно же, Сиротка не знал, кто это, он даже не помнил номер машины. Минут через десять Сиротка пошел к телефонам. То, что он увидел, его потрясло. Его приятель лежал на земле, широко раскинув руки.
«Надо рвать когти», – подумал Сиротка и побежал к подъезду.
Глaвa 8
Глеб Сиверов не любил в этом мире многое, но существовали определенные приоритеты. Он ненавидел ложь, ненавидел предательство, но больше всего он не любил неопределенность – то состояние, когда не знаешь, куда податься, что предпринять, а словно бы попадаешь в темную комнату, где, сколько ни всматривайся, не сумеешь разглядеть полоску света, обозначающую дверь или окно, темную комнату, в которой не существует выхода и вообще непонятно, как ты смог там оказаться. До последнего дня Глеб пребывал именно в такой темной комнате, имея возможность лишь смутно догадываться о том, что известно его противникам.
Но, наконец-то, карты оказались раскрытыми. Полковник Студинский сделал свой ход, предоставив такое же право Глебу Сиверову. Можно было бы отказаться от игры, но Глеб не зря относил себя к людям азартным. Задание, предложенное ему, требовало максимальной выкладки сил, напряженной работы разума. Он согласился бы, даже если бы Ирина Быстрицкая находилась в недосягаемости ФСБ.
Вот тут-то фээсбэшники и совершили ошибку. Предательство – так определил их поведение для себя Глеб Сиверов. Игра начиналась с нечестного хода, а значит, теперь и он был свободен от угрызений совести и мог ударом отвечать на удар. Полковник Студинский сообщил Глебу все, что знал сам, и даже немного присочинил, чтобы показаться более значительным.
Но все равно, данных о доме в Дровяном переулке явно недоставало. Глеб решил утомить полковника так, чтобы тот проклял день, когда с Глебом связался.
Сиверов не отпускал его от себя ни на минуту, прекрасно понимая, что в присутствии хозяина охрана расслабится и будет следить за Глебом не так тщательно. А утомление притупит внимание полковника.
Вот уже полдня они сидели в мастерской Сиверова. Шофер в машине дежурил возле подъезда, готовый выполнить любое распоряжение Глеба, продублированное полковником Студинским. Полковник уже так привык подчиняться этому немногословному человеку, что скажи он: «Пошлите машину за пивом в соседний бар», полковник не моргнув глазом продублировал бы и это приказание. Но Глеб был куда более изобретательным. Он потребовал от полковника предоставить ему подробные карты города разных годов, на которых можно было отыскать дом в Дровяном переулке. А затем из жилищно-эксплуатационной службы к нему привезли пухлый том синек, среди которых удалось разыскать план этого злополучного дома, когда его еще занимали коммунальные квартиры.
– Ну и идиоты! – бормотал Глеб, проглядывая тусклые синьки. – Такой особняк был, а что из него сделали! Настоящий клоповник!
– Да этого уже нет и в помине, – напоминал полковник Студинский, злясь, что Сиверов занимается какими-то глупостями вместо того, чтобы думать о деле.
Затем на стол легла пачка фотоснимков, запечатлевших все этапы строительства. Безымянному фотографу удалось оставить на фотобумаге для истории только стрелу крана и грузы, которые подавали на стройплощадку, все остальное закрывал на совесть сколоченный высокий забор. Глеб, глядя на фотоснимок, сделанный всего неделю назад, от руки перерисовал дом на снимок с изображением забора. Теперь стало ясно, куда уходили поддоны с кирпичом, куда подъемный кран заносил бадью с раствором и в какую точку отправлялась конусообразная емкость с бетоном высокой марки, приготовленном прямо в бетоносмесителе, установленном на «КамАЗе».
– Нет, не думаю… – сказал себе под нос Глеб.
– Что? – оживился полковник.
– Не думаю, чтобы они сделали в середине дома что-то наподобие огромного сейфа с железобетонными стенами и металлической дверью.
Такое и не могло прийти в голову полковнику Студинскому. Но он не стал показывать виду.
– Вполне возможно, – он наморщил лоб. – На их месте я поместил бы главного аналитика именно в сейф с автономной системой вентиляции и электропитания.
– Это имело бы смысл, – возразил ему Глеб, – если бы дом навсегда предназначался для аналитической службы. Но вся беда в том, что о таких учреждениях довольно часто становится известно противнику, и их приходится переносить в другое место. А так все здесь сделано, как я понимаю, наспех и с перспективой продать дом после его прямого использования какой-нибудь коммерческой фирме.
Глеб, скосившись, посмотрел на ворох бумаг, высившихся на подоконнике и на трех стульях, пододвинутых к шкафу так, что все пространство между спинками и дверцами заполнилось свертками чертежей, пухлыми домовыми книгами, пачками синек.
«Вот и все, – решил Глеб, – наконец, можно попросить то, что мне в самом деле важно».
И он не моргнув глазом обратился к полковнику:
– Мне необходимо иметь схемы силовых кабелей и кабелей связи на территории Москвы и области.
– Но это же целая библиотека! – хотел было возмутиться полковник Студинский, даже не подозревая, зачем Глебу подобная информация.
Конечно, Глеб Сиверов мог бы обойтись всего лишь одним листком, вырванным из тощего проекта с названием «Силовой кабель №1407», но не выдавать же свои планы! Глеб твердо усвоил рекомендацию английского писателя Честертона:
«Если хочешь спрятать дерево, то лучше делать это в лесу».
– Мы все-таки живем не в каменном веке, – улыбнулся Сиверов, – надеюсь, существуют и компьютерные схемы.
– А зачем они вам? – внезапно насторожился полковник.
– Я думаю, в этом доме существуют несколько параллельных систем обеспечения жизнедеятельности. Одна из них должна быть замкнута на городские сети, вторая – на периферийные. Я должен отследить все возможные варианты.
В общем-то, Глеб говорил полную несуразицу.
«Какие к черту периферийные сети!» – ужаснулся он собственной неосмотрительности.
К тому же, из разложенных на столе фотоснимков, запечатлевших процессы строительства, было ясно видно: никто никаких траншей под силовые кабели не копал и копать не собирался. Одна-единственная была прокопана для замены устаревшей канализационной трубы. А затем, засыпав ее, всего лишь в полутора метрах от поверхности строители проложили и силовой кабель, подключающий дом к городской сети. Но полковник Студинский наверняка понимал в подобных вещах еще меньше, чем Глеб, поэтому проглотил наживку, даже не поперхнувшись.
– Сейчас, я свяжусь с нашим информационным центром.
Полковник подсел к компьютеру и, явно рисуясь перед Глебом, демонстрируя свое умение, принялся щелкать клавишами. А затем с многозначительным видом произнес:
– Я не могу вам оставить эту информацию, она является секретной. Можете пользоваться ею только в моем присутствии.
Полковник Студинский извлек из дипломата, принесенного с собой, две чистые дискеты и скопировал на них схемы энергосетей. Глеб довольно грубо отстранил его от клавиатуры компьютера и принялся рассматривать квадраты схемы обеспечения города одну за другой. Мельтешение цветных квадратов быстро утомило полковника Студийского, и он уже почти не смотрел на экран.
– Вот этот дом, – произнес Глеб, указывая пальцем на маленький прямоугольник в Дровяном переулке. – Обычно в таких документах лапши нет, потому что иначе невозможно будет нормально эксплуатировать сети.
Полковник кивал, то и дело поддакивая:
– Конечно, именно так.
Глеб проверял, понимает полковник в этом что-либо или нет. Наконец, убедившись, что тот полный профан в подобном вопросе, спокойно стал врать дальше.
– Если вы не против, Владимир Анатольевич, я сниму себе копию именно этого квадрата.
Студинский милостиво разрешил это сделать.
– Да, она вам пригодится.
Затем Глеб перешел к схеме области. Он сперва прошелся по Минскому шоссе, с многозначительным видом делая какие-то пометки на чистом листе бумаги, выписывая совершенно не нужные ему номера кабелей, глубину залегания, точки подключения, смотровые колодцы. Затем начал просматривать вдоль Ярославского шоссе. Скорее всего, нужный ему кабель был не таким уж важным и на большой схеме он не был даже обозначен. Конечно, куда проще было бы просто включить автоматический поиск, указав номер нужного ему кабеля – того, который значился на стене дома, где держали Ирину Быстрицкую. Но рисковать, действуя настолько нагло, Глеб не хотел.