Воронин Андрей Николаевич. Слепой против маньяка

   «Я должен буду пойти на похороны», – твердо решил Глеб Сиверов и почувствовал, что его глаза стали влажными.
   Он забыл, когда в последний раз плакал, но сейчас готов был разрыдаться, как ребенок.
   «Нет, нет, Глеб, держись», – приказал он себе и швырнул газету в сторону. Сиверову хотелось разорвать ее на клочки, но он этого не сделал, а направился к телефонному автомату. Он напрочь забыл о мерах предосторожности, ему уже стало все равно, поймают ли его, останется ли он жив или нет.
   У телефонного автомата стояло несколько человек. Глеб Сиверов прислонился к шершавой бетонной стене и закрыл глаза. Ему было привычно терять друзей, но вот так подставить незнакомого человека, и человека хорошего, того, кто решил ему помочь, того, кто рискнул своей жизнью…
   Наконец, подошла его очередь. Глеб снял трубку и быстро набрал номер.
   – Мне Студинского, – коротко сказал он.
   – Кого? – спросил неприятный женский голос.
   – Полковника Студинского, – повторил Глеб, прижимая трубку к уху.
   – Вы знаете, его сейчас нет. И, пожалуйста, представьтесь, кто его спрашивает?
   – Это не имеет значения.
   – Нет, вы все же скажите, – настаивала женщина.
   – Его спрашивает Слепой.
   Послышалась какая-то неопределенная возня и перешептывание.
   – Вы знаете, позвоните минут через пять-десять.
   – Я не буду перезванивать.
   – Может быть, вы хотите оставить сообщение? – задала вопрос женщина.
   – Да, я хочу сказать…
   – Говорите.
   – Скажите Студийскому, что он труп.
   – Как вы говорите? – дрогнул женский голос на другом конце провода.
   – Студинский – труп. Это я обещаю. Чего бы мне ни стоило, но Студинского я убью.
   Глеб резко повесил трубку на рычаг, а затем, не оглядываясь, направился к дому, где его ждал Сиротка. Глеб поднялся на третий этаж.
   – Ну, как дела? – спросил Сиротка, сидя на полу. Он дремал, не зная, чем себя занять. Сиротка никак не мог поверить в такое счастье. Теперь у него был приятель, а у приятеля были деньги. Много денег, и он их не жалел. Сиротка был сыт, тепло одет, и все казалось хорошо.
   – Послушай… – обратился к нему Глеб, усаживаясь на расшатанный скрипучий стул.
   – Да, – Сиротка поднял голову и внимательно посмотрел на Глеба.
   – Мне нужна твоя помощь.
   – Конечно, я тебе помогу, – заморгал бесцветными глазами бомж. – Что я должен сделать?
   – Ты должен будешь пойти во двор – в тот двор, где ты видел этого гнусного маньяка. Сядь на какую-нибудь лавочку, спрячься в беседке… Ты обязательно должен выследить его, должен узнать, в каком он живет подъезде, на каком этаже.
   – Так как же я это узнаю? – удивился Сиротка.
   – Придумай что-нибудь.
   Тот пожал плечами и неохотно поднялся. Он еще не забыл, как маньяк расправился с Чумой. А Чума был покрепче его.
   – Это опасно? – спросил Сиротка, заглядывая Глебу в глаза.
   – Думаю, нет. Главное, чтобы ты его видел, а он тебя не заметил.
   – А как это сделать?
   – Ну как… Прикинься пьяным, отмороженным, сиди без движений и внимательно следи. Если ты его обнаружишь и выследишь, ты окажешь мне и всем остальным неоценимую услугу. Понял?
   – Понял, командир, – вдруг отчетливо сказал Сиротка и расправил свои худые плечи. Затем зябко поежился:
   – Погода плохая.
   – Купи бутылку вина, чтобы было теплее.
   – Вот это всегда пожалуйста и с удовольствием, – обрадовался Сиротка. – А как мы встретимся?
   – Встретимся вечером, – четко сказал Глеб.
   – А ты куда пойдешь?
   – У меня есть одно дело. Надо сходить на похороны.
   – На чьи еще похороны? Там будет застолье?
   – Нет, застолья там не будет, – вздохнул Глеб.
   – Жаль, а то и я бы пошел с тобой, – сказал Сиротка и облизал губы.
   – Если ты выследишь этого подлеца, то застолье мы устроим здесь. Я куплю тебе все, что ты захочешь.
   – А я ничего не хочу, – вдруг сказал Сиротка, – мне и так хорошо. Но тебе я помогу.
   – Тогда ступай, не тяни.
   Сиротка взял какой-то мешок, сунул его в порванную сумку, покопался в своих коробках и набросал в сумку еще чего-то, потом повесил ее на плечо.
   – Как у меня вид? – спросил он у Глеба. Тот неопределенно пожал плечами.
   – Вид как вид, как всегда.
   – А куртка?
   – Куртка тебе идет, – улыбнулся Глеб.
   Сиротка тоже улыбнулся и торопливо направился к двери.
   Глеб слышал его шаги на лестнице, слышал какие-то голоса с улицы.
   Он сидел неподвижно, абсолютно спокойный, и ничто не отражалось на его лице, будто он окаменел и превратился в скульптуру.
   Наконец, его пальцы дрогнули, сжались в кулаки.
   – Мерзавцы! Мерзавцы! Все насквозь прогнило! Но я вам покажу!
   Он решительно поднялся, забросил на плечо дерматиновую сумку Сиротки.
   Она была тяжелая. Но ничего в ней не звякнуло, металл не коснулся металла. Глеб направился вниз.
   Он быстро сбежал по лестнице, прикрыл за собой дверь, огляделся по сторонам, ничего подозрительного не заметил и решительно направился на людную улицу. Ему надо было добраться до Дворца молодежи, он должен был увидеть Геннадия Демидова, поприсутствовать на похоронах человека, виновником смерти которого он стал.
   А Сиротка забрел в универсам, купил бутылку вина, спрятал ее во внутренний карман куртки, затем зашел в первый попавшийся подъезд, сорвал пробку и отпил полбутылки. Ему стало теплее и веселее.
   «Конечно, я тебе помогу, хоть я тебя и мало знаю, – думал бомж. – Но, судя по всему, мужик ты неплохой. Будь ты какой-нибудь сволочью и мерзавцем, не стал бы ты меня спасать и отделали бы меня эти гады так, что и мать родная не узнала бы». Хотя Сиротка понимал, что его и так никто не узнал бы из старых знакомых, из тех, с кем когда-то работал, встречался, говорил. Он – старый, брошенный и никому не нужный – выглядел как груда ветоши, валяющаяся где-то на чердаке или в гараже.
   Но он об этом решил не думать. Он побрел в сторону проспекта Мира.
   Конечно, можно было бы подъехать, Но Сиротка не любил общественного транспорта: там от него все шарахались и прикрывали носы.
   – Ладно, ладно, – бурчал бомж, – вы обо мне еще узнаете!
   Он старался хоть немного походить на Глеба Сиверова, но это ему не удавалось. Он обходил дворы один за другим, присматриваясь к машинам, и даже вызвал подозрение у двоих мужчин, ремонтирующих «жигули». Один из них что-то шепнул другому, и тогда Сиротка решил, что лучше этот двор покинуть и вообще, может быть, не шататься, а сесть где-нибудь и сидеть.
   Он увидел старуху, сидящую на лавочке, девочку, гуляющую рядом с ней, а затем он увидел знакомую машину. На лице Сиротки появилась улыбка.
   «Ну вот я тебя и нашел».
   Машина стояла у подъезда. Было по всему видно, что она простояла здесь всю ночь и утро. На ветровое стекло налипли несколько кленовых листиков и горели яркими пятнами.
   Сиротка покрутился по двору. Можно, конечно же, было спросить, чья это машина и где живет ее хозяин. Но он решил пока этого не делать, потому что теперь у него была возможность узнать номер. Он его запомнил, повторив раз двадцать пять про себя. И если бы сейчас кто-нибудь увидел лицо бродяги, то наверняка подумал бы, что этот спившийся пожилой мужчина сошел с ума. Сиротка повторял и повторял цифры, словно заклинание, словно они могли спасти его от смертельной опасности.
   Наконец, номер врезался в память так прочно, что даже если бы Сиротка был очень пьян и кому-нибудь удалось его растолкать, он наверняка вместо проклятий и бурчания выпалил бы эти четыре цифры, глядя безумными глазами в потолок.
   Сиротка устроился в беседке, вытащил из кармана бутылку, немного отпил.
   Вино проникло в желудок, и тепло вновь разлилось по телу.
   «Все-таки Федор хороший человек, – подумал Сиротка. – Вот, не пожалел денег мне на вино и даже не потребовал сдачу. А ведь сдачи осталось очень много, и мне, как и раньше, могло бы хватить ее на целую неделю безбедной жизни».
   Сиротка сунул руку в карман, нащупал деньги, и ему стало совсем хорошо.
   Он даже не обращал внимания на серое небо, на низкие, летящие над домами, тучи, на мокрых голубей, которые толкались у его ног. Сиротка вытащил из сумки кусок хлеба, раскрошил его и принялся скармливать птицам…

* * *

   Григорий Синеглазов сидел в своей квартире. Перед ним лежала газета, работал приемник. Но и по телевизору и в газетах говорили про похороны какого-то Геннадия Демидова, который погиб от взрыва. Это абсолютно не интересовало Григория.
   – Нашли о чем говорить! Какой-то щенок взорвался, – шептал Григорий, – лучше бы написали обо мне. Конечно, не обо мне, конечно, без упоминания фамилии, а чтобы просто рассказали о том, что в городе действует ужасный кровожадный маньяк и предупредили бы всех, что на улицу выходить небезопасно.
   Григорий был недоволен.
   На работу ему сегодня можно было не ехать, и поэтому он сидел дома.
   Чтобы как-то развлечься и поднять испорченное настроение, он вытащил из секретера папку, в которой хранились последние фотографии, и принялся их рассматривать.
   «Интересно, чем занимается сейчас милиция? – глядя на детские лица, перекошенные ужасом, думал Синеглазов. – Неужели они не ищут? А если и ищут, то как? Они меня никогда не найдут», – вдруг почему-то решил Синеглазов и, опустившись на пол, принялся раскладывать фотографии.
   Фотографий было много, около сотни. Разложив их ровными рядами, Григорий принялся расхаживать среди них. На его лице блуждала сладострастная улыбка. Глаза щурились, руки дрожали.
   – О, маленькие мои, как я вас люблю! Как я вас любил! Вы были такими хорошими, такими сладкими. Вас невозможно забыть. Хорошо, что в детстве я научился фотографировать. У меня, конечно, был хороший учитель. Правда, он заставлял снимать какие-то деревья, листья, падающие на землю, птиц, животных.
   Мне это никогда не нравилось. Я всегда считал это полной чепухой. Вот что надо снимать, вот какие фотографии надо печатать!
   И Синеглазов, опустившись на колени, тыльной стороной ладони прикоснулся к одному из снимков. Это была Катя Фролова.
   – Как ты кричала, как сопротивлялась! А какой хороший снимок получился!
   Умею я это делать, умею… А еще я отчетливо помню, как ты дрожала от страха…
   Мелко, как лист на ветке. Помню, как ты сделала лужу, как моча стекала по твоим ногам в ванну. Ах, проказница… – и Синеглазов вновь провел ладонью по гладкому, холодному, как стекло, листу бумаги.
   Конечно, милиция тоже не баклуши била. Была создана большая группа, и она разрабатывала всевозможные версии по тому, где может скрываться маньяк, убивающий подростков. На карте Москвы были обозначены красными кружками все те места, где когда-либо за последний год или несколько месяцев были найдены останки. Кружков было довольно много. На всех останках была оставлена одна улика, существовала одна деталь – убийца привязывал свои жертвы. На их руках остались темные полосы, следы от ремня. Странные стрелки испещряли карту города. Они сходились и расходились.
   Сотрудники МВД сжимали и сжимали кольцо поиска. Они уже догадывались, что ужасный маньяк проживает или работает где-то в районе проспекта Мира, ведь большинство жертв найдено именно там.
   Был портрет фоторобота. И участковые расхаживали по дворам и показывали этот портрет вечно сидящим на скамейках старухам в надежде, что кто-нибудь из них сможет опознать, сможет подсказать, дать хотя бы маленькую зацепку, по которой можно будет выйти на след маньяка. Но никто из опрошенных не видел этого человека.
   Генерал Кречетов вызвал к себе полковника Студинского.
   – Ты, как всегда, сработал грубо, – распекал генерал подчиненного. – Что, не мог придумать что-нибудь попроще? Зачем было устраивать наезд, да еще средь бела дня, на глазах десятков людей? Видишь, сколько сейчас шума? Все газеты только и пишут о том, что этот Демидов действительно получил какие-то важные документы.
   – Он мог их получить. И представляете, если бы мы не прослушивали телефоны и документы оказались в руках журналиста, а потом были бы напечатаны на страницах сраного «Московского комсомольца»… Вы представляете, что было бы?!
   – Представляю, – качнул головой генерал и прикрыл глаза.
   Он с радостью подумал, что слава Богу, теперь эти странички из доклада Бушлатова лежат в его сейфе и он может ими воспользоваться, может даже надавить на министра обороны, если только это ему понадобится. Документы действительно были уникальными, и не воспользоваться ими было бы грешно. Но как? Генерал еще не решил. Он раздумывал.
   – А что с этим маньяком? – вдруг ни с того ни с сего задал он вопрос Студийскому. Полковник пожал плечами.
   – По моим сведениям, милиция его активно разыскивает. Фотографии розданы каждому участковому, сотрудникам ГАИ – короче, всем.
   – Фотографии Слепого? – ехидно улыбнулся генерал.
   – Ну, конечно, как договаривались.
   – Может, этого и не стоило делать. А как он себя ведет?
   – Как он себя ведет… Он нервничает, – потер ладонь о ладонь полковник Студинский. – Вот, звонил мне сегодня…
   – И что? – спросил генерал и ударил кулаком по колену.
   – Сказал, что я труп.
   Генерал расхохотался.
   – Думаю, Студинский, что этот Слепой пострашнее маньяка, и свое слово он сдержит.
   Полковник не нашелся что ответить. А генерал заметил, как его подчиненный побледнел, и это его еще больше развеселило.
   – Что, полковник, страшно? Умирать не хочется, да?
   – Не хочется, – признался Студинский.
   – Хочется не хочется, а придется. Думаю, что этот мужик слов на ветер не бросает. Так что, будь поосторожнее.
   Полковник напрягся. Подобное предупреждение из уст генерала звучало угрожающе.
   – Что вы мне посоветуете делать? – дрогнувшим голосом осведомился он.
   – А что ты можешь сделать? Живи, пока живется. Правда, можешь заказать хороший дорогой гроб и место на кладбище.
   – Если меня убьют, то думаю, похороны будут за счет конторы, – съязвил Студинский. Генерал поморщился.
   – Конечно, за счет конторы. Не беспокойся, мы уж денег не пожалеем и проводы будут торжественные. Ясное дело, не такие, как похороны этого журналистика, но тем не менее. Думаю, славы ты не хочешь, особенно посмертной.
   – Нет-нет, не хочу, – как-то нервно выдохнул Студинский.
   – Ты усилил охрану нашего загородного особняка?
   – Так точно. Я поставил самых лучших людей.
   – Вот это хорошо, вот это правильно. А если вдруг он не захочет их освобождать, что тогда? – принялся рассуждать вслух генерал Кречетов.
   Студинский молчал, не вмешиваясь в ход мыслей генерала.
   – Если он сейчас убежит с документами?
   – Не думаю, – сказал полковник.
   – А ты никогда не думаешь, и напрасно.
   – Я предполагаю, что он сейчас где-то залег, затаился.
   – Что значит – «где-то»? Его надо найти, надо выследить и взять. Его надо убить, как бешеную собаку. Пристрелить – и все, и забыть о нем. Но он меня, в общем-то, не очень интересует. Для меня и для тебя, Студинский, важны документы. Мы должны их заполучить. И не дай Бог, он еще раз захочет передать их кому-нибудь из журналистов и какая-нибудь газетенка их напечатает! Тогда всем нам крышка – и тебе, и мне, и… – генерал ткнул большим пальцем в потолок, – всем крышка.
   – Я понимаю, я слежу за всеми газетами. Все телефоны прослушиваются.
   – Слушай, слушай, – вяло пробурчал генерал, – может, что-нибудь и услышишь. А когда он обещал тебя убить? – вновь ехидно усмехнувшись, поинтересовался.
   Студинский пожал плечами.
   – А может, он и не станет тебя убивать?
   – Нет, он понимает, что смерть журналиста – дело наших рук. И конечно же, захочет отомстить.
   Глаза генерала Кречетова вспыхнули, у него появилась идея.
   – Вы что-то хотите сказать? – заметил Студинский.
   – Да, хочу. Думаю, у нас есть шанс его взять.
   – Как?
   – Взять на живца.
   Студинский все понял и побледнел. Конечно же, ему не хотелось выступать в роли приманки, но если генерал решил, то придется. Студинский понимал, что, может быть, и в самом деле, это единственный шанс захватить Слепого, выманить из убежища, предложив себя в качестве жертвы.
   – Подумай об этом, – сказал генерал. – Разработай операцию. Только смотри, чтобы все было продумано до мельчайших подробностей. Я не хочу, чтобы этот мерзавец пристрелил тебя, полковник. Ты понял?
   – Так точно, товарищ генерал, – сказал полковник. Генерал махнул рукой.
   – А теперь ступай и докладывай мне обо всем. Держи меня в курсе всех событий.
   – А вы куда-то уезжаете?
   – Да. Я поеду на похороны этого журналиста. Там соберется много людей.
   Кое с кем нужно встретиться и переговорить.
   Полковник ничего не сказал, развернулся и покинул огромный кабинет генерала Кречетова.
   А тот остался сидеть у стола, на котором не было ни одной бумаги.
   Генерал потер виски, затем провел ладонями по лицу, словно стирая с него злое выражение. И действительно, на губах появилась приветливая улыбка. Генерал поднялся. Он даже не стал смотреться в зеркало, потому что и так знал, что выглядит как нужно. Затем вновь прикоснулся ладонями к лицу, и когда он их отнял, на лице появилось грустное выражение, словно он скорбит по поводу смерти близкого и дорогого человека.

Глава 13

   Сиротка, сидя в беседке, смотрел по сторонам, ему было интересно следить за жизнью московского двора. Он видел детей, которые возвращались из школы, смеялись, ссорились…
   Сиротка хотел подойти к старухам и заговорить, но потом передумал.
   Вскоре он почувствовал, что ему стало холодно, а происходящее во дворе нестерпимо наскучило.
   Сиротка сунул руку во внутренний карман куртки, извлек бутылку с вином и прямо из горлышка сделал несколько глотков. Тепло приятной волной разлилось по телу, и мужчина довольно улыбнулся.
   – Хороший он человек, – вслух сказал Сиротка, думая о своем приятеле, – если бы я связался с ним пораньше, то и Чума, может, был бы жив. Да и жизнь моя была бы куда веселее.
   У подъезда соседнего дома сидела старуха, а рядом со скамейкой играла девочка, она прыгала над начерченными мелом линиями так и эдак. Старуха недовольно посматривала на свою внучку. Да и девочка, по всему было видно, была недовольна постоянной опекой со стороны бабушки… Но не это занимало сейчас Сиротку.
   Того, зачем Сиротка пришел в этот двор, он никак не мог выяснить. И возможно, так никогда бы и не выяснил, если бы, урча мотором и выбрасывая клубы синеватого дыма, во двор не въехал большой автомобиль с фургоном.
   Сиротка оживился.
   Автомобиль ехал очень медленно. В кабине сидело трое.
   Когда автомобиль подъехал к «вольво», то стало ясно, что он никак не сможет проехать: легковой автомобиль мешал огромному «КамАЗу». Из его кабины выпрыгнул на землю и несколько раз присел, разминая затекшие ноги, широкоплечий мужчина, темноволосый, курчавый и небритый. На нем была джинсовая куртка с многочисленными пестрыми эмблемами.
   – Понаставят здесь машин – не проехать! – с легким кавказским акцентом закричал мужчина.
   Он старался говорить громко, так, чтобы его услышали.
   – Что за дела! Вот уж незадача! Эй, Гиви, давай к черту эту «вольво» свернем в сторону.
   – Погоди, погоди, Андрей, – из «КамАЗа» высунулся такой же темный курчавый мужчина и сплюнул на землю, – надо узнать, кто хозяин этой тачки.
   Пускай отъедет, мы ж со своим фургоном не прощемимся.
   – А я про что? – тот, которого назвали Андреем, замахал руками и, подойдя к легковому автомобилю, принялся дергать одну дверную ручку за другой.
   – Блин горелый! Понаставят, нигде не проехать. Там, на дорогах, гаишники, омоновцы, здесь какой-то придурок, будь он неладен. Шайтан ему под ребра!
   В окнах появились жильцы, тем более что водитель «КамАЗа» нажал на клаксон и не отпускал руку. Пронзительный звук заполнил двор.
   Сиротка оживился, он понял, что сейчас скорее всего узнает, в какой квартире живет хозяин «вольво».
   – Эй ты, мужик! – закричал Андрей, увидев Сиротку в беседке.
   – Чего тебе? – явно гордый своим видом и смелый от выпитого вина, Сиротка приподнялся.
   – Ты не знаешь, чья это тачка? Где живет этот придурок?
   Сиротка пожал плечами.
   – Я нездешний.
   – Оно и видно, что нездешний, мы тоже нездешние.
   – Так, значит, не знаешь, где хозяин этой тачки? – высунувшись из машины, поинтересовался Гиви.
   – Не знаю, а зачем вам?
   – Ты что, не видишь? Мы же проехать не можем. Мебели полный фургон, нам туда надо, к тому подъезду. Не будем же мы тягать мебель через весь двор.
   – А-а-а, понятно, – протянул Сиротка, – нет, я не знаю, кто хозяин этой машины.
   – Давай, сигналь! – крикнул Андрей и почему-то ударил ногой по колесу «вольво».
   Вновь загудел клаксон «КамАЗа». В окнах прибавилось любопытных.
   – Эй, кто знает, чья это машина? – обратился курчавый Андрей, повернувшись к старухе, высунувшейся из окна первого этажа. Рядом на подоконнике примостилась собака.
   – Почему же не знаю, – улыбнулась старуха, – конечно, знаю, это машина соседа с третьего этажа.
   – Будь он неладен, – вновь чертыхнулся Андрей, – номерок-то квартиры не подскажете, будьте так любезны.
   – Почему же, подскажу, – старуха назвала номер квартиры Синеглазова.
   – Я сейчас, – сказал Андрей, обращаясь к своим напарникам.
   – Только побыстрей! – крикнул его приятель. – Одна нога здесь, другая – там.
   Хлопнула подъездная дверь, а Сиротка удовлетворенно вздохнул – он уже знал номер квартиры.
   В дверь Синеглазова позвонили как раз тогда, когда он сложил папки и, спрятав их в секретер, варил на кухне кофе. Он вздрогнул от звонка: слишком уж настойчив тот был.
   «Кто бы это мог быть?» – испуганно подумал Григорий, застегнул пуговицы на рубашке и направился к двери.
   Он посмотрел в глазок и увидел незнакомого мужчину, который держал руку на дверном звонке и тоже пытался посмотреть в глазок.
   – Кто там? – спросил Григорий, не открывая дверь.
   – Хозяин, послушай, это твоя «вольво» стоит внизу?
   – Моя.
   – Так отгони ее куда-нибудь, мы с фургоном проехать не можем.
   – С каким фургоном?
   – А тебе какое дело? – уже вспылил Андрей, переминаясь с ноги на ногу. – Мебель везем.
   – А-а, – немного успокоенно сказал Григорий, – сейчас-сейчас, только куртку накину.
   Григорий надел куртку, сунул в карман связку ключей и вышел из квартиры. Курчавого небритого мужчины на площадке уже не было. Синеглазов спустился вниз.
   Позади «вольво», уткнувшись в ее багажник, стоял огромный «КамАЗ» с включенным двигателем.
   – Вот и хозяин. Давай быстрее, мы и так опаздываем, – высунувшись из окошка «КамАЗа», крикнул Андрей.
   – Да, сейчас. Не надо волноваться.
   – Ставить машину не надо на проезжей части, тогда и волноваться не придется.
   – Пошли к черту, – буркнул Григорий Синеглазов и открыл дверцу.
   Он запустил двигатель и отогнал автомобиль в глубь двора на небольшую площадку.
   Сиротка, сидя в беседке, приподнял ворот куртки – это был именно тот мужчина, которого он видел в соседнем дворе.
   – Сволочь, – прошептал он, – так вот ты какой.
   Он хоть и страдал близорукостью, все же смог хорошенько рассмотреть Синеглазова.
   Сиротка остался сидеть в беседке, ожидая, когда Григорий будет возвращаться, чтобы окончательно убедиться, что это именно тот, кого он ищет.
   Ошибки быть не могло. Сиротка удовлетворенно крякнул, будто сделал тяжелую и важную работу, еще раз осмотрелся, пытаясь получше запомнить, что, где и как, а затем семенящей походкой направился на проспект Мира.
   Огромный автомобиль с фургоном, в котором, как уже знал бомж по кличке Сиротка, была мебель, проехал и остановился у последнего подъезда дома.
   Григорий Синеглазов вернулся домой. Кофе на плите выкипел.
   – Гнусные кавказцы! – выругался Григорий, подхватил кофеварку и опустил ее в мойку. – Из-за вас кофе выкипел, из-за вас дыма полная кухня.
   Он открыл окно и принялся размахивать полотенцем, стараясь как можно скорее выгнать дым из кухни. Потом вымыл плиту. Григорий Синеглазов был очень чистоплотный мужчина, он не допускал, чтобы в доме была грязная посуда, чтобы мусорное ведро было полным, не допускал ни разводов выкипевшей пищи на плите, ни капель жира. Вымыв тщательно плиту, он принялся молоть кофе.
   Наконец, кофе был смолот, сварен, и Григорий сел к столу и принялся пить горячий ароматный напиток из старинной антикварной чашечки, купленной по случаю на Тверской. Чашечка была из тонкого костяного фарфора, полупрозрачная.
   Григорий прихлебывал кофе и пытался придумать, чем же себя занять дальше. Но в голову ничего не шло.
   «Может, поехать к Анжеле? – подумал он, но вспомнил, что та, скорее всего, сейчас в офисе. – Надо ей позвонить».
   Он взял из прихожей телефон, принес его на кухню, распутал перекрученный провод и привычно набрал номер своей конторы. Номер был занят.
   Тогда он допил кофе и вновь позвонил.
   – Посредническая фирма «Гарант» вас слушает, – немного не своим голосом, но очень вежливо и предупредительно ответила Анжела.
   – Здравствуй, это я, – отчетливо сказал Григорий.
   – А, привет, привет, – Анжела говорила уже своим, голосом.
   – Как там у нас дела? Что новенького?