Воронин Андрей Николаевич. Слепой против маньяка

   Подходить к окнам было опасно, скорее всего, прибыли и снайперы.
   «Неужели они осмелятся начать стрельбу посреди города в то время, когда все жители спят? Неужели они будут штурмовать дом, в котором живут люди? Пусть квартир немного, но все равно там могут быть дети, старики. Какие же они все-таки сволочи».
   Затем Глеб Сиверов сделал следующее. Он аккуратно снял щит с окна, выходившего во двор, затем взял сломанный стул, на котором любил сидеть Сиротка, и вышиб стекла.
   – Студинский, ты меня слышишь? – не подходя к окну, громко крикнул Глеб.
   – Да, слышу. Сдавайся, дом оцеплен. Это твой единственный шанс остаться в живых.
   – Это твой шанс, – крикнул Глеб. – Я хочу с тобой договориться.
   – Когда ты сдашься, мы отпустим Быстрицкую и ее дочь, – голос полковника подрагивал.
   – Ты что, полковник, собираешься начать стрельбу посреди города?
   – Да, собираюсь.
   – Ну что ж, это будет дорого стоить тебе и твоим людям. Ты же знаешь, что я так просто не сдамся.
   На крыше автобуса вспыхнули прожектора, и их яркие лучи осветили дом.
   – Послушай, Студинский, я не один. Сейчас из дома выйдет человек, можете его обыскать, документов у него нет, это бродяга.
   – Хорошо, пусть выходит, – раздался голос полковника Студинского.
   – Ну, Сиротка, прощай.
   Сиротка, который сидел на корточках у стены и слушал весь разговор, мало что в нем понимая, вскочил на ноги.
   – До свидания, Федор, – жалобно сказал он и попытался обнять Глеба.
   Тот уклонился от объятий, схватил Сиротку и повалил на пол.
   – Не ходи рядом с окном, они могут выстрелить.
   – Да что ты? Зачем?
   – И выходя из подъезда, не забудь поднять руки.
   – Ладно, может быть, еще встретимся, – сказал Сиротка, – успехов тебе, Слепой.
   – Вот видишь, ты уже знаешь, как меня зовут. Ты хороший мужик.
   На прощание Глеб засунул тому в карман пачку денег. Сиротка нащупал ее и ахнул – никогда еще его рука не держала столько денег.
   – Ладно, я пошел, – суетливо сказал бродяга, направляясь к выходу из квартиры.
   Он чуть не подскользнулся на площадке, облитой бензином и, держась за перила, спустился вниз. Скрипнула дверь. Сиротка вышел из подъезда и медленно поднял руки.
   Глеб следил за каждым движением своего приятеля. Но бродяга смог сделать всего лишь несколько шагов, затем споткнулся, попытался обрести равновесие, взмахнув руками, и в это время прогремел выстрел. Не выдержали нервы у одного из снайперов…
   Сиротка качнулся, медленно опустился на колени и уткнулся лицом в землю, его правая рука сжимала пачку денег.
   – Вперед! – приказал Студинский.
   Его люди в черных масках и камуфляже цепью побежали к дому. Глеб не стрелял, хотя мог бы уложить человек пять. Он ждал, он знал, что сделает, если только не помешает какая-нибудь досадная случайность, не предвиденная им.
   Люди Студийского забросили в подъезд гранаты со слезоточивым газом.
   Глеб был готов к этому.
   «Что еще они могут придумать, эти болваны, не имеющие боевого опыта?»
   Он-то бывал в передрягах и похуже, видел и не такое. Всего-то и проку от этих гранат, что в дыму они не увидят друг друга.
   Люди Студийского натягивали противогазы, готовясь к штурму. Глеб, не подходя к окну, знал каждое их движение, знал наперед, что они будут делать и был готов ко всему. Когда на лестнице загремели башмаки и люди Студинского побежали на третий этаж, Глеб спрятался за простенок.
   В длинном коридоре царила кромешная тьма. Глеб сжимал в каждой руке по пистолету, готовый в любой момент открыть стрельбу. Но он надеялся обойтись без этого.
   Когда омоновцы были уже на площадке, Глеб чиркнул спичкой и бросил ее к своим ногам.
   Бензин вспыхнул мгновенно, пламя охватило всю лестницу, раздались истошные вопли, но один из нападающих успел вбежать в длинный темный коридор.
   Глеб ударом ноги свалил бойца на пол, схватил его и поволок в дальний, самый темный, угол, куда еще не успел дойти слезоточивый газ. Там, он знал, есть кладовка.
   Он втащил в кладовку тяжеленного мужика, потерявшего сознание от удара по голове, быстро сорвал с него противогаз, стащил куртку, затем натянул противогаз себе на голову и надел его куртку. Все это заняло у него секунд пятнадцать.
   В подъезде слышались вопли, один из людей Студинского катался по полу, пытаясь сбить огонь с одежды, другие лихорадочно отстегивали с него гранаты, вытаскивали из кармана магазины патронов.
   Глеб выскочил из кладовки, держа в руках короткий автомат Калашникова.
   Один из людей Студинского посмотрел на Глеба.
   – Он там, пошли за мной!
   Голос из-под маски противогаза прозвучал глухо, боец бросился вслед за Глебом, следом еще трое. Глеб открыл дверь на черный ход и побежал вниз, за ним следовал тот, которого он обманул. Трое остановились на лестнице, пытаясь разглядеть в темноте, куда побежали Двое их товарищей.
   Глеб резко развернулся и ручкой автомата ударил бойца в голову, тот качнулся и упал. А Глеб вновь чиркнул спичкой и зажег бензин. Пламя взлетело вверх, и на площадке, где еще несколько мгновений назад был Глеб, раздались истошные вопли, а затем беспорядочная стрельба.
   Глеб подхватил фээсбэшника под руки, стащил вниз, взвалил на плечи и, ударив ногой в дверь, выскочил на улицу. Он оглянулся – в окнах дома плясали языки пламени, мелькали силуэты вооруженных людей, слышалась беспорядочная стрельба, лопалось стекло, вырывались клубы едкого густого дыма.
   Еще несколько бойцов выскочило на улицу. Они катались по земле, гася пламя на своей одежде.
   Глеб, сгибаясь под тяжестью взваленного на спину бойца, шел к автобусу.
   – Врача! Скорее врача! – крикнул он, не снимая противогаза.
   Появилось двое с носилками. Глеб аккуратно положил все еще не пришедшего в себя мужчину на носилки.
   – Что с ним?
   – Его придавило балкой, – приподняв маску, ответил Глеб и закашлялся.
   – Тебе плохо? Ты отравился? – осведомился один из медиков.
   Глеб отвел его рукой в сторону и, отойдя на несколько шагов, опустился на колени и стал кашлять и давиться, изображая, что его сейчас вырвет.
   – Нахватался газа, – сказал омоновец, стоящий в оцеплении, другому.
   – Хорошо, что мы туда не сунулись. С этими фээсбэшниками вечно свяжешься, так хлопот не оберешься. Считай, нам повезло.
   А из дома слышались выстрелы.
   Глеб пожал плечами: «Интересно, в кого они там стреляют?»
   Рядом с носилками лежал уже накрытый куском брезента Сиротка. Глеб узнал его по драным башмакам. Он тихо обошел автобус, пошатываясь и всем своим видом показывая, что ему очень плохо.
   Омоновцы отворачивались при виде Глеба, прикрывавшего рот окровавленным носовым платком. Зайдя за автобус, Глеб спрятался за бетонные плиты, от плит перебежал к поддонам с кирпичом и тут увидел Студинского.
   – Ну что, не взяли еще? – обратился Студинский к Глебу.
   – Наверное, взяли, там такая возня и ни черта не видно, – хриплым голосом, то и дело кашляя, сообщил Глеб.
   – Козлы! – сказал Студинский, – и повернулся к майору:
   – Майор, узнайте, что там? И доложите.
   Майор поднял микрофон рации и принялся громко кричать.
   В окнах окрестных домов загорелись огни, но никого видно не было. После девяносто третьего года жители столицы уже были научены – заслышав стрельбу, лучше не подходить к окнам и не выходить на балконы. Чрезмерное любопытство может привести к нелепой гибели. А наблюдать за происходящим лучше на экране телевизора, как было во время всемирно известного штурма Белого дома, ставшего за один день черным.
   Глеб, все еще в камуфляже, выбрался на проспект Мира. Прижимаясь к стене, он бегом бросился к перекрестку, на котором была площадка, где стояли автомобили. Глеб не стал долго церемониться, разбил боковое стекло белых «жигулей», сунул руку, открыл дверь, провозившись секунд тридцать с проводкой, смог запустить двигатель. Машина не стояла на сигнализации, не было ни воя сирены, ни истошных звуков.
   Глеб выехал на проспект и, набирая скорость, помчался в сторону ВДНХ.
   «Ну вот, опять повезло», – подумал он и включил приемник, хотя знал, что не услышит никаких новостей о своих подвигах, в лучшем случае, их передадут завтра утром.
   А скорее всего, постараются это дело замять, свалив все на разборки подмосковных бандитских группировок, которые не поделили сферы влияния.
   «Неужели я смогу уйти от погони? Смогу обхитрить Студийского? Как мне все это надоело! Неужели я не смогу жить спокойно? Неужели судьбой мне предписано постоянно скрываться, стрелять, уходить от преследования? Неужели на мне лежит проклятие?»
   Глеб вспомнил разговор с Соловьевым. Ведь он сам выбрал эту нелегкую стезю. Он сам обрек себя на беспокойную жизнь, на потерю настоящего имени, отрекся от своей прошлой жизни.
   А зачем? Ради чего?
   «У меня нет семьи, нет близких людей… Как нет? – остановил себя Глеб. – У меня есть Ирина, есть ее дочь, маленькая Аня. Есть люди, которым я нужен. Ради них я должен жить, должен действовать. Ведь то, что лежит у меня за пазухой, очень нужно людям. Я должен умело распорядиться этими документами. Они должны попасть именно к тем людям, которые смогут их использовать по назначению».
   Глеб приложил руку к животу и ощутил упругий пластик папки. Автомобиль мчался по пустым улицам, петлял по переулкам. Глеб свернул во двор, заглушил двигатель, чтобы не беспокоить спящих и не привлекать к себе внимание, защелкнул двери, снял камуфляжную куртку, завернул в нее противогаз и швырнул в мусорный контейнер.
   Надо было искать себе новое пристанище, где-то переждать до утра. Но Глеб знал: он найдет место, он успеет все обдумать и принять правильное решение, а затем его выполнить довести дело до конца.
   Единственным удовольствием, в котором Глеб не мог себе отказать, было желание позвонить Студинскому. Это он и сделал. Подойдя к таксофону, он набрал номер. Знакомый женский голос осведомился:
   – Кто звонит? И кто нужен? Глеб спокойно сказал:
   – Красавица, это звонит Слепой, быстро соедини меня со Студинским.
   Послышались щелчки, и в трубке раздался голос Студинского.
   – Полковник Студинский слушает.
   – Полковник, ты погасил пожар? – хохотнул в трубку Глеб.
   – Будь ты неладен!
   – Не надо так говорить, я могу обидеться. У меня была возможность пристрелить тебя, полковник, но я отложил это приятную процедуру на потом.
   Только ты не думай, что я буду ждать долго.
   – Пошел ты… – Студинский выругался матом, так грязно, что Глеб поморщился и повесил трубку.
   Он знал: поговори еще секунд десять и его засекут.

Глава 14

   Если бы Глебу Сиверову пришло в голову сравнивать настроение, царившее в его душе, и погоду в Москве, то обнаружилось бы, что они находятся в полной гармонии. Такая же беспросветность, серость и безнадега. Свой ход он сделал, документы у него в руках, но полковник Студинский не предпринимал никаких ответных шагов. А вывести из равновесия затаившегося врага очень сложно.
   «Пока у него в руках Ирина и Аня, – рассуждал Глеб Сиверов, – я чувствую себя словно спортсмен, которому надели на ноги свинцовые пластины эдак в пуд весом. Я в отличной форме, но бежать, драться не могу. Хотя… – он криво усмехнулся. – Если мне удастся вызволить Ирину и ее дочь, то мое противостояние с полковником теряет всякий смысл. Тогда будет достаточно одного-единственного звонка: документы, мол, в надежном месте, оставьте в покое женщину. И если с ней что-нибудь случится, то пенять вам, полковник, будет не на кого, кроме как на себя».
   Но и такой вариант не устраивал Глеба Сиверова. Он понимал, что его власть над полковником и его начальником генералом временная. Пройдут выборы, расстановка сил изменится, и тогда документы не возымеют своего действия.
   «Это пока я всесилен, – думал Глеб, – точно так же, как всесилен надо мною полковник, держа в заточении Быстрицкую. Но я не могу ему позволить одержать над собой верх. Ирина вместе с дочерью получат свободу, чего бы это мне ни стоило. Я сделаю так, что дальнейшая их жизнь не пройдет в тени ФСБ. Эти бравые молодцы станут как огня бояться не то что подходить к двери ее квартиры, а даже к кварталу, где расположен ее дом. Выкрасть Ирину и ее дочь – дело не такое уж хитрое, но вот надежно их спрятать…»
   Глеб принялся перебирать в памяти имена тех, к кому он мог обратиться за помощью. Список оказался не очень-то длинным, а проведя в нем ревизию, Глеб начисто отмел все занесенные в него кандидатуры. Ему нужен был человек, на которого он мог бы положиться целиком и полностью, человек не из теперешней жизни, а из прошлой.
   «Да, профессия была не из приятных, – думал Глеб, – и друзей с нею не наживешь. Был бы жив мой отец… – и эта мысль заставила его приостановиться. Отец…»
   У него тоже были друзья и в Питере, и в Москве. Люди старой закалки.
   Может, в чем-нибудь странные по сегодняшним меркам, но многие из них умели хранить верность данному слову. Для них не были пустым звуком понятия дружба, уважение, честь. И тут Глебу припомнилось, как он с отцом приехал в Москву.
   Только лишь они устроились в гостинице, как тут же зазвонил телефон в номере.
   Сиверов и теперь помнил тот короткий разговор, который вел отец, – их приглашали в гости. Отказаться было невозможно ни под каким предлогом.
   И уже через час Глеб с отцом входили в подъезд огромного дома на Большой Басманной. Глебу запомнилась тогда очень большая, обитая дерматином дверь, казалось, в нее может въехать грузовик. Но больше всего его воображение поразил хозяин квартиры, уже тогда немолодой мужчина с пышной седеющей шевелюрой и явным грузинским акцентом. «Амвросий Отарович», – представил отец своего друга сыну, и тот крепко пожал руку мальчику. Глеба посадили в кабинете, а взрослые Перешли в гостиную, в квартире запахло коньяком. Глеб принялся листать толстые, еще дореволюционного издания книги, которые хозяин квартиры генерал Лоркипанидзе аккуратной стопкой положил на стол. Глеб рассматривал иллюстрации, лишь изредка обращая внимание на текст. Старинные алебарды, рыцарские шлемы, мечи, копья, пики, самурайские сабли. Лучшего чтения для мальчишки двенадцати лет и не придумать. Так впервые Глеб познакомился с генералом Лоркипанидзе, одним из близких московских друзей его отца. Уже потом, когда он сам надел офицерские погоны, приезжая в столицу, неизменно заходил к уже отставному генералу, в квартире которого ничего не менялось из года в год.
   Та же старая тяжеловесная мебель – дуб и черная кожа, аккуратные ряды книжных корешков за толстыми стеклами стеллажей, огромный письменный стол на точеных ножках, затянутый сверху зеленым сукном, всегда идеально вымытая хрустальная пепельница, гигантская зажигалка, сделанная из артиллерийской гильзы, и мраморный письменный прибор-дракон, загрызающий льва.
   И вот однажды Глеб приехал в Москву и не смог зайти к другу своего отца. Он даже не мог сказать ему и пару слов, послать открытку с поздравлениями к празднику, ведь он, Глеб Сиверов, считался мертвым. Теперь Глеб, пожалел, что за все эти годы ни разу не попробовал связаться с генералом Лоркипанидзе.
   «Да-да, мы всегда вспоминаем о хороших людях тогда, когда нам плохо, – сокрушался Глеб, – тогда, когда они нужны нам, а не когда мы нужны. Отставной генерал КГБ… Эти слова отдают нафталином, – довольно грубо прервал себя Сиверов, – и большой помощи от Амвросия Отаровича, даже если он согласится участвовать в моих аферах, ожидать не приходится. Но это тот человек, который умеет хранить чужие тайны, и если уж пообещает то обязательно сделает. Вот он-то и поможет мне спрятать Ирину с дочкой. Ненадолго, пока я не разберусь < ФСБ и не заставлю действовать их так, как нужно».
   Глеб не собирался тянуть резину. Каждый час промедления был не в его пользу. Он напряг память и сумел-таки вытащить из нее номер генеральского телефона, остававшийся неизменным последние лет сорок. Когда Москва перешла на семизначные номера, к нему лишь добавилась одна-единственная цифра. Сиверов, набирая номер, чувствовал, как учащенно бьется сердце. Трубка отозвалась протяжными длинными гудками. Их прозвучало ровно три.
   Затем ему ответил старушечий голос:
   – Слушаю.
   – Можно пригласить Амвросия Отаровича? – поинтересовался Глеб.
   – Амвросий Отарович, – в голосе говорившей чувствовалось почтение, – сейчас отдыхает на даче.
   «Наверное, домработница, – усмехнулся Глеб. – Странно, куда только подевались дети генерала? Все-таки у него их было трое – два сына и дочь».
   Сделав над собой усилие, Глеб припомнил и имя-отчество домработницы.
   – Клавдия Ивановна, – непринужденно продолжал Сиверов, – вы не подскажете, когда он вернется?
   – Не раньше, чем снег выпадет, – ответ был неутешительным.
   – Я что-то запамятовал номер телефона на его даче…
   Оставалась маленькая надежда, что домработница назовет номер, но этой надежде не суждено было осуществиться.
   – Амвросий Отарович просил этот номер никому не давать.
   – Но все же… – попробовал настоять Глеб.
   – А с кем это я говорю?
   – Когда-то Амвросий Отарович очень многое для меня сделал…расплывчато ответил Глеб.
   – Если бы он хотел с вами встретиться, то дал бы свой номер. А так, сами понимаете… До свидания, – Домработница повесила трубку.
   Вот теперь-то Глеб Сиверов дал волю своим чувствам.
   – Дура! – довольно злобно проговорил он в безжизненную трубку и зло бросил ее на рычаг таксофона, – Не раньше, чем снег выпадет… – шептал Глеб, быстро шагая по улице. – Может, мне ждать еще до Второго пришествия? Тоже мне, секрет, где проживает отставной генерал!
   Но тут же Сиверов сообразил. Дача за городом – неплохое место, чтобы припрятать там Ирину Быстрицкую. А если вдобавок к этому домработница не раздает кому попало телефонные номера своего хозяина, то игра стоит свеч.
   Теперь дело оставалось за малым – выведать-таки номер у бдительной старушки.
   Глеб прошагал два квартала и немного унял свою злость. Еще разгоряченный ходьбой, он уселся на влажную от тумана лавку, достал пачку сигарет и с удовольствием закурил.
   «Не существует таких ситуаций, из которых нет выхода, – думал Сиверов, – не существует и неразрешимых проблем. Главное – найти нужный подход, и тогда успех обеспечен. Наверняка старушенция наведывается на дачу, звонит туда, ведь генералу уже лет восемьдесят с хвостиком. Вот только бы выудить из нее семь нужных мне цифр! Значит, следует отыскать слабое место старухи и аккуратно разыграть ее».
   Глеб откинулся на спинку и прикрыл глаза.
   «Кому может доверять Клавдия Ивановна? – задумался он. – Если на нее не действуют пространные рекомендации, если обыкновенному штатскому она не выдаст тайну, то на нее должно подействовать магическое слово „органы“. Рефлекс, выработанный за долгие годы, не должен исчезнуть бесследно».
   Глеб в общих чертах набросал себе план, потер озябшие руки и, растоптав недокуренную сигарету, отправился на Большую Басманную улицу. Возле входа в скверик он задержался у киоска, торгующего всякой всячиной – от презервативов до кухонных терок, – и приобрел себе по дешевке две телефонные трубки с кнопочным набором. Девушка, продававшая товар, с удивленной улыбкой подала Сиверову две картонные коробки.
   – У меня здесь невозможно проверить товар, – извиняясь, промолвила она, – и если они не будут работать, то можете в течение трех дней принести их обратно.
   Ей уже успели вернуть десять аппаратов из партии в тридцать штук.
   Китайский ширпотреб явно не отличался качеством.
   – Да, и еще, – спохватился Глеб, – маникюрные ножнички.
   Бросив покупки в полиэтиленовый пакет, Глеб отошел от киоска, устроился на скамейке неподалеку от автобусной остановки и принялся скрупулезно зачищать концы телефонных проводов маникюрными ножничками, Затем глубоко вздохнул и, полный решимости, направился к дому, в котором находилась квартира генерала. Он вошел в подъезд. Когда-то здесь за столом сидел вахтер, строго интересующийся теми, кто появлялся в доме. Теперь на этом месте располагалась сколоченная из фанеры будка, в которой, скорее всего, дворник хранил свои метлы и лопаты.
   Взбежав на третий этаж, Глеб вновь очутился перед огромной, обитой дерматином, дверью. По косяку ее шел телефонный провод, исчезавший в разветвительной коробке. На проводе уже накопилось несколько слоев краски, присыпанных сверху побелкой. Глебу пришлось достать из кармана ключ и содрать ее. Зеленый – наконец-то удалось ему определить цвет провода.
   Глеб проследил взглядом, куда уходит труба разводки линии связи. Прыгая через ступеньку, он помчался вверх. Мелькнула последняя лестничная площадка, и вот он уже очутился перед входом на чердак. Здесь, на стене, расположилось несколько металлических коробок – старых и новых: силовая с таинственной надписью «ЩО» и маленькой красной молнией, еще не покрытая краской коробка телевизионного кабеля, идущего от антенны коллективного пользования, и такая же старая, как силовая, распределительная телефонная коробка. Ее дверца не была закрыта на замок, а прикручивалась проволокой, которую Глеб скрутил одним движением и швырнул в сторону.
   Он распахнул дверку и посветил внутрь фонариком.
   Вскоре среди хитросплетения проводов ему удалось отыскать тот самый зеленый, ведущий из квартиры генерала Лоркипанидзе. Он аккуратно, набросил концы проводков своей трубки телефона на клеммы и прижал трубку к уху. Затем, взяв в руки проводок от второй трубки, принялся им поочередно прикасаться к другим клеммам. Он даже слышал, как в квартирах тихонько позванивают телефонные аппараты.
   На первый раз ему не повезло. Кто-то поднял трубку, хозяева оказались дома. Со вторым телефоном тоже получился прокол.
   – Чертовы пенсионеры! – бормотал Сиверов. – Рабочее время, а дома кто-нибудь да сидит.
   Наконец, с третьей попытки ему удалось отыскать свободную клемму. Дома никого не было, и можно было временно воспользоваться этой линией. Глеб несколько раз глубоко вздохнул, снимая напряжение. Затем набрал номер квартиры Амвросия Отаровича. Клавдия Ивановна, как и в прошлый раз, с третьего звонка взяла трубку.
   – Слушаю, – проскрипел ее голос.
   Глеб, даже не дождавшись, пока она замолчит, бросил в микрофон, словно бы продолжал начатый разговор:
   – Подождите, полковник, сейчас поговорю, тогда и закончим начатое, – Сиверов говорил с деланной хрипотцой, тоном человека, привыкшего, чтобы ему повиновались.
   – Слушаю, – повторила Клавдия Ивановна, и на этот раз в ее голосе звучало неподдельное уважение.
   – А Амвросий Отарович уже приехал?
   – А кто его беспокоит? – уже робко поинтересовалась домработница.
   – Да это из отдела, – небрежно пробасил Глеб. – Тут кое-какая консультация понадобилась, так вот звоню на дачу, а он трубку не берет. Думаю, вдруг в Москву поехал?
   – Да нет, он на даче. Никуда уезжать не собирался.
   – Может, лег отдохнуть? – предположила Клавдия Ивановна.
   – А, раз на даче, значит, я позвоню позже. Пусть отдыхает. Дело-то не очень срочное.
   Даже не попрощавшись, Глеб отключил трубку и стал жадно вслушиваться в звуки, доносившиеся из наушника, подключенного к линии, идущей от квартиры генерала. Расчет был прост. Клавдия Ивановна наверняка заволнуется, услышав, что генерал не берет трубку и непременно ему позвонит, чтобы удостовериться, что все в порядке.
   Так и случилось. Вскоре Глеб услышал щелчки – Клавдия Ивановна набирала номер. Глеб считал про себя, записывая карандашом цифру за цифрой прямо на щитке распределительного ящика.
   – Амвросий Отарович? – продребезжал старушечий голос.
   – А кто еще? – громыхнул с другого конца провода генерал.
   Глеб усмехнулся. «А голос у него не изменился, такой же бравый».
   – Вам тут из отдела звонили… Какая-то консультация понадобилась.
   – Так в чем дело?
   – Говорили, не могут до вас дозвониться.
   – Ну, может, я в саду был, – предположил генерал.
   – Я уже беспокоиться начала.
   – Ничего со мной не сделается, всех их переживу.
   – Вам чего-нибудь завтра привезти?
   – Да нет, Клавдия Ивановна, до конца недели можешь не приезжать. Если что – шофера пошлю. Глеб дождался конца разговора и отсоединил трубку. «Ну вот, как все просто – быстро и без лишних движений».
   Он несколько раз повторил в уме номер и стер его со щитка. Теперь цифры надежно записались в памяти. «А что, собственно, тянуть?» – подумал Глеб, набирая указательным пальцем номер на кнопках трубки. Генерал еще не успел отойти от телефона и тут же отозвался.
   – Снова ты?
   – Нет, Амвросий Отарович, – отозвался Глеб. Генерал несколько секунд ничего не отвечал, припоминая, кому может принадлежать этот знакомый голос.
   – Кто это? – наконец спросил он.
   – Сиверов, – коротко ответил Глеб, – Сиверов-младший.
   – Та-ак, – протянул Амвросий Отарович, явно не веривший ни в черта, ни в привидения.
   – Это не шутка, – серьезно ответил Глеб, – я жив, здоров и нахожусь в Москве. Генерал несколько секунд молчал, явно прикидывая, имеет ли смысл выяснять что-то по телефону.
   – А ты все-таки мерзавец, – добродушно заметил Амвросий Отарович, – столько не звонил.
   – Если бы мог, то позвонил бы. Поверьте, мне в самому неловко.
   – Ну что ж, шельмец, наверное, плохи у тебя дела, если обо мне вспомнил.
   – К вам можно приехать? Дело есть.