Воронова Арина. Дети Брагги

   - Какой еще честности ждать от волка, - притворно вздохнул скальд Всеотца.
   Грим, однако, уловил в его голосе нотку напряжения.
   - Отец, я не хотел...
   - Да, плевать мне, чего ты хотел или не хотел! - Рев Эгиля вовсе не стал тише от того, что он неуклюже растянулся на мокром песке.
   - Никогда не проси прощения у поверженного врага! Я мог бы убить тебя этим мечом - вместо этого ты обезоружил меня. - Он улыбнулся. - Что и было моим условием.
   Прикусив готовую вырваться колкость, Грим только молча сделал шаг к нему.
   - Зализывай свою рану, волк, - сварливо пробурчал Эгиль, когда сын наклонился к нему, чтобы помочь подняться. - У тебя рубаха в крови, а я, кажется, достаточно взрослый, чтобы знать, как встать на ноги.
   Оттолкнувшись от сырого песка, он с трудом встал, но не смог полностью скрыть гримасу боли.
   Проведя рукой по переду рубахи, Грим обнаружил рваную прореху. Рана, вроде неглубокая, пренеприятно саднила.
   - Царапина, - пожал плечами он и не без улыбки глянул на опирающегося на Ванланди отца. - Само по себе достаточно лестно, мало кому удавалось после боя с Эгилем, сыном Лысого Грима, отделаться одной лишь царапиной.
   - Ладно, изворотливый скальд, - хмыкнул Эгиль. - Можешь теперь подобрать свой клинок. Свой клинок, - уже жестче добавил он, увидев, как Грим убирает в ножны меч из горницы Оттара.
   Лежащий в сероватой лужице клинок поблескивал серебром.
   Казалось, никакая грязь не способна пристать к его стали, не способна залепить, замутить рунную надпись по перекрестью. Грим смотрел и вспоминал. В память назойливо стучались слова деда, которые, как любил повторять Скаллагрим, он когда-то услышал от своего: "Каждый следующий воин в нашем роду, прежде чем расстаться с мечом, наносит на него руну". Грим, скальд Локи, прозванный Квельдульвом, Ночным Волком, никак не мог пересилить себя и взять меч скальдов Одина, но превыше всего было желание знать... Знать, успел ли дед нанести свою... Если нет, за Скаллагрима это придется сделать внуку.
   Покачав головой, Квельдульв отступил на шаг назад от меча,
   - Подними клинок. - Голос отца - будто пригоршня холодных камней.
   - Не могу! - хотел выкрикнуть, но только выдохнул скальд Локи. - Разве ты слеп? Если я подниму этот меч, значит, я обязан унаследовать Круг! - Он отступил еще на шаг. - А я не уверен, смогу ли я, хочу ли я этого!
   Грим не мог оторвать взгляда от рун. Рун, что манили его, тех рун, которые он когда-то так яростно отвергал. Если дед не нанес свой знак, за него это делает внук.
   Много позже Грим не раз пытался разрешить загадку, не повлияла ли на решение франкского герцога неутолимая ненависть к скальдам Вестреда, бывшего когда-то Редериком Змеем, но тогда ему казалось, что слишком внезапно, будто именно устремившись в погоню за двумя беглецами, отряды Вильяльма высадились на побережье Йотланда. Первым пал, не выдержав натиска десятикратно превосходящих сил противника, Аггерсборг. И франкские вожди совершенно разумно - он и сам на их месте поступил бы так - порешили немедленно двинуться к Ольсборгу, второму на побережье укрепленному лагерю воинов Йотланда.
   Высадив пешие и конные дружины, франкские коги отошли назад к Гаутланду, чтобы, забрав пополнение, вернуться к Ольсборгу с моря.
   По суше же кратчайший путь на восток лежал через марши - заливаемые приливом низины. Часть воды, разумеется, уходила с отливом, однако и оставалось ее достаточно, чтобы превратить эти места в непроходимые - разве что для скота, да немногих местных жителей - болота. Единственная дорога через эти диковинные франкам полуболота-полулуга шла по узкому перешейку, на который отправились дружины Хакона-ярла, чтобы выиграть хоть сколько-нибудь времени для восточного лагеря, чтобы позволить подвести к нему корабли из Фюрката.
   В самих маршах франки едва ли сталкивались с каким-либо населением, если не считать полдюжины пастухов, спешивших угнать подальше в леса немногочисленный скот.
   С какой бы неприязненной настороженностью ни относился к свею Вестреду из Склеллы старый кравчий, служивший еще отцу нынешнего герцога, даже он, полагая, что бродяга этот за каких-то несколько недель просто околдовал сына Хрольва, находил доводы свея весьма и весьма весомыми. Вильяльм же, несмотря на все уговоры отправляться в глубь полуострова, медлил. Разумеется, ему кружила голову столь легко доставшаяся победа, захват прославленного Аггерсборга, и все же что-то смущало его...
   Странным казалось внезапное исчезновение аггерсборгского герцога - слыхано ли это, чтобы, бросив свою крепость и дружины, пропал прямо посреди битвы военачальник? Тревожило его и то, что высадил он свою армию, не дождавшись подкрепления, обещанного сыновьями Альфреда и легковесным его созюреном Карлом Лысым, и то, что за спиной у него остался так и не усмиренный за целых четыре недели Гаутланд...
   А потому, несмотря на посулы и уговоры нового наперсника, Вильяльм отдал приказ своим войскам двигаться на Ольсборг.
   Еллингский тракт, единственный путь в глубь страны и к военным поселениям с северного побережья, вел через топи и марши по узкому перешейку. Местами перешеек обрывался в болота, и здесь оборванные концы пути соединяли еще более узкие рукотворные насыпи. На одной из таких насыпей и расположились две долгие сотни ярла Хакона. В сгущающихся сумерках передовой отряд франков под командованием товарища еще по детским играм герцога Вильяльма Рикара де Врена вынужден был спешиться, и мало кто заметил посреди дороги частокол бревен, пока из-за него не вылетел шквал стрел. Оставив на дороге хрипящих лошадей, раненых и убитых, франки в нерешительности отошли. Еще пару часов дружинники Хакона напряженно прислушивались к перебранке на чужом наречии, затем последовали звуки, по каким опытный воин распознает отступление врага.
   Хакону ярлу никогда не приходило в голову, что он может умереть в своей постели. Как его отец, и отец его отца, и не одно поколение сканейских ярлов, что умирали на поле брани. В юности, как под усмешку вспоминалось сейчас Хакону, он любил порассуждать о том, что приговорен к Вальгалле. Сейчас же Хакон нисколько не сомневался в том, что приглашение на пир в чертогах Асгарда ждет его если не в эту, то на следующую ночь. Поразительно было то, что в эти ночные, совершенно тихие часы между двумя битвами вспомнил он о дубовом чертоге как о приговоре. Вспомнил, сколько друзей отправилось на пир эйнхериев за последние три года. Немало. И не в том даже дело, что нет участи славнее, чем смерть в бою, но что-то уж слишком часто выпадал этот славный жребий.
   И сколько раз после Даневирка, когда можно было уклониться, избежать боя, вспыхивали, казалось бы, из ничего, из пустяка кровавые схватки! И слишком уж часто и горячо говорили у костров в самом Фюркате о том, что нет награды выше, чем участь эйнхериев!
   Тяжело ворочались безрадостные полуночные мысли. На склоне лет приходилось ярлу заново передумывать, переоценивать все, что впитывал он с детства. То, что не всегда смерть есть слава. То, что прежде положено мужу заботиться о приумножении удачи своего рода, а уж потом о том, что станется с ним после смерти.
   Удача... не повезло в этом Хакону с сыновьями. Старший убит, и тела Редрика, первенца, отцова любимца, так и не нашли. Может, и жив он, ведь о смерти его известно лишь со слов младшего... Права была, видно, провидица Хельга, предрекавшая сыну великое будущее. Впрочем, не стоила дочь Хрови того, чтобы ссориться из-за нее с Молчальником... Спору нет, мудрым правителем, на удивление, но не на радость отцу, стал юный Вестмунд. И все же что-то чужое чудилось в новом конунге... Почему, например, не жалея ни припасов, ни оружия дружинам, отказывается он от давнего обычая даров? Многие жизни не пожалели бы за одну только возможность разделить с юным конунгом его невероятную удачу, но слышал ли кто, чтобы Вестмунд подарил кому хотя бы наручье? Странно, ведь, отдавая ее, удачу герой не теряет...
   Зато славных хольдов терять новый конунг не боится. Будто чем больше гибнет у него воинов, тем радостнее его сердцу.
   - Помощь Ольсборгу опоздала, - мрачно бросил Грим.
   - Почему это? - недоверчиво осведомился Стринда, коря себя за то, что избегает смотреть в лицо давнему другу.
   Травнику не составило большого труда догадаться о том, что именно приключилось с Квельдульвом, тем более что сам он, не таясь, рассказал предшествующий появлению страшной птицы сон.
   Слушая его рассказ, который потом продолжил Скагги, Амунди едва сдержался, чтобы не отругать хорошенько мальчишку за дурацкую затею с нарисованным шрамом в ольсборгской таверне. Сами ведь на себя накликали! А впрочем, если верить сну - а видение и впрямь было вещим, иначе не стал бы Ночной Волк стремиться очистить усадьбу, - увечья этого сыну Эгиля все равно было не избежать.
   - Потому хотя бы, что конунг наш даже после решения тинга вовсе не спешит высылать корабли.
   - Но они все же могут еще успеть, - возразил на это Ивар.
   - Нет, сын Эгиля прав, - неожиданно вмешался Оттар Черный. - Жертва Хакона напрасна.
   - Мы можем обратиться к рунам, - мягко предложил Ванланди. - Руны покажут нам правду. Молчальник заплатил за это знание слишком дорогой ценой, чтобы позволить ему пропадать попусту.
   Грим в ответ на это только с досадой хмыкнул. Скагги, впервые на правах ученика допущенный в Круг, собрался было что-то возразить, но его прервал Ванланди, правда, обращался скальд Фрейя по-прежнему к Гриму:
   - Но для этого нам понадобятся все силы Круга.
   Старый скальд не отпускал взгляда Квельдульва, пока тот наконец не кивнул, пожав плечами.
   ...И вновь убыстрился ход времени, и отсвет солнца, столь же кровавый, как развернувшаяся внизу сеча, лег на изрезанный берег, на воды залива. Перед собравшимися в Круге возникла ближайшая к гавани башня укреплений Ольсборга. Скагги, который впервые воочию видел рунную волшбу Круга, показалось, что он как будто оказался рядом с самим Иви-конунгом. И понял, что конунг сокрушен силой, превышающей человеческое разумение... Лицо конунга дрогнуло, все тело его сотрясла судорога не то боли, не то ужаса. Он впился пальцами в собственное тело.
   Он защищался!
   Но от кого?
   Вокруг него столпились грамы и стража. Вожаки дружин, как было договорено, пришли за приказами по единой обороне лагерного вала и, встречая в ответ лишь молчание, требовали сперва, потом угрожали... Телохранители пытались понять, вытрясти ответ на вопрос, что происходит...
   Воины Вернистра-грама, плечом к плечу ставшие у пролома в стене, не получили подкрепления. Оборона лагеря была прорвана.
   Настало время схватки, затем - кровавой бойни внутри самого Ольсборга.
   Картины внутри картин!
   Столпившиеся вокруг Иви-конунга увидели наконец, что терзало несчастного. Дымные очертания сгущались, а из сгустков дыма складывались отвратительные существа...
   ...Иви-конунг и те, кто был с ним, пали жертвой ужасных тварей, вышедших из каких-то безвестных подземелий Хель. Чудовища помрачили разум воинов, но не оставили никаких следов на их телах.
   Могущественный и славный конунг поддался нахлынувшему на него ужасу и, сбежав по шаткой лестнице к гавани, прорвался к воде...
   Отыскав какую-то лодчонку, Иви-конунг бежал на восток, бросив свои дружины и лагерь на произвол судьбы... Кострами пылали северные драккары, кровь павших в закатных лучах казалась не алой, но черной, и черными провалами глазниц глядели мертвые в багровое небо.
   Судорожный вздох разорвал мертвенную тишину горницы - и образы исчезли. Оказывается, Скагги, не выдержав зрелища бойни и искалеченных тел, выдернул руку из ладони Гранмара, уничтожив тем самым волшбу.
   С минуту все молчали, впитывая в себя важность увиденного.
   Первым обрел дар речи Скальдрек, скальд стража богов:
   - Эти... эти существа, - неуверенно заговорил он, - которые напали на Иви-конунга, были плодом его безумия? Или...
   - ...Явились из подземного царства? - закончил за него Оттар Черный, а Стринда подумал, что бесстрастность старика способна свести с ума любого. - Их вызвала волшба оборотного эрилия. Для Иви они были реальны, братья, точно так же реальны, как тварь, сгубившая Глама Хромую Секиру, или как те, что напали на Грима и Скагги на вересковой пустоши...
   - С дружиной Ольсборга был Хальвдан Летописец, - тяжело проговорил Грим.
   - И что же, - встрепенулся Скальдрек - неужели скальд Тюра ничем не мог помочь ратникам?
   - Возможно, Хальвдан сделал все возможное, но в заклятиях одному ему не осилить было Вестреда.
   - Или сам Вестред высосал из скальда Тюра все, что мог, - мрачно добавил Грим и стал безрадостно рассказывать о том, как зверски убили Агнара-целителя на хуторе Скьяра Старого и как звенел потом волшбой сам воздух вокруг схватки. - Верно, Варша предвидел, что каждый из детей Брагги сейчас опасен не только для тех, кто рядом с ним, но и для самого себя. "Опаснее мечей и секир", говорил он.
   - Его необходимо остановить, - бесцветно проговорил Оттар Черный, и ни у кого не возникло желания спросить кого.
   - Как? - Голос обычно жизнерадостного скальда Тора звучал устало. - Любого из детей Брагги он выследит посредством рунного дара, а просто воину и думать нечего пробиться к нему.
   - А что, если попытаться проникнуть к нему под видом предателя, перебежчика? - с надеждой спросил Ванланди.
   - Кому? - поднял голову Грим. - Гранмар-кузнец прав, нам к нему не подступиться.
   - Н-но... - Скагги вдруг вновь, впервые за последний месяц, стал заикаться, - возможно, Круг позволит попробовать мне...
   Все головы недоверчиво повернулись к притаившемуся в уголке ученику целителя. На губах Амунди застыло готовое сорваться с языка возражение.
   - Не одному, разумеется, - продолжил он уже увереннее. - Но... Я еще не скальд, мое посвящение не завершено, и есть шанс, что он не заметит меня. Быть может, нам удастся проникнуть во франкский лагерь, а если повезет, то и убить его.
   - Большой Кулак говорил, что скучно ему в Фюркате, - задумчиво произнес скальд Локи, - дескать, слишком тихо у нас на его вкус.
   Еще пару часов.
   Строй франкских лучников на мгновение раздвинулся, пропуская вперед какого-то высокого воина. Этот был без шлема, и ветер свободно трепал длинные светлые волосы, и хотя Хакон-ярл не мог за дальностью разглядеть его лица, у него почему-то невнятно защемило сердце.
   Как мало света! Умытые утренним дождем внезапно будто выцвели, поблекли пойменные луга. Хакон едва не задохнулся от налетевшего вдруг порыва ветра и дико огляделся по сторонам, не понимая, почему его люди будто ничего не замечают.
   Высокий - хольд, по богатому платью - выбросил руку вверх, приказывая лучникам прекратить огонь. Сделал шаг вперед. Хакону казалось, что сам воздух вокруг него полон невнятного бормотания, скрежета.
   Светловолосый же все приближался, на ходу доставая из ножен меч. Вот он достиг уже почти у самого частокола. Сканейский ярл столь пристально вглядывался в лицо этого нового врага, что перед глазами все начало расплываться. Перед ним колыхнулось лицо Редрика... сына... Или это только иллюзия? "Ред!" - беззвучно выкрикнул сканейский ярл. И видел, как двигаются губы первенца, как будто он отдает какой-то новый приказ или клянется кому-то в вечной верности и повиновении...
   Справа от Хакона, застонав, упал на одно колено дружинник.
   Холод! Холод Нифельхейма, слишком страшный, непереносимый для смертного! Стужа сковала сканейского ярла, стужа будто текла по его венам, вливалась в кости. Сам не зная, как это ему удалось, он нашел в себе силы заговорить, пытаясь кричать, хотя у него вышел только шепот. И были это, казалось бы, давно позабытые слова древнего скальда, что сказал ему на прощание Молчальник:
   - Потому что искусство поэзии требует...
   Стих этот почему-то сломал лед, и ярл крепче сжал рукоять готового вот-вот выпасть из руки меча. Вокруг него с облегчением вздохнула его дружина. И тут же поверх головы одинокого воина взвился шквал франкских стрел.
   А потом подобрать нашедшие или не нашедшие цель стрелы навалились и сами их хозяева...
   XX
   ПОВИВАЛЬНАЯ РУНА АНСУЗ. ИМЯ ЕЙ АС И ПОСЛАНЬЕ
   Руне Ансуз могущество Мимира друга сплелось с хитростью аса коварного Лаки, что равно светлым и темным являет свой лик. неизменно, В этой руне "посланье" - речи волшба, что знание в мире с дыханием жизни через пути переносит. Руна скальда и саги, провидца, творца, Ансуз - это ветром распахнутый плащ, вдохновенная речь, свист в темноте, что страх ночной отгоняет. Мидгардом с трона небесного правя. Один - лишь воин еще, но не истинный вождь. Способность понять себя самого и чужие тревоги, ему принесут жертва на Ясене и уменье, рожденью способствовать, не только смерти одной. Скальд, к руне двойственной Ас обращаясь, чертит ее, чтоб волшбе созидающей силы предать.
   Легкая победа над наводившими ужас на побережья Фризии, Франции и Британии викингами, разрушение военных лагерей, правда, что не без помощи этого странного норвежца, попросившегося в его, Вильяльма, личную дружину, кружили голову. Однако уже бой на болотах, где Рикар де Врен положил едва ли не половину данного ему отряда, заставил нормандского герцога призадуматься. Когда разнесен в щепы был невысокий частокол и сосчитаны тела врагов, оказалось, что данов за ним было не более долгой сотни. Франков же полегло на насыпи и окружавших ее проклятых болотах втрое больше.
   С другой стороны, учитывая, сколько викингов порубили франки в военных лагерях на побережье, земля данов, должно быть, практически обескровлена. Впрочем, у него все равно не остается иного выхода, кроме как продвигаться в глубь страны, не дожидаясь сыновей Альфреда. А раз так, причитающаяся ему доля окажется неизмеримо большей. Глупо возвращаться назад на этот неприветливый остров, где не остается ничего иного, кроме как ловить по лесам банды бродяг да сидеть в горелой крепости. И то, и другое давно уже наскучило франкским витязям, и то и дело герцогу доносили о недовольном ропоте среди вассалов. Равно бессмысленно было и оставаться на побережье.
   Но стоило только его отрядам, миновав пойменные луга и топи, войти в лежащие южнее леса, как, по его мнению, уже завоеванная страна начала преподносить герцогу сюрприз за сюрпризом. Сперва это были какие-то мелочи, вроде комариных укусов: появлялся время от времени из-за дерева на опушке какой-нибудь даже не воин, мальчишка.
   Выпускал из лука стрелу или камень из пращи и поспешно сбегал, не удосужившись даже оглянуться, чтобы проверить, попал ли его снаряд в цель. Франкские лучники, молниеносно срывая с плеч луки, отвечали десятком стрел. В тех отрядах, где лучников не было, воины просто прикрывались щитами.
   Но уже к вечеру первого дня выведенные из себя этими нападками франки принимались поносить в ярости невидимого врага, требуя, чтобы тот остановился и принял бой. Потом какой-то окончательно выведенный из себя рыцарь из отряда все того же злополучного Рикара де Врена метнул вслед убегающей щуплой фигурке копье, ему показалось, что человечишко подошел слишком уж близко. Рыцарь промазал и, грязно выругавшись, послал оруженосца, чтобы тот подобрал оружие. На какое-то мгновение и оруженосца, и направившего с дороги коня рыцаря скрыла листва.
   Когда к лесной прогалине подошли остальные, обоих уже нигде не было видно. Не без труда остановив колонну, де Врен, исполненный недобрых предчувствий, послал на поиски их еще несколько человек.
   На этот раз отряд состоял из двух дюжин ратников. Когда лишь половина из них выбежала из леса, унося тело рыцаря - уже изуродованное и обобранное до нитки, - из чащи в спину им вылетела туча жалящих стрел.
   Чем дальше на юг продвигалось войско Вильяльма, тем все более организованным становилось сопротивление. Остановить продвижение франков было невозможно, однако захватчики не знали местности. А местным жителям здесь были известны каждое дерево, каждый куст, дорожка, все до единого болотца. Сколько раз какой-нибудь мальчишка или даже раб незаметно возникал из леса, чтобы нанести зазевавшемуся на свою беду удар и исчезнуть среди деревьев. И никто не отваживался сойти с дороги, чтобы преследовать их.
   Признавшись самому себе, что поход этот будет не столь легким, как представлялось ему вначале, как выходило из вкрадчивых речей Вестреда из Сканей, Длинный Меч последовал совету старших своих вассалов и объявил о том, что настало время искать место для опорного лагеря в этой уже почти завоеванной славными норманнскими воинами стране. Стране, которая не может не покориться героям, пришедшим вернуть себе земли своих предков.
   Пробираясь на север по левому берегу Вистинги, двое всадников - грузный, свирепого вида бродяга и остроглазый мальчишка - то и дело останавливали лошадей, чтобы расспросить стекающихся к Фюркату людей о продвижении вражеских отрядов. Делать это приходилось с немалой осторожностью и тщанием - однажды им даже пришлось спасаться бегством, поскольку принявший их за предателей бонд приказал своей охране схватить негодяев. Скагги стоило немалого труда утащить с того перекрестка Бьерна по прозвищу Большой Кулак, иначе не добраться бы до Фюрката заподозрившему их в злодействе бонду.
   Выехав из Фюрката засветло, они довольно беспокойную ночь провели в лесу, не решаясь развести костер, поскольку не желали привлекать к себе внимания ни беженцев, ни разведывательных отрядов самих франков. Ни у Скагги, ни у Бьерна не было определенного плана, как или под чьей личиной стоит пробовать проникнуть во вражеский лагерь. Однако не успели они наутро проехать и мили, как леса и поля вокруг них будто притихли, будто вымерли, но лишь потому, как в скорости поняли они оба, что теперь они оказались в пределах прохождения франкских дозоров. Скрыться от этих было легче, но при этом они были намного опаснее. Один такой отряд они обнаружили в безмолвном ожидании на опушке леса: человек пятьдесят всадников, в тяжелых доспехах, с огромными мечами у седел. Боевые копья щетинились над шлемами сероглавой зарослью исполинского репейника.
   Последнюю милю до лагеря франков они проделали пешком, бросив - несмотря на бурчание Бьерна, жалевшего, что пропадают такие деньги, - лошадей на лесной поляне. И уже через полчаса осторожного продвижения, едва ли не ползком, Скагги внезапно схватил Бьерна за запястье и молча указал на невысокий склон. В двадцати локтях от них под пышно разросшимся кустом боярышника стоял, опираясь на копье выше своего роста, воин. Стоял он неподвижно, то и дело обшаривая взглядом местность вокруг.
   Крепкий человек, с толстой бычьей шеей и выпирающим над наборным поясом пузом.
   По всяком случае к скорости его сложение не располагает, решил Скагги.
   - Стоит он неверно, - прошептал ему Бьерн. - Если уж желает быть дозорным.
   Скагги глянул на медведеподобного дана и подумал, что хотя боец он отменный, но едва ли сгодится для того, чтобы незаметно снять часового. Взглядом предложив Бьерну, что пойдет именно он, мальчишка ужом залез под низкие колючие ветки. Двигался он наискосок от часового, чтобы вынырнуть не прямо перед ним, а чуть сзади. Проскальзывая под сухими ломкими ветками, стараясь не чихать от забивающей ноздри сухой земли и то и дело отцепляя от одежды колючки, Скагги пытался сообразить, что именно ему теперь делать. Прикончить этого человека, напав на него сзади, несложно, обойти часового в лесу - и того проще, но ни то ни другое не поможет им пробраться в сам лагерь.
   Но заросли боярышника неожиданно кончились, а он оказался прямо за спиной у часового. Франк же не только не обратил внимания на шорох в кустарнике, но и просто смотрел куда-то в начало просеки.
   Скагги вдруг вспомнил, что эта вырубка должна выходить на огромное треугольное поле, образованное слиянием Тистра с Вистингой.
   Конечно же! Нигде в округе не найти удачнее места под лагерь. Скагги уже развернул кинжал оборотной стороной, чтобы попытаться не убить, но, ударив за ухом, оглушить часового, но тут краем глаза увидел, как отчаянно подает ему какие-то знаки и корчит зверские рожи Большой Кулак, и замер, так и не занеся руки.
   - И как это называть? - раздался вдруг спокойный, надменно насмешливый голос, и Скагги обнаружил, что справа, с той же стороны, что и он, только не через кустарник, а меж деревьев, к часовому подкрались еще двое.
   - Мой господин! - шевельнул побелевшими от страха губами дозорный и сделал попытку упасть на колени.
   Молодой человек, которого он назвал "господином", годами оказался чуть моложе Грима и одет с роскошью, о какой Скагги только слышал в байках вернувшихся со службы в Миклагарде воинов. Скагги лихорадочно соображал, кто может быть этот человек и как ему выпутаться из создавшегося положения, не потеряв при этом жизнь, и вдруг его осенило... Так ведь это, должно быть, сам сын Хрольва, герцог нормандский Вильяльм!
   - О господин мой! - поспешно изобразив на лице радостное удивление, Скагги бросился на колени рядом с перепуганным часовым.
   - Ну, кто выиграл? - с кровожадным весельем пророкотал, выходя из-за ели Бьерн. - И где мой заклад? Снять часового - забава не для зеленых юнцов.
   - Вы оба еще узнаете, что это за забава, - зловеще процедил узколицый спутник герцога, Вильяльм же, переведя взгляд с мальчишки на его весьма смахивающего на медведя приятеля, только расхохотался.
   - Для кузнеца что меч отковать, что об заклад побиться - все едино, весело объявил Бьерн, без зазрения совести рассматривая герцога. - Что зазевавшегося часового снять. - Он с ухмылкой подмигнул Вильяльму.
   - Что это за кузнец без кузни? - От узколицего, казалось, исходили волны презрения и неприязни.