Воронова Арина. Дети Брагги

   - Я не горю желанием вступить в поединок со столь прославленным противником, как дочь Раны Мудрого. - Лицо Карри потемнело от гнева. - Я пришел лишь за тем, чтобы предложить вам обмен. У вас есть кое-что, что необходимо мне. У меня есть то, что, возможно, заинтересует Круг детей Брагги и конунга Вестмунда, - с нажимом закончил он.
   - Отвлеки его, - углом рта шепнул Гриму Ванланди и, взглядом попросив Гранмара сделать полшага назад, придвинулся ближе к Карри.
   - И что такого способен предложить прихлебатель чужеземного князька, усмехнулся Грим, стремясь вывести Вестреда из себя.
   - Это не последний наш с тобой разговор, Квельдульв, - прошипел сквозь стиснутые зубы оборотный эрилий.
   - Ладно, спрошу иначе, - не давая Вестреду отвести взгляд, Грим краем глаза наблюдал за скальдом Фрейя и Карри, - что может быть такого у жалких рифмоплетов, чтобы заинтересовать приближенного могущественнейшего герцога, чьи славные рати сейчас вовсю молотят неотесанные северяне?
   Лицо оборотного эрилия пошло синюшными пятнами, Грим же, полагая, что Ванланди уговорил уже Карри стать двенадцатой в волшбе, раздумывал, не пора ли ему сделать шаг вперед, чтобы, сосредоточив, пропустить через себя всю их силу, как вдругпо знаку Вестреда воины, развернув, швырнули на землю перед ними два неподвижных - уж не скованных ли волшбой? - человеческих тела.
   - Мне нужен Эгиль, скальд Одина, сын Скаллагрима, - прошипел хогби.
   "Пора", - решил Грим, но в это мгновение до него долетел обрывок фразы:
   - ...знаю Реда лучше... годна... - и между ним и оборотным эрилием заступила Карри Рану, а легшая ему на плечо рука заставила его податься назад.
   Он бежал. Картины той волшбы - неужели это было каких-то несколько часов, не несколько веков назад? - мелькали у него перед глазами. Он бежал. Склон древнего вала в самой западной его части густо порос шиповником и калиной, Гриму смутно помнилось, что, по словам Ванланди, в этом месте должно находиться капище народа, жившего здесь задолго до того, как пришли в эти места даны, народа, воздвигшего древний вал. Он с трудом выдрался из неглубокой ямы, прикрытой цепкими, гибкими ветвями. Колючки цепляли его за одежду, под ноги подворачивались какие-то полусгнившие сучья.
   Будто волею Брагги знала, что делать, Карри застыла, вскинув вверх руки, тело ее, обтекаемое волшбой, превратилось в знак руны Альгиз.
   Охрана Вестреда отступила на шаг назад, даже не притронувшись к оружию, а сам он поднял было руку, чтобы вычертить руну, но не успел. Волшба двенадцати скальдов лишила его способности двигаться, и будто вода постепенно смывала краски с лица оборотного эрилия: посерели, как снег по весне, лоб и щеки, потеряли остатки цвета глаза, не поседели даже, а выцвели до тускло-серого борода и волосы. Лишились силы и сковывающие охрану чары, и франки, в ужасе глянув на своего хозяина, бегом бросились вниз по склону, чтобы лечь под мечи и секиры дружинников Карри.
   Несколько мгновений возле костров Круга царила полнейшая тишина, потом ее нарушил шум усталых шагов Эгиля, который, сняв руку с плеча сына, направился к скорчившемуся на жухлой траве оборотному эрилию.
   - Можно мне наконец опустить руки? - весело поинтересовалась Карри, правда, в голосе ее чувствовалась легкая дрожь пережитого потрясения. Интересно, кто бы это мог быть?
   - Разумеется.
   - Повремени, не прикасайся к нему! - ответили одновременно Ванланди и Грим, но Карри уже наклонилась над лежащим у ее ног человеком, чтобы отбросить с его лица полу плаща.
   Открыв пустые глаза, франкский герцог Вильяльм, прозванный Длинный Меч, безмолвно ударил гаутрека в подвздошье коротким ножом.
   Выше по склону плети калины взбирались на невысокие деревца, затягивая все единой колючей стеной. Он задыхался и бежал, погоняемый страхом узнать, куда исчезли в то страшное мгновение преданный своим асом скальд и оборотный эрилий. Бежал, погоняемый безумной надеждой на то, что не все еще кончено. Кто-то ломился сквозь заросли следом за ним, то и дело хрипло поминая всех асов. У него же не было времени на проклятия. Продравшись на прогалину на гребне вала, он застыл как вкопанный, остановился столь внезапно, что бежавший следом едва не сбил его с ног. Он только успел отметить, что это был Гвикка Ирландец.
   На прогалине, распростершись спиной на плоском темном камне, лежал Эгиль, скальд Одина. Его отец.
   Эгиль неотрывно смотрел в белесое в блеклых разводах облаков небо, из угла рта у него тонкой струйкой стекала кровь. Меж ребер скальда прямо, будто Одиново копье, торчал меч. Меч Рауньяр, наследный меч.
   Отец...
   Грим в два шага пересек прогалину, чтобы опуститься на колени, задыхаясь от внезапно сдавившей горло боли.
   Левая рука Эгиля неплотно сжимала клинок, и пальцы были выпачканы кровью.
   "Словно клинок повернули у него в теле..."
   - Кто? - Голос его против воли дрогнул. - Кто это сделал?
   - Вестред... - Эгиль неожиданно улыбнулся. - Дурак, он решил... что убив меня... разом получит всю силу... - Лицо скальда коротко передернулось страданием, шрам на скуле изогнулся. - Он... захотел забрать... меч, когда... покончил со мной... Вмешалась волшба... рун в имени меча... Редрика меч отверг... как только он... коснулся рукояти... - На его скулах вздулись желваки. - Он и тебя... хотел убить... Квельдульв... наследным... мечом, чтобы доказать... что... лгут... руны...
   - Не говори больше, - умолял отца Грим. - Не трать оставшихся сил...
   - Он сказал, что... ты отвергал и отвергал... меч все... время, но он хочет... взять его... себе... - Струйка крови потекла из его рта. - Меч... твой... - Он с трудом сглотнул кровь. - Иначе все начнется... опять... уже в... другом поколении...
   - Молчи! - приказал от отчаяния сын. - Помолчи, отец, я призову руны...
   - Ты призовешь его, - вдруг очень четко, но словно уже издалека, проговорил Эгиль. - Освободи мою душу, когда я умру. - Пальцы его пробежали по клинку, оставив кровавый след.
   - Скажи... что ты примешь его. - Голос скальда едва ли был громче шепота. - Скажи, что... ты возьмешь...
   - Круг? Меч? - Грим болезненно сглотнул.
   - Сын... - Эгиль собирался с последними силами. - Вестред... вернется... Рауньяр... Закончи то... зачем я привел его... сюда... Оборви... связь между нами...
   - Отец...
   - Делай, как я приказал, - едва слышный голос стал вдруг холодно жестким. - Ты верно... заметил... я все еще тебе... отец...
   Грим с трудом поднялся на ноги.
   - Это великая честь для меня, избранник Всеотца. Грим опустил обе руки на рукоять, сжал отказывающиеся повиноваться вдруг пальцы. И изо всех сил рванул меч.
   - Одину слава... Брагги... - прошептал преданный своим асом скальд, когда кровь хлынула из его тела.
   Квельдульв застыл над телом погибшего отца, намертво сжимая в руках меч Рауньяр. И не смел позволить выплеснуться заполнявшей его скорби. Желал лишь, быть может, снова очутиться ребенком, который не знает ничего и потому может плакать от страха или боли.
   - Рановато, конечно. Но, пожалуй, я получил больше, чем мог бы рассчитывать, - раздался с дальнего края прогалины насмешливый голос, и подняв глаза, Грим увидел, что неспешным шагом к нему приближается совершенно оправившийся Вестред. Даже глаза у оборотного эрилия из слюдяных вновь стали синими. - Не я ли говорил тебе, что это не последний наш разговор, Квельдульв?
   - Здравствуй, Редрик, - в тон ему отозвался скальд Локи.
   - Что? - Вестред даже остановился на мгновение. - Как ты меня назвал?
   - Редриком, прозванным Змеем за искусство владения мечом, так звали сына сканейского ярла Хакона. Кстати, убитого тобой.
   - Мной? - Грим не мог не видеть, что с оборотным эрилием творится что-то необычное, как будто названный именем человека, чье тело носил, как платье, он будто сам отчасти становился им. - Да нет же, это ты и прямо у меня на глазах убил своего отца.
   - Я не стану препираться с тобой, Редрик.
   - Разумно, - неожиданно легко согласился Вестред. - Хотя, насколько я понимаю, сам ты мне Рауньяр не отдашь? - последнее, казалось, его несколько опечалило.
   - Зачем он тебе, если ты полагаешь, что руны лгут?
   - Не то чтобы лгут, оборотные они или нет. Просто в них нет нужды.
   - Оборотные руны... - задумчиво протянул скальд Локи, но Вестред, оставив его слова без внимания, продолжал:
   - Смотри, какого дара Всеотца лишили тебя скальды, заморочив своими бреднями!
   Руки оборотного эрилия двигались умело и ловко, скатывая в воздухе какой-то шар, все уплотняя и уплотняя его. Грим вдруг понял, что слова Вестреда о даре и рунах служит лишь для того, чтобы отвлечь его... Время... Рассчитать, как можно точнее... Перехватив руками за клинок, он поднял Рауньяр так, чтобы рунная вязь оказалась вровень с его глазами, не переставая при этом следить за врагом поверх перекрестья. И почувствовав, как потянулись к нему невидимые щупальца страшной сосущей жадности, переполнявшей оборотного эрилия, понял, сколь мучительна была связь, которую, умирая, просил его оборвать скальд Одина.
   - Вот они - ваши руны! Вся их сила - здесь! - Вестред явно упивался новообретенным могуществом, не переставая, однако, выискивать малейшего проявления слабости в своем противнике.
   - К чему разминать воздух, хогби? - внезапно уколол эрилия Грим. - И стоит ли горевать тому, кто лишен этого кривляния?
   - А летать тебе никогда не хотелось, а, Волк? - Вестред уже не улыбался. Летать как птица. - Он легко вспрыгнул на темный камень, но не приземлился на его поверхность, а будто бы завис на расстоянии полулоктя над ним. - Видишь?
   - Нет, не вижу, - без зазрения совести солгал Квельдульв.
   - Тогда лови! - лицо оборотного эрилия осветилось злобной радостью, когда он швырнул невидимый шар в Грима.
   - Лови! - раздалось одновременно с этим из-за деревьев, и послушавшись от неожиданности, Вестред схватил вылетевший из леса округлый и грязный предмет.
   Гриму же, который успел поймать брошенный в него шар на отполированную до зеркального блеска плоскость клинка, замешательство оборотного эрилия подарило несколько драгоценных секунд.
   АЛУ Рауньяр АЛУ.
   - Голова Вильяльма, - недоуменно рассмеялся Вестред, в то время как Грим на одном дыхании произнес:
   - Алу! Рауньяр алу!
   Будто вырос внутри клинка ураган, когда полированная поверхность его приняла, впитала и обернула волшбу, выплеснув и бросив невидимый шар в его же создателя.
   - И все равно мои рати... - продолжил было Вестред.
   - Так иди же! Будь рядом с ними! Встань во главе своих ратей! - поднял голос Грим.
   Сам он не мог бы в точности сказать, что произошло в те считанные мгновения... Гвикка утверждал, что Вестреда, все сжимавшего в руках голову франкского герцога, будто листок ветром унесло в небеса... Ванланди с Оттаром считали, что отраженный рунами на клинке шар вышиб из тела хогби того, кто завладел непохороненным трупом... Скагги со смехом, но не без дрожи рассказывал, как судорожно молотя по воздуху руками и ногами, падал оборотный эрилий...
   - Так, значит, разрубленный на куски труп Вильяльма и стремились скрыть скальды? - спросил некоторое время спустя Ирландец устало привалившегося к камню Грима и сделал вид, что занят стряхиванием частичек запекшейся крови с рук.
   - Ага. - Грим кивнул. - Только представить себе не могу, как удастся Длинному Мечу отыскать Там, - он неопределенно вздернул подбородок, указывая не то вниз, не то вверх, - утраченную голову?
   Гвикки поднял взгляд, пытаясь определить, шутит скальд Локи или говорит серьезно, встретил озорную усмешку и впервые за весь день улыбнулся.
   Намертво вцепившись в свисавшие с отрубленной головы волосы, оборотный эрилий стремительно падал, кувыркаясь на лету. Не понимая, что сила волшбы навсегда оставила его, хогби еще пытался судорожно молотить по воздуху руками и ногами. Падая, он громко кричал, и воины прекращали сражение, в недоумении и ужасе переводя взгляд вверх на небо, следя за его стремительным падением. Ратники Фюрката тоже застывали в недоумении, не понимая значения и смысла происходящего. Тот, кого звали когда-то Редриком, а потом Вестредом, упал наземь прямо в сердце бьющейся в железном кольце франкской армии.
   И не мог бы выбрать для этого времени более неудачного для ратей, которые называл своими.
   Прошло первое замешательство и схлынули волны паники, охватившей франков, когда они осознали, что враг нападает на них со всех сторон. И теперь под прикрытием отрядов, по всему периметру отбивающих натиск неприятеля, франки перестраивали ряды. Почти что в самом сердце кольца Родберт де Фрикур хладнокровно отдавал приказы, которые гонцы тут же разносили по отдельным дружинам.
   Сын ближайшего соратника и друга Роллона, того самого, кто изгнанником Хрольвом покинув родную землю, основал могущественное герцогство, не мог бы желать большей удачи, чем исчезновение Вильяльма в самый разгар сражения. Ненависть к младшему брату первенец Роллона перенес и на его закадычного друга, нечто иное, как эта слепая ненависть мешала ему прислушаться к советам все ж более опытного воина. Безумной затеей было двинуться в глубь страны, не дождавшись подкрепления с острова, и еще большим безумием было выступить не оправившимися от ночного погрома войсками. Но боги, похоже, просто помутили разум герцога, раз позволил он поймать себя на такую нелепую уловку, как отряд, улепетывающий от его армии по лесной дороге...
   Было, было чем гордиться синьору де Фрикуру, над головой которого развевался герцогский штандарт. Не прошло и получаса, как умело сменяя тех, кто устал в переднем строю, отряды его слегка раздвинули стягивающие войско объятия, позволив Родберту определить в нем слабые места. Синьора де Фрикур рыцари и их люди, повоевавшие не в одном походе за земли Карла Лысого, любили и знали, не в пример молодому герцогу. И повиновались ему с большей охотой. Лишь благодаря этому, да еще удаче Родберта, удалось им очистить от неприятеля пространство внутри кольца, где перестраивались теперь дружины.
   Сам де Фрикур пристально наблюдал теперь за схваткой на подступах к лесной дороге. Защищающие кольцо ратники его не интересовали, эти люди уже сброшены со счетов, хорошо, если смогут купить им толику драгоценного времени. Родберт уже видел себя предводителем новой армии, гораздо меньшей той, что пришла сюда, однако войдут туда лучшие, закаленные схватками, наученные поражением бойцы... Но это потом, главное сейчас не бесславно положить будущее войско, а вывести его.
   Внимание его привлек внезапно прорезавший небо у него над головой истошный вопль, и прямо под ноги его скакуну рухнуло с высоты чье-то тело. Само оно, ударившись о землю, превратилось в кровавое месиво, но одежды его нельзя было не узнать. И откатилась от этой кучи тряпья и мяса чья-то голова, чтобы разверстыми глазами уставиться на нового предводителя франков.
   - Виль... Вильяльм! - выдохнул, забыв от горя о титуле, кравчий Гискар.
   Стон его горестным воплем пронесло по сомкнувшим строй внутри кольца отрядам, по рядам воинов, защищающим это кольцо.
   - Отметим за нашего герцога! Вперед!
   Вырвав из ножен меч, Родберт погнал вперед скакуна, не заметив даже, как хрустнули под конскими копытами кости черепа. Погоняя коня, слыша за спиной многоголосый рев, синьор де Фрикур надеялся, что ведомые жаждой мщения норманнские воины сомнут неприятельский строй, вырвутся с этого поля-западни. Что им за дело, да и вспомнят ли они за горячкой схватки, что вел их предводитель не на вражеский вал, а прочь от него?
   Слишком поздно догадался Родберт, второй в славном роду Фрикуров, имя себе взявшего по названию завоеванных земель, о том, что пришел и его черед, как мальчишке попасть в ловушку этих ужасных в своем гневе северян. Заслон расступился лишь на мгновение, чтобы выпустить каких-то пару сотен человек, за которыми немедленно бросились в погоню северные дружины.
   С гребня древнего вала Скагги не стоило ни малейшего труда определить по стягам, что были это дружины Хальвдана Змееглаза и Готландца Орма.
   Увидев, что герцогское знамя и рыцарь, под командование которого они с такой готовностью отдались, исчезли, пошатнулся в растерянности франкский строй, отступил на шаг-другой. И воинам Фюрката этого было достаточно, чтобы смять, раздавить полый внутри круг.
   Грим думал, что ему ни за что не заснуть в эту ночь, но сон накрыл его мягким крылом. Тяжелым, непреодолимым. Слишком тяжелым было то крыло, чтобы, как он того и страшился, это был просто сон. И стоило ему сдаться, отдать себя на волю видения, как зазвучал голос.
   Холодный голос Одина, Отца Ратей, зачинателя битвы, предателя воинов:
   - Будь осторожен, дитя человеческое, - проговорил Голос. - Ты и те, что встают в Круг за тобою, на этот раз стали на пути исполнению воли моей. И все же не вам забывать о том, что принадлежит мне по праву. Я покажу тебе, что случается с теми, кто полагает, что свободен от этого.
   В сне своем Грим вдруг обнаружил, что, стоя у самой грани света и тени, смотрит из темноты на то, что происходит в светлом столпе. В мягком рассеянном свете пел арфист. Он пел по приказу седовласого старца со зловещим жестоким лицом, похожим на те, что стесал со своего жезла Вес. Но пел арфист, и Грим вдруг ясно понял - для женщины, что сидела у ног своего отца. Он пел балладу о любви, балладу, залетевшую сюда из далекой южной страны, где цвели сады и, слушая соловья, тосковала по милому юная дева.
   Лицо старого конунга смягчилось, приобрело довольное выражение. Быть может, конунг вспоминал дни своей юности и то, как ухаживал за покойной ныне женой. И когда глаза старика закрылись, певец, не переставая петь, осторожно опустил рунакефли - палочку с вырезанными на ней рунами - в складки девичьей юбки. Это был он сам. Грим вспомнил, что человека этого должны звать Хедин и что он попытается силой ли, любовью ли увезти дочь ревнивого старца, конунга Хегни.
   Иное время, картина - иная. На этот раз два войска выстроились друг против друга на ветреном, обдаваемом холодными брызгами прибрежном песке. Прибой ворошит гальку. От одного войска отделяется хрупкая закутанная в плащ фигурка. Вот она возвращается назад, чтобы вновь исчезнуть за щитами воинов. А из-за щитов выходит другая - на этот раз витязя с тяжелым мечом у пояса. Порывшись в памяти, Грим догадался, что это, должно быть, сам Хедин идет предложить виру за украденную женщину.
   Предложить много злата и драгоценное ожерелье в знак мира.
   Навстречу Хедину выступает из-за неприятельского строя другой витязь. Грим видит, как шевелятся губы старого воина, слышит, как он говорит, что слишком поздно-де Хедин заговорил о мире. Что он, конунг Хегни, уже обнажил свой меч Наследство Дайна, что отковали дверги, и меч этот не успокоится, не напившись горячей крови, и не заживает ни одна нанесенная им рана. "Хвалишься ты мечом, а не победою, - доносится до Грима издалека голос Хедина. - Добрым назову я тот меч, что верно служит хозяину".
   Гриму казалось, будто бы он с бешеной скоростью несется сквозь свистящую ветром тьму. И будто бы давит, давит на него что-то из Того мира. Он должен видеть? Должен знать? Он должен...
   Темно, лишь луна временами показывается в прорехи несущихся по небу облаков.
   Многие остались на поле, щиты их разрублены, раздроблены головы, стрелы пронзили сердца. Хедин и Хегни бок о бок лежат, погибель друг друга.
   Лишь один силуэт движется тихо по кровавому полю. Закутанная в плащ фигурка приближается. Хильд, лишившаяся теперь и любимого и чрезмерно ревнивого отца. Она проходит меж тел, легонько касаясь каждого холодными, как лед, как смерть, пальцами, и поет древнюю песнь. Поет песнь-заклятие, какой научила ее кормилица-финка. И каждый, стоит лишь коснуться его руке и песне ее, вздрагивает, поднимается устало. Витязи подбирают оружие с земли. Смотрят друг на друга в упор, освещенные бегущим лунным светом. И вновь начинается битва.
   Сколь ни кричать, ни звать их валькирии Хильд, отец и любимый ее не удостоят девы и взглядом, видит каждый лишь врага пред собой и, раз за разом занося то клинок, то секиру над головою, рубят разбитые в щепы щиты.
   Утро настало. Немедленно все с первым лучом в камень оборотилось. Над милым склонясь, Хильд печально глядит в каменный лик под каменным шлемом.
   Еще одна ночь. Ясно на небе. И снова и снова мертвых от сна Хильд пробуждает. Каждый, кто пал здесь, вернется на остров Высокий снова.
   Предание гласит, что так и застанет Хъяднингов света конец.
   Вечна та битва.
   Ночь.
   КОММЕНТАРИИ И ГЛОССАРИЙ
   Роман построен на скандинавской мифологии, сказания которой изложены в собрании песен Старшей Эдды, стихотворные строфы в интерлюдиях к каждому атту и строфы внутри текста (за исключением текстов к рунам в начале каждой главы) даны в переводе издания "Литературные памятники" и в двух случаях в переводе К. Пушкарева. Сны героев, за исключением двух (гл. XII и XIV), которые достроены на основе мифов, - мифологические сказания из "Младшей Эдды" Снорри Стурлуссона.
   I. СКАНДИНАВСКАЯ МИФОЛОГИЯ
   Скандинавская космогония знала девять миров, из которых в романе упоминаются только шесть:
   Асгард - небесный мир богов, называемых асами;
   Альвхейм - мир света и светлых альвов, где властвует Велунд;
   Нифельхейм - расположенный на севере мир холода и тьмы;
   Мидгард - мир людей, который в романе называется также "хельмскрингла" (букв. "круг земной") - от известного произведения Снорри Стурлуссона "Круг Земной", то есть все известные человеку земли;
   Муспельхейм - мир огня и великана Сурта;
   Хель или Хельхейм - мир холода и смерти, над которым властвует богиня смерти Хель и где пребывают те, кто нашел смерть не на поле боя.
   Богиней Земли (герм. Богиня-Мать) названа Нертус (первая супруга Одина).
   Ночное и дневное светила - дети человека по имени Мундильфари, поэтому солнце поэтически называли дочерью Мундильфари, а месяц - сыном Мундильфари.
   Осью мироздания является ясень Иггдрасиль, проходящий через все девять миров.
   Поэтические обозначения (кеннинги) Иггдрасиля (встречающиеся в романе):
   Стержень мира.
   Вечный ясень.
   У корней Иггдрасиля расположен источник Урд - источник мудрости и фактически "живой воды", в котором покоится голова Мимира. К Мимиру Один неоднократно обращается за советом. У источника Урд живут богини судьбы Норны, определяющие жребий человека.
   Радужный мост Биврест соединяет Мидгард и Ванахейм с миром Асгарда. Также известен мост через реку Гьелль, за которой лежит Хель (Хельхейм).
   Обозначения Одина (встречающиеся в романе):
   Высокий Всеотец
   Бельверк (букв. "злодей") Хрофт
   Гаут (Гаутланд - земля Одина)
   [Остров Гаутланд и крепость Рьявенкрик существуют только в романе]
   Грим Гримнир
   Кеннинги Одина: друг Мимира Отец богов и людей ас асов Тюр асов
   Тюр повешенных Тюр-ноши ас-висельник предатель воинов Отец Ратей
   Чертоги Одина:
   Химинбьерг (букв.: "Небесные горы") и Вальгалла, где пируют в ожидании Рагнерек эйнхерии.
   Эйнхериями называли воинов, павших на поле битвы и унесенных валькириями к Одину. Из валькирий в романе упоминаются Хильд и Труд, Христ и Мист.
   Неоднократно упоминаются также спутники Одина:
   волки Гери и Фреки
   восьминогий конь Слейпнир - конь Одина
   вороны Хугин и Мунин (букв. "Разум" и "Память")
   Стены вокруг Асгарда (возможно, также Мидгарда) возведены турсом, хозяином коня Свадильфари.
   Асы (божества, упоминаемые в романе):
   Бальдр - сын Одина.
   Фригг - жена Одина, мать Бальдра.
   Тор или Аса-Тор.
   Кеннинги Тора:
   повелитель молний;
   недруг великанов и великанш;
   Мьелльнир - молот Тора (слово однокоренное рус. "молния").
   Сив - жена Тора.
   Брагги - бог поэзии.
   Кеннинги Брагги:
   длиннобородый ас.
   Идунн - жена Брагги, хранительница яблок вечной юности.
   Хеймдаль - ас, охраняющий мост Биврест.
   Кеннинги Хеймдаля:
   глухой ас;
   страж Асгарда;
   страж асов.
   Ньорд - покровитель мореплавателей, ван по происхождению. После окончания войны асов с ванами, Ньорд остался сперва заложников в Асгарде, потом был принят в семью (или клан) асов.
   Фрея - богиня любви, дочь Ньорда.
   Фрей - ас плодородия, сын Ньорда.
   Кеннинги Фрейя:
   потомок ванов;
   светлый;
   светлый ван Тюр - ас (бог) битвы, также справедливости.
   Кеннинги Тюра:
   бог битвы;
   однорукий ас Локи - ас, отец Йормунтганта, Хель и Фенрира.
   Кеннинги Локи:
   ас коварства;
   кователь бед.
   Также (один или два раза) упоминаются второстепенные боги или духи хранители дисы, и властитель Двергов (народа, созданного прежде людей) Дайн (букв. "мертвый").
   Из бесед с погруженной в сон прорицательницей вельвой, Один узнает о прошлом и будущем всего мира. Вселенная возникла там и тогда, когда ледяные потоки Нифельхейма натолкнулись на жар Муспельхейма. Из осевшего инея возникли инеистые великаны или турсы. Первый из них Имир был вскормлен пракоровой Аудумлой.
   Из разрубленного на части тела Имира Один и два его брата, Вили и Be, создали землю. Из инеистых великанов в романе упоминаются Суттунг (хранитель меда поэзии) и Хресвельг, или Пожиратель Трупов, великан, в облике орла сидящий на краю мира и поднимающий крыльями ветер.
   В результате предсказанного вельвой сражения Рагнарек, которое должно произойти на поле Вигрид, вселенная погибнет, а вместе с ней и все боги (возродятся лишь некоторые из них, в частности, Бальдр).
   Кеннинги.
   Рагнарек.
   Последняя битва.
   День Последней битвы.
   В этой битве богам предстоит сражаться с воинством Муспельхейма, инеистыми великанами. На поле Вигрид должны также явиться Фенрир Волк (убьет Одина) и Мировой Змей