Вук Герман. Это Б-о-г мой

обряды сомнению и критическому анализу. Это вызывает недовольство и даже
возмущение у наших отцов и у раввинов, ибо и те и другие далеко не всегда
могут ответить на вопросы, которыми сами они никогда не задавались.

В Европе, где ассимиляция евреев зашла довольно далеко, и в Советском
Союзе, где соблюдение религиозных обрядов преследуется коммунистическими
властями, очень многие евреи больше не соблюдают законов и правил, связанных
с питанием: они делают это либо сознательно, по доброй воле, либо от
равнодушия к древним обычаям, либо нехотя, подчиняясь принуждению, либо
попросту по незнанию. Однако большинство живущих в мире евреев все еще в той
или иной степени придерживается этих законов и правил. И есть еще немало
евреев, которые следуют им со скрупулезной точностью. В Соединенных Штатах,
после того как массовая ассимиляция, казалось, привела к почти полному
отказу от традиций, в настоящее время свод установлении, касающихся еды,
завоевывает среди евреев новое признание, и людей, эти установления
соблюдающих, определенно становится больше. Отчасти это, безусловно,
объясняется тем простым обстоятельством, что стало легче соблюдать правила
кашрута. Производство кашерных продуктов превратилось в развитую и
процветающую отрасль промышленности. Массовая продажа мороженного мяса и
распространенность холодильников позволяет без забот хранить кашерную пищу
дома в течение значительного времени. Кроме того, у части ранее
ассимилированных евреев наблюдается тенденция к возвращению в лоно Моисеева
Закона и к соблюдению его требований. На первый взгляд, эта тенденция
противоречит общеизвестному социологическому закону, согласно которому
меньшинство имеет склонность перенимать обычаи большинства. Однако законы
общественного развития -- это не астрономические законы. Люди могут
приобретать новые знания и по своей воле изменять свое поведение, чего не
могут планеты. В Соединенных Штатах Америки человек, который хочет быть "не
хуже, чем Джонсы", не обязательно должен подражать конкретно тому, что
Джонсы едят, -- он может подражать и тому, как Джонсы себя ведут. Говоря в
общем, Джонс -- это человек, который следует обычаям своей веры и уважает
других людей, придерживающихся иной веры и соблюдающих ее обычаи.

Представляется, что возрождение религиозности среди американского
еврейства -- это скорее социальная перемена, чем религиозная или
интеллектуальная, подобно тому как наблюдавшийся ранее отход от религии
также был прежде всего социальной переменой. Но тот, кто хочет, чтобы
иудаизм выжил, приветствует любое возрождение религиозного чувства, на какой
бы основе это возрождение ни совершалось. Возможно, это возрождение,
начавшееся по чисто внешним, практическим и неидеологическим причинам, со
временем наполнится истинно религиозным содержанием.

Никто не станет отрицать, что в настоящее время снабжение населения
кашерными продуктами поставлено более чем удовлетворительно. Недоверие к
печатям и гарантиям, ощущение недостаточности контроля с точки зрения
установленных религиозных стандартов, различие мнений относительно
кашерности или некашерности тех или иных сортов широко продаваемых
продуктов, слухи и сплетни по поводу сомнительных моментов в этом вопросе
(вместо установленных фактов) -- это всего лишь типичные явления,
характерные для переходного периода, когда происходят перемены от старого к
новому. Люди, которые не соблюдают установлении иудейской религии, связанных
с питанием, любят ехидно указывать на все эти несоответствия, несообразности
и споры, однако такого рода рассуждения несерьезны. В целом наш древний
еврейский рацион остается столь же ясно и четко определенным, каким он был
во времена Моисея. Пределы потребления тех или иных дорогих и изысканных
деликатесов устанавливаются не Законом, а материальным достатком и здравым
смыслом каждого еврея. Если мы искренне хотим соблюдать правила кашерности,
мы без большого труда можем это делать. Что же касается дальнейшего
улучшения и расширения ассортимента продаваемых кашерных продуктов, то это
зависит от каждой отдельно взятой общины: если есть в ней определенный
спрос, то со стороны поставщиков будет и соответствующее предложение.

Вся пища, какую Тора не разрешает нам есть, -- это пища, чистота
которой сомнительна с санитарно-гигиенической точки зрения. В течение трех
тысячелетий евреи жили без серьезных эпидемий, воздерживаясь от употребления
в пищу змей, свинины, червей, ракообразных и черепах. Несмотря на то, что
фраза "кашер означает чистый" лингвистически неверна, правила кашерности
действительно преследуют своей целью потребление евреями максимально чистой
пищи. Но самое важное в этих правилах заключается в том, что соблюдающие их
люди в одном из своих важнейших повседневных действий придерживаются одного
и того же образца, одного и того же ритуала--и придерживаются притом с
древнейших времен, с тех пор, как этот ритуал был предписан нам на горе
Синай. Как только человек, почувствовав голод, садится за стол, он через
свои действия начинает ощущать себя кровно связанным со своим народом -- со
всеми остальными людьми, которые проделывают те же действия таким же точно
образом, как и он. Конечно, еврей, который пускается в путешествие,
испытывает от этого определенные неудобства, -- и все же при этом он с
особой силой ощущает, кто он есть и каковы его связи с родным домом. Нет ни
малейшего сомнения в том, что законы питания оправдывают себя и являются не
отжившими догмами, а действенными нормами современной жизни. Они --
общественное орудие, позволяющее евреям оставаться живым и единым народом, и
психологическое орудие, помогающее отдельным людям сохранить свою еврейскую
сущность.

Вопрос только в том (и это -- единственный вопрос, к нему в конечном
итоге сводятся все споры), заслуживает ли иудаизм того, чтобы его сохранять,
и есть ли другие практические способы его сохранить, помимо выполнения всех
требований Закона.

Одежда

Правила, касающиеся одежды, весьма просты и относятся в основном к
мужчинам. Общепринятое толкование еврейского Закона освобождает женщину от
обязанностей подчиняться в одежде какому бы то ни было ритуалу, к ней
предъявляется лишь требование, чтобы одежда не противоречила понятиям
нравственности.

Во время утренней молитвы мужчины облекаются в четырехугольное
молитвенное покрывало -- талит. Важнейшей деталью талита являются
прикрепленные к каждому из четырех углов его восемь нитей -- цицит. Заповедь
о цицит идет от Книги Чисел: "И будут нити у вас, чтобы вы, смотря на них,
вспоминали все заповеди Б-га, и исполняли их, и не ходили вслед сердца
вашего и очей ваших, которые влекут вас к блудодейству". Еврей,
завернувшийся в талит, -- универсальный символ человека, погруженного в
молитву. Особо благочестивый еврей, помимо большого талита, надеваемого во
время молитвы, в течение всего дня носит еще и нижнюю рубашку
четырехугольной формы со свешивающимися из-под жилета нитями цицит -- так
называемый малый талит (талит катан). Кроме того, каждое утро мужчина
накладывает филактерии -- или тефиллин. Этот символ мы часто видим на
картинах художников, изображающих евреев. Филактерии представляют собой две
маленькие кожаные коробочки с присоединенными к ним ремнями. Этими ремнями
коробочки прикрепляются к голове и к левому бицепсу. В коробочках находятся
крохотные пергаментные свитки, на которых начертаны "Шма, Исраэль" и другие
отрывки из Торы. "И навяжи их в знак на руку твою, -- сказано в Торе, -- и
да будут они начертаны между глазами твоими". Люди, критикующие этот обычай,
говорят, что не следует понимать слова из Торы буквально, что ритуал
наложения филактерии, содержащих свитки Писания, нелеп. Но мы знаем, что
зримое действие, внушающее нам конкретные образы, -- это неотъемлемая часть
еврейского ритуала. Накладывая филактерии, мы символически посвящаем Б-гу
нашу руку и наш мозг. Нет более определенного признака принадлежности того
или иного человека к еврейству, чем сотворение молитвы в наложенных
филактериях. Потому-то филактерии и стали для художников самым простым и
явным признаком верующего еврея. Наложение филактерии само по себе --
важнейшая заповедь; и если эта заповедь воспринимается человеком серьезно и
завладевает его воображением, то он несомненно станет немного лучше (при
условии, конечно, что это не какой-то неисправимый грешник).

Одно из требований к одежде -- требование, которое существует уже две
тысячи лет, -- заключается в том, что мужчина должен носить головной убор,
особенно во время молитвы и ученых занятий. Форма головного убора никак не
регламентируется, но в Талмуде указано, что еврей не может пройти с
непокрытой головой более четырех шагов. Обычай покрывать голову -- чуть ли
не самый устойчивый из всех религиозных обычаев еврейства. Еврей с
непокрытой головой во время молитвы или занятий -- это аномалия. Лишь евреи
реформисты отвергают этот обычай в принципе -- точно так, как они отвергают
талит, филактерии и многие другие символы и обряды, предписанные Моисеевым
Законом. В разные эпохи и в разных странах у евреев были приняты -- и сейчас
приняты -- различные типы головных уборов. Евреи в арабских и других странах
Востока носят тюрбаны. Хасиды предпочитают широкие меховые шапки и круглые
фетровые шляпы. Наши предки в Европе, находясь в помещении, носили ермолки
-- черные шапочки, прикрывавшие почти все волосы. В Соединенных Штатах евреи
по традиции носят темную шапочку на затылке; у школьников, однако, эти
шапочки зачастую бывают светлых тонов. В Израиле религиозные люди часто
покрывают голову маленькой вязаной шапочкой -- кипой, пришпиленной к волосам
заколкой. В наши дни многие американские верующие евреи не надевают никакого
головного убора, когда они находятся на работе или в местах общественных
собраний, не носящих религиозного характера, но покрывают голову дома или в
синагоге. Женщины в синагоге также, как правило, покрывают голову.

Жилище

Два стиха Торы, в которых предписывается прикладывать слова Писания к
голове и к руке, требуют еще, чтобы слова Писания имелись также на двери
нашего дома. Эти слова, начертанные на пергаменте, который закладывается в
маленький продолговатый футляр и носит название мезуза. Футляр прикрепляется
к дверному косяку. Наличие мезузы на двери дома или квартиры свидетельствует
о том, что обитатели этого дома или квартиры принадлежат к иудейской вере и
что их дом посвящен служению Б-гу.

Сейчас в Америке распространен обычай -- особенно среди солдат-евреев и
среди незамужних девушек -- носить цепочку с мезузой на шее;

для этого нет никакого основания в Законе или в обычаях наших предков.
Однако солдатам мезуза на шее как амулет внушает некоторое спокойствие и
уверенность, а для девушек служит зримым признаком верности своей религии.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. РОЖДЕНИЕ И ДЕТСТВО. МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ

Обрезание

Вольтер с презрением говорил о том Б-ге, для которого имеет какое-то
значение, обрезают ли Его приверженцы крайнюю плоть своим детям или нет. В
ярких и язвительных высказываниях французского мыслителя в концентрированном
виде было выражено скептическое отношение просветителей к религиозным
обрядам. Спиноза -- не менее яростный скептик, чем Вольтер, но далеко не
столь остроумный (по правде говоря, начисто лишенный остроумия), -- оставил
нам на эту тему куда более глубокое суждение. "Этому признаку, -- писал он,
-- я придаю столь важное значение, что, по моему убеждению, одного лишь
наличия его было бы вполне достаточно, чтобы утвердить особое существование
наделенных им людей в качестве отдельного народа".

После того как в течение многих веков обряд обрезания служил
неиссякаемым источником шуток о евреях и издевок над ними, вдруг в недавнее
время он был признан операцией, достойной всяческого уважения. Оказывается,
этот обряд имеет немалое гигиеническое значение. По совету врачей
образованные люди во всем мире обрезают своим детям крайнюю плоть.

Если бы Вольтер жил в наши дни, он, возможно, пошел бы в больницу и
попросил сделать себе обрезание. И весьма возможно, что в течение одного или
двух дней после операции он очень жалел бы, что его родители не сделали ему
обрезание, когда он был еще младенцем в колыбели.

Однако для евреев в наши дни, как и в течение четырех прошлых
тысячелетий, обрезание является отнюдь не просто полезной гигиенической
операцией. Этот знак на плоти -- древняя печать договора между Авраамом и
Создателем. Благодаря ей еврей, если он обнажен, в течение всей своей жизни
выглядит иначе, чем остальные люди. Сторонники концепции полного равенства
всех народов любят утверждать, что в голом виде невозможно отличить нищего
от короля. Но еврей, голый или мертвый, всегда отличим от нееврея. Да,
действительно, в 20-м веке обрезание превратилось из смешного
членовредительства в мудрую профилактическую меру, и поэтому критикам и
хулителям иудаизма пришлось отказаться от соблазнительной привычки
изощряться в шутках и прибаутках по поводу отсутствия у евреев крайней
плоти. Между тем, сделанное недавно открытие полезности обрезания едва ли
заслуживает большого удивления. Символы и обряды древней религии,
выдержавшей проверку временем, -- там, где эти символы и обряды касаются
человеческого тела, -- всегда несут в себе здоровую и разумную основу, иначе
они отпугивали бы приверженцев этой религии и побуждали бы их к
вероотступничеству. В течение многих веков евреи следовали Моисееву Закону и
верили в него, и современная медицина признала это доверие более чем
оправданным. Однако слава и величие иудаизма отнюдь не в том, что его
предписания в наши дни получили одобрение медицины.

Мы производим нашим детям обрезание на восьмой день после рождения, как
сделал Авраам со своим сыном Исааком, -- за исключением тех случаев, когда
ребенок рождается чересчур слабым и врачи советуют отложить обрезание на
более поздний срок. Как правило, младенец на восьмой день после своего
рождения легко переносит эту операцию, во время которой он обычно просто
спит. Обрезание крайней плоти, произведенное искусным резником-моелом, чаще
всего проходит для ребенка практически безболезненно, и рана заживает через
несколько дней.

Этот ритуал мы называем словом брит (что на иврите означает договор).
Когда обрезание производилось в домашних условиях, у всех на виду, оно
всегда сопровождалось семейным праздником, на который собирались друзья и
родственники -- они вели между собой ученые разговоры, ели, пили и
веселились. Каждый этап церемонии обставлялся как можно торжественнее, был
ярок и запоминался надолго, а исполнение главных ролей в церемонии считалось
честью, которая оказывалась родителями уважаемым родственникам или почетным
гостям. Сейчас младенцы появляются на белый свет в тихих, окрашенных в
холодные цвета и пропитанных запахом лекарств больничных палатах; этажом
выше над такой палатой нередко лежат тяжело страдающие больные, а этажом
ниже -- труп только что умершего. Больничные правила запрещают в палатах
какие-либо проявления веселья. Однако в больших городах в больницах, где
бывает много рожениц-евреек, им иногда отводят особую палату где-нибудь на
отшибе, в дальнем конце здания; эта палата называется палатой для брита. И
оттуда, как и когда-то, доносится эхо древней радости.

На торжественной церемонии обрезания отец ребенка произносит
специальное благословение:

"Благословен будь Ты, Г-сподь Б-г наш. Творец вселенной, освятивший нас
заповедями Своими и повелевший нам приобщить мальчика сего к Союзу праотца
нашего Авраама".

В идеале отец должен был бы сам и сделать обрезание своему сыну, как
поступил праотец Авраам. Однако согласно общераспространенному обычаю
родители поручают эту операцию искусному моелу. Моел, производящий за год
сотни обрезаний, приобретает всвоем деле такую высокую квалификацию, которой
могут позавидовать многие хирурги. Разумеется, он соблюдает все современные
требования антисептики и санитарии.

Некоторые родители-евреи поручают эту операцию врачу: либо потому, что,
по их мнению, так безопаснее для ребенка, либо потому, что им попросту все
равно, кто обрезает их сына. Такая точка зрения ошибочна по многим причинам.

Во-первых, моел -- это, как правило, вполне квалифицированный
специалист своего дела; он обладает всеми современными медицинскими
познаниями, требующимися для совершения обрезания, и на его мастерство
определенно можно положиться. Лучший специалист на свете иногда допускает
ошибки и промахи, и у самого искусного хирурга может порой дрогнуть рука. У
родителей нет более надежной гарантии обеспечить безопасность операции, чем
обратиться к квалифицированному и заслужившему доверие моелу.

Во-вторых, моел занимает место отца в произнесении благословения во
время обряда обрезания -- так было уже в течение тысячелетий.
Предполагается, что он знаком с требованиями и у становления ми нашей веры и
предан ей.

В-третьих (и это, возможно, важнее всего), еврейский обряд обрезания не
тождествен рутинной операции, совершаемой в больничных условиях. В больнице
могут произвести эту операцию безболезненно и по всем правилам медицинской
науки, но с ритуальной точки зрения не совсем так, как требует иудейская
вера.

Бар-мицва

Слова бар-мицва означают сын заповеди. С церемонии бар-мицвы начинается
важный этап в жизни еврейского ребенка -- его вступление в сознательную
религиозную жизнь.

В своем романе "Марджори Морнингстар" я изобразил обряд бар-мицвы и
постарался описать его тщательно и с любовью. Мне казалось, что я преуспел в
своем намерении, но, к моему глубокому огорчению, некоторые из моих
собратьев-евреев обрушились на меня с самыми яростными нападками. Они
утверждали, что в моем изображении святой обряд стал выглядеть комично.
Разумеется, в моем описании бар-мицвы были комические моменты, однако я
уверен, что эти моменты не родились в воображении автора, а содержатся в
самой структуре обряда, представляющего собой древний народный обычай.

Грустное впечатление оставляет народ, который в те или иные обычаи или
события своей жизни не вкладывает определенной толики юмора. Из того, что
мне известно по литературе, наиболее близким к американской бар-мицве
обрядом представляется диккенсовское рождество. Ему предшествуют сложные
сказочные приготовления, и оно сопровождается обильным чревоугодием и
возлияниями; люди приходят на празднование целыми семьями, наружу
выплескиваются бурные эмоции, и все это очень далеко от той торжественности,
которая, казалось бы, подобает религиозной церемонии. Рождество в описании
Диккенса брызжет весельем и радостью -- так же, как наша бар-мицва. Мы,
евреи, -- народ от природы буйный и любящий повеселиться. В свободной
Америке, где впервые за многие столетия мы пользуемся равноправием и
равенством возможностей, мы превратили обряд бар-мицвы в роскошное
празднество, которое его организаторам обычно влетает в копеечку. Я не вижу
в этом ничего дурного. Американский праздник совершеннолетия -- это нечто в
том же роде. Если бы при всем этом наша бар-мицва сохранила в
неприкосновенности и свое религиозное значение, все было бы в порядке. Моя
сдержанность и мои сомнения по поводу церемонии бар-мицвы, устраиваемой в
Америке, сродни сдержанности и сомнениям некоторых христианских священников
по поводу праздника святок в том виде, в каком он сейчас используется прежде
всего для увеличения доходов универсальных магазинов. Есть опасность, что
поставленное на поток производство праздничных развлечений приведет к
забвению исконного, изначального смысла праздника, который в результате
превратится в красочный и многозвучный вихрь, бушующий вокруг абсолютно
пустого центра. Сам же ритуал бар-мицвы -- это волнующее и важное событие.

Образ жизни евреев, как и образ жизни всех других людей, требует, чтобы
ребенка с малых лет наставляли. До тринадцати лет ребенок еще не настолько
разумен, чтобы самостоятельно приходить к определенным выводам и теориям, и
у него нет достаточной внутренней дисциплины, чтобы сознательно соблюдать
определенные обряды. Когда ребенку исполняется тринадцать лет, его отец
формально слагает с себя ответственность за то, чтобы направлять своего сына
в его религиозных обязанностях. Мальчик становится в этом вопросе
самостоятельным. Он начинает молиться, накладывая филактерии, и в ближайший
шабат после своего дня рождения получает в синагоге право на алию: ему
разрешается прочесть отрывок из Торы и произнести благословение над отрывком
из еженедельного чтения, --то есть приобщиться к привилегиям взрослых. Это
знаменует его новое положение в общине.

Наиболее почетным признаком его нового положения становится чтение
мафтира -- предусмотренного Законом еженедельного чтения отрывков из Книг
Пророков. Давным-давно в европейских общинах возник обычай давать мафтир
мальчику в первый шабат после его бар-мицвы. Этот обычай укоренился, и мы
его до сих пор соблюдаем.

Но, разумеется, этот обычай возник тогда, когда все без исключения
еврейские дети получали обязательное религиозное образование и обучались
ивриту. Обыкновенному еврейскому мальчику в Европе прочесть мафтир со
специфическим напевом было ничуть не труднее, чем нынешнему американскому
тринадцатилетнему подростку прочесть вслух газету. Однако все это совершенно
изменилось, когда огромная часть европейского еврейства переселилась за
океан;

в Америке как уровень, так и распространенность еврейского образования
катастрофически упали. В нашей стране еврейский мальчик, который способен
без труда прочесть вслух на иврите страницу из Книг Пророков, стал довольно
редким исключением, а мальчик, способный с ходу перевести эту страницу или
прочесть ее без долгой и изнурительной подготовки, -- это уже просто уникум.

Однако обычай предоставлять мафтир мальчику после бар-мицвы не был
забыт. И вот уже в течение двух поколений в Соединенных Штатах бесчисленных
мальчиков, которые едва-едва, с грехом пополам знают еврейский алфавит,
заставляют зубрить наизусть незнакомые слова и произносить их непонятно
зачем нараспев. Для большинства таких мальчиков этот бессмысленный, ничего
не дающий и докучный обычай стал единственным и конечным приобщением к
иудаизму.

Это принесло огромный вред. Мальчики отлично видели всю нелепость того,
что они делают (а ведь древние мудрецы были правы, возлагая на человека
религиозную ответственность именно с тринадцати лет: в этом возрасте
подростки прекрасно все понимают). И когда унылый педант-наставник,
работающий за положенную мзду, заставляет мальчика весь год день за днем
зубрить по вечерам непонятные псалмы на иврите, написанные латинскими
буквами, то такой наставник, естественно, никогда не избежит острого языка
своего подопечного, который прекрасно осознает, что его ради чистой показухи
хотят выдать за того, кем он не является, -- за хорошо обученного юного
знатока Писания.

Когда сила обычая побуждает евреев притворяться, будто они достаточно
искушены в еврействе, у какого родителя хватит смелости признаться, что его
чадо в этом ничего не смыслит? Человеческая природа -- штука упрямая; и у
родителей, не давших сыну еврейского воспитания, есть только два выхода:
либо устроить бар-мицву по всем правилам, либо не устраивать никакой. Уже
давно раввинов заботит, что этот обряд устраивается не по внутренней
потребности, а скорее по инерции. Однако раввины руководствуются правилом:
"Лучше это, чем ничего". Но теперь печальные результаты такой страусовой
политики становятся столь явными, что ими уже нельзя пренебрегать. Теперь
входит в обиход новая процедура, которую вообще-то давно пора внедрить.

В наши дни люди, занимающиеся воспитанием юношества, берут совершение
обряда в свои руки и стараются, чтобы подготовка к нему шла на пользу
мальчику вместо того, чтобы, как бывало раньше, заставлять его покорно
повторять затверженные догмы и азы. Поскольку и родители и сами дети
рассматривают бар-мицву как некий акт посвящения, акт перехода от
беззаботного детства к более зрелому возрасту, то раввины тоже начали,
наконец, рассматриватьэтот обряд именно с такой точки зрения и требовать
(как при всяком ином посвящении), чтобы посвящаемый обнаружил определенные
познания, прежде чем ему будет вручено соответствующее свидетельство. Чтобы
выявить у подростка эти познания, традиционного мафтира недостаточно.
Мальчик должен подвергнуться серьезному экзамену по ивриту, классической
еврейской литературе, законам иудейской веры и истории еврейства. Если он не
может сдать такой экзамен, раввин не позволяет родителям занимать синагогу
для выполнения пустой церемонии. Это чревато тем, что родители теперь знают:
в возрасте восьми или по крайней мере девяти лет ребенку следует начать