Страница:
американские законы предписывают всем детям получить светское западное
образование, эти законы не указывают, где именно дети должны получить такое
образование. Ведь существовали же в Америке частные школы. А что если и
иешивам включить в свои программы то, что преподается в американских
светских учебных заведениях? Можно таким образом составить расписание, чтобы
студентам оставалось время и для изучения Талмуда, и для получения новых
знаний. Раввины обратились к властям и заручились их поддержкой.
И вот, наконец, молодые учителя английского языка, географии, истории,
высшей математики, естественных наук -- люди вовсе не обязательно верующие и
даже не обязательно евреи официально впервые за две тысячи лет -- перешли
порог иешивы. Никак не афишируемое личное начинание небольшой группы людей в
нижнем Ист-Сайде города Нью-Йорка в двадцатые годы 20-го века ознаменовало
необратимую перемену в истории еврейского народа. Восторжествовало, в конце
концов, кредо Рамбама -- через семь веков после его смерти. И эта перемена
быстро привела к поразительным результатам.
Современное образование
В течение двадцати лет в Америке словно бы из ничего воздвиглась
стройная пирамида нового еврейского образования. Откуда ни возьмись,
появились детские сады, начальные школы, средние школы, колледжи и солидные
университеты. Они не обладали никакой общегосударственной структурой и были
слабо связаны между собой. Каждое учебное заведение существовало на свои
фонды.
Основа начального обучения в Америке -- это общие дневные школы первой
ступени, или начальные школы. Здесь светское образование и еврейское
религиозное образование слиты воедино. Арифметика, Танах, география,
английский язык, иврит, геометрия и Мишна требуют от детей одинакового
приготовления домашних заданий и выполнения контрольных работ, и все это
одинаково включается в табель успеваемости. Вопрос, который отчаянно
обсуждался и многих очень беспокоил лет двадцать назад, заключался в том, не
исковеркает ли общая дневная школа детей на всю жизнь, так что они не смогут
нормально жить в открытом американском обществе. Первые такие школы были
плохо организованы, ими неумело руководили, и им постоянно не хватало денег.
Однако всегда находились родители, которые шли на риск и записывали туда
своих детей. Шли годы, и школы улучшались, и когда прошло лет двадцать,
стало ясно, что игра стоила свеч.
Почти все выпускники еврейских общих дневных школ поступали в разного
рода школы второй ступени -- чаще всего в общие средние школы, -- чтобы
получить общее среднее образование. Оттуда они шли в колледжи. В большинстве
своем они учились ничуть не хуже -- а зачастую и лучше, -- чем их
сверстники-неевреи в общественных школах и колледжах. У еврейских учащихся
было то преимущество, что их приучили к строгой дисциплине и к
систематическим занятиям. Они получали аттестаты и дипломы с отличием и
потом, в меру своих знаний и способностей, преуспевали на избранных ими
поприщах. И у них вдобавок к общему светскому образованию было еще и
еврейское образование, которого не хватало их сверстникам из общественных
школ. В этом заключалась вся разница.
Верхушка пирамиды -- Яешиво-университет -- центр изучения иудаизма и
одновременно всех современных естественных и точных наук и гуманитарных
дисциплин, йешиво-университет оперирует фондами в десятки миллионов
долларов;
у нее -- десятки корпусов, разбросанных по всему городу Нью-Йорку: тут
помещаются и подготовительные факультеты, и колледж наук и искусств, и
иешива, и разнообразные лаборатории, и специализированные факультеты для
аспирантов, и оборудованный по последнему слову науки и техники медицинский
центр, и медицинский колледж имени Альберта Эйнштейна.
Этот университет, находящийся в городе Нью-Йорке, -отнюдь не
единственный солидный центр еврейского образования в США. Однако
ешива-университет в Нью-Йорке - самое крупное из всех этих учебных
заведений, там студенты получают высшее образование широкого профиля. Это
было первое еврейское высшее учебное заведение, посвятившее себя как
изучению иудаизма, так и всех современных наук и искусств. (Примечание
переводчика.)
Новая система образования способствовала подъему так называемой
современной американской ортодоксии -- движению, которое лет двадцать тому
назад было так же трудно себе представить, как сейчас трудно представить
всеобщий мир на земле. Основателями и энтузиастами нового движения стали
энергичные молодые евреи лет тридцати пяти или моложе, в основном --
выпускники колледжей. Они объединялись в клубы, основывали синагоги, строили
миквы, организовывали лекции и семинары, создавали общие дневные школы -- и
стали таким образом своего рода первооткрывателями. Это были стопроцентные
американцы, и они вели себя как американцы. Может быть, именно потому, что
они сознавали, каким парадоксом кажется на первый взгляд их деятельность,
они придавали большое значение тому, чтобы одеваться по последней моде, быть
в курсе новейших научных познаний и последних течений в литературе и
искусстве и жить современной жизнью, пользуясь всеми техническими новинками,
какими пользуется средний американец из пригорода. Построенные ими синагоги
по своей архитектуре напоминали здания Фрэнка Ллойда Райта (Фрэнк Ллойд Райт
(1867-1959) - великий американский архитектор, создатель "органической
архитектуры" - одного из новейших современных архитектурных стилей.
(Примечание переводчика.)). Женщины и мужчины в этих новых синагогах сидели
порознь, но места для женщин были не хуже, чем места
для мужчин. И тем не менее это движение не выработало последовательных,
отчетливых форм. Новая американская ортодоксия -- еще не завершенный
эксперимент, но он распространяется. Основное Моисееве сообщество -- со
слабо связанной, но громадной сетью синагог и талмудических школ,
разбросанных по всему миру, с бессчетными тысячами зданий старых и новых,
грандиозных и крошечных -- придерживается традиционных обрядов; однако живут
и ведут себя прихожане так же, как и все люди на Западе, и проповеди
читаются по-английски или по-французски, по-испански (то есть на языке
страны, где живут евреи), хотя молитва звучит исключительно на
древнееврейском.
В Израиле ортодоксальный иудаизм пронизывает всю жизнь страны. Имеются
отдельные группы старых евреев, живущих по еврейским нормам, но говорящих на
языке идиш. Есть ортодоксальные коммуны, торговые училища, экспериментальные
фермы, существует сеть иешив, и недавно создан Университет имени Бар-Илана,
взявший себе за образец йешиву-университет в Нью-Йорке. Среди ортодоксальных
евреев есть моряки, генералы, инженеры, ученые, каменщики, эстрадные
артисты, журналисты, министры и водители такси. Израильские города усеяны
синагогами, как американские -- церквами. В той мере, в какой иудаизм
существует в Израиле, это -- ортодоксальный иудаизм во многих своих
вариациях. Разумеется, в Израиле много евреев-сефардов из стран Африки и
Ближнего Востока:
сефарды привносят в принятые еврейской диаспорой формы восточную
экзотику.
Однако Израиль не является религиозной страной в том смысле, в каком
религиозной страной является, например, Испания. Ведущие партии в Израиле --
это социалистические партии. Культура свободна и носит довольно скептический
характер. В последней главе я напишу несколько слов об этой удивительной
стране евреев. Здесь же мне хотелось бы только отметить, что ортодоксальный
иудаизм со всем характерным для него мальштремом противоборствующихмнений и
чувств не без труда укрепляется в Израиле как религия, вполне совместимая с
современным образом жизни, и своим изменчивым характером эта религия смущает
как стариков, цепляющихся за прошлое, так и агностиков, упорно отрицающих
Моисеев Закон.
Хасидизм
Среди ортодоксальных евреев особое место занимают хасиды. Несмотря на
особо ревностное соблюдение предписаний Торы, только некоторые группы
хасидов выступают сейчас против современного западного образования.
Хасидизм основан в большой мере на каббале. Основателем хасидского
движения был Баал Шем Тов, родившийся в 1700 году в Польше. Человек обширных
и глубоких познаний, Баал Шем Тов начал в иудаизме движение романтического
возрождения. Он учил, что все евреи -- от людей высокой учености до
неграмотных -- могут угодить Б-гу приношением своей любви и службой своего
сердца. Баал Шем Тов провозгласил, что хасидские способы служения Б-гу --
это веселье, радостное пение и пылкие молитвы в собрании всей общины под
водительством любимого людьми Ребе -- праведника-учителя, связывающего
человечество с Б-гом и владеющего тайнами каббалы;
и хасидизм стал быстро распространяться по европейским гетто. Он открыл
дорогу к иудаизму очень многим людям, которых отталкивали сложные,
загроможденные мелочными подробностями талмудические изыскания раввинов в
иешивах.
Учение каббалы утверждает, что за пределами нашего мира существуют
другие миры, что дух более реален, чем материя, что с помощью старинных
священных изречений можно творить сверхъестественное. Для узников гетто,
обреченных на нужду и бесправие, это учение было весьма привлекательным.
Стать учеником и спутником Ребе -- чудотворца, которому открыты истины
каббалы и пути к надприродному, святого человека, в чьих словах таится
волшебство и чьи мельчайшие жесты полны мудрости и красоты, -- жить в
близости к такому человеку означало покинуть этот темный, серый мир и
проникнуть в мир сияния.
Истинная сила хасидизма заключалась в том, что во многих гетто
Восточной Европы появились люди, наделенные достаточным даром, чтобы стать
такими Ребе. Их изречения становились народными пословицами и поговорками --
яркими, свежими, мудрыми, окрашенными новым цветом, заимствованным частью из
земного, а частью из внеземного мира. Деяния этих Ребе уже при их жизни
вошли в легенды, в предания, превратились в своеобразные еврейские жития
святых. Имена Ребе слились с названиями их родных городов, как будто эти
люди были графами или герцогами: Любавичский Ребе, Люблинский Ребе,
Бердичевский Ребе. Они стали родоначальниками династий, и нередко, когда
Ребе умирал, его положение в общине наследовал сын или зять.
В свои ранние годы хасидизм принял такие формы, которые смущали многих
евреев. Их смущали у хасидов самозабвенная и восторженная манера,
необычность одежды и поведения, некоторые изменения, вводимые в молитвы. Но
смутительнее всего казалась теория, согласно которой изучение Закона менее
угодно Б-гу, нежели простое рвение (это было искажение идеи Баал Шем Това,
но искажение весьма популярное). И именно эта теория послужила поводом к
раздорам, ибо она воспринималась как конец раввинского иудаизма. В течение
двух веков хасидизм сумел охватить широкие слои еврейства, укрепиться и
завоевать свое прочное место в нашей религии.
До сего дня некоторые особенно ревностные хасиды, куда бы они ни пошли,
до мельчайших подробностей одеваются и ведут себя так, как одевались и вели
себя евреи польского гетто в 18-ом веке: они носят длинные пейсы, меховые
шляпы и так далее. Но все больше и больше хасидов, по мере того как они
вживаются в современный деловой мир, принимают в той или иной мере обличье
современного западного человека -- хотя их преданность своему Ребе отнюдь от
этого не уменьшается. Некоторые из этих Ребе до сих пор отвергают радио,
телевидение и кино; и все они в той или иной мере подозрительно относятся к
современному западному образованию. Наиболее многочисленная и влиятельная
хасидская группа современности считает своим духовным вождем Любавичского
Ребе, который живет в Бруклине. У хасидов этой группы -- довольно
либеральные традиции: их нынешний Ребе, например, окончил Сорбонну, в их
школах используется современная учебная техника и современная методика
преподавания, и они не только не чураются профессионального обучения, но
подняли его на значительную высоту. Членом именно этой хасидской секты был
мой дед. То, что он намеренно избегал носить современную западную одежду и
отказывался изучать английский язык, было, наверно, следствием его хасидских
пристрастий. Однако, с другой стороны, он всю свою жизнь посвятил ученым
занятиям, и он никогда не возражал против того, чтобы мы получили самое
лучшее образование, какое только возможно.
В Соединенных Штатах и в Израиле хасиды поселились не по своей воле --
их погнал туда гитлеровский террор. Однако и на новых местах хасидское
движение остается не только живым, но и привлекает многочисленных
приверженцев.
Реформисты
Реформистский иудаизм впервые появился в Германии в начале 19-го века.
Вскоре от него откололось самостоятельное движение -- также реформистское,
но несколько более умеренное, которое не сумело сколько-нибудь серьезно
укрепиться в Германии, но перекочевало в Америку и прочно утвердилось здесь
под названием "консервативный иудаизм". Эти два течения в иудаизме --
реформистское и консервативное -- являются сейчас в иудаизме основными
религиозными течениями помимо ортодоксального.
Энергию реформистского течения -- поначалу очень бурного -- питали два
основных источника: новое свободное просвещение и упорное сопротивление
раввинов любым переменам. По мере того как тысячи евреев сквозь проломы в
стенах гетто уходили в мир отступничества, некоторые еврейские раввины и
старейшины все чаще задумывались о том, как бы сдержать этот поток. Наиболее
простым решением вопроса казалось ослабление религиозных запретов и
ограничений. Согласно этой точке зрения, нужно было сделать соблюдение
законоположений иудаизма делом более легким и более привлекательным в
соответствии со взглядами, господствующими в коренной немецкой среде. И
невзирая на предостережения ортодоксов эти либеральные раввины и старейшины
приступили к делу.
Первые реформы коснулись лишь отдельных сторон ритуала: было разрешено
молиться по-немецки, в синагогах стал использоваться орган, ношение
головного убора перестало считаться обязательным, раввин облачился в более
модную и элегантную современную одежду. Однако эти нововведения лишь
разожгли аппетит реформаторов. Последовала быстрая ревизия большинства
законов, обрядов и обычаев. Из всех перемен выросло совершенно новое кредо.
Суть иудаизма--это поклонение единому, общему для всех Б-гу. Все остальные
элементы Моисеева закона суть лишь временная машинерия, важная в эпоху
Моисея, но устаревшая и потерявшая всякое значение в наши дни.
Следовательно, общее право, коль скоро оно зиждется на Торе, тоже безнадежно
устарело. Исходя из таких посылок немецкое еврейство в течение жизни одного
лишь поколения выработало довольно нетребовательную религию, освобождая
еврея от всяких ритуальных неудобств, построившую для себя изящные
современные храмы, ставшую подчеркнуто западной как по характеру, так и по
языку. Ортодоксальные раввины яростно боролись с реформистами, осыпая их
бранью. Поколебленная и поредевшая, ортодоксия сомкнула свои ряды и пошла в
атаку. Но реформистское движение сумело устоять и набрать силу. Нам сейчас
просто трудно себе представить, какое неистовое возбуждение бушевало в
немецком еврействе в первые годы подъема реформизма. Казалось, недалек уже
тот день, когда наступит пора трогательного братства евреев и христиан.
Евреи-реформисты отказывались чуть ли не от всех отличительных обрядов и
обычаев своей старой веры и перенимали нравы и эстетические нормы Запада.
Они были совершенно уверены, что немцы немедленно двинутся им навстречу и
протянут им руку дружбы, и тогда-то наступит вожделенный мир между
религиями. Немецкие евреи, переселявшиеся в Соединенные Штаты, привозили с
собой свою реформированную веру. В Америке-то она главным образом и
обосновалась -- и определила устойчивый образ жизни довольно
значительногоколичества американских евреев. В Германии же реформистское
течение было ликвидировано Гитлером.
Консерваторы опережают реформистов
В самом реформистском движении с самого начала были люди, несколько
ошарашенные безудержным размахом перемен, которые, казалось, "вместе с водой
выплескивали и ребенка". И многие крупные идеологи реформистского движения
выступили против слишком решительного характера реформ. Они утверждали
(предвосхищая идеи, общепринятые в современной социологии), что живая вера
должна быть чем-то большим, нежели абстрактная идея, и что жизнь гораздо
глубже логики. Сначала это была лишь крошечная встречная волна, которая не
могла сдержать ликующего прилива безудержного реформизма. Но к нашим дням
эта волна превратилась в мощный поток консервативного иудаизма, который
значительно опередил реформистское течение.
Когда в 1930 году я недолгое время ходил в религиозную среднюю школу,
ученики старших классов с огнем в глазах шептались о каком-то страшно
завлекательном месте, которое они называли "семинарией имени Шехтера" Ходили
слухи, что учиться в ней -- значит флиртовать с Б-гоотступничеством. А с
другой стороны, она давала возможность в конце концов получить заманчивое
место раввина в богатом консервативном приходе. Для учеников, которые
намеревались стать раввинами, это было немалое искушение, которое давало им
пищу для серьезных Б-гоискательных размышлений.
Соломон Шехтер, отец американского консервативного движения в иудаизме,
был человеком большой учености. Его взгляды сформировались под влиянием
умеренных идеологов немецкого реформистского движения (отсюда и появилось
название "консервативный"). По сей день семинария имени Шехтера остается
высшим учебным заведением весьма консервативного толка, -- а вовсе не тем
блистательным сочетанием Монте-Карло и злачных мест Нью-Йорка, каким мы его
себе представляли, когда учились в ортодоксальной религиозной школе.
Студенты семинарии имени Шехтера соблюдают традиционные обряды, читают
традиционные молитвы и получают очень серьезную традиционную подготовку в
области еврейского Закона. Им также читается обширный курс истории
религиозной критики -- в этом Шехтер был особенно сведущий специалист.
В начале 20-го века, когда американское еврейство радикально
изменилось, идеи Шехтера привлекли к себе многих адептов. Евреи, бежавшие от
погромов и революций, бушевавших в Восточной Европе, -- таких людей было,
наверно, миллиона два, -- только что прибыли из обособленных гетто. При всем
своем опьянении жизнью в Новом Свете, многие из них вовсе не склонны были
отказываться от атрибутов старой веры. Наоборот, они цеплялись за нее: она
была каким-то знакомым островком в море неведомых диковинок.
И по мере того как эти люди привыкали к Америке и завоевывали себе в
ней место под солнцем, укреплялась связь между старым и новым образом жизни.
Эмигранты хотели держаться за свою старую веру, но они хотели также -- не
мытьем, так катаньем --освободиться от кандалов повседневной напряженности.
Реформистский иудаизм был для них слишком чужд и слишком странен. Они не
могли бы спокойно молиться на английском языке и с непокрытой головой.
Раввин, который ел свинину и после шаббатной службы выкуривал сигару, был
для них курьезной и даже шокирующей фигурой, как бы он ни был учен и
красноречив. Им хотелось чего-то другого.
Ученики Соломона Шехтера в своих новых консервативных храмах предложили
прихожанам много из того, чем пленяли их реформисты. У консерваторов мужчины
и женщины сидели вперемежку, там играл орган, сокращенная литургия
оживлялась английскими вставками, хотя сохранялись и некоторые знакомые
старые молитвы на иврите. Молодые раввины -- чисто выбритые и говорящие на
хорошем английском языке -- явно были людьми нового западного мира.
Эмигранты, которых обстоятельства нередко заставляли нарушать законы субботы
и есть запрещенную пищу, стыдились взирать на святой ковчег и встречать
суровый взгляд раввина в традиционной ортодоксальной синагоге. В
консервативном же храме они чувствовали себя куда свободнее. Там они скорее
гордились тем, что они все-таки блюдут свой иудаизм, чем чувствовали себя
виноватыми в том, что они нарушают установления Закона. И если в эти годы
реформисты завоевали себе довольно мало новых сторонников, то массовое
приобщение евреев к рядам последователей Соломона Шехтера за одно лишь
десятилетие превратило консервативный иудаизм в движение, равное реформизму
по числу своих приверженцев.
Если первое поколение нашло консервативный иудаизм достаточно
привлекательным, то их дети тем более прилепились к нему душой. Еврейское
образование они получили весьма скудное и отрывочное, и их привязанность к
старой вере произрастала прежде всего из эмоций да из любви к родителям.
Некоторые из этих молодых людей вполне созрели и для того, чтобы вступить в
ряды реформистов, но пока были живы их родители, об этом не могло быть и
речи, а консервативный иудаизм казался хорошим компромиссом. Когда же эти
молодые люди после смерти своих родителей приходили в конце концов к
реформистам (как многие делали и делают до сих пор), они неожиданно
обнаруживали, что привыкли видеть в б-гослужении больше обрядности и чаще
слышать иврит, чем то было принято в реформистском храме. Лидеры
реформистов, исповедовавшие доктрину немецкого просветительства, не
признавали власти Моисеева закона. Но и в реформистском движении
существовала некоторое время тенденция к расширению обрядной символики и к
более широкому использованию иврита -- из чисто культурно-образовательных
соображений.
Стирание граней
Так уж случилось, что грани между этими двумя направлениями --
реформизмом и консерваторством -- оказываются иногда довольно стертыми. В
храмах, которые можно было бы условно назвать либерально-консервативными,
б-гослужение может отличаться от чисто реформистского разве что тем, что
мужчины надевают головные уборы и талесы и что в синагогальной службе
несколько чаще звучит иврит. Доктор Маршалл Скляр в своей книге
"Консервативный иудаизм" -- яркой работе, написанной с явной симпатией к
консервативному движению -- свидетельствует, что соблюдение шабата, законов
о потреблении пищи и других установлении становится у консерваторов все
менее и менее строгим. Это приводит к тому, что консервативные евреи
постепенно становятся все менее и менее отличимы от реформистских.
В защиту новшеств, заимствованных консерваторами у реформистского
движения или введенных ими самими -- таких, например, как разрешение ехать в
шабат в храм на машине, -- нередко говорится, что все это суть мелкие и
несущественные изменения, призванные спасти веру. Консервативный раввин в
субботу не курит. Он выполняет законы, касающиеся пищи, и следит за
соблюдением их во время трапез, организуемых у него в храме. В своей личной
жизни он блюдет традиционные обычаи и привычки. Таким образом, он уязвим для
обвинений реформистов, утверждающих, что у консерваторов -- двойные
стандарты: одни -- для раввинов, которые практически следуют нормам
ортодоксального иудаизма, а другие -- для мирян, ведущих себя практически
как реформисты. Однако это не так:
теоретически в консервативном иудаизме установлены одни и те же правила
поведения как для раввина, так и для мирянина. Трудность тут только в том,
что поведение людей невозможно регламентировать. То, что мужчины молятся
вместе с женщинами, что в храме играет орган, что можно ездить на машине и
что служба значительно сокращена, -- все это создает у мирянина ощущение,
что он вообще освобожден от обязанности соблюдать законы ритуала. Поскольку
в разных консервативных приходах приняты очень разные нормы, а единого
общего закона у консерваторов нет, то бороться с таким ощущением чрезвычайно
трудно.
Ортодоксия и неортодоксальные течения
Между неортодоксальными течениями, с одной стороны, и ортодоксальными,
с другой, сейчас существует нечто вроде дипломатического мира. Анафемы,
столь принятые в прошлом веке, давно отшумели. Однако, само собой, под
прикрытием учтивого расшаркивания идет борьба за умы людей или, по крайней
мере, за посещаемость синагог.
Едва ли в ближайшем будущем положение существенно изменится. Реформисты
не могут признать над собою власть Моисеева закона -- иначе они перестанут
существовать как реформисты. Консерваторы не могут отказаться от своих
новшеств -- иначе они сольются с ортодоксами. У обоих этих движений есть
общенациональные учреждения: синагоги, иешивы, воскресные школы, вечерние
школы, и каждое движение может похвалиться большим количеством приверженцев.
Когда и где бывало, чтобы какое-либо движение или направление пожелало
самоликвидироваться?
Разве ортодоксы могут поставить под сомнение свою вассальную верность
Закону и признать консервативные или реформистские импровизации? В 19-ом
веке, казалось, был момент, когда это вот-вот должно было случиться. Но
образование, эти законы не указывают, где именно дети должны получить такое
образование. Ведь существовали же в Америке частные школы. А что если и
иешивам включить в свои программы то, что преподается в американских
светских учебных заведениях? Можно таким образом составить расписание, чтобы
студентам оставалось время и для изучения Талмуда, и для получения новых
знаний. Раввины обратились к властям и заручились их поддержкой.
И вот, наконец, молодые учителя английского языка, географии, истории,
высшей математики, естественных наук -- люди вовсе не обязательно верующие и
даже не обязательно евреи официально впервые за две тысячи лет -- перешли
порог иешивы. Никак не афишируемое личное начинание небольшой группы людей в
нижнем Ист-Сайде города Нью-Йорка в двадцатые годы 20-го века ознаменовало
необратимую перемену в истории еврейского народа. Восторжествовало, в конце
концов, кредо Рамбама -- через семь веков после его смерти. И эта перемена
быстро привела к поразительным результатам.
Современное образование
В течение двадцати лет в Америке словно бы из ничего воздвиглась
стройная пирамида нового еврейского образования. Откуда ни возьмись,
появились детские сады, начальные школы, средние школы, колледжи и солидные
университеты. Они не обладали никакой общегосударственной структурой и были
слабо связаны между собой. Каждое учебное заведение существовало на свои
фонды.
Основа начального обучения в Америке -- это общие дневные школы первой
ступени, или начальные школы. Здесь светское образование и еврейское
религиозное образование слиты воедино. Арифметика, Танах, география,
английский язык, иврит, геометрия и Мишна требуют от детей одинакового
приготовления домашних заданий и выполнения контрольных работ, и все это
одинаково включается в табель успеваемости. Вопрос, который отчаянно
обсуждался и многих очень беспокоил лет двадцать назад, заключался в том, не
исковеркает ли общая дневная школа детей на всю жизнь, так что они не смогут
нормально жить в открытом американском обществе. Первые такие школы были
плохо организованы, ими неумело руководили, и им постоянно не хватало денег.
Однако всегда находились родители, которые шли на риск и записывали туда
своих детей. Шли годы, и школы улучшались, и когда прошло лет двадцать,
стало ясно, что игра стоила свеч.
Почти все выпускники еврейских общих дневных школ поступали в разного
рода школы второй ступени -- чаще всего в общие средние школы, -- чтобы
получить общее среднее образование. Оттуда они шли в колледжи. В большинстве
своем они учились ничуть не хуже -- а зачастую и лучше, -- чем их
сверстники-неевреи в общественных школах и колледжах. У еврейских учащихся
было то преимущество, что их приучили к строгой дисциплине и к
систематическим занятиям. Они получали аттестаты и дипломы с отличием и
потом, в меру своих знаний и способностей, преуспевали на избранных ими
поприщах. И у них вдобавок к общему светскому образованию было еще и
еврейское образование, которого не хватало их сверстникам из общественных
школ. В этом заключалась вся разница.
Верхушка пирамиды -- Яешиво-университет -- центр изучения иудаизма и
одновременно всех современных естественных и точных наук и гуманитарных
дисциплин, йешиво-университет оперирует фондами в десятки миллионов
долларов;
у нее -- десятки корпусов, разбросанных по всему городу Нью-Йорку: тут
помещаются и подготовительные факультеты, и колледж наук и искусств, и
иешива, и разнообразные лаборатории, и специализированные факультеты для
аспирантов, и оборудованный по последнему слову науки и техники медицинский
центр, и медицинский колледж имени Альберта Эйнштейна.
Этот университет, находящийся в городе Нью-Йорке, -отнюдь не
единственный солидный центр еврейского образования в США. Однако
ешива-университет в Нью-Йорке - самое крупное из всех этих учебных
заведений, там студенты получают высшее образование широкого профиля. Это
было первое еврейское высшее учебное заведение, посвятившее себя как
изучению иудаизма, так и всех современных наук и искусств. (Примечание
переводчика.)
Новая система образования способствовала подъему так называемой
современной американской ортодоксии -- движению, которое лет двадцать тому
назад было так же трудно себе представить, как сейчас трудно представить
всеобщий мир на земле. Основателями и энтузиастами нового движения стали
энергичные молодые евреи лет тридцати пяти или моложе, в основном --
выпускники колледжей. Они объединялись в клубы, основывали синагоги, строили
миквы, организовывали лекции и семинары, создавали общие дневные школы -- и
стали таким образом своего рода первооткрывателями. Это были стопроцентные
американцы, и они вели себя как американцы. Может быть, именно потому, что
они сознавали, каким парадоксом кажется на первый взгляд их деятельность,
они придавали большое значение тому, чтобы одеваться по последней моде, быть
в курсе новейших научных познаний и последних течений в литературе и
искусстве и жить современной жизнью, пользуясь всеми техническими новинками,
какими пользуется средний американец из пригорода. Построенные ими синагоги
по своей архитектуре напоминали здания Фрэнка Ллойда Райта (Фрэнк Ллойд Райт
(1867-1959) - великий американский архитектор, создатель "органической
архитектуры" - одного из новейших современных архитектурных стилей.
(Примечание переводчика.)). Женщины и мужчины в этих новых синагогах сидели
порознь, но места для женщин были не хуже, чем места
для мужчин. И тем не менее это движение не выработало последовательных,
отчетливых форм. Новая американская ортодоксия -- еще не завершенный
эксперимент, но он распространяется. Основное Моисееве сообщество -- со
слабо связанной, но громадной сетью синагог и талмудических школ,
разбросанных по всему миру, с бессчетными тысячами зданий старых и новых,
грандиозных и крошечных -- придерживается традиционных обрядов; однако живут
и ведут себя прихожане так же, как и все люди на Западе, и проповеди
читаются по-английски или по-французски, по-испански (то есть на языке
страны, где живут евреи), хотя молитва звучит исключительно на
древнееврейском.
В Израиле ортодоксальный иудаизм пронизывает всю жизнь страны. Имеются
отдельные группы старых евреев, живущих по еврейским нормам, но говорящих на
языке идиш. Есть ортодоксальные коммуны, торговые училища, экспериментальные
фермы, существует сеть иешив, и недавно создан Университет имени Бар-Илана,
взявший себе за образец йешиву-университет в Нью-Йорке. Среди ортодоксальных
евреев есть моряки, генералы, инженеры, ученые, каменщики, эстрадные
артисты, журналисты, министры и водители такси. Израильские города усеяны
синагогами, как американские -- церквами. В той мере, в какой иудаизм
существует в Израиле, это -- ортодоксальный иудаизм во многих своих
вариациях. Разумеется, в Израиле много евреев-сефардов из стран Африки и
Ближнего Востока:
сефарды привносят в принятые еврейской диаспорой формы восточную
экзотику.
Однако Израиль не является религиозной страной в том смысле, в каком
религиозной страной является, например, Испания. Ведущие партии в Израиле --
это социалистические партии. Культура свободна и носит довольно скептический
характер. В последней главе я напишу несколько слов об этой удивительной
стране евреев. Здесь же мне хотелось бы только отметить, что ортодоксальный
иудаизм со всем характерным для него мальштремом противоборствующихмнений и
чувств не без труда укрепляется в Израиле как религия, вполне совместимая с
современным образом жизни, и своим изменчивым характером эта религия смущает
как стариков, цепляющихся за прошлое, так и агностиков, упорно отрицающих
Моисеев Закон.
Хасидизм
Среди ортодоксальных евреев особое место занимают хасиды. Несмотря на
особо ревностное соблюдение предписаний Торы, только некоторые группы
хасидов выступают сейчас против современного западного образования.
Хасидизм основан в большой мере на каббале. Основателем хасидского
движения был Баал Шем Тов, родившийся в 1700 году в Польше. Человек обширных
и глубоких познаний, Баал Шем Тов начал в иудаизме движение романтического
возрождения. Он учил, что все евреи -- от людей высокой учености до
неграмотных -- могут угодить Б-гу приношением своей любви и службой своего
сердца. Баал Шем Тов провозгласил, что хасидские способы служения Б-гу --
это веселье, радостное пение и пылкие молитвы в собрании всей общины под
водительством любимого людьми Ребе -- праведника-учителя, связывающего
человечество с Б-гом и владеющего тайнами каббалы;
и хасидизм стал быстро распространяться по европейским гетто. Он открыл
дорогу к иудаизму очень многим людям, которых отталкивали сложные,
загроможденные мелочными подробностями талмудические изыскания раввинов в
иешивах.
Учение каббалы утверждает, что за пределами нашего мира существуют
другие миры, что дух более реален, чем материя, что с помощью старинных
священных изречений можно творить сверхъестественное. Для узников гетто,
обреченных на нужду и бесправие, это учение было весьма привлекательным.
Стать учеником и спутником Ребе -- чудотворца, которому открыты истины
каббалы и пути к надприродному, святого человека, в чьих словах таится
волшебство и чьи мельчайшие жесты полны мудрости и красоты, -- жить в
близости к такому человеку означало покинуть этот темный, серый мир и
проникнуть в мир сияния.
Истинная сила хасидизма заключалась в том, что во многих гетто
Восточной Европы появились люди, наделенные достаточным даром, чтобы стать
такими Ребе. Их изречения становились народными пословицами и поговорками --
яркими, свежими, мудрыми, окрашенными новым цветом, заимствованным частью из
земного, а частью из внеземного мира. Деяния этих Ребе уже при их жизни
вошли в легенды, в предания, превратились в своеобразные еврейские жития
святых. Имена Ребе слились с названиями их родных городов, как будто эти
люди были графами или герцогами: Любавичский Ребе, Люблинский Ребе,
Бердичевский Ребе. Они стали родоначальниками династий, и нередко, когда
Ребе умирал, его положение в общине наследовал сын или зять.
В свои ранние годы хасидизм принял такие формы, которые смущали многих
евреев. Их смущали у хасидов самозабвенная и восторженная манера,
необычность одежды и поведения, некоторые изменения, вводимые в молитвы. Но
смутительнее всего казалась теория, согласно которой изучение Закона менее
угодно Б-гу, нежели простое рвение (это было искажение идеи Баал Шем Това,
но искажение весьма популярное). И именно эта теория послужила поводом к
раздорам, ибо она воспринималась как конец раввинского иудаизма. В течение
двух веков хасидизм сумел охватить широкие слои еврейства, укрепиться и
завоевать свое прочное место в нашей религии.
До сего дня некоторые особенно ревностные хасиды, куда бы они ни пошли,
до мельчайших подробностей одеваются и ведут себя так, как одевались и вели
себя евреи польского гетто в 18-ом веке: они носят длинные пейсы, меховые
шляпы и так далее. Но все больше и больше хасидов, по мере того как они
вживаются в современный деловой мир, принимают в той или иной мере обличье
современного западного человека -- хотя их преданность своему Ребе отнюдь от
этого не уменьшается. Некоторые из этих Ребе до сих пор отвергают радио,
телевидение и кино; и все они в той или иной мере подозрительно относятся к
современному западному образованию. Наиболее многочисленная и влиятельная
хасидская группа современности считает своим духовным вождем Любавичского
Ребе, который живет в Бруклине. У хасидов этой группы -- довольно
либеральные традиции: их нынешний Ребе, например, окончил Сорбонну, в их
школах используется современная учебная техника и современная методика
преподавания, и они не только не чураются профессионального обучения, но
подняли его на значительную высоту. Членом именно этой хасидской секты был
мой дед. То, что он намеренно избегал носить современную западную одежду и
отказывался изучать английский язык, было, наверно, следствием его хасидских
пристрастий. Однако, с другой стороны, он всю свою жизнь посвятил ученым
занятиям, и он никогда не возражал против того, чтобы мы получили самое
лучшее образование, какое только возможно.
В Соединенных Штатах и в Израиле хасиды поселились не по своей воле --
их погнал туда гитлеровский террор. Однако и на новых местах хасидское
движение остается не только живым, но и привлекает многочисленных
приверженцев.
Реформисты
Реформистский иудаизм впервые появился в Германии в начале 19-го века.
Вскоре от него откололось самостоятельное движение -- также реформистское,
но несколько более умеренное, которое не сумело сколько-нибудь серьезно
укрепиться в Германии, но перекочевало в Америку и прочно утвердилось здесь
под названием "консервативный иудаизм". Эти два течения в иудаизме --
реформистское и консервативное -- являются сейчас в иудаизме основными
религиозными течениями помимо ортодоксального.
Энергию реформистского течения -- поначалу очень бурного -- питали два
основных источника: новое свободное просвещение и упорное сопротивление
раввинов любым переменам. По мере того как тысячи евреев сквозь проломы в
стенах гетто уходили в мир отступничества, некоторые еврейские раввины и
старейшины все чаще задумывались о том, как бы сдержать этот поток. Наиболее
простым решением вопроса казалось ослабление религиозных запретов и
ограничений. Согласно этой точке зрения, нужно было сделать соблюдение
законоположений иудаизма делом более легким и более привлекательным в
соответствии со взглядами, господствующими в коренной немецкой среде. И
невзирая на предостережения ортодоксов эти либеральные раввины и старейшины
приступили к делу.
Первые реформы коснулись лишь отдельных сторон ритуала: было разрешено
молиться по-немецки, в синагогах стал использоваться орган, ношение
головного убора перестало считаться обязательным, раввин облачился в более
модную и элегантную современную одежду. Однако эти нововведения лишь
разожгли аппетит реформаторов. Последовала быстрая ревизия большинства
законов, обрядов и обычаев. Из всех перемен выросло совершенно новое кредо.
Суть иудаизма--это поклонение единому, общему для всех Б-гу. Все остальные
элементы Моисеева закона суть лишь временная машинерия, важная в эпоху
Моисея, но устаревшая и потерявшая всякое значение в наши дни.
Следовательно, общее право, коль скоро оно зиждется на Торе, тоже безнадежно
устарело. Исходя из таких посылок немецкое еврейство в течение жизни одного
лишь поколения выработало довольно нетребовательную религию, освобождая
еврея от всяких ритуальных неудобств, построившую для себя изящные
современные храмы, ставшую подчеркнуто западной как по характеру, так и по
языку. Ортодоксальные раввины яростно боролись с реформистами, осыпая их
бранью. Поколебленная и поредевшая, ортодоксия сомкнула свои ряды и пошла в
атаку. Но реформистское движение сумело устоять и набрать силу. Нам сейчас
просто трудно себе представить, какое неистовое возбуждение бушевало в
немецком еврействе в первые годы подъема реформизма. Казалось, недалек уже
тот день, когда наступит пора трогательного братства евреев и христиан.
Евреи-реформисты отказывались чуть ли не от всех отличительных обрядов и
обычаев своей старой веры и перенимали нравы и эстетические нормы Запада.
Они были совершенно уверены, что немцы немедленно двинутся им навстречу и
протянут им руку дружбы, и тогда-то наступит вожделенный мир между
религиями. Немецкие евреи, переселявшиеся в Соединенные Штаты, привозили с
собой свою реформированную веру. В Америке-то она главным образом и
обосновалась -- и определила устойчивый образ жизни довольно
значительногоколичества американских евреев. В Германии же реформистское
течение было ликвидировано Гитлером.
Консерваторы опережают реформистов
В самом реформистском движении с самого начала были люди, несколько
ошарашенные безудержным размахом перемен, которые, казалось, "вместе с водой
выплескивали и ребенка". И многие крупные идеологи реформистского движения
выступили против слишком решительного характера реформ. Они утверждали
(предвосхищая идеи, общепринятые в современной социологии), что живая вера
должна быть чем-то большим, нежели абстрактная идея, и что жизнь гораздо
глубже логики. Сначала это была лишь крошечная встречная волна, которая не
могла сдержать ликующего прилива безудержного реформизма. Но к нашим дням
эта волна превратилась в мощный поток консервативного иудаизма, который
значительно опередил реформистское течение.
Когда в 1930 году я недолгое время ходил в религиозную среднюю школу,
ученики старших классов с огнем в глазах шептались о каком-то страшно
завлекательном месте, которое они называли "семинарией имени Шехтера" Ходили
слухи, что учиться в ней -- значит флиртовать с Б-гоотступничеством. А с
другой стороны, она давала возможность в конце концов получить заманчивое
место раввина в богатом консервативном приходе. Для учеников, которые
намеревались стать раввинами, это было немалое искушение, которое давало им
пищу для серьезных Б-гоискательных размышлений.
Соломон Шехтер, отец американского консервативного движения в иудаизме,
был человеком большой учености. Его взгляды сформировались под влиянием
умеренных идеологов немецкого реформистского движения (отсюда и появилось
название "консервативный"). По сей день семинария имени Шехтера остается
высшим учебным заведением весьма консервативного толка, -- а вовсе не тем
блистательным сочетанием Монте-Карло и злачных мест Нью-Йорка, каким мы его
себе представляли, когда учились в ортодоксальной религиозной школе.
Студенты семинарии имени Шехтера соблюдают традиционные обряды, читают
традиционные молитвы и получают очень серьезную традиционную подготовку в
области еврейского Закона. Им также читается обширный курс истории
религиозной критики -- в этом Шехтер был особенно сведущий специалист.
В начале 20-го века, когда американское еврейство радикально
изменилось, идеи Шехтера привлекли к себе многих адептов. Евреи, бежавшие от
погромов и революций, бушевавших в Восточной Европе, -- таких людей было,
наверно, миллиона два, -- только что прибыли из обособленных гетто. При всем
своем опьянении жизнью в Новом Свете, многие из них вовсе не склонны были
отказываться от атрибутов старой веры. Наоборот, они цеплялись за нее: она
была каким-то знакомым островком в море неведомых диковинок.
И по мере того как эти люди привыкали к Америке и завоевывали себе в
ней место под солнцем, укреплялась связь между старым и новым образом жизни.
Эмигранты хотели держаться за свою старую веру, но они хотели также -- не
мытьем, так катаньем --освободиться от кандалов повседневной напряженности.
Реформистский иудаизм был для них слишком чужд и слишком странен. Они не
могли бы спокойно молиться на английском языке и с непокрытой головой.
Раввин, который ел свинину и после шаббатной службы выкуривал сигару, был
для них курьезной и даже шокирующей фигурой, как бы он ни был учен и
красноречив. Им хотелось чего-то другого.
Ученики Соломона Шехтера в своих новых консервативных храмах предложили
прихожанам много из того, чем пленяли их реформисты. У консерваторов мужчины
и женщины сидели вперемежку, там играл орган, сокращенная литургия
оживлялась английскими вставками, хотя сохранялись и некоторые знакомые
старые молитвы на иврите. Молодые раввины -- чисто выбритые и говорящие на
хорошем английском языке -- явно были людьми нового западного мира.
Эмигранты, которых обстоятельства нередко заставляли нарушать законы субботы
и есть запрещенную пищу, стыдились взирать на святой ковчег и встречать
суровый взгляд раввина в традиционной ортодоксальной синагоге. В
консервативном же храме они чувствовали себя куда свободнее. Там они скорее
гордились тем, что они все-таки блюдут свой иудаизм, чем чувствовали себя
виноватыми в том, что они нарушают установления Закона. И если в эти годы
реформисты завоевали себе довольно мало новых сторонников, то массовое
приобщение евреев к рядам последователей Соломона Шехтера за одно лишь
десятилетие превратило консервативный иудаизм в движение, равное реформизму
по числу своих приверженцев.
Если первое поколение нашло консервативный иудаизм достаточно
привлекательным, то их дети тем более прилепились к нему душой. Еврейское
образование они получили весьма скудное и отрывочное, и их привязанность к
старой вере произрастала прежде всего из эмоций да из любви к родителям.
Некоторые из этих молодых людей вполне созрели и для того, чтобы вступить в
ряды реформистов, но пока были живы их родители, об этом не могло быть и
речи, а консервативный иудаизм казался хорошим компромиссом. Когда же эти
молодые люди после смерти своих родителей приходили в конце концов к
реформистам (как многие делали и делают до сих пор), они неожиданно
обнаруживали, что привыкли видеть в б-гослужении больше обрядности и чаще
слышать иврит, чем то было принято в реформистском храме. Лидеры
реформистов, исповедовавшие доктрину немецкого просветительства, не
признавали власти Моисеева закона. Но и в реформистском движении
существовала некоторое время тенденция к расширению обрядной символики и к
более широкому использованию иврита -- из чисто культурно-образовательных
соображений.
Стирание граней
Так уж случилось, что грани между этими двумя направлениями --
реформизмом и консерваторством -- оказываются иногда довольно стертыми. В
храмах, которые можно было бы условно назвать либерально-консервативными,
б-гослужение может отличаться от чисто реформистского разве что тем, что
мужчины надевают головные уборы и талесы и что в синагогальной службе
несколько чаще звучит иврит. Доктор Маршалл Скляр в своей книге
"Консервативный иудаизм" -- яркой работе, написанной с явной симпатией к
консервативному движению -- свидетельствует, что соблюдение шабата, законов
о потреблении пищи и других установлении становится у консерваторов все
менее и менее строгим. Это приводит к тому, что консервативные евреи
постепенно становятся все менее и менее отличимы от реформистских.
В защиту новшеств, заимствованных консерваторами у реформистского
движения или введенных ими самими -- таких, например, как разрешение ехать в
шабат в храм на машине, -- нередко говорится, что все это суть мелкие и
несущественные изменения, призванные спасти веру. Консервативный раввин в
субботу не курит. Он выполняет законы, касающиеся пищи, и следит за
соблюдением их во время трапез, организуемых у него в храме. В своей личной
жизни он блюдет традиционные обычаи и привычки. Таким образом, он уязвим для
обвинений реформистов, утверждающих, что у консерваторов -- двойные
стандарты: одни -- для раввинов, которые практически следуют нормам
ортодоксального иудаизма, а другие -- для мирян, ведущих себя практически
как реформисты. Однако это не так:
теоретически в консервативном иудаизме установлены одни и те же правила
поведения как для раввина, так и для мирянина. Трудность тут только в том,
что поведение людей невозможно регламентировать. То, что мужчины молятся
вместе с женщинами, что в храме играет орган, что можно ездить на машине и
что служба значительно сокращена, -- все это создает у мирянина ощущение,
что он вообще освобожден от обязанности соблюдать законы ритуала. Поскольку
в разных консервативных приходах приняты очень разные нормы, а единого
общего закона у консерваторов нет, то бороться с таким ощущением чрезвычайно
трудно.
Ортодоксия и неортодоксальные течения
Между неортодоксальными течениями, с одной стороны, и ортодоксальными,
с другой, сейчас существует нечто вроде дипломатического мира. Анафемы,
столь принятые в прошлом веке, давно отшумели. Однако, само собой, под
прикрытием учтивого расшаркивания идет борьба за умы людей или, по крайней
мере, за посещаемость синагог.
Едва ли в ближайшем будущем положение существенно изменится. Реформисты
не могут признать над собою власть Моисеева закона -- иначе они перестанут
существовать как реформисты. Консерваторы не могут отказаться от своих
новшеств -- иначе они сольются с ортодоксами. У обоих этих движений есть
общенациональные учреждения: синагоги, иешивы, воскресные школы, вечерние
школы, и каждое движение может похвалиться большим количеством приверженцев.
Когда и где бывало, чтобы какое-либо движение или направление пожелало
самоликвидироваться?
Разве ортодоксы могут поставить под сомнение свою вассальную верность
Закону и признать консервативные или реформистские импровизации? В 19-ом
веке, казалось, был момент, когда это вот-вот должно было случиться. Но