Страница:
которые каждый вечер заполняют оперный театр, -- это всего лишь люди:
выдающиеся и обыкновенные, умные и глупые, податливые и неуступчивые; одного
приобщила к опере его супруга, другой пришел сюда, чтобы продемонстрировать
свою интеллигентность, третий --по привычке, четвертый -- чтобы рассказать у
себя в провинции, что такое нью-йоркская опера;
а некоторые пришли потому, что Моцарт для них то же, что солнечный
свет. И они готовы вынести все недостатки еще одного неважного спектакля
ради отдельных лучей, сияющих сквозь тучи.
Подобно тому как и исполнители и публика обычно не поднимаются до
Моцарта, точно так же раввин и его конгрегация не поднимаются до Моисея. Но
это отнюдь не означает, что Закон Моисея не является тем возвышенным
Законом, который чтит мир, или что формы общественного поклонения, которое
этот Закон вызывает, не способны оказывать своего воздействия на людей.
Несомненно, что синагога при всех человеческих слабостях ее служителей
выполняет эту задачу. В каждой синагоге на каждой службе присутствуют люди,
для которых произносимые слова и совершаемые церемонии -- это источник силы
и мудрости. Иногда в синагоге таких людей мало, иногда много, но обычно они
есть. Беглый взгляд случайного посетителя не может проникнуть в мысли и
сердца таких людей: как удачно выразился один любитель джаза, этот
посетитель "не видит того, на что смотрит".
Синагога
Когда-то, более двух тысяч лет назад, синагога была своего рода
народной школой вероучения. В классической синагогальной архитектуре всегда
предусматривались письменные столы, расположенные там, где больше всего
света. По мере того как синагога вместе с еврейством перемещалась в другие
страны, столы эти постепенно исчезали, и в современных американских
синагогах их либо вовсе нет, либо они превратились в чисто декоративный
элемент. Понятно, что раньше раввин ходил между столами, за которыми сидели
его ученики, поясняя им Закон.
Подобно нашей американской доктрине, гласящей, что все люди созданы
равными, -- доктрине, которая, хоть мы и считаем ее чересчур романтичной,
все же остается нашим жизненным идеалом, -- подобно этой доктрине социальная
аксиома иудаизма заключается в том, что евреи должны изучать Закон, начиная
с пяти лет. И это изучение Торы продолжается всю жизнь. Лучшие ученики
становятся раввинами, то есть учителями, в буквальном переводе. Однако
согласно правилам иудаизма, преподаванием раввин отнюдь не занимается, --
напротив, он учится вместе со своими учениками. Кто-то очень точно сказал о
знатоке Талмуда: "Он умеет учиться". Согласно теоретическим нормам, еврей
обязан трудиться ровно столько, сколько необходимо, чтобы прокормить семью,
а остальное время -- посвящать изучению Закона. В лучшем случае эту норму
соблюдает один процент. Тем не менее в качестве жизненного идеала эта
концепция наложила отпечаток на наши учреждения и наши обычаи. Ею
определяется, например, литургия и атмосфера в синагоге, ею определяется то,
что мы в синагоге делаем и как мы это делаем. Самая суть синагогальной
службы -- это чтение Торы, разделенной на пятьдесят два отрывка, -- чтение,
которое проводится раз в неделю в течение всего года, так что за год мы
имеем возможность обозреть и обсудить весь Закон.
После падения Первого Храма прекратились ежедневные великие
богослужения в Иерусалиме. Однако еврейство, обладавшее волшебной
способностью самовосстановления, создало новый религиозный институт. В
синагогах, существовавших повсюду в Иудее и Вавилоне, было учреждено чтение
молитвы, заменившей прежние храмовые церемонии. В ней также просили Б-га
положить конец изгнанию и восстановить Храм. Школа превратилась в
молитвенный дом. Характер массовой школы Закона сохранился, но установился
твердый порядок служб.
Второй Храм возродил еврейскую жизнь в Палестине, но многие евреи
остались в Вавилоне. И синагога сохранила свою роль центра поклонения Б-гу и
законоучения. Когда римляне сравняли с землей Второй Храм, синагога
сделалась цитаделью веры, местом, где собирались евреи, где они учили Закон
и где они молились, -- интеллектуальной цитаделью, а нередко, во время
нападений врагов, также и цитаделью в прямом смысле этого слова.
В таком качестве синагога успешно пережила двадцать столетий.
Естественно, что столь долгий период истории не мог не оставить на синагоге
своих следов. В литургию входили все новые и новые молитвы и обряды. В
простую службу вошли добавления из Танаха и Талмуда вместе с сочинениями
раввинов позднейших веков. Копиисты и печатники считали, что было бы
святотатством сокращать и выбрасывать что-либо, существовавшее ранее.
Молитвенники становились все более пространными, иврит и формы молитв
усложнялись (самый простой -- древний иврит). В начале 19-го века утренняя
праздничная служба могла бы продолжаться шесть-семь часов (если относиться
ко всему этому материалу с подобающей серьезностью). Поэтому возникла
привычка пробегать молитвы. В детстве меня удивляло, как это взрослым
удается такой скороговоркой прочитывать труднейшие произведения
средневековой поэзии. Я с нетерпением ждал того дня, когда и я настолько
овладею ивритом, что тоже приобрету способность так концентрироваться на
чтении. Теперь-то я знаю, что никто этой способностью не обладает.
За то время, которое отводится на обучение юношей ивриту, трудно
научить их понимать основное ядро литургии. Сам механизм американского
религиозного центра (кампании за вступление новых членов и за строительство
новых зданий, заседания комитетов, мужские клубы, женские кружки, молодежные
лиги и так далее) подавляет все. Молодой раввин, только что посвященный в
духовный сан и полный талмудической мудрости, неожиданно попадает в
водоворот, где все знатоки вероучения: и председатель синагоги, и
руководительница женского кружка, и даже сочинитель романов, которому
случалось порою заглядывать в Талмуд. Раввину указывают, чтобы он разъяснял
людям последние известия или чтобы qh их не разъяснял; его упрекают в том,
что он в своих проповедях слишком заумен, и в том, что он приспосабливается
к низкому уровню невзыскательных умов; ему говорят, что современный раввин
призван быть лидером своей общины; от него требуют, чтобы он возглавил
кампании за сбор средств, произносив пламенные речи, был душой общества,
умел играть в карты и в то же самое время своим благочестием внушал уважение
не меньше, чем его предшественники, приехавшие из Европы. И в этом вихре
противоречивых наставлений и пожеланий раввин должен проводить свои дни и
зарабатывать себе на хлеб. Просто удивительно, что до сих пор еще не
перевелись люди, которые хотят стать раввинами, что постоянно растет число
синагог. Причина тому -- жизнеспособность иудаизма. И пока идет спор о
форме, которую примет в будущем дерево, старое дерево выпускает все новые и
новые побеги. Как говорят французы, "чем больше все меняется, тем больше все
остается по-старому".
Религия и служба
В центре всех наших литургий -- как обычной сорокаминутной утренней
службы во вторник, так и двенадцатичасовой службы в Судный День -- лежат две
молитвы. Я назову их "Символом веры" и "Службой": эти названия хорошо
передают их сущность. Их синагогальные названия на иврите -- "Шма" и "Шмоне
Эсре", что в буквальном переводе означает "Слушай" и "Восемнадцать".
Вокруг этих двух ключевых молитв концентрируются отрывки из таких
классических произведений еврейской литературы и еврейской
религиозно-философской мысли как Тора, Книги Пророков, Псалмы, Талмуд. Ибо
синагога, как и прежде, остается местом изучения Торы. Молящийся, который
ежедневно читает молитвы, одновременно повторяет тем самым большую часть
еврейского духовного наследия, выполняя при этом долг каждого еврея:
постоянно учиться.
Две основные молитвы очень коротки. Молитва "Символ веры" может быть
произнесена за несколько секунд, а "Служба" -- за несколько минут.
"Шма" содержит один стих из Писания, который, возможно, все евреи в
мире знают наизусть или по крайней мере часто слышали: "Слушай, Израиль,
Г-сподь, Б-г наш, Г-сподь един" (Второзаконие, 6:4).
Верующий еврей каждый день произносит этот стих поутру и перед сном,
сопровождая его тремя связанными с ним стихами Торы. У евреев --это первая
фраза ребенка, и она должна быть последней фразой человека в жизни.
По этому поводу мне хочется рассказать об одном событии в моей жизни.
Меня всегда удивляло: неужели действительно человек может в свой смертный
час вспомнить и прочесть "Символ веры"? И вот однажды во время тайфуна в
Тихом океане меня чуть не смыло с корабельной палубы; и я очень ясно помню,
что в те короткие секунды, когда волна волокла меня в море, я подумал: "Не
забыть бы прочесть "Шма" перед тем, как пойти ко дну!" К счастью, я успел
вовремя ухватиться за какой-то трос или поручень, что отсрочило тот час,
когда мне суждено в последний раз прочесть эту молитву. И вот результат: в
мире появилось еще несколько романов и пьес, без которых он мог бы отлично
обойтись, и терпеливый читатель следит за ходом моих рассуждений. Я уверен,
что есть два-три литературных критика, которые, дойдя до этих строк,
пожалеют, что мне так и не довелось тогда прочесть в море "Шма", но тут уж я
ничего не могу поделать: каждый человек держится, пока может.
"Служба" -- это чрезвычайно древняя молитва из восемнадцати
благословений. Девятнадцатое благословение было добавлено уже во времена
Талмуда. В шабат и по праздникам читается лишь семь благословений, однако
именно восемнадцать благословений составляют в глазах евреев канонический
полный текст молитвы. Чтобы провести службу в соответствии с храмовыми
традициями, существуют три формы "Шмоне Эсре":
утренняя, дневная и вечерняя.
Обязательно ли молиться на иврите?
Первый трактат Талмуда "Благословения" указывает, когда и как читать
"Шма" и "Шмоне Эсре", а затем рассказывает о других молитвах. Древность
"Символа веры" и "Службы" видна хотя бы из того, что Талмуд говорит о них
как о чем-то само собой понятном.
В трактате "Берахот" содержатся указания, что следует благодарить
Создателя за все блага мира, а также какие молитвы следует читать при
получении плохих вестей. Но больше всего поражает современного читателя то,
что Талмуд разрешает молиться по-английски -- точнее говоря, на любом языке,
которым владеет молящийся. Несмотря на традицию, которая отстаивает
еврейскую литургию, мы молились во все времена на разных языках:
по-гречески, по-арамейски, по-латыни, по-египетски, по-арабски, по-испански,
по-французски, по-турецки, по-немецки, по-польски или по-русски. Однако же
еврейские общины все же избирали для богослужения язык Писания. И в
Соединенных Штатах, даже в реформистском и консервативном движениях,
литургия становится с каждым годом все более еврейской.
В настоящее время есть печатные переводы еврейской литургии. В прежние
времена, когда иврит был гораздо менее распространен, в каждой синагоге был
специальный служитель, так называемый метургеман, или переводчик, который
строчку за строчкой выкрикивал на местном языке текст Торы. В некоторых
сефардийских молитвенниках и сейчас вы можете найти подстрочный испанский
перевод молитв. И тем не менее наш народ продолжал молиться на иврите. Я
думаю, так будет всегда. У языка есть свой дух. Некоторые слова переводятся
хорошо и легко, другие непереводимы. Пьесы Мольера совершенны только
по-французски. Не зная арабского языка, невозможно полностью понять Коран.
Пушкин до сих пор принадлежит в основном русской культуре, хотя Толстого
принял весь мир. Вообще говоря, легче всего переводятся произведения
наименее типичные по своей национальной принадлежности.
Танах звучит выразительно и сильно на всех языках, однако ни для кого
он не звучит так, как для евреев. Вторая скрижаль Десяти Заповедей в
буквальном переводе с иврита звучит так: "Не убивай, не развратничай, не
воруй, не лги, не желай ничьей жены, ничьего дома, ничьего скота, ничего из
того, что он имеет...". По-английски это режет слух. В восприятии
англичанина или американца религия есть нечто возвышенное и торжественное --
это, так сказать, Кентерберийский собор, а не маленькая синагога. Поэтому
приподнятое "не убий", "не укради" -- гораздо вернее. Для еврея же религия
-- это нечто интимное, близкое, домашнее.
Наша литургия -- по крайней мере ее классическая часть -- написана
таким же простым языком, как и Тора. Поэтому не существует адекватного
перевода еврейского молитвенника. Англиканская библия -- неисчерпаемый
источник великолепных переводов псалмов и других отрывков из Писания. И
все-таки в переводе с иврита на английский совершенно меняется
стилистическая окраска. Переводчики используют лексику англиканской библии
-- все эти архаизмы, вроде "изрек", "сей", "по сему", "пребывает", "око" и
тому подобное, -- тон и настроение наших молитв почти совершенно исчезают.
Иной раз люди жалуются, что когда они читают молитвы по-английски, им
кажется, что они в христианской церкви. Это верная реакция. В этот момент
они как бы приобщаются не к еврейской, а к английской культуре.
В то же самое время что-то лучше, чем ничего. Если бы молитва на
современном языке способствовала тому, что еврейство становилось сильнее и
лучше, то что бы там ни происходило со значением древнееврейских слов, ни
один разумный человек не стал бы возражать против такой молитвы. Но опыт
двадцати веков говорит, что переводы молитв -- это первый шаг к забвению
иврита. А забвение иврита всегда было первым шагом к забвению в конечном
итоге еврейского Закона, еврейских обычаев и еврейских знаний, - первым
шагом к забвению еврейских ценностей и к ассимиляции.
Дело в том, что в основе иудаизма лежит воспитание. Хотя бы небольшой
круг евреев должен достичь очень высокого культурного уровня. Для того чтобы
выжить, евреям часто было необходимо знать два-три языка. Все евреи должны
были уметь читать и писать. И это приносило свои плоды.
Во время войны я провел немало служб на английском языке, и я читал
молитвы на английском языке. Талмуд, безусловно, прав, советуя человеку
молиться на том языке, которым он владеет, -- это гораздо лучше, чем вообще
отказаться от молитвы только из-за незнания иврита. И все-таки я даже мысли
не допускаю, чтобы мои сыновья, как и все евреи с древних времен, не
выучились святому языку. Иврит был достоин изучения еще и до того, как
возникновение государства Израиль сделало его важным современным языком. В
свое время Гете изучил иврит, чтобы читать и понимать Танах в оригинале. Так
во все эпохи поступали многие просвещенные христиане. Мы изучаем иврит,
чтобы точно знать, что говорит нам Тора и что мы имеем в виду, когда
произносим молитвы. Выучить иврит нелегко. Но любой человек с нормальным
умственным развитием может, если пожелает, за год вполне овладеть тем
простым ивритом, на котором написана наша литургия.
Возглашающий молитвы
Один из молитвенного собрания должен возглашать молитвы. Он отделен от
остальных прихожан только в течение одной службы, потом снова становится
одним из них. Каждый человек, умеющий правильно читать на иврите вслух,
может занять место на кафедре. По субботам и во время праздников
возглашающим молитвы обычно избирается человек с хорошим голосом (например,
кантор). Разумеется, такой человек должен отличаться благочестием. Отсюда
возникает ошибочное убеждение, что кантор -- это духовный сан. В
действительности кантор -- это еврей, который знает иврит и умеет петь.
Каждый еврей произносит одни и те же молитвы. Нет никаких предпочтений.
И самый благочестивый раввин ничем не отличается во время молитвы от
тринадцатилетнего мальчика.
Возглашающий молитвы вносит порядок, поет первую и последнюю строчки
молитвы. Он повторяет вслух восемнадцать благословений, а молящиеся хором
возглашают: "Аминь!" Это нетрудно. Многие неофиты, знающие иврит, уверенно
занимают свое место на кафедре и возглашают молитвы. После того как такой
неофит несколько раз посетил синагогу, он начинает понимать, что исказил
нигун (мелодию), и ему становится не по себе. Но долгое время посещая
синагогу, он встретит многих евреев, которые знают нигун не лучше его.
Очень важную роль играет в синагоге шамес. Он истинный глава синагоги,
он знает нигун, в его ведении находится библиотека, молитвенники, талесы, он
возглашает молитвы, если больше никого не находится, он следит за миньяном
(кворумом) и читает Священные Свитки. Синагога может обойтись без раввина и
без кантора, но без шамеса она обойтись не может -- в крайнем случае кто-то
из прихожан должен его заменить.
Различные направления
После того как римляне взяли Иерусалим и евреи рассеялись по свету,
возникли две большие группы еврейства: ашкеназийские евреи северной и
восточной Европы и сефардийские евреи Средиземноморья. Сефарды и ашкеназийцы
произносили слова иврита по-разному. Их обычаи и их литургии приняли
различные формы. Это различие существует и до сих пор. Например, иврит, на
котором говорят в Израиле, -- это сефардийский иврит, сефардийское
произношение. Американскому еврею, привыкшему в Америке к ашкеназийскому
ивриту, в Израиле приходится переучиваться.
В Нью-Йорке большая сефардийская конгрегация существует уже более
трехсот лет. Основали ее первые испано-еврейские поселенцы в Новом Свете. В
этой очаровательной испано-португальской синагоге, на 70-й улице к западу от
Центрального парка, продолжает жить сефардийская литургия, которая по
мелодии и обряду отличается от ашкеназийской, господствующей вокруг, и
некоторые люди считают, что эта сефардийская литургия гораздо живописнее и
производит более сильное впечатление. Многие прихожане носят старинные имена
своих испанских предков, семьи которых прославлены в истории Соединенных
Штатов.
Любопытно, что у евреев, разбросанных по всему миру, так долго живших в
рассеянии и до недавнего времени мало общавшихся между собою, нет единого
религиозного центра, -- и при всем этом поражают не различия в обрядах
евреев разных стран, а сходство этих обрядов. В Талмуде, написанном задолго
до того, как сложились европейские нации, можно найти подробнейшие описания
того, как следует произносить те молитвы, которые до сих пор евреи читают в
Токио, Иоганнесбурге, Лондоне и Лос-Анджелесе. Американский или английский
еврей, который зайдет в сефардийскую синагогу в Израиле, полную темнокожих
йеменских евреев, сначала растеряется, но как только он заглянет в
молитвенник, он сможет следить за службой и читать молитвы.
Правила приличия
Во время молитвы должна соблюдаться полная тишина, а болтать при
произнесении таких молитв как "Шма" или "Шмоне Эсре" -- особо серьезное
нарушение. Однако в старину в восточноевропейских синагогах часто это
правило соблюдалось не очень строго.
Бедность еврейского гетто вынуждала синагоги пополнять свой бюджет за
счет продажи с аукциона субботних и праздничных почестей. Чтение Торы,
открывание ковчега -- за все это нужно было заплатить. Устраивались
аукционы; правда, они были очень красочными и оживленными, но отнюдь не
способствовали молитвенному настроению. Аукционы длились довольно долго.
Более того, вошло в обычай, что каждый, кто должен был читать Тору (это
называется алия), громогласно объявлял о своих благодеяниях. За каждое
пожертвование филантроп удостаивался благословения шамеса. Этот обычай был
выгоден для синагоги, ибо поощрял пожертвования, однако едва ли он порождал
возвышенное настроение у прихожан.
Вместе с массами эмигрантов, хлынувших за океан, этот обычай
перекочевал и в Америку. Он позволил многим бедным и малочисленным общинам
не только выжить, но и построить величественные синагоги и общественные
здания. Однако по мере того как еврейские общины становились богаче, этот
обычай все чаще и чаще заменялся обычными сборами. Теперь от него
сохранилась лишь оживленная, как при аукционе, атмосфера во время чтения
Торы и уход из синагоги в это время случайных посетителей. И вновь
утвердилось правило, требующее соблюдения абсолютной тишины.
И все-таки я с огромным удовольствием вспоминаю, как шамес
торжественно, нараспев провозглашал: -- Finif dollar um shiishi! (Пять
долларов за третье чтение!)
И мне никогда не забыть исторического аукциона в одной из синагог
Бронкса, который проводился лет сорок тому назад в Йом Кипур. На этом
аукционе мой отец победил нескольких конкурентов, купив себе право читать
Книгу Ионы (хотя и он и его конкуренты были всего лишь бедными
иммигрантами). Один за другим соперники выбывали, по мере того как цена
поднималась до ста, ста двадцати пяти и затем до невообразимой для нас суммы
в двести долларов, которую отец неожиданно предложил. Я словно до сих пор
слышу, как шамес ударяет ладонью по столу и дрожащим счастливым голосом
провозглашает: -- Zwei hunderd dollar um maftir lona! (Двести долларов за
мафтир Иона!)
Мой отец сделал красивый жест. Дело в том, что его отец, шамес из
Минска, в своей минской синагоге всегда имел привилегию читать именно Книгу
Ионы. Мой отец хотел продолжить семейную традицию. И он ее продолжил. С тех
пор в этой синагоге Бронкса больше никто не оспаривал у моего отца эту
честь. И по сей день мой брат и я всегда, когда возможно, читаем Книгу Ионы
в Йом Кипур. А нам доводилось это делать в местах, очень далеких от Чикаго,
например на Окинаве или на Гавайских островах.
Теперь аукционы в синагогах прекратились. И это хорошо. Но они сыграли
свою роль. Дети в таких синагогах поняли, какая это великая честь --
получить разрешение прочесть в синагоге отрывок из Торы.
Некоторые трудности
Новичок в синагоге обычно чувствует себя неловко: он считает, что
служба слишком затянута, и за ней трудно следить; люди, которые сразу же
начинают чувствовать себя в синагоге, как дома, исключение.
Но если новичок начинает посещать синагогу регулярно, особенно если он
хоть немного знает иврит, он очень скоро привыкает к обычаям и нравам,
которые царят в Доме Молитвы. Затем, если он захочет, он овладеет
молитвенной традицией и будет красиво и легко молиться в синагоге и дома.
Дело в том, что читать молитвы вовсе не так уж легко. Истинная молитва
требует не меньшего (по крайней мере не меньшего) напряжения, чем деловой
разговор или написание делового письма. Предполагается, что это -- разговор
со слушателем. Ребенку и новичку мешает то, что молитва ему незнакома.
Благочестивому мешает то, что молитва ему слишком знакома. От всех людей --
независимо от их образования и твердости в вере -- требуются определенные
умственные усилия, чтобы беседовать с Б-гом.
Поэтому -- поскольку многие молитвы из-за несовершенства человеческой
натуры не достигают цели -- может возникнуть вопрос: не становится ли
молитва, повторяемая три раза в день в раз навсегда установленных формах,
пустой механической формальностью? Возможно, это было бы и так, не оставайся
синагога всегда тем, чем она была по замыслу ее создателей: Школой.
Научиться молиться можно только молясь или пытаясь молиться -- другого пути
нет. Естественное излияние сердца в трагические минуты на самом деле отнюдь
не является, как считают романтики, молитвой в лучшем смысле этого слова.
Те, кто это испытал, знают, что в такие минуты молитва просто превращается в
стыдливое запинающееся бормотание. Иудаизм поощряет импровизированные
молитвы, и некоторые из таких вдохновенных импровизаций были включены в
литургию. Но основа основ обращения человека к Б-гу -- как в повседневной
жизни, так и в чрезвычайных обстоятельствах -- это молитвы, записанные в
литургии.
Ежедневная молитва -- это выполненный долг, звено в цепи, связывающей
нас с Авраамовым постижением Единого Б-га, -- звено, которое мы добавляем,
как Б-г добавляет новый день к времени. Молитва просто не может быть вполне
формальной. Блик света в словах и мыслях еврейской литургии неизбежно
западает хоть раз, хоть несколько раз в сознание молящегося, как бы ни были
его мысли в этот момент заняты чем-то другим. По крайней мере он молится
Б-гу, не забыл об этом -- это уже хорошо.
Возможно, святые и воистину богобоязненные люди каждый день, творя
молитву, полностью отдаются ей. Если это так, то они живут в озарении,
неведомом обыкновенным людям. Для всякого другого верующего вознаграждение
за ежедневные молитвы приходит в самые неожиданные минуты, иногда отделенные
одна от другой годами, -- и в эти минуты литургия вдруг озаряется, словно
чудесным огнем. Такая минута может наступить после смерти близкого человека,
или после рождения ребенка, или после неожиданного избавления от гибели, или
в момент смертельной опасности. Эта минута наступает неожиданно. И тогда
человек понимает, почему он молится всю жизнь.
Деликатная тема
Еврейские законы о питании чрезвычайно отличны от того, что принято у
всех народов, среди которых живут евреи. Это -- довольно деликатная и
выдающиеся и обыкновенные, умные и глупые, податливые и неуступчивые; одного
приобщила к опере его супруга, другой пришел сюда, чтобы продемонстрировать
свою интеллигентность, третий --по привычке, четвертый -- чтобы рассказать у
себя в провинции, что такое нью-йоркская опера;
а некоторые пришли потому, что Моцарт для них то же, что солнечный
свет. И они готовы вынести все недостатки еще одного неважного спектакля
ради отдельных лучей, сияющих сквозь тучи.
Подобно тому как и исполнители и публика обычно не поднимаются до
Моцарта, точно так же раввин и его конгрегация не поднимаются до Моисея. Но
это отнюдь не означает, что Закон Моисея не является тем возвышенным
Законом, который чтит мир, или что формы общественного поклонения, которое
этот Закон вызывает, не способны оказывать своего воздействия на людей.
Несомненно, что синагога при всех человеческих слабостях ее служителей
выполняет эту задачу. В каждой синагоге на каждой службе присутствуют люди,
для которых произносимые слова и совершаемые церемонии -- это источник силы
и мудрости. Иногда в синагоге таких людей мало, иногда много, но обычно они
есть. Беглый взгляд случайного посетителя не может проникнуть в мысли и
сердца таких людей: как удачно выразился один любитель джаза, этот
посетитель "не видит того, на что смотрит".
Синагога
Когда-то, более двух тысяч лет назад, синагога была своего рода
народной школой вероучения. В классической синагогальной архитектуре всегда
предусматривались письменные столы, расположенные там, где больше всего
света. По мере того как синагога вместе с еврейством перемещалась в другие
страны, столы эти постепенно исчезали, и в современных американских
синагогах их либо вовсе нет, либо они превратились в чисто декоративный
элемент. Понятно, что раньше раввин ходил между столами, за которыми сидели
его ученики, поясняя им Закон.
Подобно нашей американской доктрине, гласящей, что все люди созданы
равными, -- доктрине, которая, хоть мы и считаем ее чересчур романтичной,
все же остается нашим жизненным идеалом, -- подобно этой доктрине социальная
аксиома иудаизма заключается в том, что евреи должны изучать Закон, начиная
с пяти лет. И это изучение Торы продолжается всю жизнь. Лучшие ученики
становятся раввинами, то есть учителями, в буквальном переводе. Однако
согласно правилам иудаизма, преподаванием раввин отнюдь не занимается, --
напротив, он учится вместе со своими учениками. Кто-то очень точно сказал о
знатоке Талмуда: "Он умеет учиться". Согласно теоретическим нормам, еврей
обязан трудиться ровно столько, сколько необходимо, чтобы прокормить семью,
а остальное время -- посвящать изучению Закона. В лучшем случае эту норму
соблюдает один процент. Тем не менее в качестве жизненного идеала эта
концепция наложила отпечаток на наши учреждения и наши обычаи. Ею
определяется, например, литургия и атмосфера в синагоге, ею определяется то,
что мы в синагоге делаем и как мы это делаем. Самая суть синагогальной
службы -- это чтение Торы, разделенной на пятьдесят два отрывка, -- чтение,
которое проводится раз в неделю в течение всего года, так что за год мы
имеем возможность обозреть и обсудить весь Закон.
После падения Первого Храма прекратились ежедневные великие
богослужения в Иерусалиме. Однако еврейство, обладавшее волшебной
способностью самовосстановления, создало новый религиозный институт. В
синагогах, существовавших повсюду в Иудее и Вавилоне, было учреждено чтение
молитвы, заменившей прежние храмовые церемонии. В ней также просили Б-га
положить конец изгнанию и восстановить Храм. Школа превратилась в
молитвенный дом. Характер массовой школы Закона сохранился, но установился
твердый порядок служб.
Второй Храм возродил еврейскую жизнь в Палестине, но многие евреи
остались в Вавилоне. И синагога сохранила свою роль центра поклонения Б-гу и
законоучения. Когда римляне сравняли с землей Второй Храм, синагога
сделалась цитаделью веры, местом, где собирались евреи, где они учили Закон
и где они молились, -- интеллектуальной цитаделью, а нередко, во время
нападений врагов, также и цитаделью в прямом смысле этого слова.
В таком качестве синагога успешно пережила двадцать столетий.
Естественно, что столь долгий период истории не мог не оставить на синагоге
своих следов. В литургию входили все новые и новые молитвы и обряды. В
простую службу вошли добавления из Танаха и Талмуда вместе с сочинениями
раввинов позднейших веков. Копиисты и печатники считали, что было бы
святотатством сокращать и выбрасывать что-либо, существовавшее ранее.
Молитвенники становились все более пространными, иврит и формы молитв
усложнялись (самый простой -- древний иврит). В начале 19-го века утренняя
праздничная служба могла бы продолжаться шесть-семь часов (если относиться
ко всему этому материалу с подобающей серьезностью). Поэтому возникла
привычка пробегать молитвы. В детстве меня удивляло, как это взрослым
удается такой скороговоркой прочитывать труднейшие произведения
средневековой поэзии. Я с нетерпением ждал того дня, когда и я настолько
овладею ивритом, что тоже приобрету способность так концентрироваться на
чтении. Теперь-то я знаю, что никто этой способностью не обладает.
За то время, которое отводится на обучение юношей ивриту, трудно
научить их понимать основное ядро литургии. Сам механизм американского
религиозного центра (кампании за вступление новых членов и за строительство
новых зданий, заседания комитетов, мужские клубы, женские кружки, молодежные
лиги и так далее) подавляет все. Молодой раввин, только что посвященный в
духовный сан и полный талмудической мудрости, неожиданно попадает в
водоворот, где все знатоки вероучения: и председатель синагоги, и
руководительница женского кружка, и даже сочинитель романов, которому
случалось порою заглядывать в Талмуд. Раввину указывают, чтобы он разъяснял
людям последние известия или чтобы qh их не разъяснял; его упрекают в том,
что он в своих проповедях слишком заумен, и в том, что он приспосабливается
к низкому уровню невзыскательных умов; ему говорят, что современный раввин
призван быть лидером своей общины; от него требуют, чтобы он возглавил
кампании за сбор средств, произносив пламенные речи, был душой общества,
умел играть в карты и в то же самое время своим благочестием внушал уважение
не меньше, чем его предшественники, приехавшие из Европы. И в этом вихре
противоречивых наставлений и пожеланий раввин должен проводить свои дни и
зарабатывать себе на хлеб. Просто удивительно, что до сих пор еще не
перевелись люди, которые хотят стать раввинами, что постоянно растет число
синагог. Причина тому -- жизнеспособность иудаизма. И пока идет спор о
форме, которую примет в будущем дерево, старое дерево выпускает все новые и
новые побеги. Как говорят французы, "чем больше все меняется, тем больше все
остается по-старому".
Религия и служба
В центре всех наших литургий -- как обычной сорокаминутной утренней
службы во вторник, так и двенадцатичасовой службы в Судный День -- лежат две
молитвы. Я назову их "Символом веры" и "Службой": эти названия хорошо
передают их сущность. Их синагогальные названия на иврите -- "Шма" и "Шмоне
Эсре", что в буквальном переводе означает "Слушай" и "Восемнадцать".
Вокруг этих двух ключевых молитв концентрируются отрывки из таких
классических произведений еврейской литературы и еврейской
религиозно-философской мысли как Тора, Книги Пророков, Псалмы, Талмуд. Ибо
синагога, как и прежде, остается местом изучения Торы. Молящийся, который
ежедневно читает молитвы, одновременно повторяет тем самым большую часть
еврейского духовного наследия, выполняя при этом долг каждого еврея:
постоянно учиться.
Две основные молитвы очень коротки. Молитва "Символ веры" может быть
произнесена за несколько секунд, а "Служба" -- за несколько минут.
"Шма" содержит один стих из Писания, который, возможно, все евреи в
мире знают наизусть или по крайней мере часто слышали: "Слушай, Израиль,
Г-сподь, Б-г наш, Г-сподь един" (Второзаконие, 6:4).
Верующий еврей каждый день произносит этот стих поутру и перед сном,
сопровождая его тремя связанными с ним стихами Торы. У евреев --это первая
фраза ребенка, и она должна быть последней фразой человека в жизни.
По этому поводу мне хочется рассказать об одном событии в моей жизни.
Меня всегда удивляло: неужели действительно человек может в свой смертный
час вспомнить и прочесть "Символ веры"? И вот однажды во время тайфуна в
Тихом океане меня чуть не смыло с корабельной палубы; и я очень ясно помню,
что в те короткие секунды, когда волна волокла меня в море, я подумал: "Не
забыть бы прочесть "Шма" перед тем, как пойти ко дну!" К счастью, я успел
вовремя ухватиться за какой-то трос или поручень, что отсрочило тот час,
когда мне суждено в последний раз прочесть эту молитву. И вот результат: в
мире появилось еще несколько романов и пьес, без которых он мог бы отлично
обойтись, и терпеливый читатель следит за ходом моих рассуждений. Я уверен,
что есть два-три литературных критика, которые, дойдя до этих строк,
пожалеют, что мне так и не довелось тогда прочесть в море "Шма", но тут уж я
ничего не могу поделать: каждый человек держится, пока может.
"Служба" -- это чрезвычайно древняя молитва из восемнадцати
благословений. Девятнадцатое благословение было добавлено уже во времена
Талмуда. В шабат и по праздникам читается лишь семь благословений, однако
именно восемнадцать благословений составляют в глазах евреев канонический
полный текст молитвы. Чтобы провести службу в соответствии с храмовыми
традициями, существуют три формы "Шмоне Эсре":
утренняя, дневная и вечерняя.
Обязательно ли молиться на иврите?
Первый трактат Талмуда "Благословения" указывает, когда и как читать
"Шма" и "Шмоне Эсре", а затем рассказывает о других молитвах. Древность
"Символа веры" и "Службы" видна хотя бы из того, что Талмуд говорит о них
как о чем-то само собой понятном.
В трактате "Берахот" содержатся указания, что следует благодарить
Создателя за все блага мира, а также какие молитвы следует читать при
получении плохих вестей. Но больше всего поражает современного читателя то,
что Талмуд разрешает молиться по-английски -- точнее говоря, на любом языке,
которым владеет молящийся. Несмотря на традицию, которая отстаивает
еврейскую литургию, мы молились во все времена на разных языках:
по-гречески, по-арамейски, по-латыни, по-египетски, по-арабски, по-испански,
по-французски, по-турецки, по-немецки, по-польски или по-русски. Однако же
еврейские общины все же избирали для богослужения язык Писания. И в
Соединенных Штатах, даже в реформистском и консервативном движениях,
литургия становится с каждым годом все более еврейской.
В настоящее время есть печатные переводы еврейской литургии. В прежние
времена, когда иврит был гораздо менее распространен, в каждой синагоге был
специальный служитель, так называемый метургеман, или переводчик, который
строчку за строчкой выкрикивал на местном языке текст Торы. В некоторых
сефардийских молитвенниках и сейчас вы можете найти подстрочный испанский
перевод молитв. И тем не менее наш народ продолжал молиться на иврите. Я
думаю, так будет всегда. У языка есть свой дух. Некоторые слова переводятся
хорошо и легко, другие непереводимы. Пьесы Мольера совершенны только
по-французски. Не зная арабского языка, невозможно полностью понять Коран.
Пушкин до сих пор принадлежит в основном русской культуре, хотя Толстого
принял весь мир. Вообще говоря, легче всего переводятся произведения
наименее типичные по своей национальной принадлежности.
Танах звучит выразительно и сильно на всех языках, однако ни для кого
он не звучит так, как для евреев. Вторая скрижаль Десяти Заповедей в
буквальном переводе с иврита звучит так: "Не убивай, не развратничай, не
воруй, не лги, не желай ничьей жены, ничьего дома, ничьего скота, ничего из
того, что он имеет...". По-английски это режет слух. В восприятии
англичанина или американца религия есть нечто возвышенное и торжественное --
это, так сказать, Кентерберийский собор, а не маленькая синагога. Поэтому
приподнятое "не убий", "не укради" -- гораздо вернее. Для еврея же религия
-- это нечто интимное, близкое, домашнее.
Наша литургия -- по крайней мере ее классическая часть -- написана
таким же простым языком, как и Тора. Поэтому не существует адекватного
перевода еврейского молитвенника. Англиканская библия -- неисчерпаемый
источник великолепных переводов псалмов и других отрывков из Писания. И
все-таки в переводе с иврита на английский совершенно меняется
стилистическая окраска. Переводчики используют лексику англиканской библии
-- все эти архаизмы, вроде "изрек", "сей", "по сему", "пребывает", "око" и
тому подобное, -- тон и настроение наших молитв почти совершенно исчезают.
Иной раз люди жалуются, что когда они читают молитвы по-английски, им
кажется, что они в христианской церкви. Это верная реакция. В этот момент
они как бы приобщаются не к еврейской, а к английской культуре.
В то же самое время что-то лучше, чем ничего. Если бы молитва на
современном языке способствовала тому, что еврейство становилось сильнее и
лучше, то что бы там ни происходило со значением древнееврейских слов, ни
один разумный человек не стал бы возражать против такой молитвы. Но опыт
двадцати веков говорит, что переводы молитв -- это первый шаг к забвению
иврита. А забвение иврита всегда было первым шагом к забвению в конечном
итоге еврейского Закона, еврейских обычаев и еврейских знаний, - первым
шагом к забвению еврейских ценностей и к ассимиляции.
Дело в том, что в основе иудаизма лежит воспитание. Хотя бы небольшой
круг евреев должен достичь очень высокого культурного уровня. Для того чтобы
выжить, евреям часто было необходимо знать два-три языка. Все евреи должны
были уметь читать и писать. И это приносило свои плоды.
Во время войны я провел немало служб на английском языке, и я читал
молитвы на английском языке. Талмуд, безусловно, прав, советуя человеку
молиться на том языке, которым он владеет, -- это гораздо лучше, чем вообще
отказаться от молитвы только из-за незнания иврита. И все-таки я даже мысли
не допускаю, чтобы мои сыновья, как и все евреи с древних времен, не
выучились святому языку. Иврит был достоин изучения еще и до того, как
возникновение государства Израиль сделало его важным современным языком. В
свое время Гете изучил иврит, чтобы читать и понимать Танах в оригинале. Так
во все эпохи поступали многие просвещенные христиане. Мы изучаем иврит,
чтобы точно знать, что говорит нам Тора и что мы имеем в виду, когда
произносим молитвы. Выучить иврит нелегко. Но любой человек с нормальным
умственным развитием может, если пожелает, за год вполне овладеть тем
простым ивритом, на котором написана наша литургия.
Возглашающий молитвы
Один из молитвенного собрания должен возглашать молитвы. Он отделен от
остальных прихожан только в течение одной службы, потом снова становится
одним из них. Каждый человек, умеющий правильно читать на иврите вслух,
может занять место на кафедре. По субботам и во время праздников
возглашающим молитвы обычно избирается человек с хорошим голосом (например,
кантор). Разумеется, такой человек должен отличаться благочестием. Отсюда
возникает ошибочное убеждение, что кантор -- это духовный сан. В
действительности кантор -- это еврей, который знает иврит и умеет петь.
Каждый еврей произносит одни и те же молитвы. Нет никаких предпочтений.
И самый благочестивый раввин ничем не отличается во время молитвы от
тринадцатилетнего мальчика.
Возглашающий молитвы вносит порядок, поет первую и последнюю строчки
молитвы. Он повторяет вслух восемнадцать благословений, а молящиеся хором
возглашают: "Аминь!" Это нетрудно. Многие неофиты, знающие иврит, уверенно
занимают свое место на кафедре и возглашают молитвы. После того как такой
неофит несколько раз посетил синагогу, он начинает понимать, что исказил
нигун (мелодию), и ему становится не по себе. Но долгое время посещая
синагогу, он встретит многих евреев, которые знают нигун не лучше его.
Очень важную роль играет в синагоге шамес. Он истинный глава синагоги,
он знает нигун, в его ведении находится библиотека, молитвенники, талесы, он
возглашает молитвы, если больше никого не находится, он следит за миньяном
(кворумом) и читает Священные Свитки. Синагога может обойтись без раввина и
без кантора, но без шамеса она обойтись не может -- в крайнем случае кто-то
из прихожан должен его заменить.
Различные направления
После того как римляне взяли Иерусалим и евреи рассеялись по свету,
возникли две большие группы еврейства: ашкеназийские евреи северной и
восточной Европы и сефардийские евреи Средиземноморья. Сефарды и ашкеназийцы
произносили слова иврита по-разному. Их обычаи и их литургии приняли
различные формы. Это различие существует и до сих пор. Например, иврит, на
котором говорят в Израиле, -- это сефардийский иврит, сефардийское
произношение. Американскому еврею, привыкшему в Америке к ашкеназийскому
ивриту, в Израиле приходится переучиваться.
В Нью-Йорке большая сефардийская конгрегация существует уже более
трехсот лет. Основали ее первые испано-еврейские поселенцы в Новом Свете. В
этой очаровательной испано-португальской синагоге, на 70-й улице к западу от
Центрального парка, продолжает жить сефардийская литургия, которая по
мелодии и обряду отличается от ашкеназийской, господствующей вокруг, и
некоторые люди считают, что эта сефардийская литургия гораздо живописнее и
производит более сильное впечатление. Многие прихожане носят старинные имена
своих испанских предков, семьи которых прославлены в истории Соединенных
Штатов.
Любопытно, что у евреев, разбросанных по всему миру, так долго живших в
рассеянии и до недавнего времени мало общавшихся между собою, нет единого
религиозного центра, -- и при всем этом поражают не различия в обрядах
евреев разных стран, а сходство этих обрядов. В Талмуде, написанном задолго
до того, как сложились европейские нации, можно найти подробнейшие описания
того, как следует произносить те молитвы, которые до сих пор евреи читают в
Токио, Иоганнесбурге, Лондоне и Лос-Анджелесе. Американский или английский
еврей, который зайдет в сефардийскую синагогу в Израиле, полную темнокожих
йеменских евреев, сначала растеряется, но как только он заглянет в
молитвенник, он сможет следить за службой и читать молитвы.
Правила приличия
Во время молитвы должна соблюдаться полная тишина, а болтать при
произнесении таких молитв как "Шма" или "Шмоне Эсре" -- особо серьезное
нарушение. Однако в старину в восточноевропейских синагогах часто это
правило соблюдалось не очень строго.
Бедность еврейского гетто вынуждала синагоги пополнять свой бюджет за
счет продажи с аукциона субботних и праздничных почестей. Чтение Торы,
открывание ковчега -- за все это нужно было заплатить. Устраивались
аукционы; правда, они были очень красочными и оживленными, но отнюдь не
способствовали молитвенному настроению. Аукционы длились довольно долго.
Более того, вошло в обычай, что каждый, кто должен был читать Тору (это
называется алия), громогласно объявлял о своих благодеяниях. За каждое
пожертвование филантроп удостаивался благословения шамеса. Этот обычай был
выгоден для синагоги, ибо поощрял пожертвования, однако едва ли он порождал
возвышенное настроение у прихожан.
Вместе с массами эмигрантов, хлынувших за океан, этот обычай
перекочевал и в Америку. Он позволил многим бедным и малочисленным общинам
не только выжить, но и построить величественные синагоги и общественные
здания. Однако по мере того как еврейские общины становились богаче, этот
обычай все чаще и чаще заменялся обычными сборами. Теперь от него
сохранилась лишь оживленная, как при аукционе, атмосфера во время чтения
Торы и уход из синагоги в это время случайных посетителей. И вновь
утвердилось правило, требующее соблюдения абсолютной тишины.
И все-таки я с огромным удовольствием вспоминаю, как шамес
торжественно, нараспев провозглашал: -- Finif dollar um shiishi! (Пять
долларов за третье чтение!)
И мне никогда не забыть исторического аукциона в одной из синагог
Бронкса, который проводился лет сорок тому назад в Йом Кипур. На этом
аукционе мой отец победил нескольких конкурентов, купив себе право читать
Книгу Ионы (хотя и он и его конкуренты были всего лишь бедными
иммигрантами). Один за другим соперники выбывали, по мере того как цена
поднималась до ста, ста двадцати пяти и затем до невообразимой для нас суммы
в двести долларов, которую отец неожиданно предложил. Я словно до сих пор
слышу, как шамес ударяет ладонью по столу и дрожащим счастливым голосом
провозглашает: -- Zwei hunderd dollar um maftir lona! (Двести долларов за
мафтир Иона!)
Мой отец сделал красивый жест. Дело в том, что его отец, шамес из
Минска, в своей минской синагоге всегда имел привилегию читать именно Книгу
Ионы. Мой отец хотел продолжить семейную традицию. И он ее продолжил. С тех
пор в этой синагоге Бронкса больше никто не оспаривал у моего отца эту
честь. И по сей день мой брат и я всегда, когда возможно, читаем Книгу Ионы
в Йом Кипур. А нам доводилось это делать в местах, очень далеких от Чикаго,
например на Окинаве или на Гавайских островах.
Теперь аукционы в синагогах прекратились. И это хорошо. Но они сыграли
свою роль. Дети в таких синагогах поняли, какая это великая честь --
получить разрешение прочесть в синагоге отрывок из Торы.
Некоторые трудности
Новичок в синагоге обычно чувствует себя неловко: он считает, что
служба слишком затянута, и за ней трудно следить; люди, которые сразу же
начинают чувствовать себя в синагоге, как дома, исключение.
Но если новичок начинает посещать синагогу регулярно, особенно если он
хоть немного знает иврит, он очень скоро привыкает к обычаям и нравам,
которые царят в Доме Молитвы. Затем, если он захочет, он овладеет
молитвенной традицией и будет красиво и легко молиться в синагоге и дома.
Дело в том, что читать молитвы вовсе не так уж легко. Истинная молитва
требует не меньшего (по крайней мере не меньшего) напряжения, чем деловой
разговор или написание делового письма. Предполагается, что это -- разговор
со слушателем. Ребенку и новичку мешает то, что молитва ему незнакома.
Благочестивому мешает то, что молитва ему слишком знакома. От всех людей --
независимо от их образования и твердости в вере -- требуются определенные
умственные усилия, чтобы беседовать с Б-гом.
Поэтому -- поскольку многие молитвы из-за несовершенства человеческой
натуры не достигают цели -- может возникнуть вопрос: не становится ли
молитва, повторяемая три раза в день в раз навсегда установленных формах,
пустой механической формальностью? Возможно, это было бы и так, не оставайся
синагога всегда тем, чем она была по замыслу ее создателей: Школой.
Научиться молиться можно только молясь или пытаясь молиться -- другого пути
нет. Естественное излияние сердца в трагические минуты на самом деле отнюдь
не является, как считают романтики, молитвой в лучшем смысле этого слова.
Те, кто это испытал, знают, что в такие минуты молитва просто превращается в
стыдливое запинающееся бормотание. Иудаизм поощряет импровизированные
молитвы, и некоторые из таких вдохновенных импровизаций были включены в
литургию. Но основа основ обращения человека к Б-гу -- как в повседневной
жизни, так и в чрезвычайных обстоятельствах -- это молитвы, записанные в
литургии.
Ежедневная молитва -- это выполненный долг, звено в цепи, связывающей
нас с Авраамовым постижением Единого Б-га, -- звено, которое мы добавляем,
как Б-г добавляет новый день к времени. Молитва просто не может быть вполне
формальной. Блик света в словах и мыслях еврейской литургии неизбежно
западает хоть раз, хоть несколько раз в сознание молящегося, как бы ни были
его мысли в этот момент заняты чем-то другим. По крайней мере он молится
Б-гу, не забыл об этом -- это уже хорошо.
Возможно, святые и воистину богобоязненные люди каждый день, творя
молитву, полностью отдаются ей. Если это так, то они живут в озарении,
неведомом обыкновенным людям. Для всякого другого верующего вознаграждение
за ежедневные молитвы приходит в самые неожиданные минуты, иногда отделенные
одна от другой годами, -- и в эти минуты литургия вдруг озаряется, словно
чудесным огнем. Такая минута может наступить после смерти близкого человека,
или после рождения ребенка, или после неожиданного избавления от гибели, или
в момент смертельной опасности. Эта минута наступает неожиданно. И тогда
человек понимает, почему он молится всю жизнь.
Деликатная тема
Еврейские законы о питании чрезвычайно отличны от того, что принято у
всех народов, среди которых живут евреи. Это -- довольно деликатная и