Страница:
Сегодня можно лишь поражаться, как подобный труд смог -- даже на
несколько десятилетий -- представлять целую серьезную область схоластики. Но
история науки показывает, что любая смелая гипотеза может стать популярной,
если наука не располагает достоверными фактами. В случае с трудом
Вельхаузена основная причина его популярности, по-видимому, заключается в
том, что в 1875 году эволюционистские идеи витали в воздухе. Битвы за и
против учения Дарвина были еще в полном разгаре, но уже было ясно, кто
выйдет победителем. Понятно, что теория, перенесшая идею эволюции в Ветхий
Завет, излучала блеск и возбуждала умы читателей, даже если она и ставила
Библию вниз головой. Работа Вельхаузена над документацией, какой бы
откровенно пристрастной и искаженной она ни была, сколь бесконечно далеко ни
была бы она от научной точности, покоряла абсолютным количеством мельчайших
научных деталей. Толкование Библии под влиянием этого труда продолжалось --
с постоянно растущей неуверенностью -- до тридцатых годов нашего века.
Незначительное влияние ее все еще чувствуется в массовой культуре, которая,
впрочем, не имеет никакого отношения к научному мышлению. Серьезное изучение
Библии несовместимо с таким толкованием.
Критика с трех сторон основательно обезоружила теорию подлогов. Первой
обрушилась на эту теорию археология, которая начала давать ощутимые
результаты в начале девяностых годов прошлого столетия. Описанное
Вельхаузеном состояние древнееврейской культуры оказалось вздором, как
только археология предложила факты взамен плодов пылкого воображения автора
"Введения". Например, одной из важнейших предпосылок Вельхаузена было
предположение, что искусство письма было неизвестно во времена Моисея.
Археологи нашли целые склепы, доказывающие противоположное. Б-гослу-жеиие в
Моисеевой скинии автор "Введения" относит к периоду гораздо более позднему,
чем период Исхода. Археология обнаружила много параллелей в соседних
культурах, датируемых тем же периодом; еврейский ритуал явно соответствует
по времени этой далекой старине. Сама скиния была стержнем теории
Вельхаузена. Он объявил скинию сущей выдумкой на том основании, что в
древние времена она совершенно не подходила для жизни в пустыне. И здесь
археология обнаружила факты, утверждающие прямо противоположное. (Подробно
рассказывает об этом Олбрайт в книге "От каменного века к христианству".)
Если археология атаковала теорию Вельхаузена извне, то его собственные
последователи подорвали ее изнутри, разъедая ее своими исследованиями.
Продолжая анализировать Библию старыми методами, они стали обнаруживать все
больше гипотетических документов в арсенале своего учителя. Наконец, около
тридцати различных документов, издателей, авторов интерполяций были
совершенно перепутаны Вельхаузеном. В одном стихе Торы последователи
Вельхаузена находили факты, для доказательства которых учитель выдвигал
полдюжины документов. Здесь уже самые восторженные почитатели теории
Вельхаузена увидели, что она растворяется в абсурде.
Но отступать было поздно. По каждому вопросу адвокаты новых
обвинительных документов делали то же, что и Вельхаузен, -- и с теми же
результатами. Аргументы, основанные на непоследовательности, стилевом
разнообразии, вариациях Имени Б-га и странностях словаря, приводили к тому
же абсурду.
И, наконец, последний удар по теории Вельхаузена и его последователей
нанесли ученые, доказавшие, что литературный анализ вообще не является
научно достоверным методом. Литературный стиль представляет собой явление
аморфное, преходящее и в лучшем случае периодически повторяющееся и
неоднородное. Рука Шекспира неизменно присутствует на страницах
диккенсовских романов; Скотт писал целые главы по Марку Твэну; Спиноза полон
Гоббса и Декарта; Шекспир был величайшим подражателем -- и величайшим
стилистом. На протяжении поколений люди, одержимые навязчивой идеей
литературного анализа, доказывали, что произведения Шекспира написал кто
угодно, только не сам Шекспир. Я думаю, что при помощи литературного анализа
можно доказать, что я написал "Дэйвида Копперфильда" и "Прощай оружие!" Было
бы неплохо, если бы этому доказательству сопутствовал еще и здравый смысл.
В тридцатые годы вся схема Вельхаузена от начала до конца была
официально отвергнута новой школой грозных скандинавских критиков. Эта школа
пользуется авторитетом и сегодня, современная критика сделала большой шаг
вперед по пути, намеченному скандинавами. Представитель этой школы Ливан
Энгель нанес "Введению" смертельный удар, проанализировав злостный призрак
Вельхаузена, его Резонера-фальсификатора, и уничтожив его вежливым ученым
лошадиным смехом. Энгель назвал его иронически interpretatio europeica
moderna. Изучая хитросплетения воображаемых автором "Введения"
интерполяторов, он обнаружил в них автопортрет европейского кабинетного
ученого, упорно копающегося в Священном Писании, чтобы возвести гипотезу XIX
века. Эти творческие муки кончаются ретро-
активной проекцией своего собственного образа в V век до н. э. После
Энгеля от теории Вельхаузена не осталось ничего.
Я не хочу, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто Высшая Критика
покорилась традиции и признала вербальную непогрешимость еврейского
Священного Писания. В современной критике Библии появились новые нотки:
скромность и откровенная неуверенность, покоящиеся, однако, на развалинах
теории Вельхаузена. Новые критики Библии вышли из общего кошмара, во власти
которого оказались эволюционисты после краха вельхау-зеновской-теории. Вряд
ли они горят желанием попасть в очередной кошмар. Еще не вымерли седовласые
поклонники "Введения", которые упорно отстаивают учение Вельхаузена.
Человеку, посвятившему свою жизнь какой-нибудь теории и обучавшему этой
теории молодых людей, трудно признать, что она безнадежно устарела. Однако
современная критика Библии отказалась в основном от скомпрометировавшего
себя метода литературного анализа.
Нынешняя критика предпочитает продвигаться медленно и осторожно,
постепенно впитывая в себя обширные открытия археологии, изучая древние
языки, подвергая сомнению новейшие догадки по крайней мере в той же степени,
в какой она склонна подвергать сомнению старые традиции. Скандинавские
ученые проявляют тенденцию к полному пренебрежению теориями, построенными на
документах, и все больше склоняются к изучению многовековой устной традиции,
которая представляется им более надежной. Понятие подделки в Священном
Писании отвергнуто новыми критиками полностью. Использование вариаций
Б-жественного Имени как ключа к поиску параллелей между различными
документами подвергнуто мощной критике со стороны новейших исследователей
Библии. Собственно, этот "ключ" и раньше не выдерживал никакой критики,
потому что различные имена неизменно повторяются во всех "документах".
Некогда предполагалось, что это -- дело рук фальсификаторов, но эти
деловитые призраки в общем-то давно испустили дух. Самоуверенность
Вельхаузена канула в Лету, ничто уже не застраховано от критики -- даже
датировка Книги Второзакония.
При таком положении вещей трудно представить единодушное мнение по
какому бы то ни было вопросу, но я попытаюсь это сделать.
Сегодня с полной уверенностью можно утверждать, что Тора по своему
происхождению и содержанию принадлежит Моисею. Критики спорят лишь о том,
как Моисеев Закон дошел до нас и насколько дошедший до нас текст верен
оригиналу. Становится ясно, что изучение Библии критиками шло по двум
основным направлениям: анализ текста и археологические изыскания. Анализ
текста первичен. Не контролируемый свидетельствами извне, он дал волю
фантазии и поэтому потерпел крах. Археология вернулась к традиции. При
помощи фактов археологии и исследования древних языков критики надеются со
временем воссоздать здравую картину написания всех книг Библии.
В распоряжении читателя, интересующегося этой темой, -- масса книг.
Если он может уделить чтению "Введения" время и энергию, стоит это сделать
хотя бы из любопытства. Его следует читать с Библией в руках. Это поможет
читателю непосредственно проследить за тем, как профессор состряпал свой
опус. Без знания иврита невозможно различить вольность, с которой автор
третирует древний язык, но подстановки и подтасовки, практикуемые
Вельхаузеном, вполне очевидны и при сопоставлении ссылок автора с английским
переводом Библии. Все, что опубликовано в последнее время в этой области, не
может сравниться по полноте описания, современности и литературному
великолепию с книгой У. Ф-. Олбрайта "От каменного века к христианству".
"Критика религии и философии" Вальтера Кауфмана убийственна для
вель-хаузеновских "фальсификаторов-идиотов", но она может вызвать большие
неудобства у очень благочестивого читателя. Эти серьезные, зачастую довольно
остроумные рассуждения нерелегиозного человека -- лучшее из всего, что я
читал в этой области после книг Бертрана Рассела.
Более объемное представление, включая подробный обзор скандинавской
школы, может дать изданный Г.Г.Роули сборник "Ветхий Завет и современные
исследования" (Оксфорд, 1951), отразивший работу симпозиума ведущих
современных ученых. В симпозиуме принимал участие и Олбраит. Здесь читатель
найдет как выступления защитников и верных последователей Вель-хаузена, так
и радикальных новых критиков. Естественно, текст такого рода тяжеловесен, но
основателен.
Помимо современных работ общего характера, существуют целые библиотеки
Высшей Критики от Спинозы до наших дней. Заинтересовавшийся читатель может
проследить за развитием той или иной мысли, касающейся этой темы, по своему
выбору. "Высшая" критика, между прочим, означает попытку выяснить дату,
авторство и документальное происхождение текста на основе его изучения; это
отличает ее от "традиционной" критики, которая стремится обнаружить наиболее
точный и достоверный вариант текста.
Глава 16. Талмуд
"Талмуд - это книга за семью печатями..."
Некоторые христианские исследователи, такие, как Дэнби, Мор, Герфорд,
достигли блестящих знаний в Талмуде. Этот подвиг может оценить только еврей,
изучавший Талмуд с детства. Помимо тяжеловесного, поразительно сжатого
стиля. Талмуд насыщен аббревиатурами из устных учений. Некоторые отрывки
самого Талмуда и почти все комментарии выглядят как колонки алгебраических
формул: вереница начальных литер, сгруппированных в сбивающие с толку
столбцы; не слова, а начальные буквы фраз, настолько знакомых, по мнению
составителей, читателю, что издатель не нашел нужным напечатать их
полностью. Специальных словарей для расшифровки этих сокращений не
существует; собрать их воедино означало бы составить новый словарь языка
иврит. Для того чтобы разобраться в этих зашифрованных фразах, сторонний
читатель должен приступить к изучению еврейских устных учений. Я освоил
большинство этих фраз через деда, но до сих пор меня приводят в смущение
некоторые из них. Я не представляю себе, как справлялись с ними Дэнби, Мор и
Герфорд; надо полагать, что они годами занимались с экспертами-талмудистами.
"Белые светлые и тонкие колонки - это комментарии ".
Р а ш и
Колонка, расположенная рядом с основным текстом вдоль внутренних полей
страницы -- это то, что позволяет изучать Талмуд людям, как я. Это
комментарий Раши, французского еврея, жившего около тысячи лет назад.
Раши -- великий исследователь иудаизма. Не будет преувеличением
сказать, что он оживил Талмуд, превратив его из таинственного труда,
понятного лишь посвященным, в предмет изучения всего еврейского народа. Он
был блестящим мастером прозы -- прозрачной, как родниковая вода, краткой,
живой, точной; и как любую великую прозу, ее отличает сверх всего теплота,
почти разговорность. Раши ведет вас по Талмуду за руку. Он полагает, что
ваши познания в арамейском языке невелики, что ваш иврит, возможно,
несовершенен, что вы недостаточно хорошо осведомлены в тонкостях общего
Талмудического права и что вы не всегда понимаете приводимые в нем
аргументы. Он никогда не становится в позу покровителя, никогда не щеголяет
своей ученостью и не заинтересован в морализаторстве. Он хочет, чтобы вы
знали, что такое Талмуд. Если вы изучаете Талмуд с Раши, вы всегда получите
ответ на любой интересующий вас вопрос.
Колонка, расположенная вдоль внешних полей страницы, называется Тосафот
-- дополнения. Это второстепенные, но порой очень увлекательные технические
детали к тексту, собранные на протяжении нескольких поколений школой
аналитиков, среди которых много учеников и последователей Раши. Способность
справиться с комментариями Тосафот отличает хорошего ученика Талмуда. Совсем
мелкие колонки, расположенные вдоль всей страничной кромки, -- это ссылки на
стихи Торы или на законодательные кодексы; иногда они дают варианты и
разночтения основного текста.
Почти все великие комментаторы известны по инициалам. Имя Раши,
например, -- сокращение полного имени рабби Шломо Ицхаки.
Раши написал также комментарии к Торе. Эти комментарии -- такая же
часть обязательного изучения для каждого еврейского мальчика, как и сам
текст Книг Моисея. Каждый из них представляет собой компиляцию классических
толкований Библии, переложенных на точный и четкий слог Раши, с некоторыми
пояснениями сложных идиоматических оборотов, встречаемых в Торе. Однако
работа Раши над Талмудом -- иного порядка. Это превосходный логический
анализ общего права. Серьезное изучение еврейской юриспруденции начинается с
комментариев Раши к Талмуду. Эти комментарии сохранили свой статус
авторитетных ссылок по сегодняшний день.
"... пробираясь сквозь лабиринты арамейских фраз..."
Арамейский язык, принадлежащий к семитской группе, был превалирующим
языком в Месопотамии и Палестине с библейских времен. В книгах поздних
пророков встречаются отрывки на арамейском. В талмудический период это был
повседневный разговорный язык евреев. Святые книги были переведены на
арамейский, и часть этих арамейских вариантов (торгу мим) вошла в литургию.
Арамейский близок к ивриту, как, скажем, французский -- к испанскому, или
пожалуй, чуть ближе. Зная иврит, можно с горем пополам прочесть отрывок на
арамейском и, заглядывая время от времени в словарь, получить общее
представление о его содержании. Изучающие Талмуд осваивают этот язык, потому
что весь текст Талмуда насыщен им. В наиболее трудных местах на помощь
приходит Раши.
"Таков, следовательно, общий характер Талмуда... "
Предмет этой главы -- Вавилонский Талмуд (или Талмуд Бавли). Существует
также другой текст -- Иерусалимский Талмуд, который даже в еврейских учениях
остается уделом узкого круга специалистов. Его Гемара фрагментарна, и он
написан на более сложном арамейском. Кроме того, его не обогатили блестящие
комментаторы, которые на протяжении столетий исследовали лабиринты
Вавилонского Талмуда. И все же Иерусалимский Талмуд помогает выяснить
некоторые сложные и чересчур тяжеловесные места Бавли, и авторитеты иудаизма
всех поколений пользовались обоими источниками для выяснения решающих
вопросов права. Я бы сказал, что владение Иерусалимским Талмудом -- это
почти признак еврейского мудреца.
Вряд ли можно считать случайным факт, что общее право было выработано
учреждениями диаспоры, а не школами маленькой общины, которая осталась в
Святой Земле. Центр еврейской жизни сместился в диаспору, и сверхзадачей
народа в изгнании стала задача сохранения нации. Это положение создалось в
70 году, когда римляне завоевали Иерусалим и древнееврейское государство, и
продолжалось вплоть до создания нового государства Израиль в 1948 году.
Впервые за два тысячелетия появилась" Гемара ("учение" - арам.) - Талмуд.
Если нет специальной ссылки, под Гемарой подразумевается Вавилонский Талмуд.
В народе Гемара ошибочно идентифицируется с ШАСом (сокращение "Шиша сидрей
Мишна"), составляющим лишь часть Талмуда.возможность возродить Святую Землю
как центр еврейской духовной жизни. Но большая часть евреев мира живет вне
Израиля; конфронтация иудаизма диаспоры с быстро развивающейся
новоизраильской школой -- один из самых волнующих аспектов современной
еврейской жизни.
Талмуд -- не единственное наследие, дошедшее до нас из эпохи мудрецов.
Иудаистский законодательный кодекс обогащен такими трудами, как Тосефта,
Сифра, Сифри, Агада, Великий Мидраш. Современный авторитет в области
еврейского права должен хорошо разбираться во всей этой литературе.
Глава 16. Еврейское общее право
'Таковы были, например, движения саддукеев и караимов ".
Нам мало известно о саддукеях. Это религиозная секта талмудического
периода, которая заимствовала, по-видимому, эллинистические элементы в своих
богослужениях. Они составляли оппозицию талмудистам. Саддукеи давно
бесследно исчезли. Пожалуй, все документальные свидетельства об этом
движении сводятся к ссылкам в Талмуде, Новом Завете и в трудах Иосифа
Флавия.
Караимы в еврейской истории представляют секту, которая отвергла общее
право и основные атрибуты традиции, узаконенные Талмудом. Единственным
законом, который они признавали, был Моисеев Закон. Движение караимов
началось в VIII веке как политический протест против гаоната. Их центральный
мотив -- не чуждый современному слуху -- заключался в том, что раввины
навязали Закону Моисея свои рамки и что его учению не свойственны никакие
ограничения. История этого движения суха, информативна и наводит уныние.
Тора как законодательный кодекс слишком сжата для того, чтобы охватить
все детали права. Для соотнесения основного закона с обширным кругом проблем
и деталей, возникающих в повседневной жизни, необходимо дополнить его общими
правовыми комментариями. Попробуйте отвергнуть общий закон, пришедший к нам
со времен пророков, -- и вам придется ("импровизировать свой собственный
общий закон. Это и сделали караимы. На протяжении нескольких поколений они
руководствовались своим собственным кодексом -- нечто вроде караимовского
Талмуда, который в некоторых деталях был либеральнее, но в целом -- намного
строже, чем традиционный иудаизм. Это движение приняло поистине гротескную
форму, пытаясь создать специальные законы с целью избежать повторения
обрядов и обычаев основной традиции. Когда-то караизм обладал значительным
весом в еврейской истории; это движение дало немало исследователей иудаизма.
В наше время караимы фактически прекратили свое существование. В Малой Азии
осталось буквально несколько семейств, скрупулезно сохраняющих караимовскую
традицию; большинство из них переселилось в Израиль.
В серии монографий по иудаике Йельского университета есть превосходная
книга о караизме -- "Антология караимов". Название секты происходит от корня
"кра", означающего "написанное слово Торы".
"Некоторые толкователи этого устного права обладали в современном им
обществе огромным интеллектуальным и нравственным престижем."
Вряд ли какая-либо другая нация или религия знает в своей истории такую
группу исследователей, как еврейские талмудисты, называемые хазал
(аббревиатура ивритского "хахамейну зихронам ле'враха" - "наши мудрецы, да
будет память о них благословенна"). Их высказывания, идеи, образ жизни
сохранялись в еврейском сознании на протяжении многих веков. "Хазал
говорили...", "Хазал решили...", "Как сказали Хазал...".
Они не были святыми, а обычными людьми с обычными повседневными
заботами; некоторые из них служили в качестве прислуги и лишь немногие
владели большими состояниями. Период нерушим отличался необычайной
интеллектуальной свободой. Только три человеческих качества считались
непреходящими ценностями и обеспечивали почетное положение в обществе:
ученость, набожность, разум.
Эти человеческие качества сохранялись как ценности высшего порядка на
протяжении многих веков замкнутой жизни в гетто. Вплоть до XX века у евреев
было принято считать, что если дочь богатого купца вышла замуж за нищего, но
блестящего эрудита, изучающего Тору, то она сделала великолепную партию и
породнилась с элитой. В наше время эта система ценностей постепенно блекнет,
хотя нельзя сказать с уверенностью, что она когда-нибудь исчезнет
безвозвратно. Во всяком случае, склонность евреев к учению, находящая
сегодня выражение в увлечении искусством и наукой, -- отличительная черта
нашего народа. Эту черту мы заимствовали у хазал.
Глава 17. От Талмуда к современности
Эта глава, вероятно, больше, чем любая другая, оскорбит чувства
образованного читателя своими потрясающими пропусками и сокращениями. Какой
смысл в обсуждении ришоним без упоминания рабейну Гершома Рам-бана , Рашба и
дюжины других светил; какой смысл
в простом их перечислении вместе с ахроним в одной скудной главке и в
поверхностном обзоре этой грандиозной плеяды мыслителей, заложивших основу
современной юриспруденции; какой смысл в обзоре европейской средневековой
поэзии и философии, некотором не нашлось места ни единому слову о Иегуде
Галеви, Ибн-Гвиро-ле и мастерах литургии и в котором обойдены молчанием
такие величественные фигуры, как Радак и Ибн-Эзра; какой смысл в том, чтобы
упомянуть между прочим Виленского Гаона и не посвятить ему отдельную главу.
Информативно ли такое повествование вообще?
Именно в этой главе я урезал тысячи и тысячи слов текста, над которым в
свое время работал с большим удовольствием. Мне сказали -- не без основания
-- что этот отрывок совершенно безнадежен: невозможно дать неподготовленному
читателю даже самое поверхностное представление о сложной и многогранной
правовой литературе, написанной за тысячу лет. Даже тот материал, который я
оставил в этой главе, слишком академичен.
Если бы я мог вернуться к некоторым из этих опущенных отрывков, я бы
остановился на Ибн-Эзре и Меири из Парпийона , которые помогли мне, как
никто другой, разобраться в Раши. Если я удостоверюсь, что мой труд имеет
какой-то смысл, я посвящу им отдельную книгу. Здесь же я попытался дать
читателю только общее представление о еврейском праве. Обзор с "птичьего
полета" дает возможность охватить большой участок поверхности, и в этом
преимущество такого обзора. Однако это неизбежно приводит к упущению многих
деталей.
"Гаоним были президентами университетов..."
Наиболее известный из гаоним - последний из этой плеяды -- Саадия, сын
Иосифа. Тот факт, что он родился в Египте, в некоем роде знаменует
передвижение еврейского народа на запад. Приглашенный еще в молодом возрасте
в Суру, одну из двух вавилонских духовных столиц, чтобы возглавить там
гаонат, он вдохнул новую жизнь в мир диаспоры в тот решающий момент, когда
еврейской мысли предстояло выдержать испытание перед бурно развивающейся
западной культурой. Его труды, как вспышка заката, предвосхитили эру восхода
современной мысли. Вопросы, волновавшие Саадию, волнуют наших современников.
Его "Книга веры и разума" стала введением в грандиозную книгу, которую
продолжают писать еврейские мыслители. По своему духу она принадлежит
средневековью, но излучает мудрость и здравый смысл.
"Учитель заблудших".
Общее примечание Вторая великая книга Маймонида "Учитель заблудших"
подлила масла в огонь оппозиции. Основная тема этого труда -- то, что сейчас
принято назьюать конфликтом между наукой и религией. Как бы подчеркивая
актуальность книги, Маймонид написал ее на арабском, который был английским
языком Средиземноморья той эпохи. Противопоставляя иудаизм аристотелевской и
магометанской философии, он доказал неоспоримое превосходство нашей религии.
Его доводы в пользу иудаизма сохранили свою силу и сегодня; видоизменилась
лишь их форма благодаря новейшей терминологии. Проблематика этого труда
Маймонида включает все важнейшие вопросы морали: добро и зло, свободная воля
и рок, природа Б-га, трудные места Священного Писания, возможность
апокалипсиса. Чтобы справиться с этой книгой, читатель должен быть хорошо
начитан в греческой философии и иметь по крайней мере общее представление о
магометанстве и христианстве. Принято считать, что Фома Аквинский , поздние
схоласты-католики и магометанские философы многим обязаны Рамбаму. Раввины
воспринимают этот труд как высшее достижение талмудистав спекулятивной
метафизике, области, которая, впрочем, находится вне пределов иудаизма. По
их мнению, это блестящее исследование, однако местами оно вызывает серьезную
тревогу.
Мне трудно представить, что подумал бы мой дед, если бы узнал, что
страшный "Учитель заблудших" можно приобрести меньше чем за два доллара в
мягком переплете в переводе на английский язык, и что студенты американских
колледжей, перелистав его за день-два, пишут по нему проникновенные
сочинения. Мой дед всегда придерживался мнения, что Америка, по крайней мере
ее еврейская часть, которую он хорошо знал, сошла с ума. Помимо "Учителя",
Маймонид написал ряд других работ. Больше всего мне знакомы его комментарии
несколько десятилетий -- представлять целую серьезную область схоластики. Но
история науки показывает, что любая смелая гипотеза может стать популярной,
если наука не располагает достоверными фактами. В случае с трудом
Вельхаузена основная причина его популярности, по-видимому, заключается в
том, что в 1875 году эволюционистские идеи витали в воздухе. Битвы за и
против учения Дарвина были еще в полном разгаре, но уже было ясно, кто
выйдет победителем. Понятно, что теория, перенесшая идею эволюции в Ветхий
Завет, излучала блеск и возбуждала умы читателей, даже если она и ставила
Библию вниз головой. Работа Вельхаузена над документацией, какой бы
откровенно пристрастной и искаженной она ни была, сколь бесконечно далеко ни
была бы она от научной точности, покоряла абсолютным количеством мельчайших
научных деталей. Толкование Библии под влиянием этого труда продолжалось --
с постоянно растущей неуверенностью -- до тридцатых годов нашего века.
Незначительное влияние ее все еще чувствуется в массовой культуре, которая,
впрочем, не имеет никакого отношения к научному мышлению. Серьезное изучение
Библии несовместимо с таким толкованием.
Критика с трех сторон основательно обезоружила теорию подлогов. Первой
обрушилась на эту теорию археология, которая начала давать ощутимые
результаты в начале девяностых годов прошлого столетия. Описанное
Вельхаузеном состояние древнееврейской культуры оказалось вздором, как
только археология предложила факты взамен плодов пылкого воображения автора
"Введения". Например, одной из важнейших предпосылок Вельхаузена было
предположение, что искусство письма было неизвестно во времена Моисея.
Археологи нашли целые склепы, доказывающие противоположное. Б-гослу-жеиие в
Моисеевой скинии автор "Введения" относит к периоду гораздо более позднему,
чем период Исхода. Археология обнаружила много параллелей в соседних
культурах, датируемых тем же периодом; еврейский ритуал явно соответствует
по времени этой далекой старине. Сама скиния была стержнем теории
Вельхаузена. Он объявил скинию сущей выдумкой на том основании, что в
древние времена она совершенно не подходила для жизни в пустыне. И здесь
археология обнаружила факты, утверждающие прямо противоположное. (Подробно
рассказывает об этом Олбрайт в книге "От каменного века к христианству".)
Если археология атаковала теорию Вельхаузена извне, то его собственные
последователи подорвали ее изнутри, разъедая ее своими исследованиями.
Продолжая анализировать Библию старыми методами, они стали обнаруживать все
больше гипотетических документов в арсенале своего учителя. Наконец, около
тридцати различных документов, издателей, авторов интерполяций были
совершенно перепутаны Вельхаузеном. В одном стихе Торы последователи
Вельхаузена находили факты, для доказательства которых учитель выдвигал
полдюжины документов. Здесь уже самые восторженные почитатели теории
Вельхаузена увидели, что она растворяется в абсурде.
Но отступать было поздно. По каждому вопросу адвокаты новых
обвинительных документов делали то же, что и Вельхаузен, -- и с теми же
результатами. Аргументы, основанные на непоследовательности, стилевом
разнообразии, вариациях Имени Б-га и странностях словаря, приводили к тому
же абсурду.
И, наконец, последний удар по теории Вельхаузена и его последователей
нанесли ученые, доказавшие, что литературный анализ вообще не является
научно достоверным методом. Литературный стиль представляет собой явление
аморфное, преходящее и в лучшем случае периодически повторяющееся и
неоднородное. Рука Шекспира неизменно присутствует на страницах
диккенсовских романов; Скотт писал целые главы по Марку Твэну; Спиноза полон
Гоббса и Декарта; Шекспир был величайшим подражателем -- и величайшим
стилистом. На протяжении поколений люди, одержимые навязчивой идеей
литературного анализа, доказывали, что произведения Шекспира написал кто
угодно, только не сам Шекспир. Я думаю, что при помощи литературного анализа
можно доказать, что я написал "Дэйвида Копперфильда" и "Прощай оружие!" Было
бы неплохо, если бы этому доказательству сопутствовал еще и здравый смысл.
В тридцатые годы вся схема Вельхаузена от начала до конца была
официально отвергнута новой школой грозных скандинавских критиков. Эта школа
пользуется авторитетом и сегодня, современная критика сделала большой шаг
вперед по пути, намеченному скандинавами. Представитель этой школы Ливан
Энгель нанес "Введению" смертельный удар, проанализировав злостный призрак
Вельхаузена, его Резонера-фальсификатора, и уничтожив его вежливым ученым
лошадиным смехом. Энгель назвал его иронически interpretatio europeica
moderna. Изучая хитросплетения воображаемых автором "Введения"
интерполяторов, он обнаружил в них автопортрет европейского кабинетного
ученого, упорно копающегося в Священном Писании, чтобы возвести гипотезу XIX
века. Эти творческие муки кончаются ретро-
активной проекцией своего собственного образа в V век до н. э. После
Энгеля от теории Вельхаузена не осталось ничего.
Я не хочу, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто Высшая Критика
покорилась традиции и признала вербальную непогрешимость еврейского
Священного Писания. В современной критике Библии появились новые нотки:
скромность и откровенная неуверенность, покоящиеся, однако, на развалинах
теории Вельхаузена. Новые критики Библии вышли из общего кошмара, во власти
которого оказались эволюционисты после краха вельхау-зеновской-теории. Вряд
ли они горят желанием попасть в очередной кошмар. Еще не вымерли седовласые
поклонники "Введения", которые упорно отстаивают учение Вельхаузена.
Человеку, посвятившему свою жизнь какой-нибудь теории и обучавшему этой
теории молодых людей, трудно признать, что она безнадежно устарела. Однако
современная критика Библии отказалась в основном от скомпрометировавшего
себя метода литературного анализа.
Нынешняя критика предпочитает продвигаться медленно и осторожно,
постепенно впитывая в себя обширные открытия археологии, изучая древние
языки, подвергая сомнению новейшие догадки по крайней мере в той же степени,
в какой она склонна подвергать сомнению старые традиции. Скандинавские
ученые проявляют тенденцию к полному пренебрежению теориями, построенными на
документах, и все больше склоняются к изучению многовековой устной традиции,
которая представляется им более надежной. Понятие подделки в Священном
Писании отвергнуто новыми критиками полностью. Использование вариаций
Б-жественного Имени как ключа к поиску параллелей между различными
документами подвергнуто мощной критике со стороны новейших исследователей
Библии. Собственно, этот "ключ" и раньше не выдерживал никакой критики,
потому что различные имена неизменно повторяются во всех "документах".
Некогда предполагалось, что это -- дело рук фальсификаторов, но эти
деловитые призраки в общем-то давно испустили дух. Самоуверенность
Вельхаузена канула в Лету, ничто уже не застраховано от критики -- даже
датировка Книги Второзакония.
При таком положении вещей трудно представить единодушное мнение по
какому бы то ни было вопросу, но я попытаюсь это сделать.
Сегодня с полной уверенностью можно утверждать, что Тора по своему
происхождению и содержанию принадлежит Моисею. Критики спорят лишь о том,
как Моисеев Закон дошел до нас и насколько дошедший до нас текст верен
оригиналу. Становится ясно, что изучение Библии критиками шло по двум
основным направлениям: анализ текста и археологические изыскания. Анализ
текста первичен. Не контролируемый свидетельствами извне, он дал волю
фантазии и поэтому потерпел крах. Археология вернулась к традиции. При
помощи фактов археологии и исследования древних языков критики надеются со
временем воссоздать здравую картину написания всех книг Библии.
В распоряжении читателя, интересующегося этой темой, -- масса книг.
Если он может уделить чтению "Введения" время и энергию, стоит это сделать
хотя бы из любопытства. Его следует читать с Библией в руках. Это поможет
читателю непосредственно проследить за тем, как профессор состряпал свой
опус. Без знания иврита невозможно различить вольность, с которой автор
третирует древний язык, но подстановки и подтасовки, практикуемые
Вельхаузеном, вполне очевидны и при сопоставлении ссылок автора с английским
переводом Библии. Все, что опубликовано в последнее время в этой области, не
может сравниться по полноте описания, современности и литературному
великолепию с книгой У. Ф-. Олбрайта "От каменного века к христианству".
"Критика религии и философии" Вальтера Кауфмана убийственна для
вель-хаузеновских "фальсификаторов-идиотов", но она может вызвать большие
неудобства у очень благочестивого читателя. Эти серьезные, зачастую довольно
остроумные рассуждения нерелегиозного человека -- лучшее из всего, что я
читал в этой области после книг Бертрана Рассела.
Более объемное представление, включая подробный обзор скандинавской
школы, может дать изданный Г.Г.Роули сборник "Ветхий Завет и современные
исследования" (Оксфорд, 1951), отразивший работу симпозиума ведущих
современных ученых. В симпозиуме принимал участие и Олбраит. Здесь читатель
найдет как выступления защитников и верных последователей Вель-хаузена, так
и радикальных новых критиков. Естественно, текст такого рода тяжеловесен, но
основателен.
Помимо современных работ общего характера, существуют целые библиотеки
Высшей Критики от Спинозы до наших дней. Заинтересовавшийся читатель может
проследить за развитием той или иной мысли, касающейся этой темы, по своему
выбору. "Высшая" критика, между прочим, означает попытку выяснить дату,
авторство и документальное происхождение текста на основе его изучения; это
отличает ее от "традиционной" критики, которая стремится обнаружить наиболее
точный и достоверный вариант текста.
Глава 16. Талмуд
"Талмуд - это книга за семью печатями..."
Некоторые христианские исследователи, такие, как Дэнби, Мор, Герфорд,
достигли блестящих знаний в Талмуде. Этот подвиг может оценить только еврей,
изучавший Талмуд с детства. Помимо тяжеловесного, поразительно сжатого
стиля. Талмуд насыщен аббревиатурами из устных учений. Некоторые отрывки
самого Талмуда и почти все комментарии выглядят как колонки алгебраических
формул: вереница начальных литер, сгруппированных в сбивающие с толку
столбцы; не слова, а начальные буквы фраз, настолько знакомых, по мнению
составителей, читателю, что издатель не нашел нужным напечатать их
полностью. Специальных словарей для расшифровки этих сокращений не
существует; собрать их воедино означало бы составить новый словарь языка
иврит. Для того чтобы разобраться в этих зашифрованных фразах, сторонний
читатель должен приступить к изучению еврейских устных учений. Я освоил
большинство этих фраз через деда, но до сих пор меня приводят в смущение
некоторые из них. Я не представляю себе, как справлялись с ними Дэнби, Мор и
Герфорд; надо полагать, что они годами занимались с экспертами-талмудистами.
"Белые светлые и тонкие колонки - это комментарии ".
Р а ш и
Колонка, расположенная рядом с основным текстом вдоль внутренних полей
страницы -- это то, что позволяет изучать Талмуд людям, как я. Это
комментарий Раши, французского еврея, жившего около тысячи лет назад.
Раши -- великий исследователь иудаизма. Не будет преувеличением
сказать, что он оживил Талмуд, превратив его из таинственного труда,
понятного лишь посвященным, в предмет изучения всего еврейского народа. Он
был блестящим мастером прозы -- прозрачной, как родниковая вода, краткой,
живой, точной; и как любую великую прозу, ее отличает сверх всего теплота,
почти разговорность. Раши ведет вас по Талмуду за руку. Он полагает, что
ваши познания в арамейском языке невелики, что ваш иврит, возможно,
несовершенен, что вы недостаточно хорошо осведомлены в тонкостях общего
Талмудического права и что вы не всегда понимаете приводимые в нем
аргументы. Он никогда не становится в позу покровителя, никогда не щеголяет
своей ученостью и не заинтересован в морализаторстве. Он хочет, чтобы вы
знали, что такое Талмуд. Если вы изучаете Талмуд с Раши, вы всегда получите
ответ на любой интересующий вас вопрос.
Колонка, расположенная вдоль внешних полей страницы, называется Тосафот
-- дополнения. Это второстепенные, но порой очень увлекательные технические
детали к тексту, собранные на протяжении нескольких поколений школой
аналитиков, среди которых много учеников и последователей Раши. Способность
справиться с комментариями Тосафот отличает хорошего ученика Талмуда. Совсем
мелкие колонки, расположенные вдоль всей страничной кромки, -- это ссылки на
стихи Торы или на законодательные кодексы; иногда они дают варианты и
разночтения основного текста.
Почти все великие комментаторы известны по инициалам. Имя Раши,
например, -- сокращение полного имени рабби Шломо Ицхаки.
Раши написал также комментарии к Торе. Эти комментарии -- такая же
часть обязательного изучения для каждого еврейского мальчика, как и сам
текст Книг Моисея. Каждый из них представляет собой компиляцию классических
толкований Библии, переложенных на точный и четкий слог Раши, с некоторыми
пояснениями сложных идиоматических оборотов, встречаемых в Торе. Однако
работа Раши над Талмудом -- иного порядка. Это превосходный логический
анализ общего права. Серьезное изучение еврейской юриспруденции начинается с
комментариев Раши к Талмуду. Эти комментарии сохранили свой статус
авторитетных ссылок по сегодняшний день.
"... пробираясь сквозь лабиринты арамейских фраз..."
Арамейский язык, принадлежащий к семитской группе, был превалирующим
языком в Месопотамии и Палестине с библейских времен. В книгах поздних
пророков встречаются отрывки на арамейском. В талмудический период это был
повседневный разговорный язык евреев. Святые книги были переведены на
арамейский, и часть этих арамейских вариантов (торгу мим) вошла в литургию.
Арамейский близок к ивриту, как, скажем, французский -- к испанскому, или
пожалуй, чуть ближе. Зная иврит, можно с горем пополам прочесть отрывок на
арамейском и, заглядывая время от времени в словарь, получить общее
представление о его содержании. Изучающие Талмуд осваивают этот язык, потому
что весь текст Талмуда насыщен им. В наиболее трудных местах на помощь
приходит Раши.
"Таков, следовательно, общий характер Талмуда... "
Предмет этой главы -- Вавилонский Талмуд (или Талмуд Бавли). Существует
также другой текст -- Иерусалимский Талмуд, который даже в еврейских учениях
остается уделом узкого круга специалистов. Его Гемара фрагментарна, и он
написан на более сложном арамейском. Кроме того, его не обогатили блестящие
комментаторы, которые на протяжении столетий исследовали лабиринты
Вавилонского Талмуда. И все же Иерусалимский Талмуд помогает выяснить
некоторые сложные и чересчур тяжеловесные места Бавли, и авторитеты иудаизма
всех поколений пользовались обоими источниками для выяснения решающих
вопросов права. Я бы сказал, что владение Иерусалимским Талмудом -- это
почти признак еврейского мудреца.
Вряд ли можно считать случайным факт, что общее право было выработано
учреждениями диаспоры, а не школами маленькой общины, которая осталась в
Святой Земле. Центр еврейской жизни сместился в диаспору, и сверхзадачей
народа в изгнании стала задача сохранения нации. Это положение создалось в
70 году, когда римляне завоевали Иерусалим и древнееврейское государство, и
продолжалось вплоть до создания нового государства Израиль в 1948 году.
Впервые за два тысячелетия появилась" Гемара ("учение" - арам.) - Талмуд.
Если нет специальной ссылки, под Гемарой подразумевается Вавилонский Талмуд.
В народе Гемара ошибочно идентифицируется с ШАСом (сокращение "Шиша сидрей
Мишна"), составляющим лишь часть Талмуда.возможность возродить Святую Землю
как центр еврейской духовной жизни. Но большая часть евреев мира живет вне
Израиля; конфронтация иудаизма диаспоры с быстро развивающейся
новоизраильской школой -- один из самых волнующих аспектов современной
еврейской жизни.
Талмуд -- не единственное наследие, дошедшее до нас из эпохи мудрецов.
Иудаистский законодательный кодекс обогащен такими трудами, как Тосефта,
Сифра, Сифри, Агада, Великий Мидраш. Современный авторитет в области
еврейского права должен хорошо разбираться во всей этой литературе.
Глава 16. Еврейское общее право
'Таковы были, например, движения саддукеев и караимов ".
Нам мало известно о саддукеях. Это религиозная секта талмудического
периода, которая заимствовала, по-видимому, эллинистические элементы в своих
богослужениях. Они составляли оппозицию талмудистам. Саддукеи давно
бесследно исчезли. Пожалуй, все документальные свидетельства об этом
движении сводятся к ссылкам в Талмуде, Новом Завете и в трудах Иосифа
Флавия.
Караимы в еврейской истории представляют секту, которая отвергла общее
право и основные атрибуты традиции, узаконенные Талмудом. Единственным
законом, который они признавали, был Моисеев Закон. Движение караимов
началось в VIII веке как политический протест против гаоната. Их центральный
мотив -- не чуждый современному слуху -- заключался в том, что раввины
навязали Закону Моисея свои рамки и что его учению не свойственны никакие
ограничения. История этого движения суха, информативна и наводит уныние.
Тора как законодательный кодекс слишком сжата для того, чтобы охватить
все детали права. Для соотнесения основного закона с обширным кругом проблем
и деталей, возникающих в повседневной жизни, необходимо дополнить его общими
правовыми комментариями. Попробуйте отвергнуть общий закон, пришедший к нам
со времен пророков, -- и вам придется ("импровизировать свой собственный
общий закон. Это и сделали караимы. На протяжении нескольких поколений они
руководствовались своим собственным кодексом -- нечто вроде караимовского
Талмуда, который в некоторых деталях был либеральнее, но в целом -- намного
строже, чем традиционный иудаизм. Это движение приняло поистине гротескную
форму, пытаясь создать специальные законы с целью избежать повторения
обрядов и обычаев основной традиции. Когда-то караизм обладал значительным
весом в еврейской истории; это движение дало немало исследователей иудаизма.
В наше время караимы фактически прекратили свое существование. В Малой Азии
осталось буквально несколько семейств, скрупулезно сохраняющих караимовскую
традицию; большинство из них переселилось в Израиль.
В серии монографий по иудаике Йельского университета есть превосходная
книга о караизме -- "Антология караимов". Название секты происходит от корня
"кра", означающего "написанное слово Торы".
"Некоторые толкователи этого устного права обладали в современном им
обществе огромным интеллектуальным и нравственным престижем."
Вряд ли какая-либо другая нация или религия знает в своей истории такую
группу исследователей, как еврейские талмудисты, называемые хазал
(аббревиатура ивритского "хахамейну зихронам ле'враха" - "наши мудрецы, да
будет память о них благословенна"). Их высказывания, идеи, образ жизни
сохранялись в еврейском сознании на протяжении многих веков. "Хазал
говорили...", "Хазал решили...", "Как сказали Хазал...".
Они не были святыми, а обычными людьми с обычными повседневными
заботами; некоторые из них служили в качестве прислуги и лишь немногие
владели большими состояниями. Период нерушим отличался необычайной
интеллектуальной свободой. Только три человеческих качества считались
непреходящими ценностями и обеспечивали почетное положение в обществе:
ученость, набожность, разум.
Эти человеческие качества сохранялись как ценности высшего порядка на
протяжении многих веков замкнутой жизни в гетто. Вплоть до XX века у евреев
было принято считать, что если дочь богатого купца вышла замуж за нищего, но
блестящего эрудита, изучающего Тору, то она сделала великолепную партию и
породнилась с элитой. В наше время эта система ценностей постепенно блекнет,
хотя нельзя сказать с уверенностью, что она когда-нибудь исчезнет
безвозвратно. Во всяком случае, склонность евреев к учению, находящая
сегодня выражение в увлечении искусством и наукой, -- отличительная черта
нашего народа. Эту черту мы заимствовали у хазал.
Глава 17. От Талмуда к современности
Эта глава, вероятно, больше, чем любая другая, оскорбит чувства
образованного читателя своими потрясающими пропусками и сокращениями. Какой
смысл в обсуждении ришоним без упоминания рабейну Гершома Рам-бана , Рашба и
дюжины других светил; какой смысл
в простом их перечислении вместе с ахроним в одной скудной главке и в
поверхностном обзоре этой грандиозной плеяды мыслителей, заложивших основу
современной юриспруденции; какой смысл в обзоре европейской средневековой
поэзии и философии, некотором не нашлось места ни единому слову о Иегуде
Галеви, Ибн-Гвиро-ле и мастерах литургии и в котором обойдены молчанием
такие величественные фигуры, как Радак и Ибн-Эзра; какой смысл в том, чтобы
упомянуть между прочим Виленского Гаона и не посвятить ему отдельную главу.
Информативно ли такое повествование вообще?
Именно в этой главе я урезал тысячи и тысячи слов текста, над которым в
свое время работал с большим удовольствием. Мне сказали -- не без основания
-- что этот отрывок совершенно безнадежен: невозможно дать неподготовленному
читателю даже самое поверхностное представление о сложной и многогранной
правовой литературе, написанной за тысячу лет. Даже тот материал, который я
оставил в этой главе, слишком академичен.
Если бы я мог вернуться к некоторым из этих опущенных отрывков, я бы
остановился на Ибн-Эзре и Меири из Парпийона , которые помогли мне, как
никто другой, разобраться в Раши. Если я удостоверюсь, что мой труд имеет
какой-то смысл, я посвящу им отдельную книгу. Здесь же я попытался дать
читателю только общее представление о еврейском праве. Обзор с "птичьего
полета" дает возможность охватить большой участок поверхности, и в этом
преимущество такого обзора. Однако это неизбежно приводит к упущению многих
деталей.
"Гаоним были президентами университетов..."
Наиболее известный из гаоним - последний из этой плеяды -- Саадия, сын
Иосифа. Тот факт, что он родился в Египте, в некоем роде знаменует
передвижение еврейского народа на запад. Приглашенный еще в молодом возрасте
в Суру, одну из двух вавилонских духовных столиц, чтобы возглавить там
гаонат, он вдохнул новую жизнь в мир диаспоры в тот решающий момент, когда
еврейской мысли предстояло выдержать испытание перед бурно развивающейся
западной культурой. Его труды, как вспышка заката, предвосхитили эру восхода
современной мысли. Вопросы, волновавшие Саадию, волнуют наших современников.
Его "Книга веры и разума" стала введением в грандиозную книгу, которую
продолжают писать еврейские мыслители. По своему духу она принадлежит
средневековью, но излучает мудрость и здравый смысл.
"Учитель заблудших".
Общее примечание Вторая великая книга Маймонида "Учитель заблудших"
подлила масла в огонь оппозиции. Основная тема этого труда -- то, что сейчас
принято назьюать конфликтом между наукой и религией. Как бы подчеркивая
актуальность книги, Маймонид написал ее на арабском, который был английским
языком Средиземноморья той эпохи. Противопоставляя иудаизм аристотелевской и
магометанской философии, он доказал неоспоримое превосходство нашей религии.
Его доводы в пользу иудаизма сохранили свою силу и сегодня; видоизменилась
лишь их форма благодаря новейшей терминологии. Проблематика этого труда
Маймонида включает все важнейшие вопросы морали: добро и зло, свободная воля
и рок, природа Б-га, трудные места Священного Писания, возможность
апокалипсиса. Чтобы справиться с этой книгой, читатель должен быть хорошо
начитан в греческой философии и иметь по крайней мере общее представление о
магометанстве и христианстве. Принято считать, что Фома Аквинский , поздние
схоласты-католики и магометанские философы многим обязаны Рамбаму. Раввины
воспринимают этот труд как высшее достижение талмудистав спекулятивной
метафизике, области, которая, впрочем, находится вне пределов иудаизма. По
их мнению, это блестящее исследование, однако местами оно вызывает серьезную
тревогу.
Мне трудно представить, что подумал бы мой дед, если бы узнал, что
страшный "Учитель заблудших" можно приобрести меньше чем за два доллара в
мягком переплете в переводе на английский язык, и что студенты американских
колледжей, перелистав его за день-два, пишут по нему проникновенные
сочинения. Мой дед всегда придерживался мнения, что Америка, по крайней мере
ее еврейская часть, которую он хорошо знал, сошла с ума. Помимо "Учителя",
Маймонид написал ряд других работ. Больше всего мне знакомы его комментарии