Страница:
ортодоксальный иудаизм выжил и оправился от ударов, нанесенных ему
раскольниками. Отдельные люди, конечно, все время продолжали отпадать от
ортодоксии. Отпадение это шло каскадом: от ортодоксов -- к консерваторам, а
от консерваторов -- к реформистам. Но от этого ни консервативное, ни
реформистское движение не разбухли, как, на первый взгляд, они должны были
разбухнуть, ибо бунт против ортодоксии нередко переходил в безразличие, а
безразличие -- в ассимиляцию и потерю еврейской сущности. И, как ни странно,
река ортодоксального иудаизма тоже не обмелела. Новую силу ему придали
беженцы из гитлеровской Германии -- и с тех пор оно ширится ничуть не хуже
других течений. Сколько можно сейчас судить, все три основных направления
иудаизма -- во всяком случае в Соединенных Штатах -- будут сохраняться еще
долгое время.
Отколовшиеся движения едва ли могут хотеть исчезновения ортодоксального
иудаизма. Их существование более или менее зависит от основной массы
последователей Моисеева Закона, которые переписывают священные свитки,
изучают классиков иудаизма, соблюдают догматы веры в доведенных до
крайностей формах и создают источник сил и обновления для менее
требовательных течений. Великая слабость консервативного и реформистского
иудаизма (по крайней мере мне так кажется) заключается в том, что они
начинают клониться к упадку, если в них постоянно не вливается животворная
новая кровь ортодоксального иудаизма.
В наши дни очень часто можно услышать, что оба эти движения были
амортизаторами ударов, нанесенных иудаизму европейским просвещением, и что
они сохранили для нашей древней веры многих евреев, которые в противном
случае навсегда отпали бы от нее. Если, как верят ортодоксальные евреи,
Моисеев закон -- это решающая внутренняя сила, они должны незлобиво и
терпимо относиться к раскольникам, особенно к наиболее мыслящим из них. Но
это значило бы требовать от человеческой природы слишком многого. Когда в
районе, где несколько десятков лет безраздельно властвовала синагога,
открывается неортодоксальный храм, который привлекает к себе мужей и жен,
желающих сидеть во время службы рядом друг с другом, -- тогда, как правило,
ортодоксы относятся к этому нововведению отнюдь не с философским
спокойствием.
То, что в неортодоксальных храмах мужчины и женщины могут сидеть бок о
бок, было очень выгодно для реформаторства. До сих пор это был их козырный
туз в игре против ортодоксов, ибо такой порядок куда больше соответствует
обычаям, принятым у подавляющего большинства американцев. Но для ортодоксов
именно эта особенность синагогальной традиции стала самым громким боевым
кличем. "Ладно, -- говорят они,
коль скоро здесь вы нас атакуете, так будем играть на вашем поле".
Отделение мужчин от женщин во время б-гослужения стало теперь отличительным
признаком ортодоксального молитвенного собрания. Может показаться, что это
слишком уж мелкий вопрос для того, чтобы по нему так кардинально разделилось
столь древнее и богатое идеями религиозное сообщество, как еврейское.
Однако, идя на войну, никогда ведь нельзя знать заранее, какая крошечная
деревушка у тебя на пути может оказаться твоим Аустерлицем и твоим Ватерлоо.
Сугубо личное замечание
Я постарался здесь как можно лучше обрисовать реформистское и
консервативное движение и сделать это объективно и неискаженно. Но моя
картина должна быть, наверно, в сознании читателя откорректирована фактом,
ему достаточно ясным: мои личные симпатии принадлежат основному
традиционному течению, и неортодоксальные движения я рассматриваю более или
менее со стороны. Отдельные люди, принадлежащие к этим движениям, внесли
неоценимый вклад в изучение иудаизма, предприняли героические усилия в
спасении евреев, способствовали процветанию еврейства -- и в Америке и в
Израиле. Как же могут ошибаться люди, на счету у которых -- такие заслуги?
Дело не в том, что консерваторам и реформистам недостает ума и таланта -- и,
разумеется, не в том, что я осенен какой-то высшей мудростью, в которой им
отказано; дело в мощных общественных силах, которые создали неортодоксальные
движения. В истории любого народа случалось, что люди величайшего ума и
неиссякаемой энергии, слава и гордость своих стран и всего мира, оказывались
неправы в вопросах, имеющих непреходящее значение. Возможно, именно
ортодоксы, а не их противники, шагают не в ногу со временем. История
рассудит. Моя задача заключалась не в том, чтобы раскритиковать какое-либо
сообщество евреев, а в том, чтобы разъяснить читателю, что представляют
собою эти сообщества, -- рассказать так, как я это понимаю.
Коль скоро дело касается филантропических мероприятий и деятельности по
спасению людей, все американское еврейство работает сообща, невзирая на
религиозные разногласия. Идет ли речь о том, чтобы помогать Израилю, или о
том, чтобы строить больницы, или о том, чтобы осуществлять другие проекты в
общине, -- ортодоксы, консерваторы, реформисты засучивают рукава и
принимаются за работу. Выдающиеся руководители часто выходят из рядов
консерваторов или реформистов, или же из рядов весьма многочисленных людей,
которые не молятся Б-гу. Крупные организации -- такие, как известные своей
энергией и своими достижениями "Бней-Брит" или "Гадасса", -- вовсе не
связаны с тем или другим религиозным направлением. Весьма показателен один
второстепенный, но характерный момент, который подспудно указывает на
взаимоуважение разных групп еврейской общины: даже тогда, когда в совместной
работе над каким-нибудь проектом неверующих евреев больше, чем верующих, на
их общих обедах и банкетах обычно бывает кашерная пища (хотя иногда это
требует изрядных дополнительных расходов). Инстинкт, который подсказывает
неверующим евреям вести себя таким образом, заслуживает самой высокой
похвалы; однако никто не занимается пространными рассуждениями на эту тему.
Если бы иудаизм ограничивался благотворительной деятельностью, охраной
здоровья, мероприятиями по спасению людей или работой по социальному
вспомоществованию, все -- или большинство -- евреев были бы ортодоксами.
Однако такие виды деятельности -- это еще не вся Тора (хотя и большая часть
ее). Ультраблагочестивые ортодоксы, видя, что представляет собою
американское еврейство, зачастую впадают в отчаяние. Я же, со своей стороны,
горжусь тем, что я -- часть этого еврейства, перед которым, по-моему,
открыто великое будущее.
Ассимиляция
Однажды, когда мне было семнадцать лет, один из евреев нашей общины
сказал мне:
Самое лучшее, что мы можем сделать, -- это вступить в смешанные браки и
исчезнуть как народ.
Это был первый случай, когда мне пришлось услышать лозунг
ассимиляторов, провозглашаемый четко и ясно. Я оторопел, я застыл, словно
окаменелый. Я взглянул на своего собеседника, пытаясь понять, серьезно он
говорит или шутит. Он говорил серьезно. Ассимилятор всегда очень серьезен,
хотя часто эти люди весьма туманно представляют себе состояние собственных
мыслей.
Ассимиляторство -- это наиболее многочисленное неортодоксальное
движение в еврействе, и существует оно издавна: по сути дела, это самое
древнее неортодоксальное движение. Внешне оно не кажется движением, ибо по
самой природе своей оно не имеет ни организации, ни лидеров, ни храмов, ни
школ, ни теоретических трудов, ни оформленной доктрины. Однако в те
исторические периоды, когда еврейство пользуется свободой, как, например, в
наше время, ассимиляторскими настроениями бывало и бывает охвачено до
половины еврейства, а иной раз и больше половины.
Те, кто называют ассимиляторов перевертышами, малодушными слабаками,
выкрестами, предателями, вероотступниками и другими браннымикличками, -- это
люди, неспособные мыслить и заменяющие руганью свое нежелание мыслить. На
самом же деле удивительно скорее не то, что среди евреев есть ассимиляторы,
а то, что еврейство не пошло целиком по пути ассимиляторства, дабы в
какой-то из периодов относительной свободы и терпимости слиться с окружающим
обществом и испариться. Как! Нам дают возможность сбросить с себя бремя
остракизма и раствориться среди миллиардов других людей: гак неужели же мы с
радостью не ухватимся за такую возможность? Ну какой прок -- если вспомнить
всю долгую и печальную историю евреев, -- какой прок в том, чтобы упрямо
отстаивать свою еврейскую сущность?
При всем этом ассимилятор редко излагает свое кредо хладнокровно, как
сделал мой собеседник. И обычно он вовсе не составляет плана действий,
ведущих к ассимиляции евреев. Он просто не мешает ассимиляции, позволяет ей
произойти. Для этого он всего лишь перестает каким бы то ни было образом
подчеркивать свое еврейство. Проходит три или четыре поколения -- и семья
перестает причислять себя к евреям: разве что кровожадные безумцы вроде
гитлеровцев начинают раскапывать родословные в поисках нечистокровных
бабушек и дедушек. Для того чтобы в свободном обществе оставаться евреем,
требуется прилагать значительные усилия. Если такие усилия не прилагаются,
еврейство тает и исчезает. Ассимиляторы, которые пытаются активно ускорить
это исчезновение -- тем, например, что они меняют свои имена и фамилии и
отрицают свое еврейское происхождение, -- это скорее исключение, чем
правило.
Ассимиляция, подобно отморожению, начинается с периферийных участков.
Общины, находящиеся в отдалении от крупных еврейских центров, почти всегда
быстро отпадают от еврейства.
Первыми склонны ассимилироваться крайние общественные группы: самые
бедные и самые богатые, высокообразованные и неграмотные, наиболее одаренные
и безнадежно тупые. Невежество и неразумие способствуют упадку веры.
Повинуясь чувству стадности, темные и серые люди отрываются от своего
народа, перестают соблюдать обычаи и обряды и забывают о своем еврействе.
Нищета и вечная погоня за хлебом насущным вытесняет из сознания человека
мысли о духовных и национальных ценностях, и его принадлежность к еврейскому
народу стирается. На другом же общественном полюсе богачи и интеллектуалы
быстро входят в нееврейское общество. Они обнаруживают, что иудаизм
становится для них препятствием на этом пути, и тогда они отказываются от
иудаизма. Именно в средних слоях населения дольше всего сохраняется
приверженность к национальным еврейским движениям -- будь то сионизм,
ортодоксальный иудаизм или неортодоксальные религиозные течения и секты.
Однако, в конце концов, и этих людей тоже захватывает ассимиляторство.
Когда профессора и губернаторы, кинозвезды и миллионеры, писатели и юристы
открыто отказываются от своих связей с еврейством и от своих древних обычаев
(сейчас это происходит в Америке, а в разные эпохи происходило в Германии,
Испании, Марокко, Риме и Вавилоне), то даже странно, что находятся еще хоть
какие-то люди, которые сохраняют привязанность к еврейским национальным
ценностям. Однако много ли, мало ли, но сколько-то таких людей остается, и
после трудной борьбы еврейство со временем всегда обновляется -- с тем,
чтобы в следующий период свободы и терпимости произвести на свет новую волну
красноречивых ассимиляторов. Слышны даже голоса, утверждающие, что в этом-то
и есть истинная миссия евреев, секрет мессианского символа:
евреи должны давать миру таких людей, как Святой Павел, Спиноза, Фрейд,
Дизраэли. Заманчивая теория, не правда ли? Но у нее есть одно слабое место:
ведь если бы ассимиляция действительно повсеместно победила в истории, то
исчезла бы та питательная среда, которая производит подобных знаменитостей,
и мир их больше не увидел бы.
Потеря еврейством таких светлых умов при каждой волне ассимиляции --
явление неизбежное. Первыми распознавая растущий конфликт между старым и
новым, эти люди раньше других приходят к выводу, что иудаизм устарел. Суть
своего существования они видят в том, чтобы при новых порядках стать
хозяевами жизни, получить признание своим способностям. Они создают климат,
в котором ассимиляция становится сперва наиумнейшим, а затем и самым обычным
образом действий. Простой человек слепо следует за ними, отнюдь не получая
при этом таких же жизненных благ и вознаграждений, -- следует просто потому,
что при ослаблении общины всегда легче быть неевреем, чем евреем.
Любопытно отметить, что когда интеллектуальная элита отказывается от
своего еврейства, с их стороны это вовсе не рассчитанный, тщательно
продуманный акт. Некоторые из них уже рождаются в ассимилированных семьях и
потому не имеют даже возможности познакомиться с иудаизмом. Если дома они и
получают какое-то традиционное еврейское образование, оно быстро теряет для
них свою значимость и уступает место интересу к какой-то другой сфере
деятельности, в зависимости от личного призвания и таланта. В пятнадцать лет
перед ними открывается широкий мир, и у них возникает такое умонастроение,
которое навек отвращает их от сколько-нибудь серьезного изучения духовного
наследия своего народа. Чрезвычайно редко среди людей, отпавших от
еврейства, встречаются такие чудаки, каким был, например, Генрих Гейне,
который с запозданием усомнился в правильности идеи ассимиляции, снова во
всеуслышание признал себя евреем и отменил свой прежний вердикт. Да и такой
редкий чудак обычно приходит к подобному решению лишь на склоне лет, когда и
ему и его последователям уже слишком поздно возвращаться на круги своя.
Говорит ассимилятор
-- Все, что вы здесь говорите, совершенно справедливо и в целом хорошо
изложено. У меня вызывает уважение ваше глубокое знакомство с иудаизмом и
ваша приверженность ему. В некотором смысле, я вам даже завидую -- не вашей
жизни, а вашим познаниям в иудейском Законе и вашему религиозному ощущению,
хотя и сам Закон и религиозное ощущение кажутся мне чем-то очень странным.
Но для меня лично вопрос решен, и возврата назад нет. Как вы знаете, я
никогда не отрицал своего еврейского происхождения, и я горжусь своими
предками -- по вашим словам, весьма древними и заслуживающими всяческого
почтения. Но должен с грустью признать, слова "миссия евреев" для меня
ничего не значат. Для меня это -- лишь любопытный факт истории развития
человеческой мысли, не более.
-- Я прекрасно осознаю, что мои дети, возможно, перестанут считать себя
евреями, а уж внуки-то мои -- наверняка. Рискуя вас обидеть, я должен
сказать, что, по-моему, это -- к их благу. Все мои способности, какими бы
они ни были, не оградили меня от "пращей и стрел яростной судьбы", которые
поражают в той или иной степени всех евреев. И, по-моему, стараться этого
избежать -- более чем разумно. Опять же, могу сказать: ко всем вам, блюдущим
свое еврейство, я отношусь с уважением и изумленным восхищением. Возможно,
ваше поведение вполне оправдано в глазах Б-га, в которого вы верите, а я --
нет. Но мне, простите, все это кажется донкихотством:
с безумной и печально-смешной энергией вы цепляетесь за устарелый
кодекс чести и обряжаетесь в заржавевшие доспехи, оставшиеся от умершего
века. Если вы окажетесь правы и если действительно существует загробный мир,
в котором мы встретимся и снова обменяемся нашими наблюдениями, то вы будете
там надо мной смеяться -- при условии, что души там вообще могут смеяться.
Но я не думаю, что мне суждено когда-нибудь услышать, как вы надо мной
смеетесь, ибо не могу же я изменить своих взглядов, которые мне
представляются ясными и неизбежными, точно небо над головой.
-- Вы хотите, чтобы я глубже изучил свое "духовное наследие"? Но не
хотите ли вы также, чтобы я, кроме того, глубоко изучил магометанство,
буддизм, католицизм, зороастризм? Но для этого же не хватит целой жизни!
Иудаизм значит для меня столько же, сколько все эти философии. Для меня это
всего лишь экспонаты в музее истории религий. У меня есть общее
представление об иудаизме: Авраам, Моисей, единый Б-г, Исход, Тора, запрет
на свинину и так далее. Нет, я не изучал Талмуда. Но я -- человек,
получивший современное образование. Если западный мир пренебрег
специализированными учеными трудами еврейства и чтит только Библию, мне это
кажется разумным. Может ли Рамбам сказать мне что-нибудь такое, чего не
сказали Кант, Ницше или Уайтхед(Альфред Норт Уайтхед (1861-1947) - крупный
английский математик и философ-метафизик, первым применивший математические
методы к философии, создатель стройной метафизической теории и автор ряда
основополагающих философских трудов ("Наука и современный мир", "Процесс и
действительность" и др.). (Примечание переводчика.)) ? Если да, то почему
никто в западном мире не "открыл" заново Рамбама? По-моему, он -- что-то
вроде еврейского Фомы Аквинского. А Фома Аквинский для меня -- это преданье
старины глубокой. От меня требуется, чтобы я знал все лучшее в новейших
течениях современной мысли, -- и, по-моему, я в целом это знаю. Не пойду же
я в иешиву, чтобы там сидеть и зубрить среди мальчишек. Я -- мужчина, мне
надо работать, и я не ощущаю в своем умственном или культурном развитии
каких-то интеллектуальных провалов, которые требовали бы, чтобы я таким
решительным и мелодраматическим способом стал наверстывать упущенное.
Разумеется, для того чтобы изложить взгляды ассимиляторов, я специально
избрал человека мыслящего и культурного. Я подтасовал бы карты, если бы
выбрал для выражения таких взглядов того недалекого парня, который живет в
пригороде Нью-Йорка в особняке, подделанном под стиль "тюдор", и который
однажды, слегка картавя, сказал своему гостю -- работнику фонда
"Объединенный еврейский призыв":
-- Кто вам сказал, что я еврей? Пожалуйста, уходите отсюда и больше мне
не досаждайте!
Или я мог бы выбрать ту девушку, которая пыталась опротестовать в суде
завещание своего деда: согласно его последней воле, любой из его внуков,
пожелавший вступить в брак с неевреем, терял право на свою долю дедушкиного
наследства. Родители девушки не дали ей никакого еврейского воспитания. Она
хотела заполучить своего жениха-нееврея и в то же время хотела заполучить
акции и ценные бумаги своего деда, но отнюдь не его курьезную веру. Кажется,
она выиграла процесс.
Все эти люди -- как мои красноречивый собеседник или же другие, чьи
действия не менее красноречивы, -- все они потеряны для иудаизма, и делу
конец; они отпали от иудаизма, пойдя по той дороге, которая привела к
исчезновению куда большего числа евреев, чем даже гитлеровский террор.
Конечно, как человеческие существа они остались живы и здоровы. Но для
сражающейся армии практически все равно, убиты ли ее солдаты или же они
дезертировали куда-нибудь в горы и там поспешно посбрасывали с себя мундиры.
Наша вера учит, что Б-г может воскресить иудаизм в еврее в его смертный
час. Может быть, так и бывает, но обычно об ассимиляторах можно сказать, что
еврейство погибло в них навсегда. Так случалось в истории со многими
народами. Недостаток воспитания, недостаток воли, перемены в окружающей
среде, преследования, возникновение новых интересов, интеллектуальное
отчуждение -- все это вполне может убить национальное самосознание.
Оправдывая себя, ассимиляторы почти всегда приводят последний довод --
интеллектуальное отчуждение. Но чаще всего это --лишь слова, которые
приходят на ум в последнюю очередь, а словам ведь предшествуют действия.
Исключительно редко происходит то, что произошло со Спинозой -- человеком,
глубоко проникшим в иудаизм, но отвергнутым своими единоверцами.
Большинство людей отпадает от еврейства потому, что у них никогда не
было возможности толком узнать, что такое еврейство. Талмуд называет этих --
весьма многочисленных -- людей "детьми, воспитанными в рабстве", таким
образом снимая с них вину за отступничество. Среди этих "детей" в эпоху
Талмуда были некоторые из самых преуспевающих людей Римской империи.
Колеблющиеся
Есть много евреев еще одного типа -- их не меньше, чем ассимиляторов.
Национальное сознание в них тоже ослаблено, но оно -- живет. Они нередко
говорят и действуют точно так же, как ассимиляторы. Обычно они не
принадлежат ни к какому религиозному направлению и не соблюдают никаких
обрядов. Во время застольных бесед они могут весьма красноречиво доказывать
вред религии и нападать на сверхъестественного Б-га Моисеева. В то же время
они не могут спокойно смириться с тем, что их собственная еврейская сущность
хиреет. Мысль о том, что их дети могут полностью отпасть от еврейства, не
дает им спать по ночам, хотя они сами не могут толком сказать, почему. Они
почти стыдятся дремлющих в них еврейских инстинктов. Они -- не ассимиляторы.
Они -- настоящие евреи, выбитые из колеи катаклизмами последних двух
столетий. То, что в них сохраняется еврейская сущность и ощущение своей
принадлежности к еврейству, это чудо. Эти люди не в меньшей степени, чем
самые благочестивые ортодоксы, свидетельствуют своим примером о
необыкновенной жизнеспособности духа Авраамова племени.
Нынешняя кульминация
Как я уже говорил, Израиль -- страна не религиозная в общепринятом
смысле этого слова. Однако появление Израиля стало кульминацией развития
еврейской религии. Если позволить себе дерзость думать да гадать о путях
Г-сподних, то можно сказать, что еврейское просвещение -- со всеми его
страстями, спорами и бедами -- нужно было только для того, чтобы возник
Израиль.
Ибо именно просвещение создало Израиль -- свидетельство нового
торжества еврейского духа, олицетворение мечты шестидесяти поколений, страну
евреев, год от года растущую и усиливающуюся и завоевывающую уважение мира.
Еще сто лет тому назад создание еврейского государства казалось древней и
несбыточной мечтой евреев из гетто, столь же далекой от осуществления, сколь
надежда воочию увидеть Мессию. Сегодня -- окруженное грозными врагами,
отягощенное неимоверным ростом своего населения (За несколько лет,
последовавших за созданием Государства Израиль в 1948 году, население страны
выросло вдвое (прежде всего за счет массовой иммиграции) (Примечание
переводчика.)) -- еврейское государство живет. Молодая армия молодой страны
уничтожила в умах людей прежний стереотипный образ еврея -- жалкого,
униженного скитальца, который обречен вечно терпеть оскорбления и погромы и
никогда не сумеет дать сдачи. За первые десять лет своего существования
Израиль совершил деяния, которые не изгладятся из памяти людей.
После того как в 70 году новой эры Тит разрушил Иерусалим, все евреи --
отцы, их дети, их внуки и так далее -- всегда думали о Сионе так, как
путешественник думает о покинутом доме. Бурные столетия не погасили
донкихотову мечту рассеянного по миру небольшого народа -- мечту о том, что
когда-нибудь евреи вернутся на землю, дарованную им Б-гом. "На будущий год
-- в Иерусалиме!" -- этот девиз сплачивал расчлененный народ единой для всех
надеждой. Помню, когда в детстве я слышал, как эти слова провозглашались на
пасхальных праздниках, я всегда про себя удивлялся, что взрослые предаются
такому пустому, безосновательному фантазерству. И тем не менее я дожил до
того дня, когда на древней земле евреев появилось еврейское государство.
Теперь, когда это чудо уже свершилось, мы даже и чудом-то его не
называем: существование Израиля -- для нас самая что ни на есть обыденная
вещь, особенно если не очень в это вдумываться. Мы можем дотошно перечислить
все исторические вехи, приведшие к созданию Израиля. Но для меня -- и, я
думаю, для большинства мыслящих людей -- создание Израиля явилось одним из
поразительнейших событий последних
столетий. Решение Организации Объединенных Наций о провозглашении
государства Израиль было, на мой взгляд, более чем правильным решением --
возможно, первым великим актом международного права, слабым розоватым
свечением занимающегося рассвета всемирной справедливости.
Трагическая враждебность арабских государств к Израилю выходит за
пределы моей нынешней темы. Арабским государствам насущно необходим в своем
районе промышленный центр -- такой, как Израиль, -- а Израилю необходимо
арабское сырье и торговля с арабским миром. Время сгладит противоречия между
ними. Но, боюсь, до этого не доживет нынешнее поколение людей, из которых
формируются грозные армии, стоящие на границах.
Как возник Израиль
Израиль невозможно понять, если не знать по крайней мере основных
обстоятельств, приведших к его созданию.
Это стало возможным лишь после перемен, происшедших в мире в 19-ом
веке. Уравнение евреев в правах, приобщение их к европейскому образованию и
европейской культуре, появление среди евреев значительного среднего класса,
а затем и рабочего класса -- все это придало новых сил еврейским массам.
Типографии, поезда, телеграф, дороги начали лучше связывать между собою
разбросанные по Европе обособленные еврейские общины. Ненависть к евреям --
бубонная чума того времени (которой предстояло в 20-ом веке убивать и евреев
и христиан не хуже средневековой "черной смерти") -- породила кризис,
требовавший безотлагательных действий. В конце концов с появлением новой
могучей техники можно было перевезти с места на место целый народ уже без
раскольниками. Отдельные люди, конечно, все время продолжали отпадать от
ортодоксии. Отпадение это шло каскадом: от ортодоксов -- к консерваторам, а
от консерваторов -- к реформистам. Но от этого ни консервативное, ни
реформистское движение не разбухли, как, на первый взгляд, они должны были
разбухнуть, ибо бунт против ортодоксии нередко переходил в безразличие, а
безразличие -- в ассимиляцию и потерю еврейской сущности. И, как ни странно,
река ортодоксального иудаизма тоже не обмелела. Новую силу ему придали
беженцы из гитлеровской Германии -- и с тех пор оно ширится ничуть не хуже
других течений. Сколько можно сейчас судить, все три основных направления
иудаизма -- во всяком случае в Соединенных Штатах -- будут сохраняться еще
долгое время.
Отколовшиеся движения едва ли могут хотеть исчезновения ортодоксального
иудаизма. Их существование более или менее зависит от основной массы
последователей Моисеева Закона, которые переписывают священные свитки,
изучают классиков иудаизма, соблюдают догматы веры в доведенных до
крайностей формах и создают источник сил и обновления для менее
требовательных течений. Великая слабость консервативного и реформистского
иудаизма (по крайней мере мне так кажется) заключается в том, что они
начинают клониться к упадку, если в них постоянно не вливается животворная
новая кровь ортодоксального иудаизма.
В наши дни очень часто можно услышать, что оба эти движения были
амортизаторами ударов, нанесенных иудаизму европейским просвещением, и что
они сохранили для нашей древней веры многих евреев, которые в противном
случае навсегда отпали бы от нее. Если, как верят ортодоксальные евреи,
Моисеев закон -- это решающая внутренняя сила, они должны незлобиво и
терпимо относиться к раскольникам, особенно к наиболее мыслящим из них. Но
это значило бы требовать от человеческой природы слишком многого. Когда в
районе, где несколько десятков лет безраздельно властвовала синагога,
открывается неортодоксальный храм, который привлекает к себе мужей и жен,
желающих сидеть во время службы рядом друг с другом, -- тогда, как правило,
ортодоксы относятся к этому нововведению отнюдь не с философским
спокойствием.
То, что в неортодоксальных храмах мужчины и женщины могут сидеть бок о
бок, было очень выгодно для реформаторства. До сих пор это был их козырный
туз в игре против ортодоксов, ибо такой порядок куда больше соответствует
обычаям, принятым у подавляющего большинства американцев. Но для ортодоксов
именно эта особенность синагогальной традиции стала самым громким боевым
кличем. "Ладно, -- говорят они,
коль скоро здесь вы нас атакуете, так будем играть на вашем поле".
Отделение мужчин от женщин во время б-гослужения стало теперь отличительным
признаком ортодоксального молитвенного собрания. Может показаться, что это
слишком уж мелкий вопрос для того, чтобы по нему так кардинально разделилось
столь древнее и богатое идеями религиозное сообщество, как еврейское.
Однако, идя на войну, никогда ведь нельзя знать заранее, какая крошечная
деревушка у тебя на пути может оказаться твоим Аустерлицем и твоим Ватерлоо.
Сугубо личное замечание
Я постарался здесь как можно лучше обрисовать реформистское и
консервативное движение и сделать это объективно и неискаженно. Но моя
картина должна быть, наверно, в сознании читателя откорректирована фактом,
ему достаточно ясным: мои личные симпатии принадлежат основному
традиционному течению, и неортодоксальные движения я рассматриваю более или
менее со стороны. Отдельные люди, принадлежащие к этим движениям, внесли
неоценимый вклад в изучение иудаизма, предприняли героические усилия в
спасении евреев, способствовали процветанию еврейства -- и в Америке и в
Израиле. Как же могут ошибаться люди, на счету у которых -- такие заслуги?
Дело не в том, что консерваторам и реформистам недостает ума и таланта -- и,
разумеется, не в том, что я осенен какой-то высшей мудростью, в которой им
отказано; дело в мощных общественных силах, которые создали неортодоксальные
движения. В истории любого народа случалось, что люди величайшего ума и
неиссякаемой энергии, слава и гордость своих стран и всего мира, оказывались
неправы в вопросах, имеющих непреходящее значение. Возможно, именно
ортодоксы, а не их противники, шагают не в ногу со временем. История
рассудит. Моя задача заключалась не в том, чтобы раскритиковать какое-либо
сообщество евреев, а в том, чтобы разъяснить читателю, что представляют
собою эти сообщества, -- рассказать так, как я это понимаю.
Коль скоро дело касается филантропических мероприятий и деятельности по
спасению людей, все американское еврейство работает сообща, невзирая на
религиозные разногласия. Идет ли речь о том, чтобы помогать Израилю, или о
том, чтобы строить больницы, или о том, чтобы осуществлять другие проекты в
общине, -- ортодоксы, консерваторы, реформисты засучивают рукава и
принимаются за работу. Выдающиеся руководители часто выходят из рядов
консерваторов или реформистов, или же из рядов весьма многочисленных людей,
которые не молятся Б-гу. Крупные организации -- такие, как известные своей
энергией и своими достижениями "Бней-Брит" или "Гадасса", -- вовсе не
связаны с тем или другим религиозным направлением. Весьма показателен один
второстепенный, но характерный момент, который подспудно указывает на
взаимоуважение разных групп еврейской общины: даже тогда, когда в совместной
работе над каким-нибудь проектом неверующих евреев больше, чем верующих, на
их общих обедах и банкетах обычно бывает кашерная пища (хотя иногда это
требует изрядных дополнительных расходов). Инстинкт, который подсказывает
неверующим евреям вести себя таким образом, заслуживает самой высокой
похвалы; однако никто не занимается пространными рассуждениями на эту тему.
Если бы иудаизм ограничивался благотворительной деятельностью, охраной
здоровья, мероприятиями по спасению людей или работой по социальному
вспомоществованию, все -- или большинство -- евреев были бы ортодоксами.
Однако такие виды деятельности -- это еще не вся Тора (хотя и большая часть
ее). Ультраблагочестивые ортодоксы, видя, что представляет собою
американское еврейство, зачастую впадают в отчаяние. Я же, со своей стороны,
горжусь тем, что я -- часть этого еврейства, перед которым, по-моему,
открыто великое будущее.
Ассимиляция
Однажды, когда мне было семнадцать лет, один из евреев нашей общины
сказал мне:
Самое лучшее, что мы можем сделать, -- это вступить в смешанные браки и
исчезнуть как народ.
Это был первый случай, когда мне пришлось услышать лозунг
ассимиляторов, провозглашаемый четко и ясно. Я оторопел, я застыл, словно
окаменелый. Я взглянул на своего собеседника, пытаясь понять, серьезно он
говорит или шутит. Он говорил серьезно. Ассимилятор всегда очень серьезен,
хотя часто эти люди весьма туманно представляют себе состояние собственных
мыслей.
Ассимиляторство -- это наиболее многочисленное неортодоксальное
движение в еврействе, и существует оно издавна: по сути дела, это самое
древнее неортодоксальное движение. Внешне оно не кажется движением, ибо по
самой природе своей оно не имеет ни организации, ни лидеров, ни храмов, ни
школ, ни теоретических трудов, ни оформленной доктрины. Однако в те
исторические периоды, когда еврейство пользуется свободой, как, например, в
наше время, ассимиляторскими настроениями бывало и бывает охвачено до
половины еврейства, а иной раз и больше половины.
Те, кто называют ассимиляторов перевертышами, малодушными слабаками,
выкрестами, предателями, вероотступниками и другими браннымикличками, -- это
люди, неспособные мыслить и заменяющие руганью свое нежелание мыслить. На
самом же деле удивительно скорее не то, что среди евреев есть ассимиляторы,
а то, что еврейство не пошло целиком по пути ассимиляторства, дабы в
какой-то из периодов относительной свободы и терпимости слиться с окружающим
обществом и испариться. Как! Нам дают возможность сбросить с себя бремя
остракизма и раствориться среди миллиардов других людей: гак неужели же мы с
радостью не ухватимся за такую возможность? Ну какой прок -- если вспомнить
всю долгую и печальную историю евреев, -- какой прок в том, чтобы упрямо
отстаивать свою еврейскую сущность?
При всем этом ассимилятор редко излагает свое кредо хладнокровно, как
сделал мой собеседник. И обычно он вовсе не составляет плана действий,
ведущих к ассимиляции евреев. Он просто не мешает ассимиляции, позволяет ей
произойти. Для этого он всего лишь перестает каким бы то ни было образом
подчеркивать свое еврейство. Проходит три или четыре поколения -- и семья
перестает причислять себя к евреям: разве что кровожадные безумцы вроде
гитлеровцев начинают раскапывать родословные в поисках нечистокровных
бабушек и дедушек. Для того чтобы в свободном обществе оставаться евреем,
требуется прилагать значительные усилия. Если такие усилия не прилагаются,
еврейство тает и исчезает. Ассимиляторы, которые пытаются активно ускорить
это исчезновение -- тем, например, что они меняют свои имена и фамилии и
отрицают свое еврейское происхождение, -- это скорее исключение, чем
правило.
Ассимиляция, подобно отморожению, начинается с периферийных участков.
Общины, находящиеся в отдалении от крупных еврейских центров, почти всегда
быстро отпадают от еврейства.
Первыми склонны ассимилироваться крайние общественные группы: самые
бедные и самые богатые, высокообразованные и неграмотные, наиболее одаренные
и безнадежно тупые. Невежество и неразумие способствуют упадку веры.
Повинуясь чувству стадности, темные и серые люди отрываются от своего
народа, перестают соблюдать обычаи и обряды и забывают о своем еврействе.
Нищета и вечная погоня за хлебом насущным вытесняет из сознания человека
мысли о духовных и национальных ценностях, и его принадлежность к еврейскому
народу стирается. На другом же общественном полюсе богачи и интеллектуалы
быстро входят в нееврейское общество. Они обнаруживают, что иудаизм
становится для них препятствием на этом пути, и тогда они отказываются от
иудаизма. Именно в средних слоях населения дольше всего сохраняется
приверженность к национальным еврейским движениям -- будь то сионизм,
ортодоксальный иудаизм или неортодоксальные религиозные течения и секты.
Однако, в конце концов, и этих людей тоже захватывает ассимиляторство.
Когда профессора и губернаторы, кинозвезды и миллионеры, писатели и юристы
открыто отказываются от своих связей с еврейством и от своих древних обычаев
(сейчас это происходит в Америке, а в разные эпохи происходило в Германии,
Испании, Марокко, Риме и Вавилоне), то даже странно, что находятся еще хоть
какие-то люди, которые сохраняют привязанность к еврейским национальным
ценностям. Однако много ли, мало ли, но сколько-то таких людей остается, и
после трудной борьбы еврейство со временем всегда обновляется -- с тем,
чтобы в следующий период свободы и терпимости произвести на свет новую волну
красноречивых ассимиляторов. Слышны даже голоса, утверждающие, что в этом-то
и есть истинная миссия евреев, секрет мессианского символа:
евреи должны давать миру таких людей, как Святой Павел, Спиноза, Фрейд,
Дизраэли. Заманчивая теория, не правда ли? Но у нее есть одно слабое место:
ведь если бы ассимиляция действительно повсеместно победила в истории, то
исчезла бы та питательная среда, которая производит подобных знаменитостей,
и мир их больше не увидел бы.
Потеря еврейством таких светлых умов при каждой волне ассимиляции --
явление неизбежное. Первыми распознавая растущий конфликт между старым и
новым, эти люди раньше других приходят к выводу, что иудаизм устарел. Суть
своего существования они видят в том, чтобы при новых порядках стать
хозяевами жизни, получить признание своим способностям. Они создают климат,
в котором ассимиляция становится сперва наиумнейшим, а затем и самым обычным
образом действий. Простой человек слепо следует за ними, отнюдь не получая
при этом таких же жизненных благ и вознаграждений, -- следует просто потому,
что при ослаблении общины всегда легче быть неевреем, чем евреем.
Любопытно отметить, что когда интеллектуальная элита отказывается от
своего еврейства, с их стороны это вовсе не рассчитанный, тщательно
продуманный акт. Некоторые из них уже рождаются в ассимилированных семьях и
потому не имеют даже возможности познакомиться с иудаизмом. Если дома они и
получают какое-то традиционное еврейское образование, оно быстро теряет для
них свою значимость и уступает место интересу к какой-то другой сфере
деятельности, в зависимости от личного призвания и таланта. В пятнадцать лет
перед ними открывается широкий мир, и у них возникает такое умонастроение,
которое навек отвращает их от сколько-нибудь серьезного изучения духовного
наследия своего народа. Чрезвычайно редко среди людей, отпавших от
еврейства, встречаются такие чудаки, каким был, например, Генрих Гейне,
который с запозданием усомнился в правильности идеи ассимиляции, снова во
всеуслышание признал себя евреем и отменил свой прежний вердикт. Да и такой
редкий чудак обычно приходит к подобному решению лишь на склоне лет, когда и
ему и его последователям уже слишком поздно возвращаться на круги своя.
Говорит ассимилятор
-- Все, что вы здесь говорите, совершенно справедливо и в целом хорошо
изложено. У меня вызывает уважение ваше глубокое знакомство с иудаизмом и
ваша приверженность ему. В некотором смысле, я вам даже завидую -- не вашей
жизни, а вашим познаниям в иудейском Законе и вашему религиозному ощущению,
хотя и сам Закон и религиозное ощущение кажутся мне чем-то очень странным.
Но для меня лично вопрос решен, и возврата назад нет. Как вы знаете, я
никогда не отрицал своего еврейского происхождения, и я горжусь своими
предками -- по вашим словам, весьма древними и заслуживающими всяческого
почтения. Но должен с грустью признать, слова "миссия евреев" для меня
ничего не значат. Для меня это -- лишь любопытный факт истории развития
человеческой мысли, не более.
-- Я прекрасно осознаю, что мои дети, возможно, перестанут считать себя
евреями, а уж внуки-то мои -- наверняка. Рискуя вас обидеть, я должен
сказать, что, по-моему, это -- к их благу. Все мои способности, какими бы
они ни были, не оградили меня от "пращей и стрел яростной судьбы", которые
поражают в той или иной степени всех евреев. И, по-моему, стараться этого
избежать -- более чем разумно. Опять же, могу сказать: ко всем вам, блюдущим
свое еврейство, я отношусь с уважением и изумленным восхищением. Возможно,
ваше поведение вполне оправдано в глазах Б-га, в которого вы верите, а я --
нет. Но мне, простите, все это кажется донкихотством:
с безумной и печально-смешной энергией вы цепляетесь за устарелый
кодекс чести и обряжаетесь в заржавевшие доспехи, оставшиеся от умершего
века. Если вы окажетесь правы и если действительно существует загробный мир,
в котором мы встретимся и снова обменяемся нашими наблюдениями, то вы будете
там надо мной смеяться -- при условии, что души там вообще могут смеяться.
Но я не думаю, что мне суждено когда-нибудь услышать, как вы надо мной
смеетесь, ибо не могу же я изменить своих взглядов, которые мне
представляются ясными и неизбежными, точно небо над головой.
-- Вы хотите, чтобы я глубже изучил свое "духовное наследие"? Но не
хотите ли вы также, чтобы я, кроме того, глубоко изучил магометанство,
буддизм, католицизм, зороастризм? Но для этого же не хватит целой жизни!
Иудаизм значит для меня столько же, сколько все эти философии. Для меня это
всего лишь экспонаты в музее истории религий. У меня есть общее
представление об иудаизме: Авраам, Моисей, единый Б-г, Исход, Тора, запрет
на свинину и так далее. Нет, я не изучал Талмуда. Но я -- человек,
получивший современное образование. Если западный мир пренебрег
специализированными учеными трудами еврейства и чтит только Библию, мне это
кажется разумным. Может ли Рамбам сказать мне что-нибудь такое, чего не
сказали Кант, Ницше или Уайтхед(Альфред Норт Уайтхед (1861-1947) - крупный
английский математик и философ-метафизик, первым применивший математические
методы к философии, создатель стройной метафизической теории и автор ряда
основополагающих философских трудов ("Наука и современный мир", "Процесс и
действительность" и др.). (Примечание переводчика.)) ? Если да, то почему
никто в западном мире не "открыл" заново Рамбама? По-моему, он -- что-то
вроде еврейского Фомы Аквинского. А Фома Аквинский для меня -- это преданье
старины глубокой. От меня требуется, чтобы я знал все лучшее в новейших
течениях современной мысли, -- и, по-моему, я в целом это знаю. Не пойду же
я в иешиву, чтобы там сидеть и зубрить среди мальчишек. Я -- мужчина, мне
надо работать, и я не ощущаю в своем умственном или культурном развитии
каких-то интеллектуальных провалов, которые требовали бы, чтобы я таким
решительным и мелодраматическим способом стал наверстывать упущенное.
Разумеется, для того чтобы изложить взгляды ассимиляторов, я специально
избрал человека мыслящего и культурного. Я подтасовал бы карты, если бы
выбрал для выражения таких взглядов того недалекого парня, который живет в
пригороде Нью-Йорка в особняке, подделанном под стиль "тюдор", и который
однажды, слегка картавя, сказал своему гостю -- работнику фонда
"Объединенный еврейский призыв":
-- Кто вам сказал, что я еврей? Пожалуйста, уходите отсюда и больше мне
не досаждайте!
Или я мог бы выбрать ту девушку, которая пыталась опротестовать в суде
завещание своего деда: согласно его последней воле, любой из его внуков,
пожелавший вступить в брак с неевреем, терял право на свою долю дедушкиного
наследства. Родители девушки не дали ей никакого еврейского воспитания. Она
хотела заполучить своего жениха-нееврея и в то же время хотела заполучить
акции и ценные бумаги своего деда, но отнюдь не его курьезную веру. Кажется,
она выиграла процесс.
Все эти люди -- как мои красноречивый собеседник или же другие, чьи
действия не менее красноречивы, -- все они потеряны для иудаизма, и делу
конец; они отпали от иудаизма, пойдя по той дороге, которая привела к
исчезновению куда большего числа евреев, чем даже гитлеровский террор.
Конечно, как человеческие существа они остались живы и здоровы. Но для
сражающейся армии практически все равно, убиты ли ее солдаты или же они
дезертировали куда-нибудь в горы и там поспешно посбрасывали с себя мундиры.
Наша вера учит, что Б-г может воскресить иудаизм в еврее в его смертный
час. Может быть, так и бывает, но обычно об ассимиляторах можно сказать, что
еврейство погибло в них навсегда. Так случалось в истории со многими
народами. Недостаток воспитания, недостаток воли, перемены в окружающей
среде, преследования, возникновение новых интересов, интеллектуальное
отчуждение -- все это вполне может убить национальное самосознание.
Оправдывая себя, ассимиляторы почти всегда приводят последний довод --
интеллектуальное отчуждение. Но чаще всего это --лишь слова, которые
приходят на ум в последнюю очередь, а словам ведь предшествуют действия.
Исключительно редко происходит то, что произошло со Спинозой -- человеком,
глубоко проникшим в иудаизм, но отвергнутым своими единоверцами.
Большинство людей отпадает от еврейства потому, что у них никогда не
было возможности толком узнать, что такое еврейство. Талмуд называет этих --
весьма многочисленных -- людей "детьми, воспитанными в рабстве", таким
образом снимая с них вину за отступничество. Среди этих "детей" в эпоху
Талмуда были некоторые из самых преуспевающих людей Римской империи.
Колеблющиеся
Есть много евреев еще одного типа -- их не меньше, чем ассимиляторов.
Национальное сознание в них тоже ослаблено, но оно -- живет. Они нередко
говорят и действуют точно так же, как ассимиляторы. Обычно они не
принадлежат ни к какому религиозному направлению и не соблюдают никаких
обрядов. Во время застольных бесед они могут весьма красноречиво доказывать
вред религии и нападать на сверхъестественного Б-га Моисеева. В то же время
они не могут спокойно смириться с тем, что их собственная еврейская сущность
хиреет. Мысль о том, что их дети могут полностью отпасть от еврейства, не
дает им спать по ночам, хотя они сами не могут толком сказать, почему. Они
почти стыдятся дремлющих в них еврейских инстинктов. Они -- не ассимиляторы.
Они -- настоящие евреи, выбитые из колеи катаклизмами последних двух
столетий. То, что в них сохраняется еврейская сущность и ощущение своей
принадлежности к еврейству, это чудо. Эти люди не в меньшей степени, чем
самые благочестивые ортодоксы, свидетельствуют своим примером о
необыкновенной жизнеспособности духа Авраамова племени.
Нынешняя кульминация
Как я уже говорил, Израиль -- страна не религиозная в общепринятом
смысле этого слова. Однако появление Израиля стало кульминацией развития
еврейской религии. Если позволить себе дерзость думать да гадать о путях
Г-сподних, то можно сказать, что еврейское просвещение -- со всеми его
страстями, спорами и бедами -- нужно было только для того, чтобы возник
Израиль.
Ибо именно просвещение создало Израиль -- свидетельство нового
торжества еврейского духа, олицетворение мечты шестидесяти поколений, страну
евреев, год от года растущую и усиливающуюся и завоевывающую уважение мира.
Еще сто лет тому назад создание еврейского государства казалось древней и
несбыточной мечтой евреев из гетто, столь же далекой от осуществления, сколь
надежда воочию увидеть Мессию. Сегодня -- окруженное грозными врагами,
отягощенное неимоверным ростом своего населения (За несколько лет,
последовавших за созданием Государства Израиль в 1948 году, население страны
выросло вдвое (прежде всего за счет массовой иммиграции) (Примечание
переводчика.)) -- еврейское государство живет. Молодая армия молодой страны
уничтожила в умах людей прежний стереотипный образ еврея -- жалкого,
униженного скитальца, который обречен вечно терпеть оскорбления и погромы и
никогда не сумеет дать сдачи. За первые десять лет своего существования
Израиль совершил деяния, которые не изгладятся из памяти людей.
После того как в 70 году новой эры Тит разрушил Иерусалим, все евреи --
отцы, их дети, их внуки и так далее -- всегда думали о Сионе так, как
путешественник думает о покинутом доме. Бурные столетия не погасили
донкихотову мечту рассеянного по миру небольшого народа -- мечту о том, что
когда-нибудь евреи вернутся на землю, дарованную им Б-гом. "На будущий год
-- в Иерусалиме!" -- этот девиз сплачивал расчлененный народ единой для всех
надеждой. Помню, когда в детстве я слышал, как эти слова провозглашались на
пасхальных праздниках, я всегда про себя удивлялся, что взрослые предаются
такому пустому, безосновательному фантазерству. И тем не менее я дожил до
того дня, когда на древней земле евреев появилось еврейское государство.
Теперь, когда это чудо уже свершилось, мы даже и чудом-то его не
называем: существование Израиля -- для нас самая что ни на есть обыденная
вещь, особенно если не очень в это вдумываться. Мы можем дотошно перечислить
все исторические вехи, приведшие к созданию Израиля. Но для меня -- и, я
думаю, для большинства мыслящих людей -- создание Израиля явилось одним из
поразительнейших событий последних
столетий. Решение Организации Объединенных Наций о провозглашении
государства Израиль было, на мой взгляд, более чем правильным решением --
возможно, первым великим актом международного права, слабым розоватым
свечением занимающегося рассвета всемирной справедливости.
Трагическая враждебность арабских государств к Израилю выходит за
пределы моей нынешней темы. Арабским государствам насущно необходим в своем
районе промышленный центр -- такой, как Израиль, -- а Израилю необходимо
арабское сырье и торговля с арабским миром. Время сгладит противоречия между
ними. Но, боюсь, до этого не доживет нынешнее поколение людей, из которых
формируются грозные армии, стоящие на границах.
Как возник Израиль
Израиль невозможно понять, если не знать по крайней мере основных
обстоятельств, приведших к его созданию.
Это стало возможным лишь после перемен, происшедших в мире в 19-ом
веке. Уравнение евреев в правах, приобщение их к европейскому образованию и
европейской культуре, появление среди евреев значительного среднего класса,
а затем и рабочего класса -- все это придало новых сил еврейским массам.
Типографии, поезда, телеграф, дороги начали лучше связывать между собою
разбросанные по Европе обособленные еврейские общины. Ненависть к евреям --
бубонная чума того времени (которой предстояло в 20-ом веке убивать и евреев
и христиан не хуже средневековой "черной смерти") -- породила кризис,
требовавший безотлагательных действий. В конце концов с появлением новой
могучей техники можно было перевезти с места на место целый народ уже без