Страница:
Фиск опять расширил глаза и поднял брови и даже сделал попытку дружески улыбнуться, как бы говоря: «Мы же все заодно, в одной лодке сидим». Оглянулся на Моуди, который по-прежнему молча, незаинтересованно взирал на Преподобного Бэкона. А Преподобный Бэкон и глазом не моргнул, и что-то в его твердом взгляде подсказало Фиску, что лучше с ним больше в гляделки не играть. Он перевел глаза на пальцы Преподобного Бэкона, отбивающие чечетку по столу. Ни слова ответа. Тогда Фиск стал разглядывать предметы на столе. Роскошный кожаный бювар; письменный прибор «Данхилл»: золотые ручка с карандашом на ониксовой подставке; набор пресс-папье и медалей в плексигласовых футлярах, иные — с гравировкой: Преподобному Бэкону от разных общественных организаций; стопка бумаг, придавленная бронзовым грузом в виде вензеля «Эн-би-си ти-ви»; панель селектора с клавишами и огромная пепельница-коробка, кожаная в обрамлении из меди, и медная решетка сверху…
Фиск сидел не поднимая глаз. В вакуум просачивались разные звуки. Над головой, приглушенный толстыми стенами и перекрытиями, играл рояль… Сидящий рядом Моуди, похоже, даже не обратил внимания. Но Фиск мысленно запел под эти полнозвучные аккорды: «Тысячелетнее царство вечности // Будет царством добра и человечности…»
Несколько широких аккордов.
О, Господь наш Всевышний И святое воинство Его!
Еще аккорды. Целый океан созвучий. Она сейчас там, наверху. Поначалу, когда Фиск стал работать в совете епархии и сотрудничать с Преподобным Бэконом, он часто заводил по вечерам у себя в квартире пластинки его матери и подпевал во всю глотку, охваченный восторгом: «Тысячелетнее царррсство вечности!»… спиричуэл, который стал знаменит в исполнении Шерли Сизер. Да, уж он-то разбирался в духовных песнопениях, он, Эдвард Фиск III, выпускник Йейля 80 года. Потом он получил законный доступ к миру черного богатства… Имя Аделы-Бэкон до сих пор еще на слуху. Изо всех организаций, вывески которых прибиты в вестибюле Бэконовского особняка: «Всенародная солидарность», «Церковь Врат Царства», "Коалиция по трудоустройству «Открытые двери», «Стража материнства», «Крестовый поход детей против наркомании», «Антидиффамационная лига Третьего мира», детский центр «Маленький пастырь» и так далее, и тому подобное, — только «Музыкальная корпорация Тысячелетнее Царство Аделы Бэкон» представляет собой нормальное деловое предприятие. Жаль, что ему так и не пришлось толком с ней познакомиться. Она основала «Церковь Врат Царства», во главе которой формально стоит Преподобный Бэкон, но которая теперь уже почти не существует. А сначала руководила ею она, вела службы, вдохновляла пасхальную паству своим потрясающим контральто и бегучими волнами своих широких аккордов — и она же, единолично, была той церковной инстанцией, которая посвятила ее сына Реджи в сан Преподобного. Когда Фиск об этом узнал, он сначала был неприятно поражен. Но впоследствии понял одну великую социологическую истину: на самом деле все религиозные авторитеты — самозванного происхождения. Кто сформулировал догматы веры, по которым был посвящен в сан его шеф, англиканский епископ Нью-Йорка? Моисей, что ли, принес их, высеченные на камне с горы Синайской? Вовсе нет, они несколько столетий назад пригрезились одному англичанину, и множество длиннолицых белокожих мужей согласились считать их священными и неоспоримыми. Просто англиканская вера более старая и окостенелая, чем бэконианская, и пользуется большим уважением в белых кругах.
Но сейчас не до теологии и церковной истории. Сейчас надо выцарапать обратно 350000 долларов.
Стало слышно, как где-то льется вода, открылась и захлопнулась дверца холодильника, засвистела вскипевшая кофеварка. Это означает, что дверь в кухню рядом с приемной приоткрыта. И действительно, из двери выглянул высокий негр в синей рабочей блузе. У этого человека длинная, могучая шея и большая золотая серьга в одном ухе, как у пирата из детской книжки. Вот это — тоже местная особенность: тут всегда поблизости оказываются эти… эти… молодчики. Фиску они уже больше не кажутся романтическими революционерами. Они скорее похожи на… При мысли о том, кто они на самом деле такие, он прячет глаза… Теперь он смотрит в окно за спиной у Бэкона. Окно выходит на задний двор. Еще день в разгаре, но во дворе — зеленоватый полусумрак, это здания, поднявшиеся на окрестных улицах, загораживают свет. Фиску видны стволы трех старых, могучих кленов. Это все, что осталось от некогда вполне зеленого пейзажа, по нью-йоркским меркам, конечно.
Опять приглушенные аккорды. В воображении Фиск слышит прекрасный голос Аделы Бэкон:
О, Господи, что я скажу? Какие промолвлю слова?
Волны приглушенных аккордов.
И глас с небес мне ответил: Вся наша плоть… трава!
Океан созвучий.
Преподобный Бэкон перестал барабанить по столу. Концами всех десяти пальцев уперся в край столешницы. Вздернул подбородок и произнес:
— Здесь Гарлем.
Мягко. Негромко. Фиск нервничает, а он абсолютно спокоен. Фиск вообще ни разу не слышал, чтобы этот человек повысил голос. Лицо Преподобного Бэкона словно окаменело, руки застыли, вся сила выражения ушла в слова.
— Здесь, — еще раз повторяет он, — Гарлем. Да…
И, помолчав, заговорил:
— Вы приходите спустя столько времени и сообщаете мне, что в правлении детского центра «Маленький пастырь» есть люди с уголовным прошлым. Вы уведомляете об этом меня.
— Не я уведомляю вас, Преподобный Бэкон, — возразил Фиск. — Это Ассоциация Взаимопомощи уведомляет нас обоих.
— Но я хочу кое-что сказать вам. Хочу напомнить, что вы же мне говорили. Кто должен, по-вашему, распоряжаться детским центром «Маленький пастырь»? Помните? Хотим ли мы призвать для этой цели барышень из Уэлели-колледжа или Вассара, чтобы они смотрели за детьми Гарлема? Хотим ли воспользоваться помощью частных благотворителей? Или дипломированных бюрократов социального обеспечения? Или бессменных членов городского муниципалитета? Разве этого мы хотим? Разве этого?
Фиск почувствовал, что обязан ответить. И послушно, как первоклассник, отвечает:
— Нет.
— Правильно, нет, — поощряя, повторяет Преподобный Бэкон. — Не этого мы хотим. Чего же, в таком случае? Мы хотим, чтобы за детьми Гарлема смотрели жители Гарлема. Нам силу дает наш народ, люди с наших улиц. Я объяснил вам это еще давно, в самом начале. Помните? Вы помните это?
— Да, — отвечает Фиск, чувствуя себя под его твердым взглядом с каждой минутой все более малолетним и беспомощным.
— Да. С наших улиц. А если человек рос на улицах Гарлема, на него, вполне вероятно, имеются в полиции протоколы приводов. Вам это понятно? Полицейские протоколы. И вот вам, пожалуйста, уголовное прошлое. Так что если вы каждому, кто сидел в тюрьме, и кто освобожден, и кто отпущен условно, заявите: «Ты не можешь участвовать в возрождении Гарлема, потому как на тебя в полиции есть дело и мы махнули на тебя рукой», тогда, значит, вы говорите о чем угодно, но не о возрождении Гарлема. Вы говорите о каком-то вымышленном месте, о сказочном королевстве. Вы обманываете сами себя. А не ищете радикального решения. По-вашему, лучше играть в прежние старые игры и видеть прежние старые лица. Сохранить, как было, прежний колониализм. Вам понятно? Понятно, что я вам говорю?
Фиск уже готов утвердительно кивнуть, как вдруг в разговор все-таки встревает Моуди:
— Послушайте, Преподобный Бэкон, это все понятно. Но сейчас речь о другом. Перед нами сейчас стоит четкая и недвусмысленная юридическая проблема. По закону, Ассоциация при данных обстоятельствах не имеет права выдавать лицензию, вот и все. Так что вот этим давайте и займемся, уладим дело с тремястами пятьюдесятью тысячами, а там можно будет обратиться и к более общим вопросам.
Фиск не поверил своим ушам. Он непроизвольно съежился в кресле и опасливо взглянул на Преподобного Бэкона. Тот без всякого выражения рассматривает Моуди. Молчание тянется. Вдруг Преподобный Бэкон, не разжимая губ, изнутри упер язык в щеку, щека взбухла, словно у него там теннисный мяч. Потом он негромко спросил, обратившись к Фиску:
— Как вы сюда добирались?
— На… на машине, — пролепетал Фиск.
— Где она? Какой марки?
Фиск замялся в недоумении. Потом ответил:
— Надо было мне раньше сказать, — заметил Преподобный Бэкон. — Здесь много преступного элемента. — И позвал:
— Эй, Красавчик!
Из кухни вышел верзила с золотой серьгой. Рукава его рабочей блузы были закатаны, обнажились колоссальные локти. Преподобный Бэкон поманил его, он приблизился и пригнулся, уперев ладони в колени, а локти полусогнутых рук выставив в стороны под каким-то немыслимым углом. Хозяин что-то сказал ему шепотом. Он распрямился, мрачно кивнул и пошел вон.
— И вот еще что, Красавчик, — окликнул его Преподобный Бэкон.
Тот остановился и обернулся.
— Пригляди за машиной.
Красавчик опять кивнул и вышел. Преподобный Бэкон сказал Фиску:
— Надеюсь, уличные мальчишки… ну, да с Красавчиком, они знают, шутки плохи. Да, так что я говорил?
Он разговаривал с одним Фиском. А Моуди словно вообще не существовало в комнате.
— Преподобный Бэкон, — произнес Фиск, — я считаю, что…
Зажужжал селектор.
— Да?
Женский голос объявил:
— Ирв Стоун с Первого телеканала на проводе.
Преподобный Бэкон повернулся вместе с креслом к стоящей рядом тумбочке и снял телефонную трубку.
— Алло, Ирв… Спасибо. Отлично!.. Нет-нет, почти одна только «Всенародная солидарность». Нам ведь еще нужно в ноябре свалить мэра… Нет, Ирв, пока еще нет, пока нет. Этот человек, его нужно только еще чуть-чуть подтолкнуть, и все. Но я не об этом вам звонил. Я насчет Коалиции по трудоустройству «Открытые двери». Я говорю: Коалиция по трудоустройству «Открытые двери». Как давно? Да уж порядком, порядком. Вы что, газет не читаете?.. Ну ладно, бывает. Я вот об этом вам и звонил. Знаете манхэттенские рестораны, где люди выкладывают по сотне за обед и по две сотни за ужин и даже не почешутся?.. Что-что?.. Ну да, так я вам и поверил, Ирв. А то я вас, телевизионщиков не знаю! Ведь вы там каждый день обедаете. « La Boue d'Argent», да? — Фиск обратил внимание, что Преподобный Бэкон без всякого труда произнес французское название одного из самых дорогих и модных ресторанов Нью-Йорка. — Хе-хе! Так я слышал. Или путаю, вы ходите в «Лестер»? — «Лестер» он тоже произносит правильно, на британский манер, а не Лесестер. И, довольный, посмеивается. Слава богу, что довольный, думает Фиск, а чем — не важно. — Да, ну так вот, видели ли когда-нибудь в этих ресторанах черных официантов? Вы, например, видели? Хотя бы одного черного официанта… Вот именно, никогда. Ни в одном. А почему?.. Именно, именно. И профсоюзы тоже. Поняли, что я хочу сказать?.. Вот именно. Ну так вот. Этого так оставить нельзя. Да… Нельзя так оставить. Во вторник на той неделе. Коалиция начнет пикетирование ресторана «Лестер», а управимся там, следующий пункт « La Boue d'Argent», потом на очереди «Макака», " La Grise ", «Три пташки» и так далее… Как? Любыми средствами, какие потребуются. Вы все время толкуете об эфирном времени, Ирв. Так вот, могу вам обещать, что эфирное время вы получите. Вы меня поняли?.. Позвонить в «Лестер»? Валяйте, звоните… Нет, нет, я в самом деле возражений не имею.
Положив трубку, он сказал, словно бы про себя:
— Будем надеяться, что позвонят.
И обернулся к своим посетителям.
— Итак, — произнес он бодрым голосом, словно настало время подвести итоги и отправить всех по домам. — Как вы сами видите, ребята, у меня забот выше головы. Я веду борьбу. Это дело всей моей жизни. Дело… всей… жизни. «Всенародная солидарность». Мы должны в ноябре скинуть самого расистского мэра за всю историю Соединенных Штатов. С Коалицией по трудоустройству «Открытые двери» будем рушить стену апартеида на рынке рабочих мест. А с «Антидиффамационной лигой Третьего мира» ведем наступление на эксплуататорскую кинокомпанию, которая ставит стопроцентно расистский фильм «Гарлемские ангелы»: одни бандиты, торговцы наркотиками, алкоголики, наркоманы, обычный набор расистских штампов. Думают, раз у них там один черный парень приводит группу молодежи к Иисусу, значит, это уже не расизм. На самом деле картина все равно расистская, на сто процентов, и надо, чтобы никто на этот счет не заблуждался. Так что в Нью-Йорке близится день. Наступает заветный час. Решительный бой, можно сказать. Войско Гедеоново… А вы?., вы являетесь сюда со всяким дерь… дерзким разговором насчет правления детского центра «Маленький пастырь»!
В голос барона закралась гневная нота. Он едва не сказал «дерьмовым», а Фиск, сколько его знает, еще ни разу не слышал, чтобы он произнес хоть одно грубое слово или хотя бы чертыхнулся. Фиска раздирают противоречивые желания: с одной стороны, ему хочется бежать из этого дома, пока не разразился решительный бой и стрелы адовы не посыпались на их головы, а с другой — жалко потерять работу, пусть и не ахти какую. Триста пятьдесят тысяч долларов отдал Преподобному Бэкону не кто-нибудь, а именно он. Ему их и выручать.
— Может быть, вы и правы, Преподобный Бэкон, — говорит он, пробуя занять промежуточную позицию. — Мы, епархия, вовсе не хотим усложнять положение. Честно говоря, мы, наоборот, хотим вас обезопасить и обезопасить средства, которые мы в вас вложили. Мы выдали вам триста пятьдесят тысяч под условие лицензии на детский центр. Теперь верните нам эти триста пятьдесят тысяч, или триста сорок тысяч, или сколько там осталось на балансе, чтобы мы могли пока депонировать их в банк, и мы тогда вам поможем. Встанем за вас горой.
Преподобный Бэкон задумчиво посмотрел на него, словно взвешивая важное решение.
— Это не так-то просто, — произнес он.
— Но почему же?
— Большая часть этих денег уже… связана.
— Связана?
— Предназначена подрядчикам.
— Каким таким подрядчикам?
— Ну, как каким? Да, господи, оборудование, компьютеры, телефоны, ковер, кондиционеры, вентиляция — вентиляция особенно важна, когда имеются дети, — безопасные игрушки. Всего не упомнишь.
— Но, Преподобный Бэкон, — голос Фиска слегка зазвенел, — все, что у вас есть на данный момент, это пустой старый склад! Я только что оттуда! Никакие работы не ведутся! Архитектор не приглашен! У вас даже чертежей нет!
— Это все мелочи. В таком предприятии главное — общая координация.
— Координация? Но я не понимаю.. Ну ладно, допустим, но если вы уже наняли подрядчиков, по-моему, им придется объяснить, что теперь предстоит некоторая неизбежная задержка. — Внезапно Фиск испытывает опасение, не слишком ли строгий тон он взял. — Если вы не возражаете — сколько именно этих денег у вас осталось на руках, Преподобный Бэкон, связанных и несвязанных?
— Ничего, — последовал ответ.
— Ничего?! Как это может быть?
— Эти деньги были предназначены на затравку, на семена. И мы эти семена посеяли. Некоторые упали на неплодородную почву.
— Посеяли? Преподобный Бэкон, неужели вы всем этим людям заплатили вперед, до того, как сделана работа?
— Это фирмы национальных меньшинств. Местные люди. Мы же так и хотели. Или я ошибаюсь?
— Нет. Но вы ведь не выплатили им все вперед?
— У этих фирм нет в распоряжении «линий кредита», и «компьютеризованных каталогов», и «перераспределения наличных поступлений», и «системы конвертируемых активов», и «чувствительных ликвидных расчетов», и прочих благ. Они не могут обратиться за деньгами к спонсорам, как делают производители готового платья, когда случаются тяжелые времена вроде этих ваших неизбежных задержек… Вот так. Это все фирмы, принадлежащие здешнему люду. Нежные ростки тех семян, что посеяны нами — мною, вами, англиканской церковью, церковью «Врата Царства». Нежные ростки… а вы говорите, неизбежная задержка. Это не просто выражение такое, не просто ваш белый бюрократизм — это смертный приговор. Смертный приговор. Все равно как сказать: «Будьте любезны подохнуть». Так что не говорите мне, что я должен им это объяснить. Неизбежная задержка… Неизбежная гибель, вот что это такое.
— Но послушайте, Преподобный Бэкон! Речь идет о трехстах пятидесяти тысячах! Ведь нельзя же…
Фиск оглянулся на Моуди. Моуди весь подобрался, утратил безразлично-высокомерный вид. Но молчал.
— Совет епархии будет вынужден… Придется назначить ревизию, — сказал Фиск. — Безотлагательно.
— О да, — отозвался Преподобный Бэкон. — Давайте. Давайте устроим ревизию. Безотлагательно. Я вам покажу вашу ревизию. Вы у меня услышите кое-какие истины о капитализме к северу от Девяносто шестой улицы. Вы думаете, вы зачем даете нам деньги? Зачем вкладываете эти свои триста пятьдесят тысяч в детский центр Гарлема? Ну, зачем?
Фиск молчал. Сократические диалоги Преподобного Бэкона привели его в состояние детской беспомощности.
Но Бэкон не отступался:
— Нет, нет, вы ответьте. Я хочу услышать, что вы скажете. Как вот вы сказали: назначим ревизию. Ревизию, понимаете ли. Я хочу услышать из ваших собственных уст, почему вы вкладываете капитал в Гарлемский детский центр? Для чего?
Фиск не смог больше сопротивляться и послушно, как шестилетний мальчик, ответил:
— Потому что центры, где днем можно оставлять детей, очень нужны в Гарлеме.
— Нет, друг мой, — покачал головой Бэкон, — не поэтому. Если бы вас так заботили интересы детей, вы бы сами понастроили детских центров и наняли туда профессионалов, имеющих необходимый опыт. Вы бы и мысли не допустили о том, чтобы нанимать людей с улицы. Разве они знают, как должен работать детский центр? Нет, друг мой, вы вкладываете деньги в другое. Вы вкладываете деньги в предохранительный клапан. И получаете за свои деньги то, что вам надо. Получаете то, что вам надо.
— Предохранительный клапан?
— Он самый. Отличное помещение капитала. А вы знаете, что такое капитал? Думаете, это собственность, которая принадлежит вам, так? Заводы, машины, здания, товары, ценные бумаги, деньги, банки, корпорации. Вы думаете, это ваша собственность, потому что так было раньше. Вам принадлежит здесь вся земля. — Он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелся сумрачный двор и три могучих клена. — Здесь… и там… в Канзасе… в Оклахоме… все люди выстраивались в ряд: на старт! приготовились! марш! — и все белые люди пускались бегом, и была вся эта свободная земля, кто первый добежит и станет на участке, тому он в собственность и достался, а белая кожа подтверждала их право собственности… вот так. Мешали краснокожие, их устранили. Люди с желтой кожей, эти годились, чтобы прокладывать рельсы по земле, их потом заперли в Чайнатаун. Ну, а чернокожие так и так оставались в оковах. Вот все и оказалось ваше, оно ваше и есть, и вы вообразили, что капитал — это собственность. Но вы ошибаетесь. Капитал — это не владение, а контроль. Власть. Хотите иметь земельный участок в Канзасе? Хотите воспользоваться своим белым правом собственности? Сначала вы должны иметь контроль над Канзасом… Да. Главное — не владеть, а контролировать. Вам, я думаю, не приходилось работать в котельной? Котлы кому-то принадлежат, но это совершенно ничего не значит, главное надо уметь регулировать давление… Да. Если вы неспособны регулировать давление… пара, то вы рано или поздно взлетите на воздух со всеми своими подручными. Когда паровой котел выходит из-под контроля, люди бегут от него во все стороны, спасая жизнь. И они тогда не думают о том, что котел этот — их собственность, не думают про возмещение затрат, про депонентский счет, про ревизии и прочие разумные действия… Да. Они тогда говорят себе: «Господи Всемогущий! Я утратил контроль!» и бегут, спасая жизнь. Только бы ноги унести. Посмотрите на этот дом, — он вскинул руку к потолку. — Его построил в тысяча девятьсот шестом году человек по имени Стэнли Лайтфут Боуман. Оптовый торговец турецкими банными полотенцами и камчатными скатертями Стэнли Лайтфут Боуман. Продавал полотенца и скатерти большими партиями. Он потратил на этот дом в одна тысяча девятьсот шестом году без малого полмиллиона долларов… Да… Его инициалы «С.Л.Б.», отлитые в бронзе, стоят вдоль лестницы вместо стоек перил. Неплохой был особнячок в одна тысяча девятьсот шестом году. Тогда такие строили по всему Вест-Сайду, начиная с Семьдесят второй улицы и дальше на север, до самых этих мест. Да. А в одна тысяча девятьсот семьдесят восьмом я купил его у… у одного еврея за шестьдесят две тысячи долларов, и он еще рад был, что выручил такие деньги. Облизывался, поди, и говорил себе: «Вот нашел дурака, который дал мне за этот дом шестьдесят две тысячи!» Ну, а что сталось со всеми здешними стэнли лаитфутами боуманами? Утратили они, что ли, свои богатства? Нет, они утратили контроль… вот так. Утратили контроль к северу от Девяносто второй улицы, а утратив контроль, утратили капитал. Вам понятно? Весь ихний капитал сгинул с лица земли. Дом стоит, а капитал сгинул… Да. И вот что я вам говорю: проснитесь, пора! Вы хотите жить в капитализме будущего, а не знаете, что это. Вы вкладываете средства не в детский центр для детей Гарлема, а в души людей… в души людей, которые слишком давно живут в Гарлеме и которые уже больше не дети, они выросли с праведным гневом в сердце, их сердца полны, переполнены, еще немного — и взрыв. Праведное давление копится, растет!.. Праведное давление… Да. Вы, когда начнетесь сюда с разговорами про подрядчиков из национальных меньшинств и про обслугу из национальных меньшинств, про детские центры для людей улицы, чтоб они были ихние, ими и создавались ни народа, для народа, руками народа, — это вы поете на верный мотив, только пока еще слова у вас не правильные. Вы не хотите честно сказать: «Господи Боже Всемогущий! Пусть они делают с этими деньгами что хотят, лишь бы через это спускались пары… пока еще не поздно»… Ну, идите, устраивайте ревизии, объясняйтесь с Ассоциацией Взаимопомощи, реорганизуйте совет директоров, ставьте все точки над i. Но я дал вам возможность правильно поместить капитал, и благодаря мне вы сейчас застрахованы… Да ради бога, устраивайте ваши ревизии! Но близится время, когда вы скажете: «Ошва Тебе, Господи, что мы распорядились деньгами так, как рекомендовал Преподобный Бэкон!» Потому что я консерватор, хоть вам, может, и невдомек. Вы просто не знаете, что там за люди, на голодных, беззаконных улицах. Я — ваш умный брокер Судного дня. Взорвутся Гарлем, Бронкс и Бруклин, вот тогда-то, друг мой, вы будете рады, что у вас есть умный брокер… Да. Умный брокер… который знает, как контролировать давление пара… Да-да! В тот день владельцы капиталов — они будут рады отдать все, что имеют… отдать даже свое первородство за контроль над этим голодным, беззаконным паром. Нет, уезжайте обратно и скажите там: «Епископ, я был в Гарлеме и вернулся сообщить вам, что мы хорошо поместили капитал. Мы нашли умного брокера. И когда все обрушится, мы окажемся на возвышенном месте».
Тут снова зажужжал селектор, и голос секретарши произнес:
— Звонит мистер Симпсон из «Общества взаимного гражданского страхования», хочет говорить с президентом компании «Гарантированные инвестиции».
Преподобный Бэкон снял трубку.
— Реджинальд Бэкон слушает… Да. верно, президент и главный управляющий… Верно, верно… Да, ценю ваш интерес, мистер Симпсон, но этот выпуск мы уже передали на продажу… Именно так, весь выпуск… Ну, конечно, мистер Симпсон, эти облигации пользуются широкой популярностью. Разумеется, знать рынок очень полезно, как раз для этого и существует компания «Гарантированные инвестиции». Мы хотим вовлечь в рынок наш Гарлем… Да. Не выставлять, как испокон веку, на продажу, а чтобы он сам принимал участие в продажах… Спасибо, спасибо… Почему бы вам не обратиться к нашим партнерам на Уолл-стрит? Знаете такую фирму «Пирс-и-Пирс»?.. Да, да, они самые. Через них был реализован большой пакет этих облигаций, даже очень большой пакет. Я уверен, они будут рады делать с вами дела.
«Гарантированные инвестиции»? «Пирс-и-Пирс»?
«Пирс-и-Пирс» — это одна из самых крупных и активных банковско-инвестиционных фирм на Уолл-стрит.
Страшное подозрение закралось в душу Фиска, от природы такую доброжелательную. Он покосился на Моуди — Моуди смотрел на него и явно думал о том же. Не употребил ли Бэкон их 350000 на операцию с ценными бумагами, о которой он сейчас в неопределенных выражениях упоминал? Если деньги утекли на рынок ценных бумаг, то теперь уж и следов не сыщешь.
Не успел Преподобный Бэкон положить трубку, как Фиск сразу же забормотал:
— Я не знал, что вы… Впервые слышу, что у вас… Так, может быть, вы… Но я не думаю… Что такое… Я поневоле услышал… Что такое «Гарантированные инвестиции»?
— А, мы немного занимаемся бизнесом, если можем помочь, гарантируем размещение бумаг, знаете ли, — ответил Преподобный Бэкон. — Почему Гарлем обязательно должен покупать в розницу, а продавать оптом? Почему бы Гарлему самому не быть брокером?
По понятиям Фиска, это был совершеннейший вздор.
— Но где вы берете… Каким образом вы финансируете… Ведь такая деятельность… — Выпустить последнюю словесную петарду он оказался не в силах. А подходящие эвфемизмы, как на грех, не приходили в голову.
Фиск сидел не поднимая глаз. В вакуум просачивались разные звуки. Над головой, приглушенный толстыми стенами и перекрытиями, играл рояль… Сидящий рядом Моуди, похоже, даже не обратил внимания. Но Фиск мысленно запел под эти полнозвучные аккорды: «Тысячелетнее царство вечности // Будет царством добра и человечности…»
Несколько широких аккордов.
О, Господь наш Всевышний И святое воинство Его!
Еще аккорды. Целый океан созвучий. Она сейчас там, наверху. Поначалу, когда Фиск стал работать в совете епархии и сотрудничать с Преподобным Бэконом, он часто заводил по вечерам у себя в квартире пластинки его матери и подпевал во всю глотку, охваченный восторгом: «Тысячелетнее царррсство вечности!»… спиричуэл, который стал знаменит в исполнении Шерли Сизер. Да, уж он-то разбирался в духовных песнопениях, он, Эдвард Фиск III, выпускник Йейля 80 года. Потом он получил законный доступ к миру черного богатства… Имя Аделы-Бэкон до сих пор еще на слуху. Изо всех организаций, вывески которых прибиты в вестибюле Бэконовского особняка: «Всенародная солидарность», «Церковь Врат Царства», "Коалиция по трудоустройству «Открытые двери», «Стража материнства», «Крестовый поход детей против наркомании», «Антидиффамационная лига Третьего мира», детский центр «Маленький пастырь» и так далее, и тому подобное, — только «Музыкальная корпорация Тысячелетнее Царство Аделы Бэкон» представляет собой нормальное деловое предприятие. Жаль, что ему так и не пришлось толком с ней познакомиться. Она основала «Церковь Врат Царства», во главе которой формально стоит Преподобный Бэкон, но которая теперь уже почти не существует. А сначала руководила ею она, вела службы, вдохновляла пасхальную паству своим потрясающим контральто и бегучими волнами своих широких аккордов — и она же, единолично, была той церковной инстанцией, которая посвятила ее сына Реджи в сан Преподобного. Когда Фиск об этом узнал, он сначала был неприятно поражен. Но впоследствии понял одну великую социологическую истину: на самом деле все религиозные авторитеты — самозванного происхождения. Кто сформулировал догматы веры, по которым был посвящен в сан его шеф, англиканский епископ Нью-Йорка? Моисей, что ли, принес их, высеченные на камне с горы Синайской? Вовсе нет, они несколько столетий назад пригрезились одному англичанину, и множество длиннолицых белокожих мужей согласились считать их священными и неоспоримыми. Просто англиканская вера более старая и окостенелая, чем бэконианская, и пользуется большим уважением в белых кругах.
Но сейчас не до теологии и церковной истории. Сейчас надо выцарапать обратно 350000 долларов.
Стало слышно, как где-то льется вода, открылась и захлопнулась дверца холодильника, засвистела вскипевшая кофеварка. Это означает, что дверь в кухню рядом с приемной приоткрыта. И действительно, из двери выглянул высокий негр в синей рабочей блузе. У этого человека длинная, могучая шея и большая золотая серьга в одном ухе, как у пирата из детской книжки. Вот это — тоже местная особенность: тут всегда поблизости оказываются эти… эти… молодчики. Фиску они уже больше не кажутся романтическими революционерами. Они скорее похожи на… При мысли о том, кто они на самом деле такие, он прячет глаза… Теперь он смотрит в окно за спиной у Бэкона. Окно выходит на задний двор. Еще день в разгаре, но во дворе — зеленоватый полусумрак, это здания, поднявшиеся на окрестных улицах, загораживают свет. Фиску видны стволы трех старых, могучих кленов. Это все, что осталось от некогда вполне зеленого пейзажа, по нью-йоркским меркам, конечно.
Опять приглушенные аккорды. В воображении Фиск слышит прекрасный голос Аделы Бэкон:
О, Господи, что я скажу? Какие промолвлю слова?
Волны приглушенных аккордов.
И глас с небес мне ответил: Вся наша плоть… трава!
Океан созвучий.
Преподобный Бэкон перестал барабанить по столу. Концами всех десяти пальцев уперся в край столешницы. Вздернул подбородок и произнес:
— Здесь Гарлем.
Мягко. Негромко. Фиск нервничает, а он абсолютно спокоен. Фиск вообще ни разу не слышал, чтобы этот человек повысил голос. Лицо Преподобного Бэкона словно окаменело, руки застыли, вся сила выражения ушла в слова.
— Здесь, — еще раз повторяет он, — Гарлем. Да…
И, помолчав, заговорил:
— Вы приходите спустя столько времени и сообщаете мне, что в правлении детского центра «Маленький пастырь» есть люди с уголовным прошлым. Вы уведомляете об этом меня.
— Не я уведомляю вас, Преподобный Бэкон, — возразил Фиск. — Это Ассоциация Взаимопомощи уведомляет нас обоих.
— Но я хочу кое-что сказать вам. Хочу напомнить, что вы же мне говорили. Кто должен, по-вашему, распоряжаться детским центром «Маленький пастырь»? Помните? Хотим ли мы призвать для этой цели барышень из Уэлели-колледжа или Вассара, чтобы они смотрели за детьми Гарлема? Хотим ли воспользоваться помощью частных благотворителей? Или дипломированных бюрократов социального обеспечения? Или бессменных членов городского муниципалитета? Разве этого мы хотим? Разве этого?
Фиск почувствовал, что обязан ответить. И послушно, как первоклассник, отвечает:
— Нет.
— Правильно, нет, — поощряя, повторяет Преподобный Бэкон. — Не этого мы хотим. Чего же, в таком случае? Мы хотим, чтобы за детьми Гарлема смотрели жители Гарлема. Нам силу дает наш народ, люди с наших улиц. Я объяснил вам это еще давно, в самом начале. Помните? Вы помните это?
— Да, — отвечает Фиск, чувствуя себя под его твердым взглядом с каждой минутой все более малолетним и беспомощным.
— Да. С наших улиц. А если человек рос на улицах Гарлема, на него, вполне вероятно, имеются в полиции протоколы приводов. Вам это понятно? Полицейские протоколы. И вот вам, пожалуйста, уголовное прошлое. Так что если вы каждому, кто сидел в тюрьме, и кто освобожден, и кто отпущен условно, заявите: «Ты не можешь участвовать в возрождении Гарлема, потому как на тебя в полиции есть дело и мы махнули на тебя рукой», тогда, значит, вы говорите о чем угодно, но не о возрождении Гарлема. Вы говорите о каком-то вымышленном месте, о сказочном королевстве. Вы обманываете сами себя. А не ищете радикального решения. По-вашему, лучше играть в прежние старые игры и видеть прежние старые лица. Сохранить, как было, прежний колониализм. Вам понятно? Понятно, что я вам говорю?
Фиск уже готов утвердительно кивнуть, как вдруг в разговор все-таки встревает Моуди:
— Послушайте, Преподобный Бэкон, это все понятно. Но сейчас речь о другом. Перед нами сейчас стоит четкая и недвусмысленная юридическая проблема. По закону, Ассоциация при данных обстоятельствах не имеет права выдавать лицензию, вот и все. Так что вот этим давайте и займемся, уладим дело с тремястами пятьюдесятью тысячами, а там можно будет обратиться и к более общим вопросам.
Фиск не поверил своим ушам. Он непроизвольно съежился в кресле и опасливо взглянул на Преподобного Бэкона. Тот без всякого выражения рассматривает Моуди. Молчание тянется. Вдруг Преподобный Бэкон, не разжимая губ, изнутри упер язык в щеку, щека взбухла, словно у него там теннисный мяч. Потом он негромко спросил, обратившись к Фиску:
— Как вы сюда добирались?
— На… на машине, — пролепетал Фиск.
— Где она? Какой марки?
Фиск замялся в недоумении. Потом ответил:
— Надо было мне раньше сказать, — заметил Преподобный Бэкон. — Здесь много преступного элемента. — И позвал:
— Эй, Красавчик!
Из кухни вышел верзила с золотой серьгой. Рукава его рабочей блузы были закатаны, обнажились колоссальные локти. Преподобный Бэкон поманил его, он приблизился и пригнулся, уперев ладони в колени, а локти полусогнутых рук выставив в стороны под каким-то немыслимым углом. Хозяин что-то сказал ему шепотом. Он распрямился, мрачно кивнул и пошел вон.
— И вот еще что, Красавчик, — окликнул его Преподобный Бэкон.
Тот остановился и обернулся.
— Пригляди за машиной.
Красавчик опять кивнул и вышел. Преподобный Бэкон сказал Фиску:
— Надеюсь, уличные мальчишки… ну, да с Красавчиком, они знают, шутки плохи. Да, так что я говорил?
Он разговаривал с одним Фиском. А Моуди словно вообще не существовало в комнате.
— Преподобный Бэкон, — произнес Фиск, — я считаю, что…
Зажужжал селектор.
— Да?
Женский голос объявил:
— Ирв Стоун с Первого телеканала на проводе.
Преподобный Бэкон повернулся вместе с креслом к стоящей рядом тумбочке и снял телефонную трубку.
— Алло, Ирв… Спасибо. Отлично!.. Нет-нет, почти одна только «Всенародная солидарность». Нам ведь еще нужно в ноябре свалить мэра… Нет, Ирв, пока еще нет, пока нет. Этот человек, его нужно только еще чуть-чуть подтолкнуть, и все. Но я не об этом вам звонил. Я насчет Коалиции по трудоустройству «Открытые двери». Я говорю: Коалиция по трудоустройству «Открытые двери». Как давно? Да уж порядком, порядком. Вы что, газет не читаете?.. Ну ладно, бывает. Я вот об этом вам и звонил. Знаете манхэттенские рестораны, где люди выкладывают по сотне за обед и по две сотни за ужин и даже не почешутся?.. Что-что?.. Ну да, так я вам и поверил, Ирв. А то я вас, телевизионщиков не знаю! Ведь вы там каждый день обедаете. « La Boue d'Argent», да? — Фиск обратил внимание, что Преподобный Бэкон без всякого труда произнес французское название одного из самых дорогих и модных ресторанов Нью-Йорка. — Хе-хе! Так я слышал. Или путаю, вы ходите в «Лестер»? — «Лестер» он тоже произносит правильно, на британский манер, а не Лесестер. И, довольный, посмеивается. Слава богу, что довольный, думает Фиск, а чем — не важно. — Да, ну так вот, видели ли когда-нибудь в этих ресторанах черных официантов? Вы, например, видели? Хотя бы одного черного официанта… Вот именно, никогда. Ни в одном. А почему?.. Именно, именно. И профсоюзы тоже. Поняли, что я хочу сказать?.. Вот именно. Ну так вот. Этого так оставить нельзя. Да… Нельзя так оставить. Во вторник на той неделе. Коалиция начнет пикетирование ресторана «Лестер», а управимся там, следующий пункт « La Boue d'Argent», потом на очереди «Макака», " La Grise ", «Три пташки» и так далее… Как? Любыми средствами, какие потребуются. Вы все время толкуете об эфирном времени, Ирв. Так вот, могу вам обещать, что эфирное время вы получите. Вы меня поняли?.. Позвонить в «Лестер»? Валяйте, звоните… Нет, нет, я в самом деле возражений не имею.
Положив трубку, он сказал, словно бы про себя:
— Будем надеяться, что позвонят.
И обернулся к своим посетителям.
— Итак, — произнес он бодрым голосом, словно настало время подвести итоги и отправить всех по домам. — Как вы сами видите, ребята, у меня забот выше головы. Я веду борьбу. Это дело всей моей жизни. Дело… всей… жизни. «Всенародная солидарность». Мы должны в ноябре скинуть самого расистского мэра за всю историю Соединенных Штатов. С Коалицией по трудоустройству «Открытые двери» будем рушить стену апартеида на рынке рабочих мест. А с «Антидиффамационной лигой Третьего мира» ведем наступление на эксплуататорскую кинокомпанию, которая ставит стопроцентно расистский фильм «Гарлемские ангелы»: одни бандиты, торговцы наркотиками, алкоголики, наркоманы, обычный набор расистских штампов. Думают, раз у них там один черный парень приводит группу молодежи к Иисусу, значит, это уже не расизм. На самом деле картина все равно расистская, на сто процентов, и надо, чтобы никто на этот счет не заблуждался. Так что в Нью-Йорке близится день. Наступает заветный час. Решительный бой, можно сказать. Войско Гедеоново… А вы?., вы являетесь сюда со всяким дерь… дерзким разговором насчет правления детского центра «Маленький пастырь»!
В голос барона закралась гневная нота. Он едва не сказал «дерьмовым», а Фиск, сколько его знает, еще ни разу не слышал, чтобы он произнес хоть одно грубое слово или хотя бы чертыхнулся. Фиска раздирают противоречивые желания: с одной стороны, ему хочется бежать из этого дома, пока не разразился решительный бой и стрелы адовы не посыпались на их головы, а с другой — жалко потерять работу, пусть и не ахти какую. Триста пятьдесят тысяч долларов отдал Преподобному Бэкону не кто-нибудь, а именно он. Ему их и выручать.
— Может быть, вы и правы, Преподобный Бэкон, — говорит он, пробуя занять промежуточную позицию. — Мы, епархия, вовсе не хотим усложнять положение. Честно говоря, мы, наоборот, хотим вас обезопасить и обезопасить средства, которые мы в вас вложили. Мы выдали вам триста пятьдесят тысяч под условие лицензии на детский центр. Теперь верните нам эти триста пятьдесят тысяч, или триста сорок тысяч, или сколько там осталось на балансе, чтобы мы могли пока депонировать их в банк, и мы тогда вам поможем. Встанем за вас горой.
Преподобный Бэкон задумчиво посмотрел на него, словно взвешивая важное решение.
— Это не так-то просто, — произнес он.
— Но почему же?
— Большая часть этих денег уже… связана.
— Связана?
— Предназначена подрядчикам.
— Каким таким подрядчикам?
— Ну, как каким? Да, господи, оборудование, компьютеры, телефоны, ковер, кондиционеры, вентиляция — вентиляция особенно важна, когда имеются дети, — безопасные игрушки. Всего не упомнишь.
— Но, Преподобный Бэкон, — голос Фиска слегка зазвенел, — все, что у вас есть на данный момент, это пустой старый склад! Я только что оттуда! Никакие работы не ведутся! Архитектор не приглашен! У вас даже чертежей нет!
— Это все мелочи. В таком предприятии главное — общая координация.
— Координация? Но я не понимаю.. Ну ладно, допустим, но если вы уже наняли подрядчиков, по-моему, им придется объяснить, что теперь предстоит некоторая неизбежная задержка. — Внезапно Фиск испытывает опасение, не слишком ли строгий тон он взял. — Если вы не возражаете — сколько именно этих денег у вас осталось на руках, Преподобный Бэкон, связанных и несвязанных?
— Ничего, — последовал ответ.
— Ничего?! Как это может быть?
— Эти деньги были предназначены на затравку, на семена. И мы эти семена посеяли. Некоторые упали на неплодородную почву.
— Посеяли? Преподобный Бэкон, неужели вы всем этим людям заплатили вперед, до того, как сделана работа?
— Это фирмы национальных меньшинств. Местные люди. Мы же так и хотели. Или я ошибаюсь?
— Нет. Но вы ведь не выплатили им все вперед?
— У этих фирм нет в распоряжении «линий кредита», и «компьютеризованных каталогов», и «перераспределения наличных поступлений», и «системы конвертируемых активов», и «чувствительных ликвидных расчетов», и прочих благ. Они не могут обратиться за деньгами к спонсорам, как делают производители готового платья, когда случаются тяжелые времена вроде этих ваших неизбежных задержек… Вот так. Это все фирмы, принадлежащие здешнему люду. Нежные ростки тех семян, что посеяны нами — мною, вами, англиканской церковью, церковью «Врата Царства». Нежные ростки… а вы говорите, неизбежная задержка. Это не просто выражение такое, не просто ваш белый бюрократизм — это смертный приговор. Смертный приговор. Все равно как сказать: «Будьте любезны подохнуть». Так что не говорите мне, что я должен им это объяснить. Неизбежная задержка… Неизбежная гибель, вот что это такое.
— Но послушайте, Преподобный Бэкон! Речь идет о трехстах пятидесяти тысячах! Ведь нельзя же…
Фиск оглянулся на Моуди. Моуди весь подобрался, утратил безразлично-высокомерный вид. Но молчал.
— Совет епархии будет вынужден… Придется назначить ревизию, — сказал Фиск. — Безотлагательно.
— О да, — отозвался Преподобный Бэкон. — Давайте. Давайте устроим ревизию. Безотлагательно. Я вам покажу вашу ревизию. Вы у меня услышите кое-какие истины о капитализме к северу от Девяносто шестой улицы. Вы думаете, вы зачем даете нам деньги? Зачем вкладываете эти свои триста пятьдесят тысяч в детский центр Гарлема? Ну, зачем?
Фиск молчал. Сократические диалоги Преподобного Бэкона привели его в состояние детской беспомощности.
Но Бэкон не отступался:
— Нет, нет, вы ответьте. Я хочу услышать, что вы скажете. Как вот вы сказали: назначим ревизию. Ревизию, понимаете ли. Я хочу услышать из ваших собственных уст, почему вы вкладываете капитал в Гарлемский детский центр? Для чего?
Фиск не смог больше сопротивляться и послушно, как шестилетний мальчик, ответил:
— Потому что центры, где днем можно оставлять детей, очень нужны в Гарлеме.
— Нет, друг мой, — покачал головой Бэкон, — не поэтому. Если бы вас так заботили интересы детей, вы бы сами понастроили детских центров и наняли туда профессионалов, имеющих необходимый опыт. Вы бы и мысли не допустили о том, чтобы нанимать людей с улицы. Разве они знают, как должен работать детский центр? Нет, друг мой, вы вкладываете деньги в другое. Вы вкладываете деньги в предохранительный клапан. И получаете за свои деньги то, что вам надо. Получаете то, что вам надо.
— Предохранительный клапан?
— Он самый. Отличное помещение капитала. А вы знаете, что такое капитал? Думаете, это собственность, которая принадлежит вам, так? Заводы, машины, здания, товары, ценные бумаги, деньги, банки, корпорации. Вы думаете, это ваша собственность, потому что так было раньше. Вам принадлежит здесь вся земля. — Он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелся сумрачный двор и три могучих клена. — Здесь… и там… в Канзасе… в Оклахоме… все люди выстраивались в ряд: на старт! приготовились! марш! — и все белые люди пускались бегом, и была вся эта свободная земля, кто первый добежит и станет на участке, тому он в собственность и достался, а белая кожа подтверждала их право собственности… вот так. Мешали краснокожие, их устранили. Люди с желтой кожей, эти годились, чтобы прокладывать рельсы по земле, их потом заперли в Чайнатаун. Ну, а чернокожие так и так оставались в оковах. Вот все и оказалось ваше, оно ваше и есть, и вы вообразили, что капитал — это собственность. Но вы ошибаетесь. Капитал — это не владение, а контроль. Власть. Хотите иметь земельный участок в Канзасе? Хотите воспользоваться своим белым правом собственности? Сначала вы должны иметь контроль над Канзасом… Да. Главное — не владеть, а контролировать. Вам, я думаю, не приходилось работать в котельной? Котлы кому-то принадлежат, но это совершенно ничего не значит, главное надо уметь регулировать давление… Да. Если вы неспособны регулировать давление… пара, то вы рано или поздно взлетите на воздух со всеми своими подручными. Когда паровой котел выходит из-под контроля, люди бегут от него во все стороны, спасая жизнь. И они тогда не думают о том, что котел этот — их собственность, не думают про возмещение затрат, про депонентский счет, про ревизии и прочие разумные действия… Да. Они тогда говорят себе: «Господи Всемогущий! Я утратил контроль!» и бегут, спасая жизнь. Только бы ноги унести. Посмотрите на этот дом, — он вскинул руку к потолку. — Его построил в тысяча девятьсот шестом году человек по имени Стэнли Лайтфут Боуман. Оптовый торговец турецкими банными полотенцами и камчатными скатертями Стэнли Лайтфут Боуман. Продавал полотенца и скатерти большими партиями. Он потратил на этот дом в одна тысяча девятьсот шестом году без малого полмиллиона долларов… Да… Его инициалы «С.Л.Б.», отлитые в бронзе, стоят вдоль лестницы вместо стоек перил. Неплохой был особнячок в одна тысяча девятьсот шестом году. Тогда такие строили по всему Вест-Сайду, начиная с Семьдесят второй улицы и дальше на север, до самых этих мест. Да. А в одна тысяча девятьсот семьдесят восьмом я купил его у… у одного еврея за шестьдесят две тысячи долларов, и он еще рад был, что выручил такие деньги. Облизывался, поди, и говорил себе: «Вот нашел дурака, который дал мне за этот дом шестьдесят две тысячи!» Ну, а что сталось со всеми здешними стэнли лаитфутами боуманами? Утратили они, что ли, свои богатства? Нет, они утратили контроль… вот так. Утратили контроль к северу от Девяносто второй улицы, а утратив контроль, утратили капитал. Вам понятно? Весь ихний капитал сгинул с лица земли. Дом стоит, а капитал сгинул… Да. И вот что я вам говорю: проснитесь, пора! Вы хотите жить в капитализме будущего, а не знаете, что это. Вы вкладываете средства не в детский центр для детей Гарлема, а в души людей… в души людей, которые слишком давно живут в Гарлеме и которые уже больше не дети, они выросли с праведным гневом в сердце, их сердца полны, переполнены, еще немного — и взрыв. Праведное давление копится, растет!.. Праведное давление… Да. Вы, когда начнетесь сюда с разговорами про подрядчиков из национальных меньшинств и про обслугу из национальных меньшинств, про детские центры для людей улицы, чтоб они были ихние, ими и создавались ни народа, для народа, руками народа, — это вы поете на верный мотив, только пока еще слова у вас не правильные. Вы не хотите честно сказать: «Господи Боже Всемогущий! Пусть они делают с этими деньгами что хотят, лишь бы через это спускались пары… пока еще не поздно»… Ну, идите, устраивайте ревизии, объясняйтесь с Ассоциацией Взаимопомощи, реорганизуйте совет директоров, ставьте все точки над i. Но я дал вам возможность правильно поместить капитал, и благодаря мне вы сейчас застрахованы… Да ради бога, устраивайте ваши ревизии! Но близится время, когда вы скажете: «Ошва Тебе, Господи, что мы распорядились деньгами так, как рекомендовал Преподобный Бэкон!» Потому что я консерватор, хоть вам, может, и невдомек. Вы просто не знаете, что там за люди, на голодных, беззаконных улицах. Я — ваш умный брокер Судного дня. Взорвутся Гарлем, Бронкс и Бруклин, вот тогда-то, друг мой, вы будете рады, что у вас есть умный брокер… Да. Умный брокер… который знает, как контролировать давление пара… Да-да! В тот день владельцы капиталов — они будут рады отдать все, что имеют… отдать даже свое первородство за контроль над этим голодным, беззаконным паром. Нет, уезжайте обратно и скажите там: «Епископ, я был в Гарлеме и вернулся сообщить вам, что мы хорошо поместили капитал. Мы нашли умного брокера. И когда все обрушится, мы окажемся на возвышенном месте».
Тут снова зажужжал селектор, и голос секретарши произнес:
— Звонит мистер Симпсон из «Общества взаимного гражданского страхования», хочет говорить с президентом компании «Гарантированные инвестиции».
Преподобный Бэкон снял трубку.
— Реджинальд Бэкон слушает… Да. верно, президент и главный управляющий… Верно, верно… Да, ценю ваш интерес, мистер Симпсон, но этот выпуск мы уже передали на продажу… Именно так, весь выпуск… Ну, конечно, мистер Симпсон, эти облигации пользуются широкой популярностью. Разумеется, знать рынок очень полезно, как раз для этого и существует компания «Гарантированные инвестиции». Мы хотим вовлечь в рынок наш Гарлем… Да. Не выставлять, как испокон веку, на продажу, а чтобы он сам принимал участие в продажах… Спасибо, спасибо… Почему бы вам не обратиться к нашим партнерам на Уолл-стрит? Знаете такую фирму «Пирс-и-Пирс»?.. Да, да, они самые. Через них был реализован большой пакет этих облигаций, даже очень большой пакет. Я уверен, они будут рады делать с вами дела.
«Гарантированные инвестиции»? «Пирс-и-Пирс»?
«Пирс-и-Пирс» — это одна из самых крупных и активных банковско-инвестиционных фирм на Уолл-стрит.
Страшное подозрение закралось в душу Фиска, от природы такую доброжелательную. Он покосился на Моуди — Моуди смотрел на него и явно думал о том же. Не употребил ли Бэкон их 350000 на операцию с ценными бумагами, о которой он сейчас в неопределенных выражениях упоминал? Если деньги утекли на рынок ценных бумаг, то теперь уж и следов не сыщешь.
Не успел Преподобный Бэкон положить трубку, как Фиск сразу же забормотал:
— Я не знал, что вы… Впервые слышу, что у вас… Так, может быть, вы… Но я не думаю… Что такое… Я поневоле услышал… Что такое «Гарантированные инвестиции»?
— А, мы немного занимаемся бизнесом, если можем помочь, гарантируем размещение бумаг, знаете ли, — ответил Преподобный Бэкон. — Почему Гарлем обязательно должен покупать в розницу, а продавать оптом? Почему бы Гарлему самому не быть брокером?
По понятиям Фиска, это был совершеннейший вздор.
— Но где вы берете… Каким образом вы финансируете… Ведь такая деятельность… — Выпустить последнюю словесную петарду он оказался не в силах. А подходящие эвфемизмы, как на грех, не приходили в голову.