Страница:
Вскрикнула Мария. Ей на подголовник сползла большая сумка. Мотор заглох. Шерман поставил на тормоз, снял сумку у Марии с головы и запихнул обратно на заднее сиденье.
— Цела?
Мария смотрела не на него. Она вглядывалась во что-то сквозь лобовое стекло.
— Что это там?
На пути у «мерседеса» — не животное… Узоры протектора… Колесо! Первая мысль Шермана; наверху, на эстакаде, машина потеряла колесо, и оно с разгону скатилось сюда. Он вдруг услышал тишину — мотор «мерседеса» безмолвствовал. Шерман снова включил стартер, проверил тормоз, держит ли. И открыл дверцу.
— Шерман, ты что?
— Надо оттащить эту штуковину с дороги.
— Смотри, осторожнее. Вдруг встречная машина.
— Была не была. — Шерман пожал плечами и вылез.
Странно как-то, стоишь на крутом асфальтированном подъеме, вверху по эстакаде катятся машины, звонко лязгая на металлическом стыке, и смотришь снизу на черное подбрюшье путепровода. Машин, идущих поверху, конечно, не видно, только слышно, как они проносятся на больших скоростях и эстакада лязгает и вибрирует, гулко дрожит вся огромная изъеденная ржавчиной инженерная конструкция. И в то же время — тихо. До того тихо, что слышно, как поскрипывают и шуршат на каждом шагу кожаные подметки и каблуки его ботинок — английских ботинок, купленных за 650 долларов в магазине фирмы «Нью и Лингвуд», что в Лондоне на Джермин-стрит. Скрип и шуршание его подошв слышны так отчетливо. Шерман нагнулся. Нет, это все-таки не колесо. Просто покрышка. Как мог автомобиль на ходу потерять покрышку? Он поднял ее.
— Шерман!
Шерман оглянулся на «мерседес». Снизу к нему подходят два человека… два чернокожих парня… «Бостон Селтикс»… Тот, что впереди, одет в серебристую баскетбольную куртку с надписью «СЕЛТИКС» поперек груди… Он уже в пяти шагах от Шермана… Здоровый малый… Молния расстегнута, куртка нараспашку… видна белая майка на мощных грудных мышцах… Лицо квадратное, широкие скулы… взгляд плотоядный, хищный… Смотрит Шерману прямо в глаза… И медленно приближается. Второй — долговязый, но щуплый, длинная шея, узкое лицо… слабое лицо… глаза вытаращил, словно с испугу. На тощих плечах болтается широкий свитер. Этот идет на два шага позади здорового.
— Йо! — окликает здоровяк Шермана. — Помощь не нужна?
Шерман стоит как вкопанный, держит перед собой покрышку и смотрит на парней.
— Случилось чего? Помочь не надо?
Голос мирный. Это они подстроили! Вон он держит руку в кармане! Но говорит вроде бы по-дружески. Это ловушка, дурак ты несчастный! Может быть, он правда хочет помочь? А что они делают тут на въезде, интересно знать? Но ведь ничего же и не делают — не угрожают. Погоди, сейчас они тебе покажут! Надо просто ответить вежливо. Да ты что, спятил? Действуй! Не жди! В голове у Шермана — шум, будто шипит вырывающийся пар. Он держит покрышку перед грудью. Ну? Рраз! Он шагнул навстречу переднему и бросил в него покрышку. Но она полетела обратно! Прямо в Шермана. Шерман вскинул руки и отбил ее. Здоровяк в серебристой куртке не удержался на ногах и растянулся на покрышке. Шерман тоже по инерции пролетел вперед, но дорогие кожаные туфли удержали, он устоял.
— Шерман!
Мария сидит за рулем «мерседеса». Мотор бешено работает. Дверца со стороны пассажирского сиденья отпахнута.
— Садись!
Между ним и машиной теперь второй парень, щуплый… рожа испуганная… глаза вылуплены. Шерман в панике… только бы пробиться к машине! Побежал, набычив голову, налетел на того, отшвырнул. Парень отлетел на задний бампер, но не упал.
— Генри!
Здоровенный поднимается с асфальта. Шерман плюхнулся на пассажирское сиденье. Ужас на лице Марии.
— Сел?
Мотор ревет… Ну, немецкая боевая техника, давай… Снаружи что-то метнулось. Шерман поймал ручку, рванул и на мощном выплеске адреналина захлопнул дверцу. Краем глаза он видит, что здоровенный детина уже заглядывает к Марии с другой стороны. Успел надавить кнопку запора. Здоровяк дергает ручку, надпись «СЕЛТИКС» — у самого ее лица, отгороженная только стеклом. Мария включила первую скорость, «мерседес», взвыв, сорвался с места. Парень отскочил. «Мерседес» идет прямо на мусорные баки. Мария нажала на тормоз, Шермана шарахнуло о приборную доску. Один баул слетел на ручку скоростей. Шерман стащил его себе на колени.
Мария дала задний ход. Машину рвануло назад. Шерман покосился в окно справа, Там стоит щуплый парень и смотрит на них… узкое молодое лицо не выражает ничего, кроме страха. Мария снова переключила на первую… Она хватает ртом воздух, будто захлебывается…
Шерман крикнул:
— Осторожнее!
Здоровенный снова двинулся к машине, держа над головой покрышку. Мария направила «мерседес» прямо на него. Он отскочил… Метнулось что-то темное… Сильный удар. Покрышка ударилась в лобовое стекло и отрикошетила. Стекло целехонько. Молодцы немцы! Мария выкрутила баранку влево, чтобы не наехать на мусорные баки. Там стоит второй парень, щуплый… Зад машины занесло… чпок!. Щуплого парня там больше нет. Мария бешено крутит баранку. Между ограждением и мусорными баками узкое пространство. «Мерседес» едва вписался, скрежеща колесами… Взлетел вверх на эстакаду… Шерман вцепился в приборную доску… Вот и длинный язык автострады. Мимо несутся автомобильные огни… Мария затормозила. Шермана с баулом бросило вперед… Ххаа! Ххааа! Xxaaaa! Он было подумал, что она смеется. Но нет, это она так дышала.
— Жива?
Не отвечая, она с места снова рванула вперед. Сзади гудок…
— Ты что, Мария?
Задняя машина, не переставая сигналить, обошла их и унеслась. Они выехали на скоростное шоссе.
Глаза щиплет от пота. Шерман отнял одну руку от баула, чтобы утереться, но оказалось, рука так дрожит, что пришлось опустить ее обратно. Сердце колотилось прямо в горле. Рубашка промокла. Пиджак сползает с плеч, по-видимому, лопнули швы на спине. Легким не хватает кислорода.
«Мерседес» как вихрь несется по шоссе, ни к чему так быстро.
— Сбавь, Мария! Слышишь?
— Куда ведет эта дорога?
— Следуй по указателям на мост Джорджа Вашингтона и, бога ради, сбавь скорость!
Мария отняла одну руку от баранки, чтобы откинуть волосы со лба, — вся рука, от плеча до пальцев, заметно дрожала. Можно ли ей в таком состоянии доверять машину? — мелькнула мысль у Шермана. Но лучше ее сейчас не отвлекать. У него у самого сердце колотится о ребра, словно с цепи сорвалось в грудной клетке.
— Вот говно, у меня руки трясутся! — выругалась Мария. Он до сих пор не слышал, чтобы она употребляла такие слова.
— А ты успокойся. Все в порядке, мы уже выбрались.
— Но куда мы тут попадем?
— Не нервничай. Следуй по указателям на мост Вашингтона, и все.
— Вот говно, мы же так и ехали!
— Да успокойся ты, в самом деле! Я тебе скажу, где сворачивать.
— Смотри опять не наложи в штаны, Шерман.
Шерман сдавил ручку баула у себя на коленях, словно вторую баранку. И заставил себя не отрывать взгляд от дороги. Впереди над автострадой показался дорожный знак КРОСС-БРОНКС МОСТ ВАШИНГ.
— Что значит Кросс-Бронкс?
— Не важно. Поезжай дальше.
— Какого говна, Шерман?
— Да все в порядке. Мы правильно едем.
Лоцман. Он смотрит на белую полосу, тянущуюся посреди проезжей части. Смотрит так упорно, что в глазах все начинает расползаться… белая линия… указатель… полосы… задние огни… Никакой связной картины… Он видит все врозь… по частям… по деталям… по молекулам!.. Господи Иисусе! Я потерям рассудок! Сердцебиение… Но потом — щелчок! — и все встало на свои места.
Над головой новый указатель:
МАЙОР ДИГАН МОСТ ТРАЙБОРО
— Видишь, Мария? Мост Трайборо. Сворачивай туда.
— Ты что? Нам же нужен мост Джорджа Вашингтона!
— Да нет же! Трайборю! Это прямая дорога на Манхэттен.
Съехали. Опять знак над головой:
УИЛЛИС АВ.
— Где это, Уиллис авеню?
— По-моему, в Бронксе.
— Черт!
— Прижимайся влево! Все правильно.
— Вот черт!
Огромный знак поперек шоссе:
ТРАЙБОРО.
— Вот видишь?
— Вижу.
— Теперь держись правее. Тут съезд в правую сторону.
Шерман в подтверждение сжимает баул у себя на коленях и проделывает им правый поворот. Рядом сидит Мария в парижском ярко-синем жакете с вот такими подложенными плечами… испуганная зверушка под широкими синими парижскими плечами… Они едут в «мерседесе» за 48000 долларов, оснащенном шикарными авиационными приборами… Только бы вырваться из Бронкса!
Вот съезд. Шерман вцепился что было силы в несчастный баул, словно сейчас должен налететь смерч, сбить их с верной дороги — и швырнуть обратно в Бронкс!
Съехали. Впереди — длинный пологий спуск, ведущий к мосту Трайборо и дальше — в Манхэтген.
XaaxxxKaaxxxIXaaocxx!
— Шерман!
Он повернулся к ней. Она тяжело дышит, хватает ртом воздух.
— Ну вот и все, дорогая.
— Шерман, он его швырнул прямо в меня!
— Что швырнул?
— Да колесо же!
А ведь правда, покрышка ударила в стекло прямо перед ее лицом. Но в памяти Шермана мелькнуло и еще кое-что… чпок!.. толчок заднего бампера, и нет щуплого парнишки. У Марии вырвалось рыдание.
— Слушай, возьми себя в руки. Теперь совсем недалеко.
Она шмыгнула носом.
— Господи…
Шерман протянул левую руку и стал массировать ей затылок.
— Ты молодчина. Вела себя как герой.
— Ох, Шерман.
Особенно нелепо — он сам чувствует, как это нелепо, — что его подмывает улыбнуться. Я ее спас! Я — ее защитник! Он продолжал массировать ей затылок.
— Это была всего лишь покрышка, — говорит защитник, упиваясь ролью утешителя слабых. — А то бы разбилось лобовое стекло.
— Он бросил… прямо в меня.
— Знаю, знаю. Но теперь все в порядке. Все позади.
Но мысленно он слышал: чпок! — и нет щуплого парнишки.
— Мария, по-моему, ты… то есть мы одного из них сбили.
Ты… Мы… Глубокий патриархальный инстинкт уже назойливо подталкивает взять вину на себя.
Мария молчит.
— Знаешь, когда нас занесло… Был такой вроде бы звук… звучок: чпок!
Мария ничего не говорит. Шерман смотрит вопросительно. Наконец она отозвалась:
— Д-да… Может быть, не знаю. Плевать, Шерман! Главное, мы оттуда выбрались!
— Ну ясно, это главное, но…
— О господи, Шерман! Это был какой-то кошмар!
И она стала давиться рыданиями, не сбавляя скорости и внимательно глядя вперед через лобовое стекло.
— Все позади, дорогая. Теперь все хорошо.
Он еще немного помассировал ей шею. Щуплый мальчишка только что стоял там. Чпок! И его там уже нет.
Движения на автостраде все прибавлялось. Рой красных задних огней впереди увильнул под путепровод, и начался пологий подъем. Скоро мост. Мария сбавила газ. Площадь с турникетами раскинулась в темноте бетонным пространством, мутным и чуть в желтизну от света фонарей. Красные огни разобрались на стайки перед каждой будкой. А впереди уже ощущалась густая чернота Манхэттена.
Весомая… в огнях… и столько народу… Столько людей окружают Шермана на этом желтом бетонном пятаке… и хоть бы один догадался, что он сейчас пережил!
Шерман выждал, пока они не выехали на проспект ФДР и не покатили вдоль берега Ист-Ривер к себе, в белый Манхэттен, и Мария окончательно успокоилась, и только тогда снова завел разговор на эту тему:
— Так как по-твоему, Мария? Может, заявить н полицию?
Она не ответила. Он повернул к ней голову; она хмуро смотрела на дорогу.
— Как ты считаешь?
— Зачем?
— Ну, просто я подумал…
— Шерман, заткнись. — Она проговорила это тихо, даже ласково. — Не мешай мне спокойно вести машину.
Впереди показалась знакомая ограда Центральной нью-йоркской больницы. Конструктивистская готика. Белый Манхэттен! Мария свернула с проспекта на Семьдесят первую улицу. Припарковалась против перестроенного особняка, где на четвертом этаже помещалась ее «конспиративная квартирка». Шерман вылез и поторопился осмотреть заднее крыло «мерседеса». Слава тебе господи! Ни вмятинки и ни малейшего следа — по крайней мере, сейчас, в темноте. Мужу Мария сообщила, что прилетает завтра, поэтому багаж надо было пока перетаскать из машины наверх. Шерману трижды пришлось карабкаться по скрипучей лестнице в тусклом нищенском свете «экономичных ламп», волоча ее модные чемоданы на четвертый этаж.
Она сняла ярко-синий жакет с парижскими плечами и положила на кровать. Шерман тоже снял пиджак — он действительно разорвался на спине по швам. «Хантсман», Сэвил-Роу, Лондон. И стоил достаточно дорого. Шерман бросил пиджак на кровать. Рубашка на нем была мокрая, хоть выжми. Мария скинула туфли, села на венский стул у одноногого стола, облокотилась и подперла голову ладонью. Старый стол сразу жалобно накренился. Тогда она выпрямилась и взглянула на Шермана.
— Я хочу выпить. А ты?
— Хочешь, чтобы я налил?
— Угу. Мне — много водки, капельку апельсинового сока и лед. Водка в кухонном шкафчике.
Шерман вышел в тесную кухоньку, включил свет. На плите на краю немытой сковороды сидел таракан. Ну и черт с ним. Шерман смешал водку с апельсиновым соком для Марии, себе налил в высокий стакан виски, положил лед и чуть-чуть добавил воды. И тоже сел за стол напротив Марии. Оказалось, что стакан крепкого — как раз то, что ему надо. Каждый ледяной глоток приятно жег под ложечкой. Машину занесло. Чпок. И того, долговязого и щуплого, там больше нет.
Мария уже отпила половину большой рюмки, которую он ей налил. Зажмурилась, запрокинула голову. А потом взглянула на Шермана и устало улыбнулась.
— Знаешь, — сказала она, — а я ведь, ей-богу, думала, что нам… крышка.
— Что будем делать теперь?
— В каком смысле?
— Я думаю… по-моему, надо заявить в полицию.
— Ты уже говорил. Объясни зачем.
— Это же была попытка ограбления… И потом, мне кажется, что ты… не исключено, что ты одного из них сшибла.
Мария молчала.
— Когда, ну, помнишь? Ты газанула и машину занесло.
— Знаешь, что я тебе скажу? Надеюсь, что так оно и было. Но если даже и так, удар был совсем слабый. Я почти ничего не услышала.
— Да. Только чпок, и его нет.
Мария пожала плечами.
— Я просто размышляю вслух, — сказал Шерман. — Мне кажется, надо заявить. Так мы себя обезопасим.
Мария шумно выдохнула, как человек, возмущенный до предела. И отвернулась.
— Понимаешь, а вдруг этот парень пострадал.
Она оглянулась на него и ответила со смехом:
— Честно признаться, меня это не беспокоит ни вот столечко.
— Да, но что, если…
— Слушай, мы выбрались оттуда, а как — не имеет значения.
— Но если…
— Мура все это, Шерман. Куда ты хочешь обратиться со своим заявлением? И что ты им скажешь?
— Не знаю. Расскажу, как было на самом деле.
— Шерман, я тебе сейчас сама расскажу, как было на самом деле. Я — девушка из Южной Каролины, и я изложу тебе все простым английским языком. Два ниггера хотели нас убить, но мы от них удрали. Два ниггера напали на нас в джунглях, чуть нас не убили, но мы выбрались из джунглей и спаслись. Только всего и делов.
— Да, но представь себе, что…
— Нет, это ты представь себе! Представь, что ты обратился в полицию. Что ты им скажешь? Как объяснишь, что мы делали в Бронксе? Ты говоришь, что расскажешь, как все было на самом деле. Так вот. Лучше ты мне расскажи. Расскажи, раскажи! Что там было на самом деле?
Вот она о чем! Что ж, действительно, объяснять в полиции, что миссис Артур Раскин с Пятой авеню и мистер Шерман Мак-Кой с Парк авеню встретились для тайного ночного свидания, но пропустили поворот на Манхэттен при съезде с моста Трайборо и угодили в Бронксе в небольшую переделку? Шерман прикинул, как это получится. Можно было бы, например, сказать Джуди, что… Нет! Сказать Джуди, что он ехал в машине с женщиной по имени Мария, — об этом не может быть и речи. Но если они… если Мария сбила того парня, лучше, наверно, все-таки сжать зубы и рассказать все как было. А именно — как? Ну, два парня пытались их ограбить. Загородили дорогу. Подошли и сказали… Тут Шерман ощутил словно легкий удар в солнечное сплетение. «Йо! Помощь не нужна?» Ведь это — все, что сказал тот верзила. И оружия не вытащил. Они не сделали ни одного угрожающего движения, покуда он не швырнул в одного из них покрышку. А что, если… Одну минуту! Что же еще они делали на въезде на автостраду поздно вечером, в темноте, у препятствия, брошенного на проезжую часть?.. Мария поддержит мою версию… версию!.. Игривая молодая кобылка… Он подумал, что совсем ее не знает.
— Н-ну, не знаю, — проговорил он. — Может, ты и права. Надо еще подумать. Я просто размышляю вслух.
— Тут совершенно не о чем думать, Шерман. Есть вещи, которые я понимаю лучше тебя. Немного, но есть. Они знаешь как обрадуются, что мы попали к ним в лапы.
— Кто — они?
— Да полицейские. А проку-то что? Им все равно в жизни не поймать тех парней.
— Что значит «попали к ним в лапы»?
— Забудь о полиции, вот что.
— О чем ты говоришь?
— О тебе в первую очередь. Ты же — лицо известное.
— Вовсе нет! — Властитель Вселенной выше какой-то жалкой известности.
— Ах, нет? А снимки чьей квартиры помещены в «Архитектурном обозрении»? И твой портрет был в «Дабл-ю». И твой отец был… или есть… кто там он у тебя, сам знаешь.
— Это жена поместила в журнале снимки квартиры!
— Вот и объясни это в полиции, Шерман. Уверяю тебя, им будет очень интересно.
Шерман онемел. Какая чудовищная мысль!
— И меня им тоже зацепить лестно. Я, конечно, простая девушка из Южной Каролины, но у моего мужа сто миллионов долларов и квартира на Пятой авеню.
— Ну, хорошо. Я же просто прикидываю, какие могут быть последствия, только и всего. Какие могут возникнуть осложнения. Что, если ты действительно его сбила? Если он пострадал?
— А ты видел, как я его сбила?
— Нет.
— И я не видела. Ничего не знаю, никого не сбивала. На самом-то деле очень даже надеюсь, что ему попало как следует. Но вообще я знать ничего не знаю. И ты тоже. Так что никого я не сбивала. Правильно?
— Н-ну, пожалуй… Наверно. Наверно, ты права. Лично я ничего не видел. Хотя слышал. И почувствовал слабый толчок.
— Шерман, все произошло так быстро, ты просто не успел сообразить, что это было. И я тоже. Парни те в полицию не обратятся. Уж в этом-то ты можешь быть уверен. И даже если ты заявишь, их все равно не найдут. В полиции просто посмеются над тобой — да ты ведь и не знаешь, что было на самом деле, верно?
— Вроде бы верно.
— Конечно верно. Если когда-нибудь возникнет разговор, мы только знаем, что двое парней загородили дорогу и пытались нас ограбить, а мы от них ушли. Точка.
— А почему же мы не заявили?
— Потому что бессмысленно. Мы не пострадали, и ясно было, что тех парней все равно не найдут. И знаешь что, Шерман?
— Что?
— Ведь это истинная правда. Воображать можно что хочешь, но это действительно все, что нам известно, тебе и мне.
— Да. Это верно. Просто я не знаю, все-таки мне было бы спокойней, если бы…
— А тебе-то чего беспокоиться, Шерман? Ведь за рулем была я. Если его, сукина сына, сбили, то сбила его я, а я говорю, что никого не сбивала и заявлять в полицию мне не о чем. И перестань, пожалуйста, страдать.
— Я не страдаю. Просто я…
— Вот и хорошо.
Шерман думал. Ведь это правда, разве нет? Машину вела она. Владелец машины — он, но управление взяла на себя Мария, и если когда-нибудь зайдет об этом разговор, то и отвечать придется ей. Она была за рулем… И решать, случилось ли что-нибудь, о чем надо заявить в полицию, тоже ей. Он, естественно, всегда ее поддержит… Но с плеч уже скатилось тяжелое бремя.
— Ты права, Мария. Это было как в джунглях.
Он несколько раз подряд кивнул головой в знак того, что наконец осознал истину.
— Да. А там нас могли убить за милую душу
— И знаешь что, Мария? Мы сражались.
— Сражались?
— Ну как же. Мы оказались в этих страшных джунглях… На нас напали… и мы вырвались с боем. — Картина рисовалась ему все яснее и яснее. — Черт, я уж и не помню, когда последний раз по-настоящему дрался. Лет в двенадцать, наверно. Или в тринадцать. И знаешь, что я тебе скажу, крошка? Ты вела себя молодцом. Просто потрясающим молодцом. Нет, правда. Я когда увидел тебя за рулем… Я ведь даже не знал, умеешь ли ты водить! — Мрак отступил. Машину же действительно вела она. — Но ты вырвалась из этой западни. Вынеслась на волю! Молодчина!
Мрак окончательно развеялся. Мир сиял и лучился.
— Я совершенно не помню, что делала, — сказала Мария. — Все как-то… получилось одновременно. Самое трудное было перелезть на водительское сиденье. Зачем это они выдумали ставить рычаг скоростей посередине? У меня подол зацепился…
— Я как увидел тебя за баранкой, глазам не поверил! Если бы ты не пересела, — он потряс головой, — нам бы несдобровать.
Теперь, предаваясь героическим воспоминаниям, он напрашивался на ответную похвалу.
Но Мария сказала:
— Я действовала… сама не знаю как… инстинктивно.
Характерно для нее: она не уловила намека.
— Понимаю, — кивает Шерман. — Инстинктивно, но угадала в самую точку. Мне малость не до того было в тот момент.
Еще один намек, и такой толстый, уж толще некуда.
На этот раз даже она поняла.
— Ну конечно, Шерман! Еще бы! Когда ты запустил к него колесом… ну, то есть покрышкой… Бог мой! Я думала, я… Честное слово! Ты справился с обоими. Шерман! Один побил двоих!
Я побил один двоих! Никогда еще музыка слаще этой не ласкала слух Властителя Вселенной. Играй же дальше! Не прерывай напева!
— Я и сам не понимал, что происходит, — упоенно подхватывает Шерман. Он улыбается во весь рот и даже не старается сдержать улыбку. — Швырнул покрышку, и вдруг она летит обратно прямо мне в лицо!
— Это он руки поднял, подставил блок, вот она и отскочила…
Они уже пьют будоражащую брагу подробностей. Голоса набирают звучность. Весело на душе! Шерман и Мария смеются — как будто бы над забавными подробностями недавней битвы, а на самом деле просто от радости, от восторга перед испытанным чудом. Вдвоем, бок о бок, они столкнулись с самым ужасным кошмаром Нью-Йорка — и победили.
Вот Мария выпрямила спину, смотрит на Шермана широко открытыми глазами, губы дрогнули, готовые разомкнуться в улыбке. О, сладкое предчувствие! Без единого слова она встала со стула и сняла блузу. Под блузой на ней ничего не было. Он видит ее роскошные груди — белая нежная плоть пересыщена вожделением, увлажнена потом. Она подходит и становится у него между колен. Развязывает ему галстук. Он обнял ее за талию и с такой силой притянул к себе, что она не устояла на ногах. Оба валятся на ковер — и то-то смеху, то-то упоения, пока разденешься в такой позиции!
Они лежат на полу, на ковре, а ковер такой грязный, в хлопьях пыли, но грязь и пыль — это совершенно не важно. Оба разгоряченные, потные, но и это тоже не важно. Так даже лучше. Они прошли вдвоем сквозь стену огня. Бились не на жизнь, а на смерть во мраке джунглей. И теперь лежат рядом, еще не остывшие от этой битвы. Шерман целует ее в губы. Они просто лежат и целуются и крепко прижимаются друг к дружке. Но вот он проводит пальцем по ее спине, по совершенному выгибу ее бедра, по безупречной линии ляжки. Какое возбуждение! Огонь от кончиков пальцев бежит в пах, оттуда — по всей нервной системе, через бессчетные взрывные устройства крохотных синапсов! Он хочет владеть этой женщиной в буквальном смысле, вобрать в себя ее горячее белое тело в расцвете пышущего, грубого, молодого животного здоровья и никогда не отпускать. Совершенная любовь! Чистейший восторг! Приап, хозяин и владыка! Властитель Вселенной и Владыка джунглей!
— Привет, Шерм! Как делишки?
Это Шермана особенно бесит. Мало того что рыжий служитель с ним панибратствует и зовет его по имени. Но еще и в сокращенной форме, как его в жизни никто не звал, — это уже нахальство, переходящее в издевательство. Кажется, Шерман никогда, ни словом, ни жестом не давал ему повода для фамильярности. Конечно, в наше время такая самочинная фамильярность считается в порядке вещей, но Шерман ее не выносит. Она — вид агрессии. Думаешь, ты лучше меня, ты, уолл-стритовский господин с йейльским подбородком? Ну, так я тебе покажу! Сколько раз Шерман пытался придумать какой-нибудь вежливо-ледяной ответ, чтобы пресечь его фальшиво-компанейские приветствия! Но ничего подходящего не приходило в голову.
— Шерм, как жизнь? — Дэн был уже рядом. Он и не подумал отвязываться.
— Отлично, — ответил Шерман холодно, но неловко.
Одно из неписаных правил поведения в стратифицированном обществе гласит, что на вопрос нижестоящего «как вы поживаете», следует воздержаться от ответа. Шерман повернулся и пошел к выходу.
— Цела?
Мария смотрела не на него. Она вглядывалась во что-то сквозь лобовое стекло.
— Что это там?
На пути у «мерседеса» — не животное… Узоры протектора… Колесо! Первая мысль Шермана; наверху, на эстакаде, машина потеряла колесо, и оно с разгону скатилось сюда. Он вдруг услышал тишину — мотор «мерседеса» безмолвствовал. Шерман снова включил стартер, проверил тормоз, держит ли. И открыл дверцу.
— Шерман, ты что?
— Надо оттащить эту штуковину с дороги.
— Смотри, осторожнее. Вдруг встречная машина.
— Была не была. — Шерман пожал плечами и вылез.
Странно как-то, стоишь на крутом асфальтированном подъеме, вверху по эстакаде катятся машины, звонко лязгая на металлическом стыке, и смотришь снизу на черное подбрюшье путепровода. Машин, идущих поверху, конечно, не видно, только слышно, как они проносятся на больших скоростях и эстакада лязгает и вибрирует, гулко дрожит вся огромная изъеденная ржавчиной инженерная конструкция. И в то же время — тихо. До того тихо, что слышно, как поскрипывают и шуршат на каждом шагу кожаные подметки и каблуки его ботинок — английских ботинок, купленных за 650 долларов в магазине фирмы «Нью и Лингвуд», что в Лондоне на Джермин-стрит. Скрип и шуршание его подошв слышны так отчетливо. Шерман нагнулся. Нет, это все-таки не колесо. Просто покрышка. Как мог автомобиль на ходу потерять покрышку? Он поднял ее.
— Шерман!
Шерман оглянулся на «мерседес». Снизу к нему подходят два человека… два чернокожих парня… «Бостон Селтикс»… Тот, что впереди, одет в серебристую баскетбольную куртку с надписью «СЕЛТИКС» поперек груди… Он уже в пяти шагах от Шермана… Здоровый малый… Молния расстегнута, куртка нараспашку… видна белая майка на мощных грудных мышцах… Лицо квадратное, широкие скулы… взгляд плотоядный, хищный… Смотрит Шерману прямо в глаза… И медленно приближается. Второй — долговязый, но щуплый, длинная шея, узкое лицо… слабое лицо… глаза вытаращил, словно с испугу. На тощих плечах болтается широкий свитер. Этот идет на два шага позади здорового.
— Йо! — окликает здоровяк Шермана. — Помощь не нужна?
Шерман стоит как вкопанный, держит перед собой покрышку и смотрит на парней.
— Случилось чего? Помочь не надо?
Голос мирный. Это они подстроили! Вон он держит руку в кармане! Но говорит вроде бы по-дружески. Это ловушка, дурак ты несчастный! Может быть, он правда хочет помочь? А что они делают тут на въезде, интересно знать? Но ведь ничего же и не делают — не угрожают. Погоди, сейчас они тебе покажут! Надо просто ответить вежливо. Да ты что, спятил? Действуй! Не жди! В голове у Шермана — шум, будто шипит вырывающийся пар. Он держит покрышку перед грудью. Ну? Рраз! Он шагнул навстречу переднему и бросил в него покрышку. Но она полетела обратно! Прямо в Шермана. Шерман вскинул руки и отбил ее. Здоровяк в серебристой куртке не удержался на ногах и растянулся на покрышке. Шерман тоже по инерции пролетел вперед, но дорогие кожаные туфли удержали, он устоял.
— Шерман!
Мария сидит за рулем «мерседеса». Мотор бешено работает. Дверца со стороны пассажирского сиденья отпахнута.
— Садись!
Между ним и машиной теперь второй парень, щуплый… рожа испуганная… глаза вылуплены. Шерман в панике… только бы пробиться к машине! Побежал, набычив голову, налетел на того, отшвырнул. Парень отлетел на задний бампер, но не упал.
— Генри!
Здоровенный поднимается с асфальта. Шерман плюхнулся на пассажирское сиденье. Ужас на лице Марии.
— Сел?
Мотор ревет… Ну, немецкая боевая техника, давай… Снаружи что-то метнулось. Шерман поймал ручку, рванул и на мощном выплеске адреналина захлопнул дверцу. Краем глаза он видит, что здоровенный детина уже заглядывает к Марии с другой стороны. Успел надавить кнопку запора. Здоровяк дергает ручку, надпись «СЕЛТИКС» — у самого ее лица, отгороженная только стеклом. Мария включила первую скорость, «мерседес», взвыв, сорвался с места. Парень отскочил. «Мерседес» идет прямо на мусорные баки. Мария нажала на тормоз, Шермана шарахнуло о приборную доску. Один баул слетел на ручку скоростей. Шерман стащил его себе на колени.
Мария дала задний ход. Машину рвануло назад. Шерман покосился в окно справа, Там стоит щуплый парень и смотрит на них… узкое молодое лицо не выражает ничего, кроме страха. Мария снова переключила на первую… Она хватает ртом воздух, будто захлебывается…
Шерман крикнул:
— Осторожнее!
Здоровенный снова двинулся к машине, держа над головой покрышку. Мария направила «мерседес» прямо на него. Он отскочил… Метнулось что-то темное… Сильный удар. Покрышка ударилась в лобовое стекло и отрикошетила. Стекло целехонько. Молодцы немцы! Мария выкрутила баранку влево, чтобы не наехать на мусорные баки. Там стоит второй парень, щуплый… Зад машины занесло… чпок!. Щуплого парня там больше нет. Мария бешено крутит баранку. Между ограждением и мусорными баками узкое пространство. «Мерседес» едва вписался, скрежеща колесами… Взлетел вверх на эстакаду… Шерман вцепился в приборную доску… Вот и длинный язык автострады. Мимо несутся автомобильные огни… Мария затормозила. Шермана с баулом бросило вперед… Ххаа! Ххааа! Xxaaaa! Он было подумал, что она смеется. Но нет, это она так дышала.
— Жива?
Не отвечая, она с места снова рванула вперед. Сзади гудок…
— Ты что, Мария?
Задняя машина, не переставая сигналить, обошла их и унеслась. Они выехали на скоростное шоссе.
Глаза щиплет от пота. Шерман отнял одну руку от баула, чтобы утереться, но оказалось, рука так дрожит, что пришлось опустить ее обратно. Сердце колотилось прямо в горле. Рубашка промокла. Пиджак сползает с плеч, по-видимому, лопнули швы на спине. Легким не хватает кислорода.
«Мерседес» как вихрь несется по шоссе, ни к чему так быстро.
— Сбавь, Мария! Слышишь?
— Куда ведет эта дорога?
— Следуй по указателям на мост Джорджа Вашингтона и, бога ради, сбавь скорость!
Мария отняла одну руку от баранки, чтобы откинуть волосы со лба, — вся рука, от плеча до пальцев, заметно дрожала. Можно ли ей в таком состоянии доверять машину? — мелькнула мысль у Шермана. Но лучше ее сейчас не отвлекать. У него у самого сердце колотится о ребра, словно с цепи сорвалось в грудной клетке.
— Вот говно, у меня руки трясутся! — выругалась Мария. Он до сих пор не слышал, чтобы она употребляла такие слова.
— А ты успокойся. Все в порядке, мы уже выбрались.
— Но куда мы тут попадем?
— Не нервничай. Следуй по указателям на мост Вашингтона, и все.
— Вот говно, мы же так и ехали!
— Да успокойся ты, в самом деле! Я тебе скажу, где сворачивать.
— Смотри опять не наложи в штаны, Шерман.
Шерман сдавил ручку баула у себя на коленях, словно вторую баранку. И заставил себя не отрывать взгляд от дороги. Впереди над автострадой показался дорожный знак КРОСС-БРОНКС МОСТ ВАШИНГ.
— Что значит Кросс-Бронкс?
— Не важно. Поезжай дальше.
— Какого говна, Шерман?
— Да все в порядке. Мы правильно едем.
Лоцман. Он смотрит на белую полосу, тянущуюся посреди проезжей части. Смотрит так упорно, что в глазах все начинает расползаться… белая линия… указатель… полосы… задние огни… Никакой связной картины… Он видит все врозь… по частям… по деталям… по молекулам!.. Господи Иисусе! Я потерям рассудок! Сердцебиение… Но потом — щелчок! — и все встало на свои места.
Над головой новый указатель:
МАЙОР ДИГАН МОСТ ТРАЙБОРО
— Видишь, Мария? Мост Трайборо. Сворачивай туда.
— Ты что? Нам же нужен мост Джорджа Вашингтона!
— Да нет же! Трайборю! Это прямая дорога на Манхэттен.
Съехали. Опять знак над головой:
УИЛЛИС АВ.
— Где это, Уиллис авеню?
— По-моему, в Бронксе.
— Черт!
— Прижимайся влево! Все правильно.
— Вот черт!
Огромный знак поперек шоссе:
ТРАЙБОРО.
— Вот видишь?
— Вижу.
— Теперь держись правее. Тут съезд в правую сторону.
Шерман в подтверждение сжимает баул у себя на коленях и проделывает им правый поворот. Рядом сидит Мария в парижском ярко-синем жакете с вот такими подложенными плечами… испуганная зверушка под широкими синими парижскими плечами… Они едут в «мерседесе» за 48000 долларов, оснащенном шикарными авиационными приборами… Только бы вырваться из Бронкса!
Вот съезд. Шерман вцепился что было силы в несчастный баул, словно сейчас должен налететь смерч, сбить их с верной дороги — и швырнуть обратно в Бронкс!
Съехали. Впереди — длинный пологий спуск, ведущий к мосту Трайборо и дальше — в Манхэтген.
XaaxxxKaaxxxIXaaocxx!
— Шерман!
Он повернулся к ней. Она тяжело дышит, хватает ртом воздух.
— Ну вот и все, дорогая.
— Шерман, он его швырнул прямо в меня!
— Что швырнул?
— Да колесо же!
А ведь правда, покрышка ударила в стекло прямо перед ее лицом. Но в памяти Шермана мелькнуло и еще кое-что… чпок!.. толчок заднего бампера, и нет щуплого парнишки. У Марии вырвалось рыдание.
— Слушай, возьми себя в руки. Теперь совсем недалеко.
Она шмыгнула носом.
— Господи…
Шерман протянул левую руку и стал массировать ей затылок.
— Ты молодчина. Вела себя как герой.
— Ох, Шерман.
Особенно нелепо — он сам чувствует, как это нелепо, — что его подмывает улыбнуться. Я ее спас! Я — ее защитник! Он продолжал массировать ей затылок.
— Это была всего лишь покрышка, — говорит защитник, упиваясь ролью утешителя слабых. — А то бы разбилось лобовое стекло.
— Он бросил… прямо в меня.
— Знаю, знаю. Но теперь все в порядке. Все позади.
Но мысленно он слышал: чпок! — и нет щуплого парнишки.
— Мария, по-моему, ты… то есть мы одного из них сбили.
Ты… Мы… Глубокий патриархальный инстинкт уже назойливо подталкивает взять вину на себя.
Мария молчит.
— Знаешь, когда нас занесло… Был такой вроде бы звук… звучок: чпок!
Мария ничего не говорит. Шерман смотрит вопросительно. Наконец она отозвалась:
— Д-да… Может быть, не знаю. Плевать, Шерман! Главное, мы оттуда выбрались!
— Ну ясно, это главное, но…
— О господи, Шерман! Это был какой-то кошмар!
И она стала давиться рыданиями, не сбавляя скорости и внимательно глядя вперед через лобовое стекло.
— Все позади, дорогая. Теперь все хорошо.
Он еще немного помассировал ей шею. Щуплый мальчишка только что стоял там. Чпок! И его там уже нет.
Движения на автостраде все прибавлялось. Рой красных задних огней впереди увильнул под путепровод, и начался пологий подъем. Скоро мост. Мария сбавила газ. Площадь с турникетами раскинулась в темноте бетонным пространством, мутным и чуть в желтизну от света фонарей. Красные огни разобрались на стайки перед каждой будкой. А впереди уже ощущалась густая чернота Манхэттена.
Весомая… в огнях… и столько народу… Столько людей окружают Шермана на этом желтом бетонном пятаке… и хоть бы один догадался, что он сейчас пережил!
Шерман выждал, пока они не выехали на проспект ФДР и не покатили вдоль берега Ист-Ривер к себе, в белый Манхэттен, и Мария окончательно успокоилась, и только тогда снова завел разговор на эту тему:
— Так как по-твоему, Мария? Может, заявить н полицию?
Она не ответила. Он повернул к ней голову; она хмуро смотрела на дорогу.
— Как ты считаешь?
— Зачем?
— Ну, просто я подумал…
— Шерман, заткнись. — Она проговорила это тихо, даже ласково. — Не мешай мне спокойно вести машину.
Впереди показалась знакомая ограда Центральной нью-йоркской больницы. Конструктивистская готика. Белый Манхэттен! Мария свернула с проспекта на Семьдесят первую улицу. Припарковалась против перестроенного особняка, где на четвертом этаже помещалась ее «конспиративная квартирка». Шерман вылез и поторопился осмотреть заднее крыло «мерседеса». Слава тебе господи! Ни вмятинки и ни малейшего следа — по крайней мере, сейчас, в темноте. Мужу Мария сообщила, что прилетает завтра, поэтому багаж надо было пока перетаскать из машины наверх. Шерману трижды пришлось карабкаться по скрипучей лестнице в тусклом нищенском свете «экономичных ламп», волоча ее модные чемоданы на четвертый этаж.
Она сняла ярко-синий жакет с парижскими плечами и положила на кровать. Шерман тоже снял пиджак — он действительно разорвался на спине по швам. «Хантсман», Сэвил-Роу, Лондон. И стоил достаточно дорого. Шерман бросил пиджак на кровать. Рубашка на нем была мокрая, хоть выжми. Мария скинула туфли, села на венский стул у одноногого стола, облокотилась и подперла голову ладонью. Старый стол сразу жалобно накренился. Тогда она выпрямилась и взглянула на Шермана.
— Я хочу выпить. А ты?
— Хочешь, чтобы я налил?
— Угу. Мне — много водки, капельку апельсинового сока и лед. Водка в кухонном шкафчике.
Шерман вышел в тесную кухоньку, включил свет. На плите на краю немытой сковороды сидел таракан. Ну и черт с ним. Шерман смешал водку с апельсиновым соком для Марии, себе налил в высокий стакан виски, положил лед и чуть-чуть добавил воды. И тоже сел за стол напротив Марии. Оказалось, что стакан крепкого — как раз то, что ему надо. Каждый ледяной глоток приятно жег под ложечкой. Машину занесло. Чпок. И того, долговязого и щуплого, там больше нет.
Мария уже отпила половину большой рюмки, которую он ей налил. Зажмурилась, запрокинула голову. А потом взглянула на Шермана и устало улыбнулась.
— Знаешь, — сказала она, — а я ведь, ей-богу, думала, что нам… крышка.
— Что будем делать теперь?
— В каком смысле?
— Я думаю… по-моему, надо заявить в полицию.
— Ты уже говорил. Объясни зачем.
— Это же была попытка ограбления… И потом, мне кажется, что ты… не исключено, что ты одного из них сшибла.
Мария молчала.
— Когда, ну, помнишь? Ты газанула и машину занесло.
— Знаешь, что я тебе скажу? Надеюсь, что так оно и было. Но если даже и так, удар был совсем слабый. Я почти ничего не услышала.
— Да. Только чпок, и его нет.
Мария пожала плечами.
— Я просто размышляю вслух, — сказал Шерман. — Мне кажется, надо заявить. Так мы себя обезопасим.
Мария шумно выдохнула, как человек, возмущенный до предела. И отвернулась.
— Понимаешь, а вдруг этот парень пострадал.
Она оглянулась на него и ответила со смехом:
— Честно признаться, меня это не беспокоит ни вот столечко.
— Да, но что, если…
— Слушай, мы выбрались оттуда, а как — не имеет значения.
— Но если…
— Мура все это, Шерман. Куда ты хочешь обратиться со своим заявлением? И что ты им скажешь?
— Не знаю. Расскажу, как было на самом деле.
— Шерман, я тебе сейчас сама расскажу, как было на самом деле. Я — девушка из Южной Каролины, и я изложу тебе все простым английским языком. Два ниггера хотели нас убить, но мы от них удрали. Два ниггера напали на нас в джунглях, чуть нас не убили, но мы выбрались из джунглей и спаслись. Только всего и делов.
— Да, но представь себе, что…
— Нет, это ты представь себе! Представь, что ты обратился в полицию. Что ты им скажешь? Как объяснишь, что мы делали в Бронксе? Ты говоришь, что расскажешь, как все было на самом деле. Так вот. Лучше ты мне расскажи. Расскажи, раскажи! Что там было на самом деле?
Вот она о чем! Что ж, действительно, объяснять в полиции, что миссис Артур Раскин с Пятой авеню и мистер Шерман Мак-Кой с Парк авеню встретились для тайного ночного свидания, но пропустили поворот на Манхэттен при съезде с моста Трайборо и угодили в Бронксе в небольшую переделку? Шерман прикинул, как это получится. Можно было бы, например, сказать Джуди, что… Нет! Сказать Джуди, что он ехал в машине с женщиной по имени Мария, — об этом не может быть и речи. Но если они… если Мария сбила того парня, лучше, наверно, все-таки сжать зубы и рассказать все как было. А именно — как? Ну, два парня пытались их ограбить. Загородили дорогу. Подошли и сказали… Тут Шерман ощутил словно легкий удар в солнечное сплетение. «Йо! Помощь не нужна?» Ведь это — все, что сказал тот верзила. И оружия не вытащил. Они не сделали ни одного угрожающего движения, покуда он не швырнул в одного из них покрышку. А что, если… Одну минуту! Что же еще они делали на въезде на автостраду поздно вечером, в темноте, у препятствия, брошенного на проезжую часть?.. Мария поддержит мою версию… версию!.. Игривая молодая кобылка… Он подумал, что совсем ее не знает.
— Н-ну, не знаю, — проговорил он. — Может, ты и права. Надо еще подумать. Я просто размышляю вслух.
— Тут совершенно не о чем думать, Шерман. Есть вещи, которые я понимаю лучше тебя. Немного, но есть. Они знаешь как обрадуются, что мы попали к ним в лапы.
— Кто — они?
— Да полицейские. А проку-то что? Им все равно в жизни не поймать тех парней.
— Что значит «попали к ним в лапы»?
— Забудь о полиции, вот что.
— О чем ты говоришь?
— О тебе в первую очередь. Ты же — лицо известное.
— Вовсе нет! — Властитель Вселенной выше какой-то жалкой известности.
— Ах, нет? А снимки чьей квартиры помещены в «Архитектурном обозрении»? И твой портрет был в «Дабл-ю». И твой отец был… или есть… кто там он у тебя, сам знаешь.
— Это жена поместила в журнале снимки квартиры!
— Вот и объясни это в полиции, Шерман. Уверяю тебя, им будет очень интересно.
Шерман онемел. Какая чудовищная мысль!
— И меня им тоже зацепить лестно. Я, конечно, простая девушка из Южной Каролины, но у моего мужа сто миллионов долларов и квартира на Пятой авеню.
— Ну, хорошо. Я же просто прикидываю, какие могут быть последствия, только и всего. Какие могут возникнуть осложнения. Что, если ты действительно его сбила? Если он пострадал?
— А ты видел, как я его сбила?
— Нет.
— И я не видела. Ничего не знаю, никого не сбивала. На самом-то деле очень даже надеюсь, что ему попало как следует. Но вообще я знать ничего не знаю. И ты тоже. Так что никого я не сбивала. Правильно?
— Н-ну, пожалуй… Наверно. Наверно, ты права. Лично я ничего не видел. Хотя слышал. И почувствовал слабый толчок.
— Шерман, все произошло так быстро, ты просто не успел сообразить, что это было. И я тоже. Парни те в полицию не обратятся. Уж в этом-то ты можешь быть уверен. И даже если ты заявишь, их все равно не найдут. В полиции просто посмеются над тобой — да ты ведь и не знаешь, что было на самом деле, верно?
— Вроде бы верно.
— Конечно верно. Если когда-нибудь возникнет разговор, мы только знаем, что двое парней загородили дорогу и пытались нас ограбить, а мы от них ушли. Точка.
— А почему же мы не заявили?
— Потому что бессмысленно. Мы не пострадали, и ясно было, что тех парней все равно не найдут. И знаешь что, Шерман?
— Что?
— Ведь это истинная правда. Воображать можно что хочешь, но это действительно все, что нам известно, тебе и мне.
— Да. Это верно. Просто я не знаю, все-таки мне было бы спокойней, если бы…
— А тебе-то чего беспокоиться, Шерман? Ведь за рулем была я. Если его, сукина сына, сбили, то сбила его я, а я говорю, что никого не сбивала и заявлять в полицию мне не о чем. И перестань, пожалуйста, страдать.
— Я не страдаю. Просто я…
— Вот и хорошо.
Шерман думал. Ведь это правда, разве нет? Машину вела она. Владелец машины — он, но управление взяла на себя Мария, и если когда-нибудь зайдет об этом разговор, то и отвечать придется ей. Она была за рулем… И решать, случилось ли что-нибудь, о чем надо заявить в полицию, тоже ей. Он, естественно, всегда ее поддержит… Но с плеч уже скатилось тяжелое бремя.
— Ты права, Мария. Это было как в джунглях.
Он несколько раз подряд кивнул головой в знак того, что наконец осознал истину.
— Да. А там нас могли убить за милую душу
— И знаешь что, Мария? Мы сражались.
— Сражались?
— Ну как же. Мы оказались в этих страшных джунглях… На нас напали… и мы вырвались с боем. — Картина рисовалась ему все яснее и яснее. — Черт, я уж и не помню, когда последний раз по-настоящему дрался. Лет в двенадцать, наверно. Или в тринадцать. И знаешь, что я тебе скажу, крошка? Ты вела себя молодцом. Просто потрясающим молодцом. Нет, правда. Я когда увидел тебя за рулем… Я ведь даже не знал, умеешь ли ты водить! — Мрак отступил. Машину же действительно вела она. — Но ты вырвалась из этой западни. Вынеслась на волю! Молодчина!
Мрак окончательно развеялся. Мир сиял и лучился.
— Я совершенно не помню, что делала, — сказала Мария. — Все как-то… получилось одновременно. Самое трудное было перелезть на водительское сиденье. Зачем это они выдумали ставить рычаг скоростей посередине? У меня подол зацепился…
— Я как увидел тебя за баранкой, глазам не поверил! Если бы ты не пересела, — он потряс головой, — нам бы несдобровать.
Теперь, предаваясь героическим воспоминаниям, он напрашивался на ответную похвалу.
Но Мария сказала:
— Я действовала… сама не знаю как… инстинктивно.
Характерно для нее: она не уловила намека.
— Понимаю, — кивает Шерман. — Инстинктивно, но угадала в самую точку. Мне малость не до того было в тот момент.
Еще один намек, и такой толстый, уж толще некуда.
На этот раз даже она поняла.
— Ну конечно, Шерман! Еще бы! Когда ты запустил к него колесом… ну, то есть покрышкой… Бог мой! Я думала, я… Честное слово! Ты справился с обоими. Шерман! Один побил двоих!
Я побил один двоих! Никогда еще музыка слаще этой не ласкала слух Властителя Вселенной. Играй же дальше! Не прерывай напева!
— Я и сам не понимал, что происходит, — упоенно подхватывает Шерман. Он улыбается во весь рот и даже не старается сдержать улыбку. — Швырнул покрышку, и вдруг она летит обратно прямо мне в лицо!
— Это он руки поднял, подставил блок, вот она и отскочила…
Они уже пьют будоражащую брагу подробностей. Голоса набирают звучность. Весело на душе! Шерман и Мария смеются — как будто бы над забавными подробностями недавней битвы, а на самом деле просто от радости, от восторга перед испытанным чудом. Вдвоем, бок о бок, они столкнулись с самым ужасным кошмаром Нью-Йорка — и победили.
Вот Мария выпрямила спину, смотрит на Шермана широко открытыми глазами, губы дрогнули, готовые разомкнуться в улыбке. О, сладкое предчувствие! Без единого слова она встала со стула и сняла блузу. Под блузой на ней ничего не было. Он видит ее роскошные груди — белая нежная плоть пересыщена вожделением, увлажнена потом. Она подходит и становится у него между колен. Развязывает ему галстук. Он обнял ее за талию и с такой силой притянул к себе, что она не устояла на ногах. Оба валятся на ковер — и то-то смеху, то-то упоения, пока разденешься в такой позиции!
Они лежат на полу, на ковре, а ковер такой грязный, в хлопьях пыли, но грязь и пыль — это совершенно не важно. Оба разгоряченные, потные, но и это тоже не важно. Так даже лучше. Они прошли вдвоем сквозь стену огня. Бились не на жизнь, а на смерть во мраке джунглей. И теперь лежат рядом, еще не остывшие от этой битвы. Шерман целует ее в губы. Они просто лежат и целуются и крепко прижимаются друг к дружке. Но вот он проводит пальцем по ее спине, по совершенному выгибу ее бедра, по безупречной линии ляжки. Какое возбуждение! Огонь от кончиков пальцев бежит в пах, оттуда — по всей нервной системе, через бессчетные взрывные устройства крохотных синапсов! Он хочет владеть этой женщиной в буквальном смысле, вобрать в себя ее горячее белое тело в расцвете пышущего, грубого, молодого животного здоровья и никогда не отпускать. Совершенная любовь! Чистейший восторг! Приап, хозяин и владыка! Властитель Вселенной и Владыка джунглей!
* * *
Обе свои машины, «мерседес» и большой универсал «Меркурий», Шерман держал в подземном гараже в двух кварталах от дома. Съехав по пандусу, он, как обычно, остановился у деревянной будки. Оттуда вышел маленький румяный толстячок в трикотажной футболке с короткими рукавчиками и широких, мешковатых саржевых штанах. Сегодня дежурит как раз тот, кого Шерман недолюбливает, — рыжий Дэн. Шерман вылез из машины, пиджак нараспашку, полы завернуты, руки в брюки — авось этот рыжий не заметит разодранной спины.— Привет, Шерм! Как делишки?
Это Шермана особенно бесит. Мало того что рыжий служитель с ним панибратствует и зовет его по имени. Но еще и в сокращенной форме, как его в жизни никто не звал, — это уже нахальство, переходящее в издевательство. Кажется, Шерман никогда, ни словом, ни жестом не давал ему повода для фамильярности. Конечно, в наше время такая самочинная фамильярность считается в порядке вещей, но Шерман ее не выносит. Она — вид агрессии. Думаешь, ты лучше меня, ты, уолл-стритовский господин с йейльским подбородком? Ну, так я тебе покажу! Сколько раз Шерман пытался придумать какой-нибудь вежливо-ледяной ответ, чтобы пресечь его фальшиво-компанейские приветствия! Но ничего подходящего не приходило в голову.
— Шерм, как жизнь? — Дэн был уже рядом. Он и не подумал отвязываться.
— Отлично, — ответил Шерман холодно, но неловко.
Одно из неписаных правил поведения в стратифицированном обществе гласит, что на вопрос нижестоящего «как вы поживаете», следует воздержаться от ответа. Шерман повернулся и пошел к выходу.