Страница:
Мысли его путались. Он подышал на ее руку, надеясь отогреть. Потом стащил с себя плащ.
- Давай-ка перевяжем, и держи ее в тепле.
Он осторожно обмотал плащом ледяные пальцы.
- В ней совсем не осталось тепла, - сказала Миррима. - И холод поднимается выше.
Морозный воздух обжигал им лица, как будто наступила настоящая зима. Борода Боринсона от дыхания покрылась инеем. Под ногами похрустывал лед.
Развести костер - подумал он было. Но кремень и растопка остались в седельном вьюке, а обе лошади ускакали. Он посмотрел на дорогу им вслед. Будут, небось, нестись до рассвета, чуя за собой призрака.
- Идти можешь? - спросил Боринсон. - До Фен-равена должно быть уже недалеко.
- Могу, - сказала Миррима, стуча зубами. - А ты угонишься за мной?
Она теперь была Властительницей Рун, даров силы и метаболизма имела гораздо больше, чем он, да еще и жизнестойкость в придачу. И ходить могла куда быстрее него.
- Не угонюсь, - сказал он. - Но в Фенравене наверняка есть лекарь, на худой конец, бабка-повитуха. Чем быстрей дойдешь, тем лучше.
Миррима, пошатываясь, поднялась на ноги. Несмотря на все дары, сделать это оказалось нелегко. Но она все же зашагала вперед, опираясь на свой лук, как на посох. Точно так же, вспомнил Боринсон, уходил с поля битвы Хосвелл всего несколько часов назад. И он не выжил.
Боринсон торопливо зашагал рядом с ней.
Миррима упорно смотрела на дорогу перед собой.
- Надо найти лошадей, - сказала она, стуча зубами. - У меня там в поклаже есть немного целебного бальзама от Биннесмана.
Когда вышли из замороженного круга, Боринсону сразу стало легче. В лицо дохнул теплый воздух, придал сил и надежды. Только сейчас он понял, что на месте гибели призрака чувствовал себя так... словно нечто вытягивало из него жизненную силу. И подумал с надеждой, что Мирриме, может быть, тоже полегчало.
В небе, едва различимые сквозь завесу облаков, горели звезды. Путники поднялись на вершину холма, и Боринсон вперил нетерпеливый взгляд в дорогу впереди. Над ней колыхались местами клочья редкого ночного тумана. По сторонам вздымали к небесам свои голые сучья черные деревья.
Ни одного огонька и ни следа их лошадей.
В самый раз появиться еще одному призраку.
"Был же всадник впереди нас, - вспомнил Боринсон. - Скорее всего, муйатинский убийца".
Даров у Боринсона оставалось немного. Боевой молот его пропал вместе со сбежавшей лошадью. Из оружия у него остался только нож, привязанный ремешком к ноге.
Миррима, бросив взгляд вперед, застонала от отчаяния.
- Фенравен большой город? - спросила она, остановившись перевести дух.
- Маленький, - ответил Боринсон. Сам он там не бывал, но много об этом городке слышал.
- Может, поэтому... огней не видать, - с надеждой сказала Миррима. - А он совсем близко.
Боринсон знал, что Фенравен стоит на небольшом островке сразу за болотами. Текучая вода вокруг него отгоняла призраков, но чтобы уж совсем ничего не бояться, жители Фенравена над каждой дверью держали фонари.
И если бы городок действительно был близко, они уже видели бы эти фонари. Ничего впереди не было.
- Верно, - сказал он, чтобы немного ее утешить. - Скоро доберемся.
Миррима кивнула и двинулась дальше.
Они шли уже около получаса, и пока он от нее не отставал. Правда, ему пришлось снять тяжелые доспехи и бросить их на дороге вместе со шлемом.
Миррима теперь ловила воздух мелкими, частыми глотками. Больную руку с намотанным на нее плащом она держала чашечкой у груди. И Боринсон видел, что она страдает все сильней.
Вошли в туманный лес, Боринсон начал прислушиваться, не здесь ли их лошади. Но во тьме слышались только чмокающие звуки капающей с ветвей воды. Задул несильный ветер, взметая листву под ногами. Боринсон вспомнил элементаль, которая напала нынче днем на лагерь Габорна, и тот странный ветер, что промчался мимо них здесь, на болотах.
"Может, Темный Победитель хотел отомстить Мирриме? - подумал он. Ведь она причинила ему великое зло, как бы там ни было. Очень жаль только, что не убила*.
Через полчаса Миррима замедлила шаг и стала часто останавливаться, чтобы передохнуть. Теперь уж он никак не мог от нее отстать.
Но Боринсон и сам уже запыхался. По его подсчетам, они прошли около трех миль. Он чувствовал какое-то онемение во всем теле. И не сводил глаз с Мирримы, боясь, что она вот-вот упадет.
Они взобрались еще на один холм, посмотрели вниз. Звезды исчезли, небеса были темны.
Здесь холмы уже становились выше. В низинах лежал густой туман. Над горизонтом, очертив его светлой полоской, начал наконец подниматься двурогий месяц. Вдали Боринсон разглядел даже зубчатые белые гряды гор Алькайр. Но ни следа их лошадей, и ни следа города.
Он посмотрел на Мирриму, и от того, что увидел, его пробрал озноб. Лицо девушки стало смертельно бледным, дышала она часто и тяжело. С каждым вздохом изо рта ее вырывался пар, повисая в воздухе облачком.
Но у него изо рта пар не вырывался, ибо ночь была совсем не такой холодной.
"Да защитят ее Светлые Силы!" - воззвал он про себя.
- Ты в порядке? - спросил вслух. Она слабо покачала головой.
- Давай-ка глянем на твою руку, - предложил Боринсон.
Миррима вновь покачала головой и попятилась, но он ее удержал. Правая рука ее не двигалась. Как будто закоченела до локтя. Он осторожно начал разворачивать плащ и обнаружил, что складки его примерзли к коже.
Освободив руку, он увидел, что белыми стали уже не только пальцы. Лед поднялся по руке вверх и приближался к плечу.
Словно сама смерть распространялась по ее плоти.
Он в ужасе взглянул на Мирриму.
Девушка кивнула, как будто давно уже чувствовала то, что сейчас увидела глазами.
- Оно меня убивает, - сказала она.
Боринсон растерянно огляделся по сторонам. Чем ей помочь? Он не был чародеем и даже оружия при себе не имел.
- Слушай... а если ее отрезать...
Мысль эта пугала его самого. Ему в жизни не приходилось делать ампутацию. У них не было перевязок и никаких средств, чтобы унять боль. А руку, судя по всему, пришлось бы отнимать по плечо. Как же потом остановить кровь?
Миррима покачала головой.
- Нет... думаю, не стоит этого делать.
- Погоди, - сказал он, - дай-ка мне свою руку.
На нем был стеганый жилет, который он надел под доспехи и в котором уже изрядно вспотел. Он расшнуровал его, задрал тунику и прижал руку Мирримы к своему горячему телу. Прикосновение льда обожгло его плоть, и на мгновение у него мелькнула мысль, что чары призрака могут перейти и на него.
Но это его уже не волновало.
Утром он спрашивал у Габорна, что от него еще требуется отдать. Ибо он потерял уже мужественность и свою воинскую честь. Но сейчас он понял, что может потерять нечто большее, нечто столь драгоценное, что доселе он даже не представлял себе его истинной ценности - свою жену.
Миррима тяжело прильнула к нему, испуганно и часто дыша.
"Все совсем не так, как я задумывал когда-то", - подумал он. Покидая четыре дня назад замок Сильварреста, он полагал, что расстается с Мирримой навсегда.
Он собирался в Инкарру. И думал, что никогда не вернется оттуда.
Он пытался как-то защититься от этого сознания. И не хотел соединиться со своей женой, считая, что защищает и ее тоже. Теперь он все понял. Миррима была права.
Он пытался изгнать из своего сердца всякое чувство к ней. Но он любил ее с того самого мгновения, когда увидел впервые.
И ведь он знал это, знал изначально. Когда Габорн учился в Доме Разумения, Боринсон всегда был рядом с ним. Сам он не учился, нет, он охранял Габорна. Но кое-что слышал тем не менее и запоминал.
Обнимая Мирриму, он пытался сейчас припомнить уроки, которые проходил Габорн когда-то в Палате Сердец. Память открывалась медленно, и это удивляло Боринсона. Может быть, вспоминать было так трудно оттого, что он утратил дары ума, когда Радж Ахтен разрушил Голубую Башню. А может, оттого, что он никогда не прислушивался внимательно к словам мастера очага Джорлиса. Разве можно всерьез воспринимать мужчину, который всю жизнь рассуждает о чувствах?
Мастер же очага Джорлис из Палаты Сердец говорил, что каждый человек имеет два разума, "поверхностный" и "глубинный".
Он говорил, что поверхностный разум отличается холодностью, логикой и рационализмом. Любовь этому разуму неподвластна. Он занимается числами и подсчетами.
Но это только часть общего разума человека. Есть и другая часть, та, которая умеет мечтать и пытается постигать мир. Глубинный разум. Это он созидает и совершает открытия. Это он помогает человеку сделать правильный выбор и предупреждает об опасности внезапным ощущением неуверенности или, страха.
Боринсон относился к этому учению скептически. Джорлис, пухлый толстячок с румяными щеками, казался ему даже не вполне мужчиной.
А Джорлис говорил, что глубинный разум может неделями и месяцами совершенно независимо обдумывать какой-то вопрос, чтобы найти потом решение, для поверхностного разума недоступное. И потому, утверждал он, глубинный разум гораздо мудрее поверхностного.
По словам Джорлиса, любовь с первого взгляда была сигналом, который глубинный разум подавал мужчине - "перед тобой твоя мечта, идеальная для тебя подруга".
Глубинный же разум и создавал эту мечту, этот идеальный образ. "У женщины, которая создана для тебя, - говорил он мужчине, - глаза твоей матери и доброе сердце твоей тетки. Она любит детей, как любит их твоя соседка, и умеет посмеяться над собой, как это делает твой отец". Привлекательные черты разных людей глубинный разум сплетал в неопределенный еще, но узнаваемый образ.
"Мгновенное узнавание при виде женщины твоей мечты, внезапный трепет и головокружение, - говорил Джорлис, - это знаки, которые подает тебе глубинный разум. Это он узнает в женщине те добродететели, которые ты так долго искал. Бывает, конечно, что и глубинный разум ошибается, но прислушаться к нему стоит всегда".
Чушь - думал тогда Боринсон, Ему казалось даже, что Джорлис не совсем в своем уме.
Но сейчас, глядя на Мирриму и вспоминая то, что она для него сделала, он приходил к убеждению, что его глубинный разум не ошибся.
В ней было все, что ему нравилось в женщинах. Тепло, сострадательность, бесконечная преданность. Всю свою жизнь он чувствовал себя человеком лишь наполовину. Миррима же была его второй половиной.
Об этом он думал, прижимая ее сейчас к себе.
Холод от ее руки просачивался в его тело, и трудно было сказать, согревается ли она хоть немного. Но он терпел. Лицо Мирримы, однако, становилось все бледнее, дрожь ее усиливалась. С каждым вздохом пар, вылетавший из ее рта, все густел.
- Возьми мою руку, - тихо попросила она, стуча зубами. Боринсон взял ее замерзшую правую руку в свою, но девушка покачала головой, - Не эту. Она ничего не чувствует.
Не отпуская правую, он изловчился взять и ее левую руку тоже. Заледеневшая плоть обжигала, как огонь, но Боринсон не сдавался.
Ах, если бы он мог вытянуть из нее этот холод, принять в себя эту смерть!
"Возьмите меня, - взмолился он Силам. - Возьмите меня вместо нее".
Миррима изнеможенно опустила голову на его плечо.
- Я люблю тебя, - прошептал он ей на ухо. Она слабо кивнула.
- Я знаю.
Где-то вдалеке завыл на луну одинокий волк. Черное небо то и дело пересекали падающие звезды.
Он поцеловал Мирриму в лоб. Она обмякла, словно потеряла сознание, привалилась к нему всем телом. Пока она еще дышала, но долго ли это будет продолжаться, Боринсон знать не мог.
Полночь давно миновала. Он устал и сильно проголодался. Жизнестойкости среди его немногих даров не было, и сколько оставалось идти до Фенравена, он не представлял. Но подозревал, что не одну милю.
Он подумал было оставить Мирриму здесь и сбегать за помощью. С такой ношей на руках далеко не уйдешь. Но, услышав волчий вой, передумал. Да и каково ей было бы умереть здесь в одиночестве, без него?
Он поднял ее на руки и понес.
ГЛАВА 49. ЗВЕЗДОПАД
Нежданная беда учит нас смирению, состраданию, храбрости и стойкости. Но доставляет столько хлопот, что я предпочел бы обойтись без этих уроков.
Герцог Палдан
По Морскому Подворью прокатилась вторая волна землетрясения. Со всей округи гонцы повезли Иом известия о нанесенном ущербе. Обрушились башни в дюжине замков, рухнул также мост, который соединял два самых больших острова столицы.
Самыми неутешительными были вести из бедных кварталов. Убогие лачуги просто рассыпались, местами занялся пожар, и многие жители Морского Подворья вынуждены были бороться еще и с огнем. Кроме того, после первого толчка на северный берег нахлынули огромные волны. Больше тысячи домов было смыто, лодки унесло в море.
Подсчитать количество погибших возможности пока не было.
По городу распространялся пожар, в небо вздымались клубы дыма.
Все стражники и слуги оставили дворец и расположились во внутреннем дворе, расстелив на земле одеяла.
Спать никто не мог.
Двор освещали фонари. Повара вынесли хлеб, окорока и мясо. Королевские менестрели в попытке поднять дух испуганных людей устроили концерт.
Но в столь мрачной обстановке музыка только наводила уныние.
Иом казалось, что на нее пало проклятие Земли.
Правда, выслушивая донесения гонцов, она поняла, что землетрясение не имело никакого отношения к ней. В дюжине миль к северу разрушения были куда страшнее - там сровняло с землей несколько деревень.
И все гонцы требовали прислать на помощь людей. Управляющий Уэстхэвен, занимавшийся государственными делами в отсутствие короля, предоставил решение всех этих вопросов Иом.
Сидя во дворе перед дворцом, она выслушивала вестников под музыку менестрелей. При помощи писцов и придворных выясняла, к кому из лордов обратиться за подмогой и кто может приютить оставшихся без крова. Раздавала деньги на строительство новых домов.
За одну ночь она потратила золота в десять раз больше, чем отец ее тратил за год, и начала беспокоиться под конец, что совсем разорит Габорна.
Опыта управления таким большим королевством у нее не было и от обилия хлопот кружилась голова. Хорошо еще, управляющий Уэстхэвен то и дело приходил ей на помощь. В делах своего государства он разбирался куда лучше.
Хроно Иом все это время лежала рядом на одеяле и, стараясь не уснуть, наблюдала за ее работой. Она двадцать раз горячо поблагодарила Иом за то, что та вывела ее из дворца. Долгое время девушка только и могла, что плакать. Иом не знала, как ее утешить.
Хроно, по-видимому, тревожилась за свою семью, которая жила в нескольких милях к северу.
Иом и сама никак не могла успокоиться. Перед ее отъездом из Гередона там тоже были какие-то странные подземные толчки. Потом были толчки на юге Карриса. А теперь здесь, в Морском Подворье. Есть ли между ними связь?
Габорн говорил, что это послания - Земля страдает. Но если слабые толчки - признак страдания Земли, думала Иом, что же значит сотрясение столь сокрушительной силы?
Интуиция подсказывала ей, что между всеми этими случаями существует какая-то связь. И она всячески пыталась унять тревогу.
Земля еще содрогалась и по всему городу пылали пожары, когда сквозь толпу, собравшуюся во дворе перед Королевской Башней, к Иом протолкался высокий, сухопарый старик в синем с серебряными звездами одеянии звездочета. На грудь его ниспадала длинная седая борода, взгляд был проницателен и зорок.
Управляющий Уэстхэвен наклонился к ней и прошептал:
- Это мастер очага Дженнэйс из Палаты Звезд. Должно быть, пострадала и его смотровая башня. Однако я позволю себе напомнить вашему величеству, что их постройки никогда не ремонтируются за счет казны. Все расходы Дома Разумения оплачивают его патроны.
Иом кивнула.
Звездочет, приблизившись к ней, сказал с фересийским акцентом:
- Ваше величество, молю меня выслушать. Затруднение у нас великое, небывалое затруднение.
- Чем я могу помочь вам, мастер Дженнэйс?
- Не знаю даже, с чего начать, - растерянно сказал звездочет.
"Разумеется, - подумала она. - Фересийцы никогда не знают, с чего начать и чем закончить, и как подойти к главному".
- Пострадала ваша смотровая башня?
- Обсерватория? Все перемешалось - чертежи, свитки. А пожар? Мой помощник чуть не погиб, когда спасал карты. Мы будем наводить порядок месяц потом! Пожар тушили водой, и что не сгорело, то размокло... но... э-э-э... это же не ваша забота? Я не уверен, что это должно вас заботить.
- Я тоже, - сказала Иом вполне искренне, ибо о затруднении его имела пока не больше представления, чем в тот момент, когда он к ней подошел.
Он оглянулся на стоявших вокруг него слуг и прошептал:
- Ваше величество, можем ли мы поговорить наедине?
Иом кивнула, и они вдвоем отошли в угол двора, в тень пекановых деревьев у стены.
- Миледи, - сказал он, - что вы знаете о звездах?
- Что они очень красивы, - сухо ответила Иом.
- Да, - сказал Дженнэйс. - Может быть, вы знаете таккже, что, когда сменяются времена года, созвездия передвигаются по небу. В начале года Элвинд скачет над северными горами. А в середине лета он находится практически над головой.
- Знаю, - сказала Иом.
- Тогда с большим... замешательством я должен доложить, что звезды стоят неправильно.
- Что? - спросила Иом.
- Сегодня ночью звезды стоят неправильно. Все совершенно не так. Сегодня третья ночь месяца Листопада. Но по нашим чертежам звезды расположены, как в двадцатую ночь месяца Урожая, что была две недели назад.
- Что это значит? - спросила Иом. - Может быть, неверны чертежи? Может...
- Чертежи верны. Я их проверял сто раз. На ум приходит только одно объяснение, - сказал Дженнэйс. - Мир движется в небесах по новому пути. Даже луна... по моим предварительным расчетам...
Иом забыла обо всех делах, которые ее только что волновали. Долго смотрела на звездочета, не в силах слова молвить, потом кое-как выдавила:
- И что же теперь делать? Дженнэйс покачал головой.
- Что... мы сделать не можем ничего. Но ваш муж - Король Земли.
Иом вдруг вспомнила слова Аверан. Великая Истинная Хозяйка связала Руну Опустошения с Рунами Неба и Ада. Она хочет создать новый мир, в котором люди не смогут выжить.
Неужели это она сумела при помощи чар свернуть Землю с ее пути в небесах?
- Конечно, - сказала Иом. - Я... немедленно пошлю ему весть.
Если это сделала Великая Истинная Хозяйка, разве Габорн ее остановит? Он потерял почти все свои силы.
Звездочет повернулся и ушел, а Иом в отчаянии окинула взглядом двор. И кликнула вестника, собираясь написать Габорну письмо.
Но едва начав обдумывать послание, она поняла, что не скажет мужу ничего нового.
Он и сам уже предупреждал Иом, что все люди погибнут, если он не убьет повелительницу опустошителей. Опасность была ведома ему не хуже, чем ей.
"А если нет?" - подумала она. Ведь Габорн только чувствовал опасность, но не знал, откуда исходит угроза. А почти все его Избранные из Мистаррии находились сейчас близ Карриса. И почувствовать опасность, угрожавшую Морскому Подворью, например, он никак не мог. Она стала думать, что скажет Габорн, когда она предупредит его об опасности, нависшей над столицей. Велит ей уехать или остаться? А что он скажет, когда узнает, что сам мир сошел со своего пути?
Тут во дворе появился Гримсон, ведя за собой Способствующего.
- Миледи, - крикнул он. - Мы передали дары, которые хотел Габорн.
Мысли Иом смешались. О дарах она совсем забыла. Габорн приказал подготовить векторов для Аверан. И сейчас нужно было отправить этих векторов вместе со Способствующим к нему.
- Седлайте лошадей и отправляйтесь немедленно, - сказала она Гримсону. - Дорога каждая секунда.
- Миледи, - отвечал Гримсон, - векторы не спали всю ночь. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь свалился на всем скаку с лошади. Может быть, запрячь королевские кареты? В них ехать немногим медленнее, чем верхом.
- Отлично, мы поедем в каретах.
- Мы?
Иом казалось, что мир уже разваливается вокруг нее на части. Габорн отослал ее сюда, в "безопасное место". Но землю трясет, рушатся башни, падают звезды. Мир сошел со своего пути.
В нем не осталось ни одного безопасного места.
Ее место - рядом с Габорном, но она не может пойти с ним в Подземный Мир. Там она будет ему только помехой. Он же - по-прежнему Король Земли, хотя сил у него стало меньше, и только он один в состоянии справиться с госпожой опустошителей.
Но что-то она все-таки тоже может сделать вместо того, чтобы сидеть здесь и ждать неизвестно чего. Иом оглянулась, посмотрела на управляющего Уэстхэвена, который, не дождавшись ее, уже давал указания каким-то лордам. Он знал свое государство лучше, чем она.
- Гримсон, - сказала она твердо, - собирайте мою свиту. Я еду с вами. Мне нужно поговорить с Габорном.
Иом написала записку Уэстхэвену, прося его подготовиться к возможному нападению с моря, и передала ее с пажом.
Вскоре она была уже в дороге.
ГЛАВА 50. ПАМЯТЬ О ЛЕТЕ
Тысяча ударов, поразивших противника, не заслуживают такого уважения, как единственное деяние, совершенное из сострадания.
Ивариан Боринсон
Боринсон с Мирримой на руках брел, пошатываясь, по темным вересковым пустошам. Она была крупной женщиной, и нести ее было нелегко, даже имея дар силы - он слишком быстро уставал.
Все это время он прижимал к себе ее правую руку, надеясь удержать в Мирриме жизнь, каким-нибудь чудом помочь ей подольше продержаться.
Но это, кажется, помогало мало.
Через час он понял, что это вообще не помогает. Холод ее ледяной плоти пронизывал до костей. Его собственная рука как будто примерзла к руке Мирримы.
Но он не жалел о своей попытке ее отогреть. Жалел только, что больше не чувствует ее руки, потому что и его плоть, казалось, уже промерзла насквозь и превратилась в лед.
Так он и шел, спотыкаясь на каждой кочке. Слушал, как Миррима стучит зубами, и каждое облачко ледяного пара, вырывавшееся из ее уст, воспринимал как маленькое чудо.
Шел он уже совершенно механически. С него лил пот, ноги горели - не имея даров жизнестойкости, он устал не меньше любого обычного человека. Но отдыхать не решался, ибо боялся, что стоит ему остановиться, как он уже не соберется с духом продолжить путь.
Вот и брел, пошатываясь, под мокрыми деревьями и звездным небом, по такой сырой земле, что жить на ней могли, казалось, только тритоны и червяки. Вдалеке по-прежнему выл волк. Боринсон больше не боялся ни убийц, ни призраков. Он знал, что жить ему осталось недолго. Лед призрака высосал тепло из его руки, поднялся к локтю. Его молитва была услышана, хотя и отчасти.
Миррима умирала. С этим он ничего не мог поделать. Но сам он должен был прожить не намного дольше. Он все же принял в себя ее смерть.
Занятый этими невеселыми мыслями, он вдруг почувствовал, что меж ног его происходит нечто странное, и не сразу понял, что это опустились яички.
До этого он не испытывал никаких странных ощущений, которые могли бы его предупредить. Теперь он вспомнил, что у новорожденных мальчиков еще не бывает яичек. Они созревают постепенно и опускаются года через два.
Бальзам чародея сотворил-таки чудо. Самым естественным, по природе положенным путем.
- Я все равно не поставлю этому чертову чародею больше пинты эля, пробормотал Боринсон и усмехнулся. Жестоко шутит судьба.
Он заставлял себя идти. Поднять ногу, сделать шаг. Поднять другую, сделать еще шаг.
Удерживать голову прямо он уже не мог. Все кружилось вокруг него, глаза отказывались видеть.
И тогда он, наверное, заснул, потому что вдруг появилась тень Мирримы и поплыла рядом с ним.
"Я все равно пойду с тобой в Инкарру, - сказала она. - Оставь мое тело здесь. Оно уже все стало ледяным".
Его охватила безмерная печаль, и он заглянул в лицо женщине, которую нес на руках. Но дышит она или нет, понять не смог. Ледяной холод пронизывал его руку уже до самого плеча.
Ему хотелось лечь и умереть вместе с Мирримой.
Потом он вспомнил о послании для короля Зандароса. Вряд ли он теперь донесет это послание. Он всегда старался быть Габорну верным слугой. Обидно, что под конец он все же подведет своего короля.
"Видимо, так должно было случиться", - сказал себе Боринсон.
А Дэйлан Молот, Сумма Всех Людей, который все еще живет, по слухам, в Инкарре, - да полно, существовала ли эта мифическая личность вообще?
Так, во сне, он дошел до ручья и спустился к воде. Поскользнулся на круглых, влажных камнях и упал на колени. Боль его разбудила. Вокруг царил туман, плыл над ручьем густой пеленой Боринсон поднялся на ноги, вошел в ручей и двинулся по бедра в воде к темневшим на другом берегу деревьям.
"Фенравен должен быть уже совсем близко", - подумал он.
Тут он услышал ржание и подпрыгнул от неожиданности. И с трудом сообразил, что прошел мимо лошади, не заметив ее в ночной, пронизанной туманом темноте.
Рядом с ручьем стоял его собственный боевой конь, на котором до этого ехала Миррима. Он запутался поводьями в кустах. Боринсон, продолжая нести на руках жену, подошел к нему и начал рыться в поклаже.
Как она и говорила, там оказался бальзам чародея.
Он вытащил его, ухитрился одной рукой открыть горшочек. Потом долго смотрел на Мирриму. В темноте, в тумане он почти ничего не видел, к тому же глаза ему заливал пот. И дышит она или нет, он так и не понял.
Взглянув в небо, он увидел две падающие звезды. Горизонт как будто посветлел. Скоро рассвет. Доживет ли он до него?
Боринсон сел, не выпуская Мирриму, смазал бальзамом запястье ее заледеневшей руки и каждый палец. Бальзама было совсем мало. На свою руку он потратил поскребыши.
- Давай-ка перевяжем, и держи ее в тепле.
Он осторожно обмотал плащом ледяные пальцы.
- В ней совсем не осталось тепла, - сказала Миррима. - И холод поднимается выше.
Морозный воздух обжигал им лица, как будто наступила настоящая зима. Борода Боринсона от дыхания покрылась инеем. Под ногами похрустывал лед.
Развести костер - подумал он было. Но кремень и растопка остались в седельном вьюке, а обе лошади ускакали. Он посмотрел на дорогу им вслед. Будут, небось, нестись до рассвета, чуя за собой призрака.
- Идти можешь? - спросил Боринсон. - До Фен-равена должно быть уже недалеко.
- Могу, - сказала Миррима, стуча зубами. - А ты угонишься за мной?
Она теперь была Властительницей Рун, даров силы и метаболизма имела гораздо больше, чем он, да еще и жизнестойкость в придачу. И ходить могла куда быстрее него.
- Не угонюсь, - сказал он. - Но в Фенравене наверняка есть лекарь, на худой конец, бабка-повитуха. Чем быстрей дойдешь, тем лучше.
Миррима, пошатываясь, поднялась на ноги. Несмотря на все дары, сделать это оказалось нелегко. Но она все же зашагала вперед, опираясь на свой лук, как на посох. Точно так же, вспомнил Боринсон, уходил с поля битвы Хосвелл всего несколько часов назад. И он не выжил.
Боринсон торопливо зашагал рядом с ней.
Миррима упорно смотрела на дорогу перед собой.
- Надо найти лошадей, - сказала она, стуча зубами. - У меня там в поклаже есть немного целебного бальзама от Биннесмана.
Когда вышли из замороженного круга, Боринсону сразу стало легче. В лицо дохнул теплый воздух, придал сил и надежды. Только сейчас он понял, что на месте гибели призрака чувствовал себя так... словно нечто вытягивало из него жизненную силу. И подумал с надеждой, что Мирриме, может быть, тоже полегчало.
В небе, едва различимые сквозь завесу облаков, горели звезды. Путники поднялись на вершину холма, и Боринсон вперил нетерпеливый взгляд в дорогу впереди. Над ней колыхались местами клочья редкого ночного тумана. По сторонам вздымали к небесам свои голые сучья черные деревья.
Ни одного огонька и ни следа их лошадей.
В самый раз появиться еще одному призраку.
"Был же всадник впереди нас, - вспомнил Боринсон. - Скорее всего, муйатинский убийца".
Даров у Боринсона оставалось немного. Боевой молот его пропал вместе со сбежавшей лошадью. Из оружия у него остался только нож, привязанный ремешком к ноге.
Миррима, бросив взгляд вперед, застонала от отчаяния.
- Фенравен большой город? - спросила она, остановившись перевести дух.
- Маленький, - ответил Боринсон. Сам он там не бывал, но много об этом городке слышал.
- Может, поэтому... огней не видать, - с надеждой сказала Миррима. - А он совсем близко.
Боринсон знал, что Фенравен стоит на небольшом островке сразу за болотами. Текучая вода вокруг него отгоняла призраков, но чтобы уж совсем ничего не бояться, жители Фенравена над каждой дверью держали фонари.
И если бы городок действительно был близко, они уже видели бы эти фонари. Ничего впереди не было.
- Верно, - сказал он, чтобы немного ее утешить. - Скоро доберемся.
Миррима кивнула и двинулась дальше.
Они шли уже около получаса, и пока он от нее не отставал. Правда, ему пришлось снять тяжелые доспехи и бросить их на дороге вместе со шлемом.
Миррима теперь ловила воздух мелкими, частыми глотками. Больную руку с намотанным на нее плащом она держала чашечкой у груди. И Боринсон видел, что она страдает все сильней.
Вошли в туманный лес, Боринсон начал прислушиваться, не здесь ли их лошади. Но во тьме слышались только чмокающие звуки капающей с ветвей воды. Задул несильный ветер, взметая листву под ногами. Боринсон вспомнил элементаль, которая напала нынче днем на лагерь Габорна, и тот странный ветер, что промчался мимо них здесь, на болотах.
"Может, Темный Победитель хотел отомстить Мирриме? - подумал он. Ведь она причинила ему великое зло, как бы там ни было. Очень жаль только, что не убила*.
Через полчаса Миррима замедлила шаг и стала часто останавливаться, чтобы передохнуть. Теперь уж он никак не мог от нее отстать.
Но Боринсон и сам уже запыхался. По его подсчетам, они прошли около трех миль. Он чувствовал какое-то онемение во всем теле. И не сводил глаз с Мирримы, боясь, что она вот-вот упадет.
Они взобрались еще на один холм, посмотрели вниз. Звезды исчезли, небеса были темны.
Здесь холмы уже становились выше. В низинах лежал густой туман. Над горизонтом, очертив его светлой полоской, начал наконец подниматься двурогий месяц. Вдали Боринсон разглядел даже зубчатые белые гряды гор Алькайр. Но ни следа их лошадей, и ни следа города.
Он посмотрел на Мирриму, и от того, что увидел, его пробрал озноб. Лицо девушки стало смертельно бледным, дышала она часто и тяжело. С каждым вздохом изо рта ее вырывался пар, повисая в воздухе облачком.
Но у него изо рта пар не вырывался, ибо ночь была совсем не такой холодной.
"Да защитят ее Светлые Силы!" - воззвал он про себя.
- Ты в порядке? - спросил вслух. Она слабо покачала головой.
- Давай-ка глянем на твою руку, - предложил Боринсон.
Миррима вновь покачала головой и попятилась, но он ее удержал. Правая рука ее не двигалась. Как будто закоченела до локтя. Он осторожно начал разворачивать плащ и обнаружил, что складки его примерзли к коже.
Освободив руку, он увидел, что белыми стали уже не только пальцы. Лед поднялся по руке вверх и приближался к плечу.
Словно сама смерть распространялась по ее плоти.
Он в ужасе взглянул на Мирриму.
Девушка кивнула, как будто давно уже чувствовала то, что сейчас увидела глазами.
- Оно меня убивает, - сказала она.
Боринсон растерянно огляделся по сторонам. Чем ей помочь? Он не был чародеем и даже оружия при себе не имел.
- Слушай... а если ее отрезать...
Мысль эта пугала его самого. Ему в жизни не приходилось делать ампутацию. У них не было перевязок и никаких средств, чтобы унять боль. А руку, судя по всему, пришлось бы отнимать по плечо. Как же потом остановить кровь?
Миррима покачала головой.
- Нет... думаю, не стоит этого делать.
- Погоди, - сказал он, - дай-ка мне свою руку.
На нем был стеганый жилет, который он надел под доспехи и в котором уже изрядно вспотел. Он расшнуровал его, задрал тунику и прижал руку Мирримы к своему горячему телу. Прикосновение льда обожгло его плоть, и на мгновение у него мелькнула мысль, что чары призрака могут перейти и на него.
Но это его уже не волновало.
Утром он спрашивал у Габорна, что от него еще требуется отдать. Ибо он потерял уже мужественность и свою воинскую честь. Но сейчас он понял, что может потерять нечто большее, нечто столь драгоценное, что доселе он даже не представлял себе его истинной ценности - свою жену.
Миррима тяжело прильнула к нему, испуганно и часто дыша.
"Все совсем не так, как я задумывал когда-то", - подумал он. Покидая четыре дня назад замок Сильварреста, он полагал, что расстается с Мирримой навсегда.
Он собирался в Инкарру. И думал, что никогда не вернется оттуда.
Он пытался как-то защититься от этого сознания. И не хотел соединиться со своей женой, считая, что защищает и ее тоже. Теперь он все понял. Миррима была права.
Он пытался изгнать из своего сердца всякое чувство к ней. Но он любил ее с того самого мгновения, когда увидел впервые.
И ведь он знал это, знал изначально. Когда Габорн учился в Доме Разумения, Боринсон всегда был рядом с ним. Сам он не учился, нет, он охранял Габорна. Но кое-что слышал тем не менее и запоминал.
Обнимая Мирриму, он пытался сейчас припомнить уроки, которые проходил Габорн когда-то в Палате Сердец. Память открывалась медленно, и это удивляло Боринсона. Может быть, вспоминать было так трудно оттого, что он утратил дары ума, когда Радж Ахтен разрушил Голубую Башню. А может, оттого, что он никогда не прислушивался внимательно к словам мастера очага Джорлиса. Разве можно всерьез воспринимать мужчину, который всю жизнь рассуждает о чувствах?
Мастер же очага Джорлис из Палаты Сердец говорил, что каждый человек имеет два разума, "поверхностный" и "глубинный".
Он говорил, что поверхностный разум отличается холодностью, логикой и рационализмом. Любовь этому разуму неподвластна. Он занимается числами и подсчетами.
Но это только часть общего разума человека. Есть и другая часть, та, которая умеет мечтать и пытается постигать мир. Глубинный разум. Это он созидает и совершает открытия. Это он помогает человеку сделать правильный выбор и предупреждает об опасности внезапным ощущением неуверенности или, страха.
Боринсон относился к этому учению скептически. Джорлис, пухлый толстячок с румяными щеками, казался ему даже не вполне мужчиной.
А Джорлис говорил, что глубинный разум может неделями и месяцами совершенно независимо обдумывать какой-то вопрос, чтобы найти потом решение, для поверхностного разума недоступное. И потому, утверждал он, глубинный разум гораздо мудрее поверхностного.
По словам Джорлиса, любовь с первого взгляда была сигналом, который глубинный разум подавал мужчине - "перед тобой твоя мечта, идеальная для тебя подруга".
Глубинный же разум и создавал эту мечту, этот идеальный образ. "У женщины, которая создана для тебя, - говорил он мужчине, - глаза твоей матери и доброе сердце твоей тетки. Она любит детей, как любит их твоя соседка, и умеет посмеяться над собой, как это делает твой отец". Привлекательные черты разных людей глубинный разум сплетал в неопределенный еще, но узнаваемый образ.
"Мгновенное узнавание при виде женщины твоей мечты, внезапный трепет и головокружение, - говорил Джорлис, - это знаки, которые подает тебе глубинный разум. Это он узнает в женщине те добродететели, которые ты так долго искал. Бывает, конечно, что и глубинный разум ошибается, но прислушаться к нему стоит всегда".
Чушь - думал тогда Боринсон, Ему казалось даже, что Джорлис не совсем в своем уме.
Но сейчас, глядя на Мирриму и вспоминая то, что она для него сделала, он приходил к убеждению, что его глубинный разум не ошибся.
В ней было все, что ему нравилось в женщинах. Тепло, сострадательность, бесконечная преданность. Всю свою жизнь он чувствовал себя человеком лишь наполовину. Миррима же была его второй половиной.
Об этом он думал, прижимая ее сейчас к себе.
Холод от ее руки просачивался в его тело, и трудно было сказать, согревается ли она хоть немного. Но он терпел. Лицо Мирримы, однако, становилось все бледнее, дрожь ее усиливалась. С каждым вздохом пар, вылетавший из ее рта, все густел.
- Возьми мою руку, - тихо попросила она, стуча зубами. Боринсон взял ее замерзшую правую руку в свою, но девушка покачала головой, - Не эту. Она ничего не чувствует.
Не отпуская правую, он изловчился взять и ее левую руку тоже. Заледеневшая плоть обжигала, как огонь, но Боринсон не сдавался.
Ах, если бы он мог вытянуть из нее этот холод, принять в себя эту смерть!
"Возьмите меня, - взмолился он Силам. - Возьмите меня вместо нее".
Миррима изнеможенно опустила голову на его плечо.
- Я люблю тебя, - прошептал он ей на ухо. Она слабо кивнула.
- Я знаю.
Где-то вдалеке завыл на луну одинокий волк. Черное небо то и дело пересекали падающие звезды.
Он поцеловал Мирриму в лоб. Она обмякла, словно потеряла сознание, привалилась к нему всем телом. Пока она еще дышала, но долго ли это будет продолжаться, Боринсон знать не мог.
Полночь давно миновала. Он устал и сильно проголодался. Жизнестойкости среди его немногих даров не было, и сколько оставалось идти до Фенравена, он не представлял. Но подозревал, что не одну милю.
Он подумал было оставить Мирриму здесь и сбегать за помощью. С такой ношей на руках далеко не уйдешь. Но, услышав волчий вой, передумал. Да и каково ей было бы умереть здесь в одиночестве, без него?
Он поднял ее на руки и понес.
ГЛАВА 49. ЗВЕЗДОПАД
Нежданная беда учит нас смирению, состраданию, храбрости и стойкости. Но доставляет столько хлопот, что я предпочел бы обойтись без этих уроков.
Герцог Палдан
По Морскому Подворью прокатилась вторая волна землетрясения. Со всей округи гонцы повезли Иом известия о нанесенном ущербе. Обрушились башни в дюжине замков, рухнул также мост, который соединял два самых больших острова столицы.
Самыми неутешительными были вести из бедных кварталов. Убогие лачуги просто рассыпались, местами занялся пожар, и многие жители Морского Подворья вынуждены были бороться еще и с огнем. Кроме того, после первого толчка на северный берег нахлынули огромные волны. Больше тысячи домов было смыто, лодки унесло в море.
Подсчитать количество погибших возможности пока не было.
По городу распространялся пожар, в небо вздымались клубы дыма.
Все стражники и слуги оставили дворец и расположились во внутреннем дворе, расстелив на земле одеяла.
Спать никто не мог.
Двор освещали фонари. Повара вынесли хлеб, окорока и мясо. Королевские менестрели в попытке поднять дух испуганных людей устроили концерт.
Но в столь мрачной обстановке музыка только наводила уныние.
Иом казалось, что на нее пало проклятие Земли.
Правда, выслушивая донесения гонцов, она поняла, что землетрясение не имело никакого отношения к ней. В дюжине миль к северу разрушения были куда страшнее - там сровняло с землей несколько деревень.
И все гонцы требовали прислать на помощь людей. Управляющий Уэстхэвен, занимавшийся государственными делами в отсутствие короля, предоставил решение всех этих вопросов Иом.
Сидя во дворе перед дворцом, она выслушивала вестников под музыку менестрелей. При помощи писцов и придворных выясняла, к кому из лордов обратиться за подмогой и кто может приютить оставшихся без крова. Раздавала деньги на строительство новых домов.
За одну ночь она потратила золота в десять раз больше, чем отец ее тратил за год, и начала беспокоиться под конец, что совсем разорит Габорна.
Опыта управления таким большим королевством у нее не было и от обилия хлопот кружилась голова. Хорошо еще, управляющий Уэстхэвен то и дело приходил ей на помощь. В делах своего государства он разбирался куда лучше.
Хроно Иом все это время лежала рядом на одеяле и, стараясь не уснуть, наблюдала за ее работой. Она двадцать раз горячо поблагодарила Иом за то, что та вывела ее из дворца. Долгое время девушка только и могла, что плакать. Иом не знала, как ее утешить.
Хроно, по-видимому, тревожилась за свою семью, которая жила в нескольких милях к северу.
Иом и сама никак не могла успокоиться. Перед ее отъездом из Гередона там тоже были какие-то странные подземные толчки. Потом были толчки на юге Карриса. А теперь здесь, в Морском Подворье. Есть ли между ними связь?
Габорн говорил, что это послания - Земля страдает. Но если слабые толчки - признак страдания Земли, думала Иом, что же значит сотрясение столь сокрушительной силы?
Интуиция подсказывала ей, что между всеми этими случаями существует какая-то связь. И она всячески пыталась унять тревогу.
Земля еще содрогалась и по всему городу пылали пожары, когда сквозь толпу, собравшуюся во дворе перед Королевской Башней, к Иом протолкался высокий, сухопарый старик в синем с серебряными звездами одеянии звездочета. На грудь его ниспадала длинная седая борода, взгляд был проницателен и зорок.
Управляющий Уэстхэвен наклонился к ней и прошептал:
- Это мастер очага Дженнэйс из Палаты Звезд. Должно быть, пострадала и его смотровая башня. Однако я позволю себе напомнить вашему величеству, что их постройки никогда не ремонтируются за счет казны. Все расходы Дома Разумения оплачивают его патроны.
Иом кивнула.
Звездочет, приблизившись к ней, сказал с фересийским акцентом:
- Ваше величество, молю меня выслушать. Затруднение у нас великое, небывалое затруднение.
- Чем я могу помочь вам, мастер Дженнэйс?
- Не знаю даже, с чего начать, - растерянно сказал звездочет.
"Разумеется, - подумала она. - Фересийцы никогда не знают, с чего начать и чем закончить, и как подойти к главному".
- Пострадала ваша смотровая башня?
- Обсерватория? Все перемешалось - чертежи, свитки. А пожар? Мой помощник чуть не погиб, когда спасал карты. Мы будем наводить порядок месяц потом! Пожар тушили водой, и что не сгорело, то размокло... но... э-э-э... это же не ваша забота? Я не уверен, что это должно вас заботить.
- Я тоже, - сказала Иом вполне искренне, ибо о затруднении его имела пока не больше представления, чем в тот момент, когда он к ней подошел.
Он оглянулся на стоявших вокруг него слуг и прошептал:
- Ваше величество, можем ли мы поговорить наедине?
Иом кивнула, и они вдвоем отошли в угол двора, в тень пекановых деревьев у стены.
- Миледи, - сказал он, - что вы знаете о звездах?
- Что они очень красивы, - сухо ответила Иом.
- Да, - сказал Дженнэйс. - Может быть, вы знаете таккже, что, когда сменяются времена года, созвездия передвигаются по небу. В начале года Элвинд скачет над северными горами. А в середине лета он находится практически над головой.
- Знаю, - сказала Иом.
- Тогда с большим... замешательством я должен доложить, что звезды стоят неправильно.
- Что? - спросила Иом.
- Сегодня ночью звезды стоят неправильно. Все совершенно не так. Сегодня третья ночь месяца Листопада. Но по нашим чертежам звезды расположены, как в двадцатую ночь месяца Урожая, что была две недели назад.
- Что это значит? - спросила Иом. - Может быть, неверны чертежи? Может...
- Чертежи верны. Я их проверял сто раз. На ум приходит только одно объяснение, - сказал Дженнэйс. - Мир движется в небесах по новому пути. Даже луна... по моим предварительным расчетам...
Иом забыла обо всех делах, которые ее только что волновали. Долго смотрела на звездочета, не в силах слова молвить, потом кое-как выдавила:
- И что же теперь делать? Дженнэйс покачал головой.
- Что... мы сделать не можем ничего. Но ваш муж - Король Земли.
Иом вдруг вспомнила слова Аверан. Великая Истинная Хозяйка связала Руну Опустошения с Рунами Неба и Ада. Она хочет создать новый мир, в котором люди не смогут выжить.
Неужели это она сумела при помощи чар свернуть Землю с ее пути в небесах?
- Конечно, - сказала Иом. - Я... немедленно пошлю ему весть.
Если это сделала Великая Истинная Хозяйка, разве Габорн ее остановит? Он потерял почти все свои силы.
Звездочет повернулся и ушел, а Иом в отчаянии окинула взглядом двор. И кликнула вестника, собираясь написать Габорну письмо.
Но едва начав обдумывать послание, она поняла, что не скажет мужу ничего нового.
Он и сам уже предупреждал Иом, что все люди погибнут, если он не убьет повелительницу опустошителей. Опасность была ведома ему не хуже, чем ей.
"А если нет?" - подумала она. Ведь Габорн только чувствовал опасность, но не знал, откуда исходит угроза. А почти все его Избранные из Мистаррии находились сейчас близ Карриса. И почувствовать опасность, угрожавшую Морскому Подворью, например, он никак не мог. Она стала думать, что скажет Габорн, когда она предупредит его об опасности, нависшей над столицей. Велит ей уехать или остаться? А что он скажет, когда узнает, что сам мир сошел со своего пути?
Тут во дворе появился Гримсон, ведя за собой Способствующего.
- Миледи, - крикнул он. - Мы передали дары, которые хотел Габорн.
Мысли Иом смешались. О дарах она совсем забыла. Габорн приказал подготовить векторов для Аверан. И сейчас нужно было отправить этих векторов вместе со Способствующим к нему.
- Седлайте лошадей и отправляйтесь немедленно, - сказала она Гримсону. - Дорога каждая секунда.
- Миледи, - отвечал Гримсон, - векторы не спали всю ночь. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь свалился на всем скаку с лошади. Может быть, запрячь королевские кареты? В них ехать немногим медленнее, чем верхом.
- Отлично, мы поедем в каретах.
- Мы?
Иом казалось, что мир уже разваливается вокруг нее на части. Габорн отослал ее сюда, в "безопасное место". Но землю трясет, рушатся башни, падают звезды. Мир сошел со своего пути.
В нем не осталось ни одного безопасного места.
Ее место - рядом с Габорном, но она не может пойти с ним в Подземный Мир. Там она будет ему только помехой. Он же - по-прежнему Король Земли, хотя сил у него стало меньше, и только он один в состоянии справиться с госпожой опустошителей.
Но что-то она все-таки тоже может сделать вместо того, чтобы сидеть здесь и ждать неизвестно чего. Иом оглянулась, посмотрела на управляющего Уэстхэвена, который, не дождавшись ее, уже давал указания каким-то лордам. Он знал свое государство лучше, чем она.
- Гримсон, - сказала она твердо, - собирайте мою свиту. Я еду с вами. Мне нужно поговорить с Габорном.
Иом написала записку Уэстхэвену, прося его подготовиться к возможному нападению с моря, и передала ее с пажом.
Вскоре она была уже в дороге.
ГЛАВА 50. ПАМЯТЬ О ЛЕТЕ
Тысяча ударов, поразивших противника, не заслуживают такого уважения, как единственное деяние, совершенное из сострадания.
Ивариан Боринсон
Боринсон с Мирримой на руках брел, пошатываясь, по темным вересковым пустошам. Она была крупной женщиной, и нести ее было нелегко, даже имея дар силы - он слишком быстро уставал.
Все это время он прижимал к себе ее правую руку, надеясь удержать в Мирриме жизнь, каким-нибудь чудом помочь ей подольше продержаться.
Но это, кажется, помогало мало.
Через час он понял, что это вообще не помогает. Холод ее ледяной плоти пронизывал до костей. Его собственная рука как будто примерзла к руке Мирримы.
Но он не жалел о своей попытке ее отогреть. Жалел только, что больше не чувствует ее руки, потому что и его плоть, казалось, уже промерзла насквозь и превратилась в лед.
Так он и шел, спотыкаясь на каждой кочке. Слушал, как Миррима стучит зубами, и каждое облачко ледяного пара, вырывавшееся из ее уст, воспринимал как маленькое чудо.
Шел он уже совершенно механически. С него лил пот, ноги горели - не имея даров жизнестойкости, он устал не меньше любого обычного человека. Но отдыхать не решался, ибо боялся, что стоит ему остановиться, как он уже не соберется с духом продолжить путь.
Вот и брел, пошатываясь, под мокрыми деревьями и звездным небом, по такой сырой земле, что жить на ней могли, казалось, только тритоны и червяки. Вдалеке по-прежнему выл волк. Боринсон больше не боялся ни убийц, ни призраков. Он знал, что жить ему осталось недолго. Лед призрака высосал тепло из его руки, поднялся к локтю. Его молитва была услышана, хотя и отчасти.
Миррима умирала. С этим он ничего не мог поделать. Но сам он должен был прожить не намного дольше. Он все же принял в себя ее смерть.
Занятый этими невеселыми мыслями, он вдруг почувствовал, что меж ног его происходит нечто странное, и не сразу понял, что это опустились яички.
До этого он не испытывал никаких странных ощущений, которые могли бы его предупредить. Теперь он вспомнил, что у новорожденных мальчиков еще не бывает яичек. Они созревают постепенно и опускаются года через два.
Бальзам чародея сотворил-таки чудо. Самым естественным, по природе положенным путем.
- Я все равно не поставлю этому чертову чародею больше пинты эля, пробормотал Боринсон и усмехнулся. Жестоко шутит судьба.
Он заставлял себя идти. Поднять ногу, сделать шаг. Поднять другую, сделать еще шаг.
Удерживать голову прямо он уже не мог. Все кружилось вокруг него, глаза отказывались видеть.
И тогда он, наверное, заснул, потому что вдруг появилась тень Мирримы и поплыла рядом с ним.
"Я все равно пойду с тобой в Инкарру, - сказала она. - Оставь мое тело здесь. Оно уже все стало ледяным".
Его охватила безмерная печаль, и он заглянул в лицо женщине, которую нес на руках. Но дышит она или нет, понять не смог. Ледяной холод пронизывал его руку уже до самого плеча.
Ему хотелось лечь и умереть вместе с Мирримой.
Потом он вспомнил о послании для короля Зандароса. Вряд ли он теперь донесет это послание. Он всегда старался быть Габорну верным слугой. Обидно, что под конец он все же подведет своего короля.
"Видимо, так должно было случиться", - сказал себе Боринсон.
А Дэйлан Молот, Сумма Всех Людей, который все еще живет, по слухам, в Инкарре, - да полно, существовала ли эта мифическая личность вообще?
Так, во сне, он дошел до ручья и спустился к воде. Поскользнулся на круглых, влажных камнях и упал на колени. Боль его разбудила. Вокруг царил туман, плыл над ручьем густой пеленой Боринсон поднялся на ноги, вошел в ручей и двинулся по бедра в воде к темневшим на другом берегу деревьям.
"Фенравен должен быть уже совсем близко", - подумал он.
Тут он услышал ржание и подпрыгнул от неожиданности. И с трудом сообразил, что прошел мимо лошади, не заметив ее в ночной, пронизанной туманом темноте.
Рядом с ручьем стоял его собственный боевой конь, на котором до этого ехала Миррима. Он запутался поводьями в кустах. Боринсон, продолжая нести на руках жену, подошел к нему и начал рыться в поклаже.
Как она и говорила, там оказался бальзам чародея.
Он вытащил его, ухитрился одной рукой открыть горшочек. Потом долго смотрел на Мирриму. В темноте, в тумане он почти ничего не видел, к тому же глаза ему заливал пот. И дышит она или нет, он так и не понял.
Взглянув в небо, он увидел две падающие звезды. Горизонт как будто посветлел. Скоро рассвет. Доживет ли он до него?
Боринсон сел, не выпуская Мирриму, смазал бальзамом запястье ее заледеневшей руки и каждый палец. Бальзама было совсем мало. На свою руку он потратил поскребыши.