Вулвертон Дэйв. Рожденная чародейкой (Властители рун - 3)

   - Почему? - спросил Габорн. Аверан попыталась объяснить.
   - Для опустошителя слово - это запах. Ваше имя и ваш запах - это одно и то же, и опустошитель, чтобы сказать "Габорн", должен просто создать ваш запах.
   - Звучит действительно просто, - сказал Габорн.
   - И да, и нет. Представьте, что вы мне говорите, например: "Аверан, какие у тебя замечательные башмаки из кроличьей кожи. Где ты их взяла?" А я отвечаю: "Благодарю, нашла на дороге, и хозяином никто не назвался. Так что теперь они мои".
   Когда мы разговариваем, слово слетает с уст и на мгновение остается в воздухе. Затем оно само по себе угасает. Таким образом, наша речь - это череда звуков, выходящих из нас.
   А у опустошителей слова сами по себе не исчезают. Все запахи, все слова так и висят в воздухе - пока их не сотрут.
   - И как это делается? - спросил Биннесман. Вся свита Габорна столпилась вокруг Аверан, словно она была величайшим ученым из Дома Разумения. Люди ловили каждое ее слово.
   - Создав какой-то запах, я должна создать его противоположность, не-запах, который его сотрет.
   - Что? - переспросил Биннесман. - Ты говоришь "я создаю". Но имеешь в виду опустошителей?
   - Ну да, я имею в виду, это опустошители создают не-запахи.
   - Отрицание запаха? - спросил Габорн.
   - Да, - неуверенно сказала Аверан, словно никогда не слышала слова "отрицание".
   - Значит, сказав слово "Габорн", я должен создать запах "не-Габорн", прежде чем продолжать. Я должен убрать из воздуха слово "Габорн".
   - И это может быть очень трудным делом, - сказала Аверан. - Если я выкрикиваю слово, создаю сильный запах, мне надо также и не выкрикнуть его. И чем вы дальше от меня, тем дольше к вам идет мое послание.
   Поэтому опустошители предпочитают разговаривать, когда они рядом, и говорят так тихо, создают такие слабые запахи, что никакое животное не может их учуять. Словно это шепот плавает в воздухе.
   - Постой, - сказал один из лордов. - Ты говоришь, что должна стирать каждое слово. Но почему нельзя создать все запахи сразу? Можно же различить запахи моркови, репы и мяса, когда они варятся вместе в одном котле.
   - Можно, - сказала Аверан, - но это ничего не значит. Для опустошителя это будет просто путаница слов. Представьте, что вы берете все слова, сказанные мной за последние две минуты, и произносите разом. Поймет ли кто-нибудь их смысл?
   - В таком случае опустошители должны разговаривать медленно, - решил Габорн.
   - Не намного медленнее, чем мы с вами сейчас, - сказала Аверан, - во всяком случае, когда они рядом. Но на большом расстоянии им трудно понимать друг друга. Поэтому они все время пишут, - продолжала Аверан. - Разведчик, проходя по тропе, оставляет послания, рассказывая, что он испытал по дороге, где в последний раз видел врагов.
   Это известие удивило не только Иом, но и всех присутствующих. Люди веками гадали, как общаются между собой опустошители. Большинство считало, что посредством размахивания щупальцами. Но рассказ Аверан в корне менял все представления об опустошителях. Девочка это поняла и как будто утратила скованность.
   - И еще одно, - сказала она. - Опустошители видят не так, как мы. Они видят только вблизи, и для них весь мир одного цвета, но это не цвет. Я не могу объяснить... это как цвет молнии. Молния их ослепляет. Для них смотреть на молнию все равно, что для нас смотреть на солнце. Очень больно.
   - Ты храбрая малышка, - сказал Габорн. Аверан словно только и дожидалась от него этих слов. Глаза ее вдруг наполнились слезами, и девочка всхлипнула. - Твой рассказ вызвал у меня некоторые вопросы.
   - Какие? - спросила она.
   - Можешь ли ты рассказать мне, к примеру, о диспозиции и видах войск опустошителей? Аверан непонимающе посмотрела на него.
   - О видах?
   - Ну, вот орда опустошителей, - пояснил Габорн. - Знаешь ли ты, какова ее численность? Аверан покачала головой.
   - Я... один из опустошителей, мозг которого я ела, был разведчиком. Второй был колдуньей. Численности я не знаю.
   Но Габорн не отставал.
   - Давай попробуем по-другому. Имеешь ли ты представление, сколько всего опустошителей в Подземном Мире?
   Аверан сосредоточилась. Прикрыла глаза на некоторое время, потом сказала:
   - Подземный Мир очень велик, но опустошители могут жить не во всех его местах. Еды не хватает.
   "А мы - еда для них", - подумала Иом.
   Габорн оглянулся на своих советников. Но Умов это сообщение как будто не взволновало.
   - Ваше величество, - продолжала Аверан, - я боюсь.
   - Чего? - мягко спросил Габорн.
   - Великая Хозяйка многое разгадала из Главной Руны. Вы вчера уничтожили Печать Опустошения, которую ее ученица наложила на Каррис.
   Габорн кивнул. Он убил самую сильную колдунью из всех, какие только упоминались в летописях. Иом надеялась, что это и была главнейшая из колдуний Подземного Мира. Но девочка назвала ее сейчас всего лишь "ученицей" гораздо более могущественной хозяйки.
   - Расскажи мне о ней, - попросил Габорн.
   Иом скользнула взглядом по Биннесману. Тот сгорбился, опираясь на посох, словно вдруг устал, и лицо его было бледным.
   - Великая Хозяйка Подземного Мира, - сказала Аверан, - берет дары. И передает их своим военачальникам.
   - Опустошители обычно поедают друг друга и таким образом обретают силу, - заметил Габорн. - Ты уверена, что речь идет не об этом?
   - Это совсем другое, - сказала Аверан. - Опустошители едят мозг умерших, чтобы учиться. Едят мускусные железы, чтобы расти. Но теперь они открыли и рунное знание. Хозяйка уже расшифровала руны ловкости, чутья и силы. Сейчас она изучает метаболизм.
   На мгновение стало тихо, и рыцари многозначительно переглянулись. Опустошители и без метаболизма были страшными противниками. А уж с метаболизмом...
   - Есть еще кое-что, - продолжала Аверан, - чего я совсем не понимаю. Печать Опустошения, которую вы уничтожили, была частью чего-то большего. Хозяйка собирается связать Печать Опустошения с Печатью Неба и Печатью Ада.
   Биннесман отступил и вновь оперся на посох.
   - Это... это невозможно! Расшифровать столь многое из Главной Руны не может никто!
   - Это возможно, - сказала Аверан. - Я видела руны, которые создаются в Месте Костей! Вы видели Печать Опустошения...
   - Но люди, - прервал ее Джеримас, - потратили не одну тысячу лет, чтобы расшифровать даже самые простые руны - силы и ума! Каким образом это могла сделать опустошительница?
   - Она поняла их значение, глядя в огонь, - сказала Аверан.
   Биннесман попятился.
   - Во имя Древа, - пробормотал он. Лицо его стало мрачным и растерянным. - Во имя Древа... - Он явно знал что-то, неизвестное остальным, как показалось Иом. Или же догадывался о чем-то. - Ты уверена, что эта Великая Хозяйка - опустошительница, а не какое-то другое существо?
   - Я ее видела, - сказала Аверан. - Она очень большая, но она опустошительница.
   Биннесман покачал головой, словно не мог поверить.
   - Не простая опустошительница.
   - А что будет, когда она свяжет эти печати? - спросил у него Габорн. Как это подействует?
   - Она собирается связать против нас Силы Огня и Воздуха, - ответил чародей. - Земля и Вода ослабеют. Жизнь... изменится столь коренным образом, что я даже не могу представить последствий.
   Джеримас заключил:
   - Она уничтожит мир!
   - Нет! - сказала Аверан. - Она не хочет его уничтожать... хочет только превратить в такое место, где мы жить уже не сможем.
   - Такое возможно? - спросил Габорн у Биннесмана. Биннесман нахмурился, почесал бороду.
   - Если она познала столь большую часть Главной Руны, подобного ей по силе существа мир еще не видал...
   - Аверан, - сказал Габорн. - Мешкать нельзя. Необходимо отыскать эту Хозяйку и убить ее, и сделать это надо быстро. Как до нее добраться? Ты сказала, что карту составить не можешь. Но еще ты сказала, что узнала все это, поев мозга опустошителей. Есть ли такие опустошители, чей мозг поможет тебе узнать дорогу - другие разведчики, к примеру, или еще кто?
   Аверан посмотрела на него с трудноопределимым выражением в глазах. То была смесь отвращения, колебания и искреннего желания помочь.
   - Возможно! - сказала она с таким видом, словно прежде об этом не думала. - В Подземном Мире есть указатели разных направлений.
   - Указатели? - переспросил Габорн. - Чтобы их понять, тебе надо выучить их язык? Это не у каждого опустошителя в мозгу?
   Аверан, качнув головой, сказала смущенно:
   - Нет. Опустошители говорят не на одном языке.
   - Как это? - спросил Габорн. - Как рофехаванцы и тайфанцы?
   Аверан принялась объяснять:
   - Не так. Вот плотник, например - он разговаривает не так, как воин, правда? Для инструментов и для работы у него свои названия, свой язык. У опустошителей то же самое. У каждого свое занятие. И есть один опустошитель, который нам нужен, если вы хотите добраться до Великой Хозяйки. Опустошитель... не знаю, как его имя. Это же просто запах.
   - У него есть какие-то особые приметы? - спросил Габорн.
   Аверан наморщила лоб.
   - Он - Хранитель Путей, - сказала она медленно, пытаясь найти точные слова. - Пролагатель Путей. Он знает, куда ведут все дороги Подземного мира, какие из них закрыты и какие охраняются.
   - Сколько этих чудовищ в орде?
   - Одно.
   - Только одно?
   - Да! - сказала Аверан. Глаза ее сверкнули. - Только одно - большой самец с тридцатью шестью щупальцами, с огромными лапами, на которых руны. Я... если увижу и учую запах, я его узнаю!
   Габорн отступил на шаг, взглянул на Иом. В глазах его появилось затравленное выражение загнанного в ловушку зверя. Иом поняла, что он уже не здесь, ушел куда-то, куда ей дороги нет.
   - Господа, - сказал Габорн окружающим рыцарям, - седлайте коней. Через час мы должны быть в Каррисе.
   ГЛАВА 11. НЕСТОЯЩАЯ МЕЛОЧЬ
   Чудеса столь же заурядная вещь, как тополиный пух и паутина. Люди обычно забывают об этом - пока не услышат плач новорожденного младенца.
   Чародей Биннесман
   Биннесман стянул с Боринсона серое одеяло, заглянул под тунику и, нахмурясь, отвел глаза.
   - Он заразился. Надо сбить жар.
   Чародей торопливо, чтобы не увидели прохожие, снова укрыл больного одеялом, но было поздно. Когда Миррима вышла из постоялого двора, она обнаружила в телеге двух оруженосцев, глазевших на рану. Их она прогнала. Но к этому времени вокруг телеги уже стали собираться рыцари, знавшие Боринсона кто лично, кто понаслышке, и Миррима на своем опыте убедилась, что ничто не притягивает толпу столь быстро, как толпа.
   Боринсон лежал на душистом сене без сознания. Состояние его беспокоило Мирриму. Ей приходилось видеть, как умирают люди. Муж ее, судя по его виду, вполне мог протянуть еще день-другой, но она все равно тревожилась. Бывает, больные умирают именно тогда, когда кажутся выздоравливающими.
   Лицо его блестело от пота. Вокруг запрягали лошадей лорды и оруженосцы, собиравшиеся ехать с Габорном на юг. Те же, что уже были готовы, стояли, облокотясь на телегу, и глазели на Боринсона.
   Аверан и вильде вышли к больному вместе с Биннесманом. Он повернулся к девочке.
   - Знаешь, как выглядит душистый ясменник?
   - С белыми цветами? - спросила Аверан. - Скотник Бранд клал его листья в вино.
   - Умница, - сказал Биннесман. - Там, позади дома, я видел под оградой кустик. Пойди сорви дюжину листьев.
   Аверан побежала вокруг постоялого двора, а Биннесман ненадолго вернулся в дом. Вокруг телеги собралось уже человек двадцать.
   Подошел рыцарь из Мистаррии с длинными черными усами и тоже заглянул в телегу.
   - Сэр Боринсон? Он ранен?
   - Да, - сказал кто-то из зевак, - получил худшую из ран.
   - В голову?
   - Еще хуже... остался без орешков. Рыцарь перегнулся через край телеги, пытаясь разглядеть рану.
   - Если хотите посмотреть, - сказала Миррима, хватая его за руку, - это будет вам кое-чего стоить!
   - Стоить? - переспросил рыцарь и обезоруживающе улыбнулся. - Чего же?
   - Глаза, - сказала Миррима. Толпа вокруг разразилась хохотом.
   Биннесман вернулся с чашкой взбитого меда. Тут подбежала и Аверан с мелкими, бледными листьями лопатообразной формы, и чародей сказал ей:
   - Теперь разомни их, раскатай меж ладоней. Аверан размяла листья.
   - Положи в мед. Она исполнила указание.
   Биннесман покопался в кармане, достал темный сухой стебелек и показал Аверан.
   - Иссоп. Собирать его следует через два дня после дождя, использовать те листья, что у самых корней.
   Он раскрошил листья, высыпал в мед, размешал пальцем. Затем добавил сухих листьев репейника, с помощью которых солдаты останавливали кровотечение из ран.
   Тут подошли еще несколько человек, спрашивая на ходу:
   - Что тут происходит?
   - Боринсон потерял орешки, - ответил один из рыцарей, - и Биннесман собирается отрастить ему новые.
   Вокруг захихикали. Но шутка была плохой, и Миррима даже не улыбнулась.
   - А правда, скоро ли он снова сядет в седло? - не унимался рыцарь.
   Биннесман повернулся к собравшимся.
   - Вот до чего мы дошли? - закричал он. - Дети Земли стоят здесь, в святом месте, и насмехаются над Землей?
   Миррима была уверена, что рыцари не имели в виду ничего дурного, но Биннесман пришел в ярость. Он выпрямился во весь рост и так гневно посмотрел на собравшихся зевак, что они попятились. Они даже начали потихоньку отступать от того, кто позволил себе неуместную шутку, от сэра Принхолма из Гередона.
   - Как вы смеете? - вопросил Биннесман. - Ужели за последние дни вы ничему не научились?
   Вы не могли сразиться с Темным Победителем, а здесь перед вами стоит Миррима - женщина, которая в то время не имела даров силы, ловкости и жизнестойкости и в одиночку убила его!
   Вы, со всеми вашими дарами, не могли справиться с опустошителями в Каррисе, а Габорн вызвал червя, одного червя, и прогнал всю орду!
   Как можете вы сомневаться в Силе, которой я служу? Не бывает ничего сломанного, что невозможно было бы починить. Не бывает больного, которого невозможно исцелить.
   Земля создала вас. Она каждое мгновение дарует вам жизнь. И в этой священной долине, сэр Принхолм, я могу воткнуть в землю колышек, и к рассвету он станет человеком, куда лучшим, чем вы!
   Миррима попятилась в страхе. У ног чародея начал клубиться зеленый туман, сам же он, казалось, так и излучал силу. В воздухе появился медный привкус, запахло мхом и древесными корнями.
   Сэр Принхолм, от которого все отшатнулись, стоял бледный и трясся.
   - Я не хотел никого обидеть. Это была шутка. Биннесман указал на Боринсона и вскричал:
   - Клянусь именем Силы, которой я служу, этот евнух еще будет рождать детей!
   Такого подарка Миррима не ожидала. И не верила, что такое возможно. Просто Принхолм разозлил Биннесмана и вынудил его прихвастнуть. Но если чародею и впрямь удастся исцелить ее мужа... колдовство имеет свою цену, это Миррима знала твердо. За такое чудо придется заплатить.
   Рыцари и лорды присмирели, как получившие выволочку дети, стояли, боясь слово вымолвить.
   Биннесман взял чашку с медом и травами, покружил ее в зеленом тумане у своих ног, затем встал на колени и добавил в нее щепотку земли.
   Бросил взгляд на окружающих, передал чашку Мирриме.
   - Пойдите к ручью. Встаньте на колени и начертите на воде руну исцеления семь раз. Потом своей рукой зачерпните воды и смешайте с мазью. Омойте мужа. Через час он сможет ехать верхом.
   Затем он придвинулся ближе и шепнул:
   - Правда, рана так тяжела, что исцелится нескоро... если вообще исцелится.
   - Благодарю вас, - сказала Миррима. Сердце у нее колотилось. Она приняла чашку и осторожно, боясь расплескать, поставила на облучок.
   Миррима завела телегу за угол, к каменной ограде сада при постоялом дворе, туда, где под ольховыми деревьями звенел ручей. Листва на деревьях отливала золотом, пробивавшийся сквозь нее солнечный свет окрашивал стволы в серебряный цвет.
   Девушка остановилась в тени. Две дикие утки, плававшие в ручье, закрякали, выпрашивая у нее крошек.
   Миррима стянула с Боринсона одеяло.
   Выпрыгнула из телеги, постояла у воды. На земле золотым покрывалом лежали сбитые ночным ливнем листья. Мирно журчал ручей. Утки подплыли к ней, выбрались на берег.
   Она встала у воды на колени и начертила семь раз руну исцеления.
   Здесь было так спокойно, царила такая безмятежность. Чертя руны, Миррима почувствовала, что надо бы прочесть какое-то заклинание, но она ни одного не знала. Тут на ум ей пришла нескладная песенка без особого смысла, которую она сочинила сама еще в детстве и напевала, стирая белье в реке Двинделл.
   Люблю я воду, и любит меня вода.
   Дожди и реки, пруды и лужи
   В море стремятся всегда.
   С гор сбегают ручьи, играют, ноют,
   Напиться дают траве и цветам,
   И дальше спокойно текут.
   Люблю я воду, и любит меня вода,
   Я уплыву далеко но реке
   В море навсегда.
   Она всмотрелась в глубокую заводь, надеясь смутно, что увидит вдруг темную спину осетра, выписывающего в воде таинственные узоры.
   Но ничего не увидела. Тогда она зачерпнула ладонью воды, размешала ее с мазью чародея.
   Затем подошла с этим бальзамом из меда, трав, земли и воды к Боринсону, подняла его тунику.
   И начала осторожно втирать смесь в рваную рану на месте его яичек. Ей больно было думать о том, что она еще никогда не касалась его здесь, ведь они не провели вместе ни одной ночи.
   Боринсон вздрогнул от боли. Не приходя в себя, он поморщился и ударил кулаком по дну телеги.
   - Извини, - сказала Миррима, но не прекратила втирание. За все хорошее приходится платить, даже за исцеление.
   Едва она закончила, он вдруг застонал и позвал:
   - Саффира!
   И поднял руку, словно пытаясь нашарить кого-то рядом.
   Миррима вздрогнула. Бальзам чародея может исцелить раненую плоть, подумала она, но исцелит ли он сердечную рану?
   С Боринсона градом тек пот, лицо его покраснело. Миррима, глядя на него, усомнилась, несмотря на обещание Биннесмана, что за час он хотя бы придет в сознание.
   Она отвернулась, снова встала у воды на колени. Утреннее солнце играло в листве. Лучи его приятно пригревали. Миррима решила, что проведет здесь весь день.
   Так она и стояла, печалясь, долгое, как ей показалось, время. С дарами метаболизма представление о времени терялось, минуты тянулись бесконечно.
   Но рыцари еще только садились на коней, собираясь выезжать, когда она услышала тяжелое дыхание мужа. Миррима вскочила, заглянула в телегу. Он очнулся.
   На вид в его состоянии мало что изменилось. Лоб был все так же в поту, туника промокла насквозь. Глаза были мутными и желтыми, лицо мертвенно-бледным. Губы растрескались от жара. Взгляд его блуждал по деревьям и по небу.
   - Выглядишь чуть получше, - солгала Миррима. - Полегчало тебе?
   - В жизни не чувствовал себя хуже, - сказал он хрипло. Она подняла мех с водою, поднесла к его губам. Он глотнул немного, оттолкнул мех. - Что ты здесь делаешь?
   - Тебя спасаю, - ответила Миррима. - Счастливчик ты, что жив до сих пор.
   Он закрыл глаза и покачал головой. Слабое это движение сказало ей о многом. Жить он не хотел.
   Миррима немного помолчала. Ей казалось, что, пытаясь коснуться его живой плоти, она натыкается на стальные доспехи. Помедлив, она тихо спросила:
   - Но почему? Ты знал, что заразился, и не сказал ничего. Почему?
   - Не надо тебе этого знать, - сказал Боринсон.
   - Надо.
   Он приоткрыл глаза, безучастно посмотрел на нее.
   - Я не люблю тебя. Я... не могу тебя любить.
   Слова эти больно ударили Мирриму. Сердце бешено заколотилось. Она догадывалась, что он пережил. Она видела свет в его глазах, когда он говорил о Саффире. Слышала, как он звал ее в забытьи. Понимала, что с таким количеством даров обаяния Саффира была для мужчин неотразимой. И Радж Ахтен ее мужа кастрировал.
   - Ты с ней спал? - Миррима старалась не выдать голосом боль и гнев. Потому Радж Ахтен и оторвал тебе орешки?
   - Зачем тебе это знать? - спросил Боринсон.
   - Я твоя жена.
   - Нет... - начал он. И покачал головой. - Я к ней даже не прикоснулся ни разу. К ней невозможно было прикоснуться. Она была так прекрасна...
   - Ты не знаешь, что такое любовь, - твердо сказала Миррима.
   Мгновение они молчали.
   - Я знал, что тебе будет больно, - сказал Боринсон. Некоторое время Миррима не могла придумать, что ответить.
   - Я все равно твоя жена, - сказала она наконец. Она видела его муки, но не знала, чем помочь. Радж Ахтен причинил ему страшное зло. - Почему он не убил тебя?
   Боринсон со стоном откинулся на солому.
   - Не знаю. Обычно Радж Ахтен не делает ошибок.
   В голосе его слышалось сдержанное бешенство. Это Мирриму обрадовало. Пусть злится, зато у него есть ради чего жить.
   Она услышала чьи-то шаги, подняла голову.
   К ним приближался Габорн с озабоченным лицом. Рядом шла столь же озабоченная Иом, но ее, казалось, более всего беспокоила рана Боринсона.
   Габорн подошел к телеге.
   - Как ты себя чувствуешь? Боринсон ответил устало:
   - Чудесно, милорд. А вы?
   Трудно было не заметить в его голосе сарказма.
   Габорн наклонился, потрогал лоб Боринсона.
   - Жар уменьшился.
   - Я рад, что больше ничего не уменьшилось, - отвечал Боринсон. Габорн сказал:
   - Я... пришел поблагодарить тебя за все, что ты сделал. Ты многое отдал Мистаррии.
   - Всего лишь мою совесть, жизнь моих Посвященных и мои орешки, сказал Боринсон. Он еще не знал о чарах, которые наложил на него Биннесман, о надежде на выздоровление. И говорил с болью. - Вам хотелось бы чего-то еще, сир?
   - Мира и здоровья для тебя и твоих близких, - ответил Габорн, - и долгой жизни на земле, где никогда больше не слыхали бы о Радж Ахтене, опустошителях и Темном Победителе.
   - Да исполнятся ваши желания, - сказал Боринсон. Габорн вздохнул.
   - У меня есть для тебя форсибли, чтобы ускорить выздоровление.
   В глазах Боринсона появилось выражение боли. Он выглядел измученным и надломленным.
   - Сколько вы можете дать их мне?
   - А сколько ты хочешь?
   - Чтобы хватило сил убить Радж Ахтена, - сказал Боринсон. - Это правда, что он еще жив? Габорн ответил решительно:
   - Так много я дать не могу.
   Теперь и в его глазах появилась боль. Ему хотелось дать волю своему гневу, разрешить Боринсону отомстить. Боринсон заслуживал этого, как никто другой. Именно ему пришлось убить детей, которых Радж Ахтен сделал своими Посвященными. Ему пришлось убить людей, которых были его друзьями. И Радж Ахтен лишил его мужественности.
   Боринсон приподнялся, кривясь от боли, словно испытывая его решимость.
   - Я был лучшим стражником вашего отца. Если кто и может одолеть его...
   - Я не могу, - сказал Габорн. - И ты не можешь. Дух Земли запрещает это. Ради нас всех...
   - Однако вы пришли ко мне с какой-то просьбой, - заметил Боринсон. - Я это вижу по выражению вашего лица. И предлагаете форсибли...
   - Сто, - сказал Габорн. - Не больше.
   Это было много, прежде Боринсон имел даров почти втрое меньше.
   Иом взяла Мирриму за руку и потянула в сторонку, чтобы мужчины могли договориться наедине.
   - В чем там дело? - спросила Миррима.
   - Габорн хочет, чтобы ваш муж отвез послание королю Зандаросу с просьбой о мире. Не так-то легко просить его об этом после всего, что произошло.
   - Понимаю, - сказала Миррима. Она не сомневалась, что Боринсон повезет это послание. Восемь дней назад он дал обет идти в Инкарру, дабы отыскать легендарного Дэйлана Молота, Сумму Всех Людей, в надежде узнать от него, как победить опустошителей и Радж Ахтена. Он думал пробираться через Инкарру тайно, ибо границы ее были не один десяток лет закрыты для жителей Рофехавана.
   И Миррима сразу сообразила, что послание им только в помощь. Если Боринсон убедит Зандароса стать союзником Мистаррии, тот, возможно, поможет в поисках Дэйлана Молота. А если и не убедит, послание в любом случае является законным предлогом для того, чтобы пересечь границу.
   - Где же он возьмет Посвященных? - спросила Миррима, когда они остановились на берегу ручья.
   - В Каррисе есть Способствующий, - сказала Иом. - Ваш муж сможет взять дары там.
   - От города остались одни руины, - возразила Миррима. - Вы уверены, что это безопасно? Чары колдуньи еще не развеялись, и люди по-прежнему заражаются!
   - Пока ему не стоит брать дары жизнестойкости, но по дороге он попадет в Батенн. Габорн уверяет, что можно взять дары и там.
   Миррима слыхала про Батенн, хотя никогда не видела карту Мистаррии и представления не имела, где он находится. Это был город на дальнем юге, в краю виноградников у подножия гор Алькайр. Богатые лорды и леди любили проводить там зиму.
   Иом спросила:
   - Вы поедете с ним?
   - Если он позволит. Пожалуй... даже если и не позволит.
   - Разумеется, он захочет, чтобы вы были рядом, - сказала Иом. Она была совершенно искренне уверена в этом!
   Миррима сжала ее руку и некоторое время молчала. Потом спросила:
   - Как вам это удается? Любить так легко? Вопрос, казалось, Иом удивил.
   - Я вижу любовь в ваших глазах, - сказала Миррима. - Вижу ее, когда вы смотрите на слуг. Вижу, когда вы смотрите на меня. И вы не притворяетесь. А я замужем за человеком, который говорит, что не любит меня, и я ему верю. Притворяться он даже не пытается.
   - Не знаю, - сказала Иом. - Любовь - это не то, что ты чувствуешь. Это то, что ты отдаешь.
   - Разве вам не приходится разрываться на части, вот так себя отдавая?
   - Иногда, - призналась Иом. - Но если меня любят в ответ, это не имеет значения.
   Миррима задумалась. Кругом, куда не посмотри, войны и снова войны. А она думает о любви. Ей было даже неловко говорить на эту тему с Иом. Но жизнь без любви казалась такой холодной и пустой, что ничем, пожалуй, не отличалась от смерти.
   - Должно быть, - продолжала Иом, - я научилась любить у моего отца. Он одинаково заботился обо всех своих подданных. И даже если считал кого-то бездельником или подлецом, он не осуждал таких людей и не ненавидел их. Он полагал, что любой может исправиться, если только захочет избавиться от своих пороков. И был уверен, что любой пожелает исправиться, если относиться к нему по-доброму. Миррима засмеялась.