Страница:
Со всех сторон – притаившиеся за дверью, сидящие на верхних нарах, все прочие – кинулись на него. Но Никита словно не замечал повисших на нем, визжащих, вцепившихся ногтями и зубами тел. Он шел вперед к забранному решеткой окну. Туда, где, покрытый с ног до головы жуткими тюремными наколками, сидел у стола в одних шортах главный сейвер.
На лице его было удивление. Наверное, не часто тому доводилось видеть такую наглость пришельцев из чужого мира. Кто он там был в этой тюремной иерархии – пахан, бугор, вор в законе, – этого Никита не знал, да и знать-то, в общем, не хотел. Главное – на шее того, на массивной золотой цепи, сверкая и переливаясь всеми цветами спектра, висел бокс. Точнее – потемневшая от времени и пота ладанка, форму которой принял в этом мире бокс.
Никита напряг все силы, чтобы сбросить с себя балласт из нависших на нем тел. Еще потребовалось испытать реакцию главного сейвера. Все же Никита оказался быстрее и нанес удар первым. После чего сорвал бокс с толстой татуированной шеи и бросился назад, к дверному проему, где маячили автоматные стволы и недоуменные лица заговоренных им же солдат.
– Уходим! Прикройте меня! – проорал Никита, вырывая ногу из цепких лап какого-то лысого редкозубого уголовника.
Он, не оборачиваясь, мчался вперед, а сзади уже грохотали автоматные очереди и по-звериному рычали подстреленные преследователи.
Оставшись в одиночестве, Никита быстро сообразил, что заблудился. Он метался по коридорам, натыкаясь на решетчатые двери, то и дело преграждавшие путь, и выбивал их ногами. Наконец, он ворвался в небольшое помещение – тоже вроде камеры, только с большим по размеру окном (опять же – с решеткой), столом, шкафом и парой стульев. Такое помещение для допросов он видел в кино. Окно было на уровне второго этажа и выходило во внутренний дворик. Никита с упавшим сердцем увидел, как туда потоком, словно на прогулку, побрели заключенные. Он не сомневался, что никакая это не прогулка – просто его ждут на единственно возможном пути к отступлению.
Поэтому уход отменялся. Никита захлопнул дверь и задвинул большую железную щеколду. Оставалось надеяться, что она выдержит положенные семь минут…
Никита сел на пол и расслабился, зажав бокс в потной ладони.
Когда в дверь заколотили, он блаженно улыбнулся – так полагалось.
Когда в дверь принялись долбить чем-то тяжелым, он принялся медленно раскачиваться из стороны в сторону, произнося положенную формулу.
Когда в дверь принялись стрелять, он начал засыпать.
Когда в помещение ворвались вооруженные люди, там уже никого не было.
Ведь этот недоумевающий человек, растерянно сидящий на полу, совсем не был их настоящей целью.
Никита ел с неохотой. Аппетита не было совершенно. Перед глазами мелькали оскаленные злобные лица, грязные стены и кровавые пятна. На этом фоне довольно бледно смотрелась мысль о том, что он не подготовился к контрольной.
Контрольные, уроки, задачки, примеры… Иногда ему казалось, что все это из какой-то другой жизни. В конце концов с некоторых пор хилый и невзрачный мальчишка он только внешне.
– Ты, часом, не заболел, сынок? – Мать потрогала его лоб тыльной стороной ладони и покачала головой.
– Да не, мам, – скривился Никита, ковыряя вилкой куриную ляжку. Курицу в кляре он любил, но сейчас она просто отказывалась лезть в рот.
– Ну, смотри… А может, не пойдешь в школу? – предложила мать.
– Я… Я не знаю… – промямлил Никита и нехотя вылез из-за стола. – Да нет, пойду, наверное… Куда я сумку засунул?..
Он принялся обыскивать свою комнату, которая выглядела, пожалуй, как кабинет Берии после обыска. Наводить здесь порядок было, казалось, каким-то совершенно ненужным делом. Как возведение ледяных статуй накануне весны.
Он открыл дверцу шкафа, и оттуда на него высыпалась гора старых, кое-как напиханных вовнутрь, игрушек.
Никита поднял с пола большую фигуру Трансформера. Когда-то она могла двигаться, сверкать глазами и даже стрелять тонким и безобидным лазерным лучом. Последнюю способность Трансформеру придал сам Никита, примотав проволокой к его руке маленькую лазерную указку. Теперь этот пластмассовый супергерой подернулся пылью и навсегда застыл с вытянутым вперед манипулятором.
Время игрушек прошло.
Но и выкидывать их было жалко. Слишком уж недавно прошло это время. К тому же все это добро еще пригодится младшему братишке.
…В школу он все же не пошел. Он направился в сквер, где был велик шанс наткнуться на приятелей-прогульщиков. Что и не замедлило подтвердиться.
– Здоров, пацаны! Чего нового?
– А чего тут нового? Весна, жара. В школу неохота. Пиво будешь, Ник?
– Пиво? Хм… А черт, нет. Мне ж нельзя.
– Мать допинг-контроль проводит?
– Что-то типа того…
– Ну, как хочешь…
Никита почти не соврал. Допинг-контроль действительно имел место. Только, конечно, не дома. Впрочем, какая разница?
Друзья сидели у гранитного борта фонтана и лениво поглядывали на проходящих мимо девчонок. Велосипеды грудой лежали у поцарапанных, а у кого-то и забинтованных ног. Ведь если кататься просто по прямой, а не прыгать на верных байках через бордюры и скамейки, то не стоило и начинать это бесполезное занятие. Только экстрим в этой жизни имел хоть какое-то значение. Не уроки ж учить, честное слово!
– Ну, что делать будем? – спросил Никита.
– Как что? Жорж ведь Сиду проспорил. Будет отрабатывать, а мы – смотреть, – хмыкнул Генка.
– Да? – обрадовался Никита. – Я что-то пропустил?
– Как всегда, – ответил Генка с легким укором в голосе. – Ты ж у нас умный шибко. Сидишь, как какой-то ботаник, в книжки пялишься. А настоящая жизнь мимо тебя проходит. Тут пацаны такие «коры» отмачивали – я не могу! Жоржик поспорил с Сидом, кто больше кирпичей о свою башку разобьет. Ну, помнишь, этот фильм про спецназовцев? А вчера ни с того ни с сего Жорж давай себя пяткой в грудь дубасить: я, мол, это тоже могу запросто! А Сид его на смех поднял. Так чуть до драки не дошло. А жаль, интересно бы было посмотреть. Но потом решили: кто проиграет, тот на колесах прыгнет между девятиэтажками. Ну, эти, которые углами почти сходятся, ну, ты понял? Ну что, пошли на стройку, набрали кирпичей. Сид, не будь дурак, бейсболку напялил, а под нее велоперчатки кинул. Ну и шваркнул кирпич себе об чайник. Нормально, раскокал. А Жорж, дурень, просто схватил булыжник и о лоб его себе ка-ак хряснул! Вырубился в ту же секунду! Но очнулся, правда, быстро. Ну и сегодня будет свой должок отрабатывать. Только он же трус – как это он сделает, даже не знаю! Так что посмотрим, поржем!
– Да уж, – хмыкнул Никита. – Заставь дурака богу молиться…
– Чего? – не понял Генка.
– Да так, проехали, – ответил Никита и с сомнением посмотрел на бутылку пива в руках приятеля. – Дай все-таки хлебнуть, а?
…На крыше собралась довольно большая компания. Не все тут друг друга знали, да этого, в общем, и не требовалось, чтобы тусоваться в свое удовольствие. Кто-то умудрился притащить огромные колонки и даже потрепанный микшерский пульт. Под ломаный бит незнакомые ребята удивляли прочих хитрыми кульбитами брейка. Какие-то смельчаки на скейтах разъезжали по бордюру, производя впечатление на пирсингованных малолеток.
Особняком держалось небольшое стадо байкеров. На своих крепких «Stock», «MOD» «BMX» неулыбчивые длинноволосые парни держались лучше, чем на ногах. Это была особая каста, доступ в которую получить не так уж и просто: на пешеходов эти ребята смотрели свысока. Они знали цену собственным трюкам.
Никита подошел к бордюру и глянул вниз. У него немедленно закружилась голова, и он отшатнулся назад.
Сердце беспокойно заколотилось, ноги подогнулись, и он опустился на неровно постеленный рубероид крыши.
– Что, нервишки шалят? – хохотнул заметивший это Жорж.
Никита только криво улыбнулся в ответ.
О, как он мечтал стать такими же, как они, – ловким, не ведающим сомнений и страха! Чтобы, не раздумывая, прыгнуть на скейтборде на скользкий поручень лестницы или ловко залезть по балконам на крышу пятиэтажки! А упав и поднявшись, – снова и снова совершать головоломные трюки!
Он ничего этого не мог. Совершенно непреодолимый страх удерживал его в многочисленных попытках стать героем в глазах…
В глазах Кати.
Вон она, с интересом наблюдает за приготовлениями Жоржика – того, кто должен совершить нечто безумное – сигануть на своем навороченном «горном» байке через пропасть пятиметровой ширины. Ради этого события собрались здесь любители острых ощущений со всего района, и, конечно же, посмотреть на это пришла Катя.
Катю всегда возбуждали ребята, совершающие подобные безумства. У нее была слабость к потенциальным самоубийцам.
И именно поэтому она даже не посмотрит в сторону Никиты. А тот никогда не сможет совершить ничего подобного…
Но если бы она знала! Если бы она знала правду о нем! Она бы отдалась ему сразу и безропотно. Ведь то, что он скрывает – гораздо интереснее, опаснее и значительнее всех этих ребячеств!
Но она никогда не сможет узнать об этом. И Никита, стиснув зубы, будет тихо страдать дальше…
К Никите подошла Лиза. Та самая, с которой они когда-то сидели за одной партой. В восьмом классе их перераспределили. Но Лиза по-прежнему питала явную симпатию к Никите. Однако тому совершенно не нравилась неказистая конопатая девчонка со слегка раскосым взглядом. Что говорить – обычная история…
– Привет, – сказала Лиза. – А ты чего не в школе? Что-то на тебя это не похоже. Никогда не слышала, чтобы ты сачковал.
– А что я, лысый, что ли? – огрызнулся Никита. – Что я, не человек? Что я, двойку получить хоть раз в жизни не имею права?
– Имеешь-имеешь! – ничуть не обиделась Лиза и уселась на рубероид рядом. – Так спросила. Просто удивилась, что ты сюда пришел…
– Удивилась… – буркнул Никита и вдруг успокоился. – А почему ты сама не думаешь об учебе? Неужели не собираешься никуда поступать после школы?
Лиза посмотрела на Никиту как на безумца и прыснула со смеху:
– Ты чего? Я – поступать?! Чтобы весь район меня дурой считал?
– Извини, я не хотел тебя обидеть, – пробормотал Никита. – О, смотри, Жорж прыгать собрался! Пойдем посмотрим?
Толпа зрителей колыхалась у края крыши, угрожая невзначай столкнуть вниз самых смелых, сидевших на ее краю, свесив ноги в пропасть. Внизу слышались сигналы патрульных машин: жильцы уже успели вызвать милицию, чтобы та разогнала слишком уж шумную компанию наверху.
Поэтому Жорж торопился. Он еще раз проверил импровизированный трамплин из досок, положенных одним концом на угол бордюра, и отъехал подальше для разгона. Затем поднял над головой руки в обрубленных на пальцах перчатках и прокричал:
– У-ху!!!
Зрители разразились криками и свистом. Колонки взревели музыкой. Катя довольно призывно выгнулась и послала герою воздушный поцелуй.
Жорж улыбнулся, перебарывая сковывающий тело ужас, и налег на педали.
Он разгонялся быстрее и быстрее – как обычно, когда он совершал такой прыжок над родным и таким близким асфальтом. Подобных прыжков он совершил сотни. И только треть из них была неудачной.
Неудачной…
Скорость все возрастала, и пропорционально ей рос страх. И наконец, перед самым трамплином, спрятанный в глубинах души сосуд со страхом взорвался. Сила, словно испарившись, мгновенно ушла из ног. И в последний миг, когда надо было изо всех сил раскручивать колеса, Жорж пронесся по инерции.
Под восторженный многоголосый крик он описал дугу над лежащим далеко внизу двором и…
…врезался колесом в угол бордюра крыши соседнего дома.
Его вопль потонул в криках зрителей – вольных и невольных, включая тех, что наблюдали происходящее снизу. Некоторые бросились вон с крыши, на помощь. Другие – быстро уносили аппаратуру, третьи вообще стремились поскорее исчезнуть с места происшествия.
…Над телом смельчака, пытаясь привести того в чувство, склонились милиционеры – «скорая» еще не успела подъехать.
А сверху на него смотрела Катя. С сожалением и… разочарованием.
Увиденное не успело еще уложиться в сознании Никиты, как завибрировал телефон в кармане его джинсов.
Пришла эсэмэска: «Домой! Папа зовет».
Никита нахмурился и посерьезнел. Опять предстояла работа. И ощущение предстоящего снова наполнило жизнь смыслом, а душу – уверенностью и решимостью.
Он окинул взглядом тревожную суету вокруг и едва заметно улыбнулся.
Как все-таки мелки проблемы этого тесного мира!
Стас чувствовал, что смертельно устал. Последняя перебежка далась ему очень непросто. Все проводилось, как обычно, под покровом ночи. Но на этот раз последовал неожиданный приказ: спутать следы. Поэтому перебежка получилась двойная плюс одна ложная.
Поскольку оборудование приходилось таскать самому и притом быстро, руки теперь были содраны в кровь и дрожали, словно у закоренелого наркомана.
Хотелось задать себе вопрос: когда же это все кончится? Но вопрос этот был бесполезен, потому что имел очевидный ответ: не скоро. И винить в этом было некого.
Стас полулежал на складном стуле и тупо пялился в монитор, по которому, словно амеба, металась безмозглая заставка скринсейвера.
Скрипнула дверь. В помещение ввалились две фигуры в кожаных куртках и джинсах. Фигуры казались совершенно одинаковыми, так как венчались похожими, крепкими, коротко стриженными затылками.
– Здравствуйте, – машинально сказал Стас, продолжая, однако, сидеть в своем кресле.
Вошедшие не ответили. Они вообще не страдали излишней болтливостью. Впрочем, в круг их обязанностей не входило развлекать сотрудников разговорами. Они просто доставляли Стасу работу.
Натужно отдуваясь, они довольно небрежно бросили на пол большой бумажный мешок с надписью «Цемент». После чего один из вошедших щелкнул неприятного вида перочинным ножом и аккуратно вскрыл мешок.
Цемента в мешке не оказалось. Стас не был строителем, и для работы ему не требовались стройматериалы. Он работал с людьми.
Поэтому он с интересом наблюдал, как из мешка извлекают бесчувственное тело с заклеенными скотчем ртом и глазами. В организации, которую представляли принесшие его ребята, умели отключать на нужное время даже самых крепких парней, но в то же время в случае необходимости могли разговорить и покойника.
Тело утащили в изолятор. Скоро на него придет и конкретное задание. Не имело смысла даже гадать, какие вопросы встанут перед Стасом и его группой.
Офис Управления интеллектуальной безопасности, или попросту Конторы, был самой секретной игрушкой государства. Начать с того, что его вообще не существовало на бумаге. Все положения и инструкции по нему носили исключительно электронный и устный характер.
Более того – у офиса не было собственного помещения. Контора постоянно кочевала по «конспиративным квартирам», точнее, по зданиям, подвалам, складам и баракам. Это было вызвано совершенной незащищенностью информации против нового врага. Враг этот был страшнее вируса СПИДа и грозил государству самыми непоправимыми разрушениями.
Имя врагу было – глупость.
Уже давно стало ясно, как день, что благосостояние и безопасность нации определяются не столько пушками и ракетами, сколько интеллектуальной мощью. Власть это прекрасно понимала и не жалела средств на воспитание интеллектуальной элиты. Но ту мало было просто вырастить и обучить – наступало время, и «умники» тоже начинали понимать собственную цену и принимались крутить носом. Одно время еще можно было держать их в «шарашках» и заставлять горбатиться, что называется, «за идею». Но те времена ушли безвозвратно. И ученые потянулись прочь из родимого гнезда – в поисках лучшей доли.
И интеллект страны начал неуклонно ослабевать.
Нужно было принимать какие-то меры. Правительство лихорадочно искало способы оставить свое «умное золото» на родине. Оно повышало зарплаты, раздавало квартиры, организовывало заманчивые проекты. Но…
Было слишком поздно. Страна уже не могла себе позволить серьезную науку. Соответственно и экономика скатывалась к совершенно пещерному уровню. И это было только полбеды.
Когда интеллектуальная катастрофа в стране стала очевидной для недоброжелателей, кое-кто заговорил о слабости режима, владеющего при этом ядерным оружием.
Страна почувствовала себя умирающим львом в окружении стаи гиен, готовых кинуться на того и растерзать в клочья, едва на его глаза опустятся усталые веки. Никто не считал соседей врагами – вовсе нет! Более того, возможно, более сильные теперь страны и впрямь считали себя обязанными в случае необходимости навязать свою помощь – «во имя всеобщей безопасности».
Только хотел ли этого обескровленный народ, от которого бежали прочь самые лучшие его представители?
Лучшие ли – это еще вопрос, думал Стас. Хочется верить, что лучшие все же вкалывают здесь, в том же управлении. Разве можно считать достоинством человека тот страшный эгоизм, что неуклонно тянет «умников» за кордон, к обеспеченной и благополучной жизни? Ведь свои знания – главный свой капитал – они получили в этой обедневшей и не слишком счастливой стране… Впрочем, что говорить, чисто по-человечески, да и формально, они имеют право на выбор…
Так же, как и страна – на собственную безопасность.
Ведь вопрос не стоял бы так остро, если бы некие таинственные силы не пытались использовать возникшее положение, чтобы «добить» ситуацию до логического конца: до крупицы высосать интеллект страны. Свести ее к состоянию полной недееспособности.
Стас, кряхтя, поднялся и прошелся по помещению, чтобы размять ноги. На этот раз управление спряталось в подвале детского садика. Конечно, нельзя было подвергать детей опасности. И Стас убеждал себя, что Контора здесь ненадолго. Хотя, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное…
Там, наверху, беззаботно растут, играют и слушают добрых воспитательниц малыши. Смешные и трогательные – пока они еще так похожи друг на друга, и совершенно невозможно сказать, кто из них станет водопроводчиком, а кто – писателем, кто – прапорщиком, а кто – генеральным конструктором. У них еще все впереди, и это так здорово…
Стас же пребывал в немыслимо напряженном настоящем. И самое тяжелое для него заключалось в том, что от него самого меньше всего зависел исход той странной войны, которую вело его ведомство из самых последних сил.
Ведь в этой войне главные роли были отданы детям.
Вернее, подросткам, уже выросшим из возраста игры в солдатики, но не закостеневшим еще в своем мировоззрении. Парадокс этой войны заключался в том, что борьбу за интеллект нации вели далеко не самые умные, далеко не самые образованные и, уж точно, не самые опытные – бойцы. Опыт попросту не успевал накапливаться.
Вот еще одна из причин, почему Конторы не существовало официально. Ни один чиновник не сможет открыто признаться в том, что детей сознательно подвергают смертельной опасности. Пусть даже во имя выживания государства.
Так или иначе, альтернативой не могло служить ни одно качество, присущее «нормальным» взрослым.
Главной ударной силой в этой войне была фантазия.
И странное устройство на основе синеватого кристалла непонятной природы, что попало в руки спецов от молчаливых разведчиков. Что это такое – толком не мог сказать никто. Как и назвать его разработчиков. Создали ли его американцы, японцы и еще черт знает какие умники – непонятно. Что было известно, так это то, что оно непостижимым образом позволило сделать потрясающее открытие.
В сознании каждого человека была заключена Вселенная.
Она могла быть разная – как по размеру, так и по особенностям своего устройства. Но, как это ни странно звучит, была совершенно материальна и наполнена разумными существами со своей собственной жизнью, радостями и горестями, желаниями и надеждами…
Самым поразительным было то, что прибор позволял не только познать эту тайну, но и совершать краткосрочные визиты в миры отдельных людей, знакомясь с их обитателями и даже участвуя в происходящей там жизни…
Ученые – из тех, кто был допущен к тайне – попросту сходили с ума от понимания грандиозности открытия и еще больше – от невозможности обсуждать его во всеуслышание.
Ведь прибор, прозванный кем-то «Челноком», был вручен Конторе исключительно с прикладными целями – для борьбы с невидимым врагом. Тем, что уже с достаточной регулярностью шарил по сознаниям соотечественников, похищая ценные знания и окончательно обескровливая интеллект нации.
Спецам не так уж много удалось выяснить о свойствах Челнока. Самым неприятным оказалось то, что самим ученым путь туда был закрыт. На свой борт Челнок принимал только маленьких детей и очень ограниченное число подростков. Объяснений этому пока не находилось. Но для полноценной работы Конторы пришлось нелегально завербовать несколько 14– и 15-летних пацанов, прошедших специальные тесты. Дети помладше, конечно же, отпадали.
Ведь «ныряние» в чужие миры было сопряжено с самым реальным риском для жизни.
Ныряльщик обычно использовал для своего существования в чужой Вселенной выбранное Челноком тело местного обитателя. И возможная гибель того грозила смертью и визитеру. Ведь процесс «всплытия» длился не менее семи минут.
А ребят отправляли туда отнюдь не на экскурсии.
В общем, проблема была крайне щекотливая и невероятно скандальная – особенно если бы правду узнали недоброжелатели за границей.
Вот и сейчас Стас с волнением ждал возвращения Никиты, которого послал в недра мерзкого сознания уголовника Кочета за информацией, которой тот никак не желал делиться с контрразведкой. Видимо, это была очень серьезная информация, если контрразведчики не смогли выбить ее привычными методами.
Впрочем, Кочет мог оказаться и просто носителем. Если ныряльщик другой стороны оставил в его сознании бокс – хранилище информации – с целью транспортировки или по каким другим причинам…
Стас не хотел посылать Никиту. Тот был уже слишком стар – почти пятнадцать лет, и это давало о себе знать. В прошлый раз его чуть не схватили сейверы – защитники информации, которых генерировало сознание носителя, что-то вроде фагоцитов в крови. Но Руслан, на которого он рассчитывал, совершенно некстати заболел ангиной, и пришлось рисковать.
Глядя на Никиту, лежащего на обыкновенной раскладушке, можно было подумать, что он просто спит, забыв снять большие наушники от плеера. Только на голове его были вовсе не наушники, а замаскированный таким ненавязчивым образом Челнок. В соседней комнате в наручниках скучал сам Кочет. Его пометили маркером – тонким световым пятнышком из недр Челнока, и теперь его внутренний мир стал целью для нырка. Кочет мог спать, насвистывать блатные песни, плевать в потолок, угрожать расправой сотрудникам – это не имело значения для того, что творилось в его душе.
Ведь и у него, как у каждого человека, была внутри своя Вселенная.
Глава вторая
На лице его было удивление. Наверное, не часто тому доводилось видеть такую наглость пришельцев из чужого мира. Кто он там был в этой тюремной иерархии – пахан, бугор, вор в законе, – этого Никита не знал, да и знать-то, в общем, не хотел. Главное – на шее того, на массивной золотой цепи, сверкая и переливаясь всеми цветами спектра, висел бокс. Точнее – потемневшая от времени и пота ладанка, форму которой принял в этом мире бокс.
Никита напряг все силы, чтобы сбросить с себя балласт из нависших на нем тел. Еще потребовалось испытать реакцию главного сейвера. Все же Никита оказался быстрее и нанес удар первым. После чего сорвал бокс с толстой татуированной шеи и бросился назад, к дверному проему, где маячили автоматные стволы и недоуменные лица заговоренных им же солдат.
– Уходим! Прикройте меня! – проорал Никита, вырывая ногу из цепких лап какого-то лысого редкозубого уголовника.
Он, не оборачиваясь, мчался вперед, а сзади уже грохотали автоматные очереди и по-звериному рычали подстреленные преследователи.
Оставшись в одиночестве, Никита быстро сообразил, что заблудился. Он метался по коридорам, натыкаясь на решетчатые двери, то и дело преграждавшие путь, и выбивал их ногами. Наконец, он ворвался в небольшое помещение – тоже вроде камеры, только с большим по размеру окном (опять же – с решеткой), столом, шкафом и парой стульев. Такое помещение для допросов он видел в кино. Окно было на уровне второго этажа и выходило во внутренний дворик. Никита с упавшим сердцем увидел, как туда потоком, словно на прогулку, побрели заключенные. Он не сомневался, что никакая это не прогулка – просто его ждут на единственно возможном пути к отступлению.
Поэтому уход отменялся. Никита захлопнул дверь и задвинул большую железную щеколду. Оставалось надеяться, что она выдержит положенные семь минут…
Никита сел на пол и расслабился, зажав бокс в потной ладони.
Когда в дверь заколотили, он блаженно улыбнулся – так полагалось.
Когда в дверь принялись долбить чем-то тяжелым, он принялся медленно раскачиваться из стороны в сторону, произнося положенную формулу.
Когда в дверь принялись стрелять, он начал засыпать.
Когда в помещение ворвались вооруженные люди, там уже никого не было.
Ведь этот недоумевающий человек, растерянно сидящий на полу, совсем не был их настоящей целью.
Никита ел с неохотой. Аппетита не было совершенно. Перед глазами мелькали оскаленные злобные лица, грязные стены и кровавые пятна. На этом фоне довольно бледно смотрелась мысль о том, что он не подготовился к контрольной.
Контрольные, уроки, задачки, примеры… Иногда ему казалось, что все это из какой-то другой жизни. В конце концов с некоторых пор хилый и невзрачный мальчишка он только внешне.
– Ты, часом, не заболел, сынок? – Мать потрогала его лоб тыльной стороной ладони и покачала головой.
– Да не, мам, – скривился Никита, ковыряя вилкой куриную ляжку. Курицу в кляре он любил, но сейчас она просто отказывалась лезть в рот.
– Ну, смотри… А может, не пойдешь в школу? – предложила мать.
– Я… Я не знаю… – промямлил Никита и нехотя вылез из-за стола. – Да нет, пойду, наверное… Куда я сумку засунул?..
Он принялся обыскивать свою комнату, которая выглядела, пожалуй, как кабинет Берии после обыска. Наводить здесь порядок было, казалось, каким-то совершенно ненужным делом. Как возведение ледяных статуй накануне весны.
Он открыл дверцу шкафа, и оттуда на него высыпалась гора старых, кое-как напиханных вовнутрь, игрушек.
Никита поднял с пола большую фигуру Трансформера. Когда-то она могла двигаться, сверкать глазами и даже стрелять тонким и безобидным лазерным лучом. Последнюю способность Трансформеру придал сам Никита, примотав проволокой к его руке маленькую лазерную указку. Теперь этот пластмассовый супергерой подернулся пылью и навсегда застыл с вытянутым вперед манипулятором.
Время игрушек прошло.
Но и выкидывать их было жалко. Слишком уж недавно прошло это время. К тому же все это добро еще пригодится младшему братишке.
…В школу он все же не пошел. Он направился в сквер, где был велик шанс наткнуться на приятелей-прогульщиков. Что и не замедлило подтвердиться.
– Здоров, пацаны! Чего нового?
– А чего тут нового? Весна, жара. В школу неохота. Пиво будешь, Ник?
– Пиво? Хм… А черт, нет. Мне ж нельзя.
– Мать допинг-контроль проводит?
– Что-то типа того…
– Ну, как хочешь…
Никита почти не соврал. Допинг-контроль действительно имел место. Только, конечно, не дома. Впрочем, какая разница?
Друзья сидели у гранитного борта фонтана и лениво поглядывали на проходящих мимо девчонок. Велосипеды грудой лежали у поцарапанных, а у кого-то и забинтованных ног. Ведь если кататься просто по прямой, а не прыгать на верных байках через бордюры и скамейки, то не стоило и начинать это бесполезное занятие. Только экстрим в этой жизни имел хоть какое-то значение. Не уроки ж учить, честное слово!
– Ну, что делать будем? – спросил Никита.
– Как что? Жорж ведь Сиду проспорил. Будет отрабатывать, а мы – смотреть, – хмыкнул Генка.
– Да? – обрадовался Никита. – Я что-то пропустил?
– Как всегда, – ответил Генка с легким укором в голосе. – Ты ж у нас умный шибко. Сидишь, как какой-то ботаник, в книжки пялишься. А настоящая жизнь мимо тебя проходит. Тут пацаны такие «коры» отмачивали – я не могу! Жоржик поспорил с Сидом, кто больше кирпичей о свою башку разобьет. Ну, помнишь, этот фильм про спецназовцев? А вчера ни с того ни с сего Жорж давай себя пяткой в грудь дубасить: я, мол, это тоже могу запросто! А Сид его на смех поднял. Так чуть до драки не дошло. А жаль, интересно бы было посмотреть. Но потом решили: кто проиграет, тот на колесах прыгнет между девятиэтажками. Ну, эти, которые углами почти сходятся, ну, ты понял? Ну что, пошли на стройку, набрали кирпичей. Сид, не будь дурак, бейсболку напялил, а под нее велоперчатки кинул. Ну и шваркнул кирпич себе об чайник. Нормально, раскокал. А Жорж, дурень, просто схватил булыжник и о лоб его себе ка-ак хряснул! Вырубился в ту же секунду! Но очнулся, правда, быстро. Ну и сегодня будет свой должок отрабатывать. Только он же трус – как это он сделает, даже не знаю! Так что посмотрим, поржем!
– Да уж, – хмыкнул Никита. – Заставь дурака богу молиться…
– Чего? – не понял Генка.
– Да так, проехали, – ответил Никита и с сомнением посмотрел на бутылку пива в руках приятеля. – Дай все-таки хлебнуть, а?
…На крыше собралась довольно большая компания. Не все тут друг друга знали, да этого, в общем, и не требовалось, чтобы тусоваться в свое удовольствие. Кто-то умудрился притащить огромные колонки и даже потрепанный микшерский пульт. Под ломаный бит незнакомые ребята удивляли прочих хитрыми кульбитами брейка. Какие-то смельчаки на скейтах разъезжали по бордюру, производя впечатление на пирсингованных малолеток.
Особняком держалось небольшое стадо байкеров. На своих крепких «Stock», «MOD» «BMX» неулыбчивые длинноволосые парни держались лучше, чем на ногах. Это была особая каста, доступ в которую получить не так уж и просто: на пешеходов эти ребята смотрели свысока. Они знали цену собственным трюкам.
Никита подошел к бордюру и глянул вниз. У него немедленно закружилась голова, и он отшатнулся назад.
Сердце беспокойно заколотилось, ноги подогнулись, и он опустился на неровно постеленный рубероид крыши.
– Что, нервишки шалят? – хохотнул заметивший это Жорж.
Никита только криво улыбнулся в ответ.
О, как он мечтал стать такими же, как они, – ловким, не ведающим сомнений и страха! Чтобы, не раздумывая, прыгнуть на скейтборде на скользкий поручень лестницы или ловко залезть по балконам на крышу пятиэтажки! А упав и поднявшись, – снова и снова совершать головоломные трюки!
Он ничего этого не мог. Совершенно непреодолимый страх удерживал его в многочисленных попытках стать героем в глазах…
В глазах Кати.
Вон она, с интересом наблюдает за приготовлениями Жоржика – того, кто должен совершить нечто безумное – сигануть на своем навороченном «горном» байке через пропасть пятиметровой ширины. Ради этого события собрались здесь любители острых ощущений со всего района, и, конечно же, посмотреть на это пришла Катя.
Катю всегда возбуждали ребята, совершающие подобные безумства. У нее была слабость к потенциальным самоубийцам.
И именно поэтому она даже не посмотрит в сторону Никиты. А тот никогда не сможет совершить ничего подобного…
Но если бы она знала! Если бы она знала правду о нем! Она бы отдалась ему сразу и безропотно. Ведь то, что он скрывает – гораздо интереснее, опаснее и значительнее всех этих ребячеств!
Но она никогда не сможет узнать об этом. И Никита, стиснув зубы, будет тихо страдать дальше…
К Никите подошла Лиза. Та самая, с которой они когда-то сидели за одной партой. В восьмом классе их перераспределили. Но Лиза по-прежнему питала явную симпатию к Никите. Однако тому совершенно не нравилась неказистая конопатая девчонка со слегка раскосым взглядом. Что говорить – обычная история…
– Привет, – сказала Лиза. – А ты чего не в школе? Что-то на тебя это не похоже. Никогда не слышала, чтобы ты сачковал.
– А что я, лысый, что ли? – огрызнулся Никита. – Что я, не человек? Что я, двойку получить хоть раз в жизни не имею права?
– Имеешь-имеешь! – ничуть не обиделась Лиза и уселась на рубероид рядом. – Так спросила. Просто удивилась, что ты сюда пришел…
– Удивилась… – буркнул Никита и вдруг успокоился. – А почему ты сама не думаешь об учебе? Неужели не собираешься никуда поступать после школы?
Лиза посмотрела на Никиту как на безумца и прыснула со смеху:
– Ты чего? Я – поступать?! Чтобы весь район меня дурой считал?
– Извини, я не хотел тебя обидеть, – пробормотал Никита. – О, смотри, Жорж прыгать собрался! Пойдем посмотрим?
Толпа зрителей колыхалась у края крыши, угрожая невзначай столкнуть вниз самых смелых, сидевших на ее краю, свесив ноги в пропасть. Внизу слышались сигналы патрульных машин: жильцы уже успели вызвать милицию, чтобы та разогнала слишком уж шумную компанию наверху.
Поэтому Жорж торопился. Он еще раз проверил импровизированный трамплин из досок, положенных одним концом на угол бордюра, и отъехал подальше для разгона. Затем поднял над головой руки в обрубленных на пальцах перчатках и прокричал:
– У-ху!!!
Зрители разразились криками и свистом. Колонки взревели музыкой. Катя довольно призывно выгнулась и послала герою воздушный поцелуй.
Жорж улыбнулся, перебарывая сковывающий тело ужас, и налег на педали.
Он разгонялся быстрее и быстрее – как обычно, когда он совершал такой прыжок над родным и таким близким асфальтом. Подобных прыжков он совершил сотни. И только треть из них была неудачной.
Неудачной…
Скорость все возрастала, и пропорционально ей рос страх. И наконец, перед самым трамплином, спрятанный в глубинах души сосуд со страхом взорвался. Сила, словно испарившись, мгновенно ушла из ног. И в последний миг, когда надо было изо всех сил раскручивать колеса, Жорж пронесся по инерции.
Под восторженный многоголосый крик он описал дугу над лежащим далеко внизу двором и…
…врезался колесом в угол бордюра крыши соседнего дома.
Его вопль потонул в криках зрителей – вольных и невольных, включая тех, что наблюдали происходящее снизу. Некоторые бросились вон с крыши, на помощь. Другие – быстро уносили аппаратуру, третьи вообще стремились поскорее исчезнуть с места происшествия.
…Над телом смельчака, пытаясь привести того в чувство, склонились милиционеры – «скорая» еще не успела подъехать.
А сверху на него смотрела Катя. С сожалением и… разочарованием.
Увиденное не успело еще уложиться в сознании Никиты, как завибрировал телефон в кармане его джинсов.
Пришла эсэмэска: «Домой! Папа зовет».
Никита нахмурился и посерьезнел. Опять предстояла работа. И ощущение предстоящего снова наполнило жизнь смыслом, а душу – уверенностью и решимостью.
Он окинул взглядом тревожную суету вокруг и едва заметно улыбнулся.
Как все-таки мелки проблемы этого тесного мира!
Стас чувствовал, что смертельно устал. Последняя перебежка далась ему очень непросто. Все проводилось, как обычно, под покровом ночи. Но на этот раз последовал неожиданный приказ: спутать следы. Поэтому перебежка получилась двойная плюс одна ложная.
Поскольку оборудование приходилось таскать самому и притом быстро, руки теперь были содраны в кровь и дрожали, словно у закоренелого наркомана.
Хотелось задать себе вопрос: когда же это все кончится? Но вопрос этот был бесполезен, потому что имел очевидный ответ: не скоро. И винить в этом было некого.
Стас полулежал на складном стуле и тупо пялился в монитор, по которому, словно амеба, металась безмозглая заставка скринсейвера.
Скрипнула дверь. В помещение ввалились две фигуры в кожаных куртках и джинсах. Фигуры казались совершенно одинаковыми, так как венчались похожими, крепкими, коротко стриженными затылками.
– Здравствуйте, – машинально сказал Стас, продолжая, однако, сидеть в своем кресле.
Вошедшие не ответили. Они вообще не страдали излишней болтливостью. Впрочем, в круг их обязанностей не входило развлекать сотрудников разговорами. Они просто доставляли Стасу работу.
Натужно отдуваясь, они довольно небрежно бросили на пол большой бумажный мешок с надписью «Цемент». После чего один из вошедших щелкнул неприятного вида перочинным ножом и аккуратно вскрыл мешок.
Цемента в мешке не оказалось. Стас не был строителем, и для работы ему не требовались стройматериалы. Он работал с людьми.
Поэтому он с интересом наблюдал, как из мешка извлекают бесчувственное тело с заклеенными скотчем ртом и глазами. В организации, которую представляли принесшие его ребята, умели отключать на нужное время даже самых крепких парней, но в то же время в случае необходимости могли разговорить и покойника.
Тело утащили в изолятор. Скоро на него придет и конкретное задание. Не имело смысла даже гадать, какие вопросы встанут перед Стасом и его группой.
Офис Управления интеллектуальной безопасности, или попросту Конторы, был самой секретной игрушкой государства. Начать с того, что его вообще не существовало на бумаге. Все положения и инструкции по нему носили исключительно электронный и устный характер.
Более того – у офиса не было собственного помещения. Контора постоянно кочевала по «конспиративным квартирам», точнее, по зданиям, подвалам, складам и баракам. Это было вызвано совершенной незащищенностью информации против нового врага. Враг этот был страшнее вируса СПИДа и грозил государству самыми непоправимыми разрушениями.
Имя врагу было – глупость.
Уже давно стало ясно, как день, что благосостояние и безопасность нации определяются не столько пушками и ракетами, сколько интеллектуальной мощью. Власть это прекрасно понимала и не жалела средств на воспитание интеллектуальной элиты. Но ту мало было просто вырастить и обучить – наступало время, и «умники» тоже начинали понимать собственную цену и принимались крутить носом. Одно время еще можно было держать их в «шарашках» и заставлять горбатиться, что называется, «за идею». Но те времена ушли безвозвратно. И ученые потянулись прочь из родимого гнезда – в поисках лучшей доли.
И интеллект страны начал неуклонно ослабевать.
Нужно было принимать какие-то меры. Правительство лихорадочно искало способы оставить свое «умное золото» на родине. Оно повышало зарплаты, раздавало квартиры, организовывало заманчивые проекты. Но…
Было слишком поздно. Страна уже не могла себе позволить серьезную науку. Соответственно и экономика скатывалась к совершенно пещерному уровню. И это было только полбеды.
Когда интеллектуальная катастрофа в стране стала очевидной для недоброжелателей, кое-кто заговорил о слабости режима, владеющего при этом ядерным оружием.
Страна почувствовала себя умирающим львом в окружении стаи гиен, готовых кинуться на того и растерзать в клочья, едва на его глаза опустятся усталые веки. Никто не считал соседей врагами – вовсе нет! Более того, возможно, более сильные теперь страны и впрямь считали себя обязанными в случае необходимости навязать свою помощь – «во имя всеобщей безопасности».
Только хотел ли этого обескровленный народ, от которого бежали прочь самые лучшие его представители?
Лучшие ли – это еще вопрос, думал Стас. Хочется верить, что лучшие все же вкалывают здесь, в том же управлении. Разве можно считать достоинством человека тот страшный эгоизм, что неуклонно тянет «умников» за кордон, к обеспеченной и благополучной жизни? Ведь свои знания – главный свой капитал – они получили в этой обедневшей и не слишком счастливой стране… Впрочем, что говорить, чисто по-человечески, да и формально, они имеют право на выбор…
Так же, как и страна – на собственную безопасность.
Ведь вопрос не стоял бы так остро, если бы некие таинственные силы не пытались использовать возникшее положение, чтобы «добить» ситуацию до логического конца: до крупицы высосать интеллект страны. Свести ее к состоянию полной недееспособности.
Стас, кряхтя, поднялся и прошелся по помещению, чтобы размять ноги. На этот раз управление спряталось в подвале детского садика. Конечно, нельзя было подвергать детей опасности. И Стас убеждал себя, что Контора здесь ненадолго. Хотя, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное…
Там, наверху, беззаботно растут, играют и слушают добрых воспитательниц малыши. Смешные и трогательные – пока они еще так похожи друг на друга, и совершенно невозможно сказать, кто из них станет водопроводчиком, а кто – писателем, кто – прапорщиком, а кто – генеральным конструктором. У них еще все впереди, и это так здорово…
Стас же пребывал в немыслимо напряженном настоящем. И самое тяжелое для него заключалось в том, что от него самого меньше всего зависел исход той странной войны, которую вело его ведомство из самых последних сил.
Ведь в этой войне главные роли были отданы детям.
Вернее, подросткам, уже выросшим из возраста игры в солдатики, но не закостеневшим еще в своем мировоззрении. Парадокс этой войны заключался в том, что борьбу за интеллект нации вели далеко не самые умные, далеко не самые образованные и, уж точно, не самые опытные – бойцы. Опыт попросту не успевал накапливаться.
Вот еще одна из причин, почему Конторы не существовало официально. Ни один чиновник не сможет открыто признаться в том, что детей сознательно подвергают смертельной опасности. Пусть даже во имя выживания государства.
Так или иначе, альтернативой не могло служить ни одно качество, присущее «нормальным» взрослым.
Главной ударной силой в этой войне была фантазия.
И странное устройство на основе синеватого кристалла непонятной природы, что попало в руки спецов от молчаливых разведчиков. Что это такое – толком не мог сказать никто. Как и назвать его разработчиков. Создали ли его американцы, японцы и еще черт знает какие умники – непонятно. Что было известно, так это то, что оно непостижимым образом позволило сделать потрясающее открытие.
В сознании каждого человека была заключена Вселенная.
Она могла быть разная – как по размеру, так и по особенностям своего устройства. Но, как это ни странно звучит, была совершенно материальна и наполнена разумными существами со своей собственной жизнью, радостями и горестями, желаниями и надеждами…
Самым поразительным было то, что прибор позволял не только познать эту тайну, но и совершать краткосрочные визиты в миры отдельных людей, знакомясь с их обитателями и даже участвуя в происходящей там жизни…
Ученые – из тех, кто был допущен к тайне – попросту сходили с ума от понимания грандиозности открытия и еще больше – от невозможности обсуждать его во всеуслышание.
Ведь прибор, прозванный кем-то «Челноком», был вручен Конторе исключительно с прикладными целями – для борьбы с невидимым врагом. Тем, что уже с достаточной регулярностью шарил по сознаниям соотечественников, похищая ценные знания и окончательно обескровливая интеллект нации.
Спецам не так уж много удалось выяснить о свойствах Челнока. Самым неприятным оказалось то, что самим ученым путь туда был закрыт. На свой борт Челнок принимал только маленьких детей и очень ограниченное число подростков. Объяснений этому пока не находилось. Но для полноценной работы Конторы пришлось нелегально завербовать несколько 14– и 15-летних пацанов, прошедших специальные тесты. Дети помладше, конечно же, отпадали.
Ведь «ныряние» в чужие миры было сопряжено с самым реальным риском для жизни.
Ныряльщик обычно использовал для своего существования в чужой Вселенной выбранное Челноком тело местного обитателя. И возможная гибель того грозила смертью и визитеру. Ведь процесс «всплытия» длился не менее семи минут.
А ребят отправляли туда отнюдь не на экскурсии.
В общем, проблема была крайне щекотливая и невероятно скандальная – особенно если бы правду узнали недоброжелатели за границей.
Вот и сейчас Стас с волнением ждал возвращения Никиты, которого послал в недра мерзкого сознания уголовника Кочета за информацией, которой тот никак не желал делиться с контрразведкой. Видимо, это была очень серьезная информация, если контрразведчики не смогли выбить ее привычными методами.
Впрочем, Кочет мог оказаться и просто носителем. Если ныряльщик другой стороны оставил в его сознании бокс – хранилище информации – с целью транспортировки или по каким другим причинам…
Стас не хотел посылать Никиту. Тот был уже слишком стар – почти пятнадцать лет, и это давало о себе знать. В прошлый раз его чуть не схватили сейверы – защитники информации, которых генерировало сознание носителя, что-то вроде фагоцитов в крови. Но Руслан, на которого он рассчитывал, совершенно некстати заболел ангиной, и пришлось рисковать.
Глядя на Никиту, лежащего на обыкновенной раскладушке, можно было подумать, что он просто спит, забыв снять большие наушники от плеера. Только на голове его были вовсе не наушники, а замаскированный таким ненавязчивым образом Челнок. В соседней комнате в наручниках скучал сам Кочет. Его пометили маркером – тонким световым пятнышком из недр Челнока, и теперь его внутренний мир стал целью для нырка. Кочет мог спать, насвистывать блатные песни, плевать в потолок, угрожать расправой сотрудникам – это не имело значения для того, что творилось в его душе.
Ведь и у него, как у каждого человека, была внутри своя Вселенная.
Глава вторая
Никита смотрел в открытое окно, наблюдая за взаимными маневрами на соседней крыше двух матерых, изрядно подранных котов. Что они не поделили, сразу и не поймешь, но были в их движениях сила, ловкость и готовность, словно на пружине, подкинуть свое тело – нападая или отскакивая от удара когтистой лапы. Невероятно противный вой сопровождал ритуальные смотрины – глаза в глаза.
– Никита, вынеси мусор! – раздался из соседней комнаты голос матери.
Тут же появилась и она сама, держа на руках братишку – с вымазанной шоколадом недоуменной физиономией. Протянутой рукой тот продемонстрировал разодранную обертку.
– Ага. Сейчас, – нехотя отозвался Никита.
Коты разом взвыли и зашипели. Наступала развязка. Но Никите не удалось досмотреть бой: в семье не было заведено повторять дважды. Никита старался не огорчать мать, которая в одиночку тянула на себе два быстрорастущих молодых организма.
Никита вышел из квартиры с большим пакетом мусора и пошел вниз по лестнице. В самом низу, у выхода, он наткнулся на весьма неприятную компанию: Костолома из соседнего квартала и двух его «шестерок». Они наверняка ждали Катю, что жила этажом ниже Никиты. Сердце Никиты екнуло. Он не любил конфликтов. По крайней мере – в этом мире.
– А, Ромео! – обрадовался Костолом. – Это хорошо, что ты пришел…
– Я мусор вынести… – упавшим голосом сказал Никита. Он сразу же почувствовал слабость в ногах и руках. Это было отвратительно, но негодяя из строительного колледжа он боялся до смерти.
– Мусор? – восхитился Костолом и подмигнул приятелям. – Мусор я тебе помогу вынести. Тем более что ты всегда норовишь помочь моей подружке. Портфели, говорят, ей носишь, мороженым угощаешь…
«Шестерки» заржали.
– Давай сюда свой мусор. – Костолом взял из рук Никиты пакет и заглянул в него. – У, сколько помоев. Тяжелый. Боюсь, не донесу. Ой, ой! Сейчас уроню! Упс…
И высыпал содержимое пакета Никите на голову.
Приятели зашлись в счастливом хохоте. По лицу и за шиворот Никите текло что-то весьма неприятное. Но он не мог выдавить из себя ни слова. Не то что врезать мерзавцу промеж наглых голубых глаз…
И тут случилось самое ужасное. Наверху хлопнула дверь, застучали каблуки, и через несколько секунд раздался знакомый, слегка удивленный голос:
– Ник? Что с тобой?
Это была Катя. Такого позора Никита не испытывал давно.
– Никита, вынеси мусор! – раздался из соседней комнаты голос матери.
Тут же появилась и она сама, держа на руках братишку – с вымазанной шоколадом недоуменной физиономией. Протянутой рукой тот продемонстрировал разодранную обертку.
– Ага. Сейчас, – нехотя отозвался Никита.
Коты разом взвыли и зашипели. Наступала развязка. Но Никите не удалось досмотреть бой: в семье не было заведено повторять дважды. Никита старался не огорчать мать, которая в одиночку тянула на себе два быстрорастущих молодых организма.
Никита вышел из квартиры с большим пакетом мусора и пошел вниз по лестнице. В самом низу, у выхода, он наткнулся на весьма неприятную компанию: Костолома из соседнего квартала и двух его «шестерок». Они наверняка ждали Катю, что жила этажом ниже Никиты. Сердце Никиты екнуло. Он не любил конфликтов. По крайней мере – в этом мире.
– А, Ромео! – обрадовался Костолом. – Это хорошо, что ты пришел…
– Я мусор вынести… – упавшим голосом сказал Никита. Он сразу же почувствовал слабость в ногах и руках. Это было отвратительно, но негодяя из строительного колледжа он боялся до смерти.
– Мусор? – восхитился Костолом и подмигнул приятелям. – Мусор я тебе помогу вынести. Тем более что ты всегда норовишь помочь моей подружке. Портфели, говорят, ей носишь, мороженым угощаешь…
«Шестерки» заржали.
– Давай сюда свой мусор. – Костолом взял из рук Никиты пакет и заглянул в него. – У, сколько помоев. Тяжелый. Боюсь, не донесу. Ой, ой! Сейчас уроню! Упс…
И высыпал содержимое пакета Никите на голову.
Приятели зашлись в счастливом хохоте. По лицу и за шиворот Никите текло что-то весьма неприятное. Но он не мог выдавить из себя ни слова. Не то что врезать мерзавцу промеж наглых голубых глаз…
И тут случилось самое ужасное. Наверху хлопнула дверь, застучали каблуки, и через несколько секунд раздался знакомый, слегка удивленный голос:
– Ник? Что с тобой?
Это была Катя. Такого позора Никита не испытывал давно.