Йокаи Мор. Черные алмазы

   За эти слова вдова расцеловала сына.
   Однако вечером, при лунном сиянии, Арпад все-таки вышел к плакучей иве и заиграл на свирели грустную песнь. Время от времени он прерывал игру, чтобы послушать, как подпевает ему со двора другого дома, через речку, нежный, точно серебряный колокольчик, голосок.
   Но там, едва заметив, что он перестает играть, тотчас же умолкали в смущении. …Как все-таки прекрасно быть ребенком!
   Истинный бог!..
 

Эврика!

 
   Когда Иван на шестые сутки работ по расчистке взорвавшейся шахты вернулся домой, он, прежде чем отправиться отдыхать, заглянул к себе на шахту.
   Не стряслось ли там какой беды?
   Муки голода, сон, желание смыть с себя грязь терзали его меньше, чем тревога о собственной шахте.
   Ведь толчок от взрыва прошел по всему угольному бассейну.
   И на его участке не обошлось без последствий.
   Ивана удивило, что рудничный газ в шахте едва ощущался, зато все штреки оказались залитыми водой.
   Перегородки в разных местах потрескались, но обвалом пока еще не грозили. Иван первым делом заглянул в пещеру с подземным озером.
   Воды в пещере не осталось ни капли.
   Иван решил понаблюдать за возвращением воды; прислонившись к галерее, он ждал, когда озеро снова начнет наполняться, но вода не появилась и через три часа.
   Тогда он поставил у пещеры одного из своих рабочих, наказав остальным, сменяясь всю ночь, не спускать глаз с озера и, как только заметят воду, звать его.
   Лишь после этого он отправился домой, чтобы помыться и выспаться.
   Сказалось огромное напряжение – он заснул мертвым сном, и, когда открыл наконец глаза, солнце уже вовсю светило на его постель.
   Больше всего Ивана удивило, что рабочие не разбудили его среди ночи, как он велел.
   Может быть, и они уснули, бедняги. Ведь они тоже порядком намаялись!
   Или же он спал так крепко, что не слышал стука?
   Иван немедля отправился в шахту.
   Рабочие, несшие вахту, доложили, что озеро за ночь так и не наполнилось.
   Ждали еще двадцать четыре часа. Вода в озере не появлялась.
   Иван теоретически нашел причину этого явления.
   Видимо, тут действовали периодически возникающие и исчезающие источники.
   В недрах горы образовался бассейн, абсолютно изолированный горным сводом от давления воздуха извне. В этот бассейн проникает влага, просачивающаяся из водоносных пластов породы.
   Трещина в породе, верхняя часть которой находится выше уровня воды в бассейне, связывает его с расположенной ниже пещерой, куда проникает воздух снаружи.
   Под действием атмосферного давления из нижней пещеры вода верхнего бассейна выталкивается через трещину в нижнюю пещеру до тех пор, пока уровень воды в ней не закроет отверстия связующей трещины; тогда прекращается воздушное давление из нижней пещеры на бассейн верхней пещеры и вода из последнего уже не вытесняется больше, пока запасы влаги, скопившиеся в нижнем озере, не растекутся по своим подводным путям; тогда нижний выход трещины снова открывается и в верхнем бассейне опять образуется атмосферное давление.
   И если нижняя пещера больше не наполняется, тому могут быть две причины.
   Или же связующая трещина вдруг оказалась наглухо закупоренной и на верхний бассейн больше не давит атмосферный столб, под действием которого из него вытеснялась вода, или же свод над верхним бассейном дал где-либо новую трещину, через нее проник воздух извне, и под его давлением вся вода ушла в какую-нибудь пещеру, расположенную еще ниже.
   Здесь читателю следует быть особенно внимательным! Ибо это позволит вам оценить тот поступок, связанный с безрассудным риском, на который решился Иван.
   Отныне поле деятельности свободно! Перед ним отверзлись черные входы в обитель смерти. Он может углубиться в сей мрачный лабиринт. Может разыскать то, что пытался обнаружить с давних пор: соединительный путь между верхним и нижним бассейнами.
   Для этой работы ему необходим был еще один человек.
   Он кликнул старого Пала.
   – Сколько лет тебе, Пал?
   – Шестьдесят девять, сударь.
   – Хотелось бы дожить до семидесяти, верно?
   – Только чтоб отпраздновать золотую свадьбу с нашей шахтой. Сравняется как раз полсотни лет, как ее открыли. Я был на ней первым рабочим.
   – А если придется умереть раньше?
   – Я скажу: «На то воля господня!»
   – Сыновья у тебя уже взрослые?
   – Да уж и внуки все сами себе хлеб зарабатывают.
   – Пошел бы ты со мной в такое место, где, не ровен час, можно погибнуть?
   – Гм! А то разве я не бывал уже с вами в таких местах?
   – Ты вникни как следует, куда я тебя зову! Необходимо отыскать воду исчезнувшего озера. Для нас и для многих других людей – пожалуй, для всего нашего края – это вопрос жизни и смерти. Я уповаю на помощь божию. Ну, а если не будет нам этой помощи? Если господь бог скажет: «Вы, жалкие черви, пытаетесь избежать суровой кары, что я наслал на весь край? Я не внял даже мольбам Лота, и ныне затонувшие города покрывает Мертвое море! А вы разве менее грешны?» Пойми хорошенько, что нам предстоит! Пытаясь разгадать, куда уходят воды исчезающего озера, я часто бродил по темным, запутанным катакомбам, которые местами настолько узки, что, только выдохнув воздух, мне удавалось протиснуться; в иных местах приходилось пробираться на животе по низким пещерным лазам; глубокие темные пропасти разверзаются под ногами, и над ними надо ползти, цепляясь за выступы, забиваясь все глубже в узкие норы, поднимая колени и локти. Все эти щели, трещины в скалах образовало давнее землетрясение; оно же вызвало смещение целого угольного пласта. Теперь, после сильного взрыва в шахте, возможно, некоторые из этих щелей сомкнулись или образовались новые. Если ход между пещерой под нами и той, что лежит наверху, закрылся, это значит, что вся вода скопилась над нами. И если во время поисков мы натолкнемся на этот заваленный ход, если проделаем в нем хоть небольшое отверстие, какое способно пробить острие кайла, то вся вода из верхней пещеры в мгновение ока обрушится нам на голову. Когда мы услышим ее шум, нам уже не спастись. Если же трещина в верхней скале после взрыва осталась открытой, значит, озеро над нами исчезло и теперь образовалось где-то внизу. И нам, живым или мертвым, во что бы то ни стало надо его найти.
   – Невдомек мне, зачем все это, сударь. Ну, да про то ты сам знаешь, а я пойду за тобой.
   – Тогда ступай домой и попрощайся с родными, будто перед дорогой. Зайди к священнику и причастись! Потом возвращайся, да смотри никому не проговорись, куда мы собираемся!
   Иван тоже готовился к путешествию, откуда, быть может, нет возврата.
   Он написал завещание. Шахту свою он оставлял рабочим, а деньги – семье Пала, который в случае смерти Ивана погиб бы вместе с ним.
   Покончив с делами, он в последний раз, прежде чем сойти в страну вечной ночи, окинул взглядом окрестности.
   Все же здесь, на земле, благодатная красота!
   Как далеко синеет небо! Как близко зеленеет трава!
   В эту минуту Ивану принесли с почты письмо.
   Письмо было от Арпада Белени. Он подробно рассказывал о событиях в Париже. О судьбе Каульмана, об исчезновении красавицы. Все склонны были думать, что она ушла из жизни.
   Иван вздохнул. Он почувствовал, как от этой вести сердце его словно окаменело и стало неподвластно чувствам.
   Небо уже не казалось ему таким синим, и зелень травы поблекла.
   Прими же меня, вечный мрак угольных рудников!
   Полученное известие оказалось ему хорошим напутствием. Он больше не ведал страха.
   Иван сложил в кожаную сумку все необходимые инструменты: водомер, лот, угломер, чертежные принадлежности. Сумку он повесил на шею. Старый Пал нес следом за ним кайло, железный лом и веревку. Один за другим они спустились в озерную впадину и исчезли в промытом водой лабиринте.
   Через шесть часов они возвратились.
   И так продолжалось изо дня в день.
   Иван точно наносил на план место каждого углубления, каждого хода в лабиринте, после чего дома его ждала еще более кропотливая работа: инженерные расчеты на основании собранных данных. Он просиживал за ними по многу часов подряд.
   А по ночам он уединялся в своей ученой келье, разжигал огонь в тиглях и нагревал в колбах смертоносные газы, понуждая элементы, образующие мир, выдать ему свою заветную тайну. Он сражался с непокорными демонами, допытываясь, который же из них сильнее огня!
   Явись, явись!
   Не знаками альфы и омеги, не пентаграммой {геометрическая фигура, которой в древности придавали мистическое значение. В средние века – это магический знак, предохраняяющий от злых духов}, не силой абраксаса и мейтраса {мистические символы}, а властью всепобеждающей науки заклинаю тебя.
   Явись!
   Но напрасно, дух не являлся.
   И это сражение с двумя противниками: внизу – с твердью земной, наверху – с непокорными газами, двумя великими демонами, образующими мир, – шло непрерывно день за днем и за ночью ночь.
   Иван не знал отдыха.
   Однажды утром ему принесли весть, что вода в колодце замка стала теплой и у нее появился привкус серы.
   Он пришел в отчаяние.
   Значит, подземный пожар распространяется быстрее, чем он полагал.
   Долина обречена на неминуемую гибель. Достаточно одного десятилетия, чтобы все было уничтожено.
   Господин Ронэ, узнав об этом, бросил свою должность и переметнулся к князю Вальдемару. По его поручению он выступил как самый надежный свидетель всей катастрофы и расписал ее историю в венских газетах.
   Иван же прилагал отчаянные усилия, пытаясь найти средство спасения.
   Он проникал все глубже в подземный лабиринт. Его старому спутнику от всех ужасов, через которые, что ни день, проводил его хозяин, стали чудиться привидения.
   Однажды, затерявшись в лабиринте скалистых пещер, они попали в грот, откуда все пути казались отрезанными.
   Но в одном месте камень гулко отозвался на стук, словно за ним была пустота.
   Свежий сдвиг пластов породы свидетельствовал о том, что обвал произошел недавно.
   – Надо пробить в этом месте! – воскликнул Иван и схватил кайло.
   Старый Пал в ужасе прижался к скале, вздрагивая при каждом ударе.
   Так стучат во врата ада, вызывая на единоборство самого сатану!
   Кайло пробило щель. Просунув в нее лом, Иван приподнял пласт.
   Сейчас, если озеро наверху, им на головы обрушится водопад!
   Старик осенил себя крестным знамением, вверяя душу господу.
   А Иван с восторгом первооткрывателя воскликнул:
   – Ты слышишь? Всплеск! По ту сторону куски угля падают в воду: значит, нижний бассейн здесь, под нами.
   – Да, а вдруг верхний тоже полон?
   Но тут уж ждать недолго: пока «жила ударит сто раз».
   Более тягостных ударов пульса они не отсчитывали за всю свою жизнь, даже когда Иван спускался в шахтный завал.
   Ниоткуда не доносилось ни звука. В недрах земли было тихо.
   – Нашли! – закричал Иван, охваченный счастливой дрожью. – Теперь обвяжи меня вокруг пояса веревкой и спускай в колодец.
   – Как, и туда еще?!
   Опуская веревку вместе с Иваном, старый шахтер не переставал читать про себя «Богородицу». Пусть богородица не думает, что Иван еретик!
   Свет лампы мерцал все слабее. Вдруг послышался голос Ивана: «Тащи!»
   Верный напарник принялся осторожно поднимать его из глубокой пропасти.
   Когда он протянул руку, чтобы помочь Ивану встать на ноги, тот обнял старика:
   – Мы у цели! Лот показал огромные запасы воды.
   В мозгу Пала начала чуть проясняться цель их поисков.
   – А теперь скорее на волю!
   Как только Иван выбрался из шахты, он тотчас же бросился домой. Он проверил данные своих замеров и остался доволен результатами.
   Вечером, все еще в приподнятом настроении, он уединился в химической лаборатории. Иван подступил к осаждаемым им демонам с той гордостью, с какой победоносный полководец предлагает сдаться последней крепости противника.
   «Те уже повержены, теперь ваш черед сдаваться!»
   Бывают в жизни творческой личности столь возвышенные мгновения, когда кажется, будто сам господь бог вдохнул в нее свою созидательную силу.
   Мгновения, когда рождается новое, когда мудрец в экстазе выбегает на улицу, восторженно возвещая людям: «Эврика!»
   Несколько капель найденной им жидкости – ровно столько, сколько можно стряхнуть с конца пера, – и вся лаборатория сразу же погрузится во тьму; разом потухнут и станут черными все горящие печи с добела раскаленным углем.
   Эта кромешная тьма и была тем притягательным светом, что так упорно искал Иван.
   Абсолютный мрак, куда он направил лучи всех своих знаний. Черный фокус.
   – Нашел! – закричал он самому себе.
   – Нашел! – закричал он своим рабочим, выскочив к ним, как помешанный, с непокрытой головой и в одной рубашке.
   Рабочие не знали, что он нашел. Но они знали: то, что так радует этого человека, должно быть очень ценной находкой.
 

Аль-пари!

 
   Сатанинская комедия на бирже все еще продолжалась.
   Обреченные на гибель бумаги – акции бондаварской шахты и бондаварской железной дороги – с молниеносной быстротой переходили из рук в руки.
   Теперь трагедию низвели в ранг комедии, в разговорах о катастрофе стал проскальзывать юмор.
   Одного только слова «Бондавар» было достаточно, чтобы вызвать среди биржевиков оживление.
   Кто сумел, пусть даже со значительным убытком, избавиться от последней акции, смеялся над теми, кто их приобрел.
   Акции предлагались в обмен на ничего не стоящие предметы. Например, в придачу к старому зонтику, чтобы получить новый.
   Акциями расплачивались за газеты, если редактор навязывал подписку.
   Акции жертвовали на благотворительные цели.
   Нашелся даже один остряк, который сшил из них маскарадный костюм, наподобие герцога Э., который в свое время сшил такой же костюм из полотен Тициана.
   На бирже из-за бондаварских бумаг велась лишь незначительная борьба.
   Основные обладатели акций пытались уберечь едва теплившийся огонек, а противная партия во что бы то ни стало старалась его погасить.
   Князь Вальдемар, глава этой партии, изо дня в день сбивал курс акций; под конец их уступали уже по проценту, по полпроцента, по четверть процента, и за каждую половину, четверть форинта велась борьба.
   Зондерсгайн стремился довести «Бондавар» до такого положения, чтобы его акции вообще вычеркнули из биржевых списков. А держатели акций хотели как-нибудь воспрепятствовать этому.
   В тот день, когда все венские газеты обошло сообщение господина Ронэ, в котором приводился химический анализ веществ, появившихся после пожара в колодезной воде бондаварского замка, – что, естественно, вызвало сенсацию, – князь Вальдемар готовился обрушить последний удар на головы бондаварцев.
   Он объявил на бирже, что в последний день месяца будет предлагать бондаварские акции по десяти форинтов.
   Отыскались даже желающие заключить с ним пари: это были заинтересованные пайщики, которые заранее знали, что проиграют, но не хотели допускать окончательного падения акций, не хотели, чтобы они были вычеркнуты из списков.
   Князь Вальдемар к полудню успел заключить пари на пять тысяч акций.
   Конечно, этих акций у него на руках не было, да и партнеры в споре не стремились получить их, – все это были чистые условности биржевой игры.
   Если к последнему дню месяца акции упадут до шести форинтов, тогда проигравшие заплатят князю Вальдемару двадцать тысяч форинтов разницы; если же поднимутся на четыре форинта, тогда он им выплатит такую же сумму.
   В полдень к барьеру подошел маклер и во всеуслышанье объявил, что здесь, по ту сторону барьера, находится один господин, который желает приобрести пятьсот штук бондаварских аль-пари!
   Можно было подумать, что ударили молотом по роялю – не меньшую какофонию вызвали эти слова.
   Издевательский смех, возгласы удивления, недоверия, крики радости, проклятия разом взметнулись над барьером.
   «Он что, сумасшедший? Аль-пари! Бондаварские акции! Кто он? Покажите этого человека!»
   Маклер указал на незнакомца.
   Это был человек ничем не примечательной наружности, судя по всему, провинциал. Прислонившись к колонне, он невозмутимо созерцал этот биржевой Олимп.
   – Да это просто какой-то шут, он задумал разыграть нас! – издевался князь Вальдемар. – Подите к нему, – велел он маклеру, – и спросите, как его имя. Мы желаем знать, с кем имеем дело.
   Маклер отошел, обменялся несколькими фразами с незнакомцем и снова вернулся.
   – Господин просил передать, что его имя – «Сто тысяч форинтов». Деньги говорят сами за себя.
   И с этими словами маклер показал десять банковских чеков на десять тысяч форинтов каждый.
   – Кто дает пятьсот бондаварских акций? Это уже означало полный биржевой переворот.
   Толпа снова пришла в движение: и верящие, и неверящие ринулись к незнакомцу, обступили его, атаковали тысячами вопросов, тянули к нему поверх голов свои записные книжки; пришелец холодно взирал на весь этот ажиотаж и обступивших его людей направлял к своему маклеру, – пусть договариваются с ним.
   Наконец сам князь Вальдемар, пробившись сквозь толпу, подошел к незнакомцу.
   С изысканно оскорбительным видом, опустив на глаза поля шляпы и заложив пальцы в карман жилета, – князь Вальдемар остановился перед ним:
   – Сударь! Своим появлением здесь вы произвели на стоящую революцию. Позвольте узнать ваше имя?
   – Меня зовут Иван Беренд! – ответил незнакомец, не меняя позы и по-прежнему опираясь плечом о колонну.
   – Ах! – воскликнул князь, стремительно срывая с головы шляпу и сгибаясь в ироническом поклоне. – Я имел удовольствие слышать о вас. Вы тот знаменитый стрелок, что выстрелом выбивает сигару изо рта противника? В та ком случае я перед вами – ничто, хотя при прочих равных условиях имею честь зваться князем Вальдемаром Зондерсгайном. Но я действительно не умею стрелять так метко, как вы. Тем не менее поговорим по-деловому. Вы скупаете аль-пари бондаварские акции. Вы что, наследник вест- индийского набоба и получаете наследство при условии скупить аль-пари бондаварские акции?
   – Нет! Я даю эту цену потому, что они ее стоят.
   – Но ведь бондаварская шахта горит!
   – Я знаю, моя шахта находится рядом.
   – Тогда вы прогорите вдвойне!
   – Нет, я погашу пожар в течение двух недель.
   При этих словах возбуждение толпы возросло до предела; заинтересованные акционеры едва не раздавили Ивана.
   «Вот человек, который победит подземный пожар! Шахта спасена! «Бондавар» снова идет аль-пари!»
   Противная партия в мгновение ока оказалась уложенной на обе лопатки; обезумевшие от радости акционеры подхватили Ивана на руки и торжественно пронесли его через всю биржу, а вечером того же дня созвали общее заседание, где Иван рассказал собравшимся, – в зале яблоку негде было упасть, – что он разработал безошибочный план, каким образом в течение двух недель погасить пожар в бондаварской шахте; без лишних слов он пригласил всех присутствующих самим взглянуть завтра утром, как он под открытым небом будет испытывать найденное им средство борьбы с огнем, и убедиться воочию, что его обещания – не пустая похвальба.
   На следующее утро при большом стечении народа Иван проделал блестящий опыт: из угля и торфа был разложен костер, облит керосином и подожжен с разных сторон; когда костер разгорелся и огонь полыхал вовсю, он был погашен в течение пяти минут с помощью одного-единственного ручного брандспойта.
   Ликующая толпа на руках донесла Ивана до города, и собрание акционеров решило, что Ивану, если он потушит подземный пожар и если шахту снова можно будет использовать, вручат шестьсот тысяч форинтов вознаграждения.
   Однако и здесь не обошлось без пререканий. На собрании присутствовал князь Вальдемар, теперь уже в качестве одного из основных держателей акций, к тому же одного из самых недоверчивых: он возражал больше всех и всячески стремился опровергнуть Ивана.
   – Я допускаю, – говорил он, – что вы одним ако {мера объема – 50,8 литра (венг.)} жидкости можете погасить шесть кубических саженей горящего угля. Но подумайте сами, ведь в бондаварской шахте – от места взрыва до графского замка – должно быть охвачено пламенем самое малое шестьдесят тысяч кубических саженей угля, значит, вам понадобится десять тысяч ако раствора, и притом еще весь раствор надо доставить одновременно и не куда-нибудь, а непосредственно в то место, где бушует огонь. С помощью каких механизмов вы рассчитываете произвести подобную операцию?
   – Это предусмотрено в моем плане! – отвечал Иван.
   – Затем, даже если допустить, что вам удалось одно временно ввести в горящие штольни всю нужную массу жидкости, это вызовет такое скопление пара, что вся ваша шахта моментально взлетит в воздух.
   – И это я продумал заранее.
   – И наконец, если вы имеете хоть малейшее представление о машинах и оборудовании, вам должно быть ясно, что на все те расходы, которые неизбежно возникнут в ходе вашей операции, не хватит и миллиона.
   – У меня все подсчитано.
   Пайщики в один голос закричали, что примут на себя все расходы, пусть это будет хоть миллион, и Иван тем самым получил свободу действовать на бондаварской шахте так, как он считал нужным, – сколько бы это ни стоило.
   Князь Зондерсгайн понимал, что повороту, вызванному Иваном, пока что нельзя помешать никаким контрманевром.
   Когда собрание акционеров утвердило протокол, он отвел Ивана в сторону и сказал:
   – Итак, господин Беренд, удастся вам задуманное пред приятие или нет (а я полагаю, что нет), вы в любом случае вынимаете у меня из кармана миллион. Один миллион чистоганом. К тому же вы теряете свои сто тысяч, не считая затрат на рискованный опыт. Впрочем, все это ровным счетом ничего не значит. Своим маневром вы на две недели утвердили на бирже аль-пари. Не будет ни спроса, ни предложения, и та и другая сторона предпочтут выжидать, но рано или поздно это положение будет зафиксировано и на биржевом табло, и тогда мне по обозначенному курсу придется выплатить разницу тем, кто заключил со мной пари. Это составит миллион. Но я не придаю этому значения. Я не раз видел, как теряются миллионы. Потом они возвращаются. Для биржевой борьбы необходимо хладнокровие. Если же вы вдруг раньше, чем истекут эти две недели, убедитесь, что взятая вами на себя задача невыполнима и заявите об этом во всеуслышание, я весь миллион передаю в ваши руки.
   Иван ответил с подлинно деловым хладнокровием:
   – Господин Зондерсгайн! Мне хорошо известно, что на бирже в ходу определенного рода свобода, что здесь можно оскорбить человека, не опасаясь никаких последствий. То, что здесь говорят, предлагают, предполагают, – не укладывается в общепринятые нормы морали. Здесь допустим вопрос: «Сколько стоит твоя честь?»; и если на это ответят: «Не продается!» – ну, что ж: «На нет и суда нет!» Здесь можно к каждому обратиться с предложением: «Пойдем, ограбим кого-нибудь!», и тот, к кому вы обратитесь, не обидится и, если предложение ему не подходит, ответит лишь: «Не располагаю временем». Здесь не считается позором, если кого-нибудь обругают, плюнут в лицо, собьют шляпу; пострадавший отвернется, словно бы ничего не слышал, утрет физиономию, поправит шляпу, снова нахлобучит ее на голову, а через час выйдет под руку со своим врагом. Никто и не подумает, что они ссорились; просто у них возникло небольшое «расхождение», ввиду чего оба пребывали в весьма «приподнятом» настроении. И потому на все, что сейчас господин Зондерсгайн, биржевой воротила, сказал торговцу углем из долины Бонда, этот торговец ответит всего лишь: «Данное предложение не может быть принято во внимание». Но пусть остережется князь Зондерсгайн за порогом биржи предложить что-либо подобное Ивану Беренду!
   Князь Вальдемар рассмеялся.
   – Это мне известно. Я не раз имел удовольствие слышать ваше имя, и если я расположен к вам, то, как вы знаете, у меня есть для этого веские основания. Однажды вы оказали мне протекцию у некоей прекрасной дамы. Я не знаю причины вашего поступка, но знаю, что вы его совершили. Об этом говорили в свете. Вы отказались даже от своих собственных притязаний на руку прекрасной дамы, притязаний, которые были бы вполне оправданы. К сожалению, все оказалось напрасно. В конце концов она досталась ничтожному человеку. Но это не имеет значения! Ваше загадочное участие, которое – коль скоро тут не крылось ни малейшего расчета – можно объяснить лишь первозданным пуританством, я никогда не забуду. Если бы та прекрасная дама последовала вашему совету, из бондаварского колодца не черпали бы сейчас горячую воду, более пригодную для серных ванн, ибо из всей затеи ничего бы не вышло. Поэтому какой бы тон мы ни приняли в разговорах друг с другом за порогом биржи, я включаю сделанное мною предложение в свои расчеты. Если вам удастся погасить пожар в шахте, вы получите шестьсот тысяч форинтов, если же не удастся, вы получите миллион.
   Пайщики заметили, что Вальдемар слишком долго беседует с Иваном, и вмешались в их разговор: «Никаких махинаций, ваше сиятельство! Оставьте нашего человека в покое!»