Йокаи Мор. Черные алмазы

   Они боялись, что князь переманит Ивана.
   – Не ревнуйте! – воскликнул князь. – Мы беседуем об одной красавице, за которой в былые времена оба ухаживали и оба безуспешно.
   Но пайщики не дали сбить себя с толку.
   Они выбрали комиссию из трех человек, которые обязаны были всюду следовать за Иваном, не спуская с него глаз; обедать вместе с ним, спать у его порога, сторожить под окнами, чтобы к нему не проник враг. И все это под предлогом помощи Ивану: мол, чтоб можно было своевременно снабжать его деньгами.
   Иван с тремя сопровождающими тотчас же уехал обратно в долину Бонда, захватив с собой все необходимые для дела машины и рабочих.
   Трем своим спутникам он поручил каждый день посылать отчеты о ходе работ.
   Одним из троих оказался господин Шпитцхазе.
   Шпитцхазе сочли необходимым включить в комиссию как самого предусмотрительного, самого надежного и самого беззастенчивого защитника интересов акционерного общества. (Этим последним эпитетом мы не желали выразить пренебрежение. В денежных делах застенчивость и стыдливость – несомненный порок, а противоположные качества – неоценимое достоинство. Стало быть, мы упомянули об этом свойстве характера господина Шпитцхазе лишь в похвалу.) Господина Шпитцхазе Иван не раз еще выставит за дверь, а тот столько же раз влезет обратно через окно.
 

Борьба с преисподней

 
   В первую неделю триумвирам почти не о чем было докладывать.
   Они видятся с Берендом утром и вечером за едой в трактире. Большую часть суток он проводит под землей. И на все их расспросы отвечает лишь, что все идет как нельзя лучше.
   А что именно идет, того видеть нельзя.
   И подозрительнее всего, что Беренд постоянно торчит в своей шахте, куда он велел спустить все привезенные из города машины и химические вещества, а у акционерной шахты еще не вскрыто ни одного колодца и вокруг нее не ведется никаких подготовительных работ для тушения пожара.
   Беренд же не отвечает ни на какие вопросы. Правда, машины постоянно находятся в действии, а из шахты вместо угля рабочие вывозят на тачках глину, камни и обломки породы, но тем не менее суть дела понять невозможно.
   На восьмой день господин Шпитцхазе не вытерпел.
   – Сударь, – обратился он к Ивану с бесцеремонностью барышника, – вы обещали в две недели покончить с по жаром в шахте. Неделя уже прошла, а я еще не вижу никаких изменений.
   – Это вполне естественно! – спокойно ответил Иван.
   – И вы утверждаете, что все идет хорошо.
   – Так оно и есть.
   – Я желал бы убедиться в этом воочию!
   – Оттуда, где вы стоите, этого никоим образом нельзя увидеть.
   – Так проведите меня в то место, откуда видно!
   – Вы действительно желаете туда попасть? Это весьма неприятное место.
   – Куда вы, туда и я. Я не из пугливых, будь там хоть преисподняя.
   – Почти так оно и есть.
   – Ну, что ж, я готов спуститься туда! Хочу завязать знакомство с самим сатаной. Как знать, может, удастся заключить с ним сделку, предложить ему наш уголек?
   – Но я должен предупредить вас еще об одном. В то место, куда я пойду, нельзя идти простым наблюдателем, там могут пройти только два человека, и оба нужны для работы. Так что вам придется потрудиться наравне со мной.
   – Не боюсь я никакой работы. Мне сам черт не брат.
   – Хорошо, в таком случае идемте! – сказал Иван. – И, если остальные желают посмотреть, где установлены механизмы, они могут проводить нас.
   Наблюдатели ухватились за это предложение. Ведь до сих пор их буквально снедало любопытство.
   Иван дал всем троим господам шахтерские робы и на подъемной машине спустил их в ствол.
   Каждый получил по лампочке Дэви, подвешенной к поясу, и по толстой войлочной шляпе.
   По извилистым штрекам Иван вел их к той железной двери, за которой не так давно находилось исчезающее и возвращающееся озеро. Теперь середину пещеры занимала дробильная установка, которую приводил в движение идущий сверху ремень.
   Жернова перемалывали какое-то вещество, и, размельченное в порошок, оно по трубе снова ссыпалось дальше вниз. Ремень от большого колеса тоже тянулся куда-то вниз.
   Иван уводил своих гостей все дальше и дальше, по узким штрекам. Им пришлось снова спускаться в какой-то глубокий колодец по длинной деревянной лестнице.
   Достигнув дна колодца, они очутились в маленькой, – в две с половиной квадратных сажени, – клетушке, где дежурили двое рабочих: старый и молодой.
   – Ну, сударь, – обратился Иван к Шпитцхазе, – здесь у нас гардеробная, давайте переоблачаться.
   – Что? Мы получим еще более живописные костюмы?
   – Да, панцири. Для той гимнастики, что нам предстоит, необходим панцирь.
   По знаку Ивана рабочие принесли костюмы и начали прилаживать их на господ.
   Формой своей костюм напоминал одежду пожарников: широкая бесформенная роба и штаны, наружная ткань которых – асбест, огнеупорный, неорганический шелк, а между прокладками изнутри – несколько слоев дробленного в мелкий порошок древесного угля. Толстые перчатки из горного льна плотно закрывали руки.
   – Славные рыцари получатся из нас! – шутил господин Шпитцхазе.
   – Подождите, еще полагается шлем!
   Шлем представлял собою стеклянный шар величиной в два двенадцатиквартовых бочонка; в шаре были проделаны три отверстия.
   Иван объяснил Шпитцхазе их назначение.
   – Там, куда мы сейчас спустимся, все заполнено угар ным газом. Поэтому туда следует отправляться с не мень шими предосторожностями, чем если бы мы опускались под воду. Кроме того, нам иногда придется пробиваться сквозь огонь…
   – Сквозь огонь?
   Господин Шпитцхазе начал уже жалеть, что напросился в шахту, но отступать было поздно. К тому же проявить храбрость в данном случае требовалось для пользы дела.
   – Вот почему необходимы асбестовые костюмы! – про должал Иван. – Этот костюм скомбинирован из снаряже ния водолазов и пожарных. К стеклянному шлему, который резиновые зажимы герметически соединяют с воротом одежды, подходят две трубки; через одну из них будет поступать свежий воздух, а другая предназначена для выдыхаемого воздуха. Концы обеих трубок останутся здесь, а шланги от них потянутся вслед за нами точно так же, как в море за водолазами. По одной из трубок будет нагнетаться живительный кислород, через другую – избыточное давление в шлеме вытеснит выдыхаемый воздух. Воздух будет доходить до нас несколько более нагретым, нежели здесь, и к тому же будет вонять горячей резиной, но зато мы не задохнемся. В третье отверстие вставляется гибкая пружинистая трубка, которая соединит наши шлемы. Она нужна для того, чтобы мы могли переговариваться друг с другом, потому что через этот толстый стеклянный шар звуки не проникают, а ведь нас разделяют два таких шара.
   Господин Шпитцхазе почувствовал себя весьма неважно, когда на него надели этот необычный шлем. Особенно после того, как ко всем трем отверстиям подвели трубки, и он обнаружил, что оглох и не слышит больше ни слова из того, что говорят ему два других господина. Теперь он был отрезан от всего света.
   Он слышал только одного человека, того, чей шлем был подключен к его шлему – Возьмите на руку свернутый резиновый шланг! – прозвучал в его тесном мирке этот единственно доступный голос, да и тот был слышен так глухо, словно шел с расстояния в сотню шагов или доносился из подземелья.
   Шпитцхазе машинально позволил нацепить себе на руку скатанный шланг.
   – Следуйте за мной! – раздался голос Ивана; он взвалил на плечо другой шланг и отворил закрытую ранее прочную дубовую дверь.
   Остальные господа не слышали ни единого слова из разговора одетых в шлемы людей. Один из господ, перетрусив, спросил, не просочится ли и сюда отравленный воздух, если откроют дверь.
   Старый рабочий успокоил их. Угарный газ намного тяжелее кислорода, не говоря уж о водороде, так что он останется внизу, там, куда спустятся оба горнопроходца. За ними смело можно идти до того места, где горит последняя лампочка Дэви.
   Через открывшуюся дверь они вошли в просторную пещеру, по стенам которой было видно, что ее создала сама природа.
   Пещера – две раздвинутые стены; углублению в одной стене соответствовал точно такой же выступ в противоположной, а местами порода была отполирована, как стальное зеркало. Наискось по стенам проходили пласты каменного угля.
   Через всю пещеру шли мостки из толстых, прочных досок.
   Приводной ремень спускался сверху и здесь вращал вал, стук которого глухо раздавался под полом, словно он работал глубоко под водой.
   Вбок от помоста низкий проход вел в каменную толщу горы.
   В темном жерле этой пещеры уже гасла лампочка Дэви. Здесь начиналось царство угарного газа.
   Но на помосте была установлена динамо-машина с электрической лампочкой в проволочной сетке.
   Старый рабочий привел машину в действие и направил луч в темноту.
   Он осветил туннель, который Иван четыре недели подряд пробивал из своей шахты в соседнюю.
   Иван никому не обмолвился о нем ни словом, пока работа не продвинулась настолько, что оставалось лишь пробить сквозное отверстие.
   Эту часть работы можно было проделать, только облачившись в специальный костюм, который стеснял движения, поэтому требовалась еще неделя времени.
   Электрический луч далеко выхватывал из мрака узкий туннель; там, где туннель поворачивал, были установлены высокие зеркала из отполированной до блеска жести, которые направляли свет дальше. На следующем повороте другое зеркало снова преломляло отблеск, пока наконец не оставался чуть брезживший слабый отсвет, который, однако, позволял исследователям различать предметы.
   – Сейчас мы окажемся в темноте! – сказал Шпитцхазе.
   – Сейчас у нас будет предостаточно света! – подбадривал Иван.
   И вел его за собой.
   Шпитцхазе вынужден был не отставать, ибо головы их прочно соединяла трубка.
   Настоящие сиамские близнецы! Если связывающая их трубка оборвется, обоим грозит мгновенная смерть.
   – Стой! – скомандовал Иван. – Здесь насосная установка. Дай сюда трубку!
   В аду они были на «ты». Приходилось экономить слова.
   В полумраке возник небольшой, футов двух с половиной в высоту механизм с вращающимся колесом. Его установили здесь накануне.
   Иван взял у напарника свернутую трубку и одним концом привернул ее к соответствующему отверстию насоса. Затем он пустил машину, и колесо с двумя тяжелыми ядрами стало стремительно вращаться.
   Тогда Иван, придерживая конец трубки, отвернул кран насоса и передал скатанный шланг своему спутнику, – но если до сих пор тот таскал его на руке, то теперь Иван повесил шланг на шею Шпитцхазе.
   У Шпитцхазе было такое ощущение, словно свернутый шланг, который до сих пор едва весил десяток фунтов, вдруг превратился в груз весом в полцентнера. Наполнившийся шланг сразу напрягся, точно пружина.
   – Скорей вперед! – прозвучали в трубке слова Ивана – Жарища, как в пекле! – проворчал его спутник.
   – Эту часть штольни уже потушили, – пояснил Иван. К ногам обоих были прикреплены стеклянные пластины, иначе они сразу почувствовали бы, что ступают по раскаленному пеплу.
   Резиновая трубка медленно раскручивалась с плеча Шпитцхазе.
   А вокруг становилось все темнее.
   Наконец сплошной непроглядный мрак окутал их.
   – Я ничего не вижу! – прозвучал голос Шпитцхазе.
   – Смело следуй за мной! – ответил Иван. Вдруг снова забрезжил свет.
   Впереди пробивались розоватые отсветы.
   Под землей начинался рассвет.
   Шпитцхазе опять пожаловался, что трудно дышать.
   – Это еще ничего! – утешил его Иван.
   И вдруг, когда они вышли из-за поворота штрека, им открылось поистине адское зрелище.
   Само пекло!
   Объятый пламенем лабиринт, в раскаленных зигзагах которого перемежались цвета всех оттенков.
   От сине-зеленого пламени, стелющегося по низу, поднимались вверх охваченные пунцово-красными языками перегородки штреков и, уходя вдаль, терялись в пурпурном мерцании, тогда как из трещин рвался наружу слепящий солнечно-белый свет. В царстве горящего угля плясало демоническое скопище подземных огненных духов с зелеными вихрами и красными гривами, а с киноварно-красного свода штольни золотым дождем сыпался вниз каскад искр! То с одной, то с другой стороны из толщи породы со свистом вырывалась косая струя сжатого газа, освещая подземную огненную ночь, а из невидимой глубокой пещеры взметался вверх целый фонтан огня, обрушивая вихри искр; и над всем этим, мягко касаясь свода, блуждало какое-то молочно-белое облако, явно приближаясь к дерзким посетителям ада.
   Шпитцхазе в ужасе прижался к стене. Фантастическое зрелище парализовало его волю.
   – Отпусти трубки! – раздался приказ Ивана. Высвобожденные трубки тотчас же, словно выпущенные на свободу змеи, извиваясь, скользнули вперед.
   – А теперь не отставай от меня! – крикнул Иван. – Шланг держи на руке!
   И с этими словами Иван увлек его за собой.
   Шпитцхазе вынужден был повиноваться.
   Ведь шлемы их были связаны один с другим.
   Даже если бы сознательно или случайно Шпитцхазе оторвался от Ивана, он достиг бы этим лишь одного: его мгновенно сразил бы проникший под шлем угарный газ.
   Он безропотно позволил увлечь себя дальше.
   Огнедышащий ад со всеми его ужасами разверзся перед ним.
   А тот, другой человек, ничего не боится.
   Да он, быть может, и не человек, а некий дух, колдовской силе которого подвластны даже огненные призраки?
   Вот он подходит к краю тверди, к самому берегу огненного моря.
   Там он смело снимает с плеча свернутый кольцами шланг и, направив конец его в глубину пекла, открывает кран.
   Из отверстия трубки вырывается сверкающая, как алмазный луч, струя и бьет в геенну огненную.
   – Крепче держись на ногах! – прозвучала команда Ивана.
   Под напором выпущенной им струи из горящих недр земли внезапно взметнулись темные клубы пара и серой плотной пеленой окутали дотоле ярко пылавшую пещеру, мгновенно скрыв обоих пришельцев.
   Один из них зашатался.
   – Не бойся! – сказал другой. – Здесь мы в безопасности.
   – Страшная жара! Я сгорю! – простонал первый.
   – Ничего не бойся, не отставай! – ободрял другой, увлекая своего нерешительного спутника через промоины, клубящиеся паром, прыгая по дымящимся скалам и направляя всюду, где пробивался огонь, пожирающую пламя водяную струю из резинового шланга. Свист газа, шипение обжигающего пара заглушали все звуки, отсветы гаснущего пожара слепили их; но Иван ничего не страшился. Вперед, только вперед!
   Подземное облако накрыло их.
   – Мы погибли! – сломленный ужасом, простонал один из смертных, падая на колени.
   – Малодушный! – бросил ему тот, что единоборство вал с адом, и протянул руку. – В таком случае мы возвращаемся!
   И поднял его, как спаситель тонущего в море Петра.
   Он снова закрыл и скатал шланг, обмотал его вокруг шеи и вернулся к оставшейся позади насосной установке.
   Остановив машину, он повел своего спутника назад к раздевалке.
   Шпитцхазе, добравшись до камеры, рухнул на землю.
   Когда с обоих мужчин сняли стеклянные шлемы, Шпитцхазе, задыхаясь, хватал ртом воздух. Иван с жалостью смотрел на него.
   Рабочие поспешили дать обоим свежей воды с лимоном и натерли им виски крепким винным уксусом.
   Затем они раздели их донага и окунули в чан с холодной водой, через две минуты снова вытащили их оттуда и растерли грубой хлопчатобумажной ветошью.
   Незадачливый Шпитцхазе только тогда стал приходить в себя и ощутил, что все пять органов чувств снова начинают служить ему.
   Когда его одели в обычный костюм, Иван не удержался от вопроса:
   – Ну, сударь, как вам понравилось там, внизу?
   Но Шпитцхазе был не из тех, кого можно взять голыми руками. Он весело ответил:
   – Знаете, сударь, я не дал бы ста тысяч форинтов за то, что там побывал, но и за двести тысяч не согласился бы спуститься туда еще раз!
   – Ну, теперь вы знаете, что написать совету правления. Пал! Проводи господ домой! Я останусь здесь продолжать работу.
   Чтобы передать тот пафос, с каким господин Шпитцхазе расписывал в венских газетах подземную схватку с огнем, требуется гораздо больший дар воображения, нежели мой. Иван был изображен этаким Антипрометеем, Моисеем, святым Флорианом.
   Все подобного рода сравнения и гиперболы являлись не более как поэтическим приемом, преследующим цель создать благоприятные условия для курса аль-пари.
   Само собой разумеется, что комиссия из трех членов в тот вечер попировала на славу. Шампанское лилось рекой. А уж откуда бондавёльдский трактирщик раздобыл шампанское, мог бы разнюхать только господин Ронэ.
   Разгоряченные шампанским и подстрекаемые неумеренной похвальбой Шпитцхазе, оба других господина, в конец раззадорившись, заявили на спор, что и они проделают тот путь в преисподнюю, который господин Шпитцхазе прошел с Иваном. Вот прямо на следующий же день.
   На другое утро, едва оправившись от похмелья, они, естественно, пожалели о заключенном пари, но долг чести не позволил им идти на попятный.
   В сопровождении одного из штрейгеров они спустились в штольню. Ивана в это время в шахте не было, им сказали, что он занят где-то наверху.
   Господ это не остановило.
   В каморке для переодевания валялись без дела «водолазные» костюмы. Господа заявили, что желают в них облачиться.
   Никто не возразил.
   Они пожелали тотчас же залезть в костюмы.
   Пожалуйста!
   Им хотелось попробовать, как они будут двигаться с привязанными друг к другу головами.
   Если угодно…
   Их одели, нацепили на головы шлемы и через дубовую дверь провели в пещеру, где раньше было озеро.
   Но никакого туннеля они не обнаружили.
   – Где здесь вход в туннель? – крикнул один.
   – Где здесь вход в туннель? – повторил другой. Но никто, кроме них самих, не слышал их криков. Ведь для всех окружающих они были немы.
   Так и не найдя туннель, они в конце концов вернулись обратно и позволили раздеть себя.
   – Куда же девался туннель? – наперебой возмущались они. В их гневе проскальзывало нечто от бахвальства дуэлянта, который всю ночь ломал голову, как избежать поединка, а наутро получил от противника письмо с извинениями. Почему же отступил перед ним этот трус? (Как хорошо, что он это сделал!) – Куда девался туннель?
   – Он завален мешками с песком и замурован! – пояснил штейгер.
   – Почему же он замурован?
   – Вот этого я не могу вам сказать.
   Весьма разочарованные члены комиссии поспешно разбежались в разные стороны искать Ивана Беренда. Все трое столкнулись с ним у ствола акционерной шахты, где он отдавал какие-то распоряжения.
   – Разрешите узнать, почему замурован туннель?
   – Извольте! – ответил Иван. – Все опыты по тушению огня до сих пор представляли собой только попытки испытать силу огнетушительного раствора. Пока не было смысла применять его в количестве большем чем пятьдесят – шестьдесят ако за раз: этого достаточно, чтобы погасить пожар в одном открытом штреке. Таким способом мы расчистили себе путь к главному очагу пожара, но там действия одного человека, струя одного брандспойта – бессильны. То, что угасает на минуту, в следующее мгновение вспыхивает с новой силой, образуются большие скопления горячего пара, а его воздействия не может долго выдержать человек даже в защитном костюме. Поэтому мы сейчас подвели к самому очагу пожара шланги диаметром в четыре дюйма. Как только я вернусь, мы тотчас же приведем в действие паровую машину высокого давления, которая в течение четырех часов перекачает из бассейна в горящую штольню десять тысяч ако раствора. Это будет решающее сражение, господа.
   – Черт возьми! – воскликнул господин Шпитцхазе. – А не кончится ли эта шутка тем, что образовавшийся газ разнесет всю штольню, а попутно и нас уподобит жителям Геркуланума и Помпеи?
   – Не бойтесь! Я только что проверил все необходимое еще раз. Правление акционерной шахты велело заложить мешками с песком все входы. А ствол шахты закрыли тяжелыми коваными железными створками и поверх обмазали толстым слоем глины. Если же в горящей штольне, куда лавиной ринется огнетушительный раствор, образуется давление газа такой силы, что ему необходимо будет прорваться наружу, то эта железная дверь шахтного колодца послужит тем спасительным клапаном, выбив который газ освободится.
   У господ из комиссии при таком объяснении застучали зубы от страха.
   Готовилось небольшое землетрясение. Но Ивану некогда было беседовать с господами.
   Ему предстояло отдать еще немало распоряжений.
   Необходимо было все предусмотреть, соблюсти максимальную осторожность. Лишь к полудню вернулся он на свою шахту.
   После того как колокол пробил полдень, Иван подал знак включать большой насос.
   С этого момента он сам встал у насоса и не отходил от него, пока вся работа не была закончена.
   Члены комиссии настояли – и это делает им честь – на том, чтобы остаться вместе с Иваном, пообещав, что будут немы, как рыбы: за исключением Ивана, никому не разрешалось говорить ни слова.
   После сигнала к пуску насоса из-под земли донесся чуть слышный плеск льющейся воды, словно где-то глубоко высвободившийся поток устремился через прорванный шлюз.
   На первых порах машина работала вполсилы.
   Через полчаса к шуму воды начал примешиваться какой-то глухой гул, похожий на гул, что остается в воздухе после удара колокола, – но не постепенно затухающий отзвук колокола, а напротив, все возрастающая вибрация.
   Землю трясло, как в лихорадке.
   Она заметно дрожала под ногами у людей.
   И те, у кого под ногами дрожала земля, тоже дрожали вместе с ней. Дрожь передавалась всем людям.
   Только один человек был спокоен: Иван.
   Он деловито следил за показаниями приборов: за хронометром, за термометром машины, за малейшими колебаниями стрелки барометра, за расходом озона и электроэнергии и заносил свои наблюдения в записную книжку.
   Через час он дал знак механику.
   – Сильнее!..
   И тогда под землей разразилась битва титанов.
   Из глубин земных недр, словно эхо небесного грома, донеслись долгие глухие раскаты; каждый заканчивался ощутимым толчком.
   Теперь уже сотрясались все строения на поверхности земли, трепетали верхушки тополей, и крест на колокольне, дрожа и колеблясь, навевал ужас на всю долину.
   Под землей неистовствовали, ревели, трубили сонмы повергаемых гигантов, приподымая плечами, толкая головой неподвижную оболочку; вой запертой в пещеру стихии, рев великана, разрывающего цепи, безумный хохот Левиафана заглушали друг друга.
   Люди, онемев, окаменев, уставились на Ивана; их упорные взгляды вопрошали:
   «Что ты делаешь? Ты бросил против нас всю преисподнюю, всех ее духов!»
   В глазах Ивана светился одухотворенный восторг, взор его словно ободрял малодушных:
   «Не бойтесь! Я наступил ногой на голову Левиафана!»
   Три долгих часа длится это подземное сражение.
   Земля содрогается под ногами. Люди шатаются, словно в дурмане, им трудно ходить по земле, и они упрекают мастера: «Разве ты бог, чтобы вызывать землетрясения?»
   Иван не обращает внимания на их страхи.
   Он снова подает знак механику.
   – На полную мощность!..
   И машина – творение божественной силы человеческого разума – вновь осаждает врата ада.
   Подземные толчки учащаются, становятся все сильнее, глубокий гул перерастает в оглушительный грохот.
   «Конец наш пришел!» – стонут по всей долине мужчины и женщины.
   И тут пронзительный звук вдруг прорезает воздух. Словно свист через жерло вулкана. Гром, заключенный в трубу органа.
   Из ранее замурованного колодца акционерной шахты с ужасающей быстротой вырывается белый столб пара и, достигнув холодных слоев воздуха, образует среди ясного неба круглое облако, которое тотчас же проливается дождем. Заходящее солнце окружает его радугой.
   И тут подземные толчки разом стихают, только пронзительный вой рвущегося в поднебесье пара разносится далеко по долине. Люди за шесть верст от шахты останавливаются и спрашивают: «Что за чудовище ревет там?» Иван и здесь проявляет предусмотрительность:
   – Пал! Собери в дождемер влагу, я хочу знать состав выпадающих осадков.
   И он знаком велит механику остановить машину. Даже лоб у него не покрылся испариной от сатанинской работы.
   Когда дождемер был наполнен, Иван перелил собранную влагу в склянку и спрятал ее в карман.
   – Ну, господа, теперь можете идти ужинать. Работа окончена.
   – Пожар потушен? – спросил Шпитцхазе.
   – По всей вероятности!
   – А что это за столб пара?
   – Он продержится до полуночи, да и потом еще долго будет выделяться пар. Ступайте ужинать! А меня ждет спешное дело дома.
   Будто кто-то мог есть! У всех от волнения кусок не шел в горло.
   Пар продолжал бить столбом из шахтного колодца; теперь вокруг него образовалось уже большое облако, оно вобрало в себя атмосферные испарения, и полил проливной дождь. Сверкали беззвучные молнии. Но никто не ушел под крышу, господа надели резиновые плащи, крестьяне набросили сермяги и наблюдали за необычным явлением природы. Дождь стал затихать лишь часам к десяти вечера; тогда облако постепенно спустилось ниже, белые клубы заметно опали, и пар вырывался уже без прежнего свиста, правда, еще нет-нет, да и взревет, заклубится; белое облако то и дело полыхало зарницами, но без громовых раскатов и без ослепительных молний. Затем гигантский паровой столб сник окончательно, пропал в самой глубине колодца, и только изредка, на несколько минут еще вскидывал белую косматую гриву, но уже никого не пугал своим ревом. Земля успокоилась и перестала сотрясаться. Подземный гул утих. У дальней церкви раздалось протяжное пение: «Аллилуйя, аллилуйя!» Народ с хоругвями и лампадами собрался на вечерний крестный ход.