Юрис Леон. Хаджи

   - Не волнуйся. Я везде смогу пройти. Я не успокоюсь, пока мои руки не сомкнутся у него на шее! Я ему вырву кадык!
   - А что, если с тобой что-нибудь случится, отец? - воскликнул я. - Если ты уйдешь, мы все пропадем!
   - Я должен его уничтожить!
   - У тебя будет вся оставшаяся жизнь, чтобы как следует заняться этим, - заметил господин Бассам.
   - Я не смогу спать, пока не отомщу!
   - Отец, разве дядя Фарук не знает и не боится твоего возвращения? Разве из этого не следует, что он станет теперь прятаться?
   - Твой сын отлично в ладу со здравым смыслом.
   Мой отец был единственным в Табе, кто хотя бы иногда реагировал на логику. Наша единственная надежда была в том, что он станет реагировать на нее и на этот раз. Я знал, что как только он уедет, наше сотрудничество с господином Бассамом прекратится. Мы не можем обойтись без него. Прошел целый час, пока жар его кипящей крови не понизился до спокойного кипения.
   - Что я смогу сказать нашим людям? - вздыхал он. - Что осталось сказать?
 

Глава четырнадцатая

   Хагана заявила во всеуслышание, что не нападет на Яффо, если арабы прекратят снайперскую стрельбу в Тель-Авиве со своих высоких зданий и устройство засад на доро-гах, ведущих в город и из него. Наступила пробная передышка, но Яффо оставался для ев-реев костью в горле, будучи полностью арабским анклавом в густо населенном еврейском регионе.
   Господин Бассам поделился по секрету с моим отцом, что он надеется, что в Яффо арабы примут раздел, избегут боев и судьбы своих братьев в Хайфе. Он весьма рассчиты-вал на тот факт, что британский престиж в значительной мере поставлен на карту удержа-нием Яффо в качестве арабского города.
   Прошло лишь несколько дней, как мы прибыли сюда, и мы испытывали смешанные чувства, когда части и джихада, и нерегуляров Каукджи вступили в город и расположи-лись в основном в Маншие, ближайшем к Тель-Авиву районе, - там, где мы находились.
   Радушие Милиций тут же кончилось. Они отбирали все, что хотели. Врывались в магазины и грабили, а тех, кто пытался защитить свою собственность, избивали. Кошек и собак они использовали для упражнений в стрельбе, склады в доках разграбили, и все за-ведения, где продавали или готовили еду, вынуждены были закрыться. Хуже всего, что они расшатали перемирие с евреями, круглые сутки обстреливая Тель-Авив.
   Одну за другой мы проводили ночи, ежась от страха и вцепившись в пол наших хи-барок, а пули пробивались сквозь хилую защиту осыпающейся штукатурки. В темное вре-мя отец старался успокаивать взрывы истерики.
   Хагана ответила операцией, в результате которой окрестности Яффо были очищены от арабских деревень и город был окружен. На севере был Тель-Авив, на юге - Бат Ям, а бригада Хаганы теперь контролировала шоссе Восток-Запад. Она направили огонь из Тель-Авива на нас, и жители Табы понесли первые потери. Старушка и ребенок были за-деты пулеметным огнем и тяжело ранены. А потом мы получили леденящее душу извес-тие: подразделение еврейского Иргуна из шестисот человек заняло позицию напротив нас.
   Отец велел мужчинам сейчас же искать более безопасное место в глубине города, даже если бы это означало, что мы не сможем остаться вместе. Каждый будет отвечать за свою семью. Не привыкшие принимать на себя такую личную ответственность, наши мужчины были просто напуганы. Пока мы жались друг к другу, у нас было чувство безо-пасности. Разделить деревню значило утратить тепло племени. Невозможно припомнить, когда хаджи Ибрагим не принимал бы всех решений сам. Но приходилось подчиняться, невозможно было выносить стрельбу всю ночь. Никто не спал. Женщины причитали, дети кричали, действуя нам на нервы. Бои день ото дня усиливались.
   Мужчины отбыли с окончательным наказом немедленно увести свои семьи, и этой ночью они должны были встретиться с хаджи Ибрагимом у главной Часовой башни и со-общить их новое местоположение. Несколько человек оставили охранять женщин, а дру-гие рассеялись. В нашей семье Джамилю и Омару было поручено искать прибежище, а Камалю - остаться и охранять.
   Вскоре после этого приехал господин Бассам с проблеском хороших новостей. Из Яффо уехало уже так много народу, что возник даже небольшой избыток судов, и капита-ны околачивались в порту и у Часовой башни, торгуясь из-за пассажиров. Господин Бас-сам полагал, что у него есть для нас на примете подходящее судно.
   Нам с Надой велели найти емкости, ждать, когда откроют пожарный гидрант в не-скольких домах от нас, и набрать для семьи воды. Отец с господином Бассамом уехали, чтобы повстречаться с капитаном судна.
   Мы нашли около блошиного рынка несколько пустых галлоновых жестянок из-под оливкового масла. Она так красиво умела носить их на голове. А я смастерил из длинной палки коромысло, чтобы нести две штуки на плечах. Когда мы добрались до пожарного гидранта, стояла уже длинная очередь. От того места, где мы ждали, можно было видеть нашу хибарку в просвете между домами.
   Внезапно два грузовика с солдатами Каукджи пронеслись мимо нашего гидранта, чуть не задев нас, и с визгом затормозили на нашей улице. Они спрыгнули с грузовиков и побежали, отдавая приказания, которые я не мог расслышать из-за расстояния. Последо-вала стрельба и крики женщин.
   Через минуту мимо нас пробежали мужчины, которых оставили охранять женщин. Я заметил Камаля, он был без винтовки, я побежал за ним и в конце концов бросился на не-го и повалил на землю. Он был охвачен ужасом.
   - Они перекрыли нашу улицу! Они ищут отца!
   Я тотчас же понял, что это Каукджи, который хочет отомстить за подожженное де-сять лет назад поле, ведь я вырос, слушая возле кафе каждый вечер моей жизни рассказ об этом бое. Но в данный момент отец был в безопасности вместе с господином Бассамом. Камаль был напуган до умопомрачения. Я не мог ему доверить, чтобы он побежал к отцу. И больше всего боялся за маму, Рамизу, Фатиму и ее ребенка.
   Я велел Наде спрятаться в ближайшем доме. Она прижалась ко мне и просила не возвращаться домой. Мне пришлось оттолкнуть ее. В первый раз я ударил ее, но ситуация заставляла действовать быстро.
   Я был маленький и быстрый и проскользнул обратно, перебегая от укрытия к укры-тию. Я добрался до соседней улицы и остановился, чтобы оценить ситуацию. Если бы только я смог пересечь улицу и взобраться на крышу, я смог бы увидеть, что происходит в квартале и ухитриться вернуться в нашу хибарку.
   Я бросился через улицу и на мгновение замер, видя, как пули поднимают фонтанчи-ки пыли вокруг моих ног. Я нырнул в дом через выбитое окно и взобрался на крышу пре-жде, чем кто-нибудь смог последовать за мной, затем прополз на животе через четыре до-ма и бросил взгляд на нашу улицу.
   Женщин согнали вместе с детьми, и они стояли в окружении дюжины солдат, под-талкивавших их штыками. По их форме и произношению я понял, что это иракцы из не-регуляров Каукджи. Другие солдаты стояли по концам улицы и ходили из дома в дом, пинком ноги распахивая двери. Я в отчаянии смотрел на группу женщин и детей. Агари, Рамизы и Фатимы не было с ними!
   Я стал осторожно спускаться с крыши, пока не стало видно место, где мы жили. Оно было оцеплено солдатами. Между нашим и соседним домом было узенькое пространство. Я замер на минуту, чтобы убедиться, что меня не видно, и скользнул к окну.
   Внутри происходило ужасное! Там было восемь, десять или больше солдат и офицер с пистолетом. Агарь обнимала жавшихся к ней Рамизу и Фатиму. Офицер показывал на страшный ожоговый шрам у себя на лице.
   - Подарок от хаджи Ибрагима. Я десять лет ждал! Где он?
   - Я не знаю, - тихо ответила мама.
   Офицер выстрелил им под ноги. Агарь стояла крепко, а двое других захныкали и теснее прижались к ней. Он стрелял снова и снова и приложил пистолет к ее голове. Ребе-нок Фатимы закричал!
   - Я не знаю... не знаю, - снова и снова отвечала мама.
   - На колени, старая сука!
   Офицер презрительно махнул рукой, и солдаты несколько раз выстрелили вокруг них. Лицо офицера стало мокрым от пота, он начал пыхтеть и рычать, затем расстегнул ширинку и вынул свой член.
   - Раздевайтесь, вы все!
   - Делайте, что он сказал, - сказала Агарь двоим другим. - Не сопротивляйтесь им.
   - У меня месячные, - прошептала Фатима.
   - Ничего. Покорись им. Если нас найдут в синяках, то потом нам будет хуже.
   Я закрыл глаза, когда мать подняла свое платье и слышно было, как солдаты зарыча-ли от удовольствия. Женщин бросили на пол. Солдаты хохотали и стреляли, но от жен-щин не исходило ни звука. Я почувствовал себя последним трусом, меня трясло от страха. Что я мог сделать? Аллах должен понять! Я ничего не мог поделать! Ничего! Ничего! Ни-чего!
   Я не должен был взглянуть снова, но не мог сдержаться. Трое были распростерты на полу, голые. Солдаты даже не побеспокоились снять штаны, а только спустили их и бро-сились на женщин, рыча по-звериному, тиская их тела, кряхтя, раскачиваясь взад и впе-ред, тогда как остальные стояли вокруг и держали свои члены в руках. У Фатимы кровь текла между ног.
   Я согнулся вдвое, закрыл глаза и зажал уши руками. Трус! Трус! Трус! О, Аллах! Что я мог сделать? Думай, Ишмаель, думай! Если отец вернется, они убьют его, заставив сна-чала смотреть на ужасное зрелище! Я должен найти его и предупредить! Нет! Нельзя ос-тавлять маму! Идти! Остаться!
   Неужели они никогда не прекратят? Ибрагим, не возвращайся! Сколько это будет продолжаться? Сколько? Наконец они выскочили из дома. Я отнял руки от ушей и услы-шал, как офицер приказал стеречь место и держать женщин как приманку.
   Я знал, что у меня навсегда останется шрам от этого зрелища и бесчестья. Но все же я как-то отогнал это от себя, спасая наши жизни. Я заставил себя на мгновение забыть то, чему был свидетелем, и подкрался к окну. Рамиза и Фатима скорчились на полу. Мама была в оцепенении, но все же успокаивала их. Она вытерла Фатиме кровь, взяла их на ру-ки и качала туда-сюда.
   - Мама! - прошептал я.
   Ее глаза расширились от ужаса, когда она меня увидела.
   - Не бойся. Я никогда не скажу отцу. Никто не узнает.
   - О, Ишмаель! - рыдала она. - Увидеть свою мать в таком позоре! Достань мне нож! Я должна убить себя!
   - Мама, нет!
   - Ишмаель, беги! Беги! Забудь, что ты видел. Беги!
   - Не плачь, мама. Все позади. Пожалуйста, мама. Мы будем жить!
   Бесполезно. Но теперь мне было все равно. Я прыгнул в комнату и шлепнул ее по лицу. Она перестала плакать и уставилась на меня.
   - Будешь ты теперь слушать?
   Она не ответила, и я снова шлепнул ее. Она медленно кивнула, что слышит меня.
   - Не уходите до наступления темноты. Приведите себя в порядок. Когда стемнеет, снова начнется стрельба от Тель-Авива. Охрана курит гашиш. Она не будет бдительна. Когда начнется стрельба, выходите по одной и бегите к рынку. Когда вы там соберетесь, идите к Часовой башне в центре города.
   Она ухватилась за меня и взглянула снизу вверх. Ее глаза были красны и лицо запла-кано.
   - О, Ишмаель!
   - Мама, ты поняла меня?
   - Да, но Ибрагим...
   - Он никогда не узнает. Никогда. Никто никогда не узнает.
   Она дотронулась до моего лица дрожащими руками. Я крепко сжал их и взглядом просил ее слушаться меня. Наконец она сказала, что будет слушаться. Я поцеловал ее и вытер ей щеки.
   - Придайте себе хороший вид, как будто ничего не было. Я пойду предупредить от-ца, чтобы не возвращался. Все, что он будет знать, - это что солдаты вас допрашивали, и больше ничего.
   Я побежал. Позади себя я слышал выстрелы и не знал, по мне стреляют или нет.
   Я нашел Наду и Камаля и сказал им только, что солдаты держат женщин в заложни-цах, чтобы заманить отца. Я велел им оставаться на месте и поджидать Джамиля и Омара на случай, если они вернутся. Встретимся все позже у Часовой башни. И поспешил спа-сать отца.

Глава пятнадцатая

   Бассам эль-Бассам заверил хаджи Ибрагима, что честно торговал с греком-киприотом Хариссиадисом почти двадцать лет. Названная им плата за чартер до Бейрута - че-тыреста фунтов - вполне честная. Хаджи Ибрагим возражал против пункта назначения.
   - Я только что вернулся из поездки в Газу, - сказал грек. - И не отправлюсь туда снова и за пять сотен. Египетский флот - на воде. Они расстреливают всех. Три дня назад они чуть не потопили судно с беженцами. Я сделал пять рейсов в Газу и обратно, и с меня довольно. Это слишком опасно. О доставке ваших в Бейрут я бы даже и не думал, но это мне по пути на Кипр.
   - Но в Бейруте у нас и родственников нет, - сказал Ибрагим.
   - У вас будет более безопасный берег, и я вам предлагаю хорошую плату за шестьсот человек. Да или нет?
   - Хариссиадис дает тебе шанс, - заверил Бассам.
   Карман у него был не столь пухлый, как он надеялся. У него было только сто во-семьдесят фунтов. Семьсот пропали с посещением банка Барклая и столько же - оттого, что не явился Фарук. Ибрагим развел руками.
   - Сумасшествие. Не знаю, зачем я уехал из Табы. Бейрут. Что такое Бейрут? Сколько у меня времени, чтобы добыть деньги?
   Видно было, что грек разочарован. Дело ему представили так, как будто нужная сумма у хаджи Ибрагима уже на руках.
   - Здесь перемирие нарушено. Бои ширятся. Кто знает, не будет ли резни в Яффо? Ты знаешь? Бассам знает? Никто не знает. Попробуем. Двадцать четыре часа.
   - Завтра, - сказал хаджи Ибрагим. - Плачу половину, когда мои люди будут на бор-ту, и другую половину, когда они прибудут в Бейрут.
   Грек отрицательно покачал головой.
   Ибрагим вынул из кармана пачку денег и положил ее на стол.
   - Это все, что у нас есть, - сказал он.
   - Сколько здесь?
   - Чуть меньше двух сотен.
   Хариссиадис сочувственно пожал плечами.
   - Можно, я скажу тебе правду? Это будет стоить мне почти триста пятьдесят. Чтобы раздобыть команду для такого путешествия, мне надо платить двойную и тройную плату. - Он выхватил карандаш, быстро нацарапал, кусая губы, и вздохнул. - Триста двадцать пять я теряю на этом, поверь мне.
   Хаджи Ибрагим полез под одежду, вынул два свертка и положил их на стол, затем один из них развернул - это была пятикилограммовая плитка гашиша. Хариссиадис от-щипнул уголок пальцами, понюхал и приложил к губам.
   - Двадцать, - сказал он.
   - Ты грабитель, - заметил господин Бассам.
   - Они в Ливане эту штуку обнаруживают. В Афинах я смогу продать это, может быть, за тридцать.
   - Двадцать, - согласился Ибрагим.
   - Что еще у тебя есть? - спросил грек.
   Ибрагим указал на другой сверток. Его развернули, и в нем была самая великолепная вещь Ибрагима - украшенный драгоценностями кинжал, сделанный около трех столетий назад.
   - Я не знаю, настоящее это или утиль.
   - Это сокровище, - сказал Бассам. - Это стоит сотню или две.
   Хариссиадис осмотрел кинжал.
   - Двадцать, и я рискну.
   - За столько не могу отдать, - сказал хаджи Ибрагим. - Пожалуй, я оставлю его себе. Я берегу его для особого случая.
   - Все еще не хватает более сотни фунтов, - заметил грек.
   Ибрагим встал, открыл дверь на склад и кивком показал на своего жеребца. Глаза грека расширились при виде животного.
   - Я куплю животное, - быстро сказал господин Бассам. - Дам тебе сто пятьдесят.
   - Сто пятьдесят за эль-Бурака? - недоверчиво сказал Ибрагим.
   - Еще двадцать пять. Времена теперь ужасные. Дела идут очень плохо, - простонал Бассам.
   - Заплати ему, - сказал Ибрагим.
   Господин Бассам эль-Бассам отсчитал от пачки величиной с грейпфрут и отдал ос-тальное Ибрагиму.
   Они пожали другу другу руки в знак совершения сделки.
   - Еще одно, - сказал Хариссиадис. - Никаких ружей, автоматов, ножей. У меня че-стная команда. Я честный человек. И не прячьте оружие под юбками у женщин. Когда прибудем в Бейрут, каждого обыщут. Все ценное тамошние власти у беженцев отбирают. Могу тебе сказать, что и в Газе египтяне всех обчищают.
   - Мы без оружия голые, - сказал Ибрагим.
   - Если вы возьмете оружие и его найдут - а его найдут, то у меня больше не будет возможности ходить в Бейрут. А я не могу жить без Бейрута, - сказал грек. - И последнее. Я могу запасти воду, но пищу для себя вы должны принести.
   - Мы все продали, - сказал Ибрагим. - Мы питаемся от христианской церкви. - Он повернулся к Бассам эль-Бассаму. - Я полагаю, что за ту цену, за которую ты взял мою лошадь, ты мог бы, поскольку мы родственники, дать нам несколько сот кило зерна и плодов, а также молока для маленьких детей.
   Глаза хаджи Ибрагима дали понять Бассаму, что тот может оказаться первым, кто попробует унизанного драгоценностями кинжала.
   - Ну конечно, - сказал Бассам. - Я с удовольствием снабжу вас провиантом.
 
   В торговую компанию я пришел через несколько минут после того, как состоялась сделка, и выпалил, что солдаты Каукджи ищут его, но не сказал ничего об изнасиловании, которому был свидетелем. Если все удастся, семья соберется позже у Часовой башни.
   Бассам хлопнул себя по лбу и произнес проклятие.
   - Тебе нельзя подниматься на судно.
   - Но...
   - За портом будут следить. Они тебя найдут.
   - Тогда мы пойдем пешком.
   - Все дороги перекрыты, Ибрагим.
   - Мы в ловушке, - прошептал отец.
   - Пусть деревенские воспользуются чартером. Иракцы будут искать среди них часа-ми, прежде чем пропустят на судно. Это их отвлечет. А тебе надо скрыться.
   - Нельзя отделять меня от моих людей!
   - Скажи мне, у тебя есть другой выбор?
   - Отец, - сказал я, - надо поступить, как говорит господин Бассам.
   Ибрагим понес поражение и знал это. У него даже не было времени на роскошь оп-лакивания своей судьбы. Бассам забрал его в подвал рыбного базара около доков, где он будет несколько часов в безопасности, и отправился искать постоянное убежище. Я дол-жен буду встретиться с ним позже, чтобы получить инструкции.
 
   Милостью Аллаха вся семья пришла к Часовой башне. Многие из деревенских тол-кались в толпе. Я дал им указания о времени, месте и названии судна, и это передавалась шепотом от одного к другому. После чего они стали расходиться, ловко избегая ищущих глаз солдат Каукджи.
   Еще раньше я побывал в Большой мечети на той стороне улицы. Множество народу из разных деревень собралось там в поисках убежища. Когда наши стали расходиться, я велел своей семье идти в мечеть, смешаться с толпой и ждать меня. Площадь все еще была многолюдна, но с наступлением темноты многие солдаты направились в район Маншия, и началась перестрелка между двумя городами.
   Было поздно. Меня охватил страх. Как раз когда я уже было собрался покинуть свой пост, я заметил господина Бассама. Он прошел мимо меня, и чуть переждав, я последовал за ним. Он нырнул в узкую аллею, и я пошел за ним. Он был в тени. Я не мог его видеть.
   - Ишмаель.
   - Да.
   - Твоя семья в порядке?
   - Да, они прячутся в мечети.
   - Хорошо. Твоего отца я забрал в церковь Святого Петра, за маяком. Ты знаешь, где это?
   - Конечно.
   - Отыщи свою семью. Идите к боковому входу. Брат Анри - араб-христианин и хо-роший друг. Они согласились дать вам убежище.
   - А у вас все в порядке?
   - Не уверен. Кажется, за моим домом и магазином следят. Я могу попытаться про-скользнуть на судно. Я не уверен.
   С этим он ушел.
 
   На всю нашу семью было две крошечных монашьих кельи, но из окна был виден порт, море и берег до Тель-Авива. Под вечер мы увидели, как судно господина Хариссиа-диса "Клеопатра" с пыхтением входило в гавань.
   Я выскользнул из церкви и двинулся вниз по холму к маяку, около которого оно причалило. Все из Табы сидели поблизости и жались поближе к пристани. Должно быть, там была целая сотня людей Каукджи, которые ходили между ними, трясли их, осыпали оскорблениями - они искали хаджи Ибрагима. Портовые "власти" намеренно откладыва-ли отплытие, не будучи в состоянии найти моего отца. Господин Хариссиадис орал, что ему пора отправляться.
   Затем пришло сообщение, что на фронте Тель-Авив - Яффо разразился страшный бой. Иракцев отозвали, и деревенские хлынули на корабль, заполнив каждый дюйм на па-лубе. Не было никакого способа рискнуть, чтобы в последний момент попытаться поса-дить нашу семью на судно, так что мы оказались на мели в Яффо. Наконец "Клеопатра" отошла от причала. Я побежал вверх по холму к церкви, а судно подо мной двигалось. Оно достигло конца набережной и направилось в открытое море.
   Я пошел обратно к церкви Святого Петра. Из нашего окна было видно, как трасси-рующие пули прочерчивают траектории туда и обратно. Ярость сражения говорила о том, что это не была просто еще одна ночь снайперской стрельбы. Началось полномасштабное сражение.
   "Клеопатра" была видна до тех пор, пока вместе с солнцем не опустилась за гори-зонт. А потом... они пропали из виду.
 

Глава шестнадцатая

   Действуя самостоятельно и в одиночку, Иргун начал полномасштабную атаку на район Маншия в Яффо. У него не было ни разрешения от Хаганы, ни координации с ней, он лишь добивался эффектной победы, чтобы получить признание. Арабские ополчения хорошо закрепились и отбивали одну атаку за другой. Иргунцы сражались упорно и захва-тили несколько зданий на окраине района, но опять им помешал недостаток военного обучения и руководства. У них не было ни плана операции, ни средств соединить отвое-ванные территории, и к исходу дня их вытеснили обратно в Тель-Авив.
   Чтобы избежать позорного поражения, Иргун обратился к Хагане за помощью. По мере того, как по всей Палестине разгорались бои, две еврейские военные силы все боль-ше втягивались в раздражающие мелкие споры. Оставалось недолго ждать пробы сил, ко-торая покажет, кому принадлежит власть в ишуве.
   После короткой встречи Хагана согласилась взять Иргун на поруки при условии, что он признает командование Хаганы над Яффским фронтом. Иргун согласился и при под-держке Хаганы снова атаковал Маншию, перерезав ее надвое.
   Одновременно Хагана затянула кольцо вокруг Яффо. Цель состояла в том, чтобы сломить арабское сопротивление между Яффо и Лиддой; в таком случае она могла бы оборонять аэропорт, не опасаясь арабских подкреплений.
   План евреев захватить Яффо был для англичан как кислота в желудке. Спасение арабского города стало для них навязчивой идеей. Хотя они толпами выводили свои вой-ска из Палестины, был отдан экстренный приказ о немедленном возврате некоторых час-тей из Египта и с Кипра.
   Оценив ситуацию, британское командование посчитало, что евреи взяли Яффо без спроса и с этим в самом деле ничего нельзя поделать. В таком случае их задачей стало от-крыть выход, чтобы позволить арабам бежать, если они того пожелают. Осталась одна до-рожка от южного шоссе к безопасной арабской территории вокруг Газы. Путь блокировал еврейский город Бат Ям.
   Англичане ударили по Бат Яму внушительной артподготовкой и обстрелом с возду-ха, после чего направили танковые патрули, чтобы очистить дорогу. Это было подобно откупориванию бутылки с газировкой. Арабы хлынули из Яффо, бросившись на юг в бес-порядочном бегстве. Хагана позволила арабам свободный проход на юг, ловко избежала схватки с англичанами и продолжала усиливать окружение Яффо с других сторон.
 
   Наши монашьи кельи в церкви Святого Петра находились высоко, и всю ночь нам были видны стрельба и разрывы снарядов. На третий день боев брат Анри принес нам ужасную новость, что Бассам эль-Бассам исчез. Неизвестно, бежал ли Бассам или убит не-регулярами за то, что помогал нам.
   Брат Анри сказал, что англичане все еще держат дорогу через Бат Ям открытой и предложил, чтобы мы попытались затеряться в потоке беженцев. Отец отверг предложе-ние, сказав брату Анри маленькую ложь. Из Яффо было только два пути - единственная дорога на юг и через порт. Отец сослался на то, что Каукджи поставил своих людей на обоих направлениях, разыскивая его, и они тщательно проверяют каждого.
   Втайне отцу нравилось оставаться в церкви Святого Петра. Он по секрету поделился со мной, что когда англичане окончательно уйдут, город захватят евреи. Опасаясь мести Каукджи, он в то же время совсем не опасался еврейской резни.
   На самом деле отец лелеял надежду, что евреи возьмут-таки Яффо и это позволит ему вернуться в Табу и проведать дядю Фарука. Он жил этой надеждой. Если даже потом арабские армии победят евреев, что из того? Зато он сведет счеты с Фаруком.
   Через два дня брат Анри пришел встревоженный. Солдаты Каукджи вынюхивали все вокруг церкви и спрашивали о нас. Монах дрожал и говорил, что церковь больше не мо-жет давать нам убежище. Нам нужно уходить.
   Хаджи Ибрагим решил, что наша последняя надежда - Гидеон Аш. У него сохрани-лись номера телефонов, которые дал ему Гидеон, но брат Анри сказал, что все телефон-ные линии с Яффо перерезаны. И мы с отцом состряпали отчаянный план.
   Под вечер я выскользнул из церкви Святого Петра и направился в Маншию, проби-раясь по узеньким улочкам к линии фронта. Я чувствовал себя уверенно, едва ли кто-нибудь обратит внимание на еще одного бегущего мальчишку. К тому же в молодежном ополчении принимали участие в боях юноши моего возраста или чуть старше.
   Я стал городской крысой. Мне не составляло труда проделать путь в поисках самого лучшего наблюдательного пункта. У меня был инстинкт. Что-то внутри меня говорило, что блошиный рынок между двумя городами еще должен действовать, несмотря на ожес-точенную перестрелку с обеих сторон. И я оказался прав.
   Со своей крыши мне было ясно видно, что на рынке полно народу, а солдат нет. Уезжающие распродавали все, что не могли унести. Как по волшебству, я путешествовал по зоне свободной торговли. У меня был последний предмет из украшений Рамизы и за-писка, которую я написал по-английски.