Юрис Леон. Хаджи

   Кто-то зааплодировал в конце речи отца. Когда улеглось впечатление от суровых от-цовских слов, я понял, что он старается плыть против течения, против многих веков зака-менелой ненависти. Мне стало очень страшно, что какая-нибудь горячая голова покусится на его жизнь. А потом страх уступил место все большей гордости. О хаджи Ибрагим, та-кой великолепный, такой отважный. Какой еще человек - от пустыни до моря - встал бы перед своими братьями и посмел бы говорить такие слова?
   - Нам нужно проголосовать резолюцию этого съезда, - сказал Чарльз Маан. - Я вам ее зачитаю. "В этом съезде участвовали делегаты, реально представляющие беженцев За-падного Берега, наиболее пострадавших от войны. Мы выражаем наше убеждение, что мы должны иметь равный голос в нашей собственной судьбе. Мы выражаем требование переговоров о возвращении в наши дома и о размораживании нашего имущества независимо от того, кто политически управляет Палестиной. Мы выражаем нашу волю сесть и гово-рить с представителями Государства Израиль о прекращении нашего изгнания. Мы выби-раем делегацию, которая представит нас в Международной арбитражной комиссии в Цю-рихе позже этим летом. Делегация будет состоять из хаджи Ибрагима аль-Сукори аль-Ваххаби, г-на Чарльза Маана и шейха Ахмеда Таджи".
   Голосование прошло как спад напряжения. Главное, руководители сумели удержать съезд, говорили грубые слова, раскрыли умы и приняли благоприятную резолюцию - все за один день. Делегаты шествовали к столу на сцене и брали баллотировочные шары: бе-лые - за, черные - против. Предсъездные надежды сбывались.
   Голосуя, делегаты делали взносы в большую коробку для затрат на встречу и от-правку делегации в Цюрих. Я ждал в кинопроекционной, пока сосчитают деньги, а деле-гаты выходили из зала. Мне послышалось разочарование. Деньги не соответствовали за-тратам, и намного меньше денег было на поездку.
   - Кто-нибудь знает, сколько это будет стоить? - услышал я через все еще не выклю-ченный микрофон.
   - Все зависит от того, сколько будет продолжаться встреча в Цюрихе. Во всяком случае, много тысяч долларов, - сказал отец.
   - За мой авиабилет заплатит одно католическое благотворительное учреждение, оно же и приютит меня в Цюрихе, - сказал Чарльз Маан. - Но я не могу отправиться один.
   - Нас погубили, - вздохнул шейх Таджи. - Мы по горло в долгах.
   - Как-нибудь Аллах позаботится, - сказал отец.
   - Думаю, может быть Аллах нас не слышит, - ответил Таджи.
   - Может быть, я смогу помочь Аллаху, чтобы он нам помог, - сказал отец. - Я знаю некоторые тайные средства, так что не отчаивайтесь.
   Я уже собрался уходить из кинопроекционной, когда воздух внезапно наполнился свистками, криками военных команд и топотом башмаков, быстро перебегавших мощен-ную камнем площадь. Я подбежал к окну! Солдаты Арабского легиона выскакивали ото-всюду, хватая, колотя дубинками, оттаскивая Мстителей-леопардов и другие шайки, легко узнаваемые по головным повязкам. Я увидел, как моего брата Джамиля утащили четыре иорданских солдата и швырнули в один из десятка армейских грузовиков, стоявших перед церковью Рождества. Отец, шейх Таджи и Чарльз Маан выскочили из театра. Полдюжины солдат Легиона направили на них оружие и увели их.
 

Глава одиннадцатая

   Операция прошла гладко. Облавой на Ясельной площади полковник Фарид Зияд за-получил пятьдесят два так называемых Мстителя-леопарда и их сообщников из десяти ла-герей беженцев. Между беженцами и их планами учинить неприятности в Цюрихе был ловко вбит клин. В кабинет вошел солдат и объявил, что хаджи Ибрагим прибыл в поли-цейский форт.
   Фарид Зияд застегнул мундир, полный ленточек и украшений настоящего полковни-ка Легиона. Он осмотрел себя в зеркало, увлажняя свои белые зубы щеточкой своего язы-ка, и уселся за стол.
   - Пришлите его.
   Когда хаджи Ибрагим вошел, полковник Зияд совершил необычное для него при-вставающее движение, предлагая противнику стул, и приказал принести кофе. Ибрагим тотчас же понял, что возникает ситуация кнута и пряника.
   - Где находятся шейх Таджи и Чарльз Маан? - спросил Ибрагим.
   - Их с извинениями освободили.
   - А мой сын Джамиль?
   - Он сейчас вне опасности, вместе с другими парнями. - Фарид Зияд взглянул на ле-жащую на столе бумагу. - Их пятьдесят два.
   - Это преднамеренная провокация. Разве вам нужны волнения в лагерях беженцев?
   - Сомневаюсь, что они произойдут, если только вы не станете подстрекать, и сомне-ваюсь, что вы станете, пока эти ребята в заключении.
   - Для безопасности?
   - Для безопасности.
   - Вы понимаете, что в связи с этим инцидентом зарубежная пресса может оказаться не слишком любезной к его величеству.
   - Пока я аплодирую умному способу, каким вы трое манипулировали собранием и прессой, двое могут играть в эту игру. Мы дали сообщение, объясняющее ситуацию. - Он протянул Ибрагиму лист бумаги.
   - Я не читаю по-английски.
   - Тогда я вам прочту. "Сегодняшняя облава - кульминация нескольких месяцев рас-следования ситуации, беспокоившей короля Абдаллу и иорданские власти. Шайки моло-дежи, поощряемые разбойными элементами старшего возраста, перешли к буйству терро-ра в лагерях беженцев. Среди преступлений этих шаек - махинации на черном рынке, крупные хищения, шантаж, вымогательство и т.д., и т.д., и т.д."
   - Известно ли зарубежной прессе, что любое из этих обвинений может быть предъ-явлено почти каждому иорданскому чиновнику на Западном Береге и что ваш великолеп-ный Арабский легион участвовал в этой деятельности и поощрял ее?
   Зияд вернулся к столу и поднял руку.
   - Об этом я и хотел поговорить с вами, хаджи Ибрагим. Вспоминаю нашу первую встречу в доме покойного Кловиса Бакшира, да примет к себе Аллах его благородную ду-шу. Я увидел, что вы очень умный человек. Сейчас вы трижды ущипнули меня за нос, но я не в обиде. Вы, однако, сделали свою позицию в высшей степени ясной. Больше ее тер-петь невозможно.
   - Значит, ребят держат в заложниках, чтобы укоротить наши языки и приглушить наши стремления.
   - Это крайний выбор слов. Да, они останутся в заключении. Мы будем продолжать допрашивать их об их деятельности. В случае правильного поведения может быть суд, а может не быть суда, - сказал Зияд, пожав плечами с выражением невинности.
   - В зависимости от результатов в Цюрихе, - сказал Ибрагим.
   - Такова жизнь. Даже сейчас, спустя несколько часов, некоторые из них доброволь-но дают показания... на разумной основе, что они расскажут о других, если мы снимем об-винения с них самих.
   Маневр Зияда был ясен. Что делать? Мычать и реветь? Пояснить, что могут начаться массовые волнения? Или успокоиться и послушать? Зияду что-то нужно. Это надо выяс-нить.
   - Я весь внимание, - сказал Ибрагим.
   - Хорошо, - ответил Зияд со слабым проблеском улыбки. Он надорвал пачку сига-рет, предложил Ибрагиму и зажег себе и ему.
   - Помните наш разговор в Наблусе, хаджи?
   - В точности.
   - В таком случае вы помните, что я тогда убеждал вас, что его величество Абдалла - не типичный исламский фанатик в отношении евреев. Он вступил в войну против собст-венной воли, главным образом чтобы поддержать арабское единство. Все его последние выступления против евреев большей частью рассчитаны на публику, чтобы показать миру, что у арабских лидеров единый фронт. Вы можете согласиться со мной по этому пункту?
   - Скажем так: в данный момент я принимаю ваше заявление.
   - Отлично. Значит, мы сможем понять друг друга. Нам не доставляет большого удо-вольствия держать вас в лагерях. Мы сделали больше, чем любая арабская страна. Мы предложили немедленное гражданство, работу, правительственные кабинеты.
   - И любое подавление, - сказал Ибрагим.
   - Да, конечно, и подавление, - согласился Зияд. - Мы не можем поддерживать анар-хию среди более чем полумиллиона людей, слоняющихся без дела, как необузданный по-ток.
   - У нас есть права, - сказал Ибрагим.
   - Конечно. Все, какие вам дает король.
   - Вы недовольны, что мы не падаем на колени и не глядим на Абдаллу как на нашего спасителя, - отпарировал Ибрагим.
   - Честно говоря, нас это не заботит. Не заботят нас и ваши права. Мы получили от палестинцев то, что хотели. Остальные со всем согласятся, когда столкнутся с действи-тельностью. Позвольте мне говорить с вами с той откровенностью, которой вы так из-вестны. Вас и ваших братьев удивительно легко контролировать, и вы никогда не были бойцами. Мы не думаем, что вы собираетесь изменить более тринадцати столетий исто-рии.
   Ибрагим сдержался.
   - Нас никогда так не запирали, как теперь. То, что случилось с этими ребятами, Лео-пардами и Акулами, - это лишь предупреждение, что следующее поколение палестинцев будет иного рода. В конце концов, полковник Зияд, все мы когда-то считали, что евреи пассивны, что их легко топтать. Но поколения меняются. Думаю, это урок, который вам следует учесть.
   - Мы не собираемся давать этим ребятам расти недорослями. Мы дадим им краси-вую форму, направим их энергию на ненависть к евреям и превратим ее в дисциплиниро-ванные партизанские акции против евреев. Это даст нашим арабским братьям дальнейшие доказательства, что мы вместе с ними в борьбе, не так ли? Что касается огромного боль-шинства палестинцев, то я думаю, что они настроены навсегда оставаться в этих лагерях и гнить там. У них нет духа, нет достоинства. Это плакальщики и попрошайки.
   Ибрагим поднялся со своего места и наклонился к столу Зияда, изогнувшись для от-вета, но слова не приходили. Он закрыл глаза и медленно опустился на стул. Ужасно было услышать такие слова. Это потому, что их никогда еще не произносили.
   - Хорошо, - сказал Зияд. - Мы признаем, что состояние хроническое.
   - Я слышу ваши слова, - проскрипел Ибрагим.
   - Зачем нам продолжать быть врагами? Если прояснить наши цели, то вы увидите, что есть способы разрешить расхождения. Нет, я не собираюсь пытаться вас подкупить. В Наблусе я узнал, что это не сработает. Вы человек принципов. Такая редкость. У меня ра-зумное предложение.
   - У меня разумные уши, - сказал Ибрагим.
   - Отлично, да благословит Аллах эту встречу. - Зияд открыл нижний ящик, достал бутылку вездесущего шотландского виски и предложил Ибрагиму выпить.
   - Нет, спасибо, виски выжигает меня изнутри, - автоматически произнес он отказ, но передумал. - Может быть, совсем немножко, чуть-чуть.
   - Все дело в том, что ничто не остановит короля Абдаллу в его движении к Великой Сирии, ничто. Ни резкие слова арабских лидеров, ни беженцы, ни евреи. Это предназна-чение, божественное предназначение. Вопрос в том, что мы оба видим толк от евреев, так давайте пользоваться ими.
   - Если королю предстоит выполнить свое предназначение, - сказал Ибрагим, стара-ясь скрыть насмешку, - то полагает ли он сокрушить еврейское государство?
   - Он его включит.
   - Включит?
   - Да, как провинцию Великой Сирии.
   - А евреи об этом знают?
   - Узнают в свое время. Дайте им десять лет изоляции и осознание того, что их соб-ственное будущее как верной Абдалле провинции надежно.
   - Во имя пророка, они никогда на это не согласятся. Евреи и арабы как союзники?
   - Не как союзники, а как подданные. А что в этом противоестественного? В древние времена мы в Иордании были гибеонитами, а Гибеон был областью Израиля. У двора са-мого царя Давида были моабиты, хиттиты и дворцовая гвардия из филистимлян. У Соло-мона были кельты и рейнцы!
   Внезапно Фарид Зияд повысил голос до пронзительности, а глаза его дико округли-лись. Хаджи Ибрагим глядел на него, не веря своим глазам. Затем все стало ужасно ясно. Он, полковник Фарид Зияд, при британцах бывший бедуином, теперь видел себя генера-лом, командующим еврейской провинцией! В тот момент Ибрагим осознал все безумие арабской политики, произносимой языком одного человека.
   - Я должен считать, - продолжал Зияд, - что поскольку вы оставили свою пещеру, вы установили контакт с Гидеоном Ашем. Прежде чем вы станете это отрицать, позвольте заметить, что вы не стали бы говорить так, как говорили сегодня в Вифлееме, не имея че-го-то у себя в кармане, своего рода понимания.
   - Я не подтверждаю и не отрицаю.
   - Достаточно ясно.
   - Продолжайте, пожалуйста, я очарован, - сказал Ибрагим.
   - Чего вы, беженцы, хотите? Вернуться в свои дома? Так договоритесь в Цюрихе с евреями. Заберите с собой обратно тысячу, пятьдесят тысяч, двести тысяч. Мы не хотим бремени этих лагерей. Евреи разместят вас, будут кормить и обучать. В этом их слабость. А когда созреет время для Великой Сирии, у нас будет много тысяч наших братьев на местах, чтобы осуществить мирное овладение Израилем. Однако, какую бы сделку вы ни совершили, вы должны сделать это тихо. Мир не должен знать. Уничтожайте ваши лагери помедленнее и тихо исчезайте из них.
   Иордании приходится продолжать все это осуждать на публику, - продолжал Зияд. - Мы будем осуждать вашу делегацию в Цюрихе, ведь надо же поддерживать видимость единства арабов.
   - Чего вы хотите взамен? - спросил Ибрагим.
   - Прекратите вашу деятельность против короля Абдаллы, не позволяйте Чарльзу Маану блеять в зарубежной прессе, а самое главное, ваша сделка с евреями должна оста-ваться в тайне. Ну, разве это не разумно?
   - Мне надо об этом подумать. Я должен поговорить об этом со своими друзьями. Что с ребятами, которых вы держите под арестом?
   - А мы все еще одурманены ароматом откровенности? - спросил Зияд.
   - Говорите открыто.
   - Если вы наделаете шума в Цюрихе, кое-кто из этих ребят долго не протянет, не ус-пеет отрастить усы.
   - Я хочу видеть моего сына, - прошептал Ибрагим.
   - Конечно, и воспользуйтесь, пожалуйста, этим кабинетом. Его приведут к вам.
   Выходя, Фарид Зияд сделал вывод: хаджи Ибрагим скорее всего примирится с утратой мальчишки Джамиля. А вот чтобы спасти другого сына, маленького Ишмаеля, он сдвинет горы. Как только хаджи Ибрагим уедет в Цюрих, Ишмаеля надо будет взять за решетку, также и... для страховки.
 
   Джамиль, кажется, видел нечто вроде доблести в том, что арестован и как вожака его отделили от других.
   - Я вскоре поеду в Цюрих, Джамиль, - сказал ему отец. - Иорданцы будут продол-жать держать тебя как заложника. Имей в виду, что у них нет британских законов, как у нас в Палестине. Закон - это то, что захочет король, и они могут обвинить тебя в чем им будет угодно. Шансов в иорданском военном суде у тебя нет. Призываю тебя успокоить твоих ребят. Ты понял?
   Взгляд Джамиля казался потусторонним.
   - Не беспокойся обо мне, отец. Занимайся в Цюрихе тем, что тебе надо, независимо от того, что станет со мной.
   - Мне кажется, тебе нравится вся эта возня, - сказал Ибрагим.
   - Нравится? Не знаю. Думаю, какая разница, жив я или умер.
   - Ну, ну, умирать никто не хочет.
   - Я и все мои друзья должны рано или поздно умереть в борьбе, которую вы нам на-вязали. Что еще нам остается, кроме как умереть? Мы никуда не можем пойти; ничего не можем делать; нам велено ни о чем не думать, кроме мести и возвращения.
   - Я стараюсь сделать жизнь для вас лучше.
   Джамиль разразился сумасшедшим смехом, вскинул голову и плюнул.
   - Тебе, отец, безразлично, умру я или нет. Тебе даже лучше, если я стану мучеником.
   - Заткнись!
   - Ну, избей меня снова.
   - Джамиль, ты мой сын. Я стараюсь вызволить тебя отсюда.
   - Зачем? Не хлопочи. Я тебе не сын. У тебя только один сын. Ишмаель. Разве не так, отец?
   Ибрагим ударил его по лицу. Джамиль вскочил на ноги.
   - Однажды я ударил тебя, отец, и я все еще чувствую восторг от этого. Тюремщик! Тюремщик! Верни меня в мою камеру!
 
   Через несколько дней после того, как отец вернулся в Акбат-Джабар, он взял меня в Иерихон, в офис профессора доктора Нури Мудгиля.
   - За ваши сокровища я получил восемь тысяч долларов, - сказал археолог. - Вот авиабилеты для вас и шейха Таджи. Мы подумали, что вам лучше бы не ехать снова в Ам-ман, так что вы полетите маленьким самолетом из Восточного Иерусалима на Кипр, а по-том в Цюрих. Мне часто приходилось отправлять древности по воздуху, и я хорошо знаю людей в аэропорту. Билеты на самолет и особое внимание к некоторым чиновникам со-жрали больше двух тысяч восьмисот долларов. Вот ваши путевые документы. Визы при них.
   - Но это же не паспорта, - сказал отец.
   Мудгиль покачал головой.
   - Нет такой страны - Палестина. Есть только Иордания, а Иордания не даст вам пас-портов. Придется ехать по этим бумагам.
   Отец просмотрел один из документов и передал его мне.
   - Что здесь написано?
   - Здесь написано, что ты лицо без гражданства, а это виза в Швейцарию и обратно, действительная на тридцать дней, - сказал я.
   - К сожалению, мне пришлось на каждый из этих документов издержать по тысяче долларов, - сказал Нури Мудгиль, загибая пальцы. - Бакшиш, стандартная взятка. Мы могли бы без всякой платы дать вам израильские паспорта, но тогда вы не смогли бы по-лучить в Цюрихе делегатские мандаты. Арабы заблокировали бы признание.
   - Сколько остается? - спросил меня отец.
   - Три тысячи двести долларов, - сказал я.
   - Снимите еще пятьсот. Провозить наличные запрещено. Мне пришлось провести ваши деньги через церковные благотворительные организации. Нужно было уплатить пятьсот долларов одному из монахов в канцелярии архиепископа. Итак, считая новую одежду для вас и шейха Таджи, у вас остается около тысячи долларов на каждого на еду и жилье.
   - Но это вынуждает меня оставить семью без копейки, только с заработком Сабри. Если они будут зависеть от пайков Красного Полумесяца, им придется голодать. А если я в Швейцарии истрачу деньги?
   Нури Мудгиль открыл ящик стола и достал конверт с иорданскими деньгами.
   - Я вам даю личную ссуду на расходы вашей семьи. Вам не надо беспокоиться о том, чтобы ее вернуть. Что касается вас в Цюрихе, то Гидеон Аш будет держать вас на плаву, если вы останетесь без средств.
   - Нищие мы, нищие, - промолвил отец, беря деньги, билеты и наличные.
   - Мне очень жаль, хаджи. Это все, что я смог сделать.
   - Нет, нет, друг мой. Вы и так уже сделали слишком много. - Отец повернулся ко мне со странным выражением лица. - Ишмаель, подожди-ка в рабочей комнате доктора Мудгиля. Мне надо сказать ему пару слов с глазу на глаз.
 
   Некоторое время они говорили между собой. Не знаю, сколько, потому что меня все-гда поднимало к небесам, когда случалось проходить мимо кабинета доктора Нури Муд-гиля с его чудесами. Возле его скамейки был сложный рисунок открытой им византийской мозаики - пол в одной церкви. Наконец, дверь открылась, меня позвали и велели сесть.
   - Ты поедешь с доктором Мудгилем, - коротко сказал отец. - Прямо сейчас.
   - Я не понимаю.
   - Пока меня нет, лучше, чтобы тебя не было в Акбат-Джабаре.
   - Но почему, отец?
   - Потому что твоя жизнь в опасности! - рявкнул он.
   - Что же, мне трусливо сбежать?
   - Не трусливо, а разумно.
   - Кто же защитит женщин?
   - Там есть Сабри, есть Омар, есть Камаль. Женщины будут в безопасности.
   - Сабри работает, а Камаль ничего не стоит. Омар один не справится.
   - Ему придется, - сказал отец.
   - А куда я отправлюсь?
   - Ты перейдешь реку Иордан, - сказал Нури Мудгиль. - Потом углубишься в пусты-ню к иракской границе, где побудешь среди моих очень хороших друзей, бедуинов аль-Сирхан. А с собой можешь взять побольше моих книг.
   Я заплакал, а потом почувствовал очень странную, чудесную вещь. Отец стоял надо мной и с большой любовью положил руки мне на плечи.
   - Как Джамиль? - спросил я, рыдая.
   - Меня не запугают эти собаки из Аммана. Судьба Джамиля в руках Аллаха. Аллах велел мне принять страшное решение - кто из моих сыновей должен выжить. - Я взглянул на него. - Я принял это решение, Ишмаель.
 

Глава двенадцатая

   Фавзи Кабир-эфенди откинулся на высокой кушетке в романском стиле в перестро-енном эллинге в Цолликоне, роскошном предместье Цюриха. Четыре ступеньки вели от этого "императорского трона" вниз к циновкам в круглой комнате, обставленной вокруг зеркалами и освещенной для попойки.
   Пальцы императора лежали на кнопках пультов управления. Он мог включить раз-личную музыку, от атональностей Хиндемита и Бартока, пронзительного Стравинского, возвышенного Бетховена, приглушенного Моцарта, ударов "Болеро", Вагнеровских крыльев Валгаллы, горячего или холодного джаза и сентиментальных французских лю-бовных песенок до знакомых восхитительных завываний Востока.
   Рядом большой пульт приводил в действие безграничный набор световых эффектов, от почти двух сотен комбинаций маленьких мелькающих кружащихся пятнышек до вне-запных вспышек молнии.
   Еще один набор кнопок позволял спустить на пирующих обилие специальных эф-фектов: тропические туманы с одуряющими ароматами, масло для скользкости, дым, жи-вых змей, лепестки роз, голубей, а когда все это действовало, он мог спустить с потолка еще трапеции или канаты, по которым соскальзывали вниз карлики.
   Наконец, последний пульт поворачивал кушетку императора так, чтобы он мог ви-деть любую часть комнаты внизу, поднимать и опускать кушетку почти так же, как под-нимают автомобиль при ремонте.
   Были и другие комнаты: щедро обставленные бар и буфет; теплый бассейн с водопа-дом; гардеробная комната, наполненная костюмами от греческой тоги до краг, шкур жи-вотных, со всеми видами игрушек и полным ассортиментом кнутов, цепей, масок, имита-ций половых членов, устройств для пыток. Полным был и набор наркотиков: первосорт-ный ливанский гашиш, героин, чистый кокаин, расслабляющие вещества, взбадривающие таблетки.
   Помещение оборудовала бригада лучших на континенте киносъемочных техников и декораторов, и обошлось это в чуть больше двух миллионов долларов.
   Сам Фавзи Кабир редко спускался на циновки, а когда его посещали на тронном уровне, его соучастие было абстрактным, ибо он раздувался от обжорства, напичкивался наркотиками и становился недееспособен. Тем не менее его бездонное извращенное вооб-ражение требовало бесконечных игр и представлений. Его страсть причинять боль и уни-жение приносила ему дикие оргазмы восторга.
   Проститутки Цюриха были ласковы, как сама страна, и в ограниченном числе. Эфенди предпочитал немцев и немок. Когда доходило до оргии, они были бесподобны. Урсула специально ездила в хорошо знакомые ей злачные места Мюнхена и добывала там актеров.
   Около дюжины парочек заполняли матрацы, а их отражения в зеркалах невозможно было сосчитать. Время от времени играл струнный квартет, и чтец читал стихи. Мускули-стые мужчины, натертые маслом какао, и знойные девицы с осанкой пантеры исполняли поодиночке и вместе нечто удивительное. Темы менялись соответственно воображению Урсулы, нередко продолжаясь до сотни часов подряд, обычно заканчиваясь конкурсом на супермужчину или суперженщину. И победитель! О, победитель! Его ждал алмазный браслет, золотые часы, автомобиль.
   Мюнхенских шлюх тянули к арабам как магнитом. Не только высокие и могущест-венные властелины ислама требовали обслуживания, ведь арабы обычно путешествовали с огромными свитами, так что нужно было дойти и до самых нижних слуг. Деньги вперед, не торгуясь. Шлюхи и сводники заслуживали своих денег, ведь нередко обращались с ни-ми грубо, с налетом жестокости.
   Урсула убедила Кабира, что если уж ему так надо отведать подобных зрелищ, то ему не удастся беречь свой бумажник. Парочки, еда, перевозки, жилье, питье, костюмы, нар-котики, ремонт комнаты, сольные исполнители, подарки, - все это может вогнать вече-ринку в сотню тысяч долларов.
   Этой ночью актеры собирались встречать уже третью зарю, а эфенди достиг полного изнеможения. Прежде чем свернуться в тяжело дышащий комок, он был на пьянке, среди качающихся лиц и тел, гроздьев сочного пурпурного винограда, мочился со своего трона, опрокидывал галлоновые жестянки с краской для тел, пока не свалился, перепиливаемый бушующей в его теле борьбой между снотворными таблетками и кокаином.
   Урсула взобралась к его кушетке, на которой он сейчас лежал, издавая бессвязные стоны, и вскрыла ампулу под его носом. Он дернулся и что-то пробормотал, показывая признаки сознания, поднялся на четвереньки, его брюхо едва не касалось пола, ...и его вы-рвало.
   - Проснись, Фавзи! - воскликнула она, перекрывая грохот музыки и сумасшедшие вспышки света.
   Он пробормотал неразборчивую жалобу, и его снова вырвало. Урсула сунула ему под нос еще одну ампулу с аммиаком и плеснула на него ледяной водой.
   Он взглянул на нее снизу вверх, исходя каплями пота, глаза его катались, как под-шипниковые шарики на полированном полу, и упал лицом вниз. Она крепко шлепнула его по заднице.
   - Проснись!
   Несколько пирующих в карнавальных масках, столпившиеся у ступенек, завыли от восторга.
   - Мерзкая шлюха, оставь меня в покое!
   Кабир ощупью добрался до императорской кушетки, но поскользнулся на масле и сырости под собой, его занесло вниз на циновки, и там он лежал на спине, блея, чтобы его оставили в покое. Пирующие швыряли в него виноград, спелые сливы, вишню, пока Ур-сула не отогнала их.
   Он дышал короткими тяжелыми вдохами.
   - Принц Али Рахман звонил, - сказала она. - Я ему сказала, что через полчаса.
   - Принц! О Боже! - простонал Кабир. Он попытался встать на ноги, но снова сва-лился. - Не могу... не могу... о Боже... который... который час?
   - Четыре утра.
   - О Боже! Принц. Нет! Больше не нюхать. У меня голова раскалывается.
   - Вырви еще раз, - скомандовала Урсула, приказав знаком паре слуг принести хо-лодной воды и губки, чтобы его умыть. Пока им занимались, Урсула уменьшила звук и перевела освещение в приятные пастельные тона. Участники вечеринки уже в изнеможе-нии спали, сплетясь по двое, по трое или по четыре, либо выползали, чтобы привести себя в порядок.