Страница:
- Я так и думал, - сказал отец.
- То же самое и с работой в Аммане. Только те, кто сотрудничает с Абдаллой, могут найти работу в городе. Говорят, таковы все лагери в Иордании.
На третий вечер я уже смог доложить отцу, что нашел еще одного сильного дисси-дента, который, в противоположность Ибрагиму, помалкивал о своих чувствах.
- Его зовут Чарльз Маан. Он был учителем гимназии в Хайфе. Он хорошо известен в комиссии по Рамалле.
- Я о нем слышал, - ответил отец. - В Рамалле сильная группа. Можно ему дове-рять?
- Да, во всем, кроме одного, - сказал я.
- Так, кроме чего? - спросил он.
- Он христианин, а ты знаешь, как они лгут об Иисусе, будто он их господин и изба-витель.
- И это все?
- Да, сэр.
- Ерунда, - сказал отец, удивив меня. - Христиане и мусульмане столетиями жили в Палестине без всяких реальных затруднений. Религиозная борьба здесь - это ливанское безумие. До муфтия мы уживались даже с евреями. - Откровение хаджи Ибрагима смути-ло меня.
Чарльз Маан тоже находился в лагере Шнеллер, только через несколько улиц от нас.
- Побудь возле его палатки и понаблюдай, но так, чтобы за тобой не следили, - ве-лел отец. - Когда он будет один, подойди к нему осторожненько и представься, заговори или передай записку. Скажи ему, что я бы хотел быстрой мимолетной встречи.
- Где, отец?
Мы оба немного подумали.
- Возле уборной, где мы справляем наши дела, - сказал он.
Я прождал больше двух часов возле палатки Чарльза Маана; к нему без конца при-ходили и уходили делегаты. Я решил написать записку. Когда был перерыв в очереди по-сетителей, я быстро вошел и сунул ее ему.
Он был постарше отца, и под глазами у него были мешки от усталости. Он взял за-писку желтыми от курева пальцами.
Я Ишмаель, сын хаджи Ибрагима аль-Сукори аль-Ваххаби. Отец хотел бы встретиться с вами возле уборной в два часа ночи.
Он порвал записку в клочки и утвердительно кивнул. Уборная представляла собой длинный сарай из гофрированной жести поверх канавы, по которой нечистоты стекали в несколько ям. Незадолго до двух мы с отцом с предосторожностями оставили свою палат-ку. Было совсем темно и тихо, и мы надеялись, что так и будет. Мы дождались в тени, по-ка не спустилась по тропинке усталая взъерошенная фигура Чарльза Маана в поношенном европейском костюме. Он огляделся и вошел. Ибрагим последовал за ним, а я остался снаружи, чтобы предупредить, если появится кто-нибудь. Он встал над канавой, притво-ряясь, что мочится.
- Надо встретиться на другой стороне, - сказал отец.
- Согласен, - ответил Чарльз Маан.
- Вы знаете шейха Таджи в Хевронском лагере?
- Да, он заслуживает доверия. Хороший человек.
- Я его тоже приведу, - сказал отец.
- Согласен.
- Как нам связаться? - спросил отец.
- Когда вы с Таджи будете готовы, пошлите вашего сына Ишмаеля в Рамаллу. Я в лагере Бира. Мне удалось там открыть маленькую школу. Он меня запросто найдет.
- Нашу встречу надо тщательно скрыть, - сказал отец.
- У меня есть надежное место в Иерусалиме в Старом Городе. Вы знаете монастырь Сионских Сестер?
- Нет, - ответил отец.
- Войдите в Старый Город через Львиные ворота. Это на Виа Долороса возле арки Экко Хомо между Второй и Третьей остановками. Спросите сестру Марию-Амелию. Она ведет школу и будет знать точное время, когда вас ждать.
- Я не хочу вас обидеть, но ведь она женщина. Можно ли ей вполне доверять?
- Она моя дочь, - сказал Чарльз Маан.
- Кто-то идет, - шепнул я.
Отец быстро привел себя в порядок, пока господин Маан застегивал штаны.
- Через пару недель, - сказал Ибрагим, и мы быстро ушли.
После обеда в последний день съезда состоялся парад председателей различных ко-миссий, представлявших в римском амфитеатре свои резолюции на одобрение делегатов.
Резолюции скатывались как головы, отрубаемые палачом.
Принято. Что было завоевано кровью, будет кровью возвращено.
Принято. Неверные разлагают исламские ценности и не должны жить в исламских странах.
Принято. Все арабы - одна страна и никогда еще не были так едины.
Принято. Арабы, оставшиеся с сионистами, совершили тяжкий грех. Тем арабам, ко-торые имеют сионистские паспорта, не будет разрешен въезд в арабские страны.
Принято. Арабы, оставшиеся с сионистами, - в глубине души изменники, они не мо-гут воссоединиться или как-либо посетить свои изгнанные семьи.
Так духовенство и комиссии по исламу провели две дюжины резолюций при незна-чительной, быстро подавленной оппозиции.
К вечеру было принято более сотни резолюций, установивших принцип вечной вой-ны против евреев. Когда с этим было покончено, последние три крупных комиссии довели съезд до его предопределенного крещендо.
Комиссия по беженцам, в которую был назначен и мой отец, предложила пылкий доклад о том, как хорошо идут дела в иорданских лагерях в противоположность лагерям Западного Берега. Цель была в том, чтобы создать иллюзию много лучшей жизни для ка-ждого под иорданским государственным флагом. Но мы с отцом уже знали, что Иордания не предоставила ни работы, ни земли, ни восстановления в правах, ни обещанных воз-можностей. Единственными процветающими палестинцами были те, кто бросился к иор-данцам. В остальном на одном берегу реки царила такая же нужда, как и на другом.
Затем представила свой доклад важная комиссия по линии перемирия. С окончанием войны зигзагообразная линия перемирия стала полупостоянной границей, так как войска просто остановились на месте, образовав неосуществимую общую границу в три сотни миль. Сотни тысяч дунамов прежних арабских полей оказались на сионистской стороне. Была учреждена Комиссия по иорданской границе, чтобы попытаться вернуть как можно больше земли.
Доклад комиссии по линии перемирия сообщал, что все претензии удовлетворены так, чтобы беженцы могли вернуть себе свои земли. Личные претензии, так же как и пре-тензии групп или деревень, будут рассмотрены, как только решится проблема объедине-ния Западного Берега и Иордании.
- Абдалла лжет себе в бороду, - пробормотал отец. - Он не вернул и дюйма этой спорной земли.
Когда отец встал, чтобы возразить против доклада, люди около него потихоньку ра-зошлись, а на их месте появились легионеры. Снова у меня пересохло во рту. Теперь спа-сти нас мог только арабский обычай защищать гостя! И случилось чудо! Каким-то обра-зом Чарльз Маан оказался возле нас и поймал взгляд отца. В этот момент Ибрагим вернул себе самообладание и спокойно сел.
Последний доклад от комиссии по демократическому единству был спадом напря-жения. Было объявлено, что иорданский парламент принял закон о национальном объеди-нении. Раздался хор одобрения со стороны лакеев Абдаллы. За этим последовало демо-кратическое голосование, которым съезд одобрил "Великую Палестину" 970 голосами против 20.
В заключение сообщалось, что в Цюрихе, Швейцария, созывается конференция по требованиям и правам беженцев. Дело беженцев будет передано в Международную арбит-ражную комиссию, состоящую из нейтральных государств. Иордания пошлет делегацию, чтобы защитить интересы всех беженцев. Я схватил руку отца, которая тряслась от яро-сти. Из всех моих сил я потащил его из амфитеатра.
Мы уехали из Аммана с чувством горечи во рту.
Глава восьмая
Глава девятая
- То же самое и с работой в Аммане. Только те, кто сотрудничает с Абдаллой, могут найти работу в городе. Говорят, таковы все лагери в Иордании.
На третий вечер я уже смог доложить отцу, что нашел еще одного сильного дисси-дента, который, в противоположность Ибрагиму, помалкивал о своих чувствах.
- Его зовут Чарльз Маан. Он был учителем гимназии в Хайфе. Он хорошо известен в комиссии по Рамалле.
- Я о нем слышал, - ответил отец. - В Рамалле сильная группа. Можно ему дове-рять?
- Да, во всем, кроме одного, - сказал я.
- Так, кроме чего? - спросил он.
- Он христианин, а ты знаешь, как они лгут об Иисусе, будто он их господин и изба-витель.
- И это все?
- Да, сэр.
- Ерунда, - сказал отец, удивив меня. - Христиане и мусульмане столетиями жили в Палестине без всяких реальных затруднений. Религиозная борьба здесь - это ливанское безумие. До муфтия мы уживались даже с евреями. - Откровение хаджи Ибрагима смути-ло меня.
Чарльз Маан тоже находился в лагере Шнеллер, только через несколько улиц от нас.
- Побудь возле его палатки и понаблюдай, но так, чтобы за тобой не следили, - ве-лел отец. - Когда он будет один, подойди к нему осторожненько и представься, заговори или передай записку. Скажи ему, что я бы хотел быстрой мимолетной встречи.
- Где, отец?
Мы оба немного подумали.
- Возле уборной, где мы справляем наши дела, - сказал он.
Я прождал больше двух часов возле палатки Чарльза Маана; к нему без конца при-ходили и уходили делегаты. Я решил написать записку. Когда был перерыв в очереди по-сетителей, я быстро вошел и сунул ее ему.
Он был постарше отца, и под глазами у него были мешки от усталости. Он взял за-писку желтыми от курева пальцами.
Я Ишмаель, сын хаджи Ибрагима аль-Сукори аль-Ваххаби. Отец хотел бы встретиться с вами возле уборной в два часа ночи.
Он порвал записку в клочки и утвердительно кивнул. Уборная представляла собой длинный сарай из гофрированной жести поверх канавы, по которой нечистоты стекали в несколько ям. Незадолго до двух мы с отцом с предосторожностями оставили свою палат-ку. Было совсем темно и тихо, и мы надеялись, что так и будет. Мы дождались в тени, по-ка не спустилась по тропинке усталая взъерошенная фигура Чарльза Маана в поношенном европейском костюме. Он огляделся и вошел. Ибрагим последовал за ним, а я остался снаружи, чтобы предупредить, если появится кто-нибудь. Он встал над канавой, притво-ряясь, что мочится.
- Надо встретиться на другой стороне, - сказал отец.
- Согласен, - ответил Чарльз Маан.
- Вы знаете шейха Таджи в Хевронском лагере?
- Да, он заслуживает доверия. Хороший человек.
- Я его тоже приведу, - сказал отец.
- Согласен.
- Как нам связаться? - спросил отец.
- Когда вы с Таджи будете готовы, пошлите вашего сына Ишмаеля в Рамаллу. Я в лагере Бира. Мне удалось там открыть маленькую школу. Он меня запросто найдет.
- Нашу встречу надо тщательно скрыть, - сказал отец.
- У меня есть надежное место в Иерусалиме в Старом Городе. Вы знаете монастырь Сионских Сестер?
- Нет, - ответил отец.
- Войдите в Старый Город через Львиные ворота. Это на Виа Долороса возле арки Экко Хомо между Второй и Третьей остановками. Спросите сестру Марию-Амелию. Она ведет школу и будет знать точное время, когда вас ждать.
- Я не хочу вас обидеть, но ведь она женщина. Можно ли ей вполне доверять?
- Она моя дочь, - сказал Чарльз Маан.
- Кто-то идет, - шепнул я.
Отец быстро привел себя в порядок, пока господин Маан застегивал штаны.
- Через пару недель, - сказал Ибрагим, и мы быстро ушли.
После обеда в последний день съезда состоялся парад председателей различных ко-миссий, представлявших в римском амфитеатре свои резолюции на одобрение делегатов.
Резолюции скатывались как головы, отрубаемые палачом.
Принято. Что было завоевано кровью, будет кровью возвращено.
Принято. Неверные разлагают исламские ценности и не должны жить в исламских странах.
Принято. Все арабы - одна страна и никогда еще не были так едины.
Принято. Арабы, оставшиеся с сионистами, совершили тяжкий грех. Тем арабам, ко-торые имеют сионистские паспорта, не будет разрешен въезд в арабские страны.
Принято. Арабы, оставшиеся с сионистами, - в глубине души изменники, они не мо-гут воссоединиться или как-либо посетить свои изгнанные семьи.
Так духовенство и комиссии по исламу провели две дюжины резолюций при незна-чительной, быстро подавленной оппозиции.
К вечеру было принято более сотни резолюций, установивших принцип вечной вой-ны против евреев. Когда с этим было покончено, последние три крупных комиссии довели съезд до его предопределенного крещендо.
Комиссия по беженцам, в которую был назначен и мой отец, предложила пылкий доклад о том, как хорошо идут дела в иорданских лагерях в противоположность лагерям Западного Берега. Цель была в том, чтобы создать иллюзию много лучшей жизни для ка-ждого под иорданским государственным флагом. Но мы с отцом уже знали, что Иордания не предоставила ни работы, ни земли, ни восстановления в правах, ни обещанных воз-можностей. Единственными процветающими палестинцами были те, кто бросился к иор-данцам. В остальном на одном берегу реки царила такая же нужда, как и на другом.
Затем представила свой доклад важная комиссия по линии перемирия. С окончанием войны зигзагообразная линия перемирия стала полупостоянной границей, так как войска просто остановились на месте, образовав неосуществимую общую границу в три сотни миль. Сотни тысяч дунамов прежних арабских полей оказались на сионистской стороне. Была учреждена Комиссия по иорданской границе, чтобы попытаться вернуть как можно больше земли.
Доклад комиссии по линии перемирия сообщал, что все претензии удовлетворены так, чтобы беженцы могли вернуть себе свои земли. Личные претензии, так же как и пре-тензии групп или деревень, будут рассмотрены, как только решится проблема объедине-ния Западного Берега и Иордании.
- Абдалла лжет себе в бороду, - пробормотал отец. - Он не вернул и дюйма этой спорной земли.
Когда отец встал, чтобы возразить против доклада, люди около него потихоньку ра-зошлись, а на их месте появились легионеры. Снова у меня пересохло во рту. Теперь спа-сти нас мог только арабский обычай защищать гостя! И случилось чудо! Каким-то обра-зом Чарльз Маан оказался возле нас и поймал взгляд отца. В этот момент Ибрагим вернул себе самообладание и спокойно сел.
Последний доклад от комиссии по демократическому единству был спадом напря-жения. Было объявлено, что иорданский парламент принял закон о национальном объеди-нении. Раздался хор одобрения со стороны лакеев Абдаллы. За этим последовало демо-кратическое голосование, которым съезд одобрил "Великую Палестину" 970 голосами против 20.
В заключение сообщалось, что в Цюрихе, Швейцария, созывается конференция по требованиям и правам беженцев. Дело беженцев будет передано в Международную арбит-ражную комиссию, состоящую из нейтральных государств. Иордания пошлет делегацию, чтобы защитить интересы всех беженцев. Я схватил руку отца, которая тряслась от яро-сти. Из всех моих сил я потащил его из амфитеатра.
Мы уехали из Аммана с чувством горечи во рту.
Глава восьмая
Сточные канавы и горы гниющего мусора развели полчища мух и комаров, а вонь от них удушала. Добавьте к этому полное безделье и постоянное подначивание скрюченных капризных стариков, пытающихся выказывать гордость и отвагу, которыми никогда не обладали, - вот так и родились Мстители-леопарды.
Мой брат Джамиль был у них вожаком. Они не носили формы, ведь нашим уделом была крайняя нищета, а друг друга узнавали по ярко-оранжевым головным повязкам.
В лагере Эйн эс-Султан, расположенном рядом с Элишевым источником, были Аку-лы-освободители. Дальше по шоссе, в Бедуинском лагере, - Волки пустыни, а севернее, в небольшом лагере Нувеймех - Черный май, названный по кошмарной дате объявления ев-реями независимости. Все эти шайки подстрекались ленивыми, бездеятельными взрослы-ми и фанатичными египтянами из Мусульманского братства.
Мстители-леопарды все больше наводили страх в Акбат-Джабаре. Слоняясь повсю-ду, они высматривали мальчишек вроде меня и требовали вступать к ним. Вступай, а то изобьем. Благодаря Джамилю мне удавалось оставаться на свободе. Думаю, он не хотел, чтобы я вступил, - опасался, что я отберу у него лидерство.
Ночью шайки залезали на Гору Соблазна, где над вновь завербованными совершали мистические ритуалы, в том числе и кровопускание. У них были тайные знаки и людоед-ские клятвы мщения, сулящие евреям расчленение, проламывание черепа и раскаленную кочергу в глаза.
- Кровь, кишки, внутренности, яйца, смерть! - доносилось с горы в свинцовом ноч-ном воздухе. Чтобы укрепить храбрость, они заставляли драться на палках, прыгать с вы-сокого уступа, бегать под градом бросаемых в них камней, прыгать через костер, откусы-вать головы живым курам и змеям, душить кошек голыми руками. Целыми днями и каж-дый день, смягчая его монотонность, - иллюзия храбрости и мужества, лучших качеств араба.
Хаджи Ибрагим, как и другие мухтары прежнего времени и шейхи, видели в этих шайках угрозу своей власти, но обуздывать их следовало осторожно, ведь взамен ничего не было. Не было ни школ, ни организованных игр, ни кино, только скулящее радио. Но они слушали только выступления от Братства - прославление мученичества и смерти.
- Вы великие юные солдаты Аллаха, вы готовитесь стать мучениками возмездия!
О возмездии они слышали в Иерихоне.
О возмездии они слышали в лагерях, в маленьких убогих харчевнях.
О возмездии они слышали дома.
И они становились уродами. Никто из них не работал и не пытался найти работу хо-тя бы во время уборки урожая, когда так нужны были рабочие руки. Весь труд брали на себя их матери и сестры. Вместо этого они стали наниматься на "защиту" крестьянских полей.
Если ты в лагере поссорился с "леопардом", - жди, что в твою лачугу ворвутся, ог-рабят ее, а твоего старшего сына изобьют. Леопарды-мстители собирались внизу на мосту Алленби, где в ожидании осмотра иорданскими таможенниками всегда стояла цепочка грузовиков. Если водитель задремывал или оставлял свой грузовик, Леопарды тут же его опустошали.
Вместе с другими шайками они стали главной силой распоясавшегося черного рын-ка. Для этого они вошли в молчаливое сотрудничество с контролируемой иорданцами, не-действенной и продажной лагерной полицией. Необузданные в своей активности, Леопар-ды рыскали вокруг Иерихона и по подсказке полиции шантажировали торговцев. Они привычно совершали набеги и грабили склады Красного Полумесяца.
Когда становилось из рук вон плохо, Арабский легион устраивал чистку и забирал нескольких ребят в тюрьму в Аммане, но это лишь вызывало протесты родителей.
У Джамиля стали появляться вещи: батарейный приемник, наручные часы, новые ботинки, безделушки для девчонок, гашиш и продукты, которых так болезненно не хвата-ло в нашей маисовой диете. Отец его не расспрашивал, но оба мы тревожились о нашем оружии. Мы боялись, как бы Джамиль не продал его или, еще хуже, не отдал бы Леопар-дам.
Мы молча признали тот факт, что Джамиль стал бандитом, а он становился все бес-стыднее. У него были деньги в кармане, подарки для матери, курево для отца, еда для се-мейного стола. Он был достаточно сообразителен, чтобы внушить мысль о том, что нужен семье, а может быть, и вынашивал мысль поравняться с хаджи Ибрагимом.
Его дерзость достигла пика, когда в нашей части лагеря Леопарды ворвались в дом одного отцовского приятеля. Встретив Джамиля на нашей улице в обеденное время, я еще не знал, что отец велел всем уйти из дома.
- Погоди-ка, Джамиль, - крикнул я и пошел с ним рядом. - Лучше бы тебе поосте-речься. Отец очень расстроен ограблением Дауда аль-Хамдана.
- Ну и что?
Я никогда не слышал от сестры, матери или братьев ни единого слова, оспаривающего власть отца. Джамиль с ума сошел, что ли? Я схватил его за руку, чтобы остановить, но он вырвал руку.
- Отцовское время кончилось, - выпалил Джамиль. - Ему и всем старикам конец. Теперь новый порядок.
Я моргал, не веря своим ушам, и вдруг сообразил, что в свои восемнадцать лет Джа-миль ростом с отца и очень силен.
- Джамиль, ты с ума сошел.
- Да? Так ведь это отец довел нас до такой грязной жизни. Почему он не остался, чтобы драться за нашу землю? Кто ее вернет? Он? Это мне с моими друзьями выпало вер-нуть нашу честь, и меня за это уважают.
Мне захотелось побежать и предупредить отца, но я только смотрел, как уходит Джамиль. Когда он входил в дом, я осторожно последовал за ним. Ибрагим сидел в одном из кресел, перебирая четки, и тут вошел Джамиль. Через дверь я видел, как Джамиль со-вершил ужасный грех, не встав перед отцом на колени и не поцеловав ему руку.
- Где обед! - потребовал Джамиль.
Ибрагим медленно встал со своего места и подошел вплотную к Джамилю. Он раз-махнулся так быстро, что я не успел заметить. Джамиль упал на грязный пол и испуган-ный лежал там, и кровь пузырилась у него изо рта.
- Джамиль, сын мой, - сказал отец очень тихо, - выйди отсюда, вернись и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
Джамиль перевернулся на четвереньки и свирепо взглянул снизу вверх.
- Ты мне больше не хозяин! - завопил он.
Ибрагим ударил его ногой в ребра, отбросив к стене и выломав этим с полдюжины глиняных кирпичей.
- Джамиль, сын мой, - мягко повторил он, - выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
Джамиль вскарабкался, держась за стену, встал, слегка согнувшись и держась одной рукой за ребра, другой за окровавленный рот. Он бросился к отцу, выкрикивая ругательст-ва, и ударил его в лицо! Ужаснее этого я никогда не видел! Я бросился в дом, чтобы по-мочь Ибрагиму, но он схватил меня и отпихнул.
- Так, значит, нашему маленькому леопарду захотелось немножко развлечься! Лад-но! Ладно! - И с этими словами отец развел руки и ребрами ладоней ударил Джамиля по ушам. Джамиль вскрикнул, рухнул и остался лежать дрожа.
- Джамиль, сын мой, - снова заговорил отец, не повышая голоса, - выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
- Не-е-е-ет, - проскрипел Джамиль.
Нога Ибрагима снова достала его в живот. Тело Джамиля уродливо раскинулось. Отец поставил ногу ему на грудь и снова повторил свое наставление.
- Остановись, отец, ты убьешь его! - закричал я.
- Нет, нет, - сказал отец, - я просто учу его уважать. Ты научился, Джамиль?
- Больше не буду, - простонал он.
- Не будешь чего?
- Вести себя так. - Он собрал все силы, на четвереньках выполз, повернулся у двери и подполз к отцу, поднялся, взял его руку и поцеловал ее.
- А теперь послушай меня как следует, мой дорогой маленький мститель-леопард. То, что я сделал для твоего воспитания - лишь крохотная капля в море того, что ты полу-чишь, если кто-нибудь в секции Табы подвергнется нападению по любой причине. Это достаточно ясно?
- Да, отец, - прохныкал он.
- И если, Джамиль, ты дотронешься до чего-нибудь из нашего оружия, я убью тебя тем же способом, каким вы, храбрые мученики мщения, убиваете маленьких курочек. Я перекушу тебе горло собственными зубами. Отправляйся к Дауду аль-Хамдаму, верни ему все, что взял, и попроси прощения.
Отец нагнулся, схватил Джамиля за шиворот и вышвырнул его вон.
У Джамиля хватило ума понять, что великий день уважения еще не настал и что Мстители-леопарды не заменят старую власть, не пролив собственной крови. Зализав свои раны, он занял другую позицию, став "защитником" секции Табы и заставляя себя полю-бить, как доброго сына хаджи Ибрагима.
Но внутренне Джамиль навсегда переменился. С тех пор у него появилось выраже-ние пламени, ярости в глазах, говорившее о том, как он переполнен ненавистью, на грани взрыва насилия. Теперь он стал чуточку одержимым, но не настолько, чтобы оспаривать отцовское слово. Теперь он упивался пресмыканием перед отцом, пытаясь вернуть свое достоинство.
Через несколько недель объявили, что король Абдалла приказал отпраздновать слияние Западного Берега с Иорданией. К этому так называемому празднеству короля вы-нудила энергичная реакция Лиги арабских стран, в самых сильных выражениях осудив-шей аннексию.
Министры короля ожидали, что страны Запада признают аннексию. Абдалла про-должал изображать невинность. Аллах запрещает ему принуждать палестинцев. В конце концов, заявили его министры, объединительный съезд был демократическим выражени-ем желаний палестинцев.
Признание, которого добивалась Иордания, пришло только от Англии и Пакистана. Англичане все еще были хозяевами Абдаллы и контролировали Арабский легион через субсидии и служивших там британских офицеров. Они тоже с подозрением относились к амбициям Абдаллы, но их брак с маленьким королем вынуждал их участвовать в его иг-рах.
Неудача с признанием арабским миром и миром в целом не убедила его. Ему каза-лось, что столь святой и одаренный человек, как он, предназначен для божественного движения к Великой Сирии. Простые смертные - слабаки, они не могут остановить коро-ля в его миссии, порученной Аллахом. Он еще больше уверовал, что палестинский народ соберется под его знаменем и оставит в дураках остальной мир, и вознамерился показать, что это - народное движение.
Его английские коллеги тотчас же предложили провести на Западном Береге пле-бисцит, чтобы подтвердить решение объединительного съезда. Абдалле не нравилась сама идея голосования - он не смог бы отменить результат своим запретом. Он, конечно, чув-ствовал, что палестинцы подавляющим большинством проголосуют "за". Однако он не доверял голосованию. Как монарх, он обладал монаршей прерогативой защитить народ от него самого в том случае, если он ошибется.
Вместо этого Абдалла распорядился о парадах в главных городах Западного Берега. Он собрал своих сторонников и помощников, чтобы показать, как дружно палестинцы изъявляют свою поддержку.
Мост Алленби громыхал и прогибался под копытами его бедуинских верблюжьих войск и лошадей пустынной полиции. Легион тек через реку в лендроверах, бронетранс-портерах и танках. Отряды пехоты следовали в грузовиках. Они расходились батальонами к Хеврону, Вифлеему, Иерихону, Наблусу и Рамалле.
Восточного Иерусалима избегали из опасения военной реакции евреев. Абдалла не соблюдал условий перемирия и продолжал отказывать в разрешении доступа евреев к За-падной Стене*, их самому священному месту. Он не желал рисковать и провоцировать ев-реев выкинуть его вон.
В великий день празднества всех выгнали из лагерей и городов на главные улицы, где наших спасителей, всемогущих иорданцев, ждали знамена, флаги и гирлянды.
Отец кипел от злости всю дорогу до Иерихона, со мной, как всегда, с правой сторо-ны, на шаг сзади. Мы поднялись к зданию профессора доктора Нури Мудгиля, откуда от-крывался отличный вид на процессию.
Парад возглавлял личный оркестр короля, тот самый, что играл для нас концерт, ко-гда мы были в Аммане. Нестройные звуки марша "Полковник Призрак" заполнили воздух древнего Иерихона. За взводами транспортеров с солдатами Легиона следовали артилле-рийские батареи и танковый батальон, от которых задрожали здания, а их мощный грохот заглушил музыку. Наверху ревели тройки низко пролетающих самолетов.
Донеслись крики верблюдов пустынной полиции, патрулирующей обширные пески Иордании на границе с Саудовской Аравией. Солдаты надменно качались в высоких си-дениях. И тут быстрее, чем можно произнести "Аллах велик", улица перед верблюжьими войсками наполнилась десятками молодых людей в оранжевых головных повязках Мсти-телей-леопардов. В следующие секунды они открыли сокрушительный град камней по верблюдам и их погонщикам и тут же смешались с толпой.
Один из верблюдов упал на колени, придавив всадника, несколько других в смяте-нии понеслись. В неуправляемом галопе они врезались в толпу, топча одних, разбрасывая других, ломая киоски разносчиков. Раздались крики и выстрелы. Толпа в панике разбега-лась, а иорданцы в бешенстве бросились к месту засады. Солдаты выпрыгивали из машин, бешено раздавая удары прикладами направо и налево. Еще выстрелы. На улице упала и затихла женщина.
Вечером мы сгрудились возле радио, настраиваясь на Восточный Иерусалим и Ам-ман, но об инциденте не было сказано ни слова. Попробовали радио Дамаска и Каира. Все, что мы услышали, - это отсутствие новостей по всему Западному Берегу.
На следующий день в газетах все еще ничего не было, но среди медленно тянущего-ся дня мы узнали, что в Рамалле и Наблусе войска тоже забросали камнями и шесть чело-век убиты.
Разгоряченный лагерь обсуждал события, а ревностные сторонники Абдаллы начали оглядываться вокруг, подумывая о новых союзниках. К нашей лачуге постоянно приходи-ли, и один шейх за другим изъявляли отцу свою верность. Он принимал их свидетельства почтения с хорошо замаскированным цинизмом.
Когда подхалимы ушли, он с волнением отозвал меня в сторонку.
- Настало время брать нашу судьбу в свои собственные руки, - сказал он с такой си-лой, какой я не замечал в нем с изгнания. - Завтра отправляйся автобусом в Рамаллу, в ла-герь Бира, найдешь там Чарльза Маана. Он сообщит дату нашей тайной встречи в мона-стыре Сестер Сиона, и ты поедешь в Хеврон и найдешь шейха Таджи.
Отец дал мне черный яшмовый талисман, чтобы удостоверить мою личность. Я по-вторил указания, как шейху Таджи найти монастырь, и заверил отца, что все будет в по-рядке.
Чудно, что мне этот день больше всего запомнился не зрелищем в Иерихоне, а на-смешкой в глазах Джамиля.
Мой брат Джамиль был у них вожаком. Они не носили формы, ведь нашим уделом была крайняя нищета, а друг друга узнавали по ярко-оранжевым головным повязкам.
В лагере Эйн эс-Султан, расположенном рядом с Элишевым источником, были Аку-лы-освободители. Дальше по шоссе, в Бедуинском лагере, - Волки пустыни, а севернее, в небольшом лагере Нувеймех - Черный май, названный по кошмарной дате объявления ев-реями независимости. Все эти шайки подстрекались ленивыми, бездеятельными взрослы-ми и фанатичными египтянами из Мусульманского братства.
Мстители-леопарды все больше наводили страх в Акбат-Джабаре. Слоняясь повсю-ду, они высматривали мальчишек вроде меня и требовали вступать к ним. Вступай, а то изобьем. Благодаря Джамилю мне удавалось оставаться на свободе. Думаю, он не хотел, чтобы я вступил, - опасался, что я отберу у него лидерство.
Ночью шайки залезали на Гору Соблазна, где над вновь завербованными совершали мистические ритуалы, в том числе и кровопускание. У них были тайные знаки и людоед-ские клятвы мщения, сулящие евреям расчленение, проламывание черепа и раскаленную кочергу в глаза.
- Кровь, кишки, внутренности, яйца, смерть! - доносилось с горы в свинцовом ноч-ном воздухе. Чтобы укрепить храбрость, они заставляли драться на палках, прыгать с вы-сокого уступа, бегать под градом бросаемых в них камней, прыгать через костер, откусы-вать головы живым курам и змеям, душить кошек голыми руками. Целыми днями и каж-дый день, смягчая его монотонность, - иллюзия храбрости и мужества, лучших качеств араба.
Хаджи Ибрагим, как и другие мухтары прежнего времени и шейхи, видели в этих шайках угрозу своей власти, но обуздывать их следовало осторожно, ведь взамен ничего не было. Не было ни школ, ни организованных игр, ни кино, только скулящее радио. Но они слушали только выступления от Братства - прославление мученичества и смерти.
- Вы великие юные солдаты Аллаха, вы готовитесь стать мучениками возмездия!
О возмездии они слышали в Иерихоне.
О возмездии они слышали в лагерях, в маленьких убогих харчевнях.
О возмездии они слышали дома.
И они становились уродами. Никто из них не работал и не пытался найти работу хо-тя бы во время уборки урожая, когда так нужны были рабочие руки. Весь труд брали на себя их матери и сестры. Вместо этого они стали наниматься на "защиту" крестьянских полей.
Если ты в лагере поссорился с "леопардом", - жди, что в твою лачугу ворвутся, ог-рабят ее, а твоего старшего сына изобьют. Леопарды-мстители собирались внизу на мосту Алленби, где в ожидании осмотра иорданскими таможенниками всегда стояла цепочка грузовиков. Если водитель задремывал или оставлял свой грузовик, Леопарды тут же его опустошали.
Вместе с другими шайками они стали главной силой распоясавшегося черного рын-ка. Для этого они вошли в молчаливое сотрудничество с контролируемой иорданцами, не-действенной и продажной лагерной полицией. Необузданные в своей активности, Леопар-ды рыскали вокруг Иерихона и по подсказке полиции шантажировали торговцев. Они привычно совершали набеги и грабили склады Красного Полумесяца.
Когда становилось из рук вон плохо, Арабский легион устраивал чистку и забирал нескольких ребят в тюрьму в Аммане, но это лишь вызывало протесты родителей.
У Джамиля стали появляться вещи: батарейный приемник, наручные часы, новые ботинки, безделушки для девчонок, гашиш и продукты, которых так болезненно не хвата-ло в нашей маисовой диете. Отец его не расспрашивал, но оба мы тревожились о нашем оружии. Мы боялись, как бы Джамиль не продал его или, еще хуже, не отдал бы Леопар-дам.
Мы молча признали тот факт, что Джамиль стал бандитом, а он становился все бес-стыднее. У него были деньги в кармане, подарки для матери, курево для отца, еда для се-мейного стола. Он был достаточно сообразителен, чтобы внушить мысль о том, что нужен семье, а может быть, и вынашивал мысль поравняться с хаджи Ибрагимом.
Его дерзость достигла пика, когда в нашей части лагеря Леопарды ворвались в дом одного отцовского приятеля. Встретив Джамиля на нашей улице в обеденное время, я еще не знал, что отец велел всем уйти из дома.
- Погоди-ка, Джамиль, - крикнул я и пошел с ним рядом. - Лучше бы тебе поосте-речься. Отец очень расстроен ограблением Дауда аль-Хамдана.
- Ну и что?
Я никогда не слышал от сестры, матери или братьев ни единого слова, оспаривающего власть отца. Джамиль с ума сошел, что ли? Я схватил его за руку, чтобы остановить, но он вырвал руку.
- Отцовское время кончилось, - выпалил Джамиль. - Ему и всем старикам конец. Теперь новый порядок.
Я моргал, не веря своим ушам, и вдруг сообразил, что в свои восемнадцать лет Джа-миль ростом с отца и очень силен.
- Джамиль, ты с ума сошел.
- Да? Так ведь это отец довел нас до такой грязной жизни. Почему он не остался, чтобы драться за нашу землю? Кто ее вернет? Он? Это мне с моими друзьями выпало вер-нуть нашу честь, и меня за это уважают.
Мне захотелось побежать и предупредить отца, но я только смотрел, как уходит Джамиль. Когда он входил в дом, я осторожно последовал за ним. Ибрагим сидел в одном из кресел, перебирая четки, и тут вошел Джамиль. Через дверь я видел, как Джамиль со-вершил ужасный грех, не встав перед отцом на колени и не поцеловав ему руку.
- Где обед! - потребовал Джамиль.
Ибрагим медленно встал со своего места и подошел вплотную к Джамилю. Он раз-махнулся так быстро, что я не успел заметить. Джамиль упал на грязный пол и испуган-ный лежал там, и кровь пузырилась у него изо рта.
- Джамиль, сын мой, - сказал отец очень тихо, - выйди отсюда, вернись и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
Джамиль перевернулся на четвереньки и свирепо взглянул снизу вверх.
- Ты мне больше не хозяин! - завопил он.
Ибрагим ударил его ногой в ребра, отбросив к стене и выломав этим с полдюжины глиняных кирпичей.
- Джамиль, сын мой, - мягко повторил он, - выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
Джамиль вскарабкался, держась за стену, встал, слегка согнувшись и держась одной рукой за ребра, другой за окровавленный рот. Он бросился к отцу, выкрикивая ругательст-ва, и ударил его в лицо! Ужаснее этого я никогда не видел! Я бросился в дом, чтобы по-мочь Ибрагиму, но он схватил меня и отпихнул.
- Так, значит, нашему маленькому леопарду захотелось немножко развлечься! Лад-но! Ладно! - И с этими словами отец развел руки и ребрами ладоней ударил Джамиля по ушам. Джамиль вскрикнул, рухнул и остался лежать дрожа.
- Джамиль, сын мой, - снова заговорил отец, не повышая голоса, - выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
- Не-е-е-ет, - проскрипел Джамиль.
Нога Ибрагима снова достала его в живот. Тело Джамиля уродливо раскинулось. Отец поставил ногу ему на грудь и снова повторил свое наставление.
- Остановись, отец, ты убьешь его! - закричал я.
- Нет, нет, - сказал отец, - я просто учу его уважать. Ты научился, Джамиль?
- Больше не буду, - простонал он.
- Не будешь чего?
- Вести себя так. - Он собрал все силы, на четвереньках выполз, повернулся у двери и подполз к отцу, поднялся, взял его руку и поцеловал ее.
- А теперь послушай меня как следует, мой дорогой маленький мститель-леопард. То, что я сделал для твоего воспитания - лишь крохотная капля в море того, что ты полу-чишь, если кто-нибудь в секции Табы подвергнется нападению по любой причине. Это достаточно ясно?
- Да, отец, - прохныкал он.
- И если, Джамиль, ты дотронешься до чего-нибудь из нашего оружия, я убью тебя тем же способом, каким вы, храбрые мученики мщения, убиваете маленьких курочек. Я перекушу тебе горло собственными зубами. Отправляйся к Дауду аль-Хамдаму, верни ему все, что взял, и попроси прощения.
Отец нагнулся, схватил Джамиля за шиворот и вышвырнул его вон.
У Джамиля хватило ума понять, что великий день уважения еще не настал и что Мстители-леопарды не заменят старую власть, не пролив собственной крови. Зализав свои раны, он занял другую позицию, став "защитником" секции Табы и заставляя себя полю-бить, как доброго сына хаджи Ибрагима.
Но внутренне Джамиль навсегда переменился. С тех пор у него появилось выраже-ние пламени, ярости в глазах, говорившее о том, как он переполнен ненавистью, на грани взрыва насилия. Теперь он стал чуточку одержимым, но не настолько, чтобы оспаривать отцовское слово. Теперь он упивался пресмыканием перед отцом, пытаясь вернуть свое достоинство.
Через несколько недель объявили, что король Абдалла приказал отпраздновать слияние Западного Берега с Иорданией. К этому так называемому празднеству короля вы-нудила энергичная реакция Лиги арабских стран, в самых сильных выражениях осудив-шей аннексию.
Министры короля ожидали, что страны Запада признают аннексию. Абдалла про-должал изображать невинность. Аллах запрещает ему принуждать палестинцев. В конце концов, заявили его министры, объединительный съезд был демократическим выражени-ем желаний палестинцев.
Признание, которого добивалась Иордания, пришло только от Англии и Пакистана. Англичане все еще были хозяевами Абдаллы и контролировали Арабский легион через субсидии и служивших там британских офицеров. Они тоже с подозрением относились к амбициям Абдаллы, но их брак с маленьким королем вынуждал их участвовать в его иг-рах.
Неудача с признанием арабским миром и миром в целом не убедила его. Ему каза-лось, что столь святой и одаренный человек, как он, предназначен для божественного движения к Великой Сирии. Простые смертные - слабаки, они не могут остановить коро-ля в его миссии, порученной Аллахом. Он еще больше уверовал, что палестинский народ соберется под его знаменем и оставит в дураках остальной мир, и вознамерился показать, что это - народное движение.
Его английские коллеги тотчас же предложили провести на Западном Береге пле-бисцит, чтобы подтвердить решение объединительного съезда. Абдалле не нравилась сама идея голосования - он не смог бы отменить результат своим запретом. Он, конечно, чув-ствовал, что палестинцы подавляющим большинством проголосуют "за". Однако он не доверял голосованию. Как монарх, он обладал монаршей прерогативой защитить народ от него самого в том случае, если он ошибется.
Вместо этого Абдалла распорядился о парадах в главных городах Западного Берега. Он собрал своих сторонников и помощников, чтобы показать, как дружно палестинцы изъявляют свою поддержку.
Мост Алленби громыхал и прогибался под копытами его бедуинских верблюжьих войск и лошадей пустынной полиции. Легион тек через реку в лендроверах, бронетранс-портерах и танках. Отряды пехоты следовали в грузовиках. Они расходились батальонами к Хеврону, Вифлеему, Иерихону, Наблусу и Рамалле.
Восточного Иерусалима избегали из опасения военной реакции евреев. Абдалла не соблюдал условий перемирия и продолжал отказывать в разрешении доступа евреев к За-падной Стене*, их самому священному месту. Он не желал рисковать и провоцировать ев-реев выкинуть его вон.
В великий день празднества всех выгнали из лагерей и городов на главные улицы, где наших спасителей, всемогущих иорданцев, ждали знамена, флаги и гирлянды.
Отец кипел от злости всю дорогу до Иерихона, со мной, как всегда, с правой сторо-ны, на шаг сзади. Мы поднялись к зданию профессора доктора Нури Мудгиля, откуда от-крывался отличный вид на процессию.
Парад возглавлял личный оркестр короля, тот самый, что играл для нас концерт, ко-гда мы были в Аммане. Нестройные звуки марша "Полковник Призрак" заполнили воздух древнего Иерихона. За взводами транспортеров с солдатами Легиона следовали артилле-рийские батареи и танковый батальон, от которых задрожали здания, а их мощный грохот заглушил музыку. Наверху ревели тройки низко пролетающих самолетов.
Донеслись крики верблюдов пустынной полиции, патрулирующей обширные пески Иордании на границе с Саудовской Аравией. Солдаты надменно качались в высоких си-дениях. И тут быстрее, чем можно произнести "Аллах велик", улица перед верблюжьими войсками наполнилась десятками молодых людей в оранжевых головных повязках Мсти-телей-леопардов. В следующие секунды они открыли сокрушительный град камней по верблюдам и их погонщикам и тут же смешались с толпой.
Один из верблюдов упал на колени, придавив всадника, несколько других в смяте-нии понеслись. В неуправляемом галопе они врезались в толпу, топча одних, разбрасывая других, ломая киоски разносчиков. Раздались крики и выстрелы. Толпа в панике разбега-лась, а иорданцы в бешенстве бросились к месту засады. Солдаты выпрыгивали из машин, бешено раздавая удары прикладами направо и налево. Еще выстрелы. На улице упала и затихла женщина.
Вечером мы сгрудились возле радио, настраиваясь на Восточный Иерусалим и Ам-ман, но об инциденте не было сказано ни слова. Попробовали радио Дамаска и Каира. Все, что мы услышали, - это отсутствие новостей по всему Западному Берегу.
На следующий день в газетах все еще ничего не было, но среди медленно тянущего-ся дня мы узнали, что в Рамалле и Наблусе войска тоже забросали камнями и шесть чело-век убиты.
Разгоряченный лагерь обсуждал события, а ревностные сторонники Абдаллы начали оглядываться вокруг, подумывая о новых союзниках. К нашей лачуге постоянно приходи-ли, и один шейх за другим изъявляли отцу свою верность. Он принимал их свидетельства почтения с хорошо замаскированным цинизмом.
Когда подхалимы ушли, он с волнением отозвал меня в сторонку.
- Настало время брать нашу судьбу в свои собственные руки, - сказал он с такой си-лой, какой я не замечал в нем с изгнания. - Завтра отправляйся автобусом в Рамаллу, в ла-герь Бира, найдешь там Чарльза Маана. Он сообщит дату нашей тайной встречи в мона-стыре Сестер Сиона, и ты поедешь в Хеврон и найдешь шейха Таджи.
Отец дал мне черный яшмовый талисман, чтобы удостоверить мою личность. Я по-вторил указания, как шейху Таджи найти монастырь, и заверил отца, что все будет в по-рядке.
Чудно, что мне этот день больше всего запомнился не зрелищем в Иерихоне, а на-смешкой в глазах Джамиля.
Глава девятая
Монастырь Сестер Сиона находился над развалинами древнеримской крепости Ан-тония, печально связанной с кончиной Иисуса. В камере, где по преданию римские солда-ты подвергали Иисуса пыткам и надругательствам, сестра Мария-Амелия закрыла дверь за тремя людьми, проскользнувшими в монастырь порознь с интервалом в несколько минут.
Они нервно поздоровались и уселись за дощатый стол.
- Без сомнения, братья мои, Абдалле конец, - сказал хаджи Ибрагим.
- Старик Хашимит ранен, но не мертв, - сказал Чарльз Маан, закуривая свою пер-вую сигарету.
- Так забьем в него гвоздь, - сказал седобородый шейх, показывая на лоб.
- Мы как раз на том самом месте, когда вы говорите о заколачивании, - заметил Ма-ан.
- Что по-вашему нам делать? - спросил Ибрагим.
- Убить его, конечно, - ответил Таджи.
- У меня возражений против его убийства нет, - сказал Ибрагим. - Но это не помо-жет нам достичь цели. Наоборот, только раззадорит аппетиты всех стервятников от Багда-да до Марокко, только и ждущих, как бы наброситься на Палестину.
- Хаджи Ибрагим прав, - сказал Маан. - Убить Абдаллу - значит навлечь на себя еще более суровые репрессии. Мы уже пустили кровь Легиону, и им не терпится пристук-нуть нас. После убийства Абдаллы город Хеврон можно перекрасить нашей кровью в красный цвет.
- Да, убийство, пожалуй, и не такая уж хорошая мысль, - согласился Таджи. - Но Абдалле уже нанесли удар, его маршу оказали сопротивление. Пусть что-нибудь за этим последует. Почему попросту не объявить независимость?
- Независимость? Да, в этом что-то есть, - согласился Ибрагим.
Они повернулись к Чарльзу Маану, который высосал свою сигарету, и когда она уже стала обжигать ему пальцы, ловко зажег об нее другую движением, выдававшим долгую практику.
- Независимость нам уже предлагали, а мы отказались.
- Кто же это нам предлагал независимость? - возразил шейх.
- Объединенные Нации. Может быть, нам надо было принять это предложение и действовать. Однако все, что мы сделали, - это бежали. И муфтий, и Абдалла попытались забрать Палестину, один с египетской поддержкой, другой с английской. Обоим не уда-лось. А нас кто поддержит? Кто мы такие? Мы - трое обнищавших беженцев, сидящих в келье, где присутствует дух Иисуса Христа. Наши собственные братья палестинцы, кото-рые не беженцы, будут драться против нас. А Арабский легион, вы думаете, от страха па-дет на землю, если мы объявим независимость?
- Тогда мы должны вступить в вечную борьбу, - импульсивно сказал Таджи.
- Борьбу с чем? - с цинизмом возразил Чарльз Маан. - У нас нет организации. Кого мы представляем? Кто станет нас поддерживать? Американцы поддерживают евреев. Англичане - Абдаллу. Кто нас признает? Мадагаскар? Албания? Внешняя Монголия?
Немногословные замечания Чарльза Маана начинали расстраивать старого бедуина. Он взглянул на хаджи Ибрагима, ища поддержки. А Ибрагим тем временем оценивал сво-их товарищей. Маан - человек логичный и знающий, того сорта, что так нужен для ловко-сти, требуемой в арабской политике. У шейха Таджи, если удастся держать его под кон-тролем, - внутренний огонь, соль настоящего мужчины.
- У кого еще есть право объявить независимость, если не у нас? - подзадорил Ибра-гим.
- Вы меня поняли, - поспешно вставил шейх.
- Разумеется, я вас понял. Но с другой стороны, у нашего достопочтенного друга Чарльза есть свое мнение.
- Какое мнение?
- Что если мы объявим независимость, то этим пустим шептуна в пустыне во время песчаной бури.
- Братья, братья, братья, - успокоил их учитель, - у нас весьма плохая история, если говорить о том, способны ли мы сами управлять собой. После древних евреев Палестиной управлял всякий, кроме палестинцев. - Он поднял руку, растопырил пальцы и стал заги-бать их, перечисляя. - Сначала Рим, потом византийские христиане, затем аравийские арабы, крестоносцы, Саладин, египетские мамлюки, турки, англичане и снова евреи. У ев-реев здесь всегда была столица, в действительности или в их душах. Все наши решения принесены извне, в точности как то решение, что превратило нас в людей, просящих мир сжалиться. Независимость - сон, который нам никогда не надоедало смотреть.
Они нервно поздоровались и уселись за дощатый стол.
- Без сомнения, братья мои, Абдалле конец, - сказал хаджи Ибрагим.
- Старик Хашимит ранен, но не мертв, - сказал Чарльз Маан, закуривая свою пер-вую сигарету.
- Так забьем в него гвоздь, - сказал седобородый шейх, показывая на лоб.
- Мы как раз на том самом месте, когда вы говорите о заколачивании, - заметил Ма-ан.
- Что по-вашему нам делать? - спросил Ибрагим.
- Убить его, конечно, - ответил Таджи.
- У меня возражений против его убийства нет, - сказал Ибрагим. - Но это не помо-жет нам достичь цели. Наоборот, только раззадорит аппетиты всех стервятников от Багда-да до Марокко, только и ждущих, как бы наброситься на Палестину.
- Хаджи Ибрагим прав, - сказал Маан. - Убить Абдаллу - значит навлечь на себя еще более суровые репрессии. Мы уже пустили кровь Легиону, и им не терпится пристук-нуть нас. После убийства Абдаллы город Хеврон можно перекрасить нашей кровью в красный цвет.
- Да, убийство, пожалуй, и не такая уж хорошая мысль, - согласился Таджи. - Но Абдалле уже нанесли удар, его маршу оказали сопротивление. Пусть что-нибудь за этим последует. Почему попросту не объявить независимость?
- Независимость? Да, в этом что-то есть, - согласился Ибрагим.
Они повернулись к Чарльзу Маану, который высосал свою сигарету, и когда она уже стала обжигать ему пальцы, ловко зажег об нее другую движением, выдававшим долгую практику.
- Независимость нам уже предлагали, а мы отказались.
- Кто же это нам предлагал независимость? - возразил шейх.
- Объединенные Нации. Может быть, нам надо было принять это предложение и действовать. Однако все, что мы сделали, - это бежали. И муфтий, и Абдалла попытались забрать Палестину, один с египетской поддержкой, другой с английской. Обоим не уда-лось. А нас кто поддержит? Кто мы такие? Мы - трое обнищавших беженцев, сидящих в келье, где присутствует дух Иисуса Христа. Наши собственные братья палестинцы, кото-рые не беженцы, будут драться против нас. А Арабский легион, вы думаете, от страха па-дет на землю, если мы объявим независимость?
- Тогда мы должны вступить в вечную борьбу, - импульсивно сказал Таджи.
- Борьбу с чем? - с цинизмом возразил Чарльз Маан. - У нас нет организации. Кого мы представляем? Кто станет нас поддерживать? Американцы поддерживают евреев. Англичане - Абдаллу. Кто нас признает? Мадагаскар? Албания? Внешняя Монголия?
Немногословные замечания Чарльза Маана начинали расстраивать старого бедуина. Он взглянул на хаджи Ибрагима, ища поддержки. А Ибрагим тем временем оценивал сво-их товарищей. Маан - человек логичный и знающий, того сорта, что так нужен для ловко-сти, требуемой в арабской политике. У шейха Таджи, если удастся держать его под кон-тролем, - внутренний огонь, соль настоящего мужчины.
- У кого еще есть право объявить независимость, если не у нас? - подзадорил Ибра-гим.
- Вы меня поняли, - поспешно вставил шейх.
- Разумеется, я вас понял. Но с другой стороны, у нашего достопочтенного друга Чарльза есть свое мнение.
- Какое мнение?
- Что если мы объявим независимость, то этим пустим шептуна в пустыне во время песчаной бури.
- Братья, братья, братья, - успокоил их учитель, - у нас весьма плохая история, если говорить о том, способны ли мы сами управлять собой. После древних евреев Палестиной управлял всякий, кроме палестинцев. - Он поднял руку, растопырил пальцы и стал заги-бать их, перечисляя. - Сначала Рим, потом византийские христиане, затем аравийские арабы, крестоносцы, Саладин, египетские мамлюки, турки, англичане и снова евреи. У ев-реев здесь всегда была столица, в действительности или в их душах. Все наши решения принесены извне, в точности как то решение, что превратило нас в людей, просящих мир сжалиться. Независимость - сон, который нам никогда не надоедало смотреть.