Задорнов Николай Павлович. Капитан Невельской

   …На берегах и тут сыро. Но от этих болот идет теплый пар, и трава буйная, как джунгли, растет выше человеческого роста. На склонах высоких сопок, над крутыми берегами густой зеленью стоят леса. Климат и тут суров. Но давно наступило лето… А что же южней?…
   В тайге раздались выстрелы. Это матросы охотятся. После зимовки на Камчатке, после Аяна и тяжелого плавания здесь, в лесу, на отмелях у тихой теплой реки — отдых.
   «Чего бы мне это ни стоило, — думал Невельской, — я проложу дорогу на юг». Гавани на юге не давали ему покоя, снились по ночам, одна другой удобней, но только ветер и шторм мешали в них войти, приходилось ждать, пока стихнет… Наяву была лишь шлюпка, шесть матросов и гиляки, а на Иски — транспорт «Охотск». В кармане — повеление правительства не сметь касаться устьев.
   А он оставил Орлову объявление на нескольких языках о том, что устье занято русскими, и велел эти документы предъявлять иностранцам, если в залив Счастья придут их корабли набирать пресную воду.
   Утром пристали к гиляцкой деревне. Едва вышли на берег, как собрались гиляки. Началась торговля и взаимные расспросы.
   Подошел седой, лысый гиляк небольшого роста. С ним целое семейство: старуха, двое сыновей, молодая женщина, девушка и ребятишки.
   Старик держал в руках широкий туес с желтой нельмовой икрой и медную бутылку водки, а молодые гиляки по осетру и туес с рисом.
   — Капитан, вот хороший старик дедушка Чедано к тебе пришел, — сказал Позь, подходя к Невельскому. — Это мой знакомый. Он жил на Мео и слыхал о тебе от Чумбоки. Он гостинцев принес.
   Гиляк положил подарки перед капитаном и стал опускаться на колено. Но Невельской поднял и обнял старика и сказал, что перед ним не надо на колени становиться. Парни и ребятишки стали подходить к капитану, уверенно обхватывали его шею смуглыми руками и целовали в щеки, а он — их.
   Матросы, готовившие обед у костра, принялись на доске ножами пластать осетров.
   Невельской пригласил гиляков к обеду. Их угощали ухой, осетриной с уксусом и гречневой кашей с маслом. Все выпили водки, принесенной стариком.
   «Какой гиляк славный!» — думал чуть захмелевший Фомин, передавая старику еще одну мутовку с кашей.
   — Мы радуемся, что лоча с нами торгуют и нас защищают! — заискивающе улыбаясь, говорил капитану Чедано. — Теперь маньчжуры будут бояться нас обижать! Правда? — пристально взглянул старик.
   — Как же они вас обижают? — спросил капитан.
   Чедано всхлипнул.
   — Вверх по Амуру, за устьем Амгуни, на той стороне, есть камни на правом берегу. Эти камни давно-давно упали с неба. Мы их бережем…
   — Они там богу молятся, — пояснил Позь.
   — А маньчжуры говорят, что, если не будем платить им албан, — продолжал Чедано, — столкнут эти камни в воду и река сделается бурлива, рыба ловиться не будет.
   Невельской сказал, что никто не смеет со здешних жителей требовать дань.
   Чедано сказал, что ездил на Мео гостить, а сам живет неподалеку от устья Амгуни, на другой стороне реки. Старик брался сопровождать Невельского на Амгунь.

   На другой день вошли в устье Амгуни. Шлюпка шла под парусом среди островов, заросших тальниковыми лесами. Река разбивалась тут на рукава. За поймой видна сопка, покрытая густым лесом.
   Когда подошли ближе, видны стали кедры и ели, а по увалу — липы и дубы. Пристали к берегу. Капитан перешагнул на бескорую лесину, сломанный ствол ее полуутонул в воде и в песке. Он вскарабкался по обрыву.
   Кусок белой материи под фуражкой спасал его уши и шею от мошки. Следом лезли Козлов с ружьем в руках и Конев с ружьем за плечами и лопатой, оба тоже с белыми тряпками под фуражками.
   В траве валялись кедровые шишки. Капитан поднял одну. Сторона, лежавшая на земле, сгнила, а с другой — орехи целы и вкусны.
   Над головой раскинул мохнатые ветви огромный черно-зеленый кедр.
   — Копни! — велел капитан Коневу.
   Матрос стал рыть землю.
   — Какова земля?
   — Да как скажешь! — уклончиво ответил Конев.
   — Земля — жир! — молвил Козлов.
   — Пахать можно?
   Конев еще посмотрел на землю, потом с любопытством огляделся вокруг, наверх, на деревья, и взглянул вдаль на видимые сверху острова и протоки.
   Разводя руками густую хвою подлеска, капитан спустился с обрыва. Приходилось здесь задерживаться, чтобы сделать наблюдения.
   Чедано обрадовался, увидя, что капитан взял в руки секстант.
   Бивак разбили за протокой, на отмели, у обрыва высокого острова, где обдувал ветерок и было меньше мошки. Стоило только пристать к берегу, как матросы находили множество занятий, рубили лес, охотились.
   Чедано повел капитана и двух матросов по острову.
   Над волнующимся морем высокой травы взлетали тучи птиц. В углублениях, забитых илом, на засохшей грязи гнили завалы рыбы, расклеванной птицами. Всюду на острове такие высохшие лужи, заваленные гнильем и рыбьими скелетами. Когда спадала вода, рыба, потеряв доступ к реке, сбивалась в груды на усыхавших озерцах и дохла. Птицы еще не успели убрать все это.
   Матросы смотрели, качая головами. Тут погибли тысячи пудов рыбы.
   — А сколько же ее в реке! — молвил Алеха.
   Конев растер в руке черный влажный ком.
   — Земля хорошая, а пахать нельзя — вода покрывает, — молвил он с глубоким сожалением.
   Позь объяснил, что не Амгунь так высоко подымается, а сам Амур, и вода оттуда заходит.
   — Подпирает, значит! — добавил тунгус.
   — Земля хорошая! — твердил Козлов.
   — Чё толку! — ворчал Конев. Ему, как всегда, все что-то не нравилось.
   — Разве на бугре нельзя пахать? — спросил его капитан.
   — На бугре можно, вашескородие! На бугре можно целую деревню посадить.
   В походе все сжились с капитаном и разговаривали запросто.
   Матросы еще смотрели землю в разных местах на острове и на материковом берегу.
   — Наверху ярицу можно сеять. Овес тоже! — окал костромич Веревкин. — Но шибко трава коренястая…
   Невельской замечал, что матросы ожили после того, как на высоком незатопленном берегу увидели хорошую землю. До того, особенно в лимане, с тоской поглядывали они на все эти леса и скалы, видя в них еще одно каторжное место, где людей будут истязать, морить голодом и держать при казенном деле. А вид доброй земли пробуждал иные надежды… Похоже было, что тут толк мог быть, что стоило тут стараться не только ради выслуг и казенного интереса, которому было уже посвятили себя эти люди. Все они до сих пор в душе не надеялись на эту землю.
   — Быть не может, чтобы каждый год так высоко вода подымалась, — рассуждал у костра Шестаков.
   Измученные, изъеденные мошкой, матросы расселись с мутовками на песке, на ветерке.
   — Нынче, видно, снега большие были…
   — Здесь всегда большие снега, — ответил Позь.
   Рыба, лес, меха занимали матросов, но ничто не будило в них такого жадного любопытства, как земля.
   «Люди еще хлынут сюда, — думал капитан. — Тут будет у нас вольное крестьянство».
   На реке появились две берестяные лодки, а за ними бат — лодка, долбленная из дерева.
   Течение быстро принесло их. Ехавшие оторопели, увидя незнакомую одежду матросов и необыкновенную шлюпку.
   Позь, поспешно поднявшись, подошел к ним.
   — Это лоча, — сказал он.
   — Лоча? — Приезжие испуганно переглянулись.
   — Это хорошие лоча! Это капитан от Иски, — подошел Чедано.
   Видя, что тут Чедано, приехавшие вышли на берег.
   Худой рябой круглолицый амгунец пощупал сукно на мундире капитана, потом заглянул ему в глаза, потрогал пуговицы, ремень, глянул на оружие. Невельской позволял осматривать себя так, словно бы был на примерке у портного. Он уже не в первый раз замечал, что здешние люди прежде всего обращают внимание на одежду — из какого материала она сделана, на украшения и на пуговицы — прямо как мещане в Питере!
   Эти люди не похожи па гиляков — они меньше ростом, волосы у многих русые. Он знал, что на Амгуни обитает народ, называемый негидальцами.
   — К нам пойдешь? — спросил маленький амгунец с серебрянными браслетами на жилистых, жестких руках.
   — Пока не поеду. А далеко ли?
   — Три ночи спать. Только. Совсем близко…
   Позь объяснил, зачем тут капитан.
   Невельской велел показать гостям товары.
   — Если ищешь хороший лес, у нас много хорошего леса.
   Невельской расспросил, растет ли дуб на Амгуни, много ли кедра.
   Негидальцы достали меха, которые они везли в одно из амурских селений. Туда, по их словам, должны приехать купцы.
   Тут же началась меновая. Потом гостей накормили.
   Они стали поразговорчивей и признались, что поначалу очень испугались, узнав, что пришли русские. Оказалось, что из-за хребтов приходят якутские купцы, обижают их и внушают страх к русским.
   Невельской выслушал жалобы и сказал, что хотя он не знает якутских купцов, которые сюда ходят, но зато знает большого русского начальника, главного во всей Якутской области и во всех других близких отсюда областях. Расскажет ему обо всем, а тот запретит купцам из Якутска сюда ходить обманывать и обижать тут людей. Он сказал, что торговцы из Якутска ходят сюда тайно, без позволения царя, а им делать этого не велено, что их надо гнать отсюда, а что для торговли русским товаром открыта теперь постоянная лавка на Иски, где будет все, что надо, и по дешевой цене. Летом на лодке, а зимой на собаках будет приезжать из Иски на Амгунь человек и торговать, и цены будут не такие, как у купцов.
   — Меня затем сюда и послали, — сказал он, чтобы я увидел, как тут живут люди, и в чем у них нужда, и кто их обижает. Русский царь велел мне сказать, что берет эти земли себе, и велел за всех заступаться и всем помогать.
   Амгунцы жаловались на купца Новогородова.
   — Он сильный, у него работники есть, он не один ходит. Мы все в долгу у него, и он делает тут все, что захочет. Как нам быть?
   Невельской ответил, что запишет все жалобы на Новогородова и тому придется отвечать за свои поступки. Негидальцы обещали за это подарки, но капитан ответил, что сначала надо все сделать, а пока не за что принимать подарки.
   Невельской велел одарить гостей. Им дали по ножу и по топору.
   Чедано сказал амгунцам, что капитан ездит и смотрит: места, где жили русские.
   — Такие места у нас есть на Амгуни, — ответил маленький негидалец, — там теперь остались ямы и камни.
   «В здешних краях, видно, никогда не придется путешествовать в одиночестве», — подумал капитан, спускаясь вниз по течению в сопровождении нескольких лодок.
   На устье Амгуни семейство Чедано уже ждало гостей. Был приготовлен ужин из мяса молодого лося.
   Весь вечер Невельской расспрашивал гиляков и негидальцев про направление рек и хребтов и про пути к закрытым гаваням на берегу моря.
   Старик Чедано повесил голову.
   — Что ты такой печальный? — спросил его капитан.
   — Сюда, наверно, идут маньчжуры, — сказал он таинственно. — Они говорили. Нынче их много придет! Страшно, когда они приходят…
   Негидальцы признались, что они ехали на Амур торговать с маньчжурами, но теперь не будут и что они очень рады, что встретили русских и выменяли у них все, что нужно, и завтра поедут обратно и всем расскажут новости про Новогородова. Узнает вся Амгунь, что ему запрещено сюда ходить.
   Поздно вечером вернулся Чумбока, не ездивший на Амгунь и задержавшийся в соседней деревне, где он тоже слыхал, что маньчжуры нынче хотят прийти с большой силой собирать дань и выгнать русских.
   Гиляки и негидальцы на ночь удалились в свои балаганы. Чедано с семьей улегся в своем шалаше.
   Капитан сделал записи и задул свечу. Костер угас. Вокруг была кромешная тьма и тишина. Время от времени плескалась невидимая волна.
   «Что в этой тьме — бог весть, — подумал капитан, забираясь под полог, расставленный на песке рядом с палаткой. — Если слушать гиляков, так тут могут быть всякие неприятности. Но их-то мне и подай!» — подумал капитан, засыпая.
   Ночью Чедано выскочил из балагана и стал что-то кричать.
   — Что там такое? — спросил капитан, просыпаясь.
   — Гилякам что-то почудилось, вашескородие! — спокойно ответил часовой.
   Это был Шестаков. Голос его ночью строже.
   Чедано ходил по берегу, бормоча. Из-под соседнего полога Позь стал говорить с ним по-гиляцки. Вскоре старик ушел и все стихло. Остаток ночи прошел спокойно.
   Утром, когда матросы сели завтракать, пришел Чедано и сказал, что собрался в дорогу. Может ехать. Вскоре палатка и все вещи были уложены. Семья Чедано оставалась в шалаше. Негидальцы простились с капитаном и отправились к себе на Амгунь, их лодка под парусом быстро пошла от берега.
   — Геннадий Иванович, — говорил Шестаков, обращаясь к капитану, — гиляки нам вчера толковали, что есть места, где земля рыхлена… Когда-то пахали…
   — Сказывают, там уж березы в два обхвата выросли, — заметил Алеха. — Афонька говорит, наверху виноград растет!
   — Вот дуб! — подымая багор и задерживая подходившую к борту лесину, заметил Конев. — Видать по наноснику, что дуба где-то тут много. И по наноснику же видно, что и земля вверху хорошая. Вон в дупле какой чернозем. Откуда-то его несет…
   — Гиляки-то, вот народ, Геннадий Иванович! — подхватил Алеха.
   С тех пор как вышли из Кронштадта, парень вырос, возмужал, стал настоящим матросом.
   — Вот и гиляки сказывают, и Афонька говорит, что наверху тепло и такие деревья растут, что он по-русски названия не знает, — сказал Козлов.
   Теперь матросы приглядывались ко всему. Там где-то, далеко-далеко и в то же время не очень-то далеко, — на дубе еще листья не завяли, пока несло его, — была дивная, богатая, вольная страна, где на черной, паханной когда-то земле выросли березы в два обхвата, — значит, никто нынче не жил; где было тепло, рос виноград. Никто из них еще не видел этой страны, но уж про нее наслышались и она угадывалась по многим несущимся оттуда предметам по реке, и от этого представлялась еще более прекрасной.
   — Вон видать Тыр! — сказал Позь, показывая на большую деревню на противоположном берегу. — За ней скалы, река делает поворот.
   Чедано сидел на носу лодки и все время всматривался в даль.

Глава тринадцатая


 
МАНЬЧЖУРЫ

   Невельского иногда винили в торопливости. Он думал часто о нескольких делах сразу. И сейчас он думал о том, что до морских гаваней ему в этом году нечего и мечтать добраться, уже поздно, а расстояния огромны, и что первого августа надо быть у Константиновского, придет топограф, и надо в залив Счастья. Всюду успеть надо, тысячу всяких вещей требовать в Аяне от Кашеварова. В то же самое время он думал, что Пехтерь и Зарин, верно, уж получили письма. «Пехтерь, очевидно, не станет делать тайны, тогда как я искренне писал, хотел извиниться». И в то же время он помнил, как Орлов с ним прощался, с каким-то неудовлетворением, что-то хотел, видно, сказать и не сказал. «А Екатерина Ивановна уж, верно, замужем…»
   — Маньчжуры! — вдруг испуганно воскликнул Чедано.
   «Маньчжуры? — подумал капитан, очнувшись, как от сна, — а вот их-то мне и надо!»
   — Где они?
   Гиляк показал на берег. Деревня была близка. Она тянулась вдоль берега. Невельской навел трубу. На каждой крыше торчали по две неотесанные жерди, как рога. У берега виднелись большие мачтовые лодки, а на отмели чернела огромная толпа.
   — Это не купцы, — сказал Позь тревожно. Он поглядел в лицо капитана.
   — Братцы, суши весла! Ружья к бою! — приказал капитан. — Осмотреть все!
   Когда все было готово, он приказал зарядить фальконет ядром, укрыть и его и ружья брезентом, выложить наверх красное сукно, ситец и товары.
   — Весла на воду! Лево руля! — приказал капитан. — Прямо на деревню!
   — Есть лево руля! Держать прямо на деревню! — повторил Козлов.
   Шлюпка с большой скоростью мчалась к берегу, и приближалась решающая минута, от которой — капитан отчетливо это понимал — зависели его собственные действия и вообще все открытия в этом краю.
   Матросы и гиляки смолкли. Все смотрели на капитана. Все ждали его приказаний. Он должен собраться с силами, подняться во весь рост, решиться… Надо было действовать осторожно, но с достоинством.
   — Одерживай! — приказал капитан.
   — Есть одерживай!…
   Шлюпка пошла круче. Туго гнулся при свежем ветре разрезной парус.
   Чумбока вынул из ножен нож, который он вчера точил весь вечер, осмотрел его и снова вложил.
   — Руби рангоут! — приказал капитан.
   Мачты убрали, и в тот же миг шлюпка крепко врезалась килем в песок, шагах в двухстах от толпы.
   Капитан, натянув фуражку, вышел из шлюпки, приказав быть при себе Афоне и Позю без оружия. Чумбока вышел с ними.
   Огромная толпа уже двигалась навстречу. Маньчжуров много, они видны среди гиляков. Они рослей, чем туземцы, в халатах с квадратами на груди. Это солдаты. Одни в шляпах, у других на бритых с косами головах маленькие шапочки. Маньчжуров в толпе человек тридцать. В руках луки, у некоторых ружья с дымящимися фитилями. Ватага гиляков, опережая их, спешила к берегу. Слышалось шуршание сотен ног о песок и гальку.
   Невельской с тремя проводниками поднялся на берег.
   Маньчжуры сразу остановились в нескольких шагах от него. Из их толпы выступил рослый важный старик, с медно-красным лицом, большими ушами и с длинными белокурыми усами, свисавшими по углам рта. У него шарик на маленькой шелковой шапочке.
   Старик с подозрением оглядел Невельского, шлюпку, увидел безоружных матросов, яркие товары на банках и снова взглянул на капитана.
   — Кто ты такой? — спросил он. — И по какому праву пришел сюда?
   Позь перевел.
   Невельской видел все: и эту дерзкую надменность, и грозный отряд, и страх на лицах огромной толпы гиляков, и твердую решимость на лицах своих спутников — Позя и Афони, которые, конечно, чувствовали, что сейчас решается все.
   — А кто ты такой? — ответил капитан. — Зачем и по какому праву ты пришел сюда?
   Позь охотно перевел и, кажется, повеселел немного, а вся огромная толпа гиляков оживилась, чувствуя, что капитан не поддается. Любопытные, испуганные гиляки теснились вокруг маньчжуров.
   Проводники стали по обеим сторонам капитана и не сводили глаз с маньчжура, готовые в любой миг схватиться за ножи. Гиляки чувствовали, что русский не боится, и души их замирали от восторга.
   — Я — маньчжур! — гордо сказал старик, выслушав перевод с достоинством. — И никто, кроме нас, не смеет бывать здесь!
   Снова начался перевод.
   — Скажи ему, что я — русский! — ответил капитан. — И что тут наша земля и никто, кроме нас, русских, не смеет сюда приходить!
   Маньчжур, услышав такой ответ, на миг опешил. По ряду его спутников пробежал ропот. Некоторые из маньчжуров смотрели с любопытством.
   — Поэтому я требую, — продолжал капитан, — чтобы ты с товарищами немедленно оставил эти места.
   Маньчжур усмехнулся. Он разглядел, что у этого человека оружия нет. Он стал переговариваться со своими.
   — Это не ваша земля! — сказал старик примирительней, чувствуя, что пришелец в его власти и расправиться всегда не поздно. Он подал какой-то знак.
   — Чья же это земля? — спросил Невельской, замечая этот знак и подходя к нему поближе.
   Старику подали обрубок дерева, затянутый красной материей. Маньчжур, с важностью поводя рукой по усам, стал садиться, но тут Невельской, шагнув вперед, внезапным ударом ноги вышиб из-под него обрубок. Старик вскочил, а обрубок покатился толпе под ноги.
   — Мы оба должны разговаривать стоя или оба сидя! — резко сказал капитан.
   Лицо старика густо покраснело.
   Гиляки живо подкатили Невельскому какой-то обломок.
   — Садись, садись! — ласково сказал ему Чумбока.
   Видя, что капитан садится, маньчжур тоже поспешно уселся.
   — Так чья же это земля? — спросил капитан.
   — Тебе нет никакого дела до того, чья это земля, — надменно ответил маньчжур. — И мне нечего с тобой разговаривать. Нас много, а вас мало. — Он поглядел на толпу.
   Маньчжурские солдаты угрожающе стеснились. Толпа гиляков вдруг хлынула прочь, оставляя Невельского и верных ему проводников и перебегая на сторону маньчжуров.
   — Если… — начал было Невельской, но, как иногда с ним бывало, почувствовал, что заикается, и вдруг увидел, что оружье зашевелилось над толпой, что проводники, заслоняя его грудью, взялись за ножи. Он выхватил двуствольный пистолет и наставил маньчжуру в лоб. — Стой! — Невельской схватил старика за ворот. — Если хоть один пошевельнется, я тебя пристрелю!
   Позь выкрикнул эти слова. Афоня и Чумбока с перекошенными от злобы лицами занесли ножи. На лодке уже сдернули холсты, сверкнул фальконет, фитиль вспыхнул в руке Козлова, пять матросов с ружьями в руках ринулись на берег к своему капитану.
   — Ну, кто теперь осмелится меня тронуть? — спросил капитан, отпуская старика.
   Толпа гиляков с громкими криками радости и удивления хлынула обратно от маньчжуров к русским. Чедано заплакал от радости.
   — Бросай оружье! — грозно крикнул Позь.
   Вдруг все захохотали! Гиляки показывали на старика маньчжура. Тот отскочил, согнулся и кланялся капитану.
   Видя его испуг, Невельской, спрятав пистолет, подошел к маньчжуру. Голова старика мелко затряслась.
   — Послушай меня, — сказал капитан, — не бойся…
   Старик все кланялся. Невельской взял его за руку, желая успокоить.
   — Мы не сделаем тебе и твоим товарищам ничего плохого.
   — Да верно ли, что ты русский? — спросил старик.
   — Кто же я, по-твоему?
   — Не рыжий ли ты с того судна, что весной было на Погиби?
   — Русский! Русский! — закричали гиляки со всех сторон. — Это старший русский от Иски…
   Старик заглянул в глаза Невельского и подозвал одного из своих спутников, румяного, толстого, в шелковой кофте и простых синих штанах. Тот показал серебряный полтинник с орлом.
   Невельской достал такой же рубль.
   — Одинакова! Русска деньга! Моя знаю! Моя Кяхта бывала! — воскликнул румяный по-русски. — Моя знаю, моя торгует Кяхта. Это рубля! — Он стал говорить со стариком по-своему.
   Старик взглянул веселее.
   Невельской приказал разбить палатку. Капитан пригласил в нее маньчжура. С ним вошли четверо его спутников, одетые поопрятнее других, в том числе румяный толстяк, бывавший в Кяхте.
   Подали чай и вино.

Глава четырнадцатая


 
ЛЮДИ ИЗ ЗАЛИВА ДЕ-КАСТРИ

   Старик, войдя в палатку, все еще кланялся. Невельской, взяв его за локоть, пригласил садиться.
   — Садись, теперь не бойся, — сказал Позь.
   Старик перевел дух, вытер лысину рукавом халата. Он и его спутники оглядывали устройство палатки, которая так скоро появилась.
   Гиляки и остальные маньчжуры сбились у входа, вытягивая шеи и прислушиваясь к голосам в палатке.
   — Весной на Погиби приходило большое судно. Об этом у нас в городе стало известно, — глухо заговорил старик. — Мы решили, что это судно рыжих, — с улыбкой и с поклоном добавил он. — Мы приняли вас и ваших людей за рыжих.
   Старик назвал свое имя и сказал Невельскому, что он чиновник из города Сан-Син-Чен, а двое его спутников — купцы.
   Невельской сказал, что ему приятно познакомиться с чиновником соседнего дружественного государства.
   — С русскими мы совсем не хотели ссориться, — добавил маньчжур ласково. — Мы слыхали, что в прошлом году ваше судно тоже было в реке, и этим совсем не тревожились.
   — Врет! Они и русских хотели отсюда гонять, — добавил от себя Позь, переводя.
   Невельской сказал, что он действительно русский, назвал свою должность и имя и добавил, что послан сюда по повелению государя.
   Старик поклонился. Он сказал, что рыжие подходят здесь к морскому берегу, спускают людей с крестами, которые ходят от стойбища к стойбищу и уговаривают молиться своему богу. А команды кораблей занимаются насилиями и грабежами.
   Подали табак. Все стали закуривать. Козлов набил длинную серебряную трубку и подал ее маньчжуру. Капитан сказал, что просит принять эту трубку в подарок.
   Конев принес чай и налил чашки. Появилось вино. Старик понемногу освоился с обстановкой.
   — Почему же рыжие сюда приходят? — спросил Невельской, попыхивая трубкой. — Ведь они на это не имеют права. Может быть, они хотят войти в реку с моря и занять эти земли?
   Маньчжуры, услыхав перевод, насторожились.
   — Мы об этом тоже беспокоимся, — ответил старик.
   — Нынче весной мои люди видели английское судно. Оно совсем близко подходило к устью реки. Люди с него делали промеры и, видно, ожидали, когда разойдутся льды…
   — Как видишь, услыхав о рыжих, мы пришли сюда с оружием! — сказал старик.
   Невельской налил вино и стал чокаться. Старику это понравилось. Все выпили.
   Капитан затянулся дымом, отвел левую руку с трубкой, а правой разогнал табачное облако, и, взглянув на старика, сказал:
   — Но теперь рыжие сюда не придут. Мы пришли сюда по повелению нашего государя и поставили вооруженный пост в заливе Иски. Такой же пост я поставлю на устье реки. Теперь мы не пустим сюда рыжих. Никто не посмеет делать здесь грабежи и насилия — ни англичане, ни какие-либо другие люди. Наш государь велел мне охранять эту землю и здешнее население. Точно так же он приказал охранять приезжающих сюда торговцев. Поэтому вам здесь не следует оставлять своих вооруженных людей. Мы защитим вход в реку сами.