Задорнов Николай Павлович. Капитан Невельской

   Утром Екатерина Ивановна поднялась на залитую солнцем палубу. Сегодня, при хорошей погоде, Аян очень понравился ей. Все дома были новенькие, чистые. Горы полукругом охватывали бухту. Всюду зелень.
   Кашеварова радушно приняла молодую капитаншу. Пока дамы проводили время в разговорах, в кабинете Кашеварова шел военный совет.
   Невельской потребовал передать «Шелихова» в его распоряжение. Он сказал, что погрузит все на этот корабль, посадит на него детей и женщин, а «Байкал» пойдет с десантом и первым войдет в залив Счастья. Командир «Шелихова» Мацкевич горячо поддержал капитана и сказал, что готов содействовать.
   Кашеваров приосанился и с важностью пожевал губами. Глаза его уставились на Невельского.
   — Корабль компанейский, и бумага генерал-губернатора не имеет никакого значения, — заявил он. — Василий Степанович Завойко будет возмущен, если мы отправим «Шелихова» не туда, куда следует, так как этот корабль должен грузиться для Петропавловска. Правление Компании будет также возмущено… Однако, представляя всю опасность, которая грозит делу, я согласен взять на себя ответственность. Только так мы выясним главную суть вопроса. Назначаю «Шелихова» следовать на Амур! Завтра же закончим выгрузку пушнины, и я поставлю всех моих людей на перегрузку.
   Через два дня Невельские переехали на корабль «Шелихов». Туда же перебрались семьи матросов. Женщины опять поместились вместе с матросами в жилой палубе, которая была тут грязней и тесней, чем на «Байкале».
   Невельским капитан судна Мацкевич уступил свою просторную и удобную каюту из двух отделений. Екатерине Ивановне не очень нравился «Шелихов» со всеми его удобствами. Ей жаль было покидать «Байкал» с его маленькой уютной каютой, к которой она уже привыкла.
   — «Шелихов» нужен на Камчатке, — с досадой говорил Невельской, — с Кашеваровым мы делим ответственность за это судно. Если все благополучно, то «Байкалу» не придется дважды ходить в Петровское. Мы сразу берем здесь все, и оба судна после рейса на Амур отправляются в распоряжение Василия Степановича. Я не могу поступить иначе. Я не верю здешним чиновникам… Им нельзя верить. Даже Кашеваров, по-своему честный человек, и то бывает, что меняет мнение. Тут люди сплошь ненадежны. Если мы с тобой уйдем на «Байкале», а потом это судно вернется сюда за второй половиной груза, — бог весть, попадет ли оно снова к нам. Пришлют не то, что надо, или совсем ничего не пришлют.
   На другой день Невельские простились с Мишей, с Кашеваровым и Аяном. Оба судна с попутным ветром вышли в плавание.
   — Я приехал в Аян в прошлом году. Смотрю — березок нет, — рассказывал Березин капитану, сидя в кают-компании. — Я к Кашеварову. Он взъярился, шерсть дыбом. Пошли мы хлестаться… Я говорю: «Как?…» Он: «Не твое дело!» Я: «Постой, ваше высокоблагородие!» Ну, дай, думаю, попробую с ним по-хорошему. «Зачем, говорю, было березы рубить? Я, Березин, не могу видеть, когда зря березы губят…»
   Березин держался со всеми офицерами как ровня, сыпал народными выражениями и чаще, чем кто-либо, овладевал всеобщим вниманием в кают-компании. Заметно было, что он хочет казаться оригинальным.
   Геннадий Иванович объявил всем, что каждый обязан подавать ему свое мнение о действиях экспедиции независимо и открыто.
   По его приказанию Березин был помещен в офицерской каюте. А тот недоволен был, что его не посадили на «Байкал», где шел десант, которому предстояла схватка.
   — Еще неизвестно, Алексей Петрович, которому судну больше достанется, если начнется драка, — говорил ему капитан.
   На этот раз Невельской был доволен Кашеваровым. Боялся ли тот Миши, который сидел в Аяне целый месяц, или он в прошлом году настроен был кем-то против Невельского — трудно было сказать. Но нынче Кашеваров приготовил для экспедиции все.
   …Прошли Шантарские острова.
   Бошняк по-прежнему читал стихи Лермонтова, нес вахту и с немым благоговением смотрел на Екатерину Ивановну.
   Березин выбрился, оставил лишь усы и опять стал совсем молодым человеком. Он все чистил пистолеты и выходил на палубу, заткнув их за пояс. Он умолял Невельского дать ему шлюпку и десять матросов, когда придут на Петровский рейд, и вызывался первым высадиться на берег.
   Бошняк надеялся, что первым с десантом на косу отправят его…
   Понемногу воинственное настроение овладевало всеми.
   Березин часто разговаривал с боцманом Тихоновым о стрельбе из пушек, выказывая познания в артиллерии.
   — Воронья слепота не указ, Геннадий Иванович, но уж близко… Надо бы на всякий случай пушки зарядить.
   Березин вел дневник и вечером кратко записывал все, что произошло за день. Он производил на Невельского впечатление человека преисполненного сил, которому некуда девать на корабле свою энергию.
   Однажды раздался свисток боцмана, труба проиграла сигнал, весь корабль задрожал от топота ног.
   Екатерина Ивановна услыхала раскатистый грохот выстрела. Наверху били из орудий. Она весь день ожидала этого с замиранием сердца.
   Муж предупредил, что назначает сегодня артиллерийские учения, и просил не пугаться.

Глава тридцать шестая


 
ПЕРВЫЙ КРЕЙСЕР

   Видимо, ветер ослабел, но еще покачивало. Авдотья вымыла таз и поставила кувшин с водой.
   — Мне легче, — сказала Катя.
   Она еще лежала, но приступ морской болезни прекратился.
   Наверху послышался голос мужа. Она почувствовала, что он близко, почти рядом. Это было ее утешение. Все дни тяжелого перехода от Аяна в залив Счастья он проводил наверху.
   Он часто уходил ночью и возвращался мокрый и застывший, но веселый и счастливый, и сразу с жаром рассказывал, что делается наверху, какой-нибудь забавный случай, например, как Бошняк лазил с матросами на рею и помогал им, а потом съехал на руках по снастям прямо на палубу. По рассказам мужа она представляла все, что делается наверху. Он садился у кровати, брал ее за руки, и ей становилось легче.
   У нее был веселый характер, и хотя она болела, но, едва входил муж, — забывалась, шутила, смеялась. Без него ей часто бывало грустно. Она сетовала, что болеет, что почти ничего не может переносить. Она рассказывала ему, о чем мечтала с подругами в институте, о какой жизни…
   — Ничего, я привыкну! Я уже привыкаю… И я уже отличаю брамсель от бугшприта, — смеялась Катя. — Приподними меня…
   Когда было весело, припадки болезни проходили.
   Муж спал мало, отдельно от нее, урывками днем и ночью, вздрагивал во сне, а она в бессонные часы любовалась его озабоченным даже во сне лицом.
   Он так берег ее, что не смел прилечь к ней. Лишь иногда, стараясь забыть недуг, она упрашивала его остаться, обняв руками и потеснившись, согревала в своей теплой постели его озябшее мускулистое тело, жалея его не только за эти бессонные ночи, но и за всю безрадостную и жестокую жизнь, которую она слышала в этом хриплом рупоре, в грохоте волн и топоте ног… Он жил так день и ночь. Он берег и охранял ее и всех на корабле, и успокаивающе звучал наверху его голос. Только она одна видела его слабым, когда он засыпал у нее на руке коротким, мертвым сном.
   Проводя целые дни в своей каюте, Катя понемногу привыкла по звукам догадываться, что делается на корабле. Вот забегали по палубе, скрипят блоки и снасти — это убирают лишние паруса, поворачивают реи — судно меняет курс. Иногда она спрашивала его, что значат те слова, которые он выкрикивал. Ей страшно было подумать, что делается там, наверху, в эту бесконечную ночь, когда опасность наконец стала так близка.
   Снова раздался голос мужа и вслед за тем характерный звук якоря, рухнувшего в воду, и далее длительный лязг якорной цепи, время от времени стихающий. С бака кричит боцман, офицер приказывает еще травить, цепь снова лязгает.
   — Приехали, что ли, Катерина Ивановна? — подымая голову, спрашивает ночующая в этой же каюте Дуняша.
   «Неужели конец путешествию? — с радостью и тревогой подумала Катя. — Боже, что-то ждет нас?»
   — Кажется, приехали, — неуверенно отвечает Катя. «И кажется, все спокойно, никто не нападает», — подумала она, слушая деловые голоса наверху.
   Ветер стих, судно не качает.
   — Я иду наверх! — воскликнула она оживленно и вскочила с постели.
   Она снова чувствовала себя здоровой. Ей хотелось к людям, видеть берег. Авдотья помогла ей умыться и одеться.
   — Наверху-то холодно! — приговаривала она.
   Накинув шубку, Екатерина Ивановна поднялась по трапу.
   «Но что это?» — подумала она, выйдя на палубу.
   Ни зги не видно было, туман, словно дым, застлал все, даже людей на палубе, и клубами валил в лицо. В воздухе сыро, даже мокро, но не холодно.
   — Какой туман! — молвила она.
   Хватаясь за поручни, Катя пробежала мимо рулевого по мокрой и скользкой палубе.
   Офицеры и капитан стояли у левого борта и о чем-то говорили, иногда показывая руками во мглу.
   — Где мы, господа? — спросила Катя, появляясь за их спинами.
   Все почтительно расступились.
   — Вот здесь Петровское! — уверенно сказал муж, показывая вытянутой рукой куда-то прямо в туман, и добавил с чуть заметной улыбкой: — Так мы считаем.
   — Так мы в Петровском?
   — Мы в нескольких милях от Петровского, Екатерина Ивановна, — ответил капитан Мацкевич.
   «Но почему же якорь бросили?» — хотелось спросить, но она сдержалась.
   — Мы из предосторожности решили бросить якорь, — догадываясь о ее мыслях, сказал муж.
   Несмотря на обычный властный и уверенный тон, он, как заметила Катя, был чем-то озабочен и хмурился.
   На палубе все матросы вооружены.
   Катя рассмотрела, что у пушек стоят люди.
   Офицеры наперебой принялись объяснять положение, в котором находится судно.
   — Ждем рассвета и будем входить в бухту! — сказал Бошняк. — Не простудитесь, Екатерина Ивановна. Туман рассеивался. Все разошлись по каютам в ожидании утра.
   — Мы далеко от берега, никто не осмелится напасть, не беспокойся, — говорил Невельской, чувствуя, что Катя тревожится. — Предосторожность необходима, хотя, скажу тебе откровенно, быть того не может, чтобы гиляки вырезали наших. Они очень нам преданны были… «Об этом, впрочем, и в прошлом году говорили, — подумал он, — и в сорок девятом тоже уверяли, что нас всех прикончили и что наше судно разбили».
   Катя задремала, не раздеваясь.
   Вскоре опять послышался голос мужа. Он уже был наверху. Якорь подняли, и судно пошло. Появилась Авдотья.
   — Разъяснило, Катерина Ивановна. Берег видать, — радостно сказала она. — Бог даст, придем нынче. Погода хорошая.
   Катя поднялась и подошла к иллюминатору левого борта.
   За голубовато-зеленым морем, залитым восходящим солнцем, желтела полоска песков. Казалось, что к ней подходил «Байкал». Катя знала, что судно вооружено лучше, чем «Шелихов», на нем испытанная команда и муж, видимо, послал его вперед.
   Через некоторое время наверху забегали тревожно. Капитан судна и Невельской о чем-то переговаривались…
   Что-то передавал сигнальщик. Принимали какие-то сигналы. Видимо, шел разговор с «Байкалом»…
   Что-то случилось… Однако свистков не было и всю команду не подымали, поэтому Екатерина Ивановна чувствовала себя спокойно. Она, как ей казалось, уже привыкла к особенностям морской жизни. Поначалу ее все ужасало — и этот внезапный стук каблуков опрометью несущихся по трапу матросов, и эта возня наверху, как будто по палубе вдруг начинали таскать всей командой слона или кита, а на деле, как потом объяснял муж, все оказывалось пустяком.
   Она опять поднялась наверх.
   — «Байкал» на мели! Сел на мель у самого входа в залив Счастья, — с досадой сказал ей муж. — Наскочили на песчаный риф и сидят, не снимутся никак.
   С «Байкала» на шлюпке завозили верп, бросали его в воду и тянулись, но сдвинуться с места не могли.
   На беду, начинался отлив. Возможно нападение на «Байкал». Положение «Байкала», как понимал Невельской, становилось все опаснее.
   — Нужно соединение всех сил, — объяснил он жене, — и поэтому я приказал лавировать «Шелихову», чтобы быть ближе к «Байкалу», но ветер навстречу очень слабый. Судно подвигается едва заметно.
   Вдали сошли с песков последние клочья тумана, и на берегу, как сказал наблюдавший в трубу Мацкевич, стали видны какие-то строения. Офицеры навели туда подзорные трубы.
   — Это наша колония, — утвердительно сказал Невельской. — Сейчас будем стрелять, — предупредил он жену.
   Он приказал сделать три выстрела из пушки.
   — Они, наверно, сейчас же ответят на наш сигнал, если там все благополучно.
   Екатерина Ивановна подумала, выдержит ли она гром выстрелов. Уходить не хотелось. Она беспокоилась, как и все, за судьбу колонии. Хлопнуло в ухо, но она не закрывалась. Было немножко больно. Первый раз в жизни слыхала она выстрел так близко.
   Один за другим грянули три выстрела.
   Все ждали.
   Долго стояла совершенная тишина. Лица офицеров становились печальны. Они старались не смотреть друг на друга.
   «Ни звука, там все мертво!» — с ужасом подумала Катя, замечая настроение окружающих.
   Все почувствовали, что там нет никого, все погибли. Не мог военный пост, вооруженный пушками, с часовыми, постоянно наблюдающими за морем, не отозваться.
   Глаза Невельского яростно засверкали. Он ясно представлял себе, как действовать. Но прежде всего нужно было снять «Байкал» с мели как можно скорее.
   «Теперь сомнений нет! — думал он с досадой. — Все надо начинать сначала».
   Он вспомнил Орлова, милую жену его, своих лучших матросов: Козлова, Фомина, Веревкина, Шестакова, Конева, Степанова, казаков, урядника Пестрякова. Не хотелось верить, что их нет в живых. Но подтверждение гибели — налицо. А ветра нет… и «Байкал» в опаснейшем положении, оттуда сигналят, просят о помощи, мель гам обсыхает, а «Шелихов» ползет как черепаха.
   Екатерина Ивановна, не желая мешать, спустилась вниз.
   — Дозвольте, ваше высокородие, — вытягиваясь по-военному перед Невельским, сказал Березин, — я иду сейчас же на шлюпке на берег и все выясню.
   — Я бы сам, Алексей Петрович, послал туда шлюпки с вооруженными людьми, но как оторвешь их, когда все нужны? «Байкал» надо стягивать.
   «Шелихов» медленно, галсами ^[137], приближался к «Байкалу». Море было совершенно спокойно.
   Катя сидела в своей каюте и ждала. Она слышала, как утомленные офицеры спускались в соседнюю каюту. Сквозь переборку доносились недовольные их голоса.
   Вдруг раздались знакомые шаги мужа. Она услышала, как он необычайно быстро сбежал по трапу и вошел в каюту офицеров.
   — Господа, идите немедленно все наверх! — громко приказал он.
   Его голос странно изменился.
   Раздалась еще какая-то фраза, и сразу зашумели офицеры, опрометью взбегая по трапу. По всей палубе слышался топот ног. Катя распахнула дверь и бросилась за офицерами. Она хотела знать, что же происходит, что за опасность грозит.
   На трапе ее остановил шагнувший с палубы Бошняк. Он был бледен. Лицо его казалось расстроенным.
   — Спускайтесь вниз, Екатерина Ивановна! — почти закричал он. В голосе его слышалась нотка отчаяния. — Ради бога, спускайтесь вниз…
   Он проводил ее по трапу и тут же, как тигр, кинулся наверх.
   Она вбежала в свою каюту. «Битва началась!» Наверху происходило что-то ужасное. Весь корабль задрожал, казалось, на палубе происходит смертельная схватка. Оттуда доносились шум и крики. Стали слышны женские вопли.
   Катя живо представляла всю эту картину. Ей хотелось дела, помочь своим, но ее даже не пускали наверх. Вся душа ее возмущалась тем, что от нее скрыли, что там происходит. Она как бы связана, чувствует унизительность своего положения, свою невольную трусость. Ее, как сокровище какое-то, прятали и спасали.
   «Почему я женщина? — в отчаянии подумала она. — Неужели мне дано лишь терпеливо ждать, когда мой муж и его друзья подвергаются смертельной опасности?» Чувствуя, что она в самом деле бессильна, что не умеет владеть оружием, что у нее нет никаких навыков, чтобы принять участие в том, что происходит наверху, она, рыдая, кинулась на колени перед иконой.
   — Господи! Они вырезали нашу колонию и теперь хотят убить нас… Боже! Дай силы отомстить нам за наших несчастных братьев! Сохрани жизнь и кровь моего мужа и всех, кто сражается за русскую честь…
   Дробь знакомых шагов опять пробарабанила по трапу, и в каюту быстро вошел Невельской. Он был бледен необычайно, лицо его вытянулось, но он казался спокойным.
   Она кинулась к нему с пола и схватила его за руку.
   — Что там, что за крики, корабль содрогается?… На нас нападение?
   Он знал, что ее можно успокоить, лишь объявив о реальной опасности.
   — Я пришел предупредить тебя… Никакого нападения нет. Но наш корабль в опасности. В трюме образовалась дыра… Судно быстро наполняется водой.
   — Но тогда мы умрем?
   — Я не знаю! Все, что в силах человеческих, будет сделано… Господь милостив… Будь тверда, мой ангел. — Он крепко пожал ее руки.
   Ее изумило это ужасное хладнокровие, и она готова была заплакать от радости, что перед лицом смерти он подает ей такой пример.
   — Если заткнуть пробоину не удастся, мы будем свозить людей на шлюпках на «Байкал». Жди спокойно.
   Он поцеловал ее в лоб.
   Через мгновение его голос опять раздавался на палубе.
   Хладнокровие этого обычно горячего человека поразило ее.
   «Я должна быть готова сесть в лодку, когда меня призовут», — подумала она, чувствуя в себе частицу его спокойствия. Она стала быстро собираться. Ей было несколько стыдно, что в такой миг он оторвался от всего ради нее, что он должен бегать к ней, когда гибнет корабль… «Нет, мой муж, тебе не стыдно будет за меня!» — сказала она себе. Теперь все было ясно. Разум ее был светел. Страхи исчезли. Спокойствие все больше овладевало ее существом. Она почувствовала, что есть действительная опасность, но что с мужем ей не страшно умереть. Его спокойствие и решимость передались ей.
   Так же спокойно и быстро, как муж распоряжался наверху, она распоряжалась в своем маленьком мире, переоделась с помощью Авдотьи, надела меховые сапоги, мужскую одежду, собрала серебро, бумаги мужа, драгоценности — память покойных отца с матерью, письма родных, взяла со стола часы мужа и безделушки, немного его и своего белья и, увязав все это, уселась на складной стул. Разум был ясен, и только — она чувствовала — сердце билось с необыкновенной силой.
   В распахнутую дверь каюты доносился шум и грохот. По палубе перекатывали бочки с порохом, кажется спускали шлюпки.
   В темную глубину судна откуда-то сверху вдоль трапа проскользнул и заиграл на полу солнечный луч.
   «Вот так же будет светить солнце, — подумала она, — а нас всех, может быть, не будет…»
   Авдотья вскрикнула. Из-под стола побежал ручей, и сразу понесся навстречу ему, тревожно, другой, из-под койки, и быстро явился третий. Струи воды забегали по всей каюте.
   Невельской сбежал по трапу. Его лицо уже не было так бледно.
   — Слава богу! — воскликнул он. — Мы почти спасены, нам удалось толкнуть судно на мель и сейчас опасность почти миновала. Под нами песчаный риф. Если бы ветер не отнес нас к мели, мы утонули бы на глубине в десять минут… Подымайся наверх… Вода уже не проникает с такой силой…
   Он опять исчез.
   А сквозь переборки каюты ударили потоки воды. Авдотья схватила чемодан и кинулась на трап. Вода бурно поднималась, как в огромной ванне. Всплыли одеяла, белье, течением разнесло салфетки.
   Екатерина Ивановна с узлом в руках поднялась на палубу. От того, что она увидела там, сердце ее обмерло, и она вмиг позабыла о своих погибших вещах.
   Все уже были наверху. Вода потому била с такой силой в ее каюту, что корабль погрузился почти до самых бортов. Но море спокойно. Сейчас небольшого ветра достаточно, чтобы уничтожить всех обитателей судна, которые не могли бы вместиться сразу в спущенные шлюпки. Матросы, офицеры, женщины выравнивали бочонки с порохом, выкачивали воду из трюмов. Молодая жена казака, та самая, которая беседовала с Екатериной Ивановной в день отхода из Охотска, держала в одной руке своего черноглазого младенца, а другой, стоя у помпы, с силой налегала на рычаг. Ребенок кричал, надрываясь, и бился, но она не могла помочь ему.
   Матросы и офицеры, мокрые с головы до ног, подымали стрелой грузы из трюмов. Пожилые женщины и дети с криком и плачем бегали по палубе, страшась наступающей воды и грузов, выползавших в сетках из трюмов и обдававших палубу потоками воды.
   Катя оставила свой узел и кинулась к плачущему ребенку, желая взять его на руки, но мать, с укором взглянув на нее, продолжала работать, не выпуская ребенка из рук.
   Вода хлынула через борт. Дети закричали в ужасе. Металась какая-то старуха, все толкали друг друга.
   По приказанию капитана в море полетела часть грузов. Катя увидела, как то исчезают, то появляются в воде ее стулья и столики.
   — Спускают шлюпки! Мы на мели и в безопасности, — хватая за руки рыдающую старуху, уверяла Катя и перебежала к сбившимся в кучу женщинам. — Опасность миновала! — старалась успокоить она молодых матерей.
   Ее не слушали.
   — Барыня, погибаем!
   — Шлюпка спущена, идемте, Екатерина Ивановна, — подбежал Мацкевич.
   С ним был Бошняк.
   Катя увидела, что взоры матерей устремлены на нее. У них на руках и у подолов дети. В их взорах злоба и гнев, проклятье за все унижения и издевательства, которые они терпят. Кате казалось, что они сейчас ненавидели ее.
   Особенно грозно смотрела старуха, которую Катя только что уговаривала.
   Ей стало стыдно этих мужественных женщин. «Меня вынесут на руках, а их дети погибнут», — подумала она.
   — Идите быстро, Екатерина Ивановна, судно сейчас потонет, — сказал Бошняк.
   — Господа! — с ужасом в глазах, но твердо ответила Екатерина Ивановна, отступая шаг назад и как бы пугаясь того, что ей предлагают. — Спасайте детей! — почти крикнула она, как позора стыдясь отвратительных в это мгновенье светских услуг. Она поняла — женщины опасаются, что их и их детей бросят на произвол судьбы, а господа станут спасать только себя.
   Но офицеры шли к ней.
   — Господа… Господа… — говорила Катя, отступая. — Мой муж сказал, что капитан покидает корабль последним. Пока дети и женщины не будут в шлюпках, до тех пор я не сойду… Здесь матери…
   — Екатерина Ивановна, не беспокойтесь о них!
   — Будет так, как я сказала.
   — Что за разговоры! — раздался в трубу грозный голос ее мужа. — Теряем время напрасно! Живо ее на баркас! Всех детей и женщин немедленно на баркас!
   Катя увидела в этот миг, что матросы хватают на руки детей и, быстро передавая друг другу, усаживают их в шлюпку. За ними на руках туда же поехала по воздуху и грозная старуха. Женщины кинулись к трапу, с воем и причитаниями перелезали через борт. Матросы передавали их пожитки.
   Офицеры схватили на руки Екатерину Ивановну, и она вмиг очутилась на баркасе. Тут же появилась Авдотья, а с ней чемодан и узел.
   Среди этих слез и криков раздалась ясная и четкая команда, успокаивающе лязгнули уключины, и шлюпка быстро отвалила от борта и пошла все быстрей и быстрей. А навстречу уже шли шлюпки «Байкала».
   Муж стоял на мостике гибнущего корабля. Кате показалось, что он скользнул взором по отходившей шлюпке, ища ее, и она, не выдержав, зарыдала. Вокруг по волнам плавала ее мебель, красивые стулья, которым она так радовалась совсем недавно. Ей не жаль было ничего. Она плакала, как и все эти женщины, сидевшие вокруг нее, чувствуя себя в этот миг такой же матросской женой, как они.
   Катя видела — никто из женщин не верил ее мужу, не допускал мысли о справедливости, каждый думал только о себе, сама она была ничтожной, ненужной в их глазах. Каким грозным гневом загорелись их глаза…
   А сейчас, когда корабль удалялся и все плакали, сплоченные общим горем, в глазах окружающих женщин не было и тени гнева или недоверия. Катя была благодарна мужу, что он подал ей пример. Ей теперь не стыдно было смотреть в глаза своим соседкам. И они смотрели на нее как-то по-другому.
   Пока шли на баркасе, разговорились по душам.
   — Эх, барыня, сколько я штормов перевидала, — говорила скуластая молодая матроска Алена. — Я девчонкой с отцом плавала в Америку. Да ведь я и родила на корабле. Вокруг бушует, а я мучаюсь, лежу в палубе…
   Екатерина Ивановна беспокоилась, что же будет дальше. Всех везли на «Байкал», потому что колония на берегу вырезана. Опасность далеко не миновала. У всех матросов с собой заряженные ружья.
   На берегу — видно простым глазом — чернела большая толпа. Там, конечно, заметили гибель судна и, может быть, торжествовали и собирались напасть.
   Через полчаса баркас подошел к «Байкалу».
   Командир «Байкала», Шарипов, встретил Екатерину Ивановну у трапа, помог ей, велел устроить ее и Дуняшу, согреть воды, подать обед.
   — Такую массу людей и грузов «Байкал» принять не может! И «Шелихова» может разбить…
   «Вместо того чтобы успокоить меня, он выказывает нерешительность! Мой муж знает, что делает!» — подумала Екатерина Ивановна.
   — Мне сказали, что «Шелихов» стоит на мели очень прочно и опасность миновала, — ответила она.
   — Какое миновала! — раздраженно ответил капитан. — Вон смотрите, что на берегу делается. Какая масса собралась.
   Екатерина Ивановна окончательно возмутилась.
   — Гиляки никогда не посмеют напасть на вооруженное судно, — ответила она.
   — Ах, боже мой! «Байкал» на мели, а мы всё грузим и грузим на него! — сказал Шарипов, встречая новую шлюпку со спасенными. — Это еще счастье, что море спокойно…