Страница:
— А как у старика глаза разбежались на товары, Геннадий Иванович! Вот уж он доволен будет подарками! Старухе отвезет красного-то сукна!
«Он не токмо это, а и себя заложит…» — подумал Конев и сказал мрачно:
— Торгашить горазды!
Старик вышел встречать гостей с улыбкой, вежливо поклонился, развел руками и пригласил их в шалаш, сделанный из елового корья. Пол был устлан белыми циновками из рисовой соломы.
Капитан передал подарки: старику — красного сукна и ситца, а его спутникам — по отрезу от сукон попроще.
Старик принял все с поклонами. Капитан заметил, что он немного озабочен.
Все уселись на низкие скамеечки. По обе стороны капитана — Шестаков и Козлов, а с ними рядом, прямо на циновках, поджав ноги, — Позь и Афоня.
Перед русскими поставили маленькие лакированные столики. Старик устроился напротив капитана.
Служили двое бойких молодцов с черными косами. Водку подали в медных бутылях. Появилось красное вино. Пили из маленьких фарфоровых чашечек. Одно за другим подавались блюда: черепаховый суп, острые соусы, рис, курица, свинина, бобы. В одном из кушаний оказались и свинина, и курица, и что-то вроде рыбы, но было вкусно. Невельской опять расспрашивал про край, про реки и селения. Маньчжуры отвечали на этот раз гораздо охотней и лишь изредка переглядывались, и тогда капитану казалось, что они все еще чего-то опасаются.
— С тобой выгодно торговать, — наконец сказал старик, — мои товарищи хотели бы продолжать с тобой торговлю.
— На Иски у меня лавка и селение, — отвечал Невельской. — Приезжайте туда на будущий год, и будем торговать. Вам нужны наши товары, а нам — ваши. Мы будем рады, если ваши купцы будут приходить к нам. Мы будем очень довольны. Мы будем соблюдать ваши законы, когда будем у вас, а вы, когда бываете здесь, — наши.
— Это хорошо! — сказал старик. — Очень приятно слышать! Но вот что меня беспокоит: скажите, правда ли, — продолжал он, несколько волнуясь, — не ошиблись ли вы, сказав, что здесь русская земля?
— Да, это правда! — спокойно ответил капитан.
— Но почему же прежде об этом ничего не было известно?
— Мы всегда знали об этом, только не занимали эту землю, потому что не было причины беспокоиться. А теперь, когда сюда подходят на судах рыжие, мы решили преградить им вход в реку.
— Но почему вы говорите, что тут земля ваша? Как вы можете это доказать?
Невельской сказал, что есть договор, по которому земли между хребтом и морем не разграничены, и что теперь решено эти земли занять.
Старик стал говорить о направлении гор и о границе. Он доказывал, что граница пошла по горам, велел подать кисточку, тушь и бумагу и стал чертить горный Становой хребет. Он нарисовал, как этот хребет двоится, не доходя верховьев Амгуни: одна ветвь идет на север, а другая к Амуру и перебрасывается через реку.
Капитан сказал, что тут и спора быть не может, и долго объяснял, и доказывал старику свое, и сказал, что граница идет по южной ветви хребта, что там главные горы, а не здесь, и что русский император твердо держится того, что эти земли русские, и их ни за что не уступит.
— Я с вами согласен, — сказал старик вежливо. — Когда я выслушал ваши доводы, то вижу, что они верны. Но я боюсь, что у нас думают по-другому.
— Надо полагать, что наш император сам убедит в этом вашего и не нам, людям подчиненным, решать все это. Нам остается исполнять то, что прикажут. Я же, чтобы не подвести вас, дам вам бумагу, в которой все будет написано от имени нашего правительства.
Старик в душе обрадовался.
— А как же быть теперь с данью? Ведь мы собирали тут дань! Каждый год в казну государя поступало отсюда несколько сот соболей…
— Ни о каком сборе дани я не слышал, — ответил капитан. — Если это было, то производился незаконный сбор, и мы об этом не знали прежде. И заранее скажу, что мы не потерпим никаких сборов здесь… Торгуйте, но дань собирать нельзя.
— Это большой ущерб для нашего государства.
— Но что значит сотня незаконно получаемых соболей по сравнению с теми выгодами, что получат обе стороны от взаимной торговли… Разве вы не видели наших товаров? А нам нужен рис, просо, водка, леденец, и мы все это будем покупать охотно.
Старик задумался. Молодцы с косами убирали одни блюда и подавали другие. Маньчжурские купцы стали рассуждать, где лучше встречаться для взаимной торговли. Опять говорили о том, где и какие реки впадают в Амур, где какие селения, когда в них ярмарки… Оказывалось, что ближайшее селение маньчжуров находится отсюда в двадцати днях пути вверх по течению.
Старик объяснил, что плавание в низовьях реки частным лицам запрещено, что купцы идут сюда, давая взятки чиновникам, и что он взял их с собой, получив на это разрешение, но неизвестно, допустят ли их еще раз сюда в будущем году. Хотя, конечно, они постараются приехать на Иски.
Он сказал, что если в самом деле все устроится так, как говорит капитан, то надо русским привозить свои товары в верхние селения.
— Там лучше места, и тебе там понравится! — сказал старик. — На устье Уссури мы могли бы с тобой торговать гораздо выгодней, чем на Кяхте. Так мои товарищи говорят.
Невельской чувствовал, что сошелся с настоящей Азией и сущим Китаем, который считается чем-то скрытым и недосягаемым. А тут как на ладони все становилось ясным: Кяхта с ее глупыми ограничениями будет со временем не нужна. Ему даже показалось, что эти люди тоже тяготятся своими тупыми повелителями и своими старыми законами и ищут общения с другими народами. Он видел — народ этот неглуп, ясно и остроумно выражает свои мысли, совсем не страшится иностранцев, как принято думать. Лица этих людей совсем не такие, как их рисуют. Были красивы и старики и молодые. Он подумал, что с занятием Амура, конечно, рухнут все привилегии торгующих в Кяхте, что Россия и Китай невольно сблизятся.
Маньчжуры интересовались Россией и Европой. К их великому удовольствию, Невельской велел принести атлас, и показал карту мира, на ней Англию, сравнил ее с Китаем и сказал, сколько там населения и сколько в Китае.
Старик подвыпил и сказал, что тут есть еще одна статья дохода и капитан может ею сам воспользоваться. От простой торговли с гиляками доходы невелики…
— Мы берем девок у этих собак и увозим в город. Вы видите, что это за народ…
При этих словах кровь бросилась Позю в лицо, но он перевел все слово в слово.
— Можете и вы! — Старик подмигнул капитану. — Гиляки — поганое племя, и нет греха отбирать у них баб.
Невельской ответил:
— Русский царь это знает и велел смотреть, чтобы этого не было.
— Что тут плохого? Это не люди! — Старик огорчился. — Они ведь и сами не очень беспокоятся за своих девок. Мы только так же поступаем, как они сами!
— Нет, этого больше делать нельзя. Да и ваш закон запрещает отбирать женщин у народа. А по нашему закону за это следует строгое наказание.
«С капитаном трудно спорить… Жаль, конечно, что не во всем удается с ним договориться… Вообще с этими землями давно не все ясно, — думал старик. — Сюда одно время запрещали ездить… Неужели они не разграничены? Всегда поминались какие-то государственные тайны, когда речь заходила про эти места. Впрочем, у нас всегда и всюду тайны… Как же можно твердо и с уверенностью отстаивать то, чего даже я сам не знаю толком. Теперь я даже возразить как следует не могу капитану!»
Старик признался, что теперь, когда капитан обещал ему бумагу, он согласен взять подарки. А то не знал, как быть, не желая обидеть гостя, но и принять не мог со спокойной совестью…
На прощание старик расчувствовался, хвалил капитана, что он очень хороший человек. Ему все еще многое было неясно, но заговаривать о своих сомнениях он не решался, опасаясь, что в самом деле капитан прав, дело решено правительствами и тогда возражения лишь оскорбят гостей. Губернатору он предъявит правительственную бумагу. Негодяев торгашей, которые сюда ездят и грабят гиляков и тут наживаются, старик сам не любил. Пусть русские заберут у них все доходы и заставят исполнять свои законы!
Маньчжуры проводили русских и дружески простились.
«Он не токмо это, а и себя заложит…» — подумал Конев и сказал мрачно:
— Торгашить горазды!
Старик вышел встречать гостей с улыбкой, вежливо поклонился, развел руками и пригласил их в шалаш, сделанный из елового корья. Пол был устлан белыми циновками из рисовой соломы.
Капитан передал подарки: старику — красного сукна и ситца, а его спутникам — по отрезу от сукон попроще.
Старик принял все с поклонами. Капитан заметил, что он немного озабочен.
Все уселись на низкие скамеечки. По обе стороны капитана — Шестаков и Козлов, а с ними рядом, прямо на циновках, поджав ноги, — Позь и Афоня.
Перед русскими поставили маленькие лакированные столики. Старик устроился напротив капитана.
Служили двое бойких молодцов с черными косами. Водку подали в медных бутылях. Появилось красное вино. Пили из маленьких фарфоровых чашечек. Одно за другим подавались блюда: черепаховый суп, острые соусы, рис, курица, свинина, бобы. В одном из кушаний оказались и свинина, и курица, и что-то вроде рыбы, но было вкусно. Невельской опять расспрашивал про край, про реки и селения. Маньчжуры отвечали на этот раз гораздо охотней и лишь изредка переглядывались, и тогда капитану казалось, что они все еще чего-то опасаются.
— С тобой выгодно торговать, — наконец сказал старик, — мои товарищи хотели бы продолжать с тобой торговлю.
— На Иски у меня лавка и селение, — отвечал Невельской. — Приезжайте туда на будущий год, и будем торговать. Вам нужны наши товары, а нам — ваши. Мы будем рады, если ваши купцы будут приходить к нам. Мы будем очень довольны. Мы будем соблюдать ваши законы, когда будем у вас, а вы, когда бываете здесь, — наши.
— Это хорошо! — сказал старик. — Очень приятно слышать! Но вот что меня беспокоит: скажите, правда ли, — продолжал он, несколько волнуясь, — не ошиблись ли вы, сказав, что здесь русская земля?
— Да, это правда! — спокойно ответил капитан.
— Но почему же прежде об этом ничего не было известно?
— Мы всегда знали об этом, только не занимали эту землю, потому что не было причины беспокоиться. А теперь, когда сюда подходят на судах рыжие, мы решили преградить им вход в реку.
— Но почему вы говорите, что тут земля ваша? Как вы можете это доказать?
Невельской сказал, что есть договор, по которому земли между хребтом и морем не разграничены, и что теперь решено эти земли занять.
Старик стал говорить о направлении гор и о границе. Он доказывал, что граница пошла по горам, велел подать кисточку, тушь и бумагу и стал чертить горный Становой хребет. Он нарисовал, как этот хребет двоится, не доходя верховьев Амгуни: одна ветвь идет на север, а другая к Амуру и перебрасывается через реку.
Капитан сказал, что тут и спора быть не может, и долго объяснял, и доказывал старику свое, и сказал, что граница идет по южной ветви хребта, что там главные горы, а не здесь, и что русский император твердо держится того, что эти земли русские, и их ни за что не уступит.
— Я с вами согласен, — сказал старик вежливо. — Когда я выслушал ваши доводы, то вижу, что они верны. Но я боюсь, что у нас думают по-другому.
— Надо полагать, что наш император сам убедит в этом вашего и не нам, людям подчиненным, решать все это. Нам остается исполнять то, что прикажут. Я же, чтобы не подвести вас, дам вам бумагу, в которой все будет написано от имени нашего правительства.
Старик в душе обрадовался.
— А как же быть теперь с данью? Ведь мы собирали тут дань! Каждый год в казну государя поступало отсюда несколько сот соболей…
— Ни о каком сборе дани я не слышал, — ответил капитан. — Если это было, то производился незаконный сбор, и мы об этом не знали прежде. И заранее скажу, что мы не потерпим никаких сборов здесь… Торгуйте, но дань собирать нельзя.
— Это большой ущерб для нашего государства.
— Но что значит сотня незаконно получаемых соболей по сравнению с теми выгодами, что получат обе стороны от взаимной торговли… Разве вы не видели наших товаров? А нам нужен рис, просо, водка, леденец, и мы все это будем покупать охотно.
Старик задумался. Молодцы с косами убирали одни блюда и подавали другие. Маньчжурские купцы стали рассуждать, где лучше встречаться для взаимной торговли. Опять говорили о том, где и какие реки впадают в Амур, где какие селения, когда в них ярмарки… Оказывалось, что ближайшее селение маньчжуров находится отсюда в двадцати днях пути вверх по течению.
Старик объяснил, что плавание в низовьях реки частным лицам запрещено, что купцы идут сюда, давая взятки чиновникам, и что он взял их с собой, получив на это разрешение, но неизвестно, допустят ли их еще раз сюда в будущем году. Хотя, конечно, они постараются приехать на Иски.
Он сказал, что если в самом деле все устроится так, как говорит капитан, то надо русским привозить свои товары в верхние селения.
— Там лучше места, и тебе там понравится! — сказал старик. — На устье Уссури мы могли бы с тобой торговать гораздо выгодней, чем на Кяхте. Так мои товарищи говорят.
Невельской чувствовал, что сошелся с настоящей Азией и сущим Китаем, который считается чем-то скрытым и недосягаемым. А тут как на ладони все становилось ясным: Кяхта с ее глупыми ограничениями будет со временем не нужна. Ему даже показалось, что эти люди тоже тяготятся своими тупыми повелителями и своими старыми законами и ищут общения с другими народами. Он видел — народ этот неглуп, ясно и остроумно выражает свои мысли, совсем не страшится иностранцев, как принято думать. Лица этих людей совсем не такие, как их рисуют. Были красивы и старики и молодые. Он подумал, что с занятием Амура, конечно, рухнут все привилегии торгующих в Кяхте, что Россия и Китай невольно сблизятся.
Маньчжуры интересовались Россией и Европой. К их великому удовольствию, Невельской велел принести атлас, и показал карту мира, на ней Англию, сравнил ее с Китаем и сказал, сколько там населения и сколько в Китае.
Старик подвыпил и сказал, что тут есть еще одна статья дохода и капитан может ею сам воспользоваться. От простой торговли с гиляками доходы невелики…
— Мы берем девок у этих собак и увозим в город. Вы видите, что это за народ…
При этих словах кровь бросилась Позю в лицо, но он перевел все слово в слово.
— Можете и вы! — Старик подмигнул капитану. — Гиляки — поганое племя, и нет греха отбирать у них баб.
Невельской ответил:
— Русский царь это знает и велел смотреть, чтобы этого не было.
— Что тут плохого? Это не люди! — Старик огорчился. — Они ведь и сами не очень беспокоятся за своих девок. Мы только так же поступаем, как они сами!
— Нет, этого больше делать нельзя. Да и ваш закон запрещает отбирать женщин у народа. А по нашему закону за это следует строгое наказание.
«С капитаном трудно спорить… Жаль, конечно, что не во всем удается с ним договориться… Вообще с этими землями давно не все ясно, — думал старик. — Сюда одно время запрещали ездить… Неужели они не разграничены? Всегда поминались какие-то государственные тайны, когда речь заходила про эти места. Впрочем, у нас всегда и всюду тайны… Как же можно твердо и с уверенностью отстаивать то, чего даже я сам не знаю толком. Теперь я даже возразить как следует не могу капитану!»
Старик признался, что теперь, когда капитан обещал ему бумагу, он согласен взять подарки. А то не знал, как быть, не желая обидеть гостя, но и принять не мог со спокойной совестью…
На прощание старик расчувствовался, хвалил капитана, что он очень хороший человек. Ему все еще многое было неясно, но заговаривать о своих сомнениях он не решался, опасаясь, что в самом деле капитан прав, дело решено правительствами и тогда возражения лишь оскорбят гостей. Губернатору он предъявит правительственную бумагу. Негодяев торгашей, которые сюда ездят и грабят гиляков и тут наживаются, старик сам не любил. Пусть русские заберут у них все доходы и заставят исполнять свои законы!
Маньчжуры проводили русских и дружески простились.
Глава шестнадцатая
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Было жарко и душно. Уставший капитан лег в палатке. С вечера слышал он, как приехали в лодке Фомин и Чумбока.
Пошел дождь. Ночью капитана разбудил Шестаков.
«Я давно не спал так крепко», — подумал Невельской.
Палатка трепетала от ветра. На реке бушевал шторм. Шлюпку пришлось перетащить повыше на берег. Часть товаров перенесли в палатку.
На рассвете волны стихли. Дождь перестал. Ветер переменился, набегал слабыми порывами. В деревне выли собаки.
Козлов подал к чаю китайский леденец. После завтрака, оставив у палатки двух часовых, капитан отправился на шлюпке к Тырским утесам.
Мимо проплывали деревня и шалаш маньчжуров, их лодки, вытащенные на берег. Кое-где виднелись люди у вешалов. За деревней ветер гнул заросли тальников.
Рыжий Тырский утес высился над рекой. Шлюпка пристала у его подножия. Сверху шли две лодки.
— Кто-то рано едет, — заметил Козлов.
— Отовсюду, капитан, люди едут, тебя хотят посмотреть! — сказал Позь.
Чедано провел Невельского наверх. Там, на площадке, над самой кручей, стояли каменные столбы. За рекой видны были горы, туман и облака.
Под утесом слышались голоса.
Две лодки с гиляками в белых шляпах, видимо те, что шли сверху, пристали к подножию скалы.
Когда Невельской спустился вниз, рядом со шлюпкой стояли две плоскодонки. Люди с косами, в берестяных шляпах поднялись с песка. Взоры их были изумленно-радостны.
— Вот, капитан, к тебе издалека люди приехали, — сказал тунгус Афоня, остававшийся с матросами у шлюпки.
— Ты Невельской? — подходя к капитану и протягивая дрожащие руки, спросил босой смуглый дед в коротком халате.
Толпа приезжих обступила капитана.
— Я их языка не знаю, — сказал Позь. — Сейчас хорошего переводчика возьмем. Чумбока из их стороны. Эй, Чумбока, иди, верховские приехали, — крикнул он, прикладывая руки ко рту.
Гольд задержался в зарослях. Он выбежал и, увидя чернолицего старика, остолбенел:
— Дедушка Иренгену!
Рядом с дедом стоял другой старик с дожелта прокуренными усами и с темными, похожими на трещины впадинами на щеках. Это был дядюшка Дохсо, отец Одаки, убитой жены Чумбоки. И Кога, длинный, как журавль, дедушка Кога, с тремя седыми волосками на подбородке, который когда-то так любил Чумбоку.
«Уй-уй! Как они постарели! Какая одежда на них бедная на всех! Рванье! Кругом все свои, родные…» Чумбока готов был кинуться к ним, обнимать всех… На миг он почувствовал себя вернувшимся домой. Но тотчас же горькие воспоминания охватили его. Он вспомнил, как жил с дядей на озере, как старик радовался счастью дочери и как потом все они, вот эти его близкие, любимые им люди, убили свою родную сестру и племянницу, а его выгнали. Сердце рвалось к ним, к своим, но нельзя было забыть… И так больно стало, что Чумбока готов был заплакать.
Он взглянул на капитана, ища поддержки.
— А-на-на! — пролепетал тем временем дядюшка Дохсо, узнавши в переводчике своего бывшего зятя. Худые, черные ноги дядюшки задрожали так сильно, словно Дохсо пустился в пляс.
И снова вспомнил Чумбока былое. Когда-то, еще парнем, он с Одакой любезничал и с дерева в лодку дядюшки Дохсо свалился — лесина треснула, и он прямо к Одаке полетел, — и вот тоже тогда у дядюшки ноги затряслись. Так с ним бывает, когда сильно испугается. И сейчас он опять струсил. А сын его Игтонгка побледнел. Чумбоке стало немного жаль их.
Дохсо не знал, как тут быть. Но дедушка Иренгену, который либо не узнал Чумбоку, либо не хотел обращать на него внимания, заговорил с Невельским.
— Так это ты Невельской?
— Я!
— Мы к тебе приехали, — сказал старик твердо. — Мы слышали, что пришли русские, что ты ездишь…
Невельской не понимал его больше.
— Ну, помоги, — обратился хитроумный дедушка Кога к Чумбоке, — пусть русский с нами поговорит.
Чумбоке достаточно было взглянуть на капитана, как боль его ушла куда-то в глубь души. Вот и он стал переводчиком, не только Позь! И Чумбока теперь наконец пригодился капитану. Гордость охватила молодого гольда. Он стал тверд как железо. Он резал взглядом сузившихся глаз своих родственников и стал переводить, стараясь все подробно передать Позю, а тот переводил капитану.
Говорил дедушка Иренгену. Остальные все смотрели и слушали.
Старик сказал, что живется плохо, что они просят Невельского прийти на Горюн, поселиться там и охранять их.
Все горюнцы стали кланяться и просить, у многих на глазах были слезы. Чумбока увидел, что жизнь его родных не была за эти годы счастливой.
«Не стали вы счастливыми оттого, что жену мою убили! — подумал он. — А вот говорили, что от нее злые духи рождались и что от нас все несчастья!»
Переводя речь старика, который стал перечислять беды горюнцев, Чумбока чуть сам не заплакал: и жаль было их, и зло на них разбирало, и горько было.
— Мы привезли тебе подарки! — Дядюшка — старик скуповатый, всегда все прятал и всем родным говорил, что у него нет ничего, а на этот раз вытащил соболя, черного, пушистого.
Невельской не стал отказываться от подарков. Он пригласил всех к себе в палатку на Тыр.
— Поедемте туда, — сказал он, — и там мы обо всем поговорим.
Чумбока отправился с Невельским.
Когда шлюпка Невельского подходила к деревне, на окраине ее тырские гиляки тянули невод. Напротив них, на берегу, сидели на корточках рабочие с маньчжурских лодок. Видно было, как гиляки бросили им несколько рыбин.
Из шалаша, кутаясь в халаты, вышли маньчжуры. Когда шлюпка подошла ближе, они стали усердно кланяться. Невельской велел пристать.
— Маньчжуры загуляли, вашескородие! — заметил Козлов. — Вон один на ногах не стоит…
— Им теперь не фартит! — подтвердил Шестаков. — Гиляки говорят, что бить их собираются.
Невельской вышел на берег.
Старик встретил его. Он поклонился капитану. Маньчжуры обступили Невельского, приглашая к себе. Вид у них был невеселый. От некоторых несло вином. Усатый маньчжур, похожий на ученого, едва держался на ногах.
— Мне очень нужно поговорить с тобой, — сказал старик.
Капитан вошел в шалаш. Матросы остались на берегу, проводники последовали за капитаном. Маньчжуры предложили водки.
— Надо и вам согреться, сегодня ветер и день холодный! — перевел Позь слова старика. — А вы все время в разъездах.
— Мы очень рады тебя видеть, — продолжал маньчжур. — Всю ночь мы были в тревоге и я совсем не спал.
— Что случилось?
— Гиляки пытаются делать насилия над нами! — сказал старик. Глаза его зло блеснули. — Разве вы не сказали нам, что будете охранять нас и торговать с нами?
— Да, я так сказал.
— Мы это говорили гилякам, а они не верят и оскорбляют нас. Говорят нам, что мы собаки и что русские нас прогонят. Сегодня ночью в наши шалаши кидали камни. Они кричат нам обидные слова, никто не продает юколы, не хотят ловить рыбу, и гребцы, взятые нами, разбежались. Мы так не можем тут торговать. С голоду умрем. Когда мои люди стали уговаривать их, они посмеялись и разошлись.
Капитан пообещал принять меры.
Он сказал, что сегодня будет читать объявления от имени правительства и даст обещанную бумагу, поэтому просит чиновника с товарищами прибыть через некоторое время к его палатке.
Он еще посидел немного у маньчжуров.
— Вы не знаете, что за народ гиляки, — жаловался старик. — Вот вы жалеете их семьи. А у них нет семей. Они долгов не отдают, при всяком удобном случае хватаются за ножи. Вам очень трудно жить с ними будет, капитан. Напрасно вы за них заступаетесь. Они этого не заслуживают. Кроме воровства и обмана, вы от них ничего не увидите. И вас они охотно предадут, если будет выгодно. Вы видели, как они вчера перебегали от вас к нам и от нас к вам, они всегда за тех, кто сильней.
Невельской терпеливо выслушал старика.
— Приходите в полдень к моей палатке, я сделаю там объявления, а потом разберем все, о чем вы просите, и если найдутся виновные, то я накажу их, — сказал капитан.
Когда он вернулся к своей палатке, там его ждала огромная толпа. Тут же были горюнцы.
Капитан пригласил их в палатку. Чумбока опять переводил. Угощали чаем, вином, сластями, табаком, не хуже, чем маньчжуров. Старики получили от капитана подарки.
— Сколько же дней ехать сюда от Самогирского озера [122]? — спросил капитан.
Пока Позь переводил это Чумбоке, дед Иренгену сморщил лоб, как бы мучительно напрягая память. Старик не дождался гольдского перевода.
— Семь ден! — вдруг выпалил он по-русски и, привскочив в испуге, оглядел всех сидящих справа и слева, как бы совершив ужасную оплошность и опасаясь, не замечена ли она, кем не следует.
— Так ты знаешь по-русски? — с удивлением спросил Невельской.
— Знаю, — все еще в испуге ответил старик.
Уже давно-давно не говорил он по-русски. Когда-то дедушка Иренгену жил по ту сторону хребтов и считался русским тунгусом.
— Как же! Конечно, знаю! — повторил старик, глядя на капитана по-детски ясным взором, а губы его тряслись. — Ведь я крещеный.
Никогда прежде Чумбоке не приходилось слышать, что дедушка Иренгену крещеный и знает по-русски. Только теперь понял он, как это ухитрялся старик узнавать, что говорят между собой русские, когда торговцы приезжали в его деревню.
То, что дальше услыхал Чумбока, изумило его еще сильней.
— Мои отцы, — продолжал дедушка Иренгену, — когда я был маленький, пришли на Горюн из-за хребтов… — Запас русских слов у старика окончился и далее он продолжал по-гольдски. — Тогда много людей на Амур ушло. В те времена не то сильная болезнь по Амуру прошла и люди вымерли, не то маньчжуры всех увезли к себе куда-то. Вот наши старики, жившие за горами, об этом узнали и пошли жить на реку. А вот мой парень! — добавил старик по-русски, показывая на долговязого шестидесятилетнего Когу. — Жаль, капитан, что ты не пойдешь к нам жить. Иски — плохое место. У нас теплей и веселей.
Невельской объяснил, что к Иски могут подходить большие морские суда, поэтому там построен русский пост.
— На будущий год мы поставим посты и лавки на Амуре, — сказал он.
Горюнцы рассказали, как проехать к ним. Опять пошла речь про реки, хребты и озера.
Между тем у палатки собрался народ, послышались громкие голоса.
— Маньчжуры пришли, — входя в палатку, сказал Афоня.
Гольды переглянулись тревожно.
— Сегодня мы будем читать бумагу от нашего царя, — сказал капитан, — и вы слушайте. Маньчжуры тоже пришли слушать, но не бойтесь их…
— Так ты толмачом у лоча? — обратился к Чумбоке дедушка, выходя из палатки.
Все с уважением посмотрели на своего бывшего родственника.
— Ты нам много хорошего сделал, — заговорил Дохсо, стараясь задобрить парня. — Говорил за нас. Спасибо тебе!
— Вот наши лодки, — показал Кога.
— Пойдем к нам, поговорим.
— Расскажешь, как жил и как сюда попал. Ты хорошо по-гиляцки выучился!
— Я думал, что вам хорошо жилось! — сказал Чумбока.
Горюнцы смущенно умолкли, чувствуя себя глубоко виноватыми. Особенно ясно это было сейчас, после разговора с русскими.
Все пошли к лодкам. Ведь лодка — это часть дома.
— У-у! Знакомые лодки. Вот в этой я ездил. А эта дядина… А что же брат не приехал? — спросил Чумбока. — Я слыхал, что он разбогател?
— Какой разбогател! Да кто тебе это сказал?
— Это сказал Гао!
— Гао? — удивился Кога. — Где ты его видел?
— Здесь!
— Гао здесь?!
— Он и губит твоего брата, — заговорил Дохсо. — И сыновья его… Мстят ему за тебя, изводят его…
— Что же ты смотришь? — говорили сородичи. — Ходишь с капитаном, а сам не догадываешься, что сделать надо. Гао обманул тебя. Твой брат до сих пор в долгу.
В это время толпа зашумела. Матросы выстроились с ружьями.
Из палатки вышел капитан. Рядом с ним стоял Позь, державший в руках несколько свитков бумаги. Тут же встали Афоня и Чумбока.
Маньчжуры столпились слева от капитана. Они улыбались и кланялись ему как доброму знакомому.
Невельской поднялся на обрубок дерева и бегло оглядел огромную толпу. Глаза у него колючие, но веселые. Позь подал ему бумагу. Капитан, не разворачивая, держал ее в руке.
— Хотя русские давно здесь не бывали, — объявил он, — но всегда считали всю реку и земли от Каменных гор Хингана до моря, а равно и всю страну вдоль моря с островом Карафту своими.
— До русского царя дошли известия, что иностранцы, бьющие китов, стали приходить к здешним берегам, что они делают насилия над здешними жителями и хотят войти в реку и занять эту страну. Чтобы защитить здешнее население от иностранных судов и не допускать тут насилий, мы поставили вооруженные посты в заливе Иски и на устье Амура. Всех здешних жителей великий русский царь принимает под свое покровительство и защиту, о чем я, посланный для этой цели от царя, и объявляю…
— Никто теперь у здешних людей не смеет брать даром какую-либо вещь: лодку, мех, рыбу, так же как никто не смеет заставлять здешних людей работать на себя. Никто не смеет чинить тут никаких обид, хватать тут женщин или уводить людей в рабство и не смеет собирать дань.
— Чтобы все это, что я сейчас сказал, было известно приходящим сюда чужестранцам, я оставлю вам вот эти бумаги, на них написано все, что я сказал.
В тишине слышно было как, разворачиваясь, зашуршал пергаментный свиток.
— «От имени Российского правительства, — подымая бумагу, торжественно читал капитан, — объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе… — Позь и Чумбока сразу же переводили, — что все берега этого залива и весь Приамурский край… до корейской границы, с островом Сахалином, составляют российские владения и никакие обиды обитающим тут жителям не могут быть допускаемы. Для этого поставлены российские военные посты в заливе Иски и в устье реки Амура…»
После чтения Невельской обратился к старику маньчжуру и подал ему бумагу. Тот поспешно улыбнулся.
— Мы, русские, всегда будем рады видеть вас или ваших товарищей на Иски и торговать с вами, — сказал капитан. — Если ваши люди пойдут к нам или будут в других дальних путешествиях по этим краям и встретят рыжих, пусть они покажут это объявление… И вы предъявите его у вас в Сан-Сине.
Старик осторожно принял свиток обеими руками и почтительно поклонился.
После этого капитан обратился к Еткуну.
— Вот ты просил у меня защиты от иностранцев. Возьми этот лист, Еткун. Ты слыхал, что там написано?
— Да, я слыхал и все понял! — ответил Еткун.
— И я! — подтвердил Араска.
— Когда придет судно с моря, покажешь эту бумагу и скажешь им, что все жители залива Нангмар теперь находятся под защитой русского царя.
Капитан свернул бумагу и отдал Араске.
— Зря никому не показывай!
— Как же! — воскликнул нангмарец.
Гао Цзо тоже пробился вперед. Он часто и усиленно кланялся и улыбался, глядя открытыми глазами на капитана, желая обратить на себя внимание. Ему до смерти хотелось заполучить себе такое объявление. «С такой бумагой я бы зажил на русской земле!»
— Ты обещал мне такую же бумагу… Я здешний житель… Мне приходится много ездить… Я грамотный человек, торгую, везде бываю, мог бы всюду показывать такое объявление. Я бы всем его переводил и толковал. Я знаю все языки, а кто знает языки и торгует, тот самый…
— Я тебе не могу дать бумаги, — перебил его капитан. — На тебя есть жалоба… Останься здесь и жди! Придержи его, — велел капитан Шестакову.
— Ты обещал мне бумагу, — слабо улыбаясь, лепетал Гао.
Позь перевел его слова. Невельской не ответил.
— Теперь ты иди сюда, дедушка Иренгену, — сказал Позь старику горюнцу. — Вот бери такую же бумагу. Да скажи приезжающим в вашу деревню торговцам, что если кто-нибудь из них будет делать насилия или обманывать, то мы будем наказывать. Понял?
— Понял! — громко по-русски выкрикнул дед.
Он спрятал футляр с объявлениями за пазуху, застегнул халат и обхватил капитана своими слабыми руками за шею.
— Прощай, капитан Невельской! — говорил старик маньчжур. — Спасибо тебе за все! Не забудь нашей просьбы и приходи торговать вверх по реке.
Маньчжуры стали кланяться и благодарить капитана.
— Разве вы уже уезжаете? — спросил Невельской.
— Да, у нас все готово, и мы собрались в путь.
— А как же разбор вашей жалобы? Я должен как следует узнать, кто виноват.
Маньчжур несколько смутился. Он благодарил, уверял, что надо ехать и жалоба его теперь не имеет значения. Стоит ли заниматься такими пустяками.
— Нет, я должен разобрать все, — сказал капитан.
Пошел дождь. Ночью капитана разбудил Шестаков.
«Я давно не спал так крепко», — подумал Невельской.
Палатка трепетала от ветра. На реке бушевал шторм. Шлюпку пришлось перетащить повыше на берег. Часть товаров перенесли в палатку.
На рассвете волны стихли. Дождь перестал. Ветер переменился, набегал слабыми порывами. В деревне выли собаки.
Козлов подал к чаю китайский леденец. После завтрака, оставив у палатки двух часовых, капитан отправился на шлюпке к Тырским утесам.
Мимо проплывали деревня и шалаш маньчжуров, их лодки, вытащенные на берег. Кое-где виднелись люди у вешалов. За деревней ветер гнул заросли тальников.
Рыжий Тырский утес высился над рекой. Шлюпка пристала у его подножия. Сверху шли две лодки.
— Кто-то рано едет, — заметил Козлов.
— Отовсюду, капитан, люди едут, тебя хотят посмотреть! — сказал Позь.
Чедано провел Невельского наверх. Там, на площадке, над самой кручей, стояли каменные столбы. За рекой видны были горы, туман и облака.
Под утесом слышались голоса.
Две лодки с гиляками в белых шляпах, видимо те, что шли сверху, пристали к подножию скалы.
Когда Невельской спустился вниз, рядом со шлюпкой стояли две плоскодонки. Люди с косами, в берестяных шляпах поднялись с песка. Взоры их были изумленно-радостны.
— Вот, капитан, к тебе издалека люди приехали, — сказал тунгус Афоня, остававшийся с матросами у шлюпки.
— Ты Невельской? — подходя к капитану и протягивая дрожащие руки, спросил босой смуглый дед в коротком халате.
Толпа приезжих обступила капитана.
— Я их языка не знаю, — сказал Позь. — Сейчас хорошего переводчика возьмем. Чумбока из их стороны. Эй, Чумбока, иди, верховские приехали, — крикнул он, прикладывая руки ко рту.
Гольд задержался в зарослях. Он выбежал и, увидя чернолицего старика, остолбенел:
— Дедушка Иренгену!
Рядом с дедом стоял другой старик с дожелта прокуренными усами и с темными, похожими на трещины впадинами на щеках. Это был дядюшка Дохсо, отец Одаки, убитой жены Чумбоки. И Кога, длинный, как журавль, дедушка Кога, с тремя седыми волосками на подбородке, который когда-то так любил Чумбоку.
«Уй-уй! Как они постарели! Какая одежда на них бедная на всех! Рванье! Кругом все свои, родные…» Чумбока готов был кинуться к ним, обнимать всех… На миг он почувствовал себя вернувшимся домой. Но тотчас же горькие воспоминания охватили его. Он вспомнил, как жил с дядей на озере, как старик радовался счастью дочери и как потом все они, вот эти его близкие, любимые им люди, убили свою родную сестру и племянницу, а его выгнали. Сердце рвалось к ним, к своим, но нельзя было забыть… И так больно стало, что Чумбока готов был заплакать.
Он взглянул на капитана, ища поддержки.
— А-на-на! — пролепетал тем временем дядюшка Дохсо, узнавши в переводчике своего бывшего зятя. Худые, черные ноги дядюшки задрожали так сильно, словно Дохсо пустился в пляс.
И снова вспомнил Чумбока былое. Когда-то, еще парнем, он с Одакой любезничал и с дерева в лодку дядюшки Дохсо свалился — лесина треснула, и он прямо к Одаке полетел, — и вот тоже тогда у дядюшки ноги затряслись. Так с ним бывает, когда сильно испугается. И сейчас он опять струсил. А сын его Игтонгка побледнел. Чумбоке стало немного жаль их.
Дохсо не знал, как тут быть. Но дедушка Иренгену, который либо не узнал Чумбоку, либо не хотел обращать на него внимания, заговорил с Невельским.
— Так это ты Невельской?
— Я!
— Мы к тебе приехали, — сказал старик твердо. — Мы слышали, что пришли русские, что ты ездишь…
Невельской не понимал его больше.
— Ну, помоги, — обратился хитроумный дедушка Кога к Чумбоке, — пусть русский с нами поговорит.
Чумбоке достаточно было взглянуть на капитана, как боль его ушла куда-то в глубь души. Вот и он стал переводчиком, не только Позь! И Чумбока теперь наконец пригодился капитану. Гордость охватила молодого гольда. Он стал тверд как железо. Он резал взглядом сузившихся глаз своих родственников и стал переводить, стараясь все подробно передать Позю, а тот переводил капитану.
Говорил дедушка Иренгену. Остальные все смотрели и слушали.
Старик сказал, что живется плохо, что они просят Невельского прийти на Горюн, поселиться там и охранять их.
Все горюнцы стали кланяться и просить, у многих на глазах были слезы. Чумбока увидел, что жизнь его родных не была за эти годы счастливой.
«Не стали вы счастливыми оттого, что жену мою убили! — подумал он. — А вот говорили, что от нее злые духи рождались и что от нас все несчастья!»
Переводя речь старика, который стал перечислять беды горюнцев, Чумбока чуть сам не заплакал: и жаль было их, и зло на них разбирало, и горько было.
— Мы привезли тебе подарки! — Дядюшка — старик скуповатый, всегда все прятал и всем родным говорил, что у него нет ничего, а на этот раз вытащил соболя, черного, пушистого.
Невельской не стал отказываться от подарков. Он пригласил всех к себе в палатку на Тыр.
— Поедемте туда, — сказал он, — и там мы обо всем поговорим.
Чумбока отправился с Невельским.
Когда шлюпка Невельского подходила к деревне, на окраине ее тырские гиляки тянули невод. Напротив них, на берегу, сидели на корточках рабочие с маньчжурских лодок. Видно было, как гиляки бросили им несколько рыбин.
Из шалаша, кутаясь в халаты, вышли маньчжуры. Когда шлюпка подошла ближе, они стали усердно кланяться. Невельской велел пристать.
— Маньчжуры загуляли, вашескородие! — заметил Козлов. — Вон один на ногах не стоит…
— Им теперь не фартит! — подтвердил Шестаков. — Гиляки говорят, что бить их собираются.
Невельской вышел на берег.
Старик встретил его. Он поклонился капитану. Маньчжуры обступили Невельского, приглашая к себе. Вид у них был невеселый. От некоторых несло вином. Усатый маньчжур, похожий на ученого, едва держался на ногах.
— Мне очень нужно поговорить с тобой, — сказал старик.
Капитан вошел в шалаш. Матросы остались на берегу, проводники последовали за капитаном. Маньчжуры предложили водки.
— Надо и вам согреться, сегодня ветер и день холодный! — перевел Позь слова старика. — А вы все время в разъездах.
— Мы очень рады тебя видеть, — продолжал маньчжур. — Всю ночь мы были в тревоге и я совсем не спал.
— Что случилось?
— Гиляки пытаются делать насилия над нами! — сказал старик. Глаза его зло блеснули. — Разве вы не сказали нам, что будете охранять нас и торговать с нами?
— Да, я так сказал.
— Мы это говорили гилякам, а они не верят и оскорбляют нас. Говорят нам, что мы собаки и что русские нас прогонят. Сегодня ночью в наши шалаши кидали камни. Они кричат нам обидные слова, никто не продает юколы, не хотят ловить рыбу, и гребцы, взятые нами, разбежались. Мы так не можем тут торговать. С голоду умрем. Когда мои люди стали уговаривать их, они посмеялись и разошлись.
Капитан пообещал принять меры.
Он сказал, что сегодня будет читать объявления от имени правительства и даст обещанную бумагу, поэтому просит чиновника с товарищами прибыть через некоторое время к его палатке.
Он еще посидел немного у маньчжуров.
— Вы не знаете, что за народ гиляки, — жаловался старик. — Вот вы жалеете их семьи. А у них нет семей. Они долгов не отдают, при всяком удобном случае хватаются за ножи. Вам очень трудно жить с ними будет, капитан. Напрасно вы за них заступаетесь. Они этого не заслуживают. Кроме воровства и обмана, вы от них ничего не увидите. И вас они охотно предадут, если будет выгодно. Вы видели, как они вчера перебегали от вас к нам и от нас к вам, они всегда за тех, кто сильней.
Невельской терпеливо выслушал старика.
— Приходите в полдень к моей палатке, я сделаю там объявления, а потом разберем все, о чем вы просите, и если найдутся виновные, то я накажу их, — сказал капитан.
Когда он вернулся к своей палатке, там его ждала огромная толпа. Тут же были горюнцы.
Капитан пригласил их в палатку. Чумбока опять переводил. Угощали чаем, вином, сластями, табаком, не хуже, чем маньчжуров. Старики получили от капитана подарки.
— Сколько же дней ехать сюда от Самогирского озера [122]? — спросил капитан.
Пока Позь переводил это Чумбоке, дед Иренгену сморщил лоб, как бы мучительно напрягая память. Старик не дождался гольдского перевода.
— Семь ден! — вдруг выпалил он по-русски и, привскочив в испуге, оглядел всех сидящих справа и слева, как бы совершив ужасную оплошность и опасаясь, не замечена ли она, кем не следует.
— Так ты знаешь по-русски? — с удивлением спросил Невельской.
— Знаю, — все еще в испуге ответил старик.
Уже давно-давно не говорил он по-русски. Когда-то дедушка Иренгену жил по ту сторону хребтов и считался русским тунгусом.
— Как же! Конечно, знаю! — повторил старик, глядя на капитана по-детски ясным взором, а губы его тряслись. — Ведь я крещеный.
Никогда прежде Чумбоке не приходилось слышать, что дедушка Иренгену крещеный и знает по-русски. Только теперь понял он, как это ухитрялся старик узнавать, что говорят между собой русские, когда торговцы приезжали в его деревню.
То, что дальше услыхал Чумбока, изумило его еще сильней.
— Мои отцы, — продолжал дедушка Иренгену, — когда я был маленький, пришли на Горюн из-за хребтов… — Запас русских слов у старика окончился и далее он продолжал по-гольдски. — Тогда много людей на Амур ушло. В те времена не то сильная болезнь по Амуру прошла и люди вымерли, не то маньчжуры всех увезли к себе куда-то. Вот наши старики, жившие за горами, об этом узнали и пошли жить на реку. А вот мой парень! — добавил старик по-русски, показывая на долговязого шестидесятилетнего Когу. — Жаль, капитан, что ты не пойдешь к нам жить. Иски — плохое место. У нас теплей и веселей.
Невельской объяснил, что к Иски могут подходить большие морские суда, поэтому там построен русский пост.
— На будущий год мы поставим посты и лавки на Амуре, — сказал он.
Горюнцы рассказали, как проехать к ним. Опять пошла речь про реки, хребты и озера.
Между тем у палатки собрался народ, послышались громкие голоса.
— Маньчжуры пришли, — входя в палатку, сказал Афоня.
Гольды переглянулись тревожно.
— Сегодня мы будем читать бумагу от нашего царя, — сказал капитан, — и вы слушайте. Маньчжуры тоже пришли слушать, но не бойтесь их…
— Так ты толмачом у лоча? — обратился к Чумбоке дедушка, выходя из палатки.
Все с уважением посмотрели на своего бывшего родственника.
— Ты нам много хорошего сделал, — заговорил Дохсо, стараясь задобрить парня. — Говорил за нас. Спасибо тебе!
— Вот наши лодки, — показал Кога.
— Пойдем к нам, поговорим.
— Расскажешь, как жил и как сюда попал. Ты хорошо по-гиляцки выучился!
— Я думал, что вам хорошо жилось! — сказал Чумбока.
Горюнцы смущенно умолкли, чувствуя себя глубоко виноватыми. Особенно ясно это было сейчас, после разговора с русскими.
Все пошли к лодкам. Ведь лодка — это часть дома.
— У-у! Знакомые лодки. Вот в этой я ездил. А эта дядина… А что же брат не приехал? — спросил Чумбока. — Я слыхал, что он разбогател?
— Какой разбогател! Да кто тебе это сказал?
— Это сказал Гао!
— Гао? — удивился Кога. — Где ты его видел?
— Здесь!
— Гао здесь?!
— Он и губит твоего брата, — заговорил Дохсо. — И сыновья его… Мстят ему за тебя, изводят его…
— Что же ты смотришь? — говорили сородичи. — Ходишь с капитаном, а сам не догадываешься, что сделать надо. Гао обманул тебя. Твой брат до сих пор в долгу.
В это время толпа зашумела. Матросы выстроились с ружьями.
Из палатки вышел капитан. Рядом с ним стоял Позь, державший в руках несколько свитков бумаги. Тут же встали Афоня и Чумбока.
Маньчжуры столпились слева от капитана. Они улыбались и кланялись ему как доброму знакомому.
Невельской поднялся на обрубок дерева и бегло оглядел огромную толпу. Глаза у него колючие, но веселые. Позь подал ему бумагу. Капитан, не разворачивая, держал ее в руке.
— Хотя русские давно здесь не бывали, — объявил он, — но всегда считали всю реку и земли от Каменных гор Хингана до моря, а равно и всю страну вдоль моря с островом Карафту своими.
— До русского царя дошли известия, что иностранцы, бьющие китов, стали приходить к здешним берегам, что они делают насилия над здешними жителями и хотят войти в реку и занять эту страну. Чтобы защитить здешнее население от иностранных судов и не допускать тут насилий, мы поставили вооруженные посты в заливе Иски и на устье Амура. Всех здешних жителей великий русский царь принимает под свое покровительство и защиту, о чем я, посланный для этой цели от царя, и объявляю…
— Никто теперь у здешних людей не смеет брать даром какую-либо вещь: лодку, мех, рыбу, так же как никто не смеет заставлять здешних людей работать на себя. Никто не смеет чинить тут никаких обид, хватать тут женщин или уводить людей в рабство и не смеет собирать дань.
— Чтобы все это, что я сейчас сказал, было известно приходящим сюда чужестранцам, я оставлю вам вот эти бумаги, на них написано все, что я сказал.
В тишине слышно было как, разворачиваясь, зашуршал пергаментный свиток.
— «От имени Российского правительства, — подымая бумагу, торжественно читал капитан, — объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе… — Позь и Чумбока сразу же переводили, — что все берега этого залива и весь Приамурский край… до корейской границы, с островом Сахалином, составляют российские владения и никакие обиды обитающим тут жителям не могут быть допускаемы. Для этого поставлены российские военные посты в заливе Иски и в устье реки Амура…»
После чтения Невельской обратился к старику маньчжуру и подал ему бумагу. Тот поспешно улыбнулся.
— Мы, русские, всегда будем рады видеть вас или ваших товарищей на Иски и торговать с вами, — сказал капитан. — Если ваши люди пойдут к нам или будут в других дальних путешествиях по этим краям и встретят рыжих, пусть они покажут это объявление… И вы предъявите его у вас в Сан-Сине.
Старик осторожно принял свиток обеими руками и почтительно поклонился.
После этого капитан обратился к Еткуну.
— Вот ты просил у меня защиты от иностранцев. Возьми этот лист, Еткун. Ты слыхал, что там написано?
— Да, я слыхал и все понял! — ответил Еткун.
— И я! — подтвердил Араска.
— Когда придет судно с моря, покажешь эту бумагу и скажешь им, что все жители залива Нангмар теперь находятся под защитой русского царя.
Капитан свернул бумагу и отдал Араске.
— Зря никому не показывай!
— Как же! — воскликнул нангмарец.
Гао Цзо тоже пробился вперед. Он часто и усиленно кланялся и улыбался, глядя открытыми глазами на капитана, желая обратить на себя внимание. Ему до смерти хотелось заполучить себе такое объявление. «С такой бумагой я бы зажил на русской земле!»
— Ты обещал мне такую же бумагу… Я здешний житель… Мне приходится много ездить… Я грамотный человек, торгую, везде бываю, мог бы всюду показывать такое объявление. Я бы всем его переводил и толковал. Я знаю все языки, а кто знает языки и торгует, тот самый…
— Я тебе не могу дать бумаги, — перебил его капитан. — На тебя есть жалоба… Останься здесь и жди! Придержи его, — велел капитан Шестакову.
— Ты обещал мне бумагу, — слабо улыбаясь, лепетал Гао.
Позь перевел его слова. Невельской не ответил.
— Теперь ты иди сюда, дедушка Иренгену, — сказал Позь старику горюнцу. — Вот бери такую же бумагу. Да скажи приезжающим в вашу деревню торговцам, что если кто-нибудь из них будет делать насилия или обманывать, то мы будем наказывать. Понял?
— Понял! — громко по-русски выкрикнул дед.
Он спрятал футляр с объявлениями за пазуху, застегнул халат и обхватил капитана своими слабыми руками за шею.
— Прощай, капитан Невельской! — говорил старик маньчжур. — Спасибо тебе за все! Не забудь нашей просьбы и приходи торговать вверх по реке.
Маньчжуры стали кланяться и благодарить капитана.
— Разве вы уже уезжаете? — спросил Невельской.
— Да, у нас все готово, и мы собрались в путь.
— А как же разбор вашей жалобы? Я должен как следует узнать, кто виноват.
Маньчжур несколько смутился. Он благодарил, уверял, что надо ехать и жалоба его теперь не имеет значения. Стоит ли заниматься такими пустяками.
— Нет, я должен разобрать все, — сказал капитан.
Глава семнадцатая
СУД
Толпа сбилась плотней.
— Здесь многие люди плохие поступки совершают, — сказал капитан, обращаясь к толпе. — Сегодня ко мне поступили жалобы, что здесь нельзя торговать, находятся люди, которые бьют купцов и не исполняют то, что обязались. Я эти жалобы должен разобрать. А вы все слушайте и помогите мне решить все справедливо.
— Вот Хомбан сказал мне, — продолжал капитан, показывая на старика с седыми усами, — что сегодня ночью его помощников побили и ограбили, а одного ранили.
Невельской попросил его рассказать, как все было, показать виновных.
Старик вышел и с большой важностью оглядел толпу. Среди гиляков началось движение. Видимо, виноватые пытались спрятаться.
— Здесь многие люди плохие поступки совершают, — сказал капитан, обращаясь к толпе. — Сегодня ко мне поступили жалобы, что здесь нельзя торговать, находятся люди, которые бьют купцов и не исполняют то, что обязались. Я эти жалобы должен разобрать. А вы все слушайте и помогите мне решить все справедливо.
— Вот Хомбан сказал мне, — продолжал капитан, показывая на старика с седыми усами, — что сегодня ночью его помощников побили и ограбили, а одного ранили.
Невельской попросил его рассказать, как все было, показать виновных.
Старик вышел и с большой важностью оглядел толпу. Среди гиляков началось движение. Видимо, виноватые пытались спрятаться.