Заворотный Валерий. Кухтик, или История одной аномалии

   У Лихача начался нервный тик.
   - Стой! - заорал он. - Передохни!
   Приятель замолк.
   - Ты это... Ты проще давай. - Лихач залпом выпил стакан воды, после чего лицо его перестало дергаться. - Говоришь - без голосования? Это хорошо. Ну, а конкретно-то чего предлагаешь? Только без науки своей. По-простому.
   - Проще говоря, я предлагаю такую схему. Поскольку нельзя гарантировать, что повсюду в Народные Советы выберут сознательных жителей, то надо придумать такой орган, который бы над всеми ними стоял. Ну, скажем, Съезд такой. Чтоб, значит, все съезжались. Только не часто... И назвать его - Съезд этот - Народное Толковище. Или ещё лучше - Всенародное.
   - На фига? - недовольно спросил Лихач. - Нам что, Советов мало?
   - Но я же говорю - на местах в Советы ещё непонятно, кого выберут. Хотя, конечно, большинство Местных Начальников пройдут. И много сознательных жителей - тоже. Однако кое-где возможны отклонения. На Толковище же всех скопом соберем, и там сознательные наверняка в большинстве окажутся. Набьем в зал тысячу человек или около того. Если кто из несознательных возникать будет - голоснем, и делу конец.
   - Неплохо, - одобрил идею Лихач. - Но только что ж, всю эту кодлу в столице держать? Всех не прокормишь. А потом каждый ещё машину потребует. Знаю я их.
   - Ну, зачем же держать, - возразил Миккин приятель. - На Съезде этом, то есть на Толковище, можно выбрать, скажем, Верхний Совет. Ну, такой, чтоб здесь, сверху сидел. Туда уж мы постараемся в основном сознательных пропихнуть. Они-то и будут постоянно заседать и решать все вопросы. Этим и машины выдать можно. Не жалко... Ежели ими умело руководить, неприятностей не случится. А коли и в Верхнем Совете заминка произойдет, всегда консенсусом надавить можно... Я так полагаю.
   Лихач встал и подошел к выступающему.
   - Молодец, - сказал он. - Это ж надо! Ну, ты - башка!
   Он оглядел присутствующих на совещании Начальников и закончил:
   - Хорошее дело. Предлагаю одобрить... А его, - указал Лихач на приятеля Микки, - предлагаю назначить этим самым Верхним Советом командовать. Надо, чтоб за него там все проголосовали... Возражения есть?
   Возражений не было.
   Лихач удовлетворенно хмыкнул и потрепал автора предложения по плечу.
   - Ну, башка! Консенсус ты наш хитрозадый!
   Тот зарделся и скромно потупил очи.
   Теперь, сидя в президиуме, Микки видел, насколько Консенсус оказался прав.
   Зал был набит до предела, ораторы выступали один за другим, но направлять работу Толковища в нужное русло особого труда не составляло. Впрочем, ещё будучи Местным Начальником, он понял, что любое собрание, где присутствовали больше ста человек, можно при желании повернуть в любую сторону. Важно только позволять ораторам до хрипоты спорить друг с другом, время от времени поддерживать то одних, то других, не выражать явно своих симпатий и давать им самим запутаться. После этого следовало предложить нужное тебе решение, представив его как компромисс между спорящими. Если кто-то не соглашался и начинал возражать, машина запускалась по второму кругу. Потом - еще... Больше трех раз, как правило, никто не выдерживал.
   Толковище в этом смысле вело себя идеально. Большинство участников, как и предполагалось, составляли Местные Начальники и вполне сознательные жители. Поведение их было легко предугадать. Впрочем, были и другие, менее предсказуемые. В основном это касалось тех жителей, кто искренне уверовал в перековку. В зале также сидели редакторы голосильных газет и кое-кто из перековавшихся руководителей. В дальнем ряду Микки заметил Большую Елку, тоже избранного депутатом, несмотря на все усилия столичных Начальников.
   Конечно, те, кто верил в перековку, являлись вроде бы союзниками Первого Демократа. Но Микки не собирался особенно раздувать их энтузиазм. Сцепись они с Местными Начальниками и сознательными жителями, добром бы это не кончилось. В первую очередь - для него. Он слишком хорошо помнил недавнюю конференцию партии в этом зале.
   Микки позволял рьяным сторонникам перековки высказываться до тех пор, пока Начальники не принимались шипеть, а сознательные жители по их команде не начинали выкрикивать гневные протесты. Тогда он прерывал оратора и объяснял, что тот глубоко не прав, не до конца понимает сложность момента и сильно заблуждается. "Хотя в целом, - говорил Микки, - оратор, возможно, прав, за-блуждается, без сомнения, из лучших побуждений и момент в основном понимает правильно". Затем Микки приглашал на трибуну кого-нибудь из особенно закостенелых Начальников и давал ему вдоволь наговориться.
   Так продолжалось часа три. Под конец все устали, и Первый Демократ зачитал решение Всенародного Толковища, подготовленное Высшим Партийным Органом. В решении одобрялась перековка, прославлялась партия, отвергалась поспешность, осуждалась медлительность, подтверждалась незыблемость и выражалась уверенность.
   Перед голосованием Микки сообщил, что внизу, в буфете, уже накрыты столы.
   Решение приняли с ходу...
   * * *
   Минуло ещё полгода. Месяцы сменяли друг друга, и Первый Демократ не успевал перелистывать календарь. События развивались стремительно. Давно уже заседал в столице избранный Толковищем Верхний Совет, где Консенсус проявлял чудеса изворотливости, сдерживая Местных Начальников и не давая слишком буянить активным перековщикам. Жители в разных концах страны, не отрываясь, смотрели по телевизору передачи об этих заседаниях за неимением других развлечений. Многие даже забывали отоварить талоны.
   Самих талонов, к сожалению, с каждым месяцем становилось все больше. По ним выдавали уже не только мясо, но и другие продукты, которые недавно ещё можно было просто купить в магазине. Правда, не всегда и не везде. Голосильные журналисты обсуждали странную закономерность, при которой повсеместное увеличение свободы сопровождалось повсеместным уменьшением количества колбасы. Лихач, который, бросив бороться с жидкостью, теперь надзирал за газетами, пытался по мере сил приструнить журналистов. Но было поздно. Плотину прорвало. Голосиловка развивалась уже сама по себе. Голосили все кому не лень и обо всем, о чем вздумается. Каждое утро Микки убеждался в этом, открыв свежий номер столичной газеты.
   И в это утро, как обычно, придя в кабинет, он сел за стол и начал читать одну из газет, заранее принесенных секретарем. В глаза ему бросилась большая статья, занимавшая целую полосу. Прочитав начало статьи, Первый Демократ почувствовал легкую тревогу. Прочитав статью до половины, он забеспокоился ещё больше. Дочитав до конца, Микки нажал на столе кнопку и вызвал секретаря.
   - Полчаса я никого не принимаю, - сказал он. - Если будут спрашивать меня нет.
   Секретарь кивнул и скрылся за дверью.
   - Так, - сказал сам себе Микки. - Началось...
   В статье, которую написала якобы какая-то никому не известная старушка, разносились в пух и прах вся перековка, все перековщики и все те, кто затеял это грязное дело. Слог у старушки был отменный. Чувствовалась рука мастера.
   Микки некоторое время походил по кабинету, потом снова сел за стол, поразмыслил и снял телефонную трубку. Он набрал номер Старого Друга, которому не звонил уже много месяцев - с тех пор, как отстранил его от работы по требованию Лихача.
   - Приезжай, - сказал он. - Надо потолковать.
   Старый Друг не стал задавать никаких вопросов. Через полчаса он был уже в кабинете Первого Демократа.
   - Читал? - спросил Микки, указав на газету.
   - Читал.
   - В других газетах есть?
   - А как же?
   У неведомой старушки оказались на редкость большие связи.
   - Лихач? - спросил Микки.
   Старый Друг молчал.
   - Ну виноват я, виноват! - Микки отшвырнул газету. - Век теперь дуться будешь?
   Старый Друг опять ничего не ответил.
   Первый Демократ подождал минуту, затем наклонился над столом и вызвал секретаря.
   - Лихача ко мне! - сказал Микки.
   - Он занят. Звонил, сказал, что до обеда его не будет.
   - До обеда? Не будет?.. Сейчас он у меня пообедает!..
   Микки выпрямился, и кулак его, описав дугу, грохнул по крышке стола.
   - Вызвать!..
   * * *
   Второе Всенародное Толковище недосчиталось в президиуме одного человека. Место по правую руку от Первого Демократа занимал Старый Друг. По левую сидел Консенсус. Лихач отсутствовал.
   Вести собрание поручили Консенсусу. Он отлично справлялся с задачей, и никаких неожиданностей не возникало. Начальники, оглядываясь на Первого Демократа, ругали слишком активных перековщиков. Те, значительно осмелев за последнее время, крыли Начальников и призывали развивать демократию. Генералы, тоже избранные в Верхний Совет, жаловались на недостаток ракет, танков, снарядов и других жизненно необходимых стране вещей. Директора кастрюльных заводов вторили им. Все хором требовали денег, прекрасно понимая, что взять их неоткуда.
   Участники Всенародного Толковища сидели в зале, разбившись на отдельные делегации от каждой провинции. Всего таких провинций в стране было шестнадцать. Каждой из них руководил свой Главный Местный Начальник, подчинявшийся непосредственно Высшему Партийному Органу. Провинции считались как бы отдельными маленькими странами, входившими в одну большую страну. Они так и назывались "как-бы-вроде-страны". Вообще устройство государства, которым командовал Микки, было довольно сложным. Его придумал ещё Автор Идеи. Согласно его плану в каждой провинции были ещё свои провинции, которые назывались "местные республички" или "областюшки". В самой большой - Центральной провинции, где находилась столица страны, таких насчитывалась чуть ли не сотня. (Одной из них, кстати, командовал когда-то Большая Елка.)
   На кой черт Автор Идеи придумал такое сложное устройство, никто толком не знал. Сам он под конец жизни тоже начал сомневаться, все ли правильно сделал, но, утомленный многолетним истреблением жителей, уже плохо соображал и ничего другого придумать не смог.
   Великий Вождь плевать хотел на изобретение своего учителя. Он перекраивал провинции по своему усмотрению, отрезал куски от одних и добавлял к другим, выселял из провинций жителей, которым не очень доверял, и отсылал их целыми эшелонами в другие места, истреблял повсюду всех без разбора и заявлял, что создаст один народ, которому будет все равно где жить. (Имелись в виду те, кому жить будет позволено.)
   Такой народ он почти создал.
   Сменивший Вождя Смелый Соратник вообще не понимал, зачем нужны разные провинции, если есть одна партия. К тому же полезные злаки, которые он без устали сеял, росли везде одинаково. То есть везде одинаково не росли.
   Первый Предводитель, как известно, ничего не делал и с трудом сознавал, где он живет.
   Делегации от разных провинций на Первом Толковище были перемешаны. На Втором же они четко разделились. Все сидели рядом, но голосовали уже не так единодушно, как раньше. Главные Местные Начальники провинций тоже вели себя теперь более самостоятельно. Трое из них, выступая от имени своих "как-бы-вроде-стран", слишком упирали на термин "страна". Микки, правда, не придавал этому особого значения. Его больше волновали другие изменения в зале.
   Перековщики из Центральной провинции образовали нечто вроде клуба. Группа эта была не слишком большой, но действовала довольно слаженно. Среди членов группы Микки заметил и Большую Елку. Они не виделись уже почти год, и тот за это время сильно изменился. В группу перековщиков входили несколько известных ученых и вообще немало умных людей. Видимо, общаясь с ними, Большая Елка здорово поднаторел в вопросах демократии. Речь его стала более гладкой, и в ней начали проскальзывать слова, которые Микки раньше слышал только от Старого Друга. Перековщики - особенно молодые - ходили за ним толпой.
   Поскольку весь ход Второго Толковища, как, впрочем, и Первого, показывали по телевизору, можно было предположить, что популярность Елки среди жителей тоже растет. Микки это слегка настораживало.
   Вдоволь наговорившись с трибуны и наругавшись друг с другом под присмотром Консенсуса, участники Толковища отправились на обед.
   Члены Высшего Партийного Органа и некоторые крупные начальники обедали в отдельном зале. Микки сидел за столиком вместе с Консенсусом и Старым Другом.
   - Что-то скучновато идет Толковище, - сказал Первый Демократ, когда они доели суп.
   - Верно, - усмехнулся Старый Друг. - Даже морду никто никому не набил.
   - Нет, правда. - Микки обратился к Консенсусу: - Вот ты заседание ведешь, а я сижу, как король на именинах. И вообще не ясно, кто я здесь такой? Вроде как главный, а вроде как - нет. В Высшем Партийном Органе там все понятно. Но теперь же и Орган, получается, как бы сам по себе. Формально, во всяком случае. Теперь мне даже к Ронни непонятно в каком качестве ехать. Он - Президент, а я кто?
   - Ну а чего? - сказал Консенсус, ковыряя в зубах. - Давай и тебя Президентом сделаем. Прямо здесь, на Толковище и выберем.
   - Слушай, - поддержал Консенсуса Старый Друг, - а это идея! Ведь тогда тебе и с партией легче управляться будет. Получится, что ты и там главный и вдобавок ещё - Президент. Тогда тебе любая партийная конференция не страшна. Пускай галдят сколько угодно. Президентом-то не они тебя избрали, а стало быть, и снять не смогут.
   - Это надо обдумать, - сказал Микки, которому идея тоже понравилась.
   - А чего думать-то? - Консенсус оглядел обеденный зал. - Здесь весь Высший Орган. Давай сейчас прямо и голоснем. Ты не против?
   - Что, прямо здесь? - спросил Микки.
   - А почему нет? Зачем тянуть? Сейчас я все устрою.
   Консенсус встал и подсел за ближайший столик. Поговорив с сидевшими там членами Высшего Органа, он пересел за другой, потом - за третий. Члены Органа поочередно оглядывались в сторону Микки. Кое-кто порывался встать, но Консенсус дергал его за рукав, усаживал обратно и продолжал что-то объяснять, жестикулируя вилкой, которую прихватил с собой.
   Похоже, ему удалось обо всем договориться. Окончив беседу за последним столиком, он встал и громко обратился к присутствующим:
   - Уважаемые члены! По обсуждаемому вопросу наблюдается полный абзац. То есть я хотел сказать, полный консенсус... Учитывая консенсуальность при соблюдении процессуальности, необходимо соблюсти формальности для подтверждения легитимности... Кто "за", прошу поднять вилки.
   Члены Высшего Партийного Органа, чуть помедлив, подняли вверх вилки. Старый Друг показал Микки с соседнего столика большой палец.
   - Прошу опустить... Можно доедать котлеты, - торжественно произнес Консенсус.
   После обеда в повестку дня Всенародного Толковища был внесен новый вопрос. Под мудрым руководством Консенсуса, соблюдая процессуальность, консенсуальность, легитимность и все остальное, участники Толковища единодушно проголосовали "за".
   Первый Демократ Микки стал Первым Президентом одной шестой части суши планеты Земля.
   VI
   Большой шар в очередной раз облетел желтую звезду, и на шестой части суши наступила весна.
   С начала Великого Истребления прошло семьдесят три года. С начала перековки - шесть лет.
   Все шло хорошо, за исключением одной мелочи. Жители по-прежнему хотели есть.
   В маленькой прокуренной комнатке на первом этаже лукичевского кастрюльного завода вокруг деревянного, обитого жестью стола сидели четыре человека. Каждый держал в руках по несколько пластмассовых костяшек. Они поочередно с размаху ударяли костяшками по столу, выстраивая из них замысловатую фигуру.
   - А мы вас вот так! - сказал один, стукнув пластмассой по жести.
   - А мы вам пустышечку! - сказал другой, проделывая то же самое.
   - А вот "заячьи ушки"! - произнес третий, пристроив свою костяшку.
   - Проехали, - вздохнул четвертый и постучал по столу согнутым пальцем.
   Стены комнатки были выкрашены потускневшей от времени масляной краской. Цвет краски, возможно, был когда-то зеленым. Возможно - голубым. Или серым. На одной стене висел старый, обтрепанный по краям плакат. Он изображал одетого в комбинезон мужчину, который вытачивал на станке какую-то деталь. В лицо мужчине летели искры, но причинить ему вреда они не могли, потому что бЄльшую часть лица закрывали очки.
   "Береги глаза" - было написано на плакате крупными буквами. "И уши" было приписано внизу карандашом.
   Чуть поодаль висел другой плакат - с фотографиями всех членов Высшего Органа. Ниже плаката на стене гвоздем было нацарапано: "Кузя - козел".
   Противоположную стену украшал длинный лоскут красной материи с белой надписью. Она начиналась словом "Выполним...". Остальные слова закрывал лист фанеры, свисавший с потолка.
   На третьей стене висел огнетушитель.
   - Ты как думаешь, Иваныч, долго ещё эта бодяга с ихней перековкой протянется? - спросил один игрок у другого.
   - Ну! - ответил тот и ударил костяшкой. - Вот тебе трешечка!
   - А я так думаю, что долго, - задумчиво произнес первый игрок. - Пока жратва не кончится.
   - Ничего, - вступил в разговор третий. - Когда лысый изобилие обещал, тоже думали, загнемся. Помню, за хлебом с трех ночи стояли. Однакося пронесло. И теперь пронесет. Точно, Иваныч?
   - Ну! - ответил второй игрок. - Шесть-два!
   - Я вот чего заметил, - сказал четвертый сидящий за столом. - У них как лысый придет, так заваруха начинается. Гляди - Предводитель сидел себе, не выдрючивался, все тихо-мирно было. Талоны регулярно отоваривали. А тут... Пятерка!.. Вот и этого лысого сымут, тогда...
   - Папаня говорит, при Вожде ещё лучше было, - перебил его первый. - Он тоже, между прочим, с волосьями был. Да ещё - усы... Пусто-пусто!
   Первый игрок врезал костяшкой по столу.
   - Ты, Иваныч, что насчет Вождя думаешь? Правду пишут или опять врут все?
   - Ну! - сказал второй. - Вот те на твою пустышечку!
   - Два-пять! - ударил по столу третий. - Говорят, скоро землю обратно взад раздадут. Тогда на картошку гонять не будут.
   - Да кому её раздавать-то? - Четвертый игрок зажал в кулаке две последние костяшки. - Там народу не осталось, такого, чтоб её взял. Наши-то в Малой Лукичевке с утра не просыхают. Сам, что ль, не видел?.. Трешка!
   - А в институте, слышь, кооператив сварганили. Деньгу зашибают. А чего делают - хрен поймешь. Воруют небось... Дубль!.. Как по-твоему, Иваныч? спросил первый игрок.
   - Ну! - ответил Иваныч. - Все воруют... "Рыба"!
   * * *
   - Рыбные консервы тоже кончаются? - спросил Председатель Народного Совета города Лукичевска.
   Кирилл Петрович Рогозин сидел за столом и рисовал на белом листе бумаги черную кошку. Кошка получалась тощей и злой.
   - Кончаются... А с этого месяца талоны на мыло вводим, - вздохнул сидевший перед ним Главный Исполнитель.
   - Ну, а с мукой что? - спросил Кирилл, дорисовывая кошке правое ухо.
   - Муки пока не будет. Еще за прошлый месяц не отоварили, - сообщил Исполнитель.
   Кирилл с тоской посмотрел на него. Главный Исполнитель, он же - бывший Помощник Местного Партийного Начальника, сокрушенно пожал плечами.
   - Положение тяжелое, Кирилл Петрович. Резервы на исходе, поставок не ожидается. Сами знаете.
   - А что на кастрюльном? - Кирилл Рогозин скомкал черную кошку и бросил её в корзину для бумаг.
   - Да все по-прежнему. Новую продукцию не освоить, на старую заказов нет... Простаивают.
   - В министерство звонили?
   - Звонил. Только без толку все. Спасибо, хоть зарплату перечисляют. Вон ЛИПА так вообще скисла - половину сократили. По аномалиям работы закрыты - направление неперспективное. Занимаются кто чем может.
   - А на что живут? - Кирилл поднял голову.
   - Ну, у них там кооператив помещения арендует. "ЛИПА-Сервис". Может, слышали? На арендную плату и живут. Плюс всякая мелочовка.
   - ЛИПА, ЛИПА... - задумчиво произнес Рогозин. - Хорошее было время...
   - Да, это вы верно заметили. Время было хорошее. Многие ещё пожалеют, - внимательно глядя на Председателя Совета, подтвердил бывший Первый Помощник.
   Кирилл усмехнулся и пододвинул к себе пачку бумаг.
   - Время однонаправленно, Александр Иванович. Назад не движется... К счастью.
   - Весьма возможно, - сказал Главный Исполнитель. - Весьма возможно... Хотя как знать? Бывают, говорят, аномалии...
   * * *
   Лукичевский Институт Пространственных Аномалий переживал не лучшие времена. Жизнь, и до того не бившая здесь ключом, за последний год совсем замерла. Сотрудники, придя на работу, разбредались по своим лабораториям и гадали, кого из них сократят в ближайшие недели. Академик Иванов-Бермудянский почти всю зиму болел, а если и появлялся, то только для того, чтобы, запершись в кабинете, с тоскою вспоминать о прошлом. Он доставал из шкафа пожелтевшие и никому уже не нужные тетради с мудреными формулами, раскладывал их на столе и что-то шептал, беседуя сам с собой.
   Призрак аномалии, некогда возникший перед ним и перевернувший всю его жизнь, теперь бесследно исчез. Временами академику начинало казаться, что никакой аномалии никогда и не было.
   Впрочем, не вся ЛИПА пребывала в тоске. Изредка приходя на работу, Бермудянский каждый раз отмечал поразительный контраст между затишьем на трех верхних этажах институтского здания и бурной жизнью на первом этаже. Там, у бывшего главного входа, над которым теперь красовалась вывеска "ЛИПА-Сервис Лтд.", постоянно толклись какие-то молодые люди. Временами они разгружали с подъезжавших машин большие деревянные ящики или, наоборот, вытаскивали эти ящики из стеклянных дверей и куда-то их увозили. Смысл деятельности кооператива, возникшего на первом этаже, был для академика непостижим. Хотя, честно говоря, он никогда и не стремился его постичь. Отношения с кооператорами поддерживал заместитель по общим вопросам. Именно он в свое время придумал сдавать помещения института в аренду и тем самым получать хоть какие-то средства. Бермудянский, всегда впадавший в уныние при необходимости что-либо раздобывать, выпрашивать и "выбивать" для своих исследований, поражался его энергии.
   "Редкий юноша, ну просто редкий, - думал академик, глядя из окна кабинета на заместителя, который у подъезда беседовал с высоким незнакомым мужчиной. - И откуда только такие берутся?.."
   * * *
   - Редкий тюфяк, ну просто редкий, - говорил заместитель по общим вопросам своему собеседнику. - Уперся, как баран, в эти аномалии. А здесь же - золотое дно! Половину оборудования можно спокойно загнать. У меня покупатель есть... А цветные металлы? Да их здесь... А помещения!..
   - Не суетись, Игорь. Не суетись. - Бывший Помощник Мест-ного Партийного Начальника, а ныне Главный Исполнитель тронул за рукав пылкого молодого человека. - Всему свое время. Скажи лучше, как в кооперативе дела? Деньги перевели?
   - Перевели, все нормально. Там ещё сделочка одна намечается - по столичным каналам. Где-то на пол-лимона. Вчера утром факс послали. И насчет совместного я уже прокачал. Америкашки отвалили, будем немцев клеить. Как только ответ придет, я сообщу. Подпись твоя потребуется.
   - Ладно, - сказал Главный Исполнитель, - приноси.
   - Ну, а у вас что нового? - спросил заместитель. - Как там твой Рогозин в Совете? Не мешает?
   - Не мешает, Игоречек, не мешает. Сидит, в бумажки зарылся. Как, впрочем, и весь Совет. Это им, Игоречек, не на митингах выступать.
   - Мм-мда... Я, честно говоря, не думал, что он тебя назначит. Этот же Рогозин с Местным - как кошка с собакой.
   - А у него что, большой выбор был? Ну, вначале поломался немного, потом позвонил. Власть, мой дорогой, - штука сложная.
   - Сам-то Местный что делает?
   - Ничего. Как обычно.
   - Встречаетесь?
   - Иногда принимаю. - Главный Исполнитель рассмеялся. - Шучу, конечно. Так, перезваниваемся. Толстяк ситуацию прощупывает, запасной аэродром ищет. Только поздно спохватился. Раньше соображать надо было. Скоро поезд совсем уйдет.
   - Думаешь?
   - Я не думаю, Игорек. Я - знаю... Ну, хватит о политике. Вон твой академик выполз.
   * * *
   Академик Иванов-Бермудянский, потупив голову, стоял на краю помойки. Когда-то здесь начался его путь к постижению великой тайны. Здесь он и закончился.
   Просматривая утром в кабинете свои старые записи, академик снова - в который раз - вспоминал те сладостные дни, когда был полон надежд и вынашивал грандиозные планы. Он вспомнил бесконечные эксперименты на свалке-помойке, вспомнил, как дрожащей рукой заносил в тетрадку магические числа - 392, 380, 370, снова 392...
   Все это было в прошлом. Уже который год ничего таинственного помойка собой не представляла. Вернувшись к прежним размерам, она замерла в таком состоянии и превратилась в обычную, поросшую кустами пустошь, заполненную мусором и битым кирпичом. Она словно издевалась над ним.
   Бермудянский иногда ещё пробовал украдкой считать шаги, добираясь до института по старой разбитой дорожке, где давно уже никто не ходил. Но результаты теперь можно было не записывать. Одно и то же проклятое число получалось каждый раз. Одно и то же...
   Академик пытался пересилить себя, навсегда забыть обо всем и отказаться от бессмысленного занятия. Но помойка притягивала его, как магнит. Всякий раз, вышагивая по злополучной тропе, Бермудянский, твердил про себя: "Один, два, три, четыре... сто один, сто два, сто три..."