Заворотный Валерий. Кухтик, или История одной аномалии

   Большая Елка вяло отмахнулся, не желая продолжать беседу. Но Усача уже понесло.
   - Я что тебе, сержант какой, что ли? Просил же - поставь за порядком следить. Я б вмиг порядок навел. Да я полком командовал! Я б всех - к ногтю! И деньги б были, и работа. Все б было! А сейчас? - Он расхаживал по кабинету, заводя сам себя. - Да ты погляди, до чего дошли! Что делается! Бардак, как в паршивой деревне!
   - Как в деревне, говоришь? - остановил его Елка. - А ты что, и в деревне был?
   Ему хотелось осадить не в меру разгулявшегося рубаку.
   - Я везде был! - взвился Усач. - Да я, если хочешь знать...
   - Отлично! - Не дав ему договорить, Елка встал с кресла. - Вот деревней теперь и займешься. Будешь за прокормление отвечать. Идет?
   Усач побледнел и остановился.
   - Я?
   - Ты! - ответил Елка, прищурясь. - Ты ж работы хотел? Вот тебе работа. Займешься, порядок наведешь. С коровами там и вообще... Али не хочешь?
   Усач закусил губу, глянул на него исподлобья и, ни слова не говоря, вышел из кабинета. Дверь с грохотом захлопнулась.
   Еще одним врагом у Елки стало больше. Он снова сел в кресло и безвольно опустил голову. Надо было принимать какое-то решение. Вариантов осталось немного.
   - Да, Колобок, - тихо произнес Елка. - Видать, отработал ты свое. Скушают тебя, Колобок... А что делать?
   Через три часа, покидая Толковище, Большая Елка снова шел по тому же коридору к дверям своего кабинета. Сзади, постепенно стихая, гудел зал заседаний. Все расходились. Рядом с президентом по ковровой дорожке тяжело ступал коренастый мужик, чем-то напоминавший директора кастрюльного завода, где Елка работал в молодости.
   - Вот такие дела, Степаныч, - сказал Президент Центральной провинции, усаживаясь за стол. - Такие вот дела, понимаешь. Надо теперь, стало быть, тебе впрягаться... Потянешь?
   Новый Главный Министр потер ладонью загривок.
   - Чего уж там, - сказал он. - Дело есть дело. Где наша не пропадала. Как-нибудь сладим.
   - Ты в рынке-то этом секешь что-нибудь? - спросил Большая Елка. - Ну, в либерзации этой?
   - Разберемся. Найдем дорогу. Чай, не в лесу... - Преемник Колобка кивнул на картину с медведями. - Рынок, он и есть рынок. Лишь бы не базар.
   - Да, хозяйство тебе досталось нелегкое, - посочувствовал ему Елка.
   - Ничего, выгребем, - ответил Степаныч.
   - Ох, выгреби, выгреби, - с мольбой в голосе произнес Елка. - Только уж ты, понимаешь, как-нибудь полегче греби. А то вон Колобок вишь куда заплыл. Видать, на весла шибко налег. Так уж ты, Степаныч, смотри, не того... Не налегай слишком, понимаешь. Как-нибудь зигзагом давай. Немного туда, немного - сюда. Глядишь, так лучше получится.
   - Попробую... Может, куда и догребем. - Степаныч пожал плечами.
   - Ну, давай. Греби, греби, дорогой, - произнес Елка с надеждой.
   * * *
   - Все под себя греби, - сказал Третий Заместитель Второго Помощника. Не будь дураком. Греби сколько можешь.
   - Да стремно как-то. - Четвертый Заместитель, сидевший рядом в глубоком кожаном кресле, поежился. - Оно, конечно, все нынче гребут. Вот только не проколоться бы. Раньше-то проще было. А теперь все как сдурели. Не тому отстегнешь, наедут, замочат, пикнуть не успеешь.
   - А ты нос по ветру держи. Врубайся. Сумеешь расклад усечь - в долю возьмут. Не сумеешь, пеняй на себя.
   - Эх, мать! Такие деньжищи кругом гуляют, - вздохнул Четвертый. - Вон Сенька Косой на трубе сидит, лицензии подмял, стрижет, падла, как с куста.
   - Да, там лимонов немерено, - согласился Третий. - У него Васька Хмырь офшорку на Канарах сварганил, туда сливает. На подставные счета.
   - Живут же люди! - Четвертый вытянул ноги и, скрестив руки на животе, запрокинул голову. - Петька Жук вон у Банкира шестерит, а упаковался весь дальше некуда. Ему счас лафа. Твердыш вверх ползет, на одних кредитах сколько наварить можно!
   - Ничего, - сказал Третий, - трансферты через нас идут. Попридержи чуток и здесь наваришь.
   - На местах много берут, - процедил Четвертый, - каждая сявка свое оторвать норовит. Словно с цепи сорвались.
   - Прижмешь, поделятся. - Третий Заместитель достал из кармана коробочку таблеток, вынул одну и, поморщившись, проглотил. - Собачья жизнь. Мотор барахлить начал. Вчера полдня докладную писал. Завтра хозяин к боссу идет.
   - А босс-то как? - поинтересовался Четвертый.
   - А никак. В спячку впал. Витька намедни ему сводку носил. У них, вишь ли, из какого-то Лукичевска-Хренычевска бумага пришла. Фигня там какая-то творится. Не то свихнулись все разом, не то нажрались поголовно. Изобилие, понимаешь, им пригрезилось. Массовый гипноз, что ли? А может, просто деньги клянчат.
   - Ну, и что он?
   - Кто?
   - Ну, босс?
   - А чего босс? Говорю ж - в спячке. Его пока жареный петух не клюнет, он не пошевелится. И слава Богу. Лишь бы опять на танк не полез.
   - Лукичевск - это где? - Четвертый повернул голову и посмотрел на соседа. - Вроде название знакомое.
   - Да хрен его знает. Тебе-то не все ли равно?..
   * * *
   В Лукичевске наступила осень. Третья с тех пор, как Кухтик вместе с Беней и покойным академиком пережидали в столичной гостинице смутные дни заговора. Теперь уже Кухтик плохо помнил то время. Все происшедшее тогда казалось ему каким-то нереальным. Ящики с приборами, на которых сидел печальный Иванов-Бермудянский, ночные бдения в растревоженном городе, толпы людей на улицах, встреча со старшиной Халявой - все отошло куда-то, словно подернулось туманом.
   Кухтик второй месяц сидел без работы. Изредка ему удавалось пристроиться на день-другой потаскать товар в каком-нибудь ларьке, коих множество расплодилось вокруг главной площади. Но платили там немного, хотя и платили сразу. Сегодня он опять безрезультатно прошлялся весь день по городу и теперь молча сидел за шатким столом, ожидая, пока сварится в кастрюле пачка пельменей - его скромный вклад в общий с Колькой котел. Сам Колька, одетый в черную рубашку, расхаживал по кухне и спорил с Надькиным отцом, сидевшим напротив Кухтика.
   - Порядок, - говорил Колька, - порядок наведем. Жидов прищучим, чернозадых выкинем, демократов и коммуняк - тоже.
   - Ты насчет коммунизьма не очень-то! - Надькин отец разгладил рукой лежащую на столе газету. - Дерьмократов с нашими в одну кучу не мешай. Мы с ими сами разберемся.
   - Во! Ты ещё за жидов заступись! - Колька встал у двери и прислонился спиной к косяку. - Они всю кашу заварили. Истребление устроили. Церкви порушили. Государя убили.
   - Мне твой Государь по фигу, - сердито сказал Надькин отец. - А жидов нам не вешай. Кто в Лукича стрелял?
   - Твой Лукич сам из них, - парировал Колька. - Ты не смотри, что наши с вами сейчас заодно. Вот задавим демократов, очистим землю от всех этих, там разберемся.
   - Уж больно ты шустрый стал. - Надькин отец усмехнулся. - Смотри, чтобы наши с вами опосля не разобрались. Мы - сила, а вы кто? Вы это - как его? - попутчики. Токмо при дерьмократах и разгулялись. А наши придут, ещо посмотрим.
   - Ладно тебе, - примирительно сказал Колька. - Чего собачиться? Пока одно дело делаем. Чем базлать, давай лучше порубаем. Вон пельмени сварились.
   Надькин отец устало махнул рукой и потянулся за ложкой.
   - Хрен с тобой, - сказал он. - Пожрем уж. Хоть и всухомятку.
   - Пожрем, однако, - деловито произнес Колька. - Но все одно наше время придет. Запрыгают ещё у нас эти масоны с демократишками. Всех к ногтю прижмем!
   Он сел на колченогую табуретку и погрозил кому-то кулаком в сторону окна.
   * * *
   Большая Елка стоял на трибуне, размахивая кулаком. Но испытанный, верный аргумент в этот раз уже не срабатывал. На каждый его взмах зал отвечал свистом и криками. Недовольство Начальников грозило перерасти в бунт. Напрасно он озирался в сторону Булатика, сидевшего за спиной. Тот окончательно переметнулся на сторону Елкиных врагов. Опоры искать было негде.
   Полгода назад Толковище добилось замены Колобка на Степаныча. Новый глава правительства поначалу, казалось, всех устраивал. Либерзация не то чтобы закончилась, но сильно притормозила. Степаныч умел ладить со всеми министрами, был мужиком немногословным и даже бывшим партийцам внушал уважение. Но изменить мировых законов, по которым, как объяснил Колобок, теперь все развивалось, он, понятное дело, не мог. Законы эти требовали закрыть большинство кастрюльных заводов и перевести их на выпуск чего-то полезного. Но где взять для этого денег, в законах не говорилось. Требовалось выпускать больше новых товаров, качество которых было бы лучше заморских. Но о том, как это сделать, законы молчали. То есть они как бы подразумевали, что делать вещи плохого качества станет невыгодно, ибо покупать их при наличии заморских никто не станет. Их и не покупали. Но и лучших не делали.
   Степаныч пыжился как мог. Но мог-то он немного. Подкидывал деньги то одному заводу, то другому, старался разделить пирог по кусочкам, но пирог на глазах уменьшался. Денег не было. Чтобы они появились, требовалось переустроить те же заводы. А чтобы переустроить их, требовались опять же деньги. Получался какой-то заколдованный круг.
   Елка пробовал достать денег за границей. Он поехал в страну Америку, где некогда гостил Микки. Встречали его там приветливо. Нынешний ихний Президент, сменивший Миккиного друга Ронни, оказался свойским мужиком, притом совсем ещё молодым. Он гулял с Елкой по лужайке у своего белого домика, хвалил либерзацию и даже отвалил немного деньжат. В долг. Но всех проблем это не решало. Требовалось гораздо больше.
   Сам Степаныч к либерзации сперва относился настороженно. Однако, покрутившись и поняв, что другого пути нет, кроме как двигать вперед по той же дороге, которой топал весь мир, тоже потихоньку начал превращаться в либерзатора. Месяц назад Елка даже уговорил его взять в заместители свергнутого Толковищем Колобка.
   Теперь ему и это аукнулось.
   Бывшие соратники Елки разошлись в разные стороны. Булатик окончательно подмял под себя Верхний Совет, где Елку изо дня в день обливали помоями, сам стал главным критиком и расходился все пуще. Усач, затаивший обиду за свое назначение, недолго думая, снюхался с ним. Сейчас, сидя в первом ряду, он генеральским басом подбадривал свистунов.
   - Ну что, будем голосовать? - спросил с председательского места Булатик.
   Елка, ещё не закончивший речь, резко обернулся к нему.
   - Какое голосование?
   - Как какое? - невозмутимо ответил Булатик. - По отрешению.
   Толковище уже битый час обсуждало один вопрос - об отрешении Елки от власти. Терпение Начальников иссякло, и они решили идти напролом.
   - Не можете вы меня снять! - крикнул Елка в лицо Булатику. - Нету у вас такого права, понимаешь!
   - Нет, есть, - спокойно ответил Начальник Верхнего Совета.
   - Фиг вам! - Елка снова повернулся в сторону галдящего зала. - Я покамест ещё главный!
   - Нет, мы главные, - произнес за спиной Булатик, и зал ревом поддержал его.
   - Не можете! - снова выкрикнул Елка.
   - Нет, можем. - Голос Булатика был ровным и даже каким-то занудным.
   - Где записано, что можете? - рявкнул Елка.
   - А где, что не можем?
   Елка осекся. Записано нигде не было.
   Он начал лихорадочно припоминать Главный Закон Центральной провинции, сохранившийся ещё со старых времен, латаный-перелатаный на последних Толковищах и вконец запутанный оттого, что все кому не лень вносили в него поправки - и сторонники Елки, и партийные начальники.
   - Голосуем, - объявил со своего места Булатик.
   В зале начался кавардак. Кто летел к трибуне, кто орал с места, кто крутил головой, дергая соседей за рукав и не понимая, что происходит. Усач залез на стул, размахивал свернутой в трубку газетой и рычал: "Смир-р-рно!" Никто из присутствующих не обращал на него внимания. Большинство кучей столпились в проходе.
   Напрасно Елка грохотал своим кулаком по трибуне, напрасно Булатик хрипел в микрофон про консенсус. Никто никого не слушал.
   - Все, - сказал выдохшийся Булатик. - Все! Закрываем. В другом месте разберемся. - Он рванул на себя микрофон и из последних сил прохрипел в него: - Х-х-хватит! Все! Конец!!!
   * * *
   "Неужто конец?" - крутилось в голове Елки.
   Президент ехал по улицам города в длинной черной машине. Впереди, мигая красными и синими фонарями, мчалась другая машина. Еще одна, такая же, замыкала кортеж. Елка смотрел в окно. Там за темным стеклом тянулись фасады домов, потом промелькнул сквер и открылась площадь. В дальнем краю её виднелась большая толпа. Над толпой вздымались флаги и транспаранты. Тонкая цепочка милиционеров, выставив перед собой квадратные щиты, сдерживала митингующих. Машина резко свернула вбок и прибавила скорость. Через минуту показались ворота Большого дворца. Автомобиль проехал по широкой аллее и остановился у парадного входа. Охранник, ехавший на переднем сиденье, быстро выскочил наружу и открыл заднюю дверцу. Президент, наклонив голову, выбрался из машины.
   Поднявшись к себе в кабинет, Елка вызвал Степаныча.
   - Видел, что на улицах делается? - спросил он, хмуро глядя в окно.
   - Видел, - ответил тот. - По телевизору с утра показывают. Милиция улицы перекрыла. А они - камнями. Я уж министра послал разбираться. Не дело это.
   Степаныч тяжко вздохнул.
   - Не дело, не дело, - проворчал Елка. - Да что ж это такое творится!
   Он вскочил и отпихнул кресло ногой.
   - Может, обойдется еще, - неуверенно сказал Степаныч. - Ну, пошумят, разойдутся... Правда, заводилы у них там из Верхнего Совета воду мутят. Как бы до драки не дошло. Сомнут ведь милицию.
   - Что происходит! Что происходит! - Елка нервно взмахнул рукой, задев картину с медведями. - Да есть власть или нет?
   - Власть... - Степаныч потупился. - Так вроде и они - власть. Вон Совет на завтра министров вызвал. Там это... ну, в общем...
   Он замолчал и уставился в пол.
   - Бардак! - Елка занес кулак над столом. - Не может так продолжаться, понимаешь! На части страну разорвут!
   - Это верно, - поддакнул Степаныч. - Однако...
   - Чего - однако? - Елка сверкнул глазами, поднял второй кулак, но тут же взял себя в руки. - Все! Кончать пора.
   Он сел и выхватил из пачки, лежавшей на столе, лист бумаги.
   - Все. Пишу указ, - сказал он сквозь зубы. - Разгоню на фиг, понимаешь.
   - Кого? - настороженно спросил Степаныч.
   - Совет, вот кого! А заодно и Толковище это. Новые выборы будут. И новый Главный Закон принимать надо. Не то взорвется все, к чертовой матери. Опять в истребление скатимся. Хватит! Наистреблялись уже.
   - Не согласятся они, - сказал Степаныч. - Добром не уступят.
   - И я не уступлю! - Елка быстро водил пером по бумаге. - Новый Главный Закон напишем, на этот, как его, на референдум вынесем. Пусть жители решают. А заодно они и Совет выберут. Без всяких там Толковищ. Это ещё Консенсус, старый поганец, Толковище придумал. Сходняк, понимаешь, устроить решил. Как в партии, мать ее! Прости меня, Господи... Все! Хватит! Подписываю!
   Большая Елка сжал в пальцах перо и размашисто вывел подпись.
   * * *
   - И вот здесь подпишите. - Бывший Помощник Местного Начальника подвинул Кириллу Рогозину раскрытую папку.
   Кирилл, не глядя, подписал документ.
   - А что там с этим фондом произошло? - спросил он. - С "Аномалией" этой?
   - Да лопнул фонд, Кирилл Петрович, - сказал бывший Помощник, а ныне Главный Исполнитель в городе Лукичевске. - Стандартная ситуация. Вклады пропали. Концов не найти. До чего же все-таки наивны люди!
   - И что дальше?
   - А что дальше? Я указания дал разобраться. Счета арестованы, как полагается. Только на тех счетах - с гулькин нос. Сам удивился.
   Кирилл положил локти на стол, сцепил руки, оперся о них подбородком и сомкнул веки. Ему нестерпимо хотелось сейчас же заснуть и проспать прямо здесь, в кресле, часов пять-шесть. Всю ночь он провел в здании Совета, где под окнами шумная толпа требовала вернуть свои, вложенные в проклятую "Аномалию" деньги. Объяснить разъяренным вкладчикам он ничего не смог, да его никто и не слушал.
   - И на кастрюльном волнения, - "обрадовал" его Главный Исполнитель. Денег требуют. Месяц уже без работы сидят. И за прошлый месяц зарплата ещё не пришла... Непонятно, что и сказать народу. Полный развал, Кирилл Петрович.
   - Развал... - эхом отозвался Кирилл.
   - Да уж. Развал. - Из уст бывшего Помощника прозвучал тяжкий вздох. Развал, извиняюсь, Кирилл Петрович... И не только здесь. Как поглядишь кругом - немного достижений у нас получается. Кроме разве что демократии... Такой вот, извиняюсь, итог.
   - И давно вы демократом стали? - не открывая глаз, поинтересовался Кирилл.
   - А я, простите, демократом никогда не был. И не претендовал... Это по вашей части... Я - чиновник, - ответил Главный Исполнитель бархатным голосом.
   - Радуетесь? - спросил Кирилл устало.
   - Чему ж тут радоваться? За народ вот только обидно. Такие, понимаешь, надежды лелеял. А в результате что?
   Поддерживать разговор у Кирилла не было сил. Он поднял голову и заставил себя открыть глаза. Бывший Помощник Местного Начальника смотрел на него с сочувствием.
   - Пойдите, Кирилл Петрович, выспитесь, - мягко сказал он. - Власти тоже отдых требуется... Помните наш первый разговор? Я ж говорил тогда: власть - штука тонкая. Взять её можно, а вот удержать...
   Кирилл ничего не ответил, с усилием встал, оттолкнулся рукой от стола и направился к выходу.
   * * *
   - Власть... власть, - твердил Большая Елка, стоя у окна и глядя на город, покрытый серым туманом. - Да что ж это за власть такая? Много ль проку с нее?
   Столица третий день бурлила. Подписывая свой грозный указ, Елка рассчитывал, что Булатик проявит благоразумие и не станет сопротивляться. Но, похоже, он не на того нарвался. Начальник Верхнего Совета ответил на указ Елки своим указом. Точнее - законом. Согласно принятому на Совете закону президент отстранялся от власти за все свои мерзости, гадости и покусительство на демократию. Новым, временным, президентом Совет назначил Усача. Это было уже слишком.
   Елка велел послать милицию, чтобы образумить строптивцев. Но те заперлись во дворце Центральной провинции и отказались его покинуть. Милиция окружила здание, однако на большее не решалась. Ситуация складывалась идиотская. С разных концов города к окруженному Совету стали стягиваться сторонники Булатика и просто обозленные либерзацией жители. Таких оказалось немало.
   Партийные начальники, заседавшие в Верхнем Совете, метали в Елку громы и молнии. Они призывали людей выходить на демонстрации и не подчиняться столичным властям. Обстановка стала накаляться. Большая Елка предложил Совету начать переговоры, но переговоры зашли в тупик. Что делать дальше, было неясно.
   Потеряв выдержку, Елка велел отключить в Совете воду, электричество и телефонную связь. Но это только ещё больше обозлило засевших там и увеличило число их сторонников. Поняв, что совершил глупость, Елка приказал снова дать воду и свет. Но это уже ничего не меняло.
   - Власть... власть... - бормотал Елка, стоя возле окна.
   Два года назад он добился этой власти, приехав в тот самый дворец, где сейчас сидели его недруги. Проведя там долгие часы - может быть, лучшие часы в своей жизни, - он победил Миккиных козлов-заговорщиков. Он получил власть, чтобы сдвинуть наконец с места тот воз проблем, вокруг которых Микки ходил год за годом вместе со своей партией. Большая Елка получил эту власть. И эти проблемы - тоже.
   За два года он вроде бы сделал много. Во всяком случае, ему так казалось. Он разогнал партию. Правда, разогнал, как выяснилось, на время. Спустя год партийные начальники, оправясь от испуга, снова создали её, хотя уже и не в том виде, что прежде. Демократия это, оказывается, допускала... Может, надо было, к черту, запретить её навсегда за все, что она сотворила? Но Елка, который сам много лет пробыл в партии, не мог на это решиться.
   Он начал либерзацию. Может, он начал её не так, как следовало? Но как следовало, никто не знал. Точнее, все советовали, что делать, но все советовали по-разному. А делать что-то было надо. И делать немедленно, потому что ни еды, ни полезных вещей к его приходу уже почти не осталось. Теперь вроде бы всего было в избытке. Но избыток этот не радовал жителей. И не мог радовать, пока они оставались нищими. Порой Елке казалось, что телегу, в которую он впрягся, с места просто не сдвинуть.
   Может, он плохо объяснял жителям все тонкости либерзации? Ведь ни о чем подобном они отродясь не слышали. Может, лучше поняв, что он затеял, поняв, что путь будет долгим и трудным, они начали бы учиться жить по-новому, сами начали бы устраивать свою жизнь, а не ждать, когда снова запустят кастрюльные заводы? Но пока получалось, что либерзация вроде как жила сама по себе, а жители - сами по себе.
   Может, он мало гонял жуликов, что слетелись на эту самую либерзацию, как мухи на мед? Они-то в отличие от жителей приспособились быстро. Им-то в отличие от жителей ничего объяснять было не надо.
   Может, он позволил наплодить кучу лишних чиновников, что, как и прежде, ни хрена не делали и делать не хотели? Да и были-то они в большинстве своем из тех - прежних. Может, в этом он был виноват?..
   - Власть... власть... - словно эхом отзываясь на собственный голос, повторял Елка.
   Зачастую он уже не мог понять, чего больше в этой, полученной им власти - сладости или горечи. Но и об отказе от неё ни разу не помышлял. Она - власть - стала частью его самого. Вне её он себя представить уже не мог. Громя противников, переставляя с места на место, тасуя, словно колоду карт, своих чиновников, он погружался в нее, как в черный бездонный омут. Она и тяготила его, и притягивала, как гигантский магнит. Порой он уже не различал, чего больше в его жизни - борьбы за когда-то начатое им дело или борьбы за эту треклятую власть. Просто за власть как таковую...
   Но сейчас времени на размышления не оставалось. Сейчас в одночасье могло рухнуть, могло развалиться все - и его дело, и его власть.
   Большая Елка тер лоб ладонью и слышал, как сзади надрывается в телевизоре чей-то голос. Обернувшись, он посмотрел на экран. Там, размахивая флагами и палками, бушевала толпа.
   "Все!" - сказал он самому себе и потянулся к длинному ряду кнопок на переговорном устройстве...
   Через пятнадцать минут перед Елкой стоял Главный Судья Центральной провинции.
   - Кончать надо все это! - Елка кивнул в сторону телевизора. - Или я, или Совет!.. Кончать надо... Все!
   Он с трудом удержался, чтобы не сорваться на крик.
   - Послушайте... - Судья стоял, потупившись, разглядывая ковер под ногами. - Может, не надо так? Может, как-то по-другому решить?
   - Как по-другому? - взъярился Елка.
   - Ну, может, вот выборы эти... Может, пусть вас всех заново изберут?
   - Кого - всех?
   - Ну, и Совет, и вас... Может, вы сейчас вместе уйдете, а жители потом снова выберут, кого захотят?
   - Что значит - снова? - Глаза Елки налились кровью. - А если они не того выберут?.. Если - кого из этих? Вон из тех...
   Он снова ткнул в телевизор.
   - ... из тех, кто им дубины раздал?
   - Ну, значит... - Судья замолчал, не договорив.
   - Да ты понимаешь, что начнется?! - Елка был вне себя от гнева. - Это ж новое поделение начнется! По-де-ле-ние!!
   - А... если народ хочет... поделения? - тихо спросил Главный Судья.
   - Да не выдержит он ещё одно поделение! Не выдержит!! - заорал Елка.
   - А как же демократия? - спросил Судья ещё тише.
   - Какая демократия?!
   Елка обхватил голову руками. Мысли его окончательно перепутались.
   - Демократия... - повторил Судья. - Ведь вы...
   - Да хрен с ней, с демократией! - закричал Елка. - Хрен с ней! Пусть я не демократ, понимаешь. А эти вот что, демократы?!
   Большая Елка подскочил к телевизору, с силой ударил по нему рукой.
   - Да нельзя так, - произнес Судья. - Нельзя... Не простят вас потом...
   - Не простят?.. Не простят, говоришь?.. Ну и хрен с ним!.. Бог простит!
   Елка метнулся к столу, схватил телефонную трубку и прокричал в нее:
   - Министра обороны ко мне! Немедленно!
   * * *
   В лукичевском небе светили тусклые звезды. В Кухтикиной комнате за столом сидели Колька и Надькин отец. Сам хозяин примостился рядом на табуретке. Бутылка с вредной жидкостью стояла посреди стола в окружении трех тарелок. На тарелках лежали вареные картофелины. Открытая банка тушенки украшала незатейливый натюрморт.
   - ...и вот, понимаешь, на помойке-то нашей эта хреновина и прячется, вещал Надькин отец, размахивая руками. - А откуда взялась - неведомо.
   - Да слышали уже... - вяло отозвался Колька, ковыряя картофелину.
   - Ты слышал, а я видел, - возбужденно прошептал Надькин отец. - Там чо делается, знаешь? Там это, значит... Там кто мимо пройдет, тот вроде как в круге каком завертится. Точно! Сам раз попал... Идешь, значит, идешь. Вроде как вперед топаешь. А она, стерва, тебя по кругу водит. Ага... Час может водить, а то и больше. Ну, натурально!.. Главное, тебе-то чудится, что прямо держишь. И добро бы по пьяни. А то у меня же с утра росинки во рту не было. Чтоб я сдох!.. Ну, думал, кранты!.. Битый час водила, зараза. И со всеми так. Не веришь?
   - Масоны все, - лениво сообщил Колька. - Их работа.
   - Масоны, масоны... - проворчал Надькин отец. - Нет там, на хрен, никаких твоих масонов. Ни фига там нет. Кусты одни. Но только, говорят, исходит от неё что-то. От помойки этой. Погань какая-то.
   - Один бес. Все равно - они, - сказал Колька и, тяжело подняв голову, оборотился к Кухтику: - Ты вот что, ушастый. Ты давай к нам записывайся. Бить их, гадов, будем... И чернозадых. И дерьмо-кратов этих... И краснозадых - тоже.
   - Ты красных не трожь! - стукнул по столу Надькин отец.
   - Ладно, ладно, - произнес Колька заплетающимся языком. - Не шуми. А дерьмократам все одно крышка. Вон - слышь...
   Он указал пальцем на стену. Через стенку из соседней комнаты доносились неясные звуки.