Заворотный Валерий. Кухтик, или История одной аномалии

   - Ну, просто посмотришь. На меня посмотришь. И все.
   - А зачем?
   - Ну, так надо.
   Кухтик наклонил голову.
   - Вот я на тебя смотрю.
   - Да не здесь. Пойдем!
   Беня повернулся и направился к свалке-помойке. Кухтик обреченно потащился за ним.
   - Все, - произнес Беня, остановившись у дорожки, которая огибала свалку. - Теперь ты стоишь здесь, а я иду... Ты на меня смотришь... Хорошо?.. Только смотри внимательно. И вот ещё что... Понимаешь, если вдруг что-то произойдет, ну, если ты, например, видеть меня перестанешь или ещё что-то, ты не уходи. Постой ещё несколько минут. Понял?
   - Не, - сказал Кухтик.
   Беня махнул рукой.
   - Ну вот, гляди. Видишь - дорожка?
   - Вижу.
   - Я по ней иду, а ты смотришь.
   - На тебя?
   - На меня.
   - И дальше чего?
   - Кухтик! Ну, это долго объяснять. Давай я пройду сначала, а потом уже поговорим. Поверь, это важно очень. Ну поверь мне!
   - Да я тебе верю, - сказал Кухтик, окончательно сбитый с толку. - Иди себе, если хочешь. Мне чего? Мне не трудно.
   - Вот и хорошо.
   Беня отошел на несколько шагов, постоял, огляделся вокруг и двинулся по дорожке.
   Не нравилось все это Кухтику. Совсем не нравилось.
   Беня тем временем удалялся, осторожно переставляя ноги. То ли боялся чего-то, то ли просто валял дурака. Он шел, а Кухтик стоял.
   Беня дошел до первых кустов, обернулся и проследовал дальше. Ничего страшного не происходило...
   Кухтик посмотрел в небо. Большая синяя туча нависла над свалкой. "Дождались, - подумал он, - сейчас польет". Он вздохнул и снова перевел взгляд на дорожку.
   Там было пусто.
   То есть там было с о в с е м пусто.
   То есть была дорожка. И были консервные банки. Были какие-то бумажки и какие-то камни. Но Бени не было...
   Прошла секунда, потом другая, потом еще.
   Бени не было.
   Кухтик встал на цыпочки и вытянул шею. Дорожка была пуста. Он сделал шаг вперед и замер.
   Над помойкой раздался оглушительный, раскатистый гром. Туча полыхнула, и струи воды обрушились вниз...
   * * *
   Дождь лил как из ведра. Площадь перед столичным дворцом представляла собой одну большую лужу. Участники Третьего Всенародного Толковища толпились у парадного подъезда, пытаясь поскорее протиснуться внутрь.
   В просторном холле дворца, на широких, украшенных цветами лестничных площадках, в полупустом ещё зале заседаний стоял монотонный гул. Особенно шумно было на первом этаже. Там в буфете давали колбасу.
   Микки прохаживался по длинной галерее. Здесь властвовали тишина и покой. Стены украшали картины в тяжелых рамах, у высоких дверей стояли молчаливые охранники в красивой форме с золотыми погонами. Ничто не мешало Первому Демократу собраться с мыслями.
   Мысли эти были безрадостными. Положение в стране продолжало ухудшаться. Не хватало уже всего и повсюду. Единственным достижением оставалась голосиловка, благодаря которой он и узнавал, что везде и всего не хватает. Правда, сама по себе голосиловка ничего не производила. И хотя она позволяла быть в курсе дела, но иногда Микки ловил себя на том, что избыточные знания слишком отягощают жизнь.
   Страна, которой командовал Микки, уже сильно отличалась от той, которой он начал командовать шесть лет назад. Провинции одна за другой требовали отделения. Отделяться собралась даже Центральная провинция, хотя и не совсем понятно, от кого. В некоторых "как-бы-вроде-странах" процесс зашел так далеко, что пришлось послать военных, чтобы утихомирить жителей. Военные успокаивали их с помощью выстрелов в воздух. Во всяком случае, так ему сообщали. Говорили, правда, что некоторые жители в суматохе попали под машины. Он очень сожалел об этом.
   Но больше всего тревожило Первого Демократа его собственное положение. День ото дня оно становилось все более шатким. Микки лихорадочно искал варианты, бросаясь из стороны в сторону. Он рассматривал любые предложения, откуда бы они ни поступали. А недостатка в таких предложениях не было. Надзиравший за жителями Крючок родил большой доклад, где сообщал, что по стране бродят толпы иностранных агентов и будоражат людей. Кроме того, агенты, по его словам, пробрались во все органы власти, нашептали начальникам всякие гадости и полностью разложили их. Проникли они и в окружение Первого Демократа. Сообщалось, что почти все соратники Микки, за исключением самого Крючка, министра внутренних дел Пугача, министра обороны и ещё двух-трех человек, подкуплены. Доклад кончался словами: "Предлагаю срочно запретить все!"
   Были и другие предложения. Некоторые прямо противоречили крючковскому докладу. Главный смысл их состоял в том, что необходимо все разрешить.
   Пару месяцев назад Микки познакомили с каким-то молодым ученым, придумавшим якобы способ быстро поправить дела в стране. Ученый выглядел эдаким кучерявым бодрячком. Программа, которую он принес, называлась "300 дней - и все в порядке!". Первый Демократ прочел её от начала до конца. Большую часть написанного он не понял, но сам срок приведения дел в порядок показался ему соблазнительным. Микки вызвал Главного Министра и велел ознакомиться с программой. На следующее утро министр пришел зареванный и объявил, что это подкоп под него, под Микки, под страну в целом и под каждого жителя в отдельности. Кучерявого он обозвал сопляком, хотя сам был весь в соплях и слезах.
   От программы пришлось отказаться. Однако и Главный Министр продержался недолго.
   В один прекрасный день Микки встретил в коридоре Павлуху, отвечавшего за финансы. Тот шел, весело насвистывая и поплевывая по сторонам.
   - Как дела? - спросил его Микки.
   - А-а-атлично! - сказал Павлуха. - Денег нет.
   - Совсем нет? - огорчился Первый Демократ, и без того пребывавший в унынии.
   - За-а-ачем совсем? Чтоб совсем, так не бывает. Всегда кой-чего наскрести можно. Я вот тут Главному предлагал. Давай, говорю, деньги жителям обменяем. Красненькие - на синенькие. По сундукам-то полно денег лежит. Махнем, говорю, за три дня. Кто обменять не успеет, кто не враз вспомнит, где запрятал. Глядишь, казна и пополнится... Да мы к тому ж не все обменяем, а только часть. Ну а чтоб подстраховаться от случайностей, давай, говорю, побольше деньжат за границу переведем. Там надежнее. Партийный-то казначей вон сколько перевел... Уговаривал, уговаривал, а он хнычет только. Не врубается.
   Микки, которому тоже изрядно надоели постоянные вздохи Главного Министра, с любопытством посмотрел на жизнерадостного Павлуху.
   - Может, тебя Главным назначить? - задумчиво спросил он.
   - А фиг лишь? - ответил тот. - Хуже не будет.
   Через неделю Микки снял Главного Министра и поставил Павлуху на его место.
   Хуже не стало.
   Лучше, правда, тоже не стало.
   Прохаживаясь по галерее, Первый Демократ придумывал, кого бы ещё заменить в правительстве. Можно было, конечно, сделать министром Кучерявого, чтоб он попробовал свою программу. Но Высший Партийный Орган этого наверняка бы не одобрил. Позиции же самого Микки в Органе после сходняка были и без того непрочными. Однако что-то менять было необходимо. Чутье, выработанное за долгие годы бесконечных интриг, подсказывало ему, что дальше медлить опасно.
   Неожиданно двери в конце галереи открылись и из них вышла странная процессия. Впереди шествовал Лихач со своими дружками из Высшего Органа. За ними - явно пьяный Павлуха, настороженный Крючок, угрюмый Пугач и министр обороны в парадном мундире с палкой колбасы за пазухой. Замыкал шествие Консенсус, демонстративно идущий на некотором расстоянии - как бы сам по себе.
   Приблизившись к Микки, процессия остановилась.
   - Мы вот тут с товарищами посоветовались... - начал Лихач.
   Первый Демократ насторожился. Такое начало не предвещало ничего хорошего.
   - ...И мы подумали, что необходимо на Толковище решить один вопрос. Кадровый, так сказать...
   - Кого? - обреченно спросил Микки.
   - Видишь ли... - Лихач помедлил. - Мы с товарищами решили, что... Одним словом... что твой нынешний заместитель несколько неправильно понимает обстановку...
   Первый Демократ быстро пробежал глазами по лицам соратников и министров. Все глядели в разные стороны. Консенсус вообще отошел к окну и нагнулся, делая вид, что завязывает шнурок.
   - Но... - пробормотал Микки.
   - Можно, конечно, обсудить это на Высшем Органе, - перебил его Лихач, - или даже на сходняке. Но, я думаю, мы вполне можем все здесь решить. Ты не возражаешь? Или все же... с х о д н я к?..
   - Сход-ня-чок-с! - вякнул Павлуха и привалился к стене.
   Сопротивляться было бесполезно. Заместителем своим Микки назначил одного из бывших Местных Начальников, который честно помогал ему и входил в число тех немногих, кто разделял взгляды Старого Друга. Теперь добрались и до этого.
   - А кого... вместо? - тихо спросил Первый Демократ.
   - Болвана, - быстро ответил Лихач.
   - Болвана? - изумился Микки. - Так он же... он же болван!
   - Ну и что? - Лихач пожал плечами. - Товарищ правильно понимает обстановку, на партийной работе не первый год. Надежный, понимаешь, кадр. Это ценить надо... Или ты не согласен?
   Болван был редкостным болваном. Подвизаясь на всяких мелких должностях, он умудрялся даже там заваливать любое дело, которое ему поручали. Спасало его одно. Не будучи в состоянии родить хоть какую-то мысль, он безропотно подчинялся любому начальнику, чем обеспечивал себе место под солнцем.
   - Когда? - спросил Микки.
   - А прямо сейчас. Вот Толковище начнется, и объявишь. В нашем деле решительность нужна. Никакого застоя. Сам ведь учил перековываться.
   Первый Демократ закрыл глаза и молча кивнул.
   "Все, - тоскливо подумал он. - Вот и все..."
   * * *
   - Все, что мы наблюдали, - сказал Беня, - можно трактовать двумя способами. Либо надо признать, что мы оба сошли с ума, либо согласиться с тем, что аномалия существует.
   Беня слез с подоконника, откуда произносил свою речь, подошел к столу и посмотрел на академика Бермудянского.
   - Что скажете, Николай Илларионович?
   Академик молчал. Впалые щеки чуть заметно подергивались.
   - Вениамин... Израилевич, - тихо выдавил он наконец. - Вы... уверены?
   Беня Шульман постучал пальцем по лбу.
   - Вот здесь - нет! Здесь не укладывается. И если бы я не видел все это своими глазами... А главное, если бы он... - Беня указал пальцем на Кухтика, сидевшего в углу кабинета. - Если бы он не видел... Ну ладно, допустим, я свихнулся. Навязчивая идея и прочее... Но он-то явно нормальный!.. Ты нормальный, Кухтик?
   - Наверно, - неуверенно промямлил Кухтик.
   - Он нормальный, - заявил Беня. - Можете не сомневаться. Во всем институте я нормальнее не встречал.
   Академик Иванов-Бермудянский выпрямился в своем кресле и положил руки на стол.
   - Молодые люди, - взволнованно произнес он. - Я хочу, чтобы вы знали... Я хочу сказать вам... Я хочу сказать, что сегодня... Может быть, сегодня - самый счастливый день в моей жизни!
   Глаза академика увлажнились. Кухтику стало не по себе.
   - Друзья! - продолжил Бермудянский. - Почти десять лет... Почти десять лет я верил, что такой день наступит. И вот сейчас...
   Он поднялся. Кухтик тоже поднялся со стула и вытер о штаны потные ладони.
   - Если это подтвердится, друзья мои, - сказал академик, - если только это подтвердится... Наука, друзья мои, никогда...
   - Простите, Николай Илларионович, - прервал его излияния Беня. - Я бы не советовал торопиться. Давайте соберем материал. Вы же видите, что происходит. Три дня назад была, и вот опять - нет. Давайте подождем. Давайте спокойно, без шума. Иначе...
   - Да, да, - поспешно согласился академик. - Никакого шума. Ни-ни! Наблюдения, наблюдения и ещё раз наблюдения! Целиком с вами согласен, Вениамин. Я, знаете ли, уже обжегся.
   - Приборы бы нам, - задумчиво сказал Беня. - Вот сейчас бы нам эти приборы, которые Рейли привозил...
   - Постойте! - Бермудянский снова сел и начал один за другим выдвигать ящики стола. - Рейли, Рейли... Господи! Он же только что телеграмму прислал. Как же я забыл! Он же в столице сейчас, на конгрессе. Ведь он там эти самые приборы демонстрирует!
   - Правда? - Беня подскочил к академику.
   Бермудянский лихорадочно шарил по ящикам.
   - Ну да! Черт! Куда же она запропастилась?
   - Николай Илларионович... Николай Илларионович, - затараторил Беня, если это так, давайте немедленно в столицу. Вы же с ним знакомы! Он же вам писал. Он же вам не откажет. Ну хоть парочку приборов, Николай Илларионович!
   - Нашел! - взвился академик и замахал листком бумаги.
   Склонившись над столом, он начал бегать глазами по строчкам. Беня стоял за ним, заглядывая через плечо.
   - Надо ехать, Николай Илларионович! Второго такого шанса не будет! сказал Вениамин Шульман, когда Иванов-Бермудянский дочитал телеграмму. - Не сможет он вам отказать. Не сможет!
   - Вы полагаете? Но... - Академик ещё раз принялся читать.
   - Что - но? Там же ясно написано: "Приглашаю". Вот видите: "Дорогой друг..." Ну, решайтесь! Расколем мы его на пару приборов. Уверяю вас расколем!
   - Вы полагаете?
   - Чтоб я сдох! Для науки, Николай Илларионович!
   - Для науки... - эхом отозвался Бермудянский. - Для нау-ки... Но как же мы их... Как же мы их дотащим? Они же, извиняюсь, тяжелые... Хотя если для науки...
   - Ерунда! - Беня глянул в сторону Кухтика. - Давайте втроем поедем. У нас же третий есть! Хочешь в столицу поехать, Кухтик?
   - Я? - Кухтик смущенно посмотрел на академика. - Я чего... я могу.
   - Все! Решено! - подпрыгнул Беня. - Едем! Завтра же едем!.. В столицу, в столицу!..
   * * *
   Столичный дворец Всенародных Толковищ был пуст. В длинных темных коридорах царила тишина. Лишь из-за одной приоткрытой двери пробивалась узкая полоска света и доносились чьи-то голоса.
   Главный Министр шел на свет, подталкиваемый сзади дрожащей рукой Болвана.
   - Да скажи ты наконец, куда идем-то? - допытывался Павлуха.
   - Иди, иди, там все объяснят, - отвечал Болван.
   От новоиспеченного заместителя Президента разило сивухой.
   Они подошли к двери, и Болван потянул за ручку. В центре ярко освещенной комнаты за круглым столом сидели Крючок, Пугач, министр обороны и ещё несколько человек. У окна, повернувшись спиной ко всей компании, стоял Консенсус.
   - Наконец-то! - проворчал Крючок. - Проходи, садись.
   Он указал Павлухе на свободный стул. Тот сел. Болван пристроился напротив, рядом с министром обороны. На столе стояли чашечки с кофе, десяток пустых бокалов и три бутылки. "Коньяк", - определил Павлуха и потянулся к бокалу.
   - Погоди! - Крючок строго посмотрел на него. - Успеешь ещё нажраться. Сначала о деле поговорим.
   - Грамулечку только. Для затравки, - жалобно произнес Павлуха, быстро плеснул коньяку в бокал и молниеносно опорожнил его.
   - Алкаши, - сказал Крючок, покосившись при этом на Болвана, - с вами не перевороты делать, а по ларькам шастать. Слушайте план, работнички хреновы...
   При слове "переворот" в желудке у Павлухи похолодело.
   - Что? План? Ась? Кудысь? - заморгал он.
   Надо было срочно прикинуться идиотом. А самое лучшее - хлебнуть ещё бокальчик и поскорее вырубиться. Он глянул на бутылку, но поднаторевший в таких фокусах Крючок разгадал его план.
   - Прибью, - грозно сказал он. - Вот подпишешь обращение, тогда лакай.
   Крючок повернулся к Консенсусу.
   - Дай-ка ему текст.
   Консенсус отреагировал довольно странно.
   - Я в око-о-о-ошко смотрю, ничего не сл-ы-ы-ышу, - бабьим голосом пропел он, не оборачиваясь.
   Крючок рассвирепел.
   - У кого ещё экземпляр?
   Пугач протянул Павлухе мелко исписанный лист бумаги.
   - На, читай. Подпись поставишь.
   Главный Министр осторожно взял лист и начал читать.
   - Это чего? - спросил он, дочитав последнюю строчку.
   Дело пахло керосином. Подписывать такую бумажку в здравом уме и трезвой памяти он не собирался.
   - Козлом прикидываешься? - рявкнул Крючок и снова повернулся к Консенсусу. - Ну-ка, объясни ему что к чему. Скажи, что все по закону. А то в штаны наделает.
   - Я в окошко смотрю, ничего не слышу, - нараспев повторил законник.
   - Тьфу ты, черт! - Крючок шлепнул по столу ладонью и уставился на Павлуху. - Подписывай, жлоб! Все уже подписали. Завтра наш отдыхать улетает. Как только приземлится, начнем. Не дрейфь, баран.
   - А кто... кто за главного будет? - пролепетал Павлуха, прикидывая, как бы так грохнуться в обморок, чтоб не слишком расшибить голову.
   - Вот он! - Крючок указал на Болвана. - Войска к утру подойдут. Елку на даче накроем. По радио обращение зачитаем, потом - письма трудящихся и прочая фигня. Затем Верхний Совет соберется. Все продумано. Тут на день работы, не больше.
   - А ежели кто взбрыкнется? - Павлуха изо всех сил тянул время.
   - Кто взбрыкнется, дурень?
   - Ну, я знаю?.. Кто-нибудь...
   - Ты что, на Луне живешь? Совсем спятил? При Вожде не вякали, при Соратнике не рыпались, а тут взбрыкнутся?.. Не вешай лапшу на уши. Бери ручку, подписывай!
   Главный Министр втянул голову в плечи, сжался, затрясся и, скорчив немыслимую рожу, завалился набок. Падая лицом вниз, он постарался как можно мягче приложиться к полу...
   - Косишь, падла? - услышал Павлуха и почувствовал сильный рывок за плечо. - Горбатого лепишь?.. Вставай, сявка!
   Он приоткрыл один глаз. Крючок, Пугач и некто третий, в котором он узнал президентского секретаря, стояли, наклонившись над ним.
   - Ставь подпись, недоносок! - Крючок припечатал к полу перед лицом Павлухи лист бумаги и протянул авторучку.
   Главный Министр дрожащей рукой вывел свою подпись.
   - Выпить дайте, - прошептал он.
   - Налейте ему, - сказал Пугач, - да по домам пошли. Поздно уже... Завтра вставать чуть свет.
   * * *
   Поздним осенним вечером по главной площади столицы медленно шел человек. Узнать его лицо мог бы каждый прохожий. Но прохожие каким-то странным образом обтекали задумчивого человека, наталкиваясь на идущих справа, слева, впереди и позади него молодых людей в одинаковых серых плащах. Молодые люди вежливо извинялись и мягко направляли прохожих в обход одинокого странника. Сам он, казалось, этого не замечал.
   Первый Демократ, Первый Президент шестой части планеты шел по площади, погруженный в свои невеселые мысли. Никто из проходящих мимо, никто из идущих справа, слева, впереди и сзади молодых людей не догадывался, что видит он, медленно переставляю-щий ноги и опустивший глаза к земле.
   А Первый Демократ видел серебряную лягушку в стеклянной банке.
   Теперь ему уже порой нелегко было вспомнить, сколько лет прошло с тех пор, как последний раз стоял он перед дверцами волшебного шкафа в своем школьном классе. Бесконечные фигуры в одинаковых двубортных костюмах с одинаковым выражением лица, произносившие одинаковые, ничего не значащие слова, заполняли всю его память. Одинаковые, повторяющиеся из года в год лозунги, намалеванные на одинаковых красных кусках материи, въелись в нее. Собрания, заседания, конференции, сходняки, толковища давно стали основными его воспоминаниями.
   Но ведь когда-то была серебряная лягушка. Когда-то прыгали по веткам деревьев веселые птицы. Когда-то суетились в траве лесные зверюшки. Когда-то болтал он босыми ногами в прозрачной теплой воде и мечтал всю жизнь плавать на большом корабле по огромному морю. И ещё мечтал он лечить пугливых зверюшек от разных болезней. И ещё - учить детишек, стоя у доски с длинной указкой.
   Все это заменили собрания, заседания, президиумы, трибуны, конференции, сходняки, толковища.
   Они, и только они...
   Микки шел по главной площади, глядя себе под ноги. Возле стены дома, стоящего напротив сооружения из красного камня, где покоился Автор Идеи, он остановился.
   Под самой стеной на корточках сидел невзрачный старик в потрепанном черном пальто. Молодые люди не заметили вовремя старика и не успели согнать его с места. Теперь делать это было уже поздно. Они замерли, образовав невидимый полукруг.
   - Здравствуйте, - сказал Микки.
   Старик в черном пальто поднял на него глаза.
   - Здравствуй, однако.
   Микки подошел чуть ближе.
   - Отдыхаете?
   - Зачем отдыхай? - ответил старик. - Работа много.
   - Так вы здесь работаете? - спросил удивленный Микки. - А что делаете? Время-то уже позднее.
   - Много работа, - повторил старик. - Злой дух отгонять надо.
   - Как вы сказали? - не понял Президент.
   - Злой дух в ящике лежит. - Старик указал головой на другой конец площади. - Давно лежит, однако. День спит, ночь выходит. Земля ложиться не хочет.
   Микки посмотрел в сторону темного обиталища Автора Великой Идеи.
   - Там хороший человек лежит, - смутившись, произнес он. - Великий человек. Вы бы знать должны.
   - Хороший человек в ящик лежать не будет, - неторопливо ответил старик в черном пальто. - Нельзя на мертвый смотреть. Живой на мертвый смотреть не должен. Большой зло будет... Каждый год зло будет, однако. Дух каждый год ходить будет, убивать будет. Кто отгонит?.. Вот сидеть надо, злой дух отгонять надо.
   Микки стало жаль неразумного старца.
   - Вам лучше домой пойти, - сказал он. - Вы где живете? Вам что, гостиница нужна? Я бы мог...
   Он оглянулся на молодых людей. Те одновременно сделали шаг вперед. Первый Демократ движением руки остановил их.
   - Нельзя дом ходить, - вздохнул старик. - Злой дух много убил. Домой ходить - ещё больше убивать будет. Молодой будет убивать, старый будет убивать. Тебя убивать будет.
   Микки сокрушенно развел руками. Говорить о чем-либо дальше было бесполезно.
   - До свидания, - сказал он старику, - мне пора. Я б все же вам посоветовал домой идти. Дождь может начаться, простудитесь.
   - Ночь дождь не будет, - ответил старик. - Еще ночь дождь не будет. Третий ночь дождь будет.
   Первый Демократ пожал плечами, повернулся и пошел назад. Молодые люди в плащах бесшумно двинулись следом. Один из них достал маленькую черную коробочку с блестящим прутиком и что-то произнес, поднеся её к самым губам.
   "Понял. Выезжаю", - ответила коробочка.
   * * *
   Выехав из дома рано утром, Микки прибыл в аэропорт, когда солнце едва поднялось над горизонтом. У трапа самолета он попрощался с провожавшим его Болваном и несколькими другими чиновниками, рангом пониже.
   - Ну, до встречи, - сказал он. - Скоро вернусь. Готовьтесь.
   - Вс-с-сегда готовы! - ответил Болван, слегка пошатываясь.
   "Взял помощничка на свою голову, - подумал Первый Демократ. - А впрочем, может, оно и к лучшему. Трезвый бы ещё мешать начал".
   Микки поднялся по трапу, помахал рукой и прошел в салон самолета.
   Через два часа он уже сходил по ступенькам другого трапа, вдыхая теплый воздух, пахнущий цветами, травами и морем. Машина, поданная прямо к самолету, промчала его по извилистой узкой дороге и остановилась у массивных ворот большой дачи, похожей скорее на маленький дворец.
   Первый Демократ кивнул начальнику охраны, открывшему дверцу машины, и оглядел залитую солнцем лужайку перед роскошным подъездом с резными колоннами. У каждой колонны стоял, вытянувшись, здоровенный амбал. Расстегнутые воротнички одинаковых белых рубашек обнажали крепкие загорелые шеи.
   Тихий, уединенный приют встречал Президента...
   Вечер наступил незаметно. Микки впервые за долгие месяцы позволил себе абсолютно расслабиться. Он сидел в плетеном кресле возле окна. За окном, уходя к далекому горизонту, блестело море. Рядом на маленьком столике стояла хрустальная ваза с фруктами. В глубине комнаты находился другой стол с тремя белыми телефонами. Чуть поодаль, в углу, стоял телевизор.
   Было тихо. Слышалось только едва различимое гудение кондиционера.
   Первый Демократ задремал...
   Открыв глаза, Микки потянулся, встал с кресла, щелкнул выключателем кондиционера и взялся за бронзовую ручку, намереваясь открыть окно. Ручка не поддавалась. Он нажал сильнее. Ручка не сдвинулась. Микки подошел к столу с телефонами и снял трубку. Гудков не было.
   - Халтурщики, - проворчал Президент и направился к двери.
   Дверь оказалась запертой.
   Микки удивленно поднял брови и стукнул в дверь кулаком. Никто не отозвался. Он начал стучать сильнее. Результат оказался прежним.
   - Эй, есть там кто-нибудь? - раздраженно крикнул Первый Демократ.
   За дверью было тихо.
   Еще не осознавая, что происходит, а подчиняясь скорее какому-то инстинкту, он быстро вернулся к столу и поочередно, одну за другой снял три телефонные трубки.
   Телефоны молчали.
   Микки шагнул к телевизору и включил его. На экране замелькали размытые полосы. Изображение отсутствовало.
   Президент посмотрел в окно. Внизу, на лужайке под раскидистым деревом, прислонившись к стволу, сидел начальник охраны.
   Микки забарабанил пальцами по стеклу.
   Начальник поднял голову и посмотрел на Первого Демократа. Затем лениво встал, повернулся и направился к морю...
   * * *
   - Ты море когда-нибудь видел? - спросил Беня.
   - Не, - ответил Кухтик. - Я только лес видел. И озеро. Возле Лукичевки.
   Они шли по столичной улице, освещенной утренним солнцем. Высокие дома отражались в лужах на мокром асфальте.
   - Вот разберется наш академик со своей аномалией, - сказал Беня, получит Нобелевскую, и махнем мы все на месяцок куда-нибудь в теплые края. Ты как, не против?
   - Я не против, - ответил Кухтик.
   Впереди показалась большая площадь. По площади вереницей ехали грузовые машины с цистернами, поливая мокрый асфальт струями воды.
   - Чего это они? - спросил Кухтик. - Дождь же только прошел.
   - Не бери в голову, - отозвался беспечный Беня. - У них план, должно быть.
   - А! - сказал Кухтик.
   Несмотря на ранний час, на улице было много людей и автомобилей.
   - Шумно здесь, - сказал Кухтик.
   - Так это ж столица. - Беня посмотрел на спешащих куда-то прохожих. Суета сует и всяческая суета. Погоди, вернемся в Лукичевск, там отдохнешь. Завтра Бермудянский приборчики получит, оформим все и - назад. Соскучился уже?