Заворотный Валерий. Кухтик, или История одной аномалии

   - Не, - сказал Кухтик. - Тут интересно вообще-то. И музей этот мне понравился, где статуи.
   - Завтра ещё в музей пойдем, - сказал Беня. - А вон, гляди, кто едет!
   Несколько легковых машин с синими фонарями на крышах вырулили на площадь и остановились. Следом подъехали три грузовика, крытых брезентом. На кабине каждого из них тоже мигал фонарь.
   Беня присвистнул.
   - Ни фига себе!..
   Из кузова первого грузовика на землю выпрыгнули несколько фигурок в серой одежде. Затем - еще. Фигурки выстроились возле машины, постояли немного и начали цепочкой окружать площадь.
   - Большая шишка поедет, не иначе, - сказал Беня.
   Неожиданно в воздухе послышался какой-то новый звук, похожий на гудение большого шмеля.
   - Постой-ка. - Беня придержал Кухтика за руку. - Что-то мне все это не нравится.
   Гул нарастал.
   - Пошли, посмотрим. - Беня указал на угол дома, где виднелся большой каменный павильон. Узкая лестница вела на гладкую, огражденную перилами крышу. Там под матерчатыми зонтиками стояли белые ажурные стулья.
   Они быстро подошли к лестнице и поднялись наверх.
   Все пространство за площадью было покрыто сизым облаком выхлопных газов. В нем одно за другим цепочкой двигались темно-зеленые пятна.
   - Тэ-семьдесят, - сказал Кухтик, повернувшись к Бене. - Я такие в армии видел.
   Глухой шум моторов постепенно заполнил все вокруг. Прохожие остановились и стояли вдоль тротуаров.
   В город входили танки...
   * * *
   Болван второй час бегал по кабинету.
   Все, все без исключения были полными идиотами. Никто ни черта не соображал и соображать не хотел. Начали с того, что бездарно упустили Большую Елку, которого можно было взять на даче голыми руками. Теперь Елка сидел во дворце Центральной провинции, в самом центре города. Туда же примчались и члены Верхнего Совета провинции. Пугач, который командовал всей милицией в стране и уж тем более всей столичной милицией, не мог ничего поделать. Менты, посланные арестовывать Елку, врали, что не могут подойти к дворцу из-за большой толпы, которая там собралась.
   Крючок вообще куда-то исчез. Утром, получив доклад, что Елка смылся с дачи, он закатил истерику, наорал на всех, наотдавал кучу дурацких распоряжений и укатил в свое министерство. С тех пор известий от него не было.
   Симулянт Павлуха умудрился ещё ночью залечь в больницу. Посланный за ним президентский секретарь - единственный, кто ещё сохранял хладнокровие, - сообщил, что тот лежит на койке вдрызг пьяный, изображая сердечный приступ.
   Танки между тем продолжали блуждать по улицам, как стадо слонов в лесу.
   - Кто здесь командует? - закричал Болван, подбежав к министру обороны, стоявшему у окна. - Кто, мать твою, командует? Дядя?
   Мрачный старикан в золотых погонах обернулся, достал из кармана пачку папирос, не торопясь закурил, выпустил облако вонючего дыма и плюнул на ковер.
   - Сам кашу заварил, сам и расхлебывай.
   - Козел! - заорал Болван. - Отдай приказ дворец штурмовать! У тебя что, войск мало?
   - Чичас отдам, - сказал министр. - Только галоши надену... Нашел дурака. Чтоб вы потом на меня всех собак повесили? Вот тебе!
   Старик в погонах показал ему большой кукиш.
   - Пиши приказ, дубина! - прорычал Болван.
   - Сам пиши, - ответил министр. - Вон бумага.
   Болван подбежал к столу, схватил чистый бланк с президент-ской печатью, задумался и отшвырнул в сторону.
   - Ну нет! Что я, рыжий? Пусть Крючок пишет.
   - Напишет он тебе, как же! Разогнался.
   Старик ещё раз плюнул на ковер.
   Заверещал телефон. Болван схватил трубку.
   - Штаб говорит, - произнес чей-то незнакомый голос. - Министр у вас?
   - Здесь он, - быстро ответил Болван и протянул трубку министру обороны.
   Тот взял её, поднес к уху, послушал и нажал пальцем на рычаг.
   - Нет меня. И не будет.
   Старый вояка бросил окурок, растер его сапогом и направился к двери.
   - Стой, гад! - закричал Болван. - Под суд пойдешь!
   - Токмо с тобой вместе, - ответил с порога министр. - И молись, чтобы в одну камеру не попали.
   Он вышел и с грохотом захлопнул за собой дверь. Болван снова поднял трубку и дрожащим пальцем набрал номер.
   - Алло, алло, ну отзовитесь же! - жалобно стонал он.
   Наконец ему ответили.
   - Консенсус, ты? - взвизгнул Болван.
   - Я. Чего надо?
   - Послушай, послушай. У нас все нормально идет. Надо срочно Верхний Совет собрать, принять резолюцию и все такое. Давай скликай всех. Срочно! Прямо сейчас!
   - Сейчас не могу, - помедлив, ответил Консенсус. - Учитывая процессуальность с соблюдением легитимности, ввиду усложненности общей концептуальности, после договоренности при условии конфиденциальности... В общем - через недельку, не раньше.
   - Сачкуешь, фраер?
   Телефонная трубка заплясала в руке Болвана.
   - Сам фраер, - огрызнулся Консенсус. - И не звони больше. Уехал я... Заболел... Ногу сломал... Пока!
   Раздались частые гудки.
   Болван медленно опустил руку, сел в кресло и громко заскулил...
   * * *
   Большая Елка не спал уже тридцать шесть часов. Во дворце Центральной провинции творилось нечто неописуемое. По мраморным лестницам вверх и вниз сновали сотни людей. Хмурые милиционеры в касках, депутаты Верхнего Совета, какие-то юнцы с трехцветными повязками на рукавах, штатские, военные, женщины, мужчины. Всю ночь на площади перед дворцом жгли костры. Молодняк таскал с окрестных строек кирпичи, куски бетона и железные трубы. Все подходы к дворцу были уже перегорожены кучами каких-то обломков, грудами камней, штабелями досок и мотками проволоки.
   - Они что, этим танки останавливать собираются? - спросил Усач, стоявший возле окна в измятом военном мундире.
   Елка подошел к нему.
   - А чего, думаешь, не остановят?
   Усач хмыкнул.
   - Здесь работы на пятнадцать минут. Пройдут и не чирикнут.
   - Что-то у них не получается, - сказал Елка. - Наши по городу мотались, говорят - бардак кругом. Сегодня из штаба офицер звонил и ещё какие-то, из частей. Там тоже ни хрена не ясно. Ты-то сам как думаешь? Полезут?
   - Приказ будет - полезут, - ответил Усач.
   В комнату заглянул Булатик, который теперь командовал Верхним Советом.
   - Все в сборе, - сообщил он. - Пошли. Надо обращение принимать.
   Большая Елка отошел от окна.
   - Стой! - неожиданно крикнул сзади Усач. - Все! Явились!
   Булатик с Елкой подлетели к нему.
   Вдоль улицы, направляясь в сторону дворца, медленно ползли три танка.
   - Началось, - произнес Булатик. - Вот сволочи! Давай людей с площади уводить. Подавят ведь всех.
   Елка резко повернулся.
   - Я им подавлю! - заорал он и, опрокинув стоящее на пути кресло, бросился к дверям. Усач рванулся за ним.
   - Куда? Псих!
   Но Елка был уже в коридоре. Прыгая через несколько ступенек, он промчался по лестнице, оттолкнул стоящего у входа милиционера и вылетел на площадь.
   Танки, ворочая зелеными стволами, остановились перед грудой камней и железных труб.
   - Куды прешь? Осади! - взорвался Елка, замахал руками и помчался вперед.
   Неожиданно все три танка взревели моторами, выпустили густые облака дыма и стали разворачиваться. Спустя минуту они застыли, повернув стволы в противоположную сторону. Люк одной машины открылся, и оттуда выглянул молодой солдат в черном комбинезоне. Увидев подлетевшего Елку, солдатик улыбнулся.
   - Давай сюда, папаша! Подмога пришла.
   Большая Елка стоял, разинув рот. Танкист протянул ему руку.
   - Залезай, не боись!
   Елка рыкнул, схватил протянутую руку и вскарабкался на броню. Оглянувшись, он увидел, как через площадь к танкам бежали Усач, Булатик и ещё толпа каких-то людей.
   - Привет, - сказал Елка молодому танкисту. - Я - Президент. Речугу толкнуть желаю. Ну-ка, заглуши свою керосинку.
   Солдатик провалился в люк. Мотор заглох.
   Большая Елка выпрямился во весь рост.
   - Ребяты! - крикнул он, перекрывая восторженный шум окруживших его защитников.
   Одетые кто во что горазд, они размахивали самодельными трехцветными флагами, платками, сдернутыми с себя плащами, шарфами и куртками. Один флаг вырвался у кого-то из рук и, взлетев над толпой, облепил Елкины плечи.
   - Ребяты! - гудел Елка. - Я тут! Я, понимаешь, Президент, понимаешь! Сейчас мы их всех, понимаешь...
   Трехцветное полотнище развевалось над головой Елки, как перья индейского вождя.
   - Слушай меня, ребяты! - заревел Президент.
   Сотни людей на площади взметнули вверх руки.
   Танк заржал и встал на дыбы...
   * * *
   Третью ночь Кухтик проводил на улице. И не потому, что ему негде было спать. Просто спать ему не давали. И даже не то чтобы не давали, просто не мог же он лежать в постели, если Беня целую ночь шлялся по улицам. Приходилось Кухтику шляться вместе с ним. Зато днем они отсыпались.
   Маленький номер гостиницы вмещал три кровати. На одной спал ночью, как все нормальные люди, академик Иванов-Бермудянский. На двух других в светлое время суток дрыхли Беня с Кухтиком.
   - Это крайне неразумно с вашей стороны, Вениамин. Крайне неразумно! увещевал Беню академик, встречая их утром в гостиничном номере. - Я уже не говорю о том, что это просто опасно.
   - По улицам ходить вообще опасно, Николай Илларионович, - отвечал Беня, залезая в постель. - Особенно когда на этих улицах история делается.
   - Ах, Вениамин, Вениамин! Ну вы бы хоть мальчика пожалели... Академик указывал на Кухтика. - Посмотрите, на нем же лица нет.
   - Ничего, - говорил Беня, заворачиваясь в одеяло. - Пускай посмотрит. Будет о чем внукам рассказать.
   Иванов-Бермудянский садился на ящики с приборами, стоявшие посреди номера, и тяжко вздыхал.
   - А ведь я знал... я знал, - уныло произносил он. - Стоит мне приехать в столицу, как обязательно что-то случается. Это просто напасть какая-то.
   - Так это все из-за вас, Николай Илларионович? - сонным голосом спрашивал Беня. - А я-то думал...
   Сцена эта повторялась уже второй раз. Кухтик оба раза не смог досмотреть её до конца, потому что засыпал, едва прикоснувшись к подушке.
   Третий вечер выдался прохладным и ветреным. Над столицей висели низкие тучи, собирался дождь, но на улицах снова было полно народу. По широкой набережной бродили взбудораженные люди. На другой стороне реки стоял высокий белый дворец, возле которого они с Беней провели первую ночь. Там по-прежнему горели костры, громоздились кучи камней, виднелись цепочки автомобилей, выстроенных вплотную друг к другу, и чернели силуэты трех танков, задравших вверх длинные стволы.
   - Сегодня все кончится, - сказал Беня. - Помяни мое слово.
   - Наши победят? - спросил Кухтик.
   - Победят, - ответил Беня. - Людей, Кухтик, нельзя безнаказанно на свободу выпускать. Их потом обратно загнать трудно бывает.
   - Значит, мы сейчас на свободе? - спросил Кухтик. - Это значит, сейчас демократия?
   - Мы на улице, - сказал Беня. - А насчет демократии я тебе потом объясню.
   Где-то рядом послышался гул.
   - Танки идут, - определил Кухтик, помнивший этот звук ещё с армейских времен.
   Бродившие по набережной зашумели, часть из них побежали через большой газон в ту сторону, откуда доносился звук. Беня побежал тоже. Кухтик - за ним.
   На темном проспекте, ревя моторами, стояла длинная вереница тяжелых танков. Вокруг образовалась толпа.
   Кухтик ухватил Беню за полу куртки.
   - Ты только близко не суйся. Опять тебя потом не найдешь.
   - Погоди, - сказал Беня и, вырвавшись, нырнул в толпу.
   Поперек проспекта строилась цепочка людей. Они размахивали руками и что-то кричали глядевшим на них из люков танкистам. Несколько офицеров бегали вдоль цепочки и громко ругались. Толпа подступала все ближе к гусеницам.
   Кухтик увидел Беню, стоявшего перед танком. Он начал пробиваться к нему, работая локтями и ступая по чьим-то ногам. Наконец ему удалось добраться до цели.
   - Куда полез? - закричал он, едва различая собственный голос в шуме толпы.
   Беня отмахнулся.
   Из-за танка вышел человек в длинной шинели. Кухтик успел разглядеть на нем погоны прапорщика. Рядом с прапорщиком шел солдат, несущий походную рацию.
   - Что, мать твою, жить надоело? - Прапорщик взял Беню за лацкан.
   Кухтик рванулся вперед и остолбенел. Руки его сами собой вытянулись по швам.
   Перед ним, сверля глазами бледного Беньку, стоял старшина Халява.
   Механик-водитель головного танка наблюдал из открытого люка странную картину. Перед самыми гусеницами машины некий штатский обнимал прапорщика Халяву, как родного папашу. Точнее, прапорщик обнимал штатского, а тот лыбился, как начищенный самовар.
   - Абзац, - сказал механик-водитель, повернувшись к командиру танка. Братание началось.
   - Слышь, Вань! У нас тут штатские старшину лапают! - прокричал командир, высунувшись из башни, в сторону соседнего танка. - Чего делать будем?
   - А чего делать? - ответил второй командир. - Приказа нет, загорать будем.
   Кухтик стоял рядом со старшиной, улыбаясь во весь рот.
   - Вот такие дела, - сказал Халява. - Это ж надо, где встретились.
   - Ага, - сказал Кухтик.
   - Ну как ты? - спросил Халява. - В столице, что ли, живешь?
   - Да нет, я случайно тут, - ответил Кухтик.
   Солдат с рацией подошел к ним и протянул старшине микрофон.
   - Вас вызывают. Спрашивают - приказа не поступало?
   - Нет приказа, - махнул рукой Халява. - Какой приказ? Никто ни хрена не знает.
   Кухтик увидел, что Беня полез под самые гусеницы.
   - Стой! Назад! - крикнул он.
   - Назад! - рявкнул старшина.
   - Назад! - взвизгнул солдат с рацией.
   - Назад так назад, - сказал командир танка, прижимая к ушам черный шлем. - Только чего орать-то? Чай, не глухой, слышу.
   - Говорят, назад, - сказал второй командир механику-водителю.
   - Назад! - пронеслось по колонне.
   - Доложили, что приказ получен - назад двигать, - сказал капитан майору в штабе полка.
   - Приказано назад, товарищ полковник! - прокричал майор в телефонную трубку.
   - Третий, давай назад, - буркнул полковник в микрофон.
   Над широким проспектом взревели моторы. Танки, дрогнув, начали разворачиваться. Темные тучи осветила взлетевшая в небо ракета. Прогремел гром, и первые капли дождя упали на черный асфальт. Толпа взорвалась криками.
   - Все! Все! - радостно завопил Беня.
   - Все? - спросил ошарашенный Кухтик старшину Халяву.
   - Да, видать, все, - ответил старшина. - Жаль, поговорить не пришлось. Ну, да еще, даст Бог, встретимся...
   В небе над столицей снова загрохотало, и ослепительная молния разрезала тьму.
   Вспышка длилась одну десятую долю секунды.
   Часть третья
   АНОМАЛИЯ
   I
   а планете Земля насчитывалось около двухсот стран. Жители каждой из них, как уже говорилось, полагали, что именно они живут в самом центре суши. Поскольку ни доказать, ни опровергнуть это было невозможно, то между странами часто возникали конфликты и даже войны, на которых жители одних стран с большим усердием убивали жителей других. Разумеется, это ничего не меняло, и, повоевав, все успокаивались.
   Конфликты иногда возникали и внутри какой-то одной страны. Порой и там дело доходило до убийства. Но долго убивать друг друга было слишком накладно. Как правило, жители быстро прекращали эту борьбу и возвращались к своим повседневным делам.
   Единственной страной, где борьба оставалась целые десятилетия основным занятием, была Кухтикова страна.
   Во времена Автора Великой Идеи неимущих жителей заставляли бороться с имущими. Они исправно делали это.
   Во времена Великого Вождя сознательных жителей заставляли бороться с несознательными. И это они делали очень прилежно.
   Во времена Смелого Соратника, когда имущих и несознательных почти не осталось, жителей обязали бороться с самими собой и искоренить в себе неправильные мысли. Это они тоже выполняли, хотя и с меньшим энтузиазмом. Сказывалась усталость.
   Во времена Предводителей жители уже в основном изображали борьбу. Но изображали очень усердно, ибо теперь без борьбы (или без видимости ее) жизнь большинства из них потеряла бы всякий смысл.
   Со стороны все это выглядело полным идиотизмом.
   Первый Демократ решил разорвать порочный круг и предложить что-нибудь новенькое. Он предложил закончить бессмысленную войну друг с другом и начать перековку.
   Жители все поняли. Они собрались с духом и начали бороться за перековку. Возглавляла борьбу партия, которую и следовало перековать.
   Жизнь снова наполнилась смыслом.
   Перековка продолжалась шесть лет, пять месяцев и четыре дня. Партия боролась сама с собой, и остальное население по мере сил помогало ей в этом нелегком деле. Новый этап борьбы мог продолжаться значительно дольше, если бы Первый Демократ одновременно с перековкой не затеял голосиловку. Этого делать не следовало.
   Начитавшись голосильных газет, часть жителей задумалась над тем, чем же они, собственно, занимаются и чем занимались все предыдущие годы. Партия попыталась объяснить, что до добра это не доведет. Нельзя одновременно бороться и думать. Надо выбирать что-то одно.
   Как ни странно, но многие предпочли раздумья. За шесть лет, пять месяцев и четыре дня они перечитали и передумали больше, чем за десятки лет перед этим. Как и предупреждала партия, ничего хорошего из этого не вышло. Во всяком случае - для нее. Голосиловка делала население все менее управляемым и все менее пригодным для борьбы. Согласиться с этим партия не могла, потому что ни для чего другого жители не предназначались.
   Поскольку Первый Демократ не осознавал до конца всех последствий затеянного, соратники по партии решили временно изолировать его и прекратить вредный эксперимент. С первой частью задачи они справились без труда, Демократ был изолирован. Оставались мелочи - объявить о прекращении эксперимента. Но тут совершенно неожиданно выяснилось, что жители имеют на этот счет свое мнение. Что такое "мнение жителей", откуда оно взялось и как теперь поступать, партия не знала. К такому повороту дела никто не был готов. Попытки объяснить жителям, что никакого мнения у них нет и быть не может, успехом не увенчались. Попытки напугать их тоже не дали результата. Партия запаниковала. Жители, видя это, окончательно распустились, вышли на улицы, наплевали на партию и решили, что впредь будут жить без её руководства.
   Таким образом, через шесть лет, пять месяцев и четыре дня перековка закончилась. Правда, не совсем так, как предполагалось.
   Не догадывался о том, что произошло, только один человек. Он сидел в это время далеко от столицы, взаперти в красивом белокаменном доме. Звали его Первый Демократ.
   * * *
   Микки расположился на диване, прижав к уху маленькую коробочку с тонким блестящим прутиком. Из коробочки сквозь треск и шум доносился голос. Интересно, что голос этот принадлежал тому самому мужчине, который когда-то, очень давно, чуть не разбудил Кухтика. Мужчина, сидя за тысячи километров от Первого Демократа, рассказывал ему, что происходит в его стране. Другой возможности узнать об этом у Микки в данный момент не было. Надо сказать, что до начала затеянной им перековки к такому способу получения информации прибегали многие жители. Чтобы отучить их от этой вредной привычки, партия, которую возглавлял Первый Демократ, велела построить массу специальных антенн-излучателей, заглушавших слова, доносившиеся из соседних стран. Люди целыми днями трудились, возводя эти сооружения. По ночам же, после трудового дня, они исправно включали у себя дома коробки с прутиками и пытались поймать заглушенные слова. До сегодняшнего дня Микки не мог понять их упорства. Все познается в сравнении.
   Не разобрав и половины услышанного, Первый Демократ выругался, встал с дивана, прошелся из угла в угол и собрался было снова взять в руки коробочку с прутиком. Но сделать этого он не успел. За стеной послышался шум, дверь в комнату с грохотом распахнулась, Микки обернулся и застыл в изумлении.
   На пороге стоял Усач.
   - Ты? - спросил ошарашенный Первый Демократ.
   - Агась, - ответил помощник Президента Центральной провинции.
   - Откуда?
   - Оттуда... - Усач кивнул в сторону двери.
   - А как же?.. А охрана?.. А... эти?.. - спросил Микки, все ещё не придя в себя.
   - Кто - эти? - поинтересовался Усач.
   - Ну, эти... Ну, Болван... И вообще?..
   Усач подошел к нему, наклонился и прошептал на ухо Первому Демократу всего три слова. Точно так же, как сделал когда-то Старый Друг. И последнее слово - вот какие бывают совпадения - тоже состояло из трех букв. Правда, это были другие буквы.
   * * *
   В то самое утро, когда Кухтик собирался покинуть столицу, Первый Демократ возвращался в нее. Вылети он чуть пораньше, он вполне мог бы встретить Кухтика по дороге из аэропорта. А сломайся машина, которая везла его из аэропорта, он мог бы выйти из неё и, повстречав Кухтика, разузнать у него много интересного про город Лукичевск. Узнай он у Кухтика про тихую лукичевскую жизнь, он, возможно, и впрямь решил бы бросить столичную суету и провести остаток жизни в тиши и покое.
   Но ничего этого не случилось.
   Из аэропорта Микки в сопровождении Усача и двух десятков новых охранников прибыл во дворец Центральной провинции. Поднявшись по главной лестнице и ступая по ковровой дорожке, ведущей к залу заседаний, он с каждым шагом чувствовал себя все увереннее. Прежний, привычный ритм постепенно овладевал им. Сейчас он пройдет за кулисы, выйдет на сцену, легким кивком головы ответит на бурные аплодисменты, сядет за стол президиума, и жизнь снова вернется в прежнее русло. Он выступит с короткой, но яркой речью (текст уже подготовлен). Он заклеймит коварных заговорщиков, поблагодарит жителей Центральной провинции за поддержку и призовет их развивать перековку. Он сурово покарает отступников (Болвана - под суд, Крючка - в отставку. Павлуху... Впрочем, Павлуху, если сильно припугнуть, можно ещё использовать. Остальных - на пенсию. В крайнем случае - послами куда-нибудь с глаз долой). Он вернет Старого Друга и всерьез займется партией. Он углубит позитивные процессы, осудит негативные явления, поддержит здоровые начинания и осудит нездоровые тенденции. Он...
   Первый Демократ миновал кулисы и вышел на сцену.
   Переполненный зал дружно захлопал в ладоши. Микки улыбнулся, приветственно помахал рукой и направился к столу.
   За столом никого не было.
   Он на секунду остановился, пытаясь сориентироваться в обстановке, и тут же чуть не оглох от нового взрыва аплодисментов. С противоположной стороны на сцену вышел Большая Елка.
   Вместе с Президентом Центральной провинции появились Булатик и Усач, ещё минуту назад сопровождавший Первого Демократа. "Шустрый какой, подумал Микки, ощутив что-то вроде ревности. - Быстро бегает. Даром что генерал". Но разбираться в способностях Усача времени не было. Елка уверенно протопал к столу и поманил пальцем Первого Демократа.
   - Садись, не стесняйся, - пробасил он. - Будь как дома.
   Микки сел, пытаясь сохранить на лице улыбку. Хозяйский тон Елки несколько встревожил его. Провинциальный президент между тем стоял, повернувшись к залу, и ожидал, пока стихнет овация.
   - Ну ладно, - громко произнес он наконец, махнув ладонью-лопатой. - С победой вас, ребяты. Всем спасибо! А сейчас...
   Ему не дали договорить. Аплодисменты и радостные выкрики снова наполнили зал.
   - Ладно, ладно, - повторил Елка. - Похлопали, и будя!
   Он посмотрел на Микки и указал ему в сторону трибуны.
   - Давай иди. Скажи, понимаешь, пару слов народу.
   Первый Демократ поднялся и, вынув из кармана листок с заготовленной речью, направился к трибуне. Хлопки и выкрики в зале постепенно стихли.
   - Друзья мои, - начал Микки, - в этот волнующий день мы все глубоко осознаем, что подошло время больших перемен. Наша задача состоит в том, чтобы преодолеть возникшие трудности. Нам необходимо двигаться вперед, решительно отметая застойность, закостенелость, залежалость, застарелость... - "Когда-то я это уже говорил", - мелькнуло в мозгу. - В общем, мы должны самокритично оценить пройденный путь, сделать выводы и ещё больше демократизироваться. Перековка требует от нас нового мышления, глубокого осмысления, большого внимания и четкого понимания... - "Это, кажется, тоже было". - Несмотря на отдельные недостатки, наша партия найдет в себе силы...
   В зале кто-то громко свистнул. Микки поднял голову. Сидевшие в креслах смотрели на него как-то странно. В глазах их не было ни восторга, ни враждебности. Единственное, что разглядел он в этих глазах, - сочувствие и какую-то совсем уж непонятную жалость.
   - Наша партия... - успел повторить он, заглянув в бумажку.
   Но тут голос Большой Елки прервал его:
   - Ты это... Ты насчет партии шибко-то не переживай. С ей мы сейчас разберемся.
   Первый Демократ повернулся на трибуне и увидел, как седо-власый индейский вождь, положив перед собой лист бумаги, достает из кармана пиджака авторучку.
   - Я вот тут, понимаешь, указ сварганил, - произнес Елка, обращаясь через голову Микки к залу. - Запретим мы её сейчас, понимаешь. Чтоб под ногами не путалась.
   - Кого? - вырвалось у Первого Демократа.
   - Как кого? - Большая Елка, явно изображая дурачка, глянул на Микки. Понятное дело, кого... Партию.
   Он придвинул к себе листок и размашисто вывел на нем подпись.
   - Во! Запретить, понимаешь. И - все!
   Несколько мгновений в зале не было слышно ни звука. Потом новый шквал аплодисментов обрушился на сцену, на трибуну и на потерявшего дар речи Первого Демократа.
   Шесть долгих лет он отчаянно изворачивался, пытаясь то уговорить, то обмануть, то задобрить тысячеглазого зверя, на спине которого сидел со своей спасительной дудкой. Шесть лет водил он его по кругу, надеясь перевоспитать. Шесть лет бросал он ему на съедение то одного, то другого соратника, сам с трудом ухитряясь не быть съеденным. Шесть лет каждое утро он просыпался, не зная, когда и как все это закончится.