Заворотный Валерий. Кухтик, или История одной аномалии

   - Погоди, погоди! - Большая Елка взялся ладонью за лоб. - Ни хрена не пойму. Карусель какая-то получается!
   - Вроде того, - подтвердил Степаныч. - Только денег-то все равно нет. Вон и зарплату платить нечем.
   - Что ж, - удивился Елка, - у тебя народ без зарплаты работает?
   - Да вот, работают... - развел руками Степаныч. - Чтоб зар-плату им заплатить, налоги со всех собрать надо. А чтоб налоги собрать, у всех деньги должны быть. А чтоб деньги были, зарплату за-платить надо. А чтоб зарплату...
   - Остановись! - Елка окончательно потерял нить разговора. - Ну чего-то же они делают? Продукцию-то выпускают, понимаешь? Ее ж, понимаешь, продать можно. А продав, деньги получить. Из денег тех им зарплату выдать. Так?
   - Так-то оно так, - уныло ответил Степаныч. - Только продукцию ту никто не берет. Чтоб брали, она хорошего качества быть должна. А чтоб качество было, заводы перестроить надо. А чтоб заводы перестроить, опять же деньги нужны. А чтоб деньги появились, инвестиции требуются. А чтоб инвестиции появились...
   - Кончай! - выкрикнул Елка. - Понял я! То есть ни хрена не понял, но больше не могу!
   Он встал, походил по кабинету и снова уселся в кресло. Посмотрев на свой необъятный стол, заваленный папками разных цветов и размеров, он ощутил одно желание - лечь на все эти папки, закрыть глаза и заснуть.
   - Ну придумай ты что-нибудь, - устало сказал он Степанычу. - Напрягись там со своими министрами. Сколько их у тебя нынче? До хрена, поди?
   Степаныч замялся.
   - Много их, много, - подтвердил он.
   - И эти-то получают зарплату небось? - спросил Елка. - Может, тебе их поразогнать? И деньжат бы сэкономил, и другие зашевелились бы. Сидят ведь сиднем. Знаю я их. Сам в министрах ходил.
   - Да не их одних много, - постарался свернуть в сторону Степаныч. Вон и генералов у нас немерено. А на армию денег тоже нет - такую махину содержать. Министр обороны-то прямо вам подчиняется. Может, их тоже...
   - О генералах я и сам знаю, - оборвал его Елка. - Но тут, понимаешь, все не так просто...
   На эту тему ему говорить не хотелось. Министр обороны и впрямь расплодил генералов без счета. Но уговорить его сократить армейских начальников было невозможно. Обострять отношения с ним Елка не мог - он помнил, что обязан министру победой над Булатиком. Да тот и сам при случае не упускал возможности напомнить об этом.
   - Так ведь и с моими не просто, - пожаловался Степаныч.
   - Чего не просто? - Елка был рад, что удалось соскочить с генеральской темы. - Вон этого толстого, зама своего прогони.
   - Его нельзя, - сказал Степаныч, - он на трубе сидит.
   - На какой ещё трубе? Ты чего несешь? Может, у тебя там кто на жердочке сидит или ещё на чем?
   - Да на газовой трубе он, - разъяснил Степаныч, - по которой газ идет. Его трогать нельзя.
   Премьер сам до своего назначения сидел на трубе и бывших соратников обижать не собирался.
   - Других потряси, - пробурчал Елка. - Их у тебя целый полк, если не больше.
   Степаныч сделал несчастное лицо.
   - Да сокращал я, пробовал. Так их же потом куда-то пристроить надо.
   - Это верно, - согласился Елка. - Кадры терять нельзя. Я вот своих помощников подсократил малость, так для каждого по комитету создать велел. И ты создай.
   - Ну, если так... - отозвался Степаныч.
   Елка понял, что сморозил что-то не то.
   - Ладно, - сказал он, снова ощутив непреодолимое желание заснуть. Ступай пока. Потом договорим. День сегодня тяжелый... Иди...
   Как только за Степанычем захлопнулась дверь, Большая Елка сгреб в кучу несколько папок и уронил на них голову. Навалившись грудью на стол, он случайно нажал одну из многочисленных кнопок.
   Пискнул тихий гудок, и в ту же секунду на пороге возник Старший Охранник. Увидев спящего Елку, Охранник на цыпочках приблизился к нему и встал рядом.
   - М-мэ-э-э... - промычал Елка, с великим трудом поднимая голову. Т-т-ты?
   - Я, я, - успокоил его Охранник. - Не извольте беспокоиться.
   - М-м-мне это... мне еще... газеты просмотреть... - Большая Елка ткнул в пачку газет, лежавшую на краю стола.
   - А вот газетки читать не надо, - сказал Охранник. - В газетках гадости пишут.
   Он осторожно взял Елку за плечи и снова опустил его голову на папки с бумагами.
   - Я... это... мне... это... мне надо... - забормотал Елка, проваливаясь в сон.
   - Не извольте беспокоиться. Все сделаем-с! - шепотом произнес Старший Охранник.
   На тумбе рядом с Елкиным столом часто замигала красная лампочка. Охранник молниеносным движением снял трубку одного из десяти телефонов и поднес её к уху.
   - Слушаю, - сказал он. - Нет... Президент сейчас не может... Я - за него...
   Елка спал, и ему снился заросший вереском сосновый бор. Под огромным стволом сосны, завалившись на бок, храпел могучий бурый медведь. Лохматая шкура его мерно вздымалась от храпа.
   "Хорошо тебе, косолапый, - с завистью прошептал во сне Елка. - Спишь себе, понимаешь. И на все-то тебе, понимаешь, наплевать..."
   * * *
   На-пле-вать! А мне на-пле-вать!.. - услышал Кухтик где-то совсем близко и открыл глаза.
   - Мне на это дело наплевать. Пущай деньги плотют, засранцы, продолжал чей-то голос.
   Кухтик повернулся и увидел сидевших рядом с ним на садовой скамейке двух мужчин в расстегнутых грязных фуфайках.
   - Это ж надо! Третий месяц не выдают, - произнес один из сидящих. Совсем оборзели, гады. Хрен ли мне с того, что у них, вишь ли, продукцию никто не берет. Я у станка откорячился, ты мне мое отдай. Директор, морда, сам-то в карман по мильону в месяц кладет. Машка с бухгалтерии рассказывала. Наплодил жулья кругом. Аренда-шмаренда там всякая. Сидят, деньгу втихаря качают. А в цехе деталей готовых по углам навалено. Так он же, падла, опять за свое: не берут, мол, не берут... Раньше брали небось!
   - Да, - подтвердил его собеседник. - На швейке и того хуже. Сырья у них ни хрена нету. С зимы стоят. Бабы вон на демонстрацию идти собрались. А уж их если раскочегаришь...
   - Фигня все, - сказал первый. - С местных что возьмешь? Надо в столицу ехать, министрам этим стекла повышибать. Всю страну развалили, сволочи.
   - Эт точно, - кивнул второй.
   Кухтик поднялся со скамейки и, протирая заспанные глаза, пошел по пыльной улице, покрытой россыпью первых осенних листьев. Отработав целую неделю в подсобке какой-то очередной фирмы, он к воскресенью выматывался так, что часто засыпал там, где садился. Вот и сегодня, выйдя из дома и дошагав без всякой цели до окраины города, он присел на скамейку и тут же задремал.
   В Лукичевске стояла на редкость теплая осень. Кухтик шел по выщербленному асфальту улицы, которая незаметно превратилась в грунтовую дорогу, ведущую к тенистой роще. Деревья, вскоре окружившие его, ещё не были тронуты желтизной. Кухтик шел, глядя себе под ноги. Вдруг дорога резко свернула вбок. Он поднял голову и увидел стоявший прямо в лесу большой дом из красного кирпича. Блестящая островерхая крыша возвышалась над входом. Кухтик решил подойти поближе, дошел почти до самого крыльца, выложенного розовым камнем, как неожиданно откуда-то из-за дома появились два милиционера. Те самые - толстый и тощий.
   - Куда? - насупясь, произнес толстый.
   - Я... а что?.. - пробормотал Кухтик.
   Тощий жестом указал ему на дорогу. Не успел Кухтик повернуть обратно, как дверь в доме открылась и на розовые ступеньки вышла женщина в длинном платье.
   - Вы к кому? - спросила хозяйка.
   Что-то знакомое, давным-давно слышанное почудилось Кухтику в её голосе. Он взглянул в лицо женщины, и уши его запылали. Прянично-селедочный запах, прилетевший невесть откуда, из глубины памяти, смешался с запахом хвои.
   - Так к кому вы? - повторила хозяйка дома.
   Он стоял, втянув голову в плечи, и не мог пошевелиться. Женщина в длинном платье спустилась чуть ниже, пристально посмотрела на него и подняла брови:
   - Это что, ты?
   - Йя... - прошептал Кухтик одними губами.
   Толстый милиционер кашлянул и обернулся к хозяйке. Та, не глядя, махнула ему рукой, и оба охранника мгновенно скрылись за кирпичным углом.
   - Ты откуда взялся? - спросила Она, подойдя почти вплотную.
   - Ну... я... оттуда... - Кухтик показал пальцем куда-то вбок.
   Она оглядела его с головы до ног, потом, секунду подумав, взяла за рукав.
   - Может, зайдешь?
   Пот выступил у него на лбу.
   - А... ты что?.. Ты... здесь живешь? - запинаясь, спросил он.
   - Здесь, здесь, - сказала Она. - Пошли...
   Такой дом он видел только однажды - в фильме по телевизору. Кухтик сидел на широком диване, покрытом чем-то шелковистым и мягким. В дрожащих руках он сжимал стакан, в котором высвечивалась золотистая жидкость и плавали маленькие кусочки льда. Отпечатки его потных пальцев покрывали стекло.
   - Ну вот, - сказала Она, присаживаясь с ним рядом. - Вот и встретились.
   Кухтик не ответил, лишь часто заморгал и облизнул пересохшие губы.
   - А у меня, вот видишь, теперь жизнь какая?
   - Какая... - словно попугай, повторил он.
   - Вот такая. - Она отпила глоток из стакана, который держала, покачивая в ладони, и положила другую руку на спинку дивана. - Так вот теперь живу. Муж в банке работает. Директором... Жаль, в отъезде он, а то б познакомила.
   Кухтик тоже попытался отпить глоток золотистой жидкости, но поперхнулся. Она тихо рассмеялась и тронула его за колено.
   - Музыку хочешь включу?
   Кухтик судорожно мотнул головой. Белый высокий потолок дрогнул и закачался...
   - ...Длинный ты какой. И тощий. А это что? Шрам у тебя здесь?.. Да ты не лежи так, подвинься, тут места много. Вон, подушка упала. Хочешь, я ещё выпить принесу?.. Нет, это радиотелефон. Можешь позвонить... Почему некуда?.. Не трогай, щекотно... Вот на, держи... Со льдом... Что смотришь, растолстела я, да?.. Ну, скажешь тоже. Смешной ты парень. Сам-то как живешь?.. Ну-ну... А мне теперь плевать на них на всех. Хватит, покувыркалась. Я жить хочу. Понимаешь? Нагляделась на жизнь эту собачью. Тоже девчонкой о принце мечтала. Потом в училище, общага, на швейке работала, пока папаня не спился. Потом лабаз этот чертов. Тому дай, этому дай. И себе ещё надо. И сестре послать. Там у них вообще голодуха была. Набегалась, натаскалась сумок с подсобки. А иначе как? Думаешь, сладко? Ты тогда, помнишь, о папаше своем рассказывал. У меня родичи тоже по тридцать лет отбарабанили. Мать - в горячем цеху. А в результате что? Нет, пусть оно все катится к чертям собачьим. Наслушалась байки ихние. Старикам всю жизнь лапшу на уши вешали, а те - как ослы за морковкой. Нет уж, теперь я сама о себе позабочусь. Пусть хоть на сто частей все развалится! Думают, они обворовывали, так у них воровать не станут?.. Ты пей, пей. Вон там фрукты лежат, возьми... Мне их не жалко. Они, что ли, нас жалели? Я б хоть завтра умотала куда глаза глядят, да только мне покамест и здесь хорошо. А что там завтра будет... Нет, не холодно мне. Сам лучше укройся... На таких вот, как ты, они всю жизнь и ездили. А сами у кормушки паслись. Теперь по углам тащат, думают, снова на дураков нарвались. Фиг им!.. Не волнуйся ты, глупый. Никто сюда не придет. Ментов этих видел? У нас в общаге раньше шмон наводили. Теперь вот здесь стоят как миленькие. А днем старух на площади гоняют. Им только со старухами и воевать. Что счас, что раньше. Тебя, что ли, думаешь, они охраняли? Они тех козлов, что тебе мозги пудрили, от тебя же, дурака, охраняли. Гнилье все кругом, не видишь разве? Сто лет уже как прогнило... Ладно, давай лучше выпьем. Наплевать на все это. Наплевать и забыть...
   * * *
   Кухтик уныло брел по ночному городу. Сухие палые листья шуршали у него под ногами. В одном из окон на первом этаже тускло светилось окно. Приблизившись, Кухтик глянул туда и остановился. В освещенной комнатке за столом перед каким-то прибором, похожим на телевизор, согнувшись, сидел человек. Кроме него, в комнате никого не было.
   Человек за столом пошевелился, выпрямился, и Кухтик с изумлением узнал в нем Беню. Того самого Беню, которого не видел уже, почитай, год. Разом забыв свои горестные мысли, он обрадовался, поднялся на цыпочки и тихонько постучал по стеклу. От стука его Беня вздрогнул, потом быстро обернулся.
   - Это я, - сказал Кухтик, заулыбался, приложил к окну ладонь и поскреб пальцами.
   Беня вскочил со стула и побежал к дверям...
   - Да не надо... Ты не отрывайся, если работаешь. Я ж только на минутку, - приговаривал Кухтик, видя, как друг его разгребает на столе бумаги, освобождая место для чайника.
   - Нет уж, мы с тобой сейчас чайку попьем! - Возбужденный Беня неловко повернулся и скинул пачку бумаг на пол. - Да черт с ними! Фуфло все это! Ты садись давай. Вот сюда садись.
   Кухтик сел на предложенный стул и оглядел комнату. Кроме стола с непонятным прибором, в ней стоял ещё один маленький стол, заваленный бумажными рулонами. По стенам тянулись полки, на которых тоже лежало много бумаг и каких-то коробок.
   - А это что? - Кухтик показал на прибор с экраном.
   - Это? Это компьютер, - ответил Беня, закончив возиться с чайником и присаживаясь рядом с ним. - Видел такой?
   - Не.
   - Ну вот погляди... Видишь, клавиши тут. А эта хреновина - дисплей называется.
   - И что он делает? - спросил Кухтик.
   - Кто? Компьютер? Ну, считает и вообще...
   Кухтик осторожно потрогал гладкие клавиши и повернулся к приятелю.
   - Ты, значит, здесь работаешь? А чего так поздно?
   - Ай! - Беня махнул рукой. - К утру программу надо сварганить. Вот сижу... Рыночная экономика... Да мне не привыкать. Я, помнишь, и в лаборатории по ночам сидел.
   - Ага, - сказал Кухтик. - А это что за фотография у тебя здесь стоит?
   Он кивнул на яркую красивую карточку, прислоненную к картонной коробке. С фотографии смотрел человек в пестрой рубашке, сидевший на ступеньках небольшого домика, выкрашенного белой краской.
   - Да вот Кирилл прислал. Помнишь Кирилла?
   - Это который у нас работал?
   - Ну!.. В Америке он сейчас. Живет там. Письмо вот написал.
   - Здорово, - сказал Кухтик, рассматривая фотографию.
   - Здорово, здорово. - Беня встал и выключил закипевший чайник. Давай-ка чаю попьем. Вот только пожевать у меня ничего не осталось. Были вафли, да все стрескал.
   - Мне ничего не надо, - сказал Кухтик. - Я сытый.
   - Ну, ладно. - Беня разлил чай в два стакана и достал из ящика стола стеклянную банку с сахаром. - Вот угощайся.
   - А ты чего в Америку не поехал? - спросил Кухтик друга, отхлебывая горячий чай.
   - Я-то?.. - Беня помолчал. - Ну, во-первых, туда, понимаешь ли, не враз уедешь. Не ждет там нас никто особенно. Да и ждать не обязан. Верно ведь?
   Кухтик пожал плечами.
   - А во-вторых, - продолжил Беня, помешивая ложкой в стакане, - мне пока и здесь ничего. Работа, правда, дурацкая. Но вот зато если деньжат до весны заработаю, может, к родичам своим съезжу. Если, конечно, не лопнет контора.
   - А родичи у тебя где? - спросил Кухтик.
   - Они у меня далеко, в другой стране. У моря они живут. Там, Кухтик, тепло. Все время тепло.
   - Хорошо там, наверное, - сказал Кухтик. - А здесь зима скоро. Холодно будет. Опять топить не станут...
   Беня допил свой чай и поставил стакан на стол.
   - Хреново тебе живется сейчас небось? - спросил он у Кухтика.
   - Да не. Мне ничего, - ответил Кухтик. - Только вот знаешь, Беня. Я вот подумал... Какая-то жизнь у нас нескладная все время получается. Не такая какая-то... Колька говорит, из-за масонов все.
   - Масоны? - переспросил Беня. - Ну, масоны - страшные люди.
   - Не, я серьезно. - Кухтик увидел, что глаза у Бени смеются. - Может, и не из-за них это. Но только кто-то же есть, наверное? Не может же быть, чтобы мы сами с собой столько лет все это устраивали? Правда?
   - Правда, - подтвердил Беня. - Только это не масоны. Это - тунгусы. Это они с эскимосами все нам устроили.
   - Да ну тебя! - сказал Кухтик. - Ты все шутишь.
   Беня отодвинул чайник и хлопнул его по плечу.
   - Ладно, не бери в голову! Ты посиди немного еще, а я сейчас закончу, и вместе домой пойдем. Прогуляемся заодно. Идет?..
   * * *
   Облака в ночном небе рассеялись, и над Лукичевском светилась россыпь крохотных, словно булавкой наколотых в черной материи звезд. Посреди темной площади высилась глыба с очертаниями коренастой человеческой фигуры. Площадь была безлюдна, и каждый шаг Кухтика гулко отдавался эхом в пустом пространстве.
   - Послушай, Бень, - спросил Кухтик, - а вон там что за звезды? Мы в школе проходили. Только я забыл.
   - Вот там? Это Орион. Видишь - три звезды, цепочкой такой. И вон выше - ещё две. И вот снизу. Видишь?
   - Ага, вижу, - сказал Кухтик. - А эта, как её, Большая Медведица где?
   - Вон... - Беня указал на звезды, светившие над самой головой черного памятника. - А вот это, вон там, за домом твоим, это созвездие Лиры.
   - Где помойка, что ли?
   - Ну да, в той стороне.
   - Слушай, Беня, а что на помойке-то происходит? Кругом все чего-то рассказывают. Будто опять там какая-то аномалия образовалась, вроде той, что академик говорил.
   Беня остановился, пошарил по карманам и вытащил пачку сигарет. Он чиркнул спичками, осветив в темноте лицо, и протянул сигарету Кухтику.
   - Возьми, закури... На помойке, говоришь?
   - Ага.
   - Ну, судя по всему, прав был наш академик. Только знаешь, мне после того случая неохота обо всем этом думать... Есть она или нет, я не знаю. Только если и есть, то кому сейчас до нее?.. Все эти фокусы, что здесь происходят, трудно, конечно, объяснить. Но я думаю, лучше нашу аномалию в покое оставить. Пусть живет сама по себе. Кругом и без того бедлам. Может, и лучше, что никто ею не занимается. Глядишь, сама исчезнет. А нет, так когда кончится эта суматоха, тогда и разберутся.
   - А давай сейчас пойдем посмотрим, - предложил Кухтик. - Счас темно, никого нет. А то утром психи эти набегут, кружиться начнут. Они ж там целый день скачут. Видел?
   - Да видел я, - отмахнулся Беня. - И все эти сказки слышал насчет того, что подойти к ней нельзя, что круг там какой-то... Ходил я туда. И ничего. Подошел... Дурь все это. Средневековье. Не забивай себе мозги.
   - Нет, круг там есть, - сказал Кухтик. - В него ещё Надькин отец попал. Он трезвый был, не врет. Только это не всегда случается. То он есть, то нет. Правда.
   - Хорошо, - согласился Беня. - Давай пойдем, если тебе так охота.
   Они направились в обход Кухтикова дома, прошли вдоль темной, с провалами окон стены, миновали заросший колючками двор и вышли к свалке-помойке. На фоне черных кустов Кухтик разглядел белеющее пятно.
   - Кто это там? - тихо спросил он.
   - Где? - отозвался Беня.
   - Да вон!
   В нескольких шагах от них, опираясь о высокую палку, стоял человек. На палке был прикреплен белый бумажный лист. "Руки прочь от лукичевской земли! Нет жидомасонскому заговору!" - с трудом разобрал Кухтик слова на плакате. Человек стоял молча, глядя куда-то вдаль. Фигура его в темноте казалось плоской, словно вырезанной из картона.
   - Здравствуйте, - робко произнес Кухтик.
   Фигура молчала.
   - Здрасте, - повторил Кухтик, не зная, что ещё сказать хранителю помойки.
   - Изыди, сатана! - раздалось во тьме.
   Беня взял Кухтика за локоть и слегка потянул назад.
   - Пошли, - сказал он. - Маразм крепчает.
   - Да чего он! - Кухтик выдернул руку и сделал шаг к картонной фигуре. - Чихать я на него хотел! Возьму и пойду!
   Он сделал ещё шаг и вдруг увидел, что воздух впереди начал как-то странно светлеть. Темнота, ещё секунду назад висевшая вокруг, расступилась. Очертания густых, покрытых листвою кустов явственно проступили на фоне голубоватого зарева.
   Помойка светилась.
   Кухтик оступился и, заслонясь ладонью от света, попятился. Черный картонный человек оглянулся, присел, издал глухой визг, отшвырнул палку с плакатом и бросился прямо на него. Чуть не сбив Кухтика с ног, он пронесся мимо, продолжая тихо визжать. Кухтик инстинктивно отпрянул назад.
   - Стой! - крикнул сзади Беня. - Стой!
   Кухтик и без того замер, глядя на испускавшую голубовато-зеленый свет свалку-помойку.
   - Значит, есть-таки она... - завороженно произнес Беня у него за спиной. - Значит, все-таки есть...
   V
   И прошла осень. И наступила зима.
   И прошла зима. И наступило лето.
   И большой шар по-прежнему вращался вокруг желтой звезды, подставляя ей то один свой бок, то другой.
   И жители одной шестой части суши по-прежнему ждали лучших времен.
   - Ну что за жизнь! Что за жизнь, понимаешь, - приговаривал Большая Елка, меряя шагами свой кабинет. - Бьешься, бьешься, понимаешь, изо дня в день, а все - как об стенку горох!
   Минуло уже больше трех лет с того осеннего дня, когда он, полный сил, карабкался на броню зеленого танка, чтобы произнести оттуда свою героическую речь. С каждым годом Елка вспоминал тот памятный день все с большей тоской. Куда-то разбрелись прежние друзья и соратники. Усач, стоявший тогда бок о бок с ним во дворце Центральной провинции, переметнулся на сторону Елкиных врагов и выступил против него вместе с Булатиком. Обоих пришлось отправить в тюрьму, откуда их, впрочем, скоро освободили по требованию Мыслища. Елка и сам был не против освобождения, поскольку иначе пришлось бы затевать суд, снова ворошить былое, вспоминать о танках в столице и обо всем, о чем вспоминать ему не хотелось. Но гораздо тяжелее было видеть, что за все прошедшие годы со времени его победы над Миккиными друзьями-заговорщиками да и со времени недавней победы над Булатиком мало что изменилось. Если не считать затеянной Колобком либерзации. Но плоды её были пока что не в меру горькими. Конечно, Большая Елка понимал, что иначе поступить не мог, что, не доверься он тогда Колобку, все могло бы быть ещё хуже. Он хорошо помнил, сколько денег, сколько товаров и сколько еды для прокормления жителей у него оставалось, когда занял он кабинет Первого Демократа. Но что с того? Плохое забывается быстро, и теперь многим жителям прежняя их жизнь казалась лучше, чем нынешняя. Во всяком случае, та, что была у них до времен перековки. Она и была для многих лучше. По крайней мере - привычнее. Хотя именно тогда разбазарили Предводители ценную нефть, тогда понастроили кучу кастрюльных заводов, тогда проспали все что можно и отстали от остального мира на долгие годы. Но Предводителей давно уже не было в живых и отвечал теперь за все он - Президент Большая Елка.
   Глядя на то, что происходит вокруг, Елке порой хотелось за-браться куда-нибудь в темный угол, заснуть и ни о чем не думать. Часто он и впрямь по несколько месяцев пребывал в каком-то полусне, вяло реагируя на окружающий мир. Приходя в себя, Елка обнаруживал вокруг уйму невесть откуда взявшихся новых чиновников, которых, как выяснялось, назначили с его согласия. Все они перли к нему со своими докладами, изображали кипучую деятельность, но деятельность эта по большей части сводилась к бесконечной грызне друг с другом. Хорошо еще, что половину из них не пропускал к нему Старший Охранник, сам решая, кого допустить к Президенту, а кого - нет.
   Елка устал от всего. От плохих новостей, которые каждый день сообщали газеты. (Хорошо, что Охранник и газеты подбирал не из самых ругательных, а то совсем бы жить расхотелось.) Устал он от вечных доносов друг на друга, которые строчили ему соратники. (Слава Богу, что и доносы Охранник отсеивал, а не все давал прочитать.) Устал он от раздумий о новых выборах в Мыслище. Выборы должны были состояться зимой, и на них собиралась вылезти уже без малого сотня партий.
   О партиях ему особенно не хотелось думать. Число их не поддавалось никакому здравому рассудку. А утомленному Елкиному рассудку - тем более. Кроме партии Колобка, на которую он понадеялся на прошлых выборах, но которая не оправдала ожиданий (Колобка жители, понятное дело, не очень любили), была ещё одна, вроде бы приличная партия. Возглавлял её Кучерявый. Тот самый, что приходил к нему со своей программой насчет трехсот дней, необходимых для достижения полного счастья. Судя по всему, Кучерявый был парень с причудами и даже партию свою назвал по чудному - не то "Груша", не то "Абрикос". В общем - что-то из фруктов. Предлагал он, по сути дела, то же, что Колобок, но последнего нес по кочкам. В чем заключались их разногласия, Большая Елка не понимал. Однако, судя по тому, что обе партии - и Колобка, и Кучерявого - друг друга на дух не переносили, разногласия эти все же имелись. И немалые. Другие партии, поддерживавшие Елку, представляли собой небольшие группки и, хоть назывались всякими громкими именами, реальной силы не имели. К тому же партийные лидеры постоянно воевали друг с другом, выясняя, кто из них больший демократ и кто к кому по этой причине должен присоединиться.
   Из партий, представлявших угрозу для Елки, выделялись, пожалуй, две. Первая - это партия Клоуна, имевшая уже много мест в Мыслище. Но Клоун все-таки был идиотом, а жители окончательно ещё с ума не сошли. Поэтому Елка надеялся, что хотя многие снова и проголосуют в знак протеста за клоунскую партию, но у большинства хватит ума не плевать себе в щи, лишь бы насолить повару. Второй партией была некогда единственная в стране партия Микки. Точнее - партия Автора Великой Идеи. Возродившись, она с каждым днем набирала вес. Каждый Елкин промах добавлял новых сторонников. Руководил ею бывший Партийный Начальник, которого Елка помнил ещё со времен своего пребывания в Высшем Органе. Коренастая фигура с лысеющей головой тогда часто мелькала в коридорах Большого Дворца. Соратники между собой звали его Толстолобик. Был он не то чтобы шибко умен, но и глупостями вроде борьбы с жидкостью подобно Лихачу не занимался. Служил Толстолобик в отделе, который отвечал за мысли, а потому связи имел немалые. Отдел этот всегда считался в партии главным.
   Впрочем, сейчас Елке было не до Толстолобика. Расхаживая по кабинету, он пытался сосредоточиться и вспомнить, кого вызвал сегодня утром к себе для доклада. На память Елка не жаловался. Он мог легко запоминать множество цифр, фактов, фамилий, чтобы при случае огорошить своих нерадивых соратников, привыкших вешать начальству лапшу на уши. Но сейчас проклятая сонливость делала его совершенно неспособным мыслить. Наконец, собрав остатки воли, он вытащил из памяти необходимые сведения. Прийти должны были министр обороны и министр внутренних дел. Докладывать им надлежало о росте преступности и о положении в армии. Кто из них за что отвечал, он вспомнить не мог. "Черт с ним, пускай идут. Там разберемся", - решил Елка и велел секретарю вызвать первого докладчика.