Заворотный Валерий. Кухтик, или История одной аномалии

   Кухтик на всякий случай отрицательно мотает головой.
   - Ну, ну... - произносит Начальник и надолго замолкает.
   - Я вот... Я - в мастерские... Учеником я... - бормочет Кухтик.
   - Ну, ну...
   Кухтику очень хочется как можно скорее выйти из этой комнаты. Бог с ними, с мастерскими! Бог с ней, с работой! Он хочет одного - тихонько, на цыпочках прокрасться к дверям и выбраться на свободу. Он хочет убежать на свою помойку и сидеть там, глядя на тощих котов.
   - И на оккупированных, значит, тоже никто не был? - спрашивает его Начальник.
   - Что? - не понимает Кухтик.
   - Говорю, на временно оккупированных территориях никто из близких не проживал?
   - Как?..
   - Что как?
   - В смысле...
   - Что в смысле? - Маленькие щелки между тяжелыми веками ещё больше сужаются.
   Нет, ему никогда уже не выйти отсюда. Он виноват в чем-то страшном, и сейчас его сурово покарают за это.
   Тяжелый стол дрожит и медленно растворяется в воздухе...
   Большой Начальник поднимается во весь рост. Суконный зеленый китель облегает грузную фигуру его. Синие погоны бесшумно падают откуда-то сверху и припечатываются к его плечам.
   Не было на нем этого кителя. Не было!..
   - Шаг влево, шаг вправо... Без предупреждения!.. - рявкает Начальник громовым голосом. - Руки за спину!
   Глаза Кухтика закатываются, он приваливается к холодной стене и, обмякнув, сползает вниз...
   - Эй! Ты чего на корточки-то сел? - слышит он над собой. - Живот, что ль, схватило?
   Кухтик открывает глаза.
   - Давай поднимайся... Здесь вот распишись. Да иди, а то обделаешься еще... Гальюн вон - по коридору, налево... Ну, давай, давай!..
   Кухтик медленно встает, подходит к столу и дрожащей рукой выводит на белом листе свою подпись...
   * * *
   Первый год в Институте Пространственных Аномалий Кухтик вел жизнь, очень похожую на ту, которой жил в далекой столице Новый Предводитель и Главный Начальник партии. Так же как Предводитель на своем месте, так и Кухтик на своем почти ничего не делал. Впрочем, о жизни Нового Предводителя он не имел, разумеется, ни малейшего представления, лишь каждое утро видел его портрет в просторном вестибюле.
   Предводитель тоже ничего не знал о Кухтике. К тому времени он уже забыл и о некогда созданном Лукичевском институте, и о Бермудском треугольнике, явившемся причиной его создания. Вообще с памятью у Нового Предводителя начало твориться что-то неладное. Он, правда, ещё помнил лица своих сподвижников, хотя иногда и путал их имена. Но вот что касается всего остального, то здесь память подводила его все чаще. С трудом вспоминал он, зачем понадобились ему его ракеты, которые продолжали исправно выпускать и расставлять повсюду, дабы напугать возможных врагов. Не очень хорошо помнил он и о том, кто из соседей желает покуситься на его территорию, а кто нет. Чтобы он совсем не запутался в этом вопросе, ему время от времени устраивали официальные выезды в разные страны. Зная о проблемах с памятью у своего начальника, сподвижники предварительно объясняли, куда именно он едет - к верным друзьям или к потенциальным врагам, и как он должен себя вести. Те из сподвижников, кто отвечал за отношения с соседями, старались его не расстраивать. Они говорили, что пока нападать на него никто не собирается, учитывая количество наделанных им ракет. (Что соответствовало действительности.) Те же, кто был назначен следить за производством ракет, наоборот - старались внушить, что число врагов все время растет, а потому и ракет надо бы делать побольше. Их тоже можно было понять. Они очень боялись остаться без работы.
   Впрочем, на жизни возглавляемой Предводителем страны состояние его памяти никак не сказывалось. Жители продолжали добросовестно добывать из недр ценную нефть, ракетные заводы продолжали работать, потому что ничего другого делать они все равно не могли. Каждый в стране получал столько еды и столько полезных вещей, сколько было ему определено. Редкие недовольные, вздумавшие задавать глупые вопросы, тихо отправлялись в специально отведенные места. Там они могли без вреда для общества обсуждать эти вопросы друг с другом. Словом, жизнь текла спокойно и ровно.
   Ровно и спокойно текла жизнь и в далеком Лукичевском Институте Пространственных Аномалий, где уже почти год проработал Кухтик. Весь этот год он исправно выходил по утрам из подъезда своего дома и шел по узкой разбитой дорожке, что вела в обход помойки к дверям института. Он вынимал из кармана пропуск, здоровался с сонным охранником и поднимался по широкой лестнице в свою мастерскую. Там его уже ждали Колька и ещё двое работников, приходившие обычно пораньше. Они сидели за деревянным столом в центре небольшой комнатушки, заваленной мотками проволоки, кусками жести и прочим хламом. Кухтик подсаживался к ним. Колька доставал из кармана коробку с черными пластмассовыми костяшками, раздавал каждому по семь штук, и они начинали нехитрую игру, стуча костяшками по столу.
   Иногда в мастерскую заходил длинный растрепанный лаборант Беня. Он приволакивал под мышкой очередной сломанный прибор и, заискивающе глядя на Кольку, произносил: "Извините... Прошу прощения... Видите ли, у нас тут опять что-то сломалось. Не могли бы вы опять... Ну, в общем, вот тут, мне кажется, что-то отвалилось. Вас бы не затруднило?.. Очень надо. Эксперимент срывается... Я понимаю, что очень некстати. Но..."
   Колька вставал, окидывал Беню суровым взглядом и, тяжело вздохнув, отвечал: "М-м-мда... Починить, говоришь? Починить, оно, конечно, можно. Только ж хрен его знает, сколько тут копаться придется... Эксперимент, говоришь?.. Срочно, значит?.." Он чесал затылок и внимательно смотрел в покрасневшее лицо лаборанта. Беня, неловко суетясь, доставал из кармана булькающую колбу и ставил её на стол, рядом с прибором.
   "Ладно, сделаем", - великодушно обещал Колька, и лаборант, пятясь, исчезал за дверью.
   Приборы, как правило, Колька чинил сам. Кухтик сидел рядом, слушая его объяснения. "Учись, пока я жив", - важно произносил друг, тыча паяльником в железный ящик. И Кухтик понемногу учился. Хотя мысли его в это время были далеко... За порогом института, в конце длинной улицы, за обшарпанной дверью магазина через несколько часов предстояла ему встреча с мимолетным счастьем его...
   Так продолжалось почти год. А потом рухнул хлипкий воздушный замок. Потом гнусный вонючий французишка Ален Делон разрушил его, как старый сарай, и несчастная любовь изменила весь ритм Кухтикиной жизни.
   С этого дня бЄльшую часть своего времени он стал проводить в мастерской. Он приходил туда первым и уходил последним. Он не-ожиданно быстро освоил все Колькины премудрости, научился разбираться в немыслимой как ему раньше казалось - путанице проводов. Он даже уговорил лаборанта Беню принести из институтской библиотеки разные технические книжки, чем несказанно удивил того. В общем, Кухтик начал новую жизнь, и вскоре она преподнесла ему сюрприз.
   Случилось это поздним осенним вечером.
   Кухтик сидел под тусклой лампочкой и копался паяльником во чреве сломанного прибора. Неожиданно за дверью, в коридоре послышались чьи-то шаги.
   Шаги приближались и затихли где-то совсем близко. Потом дверь за спиной Кухтика со скрипом открылась и кто-то вошел в мастерскую. Обернувшись, он увидел пожилого сутулого человека в мятом сером пиджаке. На носу вошедшего были водружены большие очки.
   - Хм... Не помешаю, молодой человек? - спросил обладатель очков.
   - Здрасте, - ответил Кухтик. - Вы с вахты? Так я договорился. Они знают. Я здесь прибор чиню.
   - Нет, я, простите, не с вахты. Я, видите ли, в некотором роде директор сего учреждения... Иванов моя фамилия. Академик Иванов, - сказал человек в очках и подошел к столу. - А с кем, простите, имею честь?..
   Кухтик на какое-то время лишился дара речи, потом выдавил из себя писклявым голосом:
   - Я - Кухтик.
   - Простите великодушно. Не расслышал... Как вы сказали? - переспросил академик.
   - Кухтик я. К у х т и к.
   - Ах, Кухтик... Очень мило. Очень. Вы что же, здесь работаете?
   - Ага, - ответил смущенный Кухтик. - Я вот это... Я прибор чиню.
   - А что ж так поздно? Домой, поди, пора, - произнес академик и глянул на него с явным любопытством.
   - Да чего домой... - Кухтик пришел в себя и несколько осмелел. Эксперимент ведь срывается... Беня сказал.
   - Беня, Беня... - пробормотал академик. - Очень, очень мило... А ещё говорят, молодежь несознательная пошла. Вот она - молодежь... Очень, очень...
   Академик приблизился к Кухтику почти вплотную и, кашлянув, спросил:
   - Не позволите ли присесть с вами, молодой человек?
   - М-м-м, - ответствовал Кухтик.
   - Благодарю вас.
   Академик придвинул второй стул и сел рядом с Кухтиком.
   - А знаете ли вы, молодой человек, чем мы тут занимаемся, в нашем институте? - спросил академик.
   Кухтик помотал головой.
   И академика понесло...
   Лекция в мастерской Лукичевского Института Пространственных Аномалий продолжалась долго и кончилась за полночь. Кухтик узнал обо всем. Узнал он и о таинственном Бермудском тре-угольнике, где без следа пропадали корабли и самолеты. И о неведомом аномальном пространстве, о котором никто (кроме самого академика Иванова) понятия не имел. И о коварных коллегах академика, тормозящих передовую науку. И даже о теще академика, скончавшейся в одна тысяча девятьсот тридцатом году от воспаления желчного пузыря.
   Академик Иванов-Бермудянский давно не встречал такого благодарного слушателя.
   Из институтского подъезда они вышли вместе. В темном небе над городом Лукичевском висела желтая луна. Растроганный вниманием юного собеседника, академик обнял Кухтика за плечи.
   - Молодежь, молодежь... - произнес он, остановившись у края едва различимой в темноте помойки. - Кому мы передадим свою эстафету?.. Кому?..
   Голос его дрогнул. Кухтику стало жалко академика. Он мало что понял из прошедшей беседы, кроме того, что у старика "не все дома".
   - А хотите, я открою вам тайну, юноша? - понизив голос до шепота, спросил Иванов-Бермудянский.
   Кухтик молча кивнул, на всякий случай слегка отодвинувшись.
   - Смотрите, юноша! - торжественно сказал академик и указал рукой на помойку. - Смотрите и скажите: как, по-вашему, что это?
   - Где? - спросил испуганный Кухтик.
   - Здесь, юноша. Здесь! - сказал Иванов-Бермудянский и ещё раз ткнул пальцем во тьму.
   - Ну... Помойка это, - нерешительно ответил Кухтик.
   - М-мда, - несколько умерив торжественность тона, согласился академик. - Это, конечно, в некотором смысле помойка. Вы правы. Но... Но пробовали ли вы, мой юный друг, когда-нибудь её измерить?
   - Кого? - спросил Кухтик.
   - Ну, помойку, помойку.
   - Как это? - не понял Кухтик.
   - М-мда... Я понимаю ваше недоумение... А вот я, представьте себе, измерил! М-мда... Впрочем, получилось это, признаюсь, случайно.
   Академик замолк на секунду, потом продолжил:
   - Все великие открытия, друг мой, рождает случай! Великий случай, друг мой... Послушайте же меня...
   И он открыл Кухтику свою Тайну.
   * * *
   В эту ночь на краю помойки Кухтик узнал следующее.
   Переехав из столицы в далекий Лукичевск, академик Иванов-Бермудянский взял себе за правило совершать путь из дома, где он поселился, к порогу родного института пешком. ("Здоровый образ жизни, юноша. Очень рекомендую... Воздух, природа. И вообще... Очень способствует, знаете ли...")
   Ежедневный маршрут его пролегал по краю свалки-помойки - той самой, что отделяла институт от Кухтикиного дома. Будучи человеком науки, академик точно рассчитал количество шагов от одного края помойки до другого. Сделал он это без всякой определенной цели. Просто каждый раз, идя на работу, он считал про себя шаги, дабы отвлечься от посторонних мыслей и настроиться на утомительный поиск истины.
   От одного края до другого было 392 шага.
   Каждый день он выполнял этот нехитрый ритуал, пока...
   Пока однажды академик... недосчитался двенадцати шагов! То есть он благополучно прошел весть положенный путь, но сделал при этом не 392 шага, как обычно, а только 380...
   Такого не могло быть.
   Не заходя в институт, он повернул обратно и снова пересчитал шаги. Их было ровно т р и с т а в о с е м ь д е с я т. Ни больше, ни меньше...
   В этот день Иванов-Бермудянский работать не смог. Все валилось у него из рук. Он раньше обычного ушел домой (по дороге снова пересчитав шаги и убедившись, что не ошибся), лег на диван и глубоко задумался.
   Над необъяснимой загадкой академик проломал голову весь остаток дня и всю ночь, но так и не нашел сколь-нибудь вразумительного ответа. Наутро он вскочил ни свет ни заря, торопливо дошел до злополучного места и в рассветной тишине трижды прошагал туда и обратно вдоль проклятой помойки.
   Теперь он насчитал... ТРИСТА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЬ ШАГОВ.
   Мозг академика решительно отказывался это понимать.
   Иванов-Бермудянский заперся в своем кабинете, сел за стол, обхватил голову руками и просидел так четыре часа. Он бессвязно бормотал, сжимал виски ладонями и изо всех сил пытался хоть что-то придумать. Потом вдруг вскочил, воздел руки к потолку и запрыгал по кабинету. Со стороны могло показаться, что академик свихнулся.
   Но он не свихнулся. Нет. Он п о н я л. Он понял все!
   Здесь, в занюханном Лукичевске, в маленьком городке, где скрылся он от происков столичных недругов, где надеялся в тиши и покое искать разгадку таинственной бермудской дыры, здесь обнаружил он самую настоящую ПРОСТРАНСТВЕННУЮ АНОМАЛИЮ.
   Здесь, на этой помойке!
   Он не мог поверить в свою удачу. Но факт оставался фактом.
   "Она существует! - кричал Иванов-Бермудянский, прыгая по кабинету. Какие Бермуды?! Какие Бермуды?! Вот она! Здесь!"
   Весь день провел он взаперти, лихорадочно выводя на бумаге цепочки бесчисленных формул.
   Вечером академик вышел из института и, настороженно озираясь по сторонам, ещё раз измерил шагами помойку.
   "Триста шестьдесят пять, - пробормотал он про себя. - Так и запишем!"
   С этого дня он регулярно проделывал свой тайный эксперимент.
   Аномалия вела себя странно. Она то уменьшалась за день на несколько метров, то застывала на одной отметке, то возвращалась к своим первоначальным размерам и пребывала в таком состоянии по два-три месяца.
   "Занятно... занятно... - бормотал академик, вышагивая по узкой разбитой дорожке. - Очень занятно!"
   Он ещё многого не мог объяснить себе, но главное не подлежало сомнению: ОНА существует!
   - Она существует! - торжественно произнес академик Иванов-Бермудянский и с нескрываемой гордостью глянул на едва различимый в темноте силуэт своего юного друга.
   Кухтик понял, что имеет дело с законченным психом.
   Еще несколько минут простояли они молча на краю помойки и наконец двинулись дальше.
   - Ну? - спросил счастливый охотник за аномалиями, дойдя с Кухтиком до подъезда дома. - Понимаете ли вы, юноша, к какой великой тайне приобщились сегодня?
   - Я да... Я конечно... К тайне... - пролепетал Кухтик, думая только об одном - как бы скорее унести ноги.
   - Знаете что, - сказал академик. - Почему бы вам не зайти ко мне завтра? Вы, юноша, не скрою, крайне симпатичны мне, и я бы хотел продолжить нашу беседу. Только ради Бога - без церемоний.
   - Завтра... завтра? - У Кухтика похолодела спина.
   - Именно завтра, мой юный друг. Да и вообще - отбросьте вы эту субординацию. Молодежь - вот наша надежда! Дорога к знаниям терниста, мой друг. Но я с радостью помог бы вам ступить на нее.
   Кухтик замычал что-то невнятное и вдруг, вспомнив о спасительной лазейке, выпалил:
   - Так завтра же на картошку всем!
   - Ах да. Да... Я и забыл, - с досадой в голосе произнес академик - На картошку... Жаль. Очень жаль... На картошку... Ну, тогда - послезавтра. Или в любой день. Милости прошу. Только - без церемоний.
   Иванов-Бермудянский сжал в темноте потную Кухтикину ладонь и величаво откланялся.
   - А теперь позвольте оставить вас, мой друг. Пора, знаете ли, домой. Очень рад был встрече. Очень рад.
   Еще раз пожав Кухтику руку, академик зашагал прочь и растворился во тьме. Кухтик остался один.
   "Псих, - произнес он про себя. - Правду Колька сказал. Псих".
   Он посмотрел на мрачные очертания свалки-помойки и пожал плечами: "На что она ему сдалась? Помойка как помойка".
   Кухтик ошибся.
   IV
   Ошибаются все. Каждый ошибается хотя бы раз в жизни.
   Ошибся Автор Великой Идеи, решив, что отнятие может кончиться поделением.
   Ошибся Великий Вождь, увлекшись всеобщим истреблением и не уследив за Смелым Соратником.
   Ошибся Смелый Соратник, не учтя, что можно поскользнуться на берегу пруда.
   Ошибся даже Новый Предводитель. Хотя этот, казалось бы, не мог ошибиться, поскольку вообще ничего не делал.
   И тем не менее Предводитель ошибся. Он понадеялся, что денег от продажи нефти хватит и на строительство ракет, и на то, чтобы более или менее сносно кормить изголодавшихся жителей. На ракеты, разумеется, денег хватало. Но вот на еду оставалось мало. Поэтому волей-неволей приходилось и в собственной стране выращивать кое-какие пригодные для пищи растения. Однако жителям, приученным за долгие годы заниматься только постоянной борьбой друг с другом, трудно было научиться чему-то другому. Те же, кто умел делать что-то другое, были в свое время почти поголовно истреблены.
   Выращивать полезные растения в достаточном количестве никак не удавалось. Кроме того, выращенное надо ещё умудриться собрать и сохранить. А это было уже совсем непосильной задачей. Приходилось отрывать от работы всех трудоспособных, даже тех, кто добывал нефть, или - что самое ужасное тех, кто делал ракеты. Всех их отправляли на поля собирать урожай.
   Собственно, так делалось всегда, задолго до прихода к власти Нового Предводителя. Он просто вынужден был продолжить традицию, ибо придумать ничего другого все равно не мог.
   В районе, где находился город Лукичевск, из всех пригодных для пищи растений выращивали в основном растение под названием Solanium Tuberosum. В Кухтикиной стране оно называлось "картошка".
   Каждый год - весной, летом и осенью - все сотрудники Института Пространственных Аномалий, а также другие жители Лукичевска - все, кто работал на швейной фабрике, все, кто трудился на фанерном комбинате, и все, кто делал приборы для ракет на кастрюльном заводе, - все должны были регулярно выезжать на поля, чтобы сажать, пропалывать или убирать картошку.
   Конечно, в этой работе участвовали не только они, но и те, кто жил в окружавших Лукичевск деревнях и непосредственно занимался выращиванием Solanium Tuberosum. Но их было совсем немного, так как часть истребили в прежние времена, а часть перебралась в Лукичевск и другие города в поисках лучшей доли. Жить в деревнях было тяжело и скучно, питались их жители в основном вредной жидкостью, сгубившей когда-то купца Лукича, а потому, как правило, пребывали в состоянии, малопригодном для работы.
   В то утро, которое наступило после ужасной для Кухтика ночи, проведенной в обществе Иванова-Бермудянского, он проснулся с головной болью. Всю ночь его преследовали кошмары. Во сне являлся ему чокнутый академик, хватал Кухтика за руку и тащил в страшную пространственную аномалию, похожую на огромную черную дыру. Кухтик вырывался, стонал и натягивал на голову одеяло.
   С трудом встав с постели, он наспех умылся, сжевал два засохших бутерброда, которые не успел съесть вчера на работе, надел старые рваные штаны, заплатанную куртку и отправился в институт.
   Больше всего он боялся встретить у входа своего вчерашнего собеседника. Но того, слава Богу, там не оказалось. На широких ступенях, ведущих к дверям института, стояли человек двадцать сотрудников, одетых подобно Кухтику. Издали их можно было принять за толпу бродяг. Большинство собравшихся были ему незнакомы. "На картошку" сотрудники ездили поочередно, а потому состав постоянно менялся. Лишь Кухтик и лаборант Беня вынуждены были делать это почти каждую неделю. Кухтик - потому что числился ещё учеником и ему приходилось чаще других отбывать трудовую повинность. А Беня - потому что ему вечно не везло в жизни, как сам он объяснил Кухтику.
   Узрев среди тружеников науки, собравшихся на ступенях, невезучего Беню, Кухтик подошел и пристроился рядом.
   - Здравствуй, Кухтик, - сказал Беня.
   - Здравствуй, Беня, - сказал Кухтик.
   - Как дела? - спросил Беня.
   - Да так... вообще, - ответил Кухтик.
   - Это хорошо, - сказал Беня.
   - А как у тебя? - поинтересовался Кухтик, чтобы поддержать беседу.
   - Творим... Творим помаленьку. Хотя и не ведаем что, - философски заметил Беня.
   - Слушай, Беня... - Кухтик оглянулся и перешел на шепот. - А вот ваш академик, он - как?
   - В каком смысле?
   - Ну... ну, в смысле... вообще.
   - Вообще - шизик, - сказал Беня. - А так - ничего.
   Кухтик помолчал, решая, поделиться ли с Беней своими сомнениями в умственных способностях академика или не стоит.
   - Понимаешь, - задумчиво сказал Беня, - я думаю, он им голову морочит.
   - Кому? - не понял Кухтик.
   - Как кому? Им... Они ж по простоте душевной все бомбы от него ждут. Как обычно. Оттого - и финансирование, и оборудование. А он им мозги пудрит. Быстро, мол, только кошки родятся... Они там сидят, ждут. Его шибко не дергают, ну и нам не мешают. Так что, в общем-то, он - молодец. Хоть и со сдвигом.
   Рядом загудел мотор, и помятый, скрипящий грузовик, подъехав, остановился у входа.
   - Ну, карета подана, - сказал Беня. - Пошли грузиться...
   Через полчаса, сидя на жестких деревянных скамейках в открытом кузове, они тряслись по узкой пыльной дороге. Беня расположился рядом с Кухтиком. Справа от них, глядя куда-то вверх, сидел мрачноватого вида парень в брезентовой куртке.
   - Знакомьтесь, - сказал Беня, повернувшись к Кухтику и указывая на мрачного соседа, - это Кирилл. Большой человек.
   Парень в куртке глянул на Кухтика, пробурчал что-то и снова устремил взор в небеса.
   - А вот это - Машенька, - представил Беня сидевшую на другой стороне девицу, которую Кухтик видел впервые.
   Девица в отличие от мрачного Кирилла проявила к Кухтику определенный интерес и даже улыбнулась ему.
   - Вы из какой лаборатории? - спросила она, поправляя растрепанные волосы.
   - Я... я... - промямлил смутившийся Кухтик.
   - Товарищ из первого отдела, - ответил за него Беня и сделал важное лицо.
   Девица неожиданно погасила улыбку и как-то странно посмотрела на Кухтика.
   - М-м-м... Очень приятно... - произнесла она, хотя в голосе её особой радости не было.
   - Шутка, - сказал Беня девице. - Шутка, Машенька. Это наш друг, товарищ Кухтик. Специалист по очень тонким материям и очень точным приборам.
   - Балда ты, Беня, - махнула рукой девица.
   - Балда, балда, - весело подтвердил Беня и, обняв Кухтика рукой за плечи, продолжил: - Мы вот все думаем, Машенька. Почему это картошка нынче так плохо уродилась? Не иначе как пространственные аномалии влияют на нашу картошку... А вы как полагаете?
   - Сам ты, Беня, аномалия, - отмахнулась от него девица, глядя при этом почему-то на Кухтика.
   Она опять поправила волосы, и приветливая улыбка вновь появилась на её лице. Кухтик почувствовал, что краснеет, и отвернулся. Нет уж. Он не намерен больше беседовать ни с кем из них. Хватит с него. Это он уже проходил...
   Грузовик фыркнул, подскочил на очередном ухабе и оста-новился.
   Справа от дороги тянулось бесконечное поле. Ряды грядок уходили к дальнему лесу. Возле самого леса виднелся большой покосившийся сарай. По краю поля высились зеленовато-бурые кучи.
   Кухтик почувствовал тошнотворный запах.
   Три года спустя, лежа на своей постели и повернув обтянутый одеялом зад к созвездию Лиры, Кухтик припомнил этот запах и поморщился. Он уткнул нос в подушку и снова перенесся во сне на край бесконечного поля.
   Запах исходил от куч, громоздящихся вдоль дороги.
   - Однако... - задумчиво произнес Беня.
   - Так это ж мы в прошлый раз собирали... - удивленно сказала Машенька. - Ее ж вывезти должны были. Говорили же, срочно, срочно. Мы ж до ночи тогда копали.
   Машенька вопросительно посмотрела на Беню. Будто это он, Беня, обещал ей вывезти кучи картошки.
   - Есть много, друг Горацио, чего... - произнес Беня загадочную фразу.
   Он поднялся со скамейки, переступил через ноги Кухтика, через ноги сидящего за ним парня и, тяжело крякнув, спрыгнул из кузова на землю...
   Прошло четыре часа. Восемнадцать фигурок, согнувшись, медленно двигались вдоль взрыхленных грядок, ковыряли лопатами землю и извлекали из неё серые, перемешанные с чахлой, склизкой ботвой клубни Solanium Tuberosum. Они бросали клубни в дырявые, сколоченные из неструганых досок ящики. Кухтик с Беней, переходя от грядки к грядке, поднимали заполненные ящики, тащили их на край поля, вываливали содержимое на землю и волокли пустые ящики назад.
   Приплывшие откуда-то облака начали постепенно заволакивать небо. Вскоре над полем заморосил дождь.
   - Да пошли они все! - вдруг громко сказал мрачный парень в брезентовой куртке, выпрямился, сплюнул на грядку и воткнул лопату в землю. - Пошли они на хрен с их картошкой!
   Кухтик, тащивший тяжелый ящик, остановился и посмотрел на него.
   - Кончай эту фигню! - продолжил тот. - Под дождем, что ли, мокнуть? Пошли в сарай!
   Согнутые над соседними грядками спины распрямились. Над полем повисло молчание.
   - Ты что, Кирилл? - произнесла стоявшая невдалеке Машенька. - Ты что?.. Опять скандал будет...
   Мрачный Кирилл посмотрел на нее, ещё раз сплюнул на грядку и молча зашагал к лесу.
   Все стояли, глядя вслед возмутителю спокойствия. Кухтик, год назад сдававший в школе экзамен по истории, понял, что назревает момент, который в учебнике назывался "революционная ситуация". Это ему не нравилось. Если верить книжкам, такие ситуации обычно кончались не очень хорошо. На всякий случай он сделал вид, что ничего не слышит.