Житинский Александр. Параллельный мальчик (сборник)

   – Ты не очень-то разъедайся! Фирма счет пришлет. Мы-то с Катькой здесь в служебной командировке, а ты – частное лицо!
   Он аж дымом поперхнулся.
   На прощанье хозяин сада камней, тот лысый старичок, сказал, что установит мемориальную табличку. Что, мол, так и так, побывал здесь Хранитель планеты со своими соратниками...
   А потом нас под ручки – и повезли в отель.

Глава 13. Соотечественник

   Расселили нас по одному в отеле «Фудзи». Хорошо хоть комнаты рядом! К каждому приставили гида – ну, это провожатый – и переводчицу. Мне симпатичная такая попалась, звали ее Тэйко-сан.
   Отсчитали каждому по сотне иен на карманные расходы. Я поначалу не хотел брать, но потом передумал. Сказал только Катьке и Панасонику, чтобы они все расходы записывали – до последней иены. Наверняка отчитываться придется!
   Панасоник сразу по магазинам побежал, гид и переводчица за ним. А мы с Катюшей уселись у меня в номере за полированным столом. Тупо сосем пепси-колу из соломинок. Катя котенка гладит. Ну почти как в трубе.
   Обслуживающий персонал – в сторонке. Сидят, ждут. Ловят каждое наше движение.
   – Господа, – говорю, – шли бы вы к себе. Мы хотим остаться наедине. Эскьюз ми, плиз.
   Они поклонились все и вышли гуськом.
   – Вот влипли... – Катька вздыхает.
   – Можем хоть сейчас назад, – я ей дудочку показываю.
   – А ПИНГВИН? Давай узнавай быстрей, где этот Мацуката!.. И распорядись, чтобы телеграмму домой дали. Родители там с ума сходят, – Катька командует.
   – Вот ты и распорядись, – говорю я.
   – Ты у нас главный. Я, что ли, Хранитель?
   Вот так вечно – за все отвечать Хранителю.
   Я стал раздумывать, как лучше: дать домой международную телеграмму или вызвать Ленинград по телефону? И так и так родители будут в обмороке. Это факт.
   Тут приходит Панасоник. Рот до ушей, доволен жутко. Показывает нам какую-то фигню, запечатанную в целлофан.
   – Что это? – спрашиваю.
   – Горнолыжные крепления, фуфло! Знаешь, за сколько их у нас можно толкнуть?
   – Сам ты фуфло! Тебе все бабки!
   Панасониковская переводчица глазами хлопает: не понимает нашей речи. Ее таким словам в университете не учили, понятно...
   – Ладно! Давайте отдыхать! – командую я. – Завтра во всем разберемся.
   Соратники ушли.
   Горничная принесла ужин: рисовые котлетки и желе из морской капусты. Я котлетки съел, а желе выбросил в унитаз.
   Посмотрел перед сном японскую рекламу по телевизору и заснул на широкой кровати.
   Спал поперек, назло их буржуазным предрассудкам.
   Непривычно, конечно, было. Сроду такой истории со мной не случалось. Чувствуешь себя, как во сне. Хорошо хоть, что в любой момент проснуться можно. Свистнул в дудочку – и улетел домой, к маме...
   Хотелось, чтобы в Токио мне приснилась мама. Но она не приснилась, а явилась во сне Дуня Смирнова с крокодилом величиною с электричку и стала бранить меня за низкий идейный уровень. Утром опять появляются все: горничная с кофе, гид с рекламными проспектами и Тэйко-сан с пачкой газет. Улыбаются по-страшному, будто я ихний японский бог. Кто у них там? Будда, что ли?
   Пью кофе, просматриваю газеты. На первых полосах – наши фотографии в саду камней. Панасоник бутерброд заглатывает, Катька с котенком и я – важный такой, щеки надуты. Под фотографиями – иероглифы японские.
   – Что там написано? – спрашиваю у Тэйко.
   – «Бабася-сан – Хранитель планеты из России», – переводит Тэйко-сан. Я попросил ее перевести всю статью. Она мне милым своим голоском передала все то, что я вчера рассказал журналистам. Про Центр Вселенной, про Марцеллия и экологию. Все так серьезно, с полным доверием.
   Не успела она дочитать, как открывается дверь и в комнату вбегает человек в сером костюме. Я сразу понял, что наш. Такое у него лицо было. Советское.
   Дышит тяжело, вспотел. Увидел японцев, что-то им сказал по-японски и ко мне обращается:
   – Ты как сюда попал? По какой линии? Как тебя зовут?
   – Позвольте, – отвечаю вежливо. – Мы с вами не знакомы. Представьтесь, пожалуйста.
   – Бубликов, – отвечает. – Сотрудник советского посольства... А ты вправду русский?
   – Прошу вас, господин Бубликов, мне не «тыкать», а называть на «вы». Так естественнее для человеческого достоинства, – говорю. – А оно от возраста не зависит.
   Это мне Дмитрий Евгеньевич вспомнился, наш историк.
   Бубликов еще больше вспотел. Вижу – убить меня хочет, но пока не может.
   – Назовите вашу фамилию, – говорит грозно. По какой линии вы прибыли в Японию? Где ваш международный паспорт?
   Я фамилию назвал и даже сказал, где живу. А в Японию, говорю, прибыл по космической линии.
   – По космической программе? – он не понял. – Какое вы к ней имеете отношение?
   – Я – Хранитель планеты, – заявляю.
   – Перестаньте дурака валять, Быстров! – шипит он. – Это не игрушки! Дело пахнет международным скандалом!
   Совсем меня заманал! Что, вы опять не понимаете? Почему вы наших слов не понимаете? Сейчас все так говорят. «Заманал» – это что-то вроде «надоел», «сильно пристаешь».
   – А эти ваши... соратники? Они кто? – спрашивает.
   Я ему сообщил данные Тимошиной, а с Панасоником, сказал, пусть сам разговаривает. Я, кроме клички, ничего про него не знаю и знать не хочу.
   – В общем, – говорит Бубликов, – я все сейчас передам по дипломатическим каналам. А вы пока собирайтесь. И из страны вас будут выдворять. В двадцать четыре часа.
   На меня такая злость напала! Как он смеет разговаривать так с Хранителем планеты! Я дудочку в кармане нащупал. Дай-ка, думаю, выдворю из страны самого Бубликова. И не в двадцать четыре часа, а мигом. Вышвырну его, как котенка, пускай он в своем министерстве объясняется!
   Но не стал. Пожалел. Выгонят ведь Бубликова из дипломатов. А у него, наверное, семья, дети...
   – Можете передавать все, что угодно. Не забудьте оповестить наших родителей, они волнуются, – говорю Бубликову. – А уеду я отсюда с соратниками не раньше, чем закончу дела по хранению планеты.
   – Опять ты за свое?! – шипит.
   – Вы газеты читаете? – спрашиваю. – Вот тут везде написано, что я – Хранитель.
   – Да они напишут, что ты Иисус Христос! Лишь бы сенсация! Лишь бы деньги заработать!
   – Напрасно вы так о журналистах дружественной державы, – укоряю я Бубликова.
   Бубликов плюнуть хотел, но сдержался. Вспомнил, что он дипломат.
   Опять что-то сказал японцам и ушел.
   Вот что мне нравится в японцах – так это воспитанность. Не лезут они не в свои дела. У нас бы сразу накинулись: «Что он сказал? Зачем приходил? Чего хочет?». А эти – сидят, улыбаются. Им до лампочки, зачем Бубликов приходил. Или делают вид.
   Тут двери снова распахиваются, входят вчерашние министерские чиновники и приглашают на пресс-конференцию. Говорят, что журналисты из семидесяти трех стран хотят со мной говорить. А тринадцать телекомпаний будут наш разговор записывать на пленку.
   Ну, я, конечно, похолодел, как стаканчик с мороженым. Но виду не подаю.
   – Я согласен, – отвечаю сурово.

Глава 14. Пресс-конференция

   Пока меня везли в лимузине на пресс-конференцию, я думал.
   Понял, что теперь мне не выкрутиться. Японцы меня достали. Раньше я все доказывал, что я – Хранитель. Тратил на это силы и энергию. И нервы, кстати. А мне никто не верил, задвигали меня подальше. Пока в трубу не задвинули.
   А тут – нате, пожалуйста! Никто бровью не повел. Сразу во всех газетах напечатали. Со всех стран сбежались на пресс-конференцию. Говори, мол, Бепс! Мы тебя внимательно слушаем.
   А что я им скажу?!
   Короче говоря, привозят меня на машине к какому-то многоэтажному зданию из стекла и алюминия. Открывают дверцу. Я выхожу, как президент, и направляюсь к дверям в сопровождении японских чиновников. Хорошо, что Катька хоть куртку подшила, хлястики не болтаются. Но курточка все равно грязноватая и поношенная.
   Ничего! Пусть видят, что Хранитель шмотками не интересуется.
   Сзади подкатывает еще один лимузин, из него Катьку с Панасоником высаживают. На лимузинах, между прочим, красные флажки Советского Союза и белые с красным кругом – Японии.
   Я курточку снимаю, остаюсь в школьной форме. При пионерском галстуке. На ладони поплевал, волосы пригладил. Где журналисты? Давайте их сюда!
   Ввели нас в зал, прямо на сцену, где длинный стол стоит, уставленный микрофонами. А в зале – полно народу с магнитофонами и фотоаппаратами. Телекамеры стоят, яркие лампы светят.
   Я Панасонику успел шепнуть:
   – Будешь трепаться, что у нас с вещами туго, – испепелю!
   Уселись.
   Мы – в центре, чиновники – по краям. Маленькие наушники на голову нацепили, чтобы понимать, что происходит.
   Главный чиновник встал и начал говорить по-японски. В наушниках переводят по-русски, чего он там говорит.
   А говорит он, что вчера, мол, приборы зафиксировали жуткую магнитную бурю, после чего в саду камней был обнаружен летательный аппарат в виде обрезка бетонной трубы из Советского Союза, а в нем – находящиеся здесь лица.
   Тут он указал на нас.
   Поскольку средствами обнаружения Японии, говорит, не было зафиксировано нарушение воздушной или морской границы, то остается предположить, что указанные господа прибыли в Японию каким-то космическим образом. Руководитель экспедиции по имени Бабася-сан утверждает, что является Хранителем планеты Земля. Назначен на эту должность Центром Вселенной. Этот факт, говорит главный чиновник, вызвал большой интерес прессы. Поэтому, мол, мы и пригласили вас, господа, на пресс-конференцию. Можете задавать вопросы.
   И уселся.
   «Ну, держись, Бабася!», – подумал я про себя. Весело стало и горячо, как перед дракой.
   В первом ряду дядечка с бородкой руку вскинул. Спросил по-английски.
   – Почему вы решили, что труба из Советского Союза? – слышу перевод.
   – Потому что во всем мире давно уже применяются трубы из пластика, – отвечает японец. – Бетон только в СССР.
   А дальше вопросы посыпались, как из ведра.
   – На каком принципе работает космический летательный аппарат?
   – Кто отбирал вас для участия в экспедиции?
   – Какое у вас задание?
   – Что хочет передать Катюша-сан сверстницам из Сингапура?
   Тэйко-сан только успевает вопросы по-русски записывать и подсовывать мне.
   Я ладошку поднял.
   – Тихо, господа, – говорю. – Давайте по одному.
   Смотрю, в зал вбегает Бубликов. Чем-то взволнован. Держит в руках листок бумаги.
   – Разрешите мне! – кричит. – У меня заявление ТАСС!
   – Пусть зачитает, – разрешил я.
   Бубликов встает перед сценой лицом к залу, подносит листок к глазам, как близорукий, и начинает читать:
   – «Как стало известно в советских информационных кругах, вчера на территории Японии, в городе Токио, обнаружены трое советских граждан: Борис Быстров, Екатерина Тимошина и Виталий Скворцов, причем первые двое являются несовершеннолетними. ТАСС уполномочен заявить, что указанные лица попали в Японию без ведома соответствующих советских органов, следовательно, противозаконным путем. Советские органы ведут расследование. ТАСС категорически опровергает слухи, что указанные лица имеют отношение к советской космической программе, и требует немедленного возвращения советских граждан на Родину».
   Наступила тишина. Журналисты в блокноты строчат. Телеоператор – к сцене и снимает меня крупным планом. Камера у него на плече. А Бубликов перевел дух, вытер платком лоб и говорит:
   – Наше посольство считает, что притязания пионера Быстрова на хранение планеты являются надуманными и беспочвенными. Перед нами несовершеннолетний авантюрист!
   Меня прямо подкинуло на стуле! Рука сама в карман полезла за дудочкой. Сейчас заброшу Бубликова на Луну! Будет знать, какой я авантюрист!
   Не успел я ничего сделать, как Катька хватает микрофон и кричит на Бубликова:
   – Как вы смеете! Нам Марцеллий яичницу жарил! Яичница тоже, по-вашему, надуманная? А мы ее ели! Вот! Бепс правду говорил, а ему никто не верил. Ни школа наша, ни ваш ТАСС!.. Бепс, докажи им!
   – Ладно, – говорю. – Сейчас узнают... Подойдите ко мне, пожалуйста, – это я Бубликову.
   Тот подходит к самой сцене, но с опаской. Я поднимаюсь из-за стола, подхожу к Бубликову, смотрю на него со сцены сверху вниз. Потом дудочку достаю, обернутую в Катькину записку с координатами разных городов.
   – Видели? – говорю. – Сейчас будет фокус-мокус.
   Набираю я на дудочке координаты города Москвы, приставляю кончик ко лбу Бубликова и задаю радиус – два метра, хотя Бубликов и до ста восьмидесяти не дотягивает.
   Бубликов застыл, как кролик, смотрит на меня снизу.
   – Ты чего это... – бормочет.
   Я отскочил от него подальше, чтобы тоже не улететь, да как свистну в дудочку!
   Шар-рах!
   Был Бубликов – и нет его! В полу дыра, из сцены полукруглый кусок вырезан. Края слегка оплавлены и легкий дымок.
   В зале – мертвая тишина. Все смотрят на то место, где только что стоял Бубликов. А ведущий, заикаясь, по-японски спрашивает:
   – Где... Бубликов-сан?
   – Бубликов-сан в Москве, – говорю я, пряча дудочку и возвращаюсь на свое место.
   Да, это было эффектно, я вам скажу!.. Ползала журналистов, как корова языком слизнула. Побежали куда-то, топоча башмаками.
   Потом я понял, что они торопились сообщения передать в свои газеты. Другая половина дыру фотографирует.
   Обо мне даже забыли.
   Вдруг вскакивает Панасоник и давай орать:
   – Видели?! Все видели?! Вот так он и меня в Японию угнал! Требую отобрать у него оружие! А также прошу политического убежища, потому что возвращаться домой после заявления ТАСС я стремничаю!
   Пока японцы переваривали слово «стремничаю», которое означало в данном случае «опасаюсь», Панасоник ко мне подбежал, кулаками размахивает.
   Я быстренько навел на него дудочку, зафиксировал центр шара, отпрыгнул и – снова свистнул!
   Панасоник тоже в Москве оказался. Будет знать, как предавать Родину. На полу сцены еще одна дыра образовалась. Сильно я им зал для пресс-конференций попортил. А что делать?
   – Ну, кто еще хочет?! – заорал я, размахивая дудочкой, как пистолетом.
   Главный японец ручки сложил, умоляет:
   – Бабася-сан, успокойтесь! Сядьте на место, я вас прошу.
   – Кончай, Бепс, – тихо сказала Тимошина. – Разошелся.
   Мне сразу стыдно стало. Веду себя, будто я из самого Центра Вселенной. Такого себе даже Марцеллий не позволял.
   Я занял свое место. Японец успокоил журналистов. Пресс-конференция дальше потекла. Дыры в полу прикрыли пластиком.
   Поднимается женщина. Говорит, что она из итальянского телевидения и очень хотела бы знать, каким образом я собираюсь хранить планету? Что входит в мои функции?
   Вот и дождался я этого вопроса. Больше всего боялся. Думал, проскочит. Но отвертеться не удалось.
   В зале опять все притихли. Я на микрофон смотрю. Микрофон молчит.
   – Понимаете, – говорю. – Я как раз над этим и думал.
   – Вот как? – она удивилась. – У нас, например, когда назначают людей на должность, дают инструкции. Или работник сам вырабатывает свою программу. А у вас?
   – И я сам вырабатываю, – сказал я. – Я ее обязательно выработаю, вы не волнуйтесь. Планете плохо не будет. Только вы верьте мне, пожалуйста. Если верить не будете, то я с работой не справлюсь. Когда люди друг другу верят, они дружить могут. Вот как мы с Катюшей. А Панасонику я не верю, так я с ним и не дружу... Вообще, вы знаете, для меня это работа новая. Планету хранить... Но она и для всех новая. Мы раньше-то ее не очень хранили. А теперь видим – от нее рожки да ножки остались. Надо беречь... Надо потихоньку к свету стремиться, как в Центре, у Марцеллия. Хватит про себя только думать, надо и про зверей, и про птиц. Мы ведь летим куда-то. Некоторые думают, что никуда. Просто в пустоту. А мне больше нравится, если к цели. Вот я вам и говорю как Хранитель – давайте лететь к свету!
   – И к любви! – это Катюша как крикнет! Не ожидал от нее.
   Корреспонденты вспышками засверкали.
   Аплодируют.
   Я вдруг почувствовал, что устал страшно. Будто мешки с ватой грузил. И сам стал ватный.
   – Пресс-конференция объявляется закрытой, – сказал японец. – Хранителю планеты необходимо отдохнуть.

Глава 15. Заманчивые предложения

   На следующее утро Тэйко-сан опять появилась с пачкой газет – не только японских, но и наших.
   – Бабася-сан, почитайте «Известия», – говорит.
   Я раскрыл «Известия» за вчерашнее число, а там на второй странице, в полный рост – «Заявление ТАСС», что вчера Бубликов читал, комментарии специального корреспондента Японии, а чуть ниже – письмо моей мамы в редакцию! Так и подписано «С. Быстрова».
   Я, конечно, сразу же на мамино письмо накинулся, читаю. А в письме написано, что ее сын, Борис Быстров, то есть я, в последнее время страдал нервным расстройством. И даже были случаи психических припадков. Ну, заскоки, понимаете? Мама не сомневается, что, пользуясь этим, реакционные силы вывезли ее сына в Японию. И Катю Тимошину прихватили. Мама выражала протест и требовала вернуть сына на Родину.
   Я чуть не заплакал. Во-первых, от жалости, во-вторых, от обиды. Маму было жалко, а обидно за себя. Конечно, она все своей психиатрией меряет. Ее научили, что у нормального человека не может быть такого желания – хранить планету. А если кто чуть-чуть выделяется, то он – псих! Да разве ж так можно? Тогда и Пушкин – псих! И этот... опять забыл... Данте, вот!
   – Тэйко-сан, – кричу, – ну скажи, похож я на психа?!
   – Нет, но вы похож на немножко не в себе, – отвечает.
   Читаю дальше. Комментарий корреспондента. Он, оказывается, был на пресс-конференции и все успел передать, пользуясь разницей по времени. «Не подлежит сомнению, – пишет он, – что Борис Быстров страдает аномалиями умственного и душевного развития, плохо контролирует свое поведение, хотя некоторые его способности не до конца объяснены наукой...».
   Ну, это он имел в виду, когда я Бубликова с Панасоником на Родину закинул.
   Короче говоря, корреспондент предлагал не портить дружественных отношений и быстрее вернуть больного мальчика родителям, чтобы они его подлечили. Понимаете?
   Я помрачнел.
   – Что Катя делает? – спрашиваю.
   – Катюша-сан передает котенка в дар Обществу охраны животных, – говорит Тэйко-сан.
   – Молодец, – похвалил я.
   Вскоре приходит Катька, а с нею вместе входят в номер три японца, один из них – в военной форме. Ладошки складывают перед грудью и кланяются мне. Я тоже ладошки сложил, поклонился.
   – Это кто такие? – шепчу Тэйко-сан.
   – А это, – говорит, – представители фирм и министерства обороны.
   – Ага, понятно. Кать, ты посиди пока, – говорю Катьке. – Я слушаю вас, господа.
   Первым военный заговорил. Тэйко-сан переводит. Я сначала ничего не понимал, потом вник. Японцев надо уметь слушать. Они каждую мысль обкладывают гарниром вежливых оборотов. Военный японец говорил минут пятнадцать, а мысль была очень простая: не продам ли я ихнему министерству дудочку, поскольку мне она ни к чему и даже опасна? А заплатить они готовы три миллиарда иен.
   И чековую книжку показывает.
   Конечно, упаковал он все это красиво: «Вы не сочтите... Если нам будет позволено... Бабася-сан может не сомневаться...». Короче, лапшу на уши вешал.
   – А зачем вам дудочка? – спрашиваю.
   – Видите ли, нашим экспертам показалось, что этот прибор можно использовать в целях всеобщего и полного разоружения...
   «Ага, разоружения! – думаю. – А сами небось космическую энергию хотят себе захапать, чтобы потом нас пугать...»
   – Нет, – говорю. – Рад бы, но не могу.
   – Пять миллиардов иен, – набавляет цену японец. Тэйко-сан тут же пояснила, что на эти деньги я могу купить пару миллионов видеомагнитофонов, дом, земельный участок, а на остальное хорошо пообедать в ресторане с русской кухней.
   – Зачем же мне столько видеомагнитофонов? – говорю. – Нет-нет, не просите. Не продам. Это подарок.
   Это он сразу понял. Подарок есть подарок, даже в Японии.
   Начал говорить второй. Он сказал, что понимает мои чувства по отношению к другу, подарившему мне дудочку, поэтому не просит ее продавать. Дудочка останется у меня. Но я могу с помощью его фирмы организовать свой концерн. Фирма меня финансирует, а прибыль будем делить вместе. Японец предложил назвать концерн «Бабася инкорпорейтед».
   – А чем он будет заниматься, этот концерн? – спросил я.
   – Грузовыми и пассажирскими перевозками, – отвечает. он, не моргнув глазом. – Мы уже имеем известия, что ваши соотечественники Бубликов и Скворцов благополучно оказались в Москве. Сейчас оба в больнице – с непривычки. Но состояние их удовлетворительное. Наши эксперты полагают, что с помощью вашего прибора можно доставлять людей и грузы в любую точку Земли за минимум времени.
   – Это они правильно полагают... Но я капиталистом никогда не буду, – сказал я.
   – Простите, а как же вы будете жить здесь, на какие средства? – спрашивает он вежливо.
   – А я здесь жить и не собираюсь. Мы домой вернемся, правда, Катя? – говорю Тимошиной.
   – А то нет! – отвечает она, листая в кресле японский журнал.
   – Разве вы не понимаете, что после письма вашей мамы-сан, – тут он кивнул на «Известия», – вас на Родине отправят в лечебницу?
   Я вздохнул. Есть такая вероятность.
   – Кроме того, учтите, – продолжает он, а сам улыбается сладко-сладко, – вы незаконно пересекли границу с неизвестным нам оружием. Только наша врожденная вежливость позволяет нам вести с вами переговоры и предлагать выгодные условия. Но наше терпение не беспредельно...
   «Ага! Пугать начал, – думаю. – Дело дрянь. Отобрать у меня дудочку – пара пустков. Даже каратиста присылать не надо. Втроем они вполне справятся».
   – Ну, а вы что хотите предложить? – спрашиваю у третьего, чтобы время выиграть.
   – Я продюсер, – говорит. – Предлагаю вам контракт на гастроли по Японии, Европе, США и Канаде. С вашей дудочкой. Тимошина-сан будет вашей ассистенткой...
   – Фокусы, что ли, показывать? – спрашиваю.
   – Вот именно. Оплата в долларах. Полмиллиона в месяц.
   Я на Катьку посмотрел. Она в журнал уткнулась, делает вид, что не слышит.
   – Подумайте, Бабася-сан, – сказала переводчица.
   При этих словах в номер вошли двое могучих японцев с бицепсами. Остановились у дверей, руки скрестили и на меня смотрят. Покачиваются слегка с пятки на носок. Натуральные японские гангстеры. Как я не подумал! Эти господа сами у меня дудочку отнимать не станут. Можно в международный скандал влипнуть. Вот они мафию и наняли.
   – Я согласен вести переговоры об использовании прибора только с фирмой «Тошиба», – говорю. – Желательно с господином Мацукатой.
   Катька на меня радостный взгляд кинула. Поняла с ходу.
   – Что ж, ваше право, – японцы говорят. – Мы подождем пока.
   Ладошки перед собой сложили, поклонились, попятились задом в коридор.
   И мафия попятилась.
   Тэйко-сан сняла телефонную трубку и стала связываться с «Тошибой».

Глава 16. Обратный путь

   Когда ехали в машине на фирму «Тошиба», мне грустно сделалось. Вспомнил мамино письмо в редакцию. Конечно, мама меня любит, о чем разговор... Но если любишь, то надо же человеку верить, правильно я говорю? Написала бы она: «Мой сын – Хранитель планеты, и отстаньте все от него! Попал в Японию, значит, так нужно!». Вот это было бы да...
   Катюша рядом сидела. Сразу заметила, что я губы надул. Девчонки вообще чуткие. Придвинулась ко мне, шепчет:
   – Ничего, Бепс, вот вернемся, мы им покажем, как планету хранить!
   – А может, остаться хочешь? – шепнул я. – Накупим электронных игр, будем с утра до ночи играть...
   Она как отпрыгнет от меня. Глаза круглые.
   – Да ты что! А мама?!
   – Мама думает, что я больной.
   – Передумает. Маму не выбирают. Какая есть, такая есть... Ничего, мы им простим... – Катька отвечает рассудительно.
   Мы друг к дружке склонились и стали план вырабатывать. Тэйко-сан впереди сидела. Ушки свои японские навострила, но мы тихо шепчемся, она ничего не слышит.
   Самое главное, надо было сработать четко. Я незаметно еще в машине на дудочке координаты Ленинграда поставил и положил дудочку в карман, под руку.
   – Следи за мной, – наставляю Катьку. – Как только я скажу «гуд бай» – ты уж ни секунды не медли.
   – За меня не бойся, – Катька говорит.
   Приехали на фирму. Японцы к дверцам подбегают, распахивают, ведут куда-то... Я дудочку в кармане сжимаю, даже пальцы вспотели.
   Представляют нас директору, или кто там он у них – не знаю. Снова вежливые обороты. А я их уже не слушаю, мне бы только до ПИНГВИНА добраться.
   – Хочу говорить с господином Мацукатой, – заявляю.
   Опять нас ведут по коридорам и приводят в электронную лабораторию. Наконец я этого Мацукату увидел. Маленький такой японец, довольно молодой.
   – Я намерен с вами сотрудничать, – говорю ему. – Только покажите сначала, над чем вы работаете.
   Катька рядом со мною, ни на шаг не отходит. Но и сопровождающие тоже не отходят ни на шаг.
   Мацуката повел нас в соседнюю комнату. Смотрю, а там на пластиковом столе, в окружении каких-то приборов, топчется мой Глюк. Исхудал, бедный, глаза тоскливые и нервные. Японцы его рентгеном просвечивают. На экране – что-то невообразимое. Какая-то электронная схема, сложней, чем в телевизоре.
   – В настоящее время, – говорит Мацуката, – мы исследуем сложный электронный прибор. Судя по всему, это некий передатчик, но зачем он сделан в форме пингвина и на каком принципе работает – пока загадка.