Страница:
– Там я последний раз видел своих родителей, – продолжал Альшоль. – Мой дядя Гиссур праздновал свадьбу своего сына. Мама с отцом сидели за праздничным столом, а детей угощали в соседней комнате... И тут на нас напали. Внезапно на селение налетел целый отряд конников. В руках у них были факелы. Они подожгли дом с четырех сторон. Я помню, как кричали в огне люди. Всадники не давали им выйти из дома. Отец успел крикнуть мне: «Беги, Альшоль!». Я вылез через узкое слуховое окошко на крышу и спустился с задней стороны дома по стене. Там не было врагов. Дом уже пылал, как огромный костер. А я побежал к Полям Тинга.
Санька слушала, раскрыв рот. Она старалась представить себе древнюю Исландию, тринадцатый век и эти загадочные Поля Тинга, куда скрылся четырнадцатилетний Альшоль. Но у нее плохо получалось.
– В Полях Тинга было пустынно. Недавно закончился альтинг, люди разъехались, остались черные пятна костров. Ни души, только горы громоздились вокруг котловины. И Скала Закона чернела в небе. Я взобрался на нее, я карабкался вверх целый час... А когда я встал на Скале Закона и передо мной раскинулась вся моя страна, я почувствовал себя великим годи Торгейром...
– Кем? – не выдержала Санька.
– В моей стране был такой великий законодатель.
– «Годи» – это его имя?
– Нет. «Годи» означает «жрец»... И я, внезапно осиротевший мальчик, произнес свою речь со Скалы Закона. Я сказал, что запрещаю людям враждовать друг с другом. Я попросил Бога, чтобы он уничтожил зло, оставил на Земле только любовь. Я так хотел любить, но мне любить было некого. Мои мать и отец заживо сгорели в огне Флюгумири... А когда я закончил свою речь, я увидел, что в Полях Тинга приземляется блестящий воздушный корабль.
– Летающая тарелка? – догадалась Саша.
– Да, – кивнул Альшоль. – Оттуда вышли существа с Фассии и забрали меня к себе...
Санька с Альшолем обедали в полном молчании. Каждый был занят своими мыслями. Аграфена в сторонке ела вареную рыбку и тоже думала о своем.
Санька старалась нарисовать в своем воображении Альшоля на громадной Скале Закона посреди древней Исландии, выкрикивающего в пустую долину слова о любви. Альшоль думал о Санькином отце, который сохранился в доме в виде портфеля с письмами, и вспоминал о своих родителях. Аграфена размышляла о привидениях. Бывают ли привидения у кошек или способность становиться привидениями доступна лишь людям?
А вечером Санька не выдержала и достала из кладовки папин портфель. Альшоль тактично не мешал ей. Он удалился на антресоли и лежал там в темноте, тяжко вздыхая. Аграфена мурлыкала у него под боком. Привидение в тот вечер не появлялось.
Санька читала папины письма.
Ее поразило, что многие конверты были не распечатаны, хотя письма пришли несколько лет назад. Вероятно, мама засовывала их в портфель, не читая. Но почему не выбрасывала? В отношениях между родителями была какая-то тайна. Читая папины послания, Санька пыталась догадаться: он что-то старался объяснить маме, за что-то просил прощения, в чем-то упрекал...
Она распечатала очередной конверт. В нем были листок и еще один запечатанный конверт. Листок был адресован маме и начинался словами: «Здравствуй, Таня!», а на конверте было написано: «Саше, когда она вырастет».
«Я уже выросла», – подумала Санька. Она с волнением надорвала конверт и принялась читать папино письмо.
«Дорогая моя, любимая дочка!
Я не знаю, сколько лет будет тебе, когда ты прочтешь это письмо. Сейчас тебе только семь. Но ты вырастешь и непременно все поймешь правильно. Ты поймешь, что люди очень несовершенны, у них масса недостатков, они могут совершать неправильные и даже гадкие поступки. Но все равно их можно и нужно любить, иначе они никогда не станут лучше. Людей нужно прощать, иначе никто и никогда не простит тебя, когда ты совершишь некрасивый поступок. Я хочу, чтобы любовь освещала твой путь, а ненависть запрячь глубоко или лучше выброси вон. Не старайся искоренять зло, не воюй и не гневайся, потому что изменить что-то можно только любя. В твоем характере поровну от меня и от мамы. Ты решительна и непреклонна, как она, но в тебе есть росток жалости, который прорастет, и тогда ты увидишь, что любой человек заслуживает сострадания, потому что он в одиночку идет к смерти. Я очень скучаю по тебе. Когда я выхожу на манеж и вижу смеющихся мальчиков и девочек, я вспоминаю тебя и жалею их еще больше, потому что редко кто из них счастлив и не одинок. Я люблю их, поверь мне. И я люблю тебя.
Прости меня за то, что мое лицо закрашено гримом. Когда-нибудь ты увидишь его таким, какое оно на самом деле. У каждого человека есть истинное лицо, нужно только суметь его увидеть. И это лицо – всегда прекрасно! Это утверждаю я – твой папа, клоун Мявуш».
Санька всхлипнула. Почему все так одиноки? Одинокий папа где-то в Сибири смешит чужих детей. Одинокая мама ездит по городам России с концертами. Одинокий Альшоль вздыхает на антресолях и собирается умирать. А ведь это он говорил со Скалы Закона о любви! Семьсот с лишним лет прошло, целая вечность... Санька вытерла слезу, решительно спрыгнула с дивана и выбежала в коридор, где свисала с антресолей веревочная лестница.
Санька вскарабкалась по ней наверх, как Альшоль на Скалу Закона.
– Ты здесь? – спросила она.
– Здесь, – отозвался Альшоль.
– Альшоль, мы всегда будем вместе! И ты никогда не умрешь! Слышишь! Это утверждаю я!
Из темноты выплыла белоснежная борода Альшоля.
– Саня, я люблю тебя, – сказал он.
– И я, – прошептала Санька.
Она протянула руки к Альшолю, чтобы обнять его, но лестница под нею качнулась, и Санька грохнулась на пол.
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Санька слушала, раскрыв рот. Она старалась представить себе древнюю Исландию, тринадцатый век и эти загадочные Поля Тинга, куда скрылся четырнадцатилетний Альшоль. Но у нее плохо получалось.
– В Полях Тинга было пустынно. Недавно закончился альтинг, люди разъехались, остались черные пятна костров. Ни души, только горы громоздились вокруг котловины. И Скала Закона чернела в небе. Я взобрался на нее, я карабкался вверх целый час... А когда я встал на Скале Закона и передо мной раскинулась вся моя страна, я почувствовал себя великим годи Торгейром...
– Кем? – не выдержала Санька.
– В моей стране был такой великий законодатель.
– «Годи» – это его имя?
– Нет. «Годи» означает «жрец»... И я, внезапно осиротевший мальчик, произнес свою речь со Скалы Закона. Я сказал, что запрещаю людям враждовать друг с другом. Я попросил Бога, чтобы он уничтожил зло, оставил на Земле только любовь. Я так хотел любить, но мне любить было некого. Мои мать и отец заживо сгорели в огне Флюгумири... А когда я закончил свою речь, я увидел, что в Полях Тинга приземляется блестящий воздушный корабль.
– Летающая тарелка? – догадалась Саша.
– Да, – кивнул Альшоль. – Оттуда вышли существа с Фассии и забрали меня к себе...
Санька с Альшолем обедали в полном молчании. Каждый был занят своими мыслями. Аграфена в сторонке ела вареную рыбку и тоже думала о своем.
Санька старалась нарисовать в своем воображении Альшоля на громадной Скале Закона посреди древней Исландии, выкрикивающего в пустую долину слова о любви. Альшоль думал о Санькином отце, который сохранился в доме в виде портфеля с письмами, и вспоминал о своих родителях. Аграфена размышляла о привидениях. Бывают ли привидения у кошек или способность становиться привидениями доступна лишь людям?
А вечером Санька не выдержала и достала из кладовки папин портфель. Альшоль тактично не мешал ей. Он удалился на антресоли и лежал там в темноте, тяжко вздыхая. Аграфена мурлыкала у него под боком. Привидение в тот вечер не появлялось.
Санька читала папины письма.
Ее поразило, что многие конверты были не распечатаны, хотя письма пришли несколько лет назад. Вероятно, мама засовывала их в портфель, не читая. Но почему не выбрасывала? В отношениях между родителями была какая-то тайна. Читая папины послания, Санька пыталась догадаться: он что-то старался объяснить маме, за что-то просил прощения, в чем-то упрекал...
Она распечатала очередной конверт. В нем были листок и еще один запечатанный конверт. Листок был адресован маме и начинался словами: «Здравствуй, Таня!», а на конверте было написано: «Саше, когда она вырастет».
«Я уже выросла», – подумала Санька. Она с волнением надорвала конверт и принялась читать папино письмо.
«Дорогая моя, любимая дочка!
Я не знаю, сколько лет будет тебе, когда ты прочтешь это письмо. Сейчас тебе только семь. Но ты вырастешь и непременно все поймешь правильно. Ты поймешь, что люди очень несовершенны, у них масса недостатков, они могут совершать неправильные и даже гадкие поступки. Но все равно их можно и нужно любить, иначе они никогда не станут лучше. Людей нужно прощать, иначе никто и никогда не простит тебя, когда ты совершишь некрасивый поступок. Я хочу, чтобы любовь освещала твой путь, а ненависть запрячь глубоко или лучше выброси вон. Не старайся искоренять зло, не воюй и не гневайся, потому что изменить что-то можно только любя. В твоем характере поровну от меня и от мамы. Ты решительна и непреклонна, как она, но в тебе есть росток жалости, который прорастет, и тогда ты увидишь, что любой человек заслуживает сострадания, потому что он в одиночку идет к смерти. Я очень скучаю по тебе. Когда я выхожу на манеж и вижу смеющихся мальчиков и девочек, я вспоминаю тебя и жалею их еще больше, потому что редко кто из них счастлив и не одинок. Я люблю их, поверь мне. И я люблю тебя.
Прости меня за то, что мое лицо закрашено гримом. Когда-нибудь ты увидишь его таким, какое оно на самом деле. У каждого человека есть истинное лицо, нужно только суметь его увидеть. И это лицо – всегда прекрасно! Это утверждаю я – твой папа, клоун Мявуш».
Санька всхлипнула. Почему все так одиноки? Одинокий папа где-то в Сибири смешит чужих детей. Одинокая мама ездит по городам России с концертами. Одинокий Альшоль вздыхает на антресолях и собирается умирать. А ведь это он говорил со Скалы Закона о любви! Семьсот с лишним лет прошло, целая вечность... Санька вытерла слезу, решительно спрыгнула с дивана и выбежала в коридор, где свисала с антресолей веревочная лестница.
Санька вскарабкалась по ней наверх, как Альшоль на Скалу Закона.
– Ты здесь? – спросила она.
– Здесь, – отозвался Альшоль.
– Альшоль, мы всегда будем вместе! И ты никогда не умрешь! Слышишь! Это утверждаю я!
Из темноты выплыла белоснежная борода Альшоля.
– Саня, я люблю тебя, – сказал он.
– И я, – прошептала Санька.
Она протянула руки к Альшолю, чтобы обнять его, но лестница под нею качнулась, и Санька грохнулась на пол.
Глава 8
Мама с дорожной сумкой через плечо и чемоданом в руке вошла во двор и по привычке взглянула на окна третьего этажа. В окнах своей квартиры мама не заметила ничего, но в окне соседки Эмилии мелькнуло лицо. Мама заглянула в почтовый ящик и поднялась наверх. Соседка уже встречала ее у открытых дверей своей квартиры.
– Татьяна Игоревна, зайдите ко мне, пожалуйста.
– Что? – мгновенно испугалась мама. – Что с Сашей?
– Не волнуйтесь. С Сашей все в порядке. Почти... – сказала Эмилия. – Но я должна вас предупредить.
Мама бросила тревожный взгляд на дверь своей квартиры, но все же зашла к соседке.
– Я вас слушаю, – сказала она.
– У вас живут чужие люди. Я их никогда не видела раньше. А Саша ведет себя очень странно. Дерзит... – скороговоркой докладывала Эмилия.
– Что? Какие люди? – еще больше испугалась мама.
– Какие-то старики. Старичок маленький, с бородой, а старуха – прямо до потолка! Явно сумасшедшая!
– Господи! – мама дернулась к двери.
– Постойте! Вы, может быть, мне не верите? Давайте позвоним участковому, – не унималась Эмилия.
– Какому... участковому? – мама побледнела и опустилась на стул в прихожей Эмилии. – Саша здорова? С ней все в порядке? Не обманывайте меня!
– Саша в полном порядке! Позавчера выбегала в магазин, принесла целую сумку продуктов...
Эмилия уже набирала номер участкового Мулдугалиева.
– Может, не надо в милицию... – робко возразила мама.
– Я обещала Тофику Бахрамовичу позвонить, как только вы появитесь.
Разговор с участковым еще более встревожил маму. Мулдугалиев сообщил, что старик, скрывающийся в их квартире, – бродяга и преступник, подозреваемый в совершении ряда правонарушений и сбежавший из-под ареста. Про старуху в подвенечном платье с фатой известно было меньше, но сам ее огромный рост наводил на нехорошие предположения.
– Разберитесь и позвоните мне, – предложил участковый. – В случае чего я пришлю наряд милиции. Для старухи могу прислать грузовик. В фургон она не поместится...
– Боже... – прошептала мама, живо представив себе, как грузят в кузов огромную неизвестную старуху в подвенечном платье.
Мама подхватила вещи и поспешила к месту событий. Она открыла дверь своим ключом, чтобы застать компанию врасплох.
И застала. Уже в прихожей она услышала голоса и смех из ванной комнаты. Мама побросала вещи на пол и, не раздеваясь, бросилась на звук. Она распахнула дверь ванной и увидела голого по пояс старика, склонившегося над раковиной, и свою собственную дочь. Саша в одной руке держала рукоятку душа, из которого брызгала вода, а другой – намыливала старику голову и бороду. Оба были так увлечены этим занятием, что не сразу увидели маму. Санька закончила намыливать и обрушила на седые волосы старика струю воды. Мыльная пена стекала по длинной мокрой бороде.
Трудно было представить себе что-либо более ужасное.
– Саша... – с трудом проговорила мама.
От неожиданности Санька резко обернулась, забыв о душе, находящемся у нее в руках. Вода ударила маме в лицо. Мама отшатнулась.
– Что ты делаешь?! – закричала она, закрывая лицо руками.
– Мамочка приехала! – заорала Санька, бросая трубку душа в ванну и обнимая маму мокрыми руками.
– Прости, я нечаянно! Ух, как я рада! Я так соскучилась!
Старичок смущенно вытирал голову полотенцем и тоже радостно улыбался.
– Саша, прекрати! – воскликнула мама. – Кто это? – указала она пальцем на Альшоля.
– Это Альшоль. Я тебе сейчас все расскажу! Он мой муж... То есть он станет моим мужем, когда мне исполнится восемнадцать. Мы решили пожениться! – тараторила Санька, не замечая, что мама вот-вот потеряет сознание.
– Как?... – прошептала мама, отступая назад.
– Саша правду говорит, – подтвердил Альшоль. – Я ее люблю.
Огромным усилием воли мама взяла себя в руки. Она вернулась к своим разбросанным вещам, сняла летний плащ и повесила его на вешалку.
– Так. А где старуха? – решительно спросила мама.
– Какая старуха? – хором спросили Санька и Альшоль.
– Не знаю, какая у вас здесь старуха! Великанша в свадебном платье. Где она?
– А-а! Это не старуха, – сказала Санька. – Это просто привидение.
– Ладно. Привидение – так привидение. Где оно? – маме было уже все равно.
– Наверное, вечером придет, – сказала Санька.
– Вряд ли, – засомневался Альшоль. – Может и не прийти.
– Пойдемте! – Мама твердым шагом направилась на кухню.
Она с некоторым удивлением обошла свисающую с антресолей лестницу, но ничего не спросила.
Приведя Саньку с Альшолем на кухню, мама усадила их у стола, сама уселась напротив, поставила локти на стол, сомкнув пальцы рук, и потребовала:
– Рассказывайте!
Санька и Альшоль, торопясь и перебивая друг друга, принялись рассказывать все с самого начала: как Альшоль вернулся на Землю с Фассии, как устроился жить в телефонной будке, потом познакомился с участковым Мулдугалиевым и Санькой... От мамы утаили только ночное путешествие к скрытникам. Санька справедливо решила, что для мамы это слишком.
Однако для мамы и все остальное было слишком.
– Ладно. Помолчи, Саша! Я к вам обращаюсь, – повернулась она к Альшолю. – Саша – ребенок, фантазии у нее хоть отбавляй. Но вы-то – взрослый человек. Уже старик...
– Он не старик! – возразила Санька. – Это так кажется!
– Как вы могли всерьез принять весь этот бред? – продолжала мама, не обращая на Саньку внимания. – Вы либо сумасшедший, либо жулик!
– Он исландец, – сказала Саша.
Мама только поморщилась, как от горького лекарства.
– Я бы все простила, но только не эти безобразные фантазии о замужестве. Вы понимаете, что вы говорите?! – сорвалась мама на крик. – Саше тринадцать лет! Она в шестом классе! Какое замужество?!
– В седьмом, – поправила Санька.
– Но мы же не сейчас, – оправдывался Альшоль. – В будущем. И то, если я не умру...
– Нет уж, вы лучше умирайте! Свою дочь я вам не отдам!
– Вы не волнуйтесь, Татьяна Игоревна, – мягко успокоил ее Альшоль. – Мы с Сашей просто любим друг друга.
– Бредешник какой-то, – сказала мама. – Сколько вам лет?
– Семьсот пятьдесят один, – ответил Альшоль.
Мама судорожно схватила ртом воздух.
– Через пять лет мы поженимся и попадем в книгу рекордов Гиннесса! – заявила Санька. – Меж нами разница в семьсот тридцать восемь лет.
– Вон! – вскричала мама, вскакивая. – Вон из моего дома! Я сейчас милицию вызову!
Она схватила телефонную трубку.
– Мамочка, ему же негде жить! – взмолилась Саша.
– Не сдавайте меня в милицию, – попросил Альшоль.
Мама положила трубку обратно на рычажки.
– Хорошо. Сегодня вы переночуете, а завтра утром уйдете. Договорились?... Где он тут живет? – обратилась мама к Саньке.
– На антресолях.
– Вот и хорошо. Ступайте на свои антресоли, подумайте хорошенько над тем, что я вам сказала.
Альшоль покорно полез вверх по веревочной лестнице. Он скрылся на антресолях и притворил дверцы изнутри.
– Саша, давай не осложнять обстановку. Пускай он уходит. Чужой старик, зачем он нам? – мама принялась убеждать Саньку.
Но Саша и слушать не хотела. Она твердила, что любит Альшоля, потом разревелась и убежала в свою комнату.
Маму отвлек телефонный звонок участкового.
– Почему вы мне не докладываете? – спросил Мулдугалиев.
– А что, я обязана вам докладывать? – оскорбилась мама.
– Где Альшоль?
– Я его прогнала. И он ушел, – соврала мама.
– Как ушел?! – закричал участковый. – Где мне теперь его искать?
– Ищите, где хотите, – храбро заявила мама и повесила трубку.
Весь вечер она обласкивала Саньку, задаривала ее подарками, привезенными из поездки, а в конце концов сказала, что утро вечера мудренее и завтра во всем разберемся. Перед сном мама разрешила Саньке подняться на антресоли, чтобы пожелать Альшолю спокойной ночи. Сама при этом стояла рядом с веревочной лестницей и чутко прислушивалась к тому, что происходит наверху.
– Мы что-нибудь придумаем, – сказала Санька Альшолю.
– Да-да, Саша, – кивнул он.
– Она к тебе привыкнет...
– Да-да.
– Вот увидишь, завтра все будет хорошо.
Санька шагнула к Альшолю, погладила его по бороде, потом обняла и поцеловала.
– Саша, спускайся! – донесся снизу мамин голос.
Санька спустилась вниз и отправилась спать. Когда она заснула, мама проглотила таблеточку успокаивающего лекарства и полезла по веревочной лестнице наверх.
Альшоль сидел на диванной подушке, обхватив руками колени, и уныло глядел на металлиста из «Айрон Мейден».
– Ну, что вы намерены делать? – спросила мама.
– Я уже собрался. Ухожу, – сказал Альшоль.
– Вот и прекрасно. Только я вас прошу, напишите Саше записку, чтобы она не подумала, будто я вас выгнала.
...Утром Санька нашла рядом со своей подушкой листок из тетради, на котором было написано печатными буквами:
«Касань!
Я жухоу. Так детбу шелуч. Щайпро. Я дубу битьлю бяте, капо не руум! Днови, не басудь! Мама не таванови. Твой Шольаль».
– Татьяна Игоревна, зайдите ко мне, пожалуйста.
– Что? – мгновенно испугалась мама. – Что с Сашей?
– Не волнуйтесь. С Сашей все в порядке. Почти... – сказала Эмилия. – Но я должна вас предупредить.
Мама бросила тревожный взгляд на дверь своей квартиры, но все же зашла к соседке.
– Я вас слушаю, – сказала она.
– У вас живут чужие люди. Я их никогда не видела раньше. А Саша ведет себя очень странно. Дерзит... – скороговоркой докладывала Эмилия.
– Что? Какие люди? – еще больше испугалась мама.
– Какие-то старики. Старичок маленький, с бородой, а старуха – прямо до потолка! Явно сумасшедшая!
– Господи! – мама дернулась к двери.
– Постойте! Вы, может быть, мне не верите? Давайте позвоним участковому, – не унималась Эмилия.
– Какому... участковому? – мама побледнела и опустилась на стул в прихожей Эмилии. – Саша здорова? С ней все в порядке? Не обманывайте меня!
– Саша в полном порядке! Позавчера выбегала в магазин, принесла целую сумку продуктов...
Эмилия уже набирала номер участкового Мулдугалиева.
– Может, не надо в милицию... – робко возразила мама.
– Я обещала Тофику Бахрамовичу позвонить, как только вы появитесь.
Разговор с участковым еще более встревожил маму. Мулдугалиев сообщил, что старик, скрывающийся в их квартире, – бродяга и преступник, подозреваемый в совершении ряда правонарушений и сбежавший из-под ареста. Про старуху в подвенечном платье с фатой известно было меньше, но сам ее огромный рост наводил на нехорошие предположения.
– Разберитесь и позвоните мне, – предложил участковый. – В случае чего я пришлю наряд милиции. Для старухи могу прислать грузовик. В фургон она не поместится...
– Боже... – прошептала мама, живо представив себе, как грузят в кузов огромную неизвестную старуху в подвенечном платье.
Мама подхватила вещи и поспешила к месту событий. Она открыла дверь своим ключом, чтобы застать компанию врасплох.
И застала. Уже в прихожей она услышала голоса и смех из ванной комнаты. Мама побросала вещи на пол и, не раздеваясь, бросилась на звук. Она распахнула дверь ванной и увидела голого по пояс старика, склонившегося над раковиной, и свою собственную дочь. Саша в одной руке держала рукоятку душа, из которого брызгала вода, а другой – намыливала старику голову и бороду. Оба были так увлечены этим занятием, что не сразу увидели маму. Санька закончила намыливать и обрушила на седые волосы старика струю воды. Мыльная пена стекала по длинной мокрой бороде.
Трудно было представить себе что-либо более ужасное.
– Саша... – с трудом проговорила мама.
От неожиданности Санька резко обернулась, забыв о душе, находящемся у нее в руках. Вода ударила маме в лицо. Мама отшатнулась.
– Что ты делаешь?! – закричала она, закрывая лицо руками.
– Мамочка приехала! – заорала Санька, бросая трубку душа в ванну и обнимая маму мокрыми руками.
– Прости, я нечаянно! Ух, как я рада! Я так соскучилась!
Старичок смущенно вытирал голову полотенцем и тоже радостно улыбался.
– Саша, прекрати! – воскликнула мама. – Кто это? – указала она пальцем на Альшоля.
– Это Альшоль. Я тебе сейчас все расскажу! Он мой муж... То есть он станет моим мужем, когда мне исполнится восемнадцать. Мы решили пожениться! – тараторила Санька, не замечая, что мама вот-вот потеряет сознание.
– Как?... – прошептала мама, отступая назад.
– Саша правду говорит, – подтвердил Альшоль. – Я ее люблю.
Огромным усилием воли мама взяла себя в руки. Она вернулась к своим разбросанным вещам, сняла летний плащ и повесила его на вешалку.
– Так. А где старуха? – решительно спросила мама.
– Какая старуха? – хором спросили Санька и Альшоль.
– Не знаю, какая у вас здесь старуха! Великанша в свадебном платье. Где она?
– А-а! Это не старуха, – сказала Санька. – Это просто привидение.
– Ладно. Привидение – так привидение. Где оно? – маме было уже все равно.
– Наверное, вечером придет, – сказала Санька.
– Вряд ли, – засомневался Альшоль. – Может и не прийти.
– Пойдемте! – Мама твердым шагом направилась на кухню.
Она с некоторым удивлением обошла свисающую с антресолей лестницу, но ничего не спросила.
Приведя Саньку с Альшолем на кухню, мама усадила их у стола, сама уселась напротив, поставила локти на стол, сомкнув пальцы рук, и потребовала:
– Рассказывайте!
Санька и Альшоль, торопясь и перебивая друг друга, принялись рассказывать все с самого начала: как Альшоль вернулся на Землю с Фассии, как устроился жить в телефонной будке, потом познакомился с участковым Мулдугалиевым и Санькой... От мамы утаили только ночное путешествие к скрытникам. Санька справедливо решила, что для мамы это слишком.
Однако для мамы и все остальное было слишком.
– Ладно. Помолчи, Саша! Я к вам обращаюсь, – повернулась она к Альшолю. – Саша – ребенок, фантазии у нее хоть отбавляй. Но вы-то – взрослый человек. Уже старик...
– Он не старик! – возразила Санька. – Это так кажется!
– Как вы могли всерьез принять весь этот бред? – продолжала мама, не обращая на Саньку внимания. – Вы либо сумасшедший, либо жулик!
– Он исландец, – сказала Саша.
Мама только поморщилась, как от горького лекарства.
– Я бы все простила, но только не эти безобразные фантазии о замужестве. Вы понимаете, что вы говорите?! – сорвалась мама на крик. – Саше тринадцать лет! Она в шестом классе! Какое замужество?!
– В седьмом, – поправила Санька.
– Но мы же не сейчас, – оправдывался Альшоль. – В будущем. И то, если я не умру...
– Нет уж, вы лучше умирайте! Свою дочь я вам не отдам!
– Вы не волнуйтесь, Татьяна Игоревна, – мягко успокоил ее Альшоль. – Мы с Сашей просто любим друг друга.
– Бредешник какой-то, – сказала мама. – Сколько вам лет?
– Семьсот пятьдесят один, – ответил Альшоль.
Мама судорожно схватила ртом воздух.
– Через пять лет мы поженимся и попадем в книгу рекордов Гиннесса! – заявила Санька. – Меж нами разница в семьсот тридцать восемь лет.
– Вон! – вскричала мама, вскакивая. – Вон из моего дома! Я сейчас милицию вызову!
Она схватила телефонную трубку.
– Мамочка, ему же негде жить! – взмолилась Саша.
– Не сдавайте меня в милицию, – попросил Альшоль.
Мама положила трубку обратно на рычажки.
– Хорошо. Сегодня вы переночуете, а завтра утром уйдете. Договорились?... Где он тут живет? – обратилась мама к Саньке.
– На антресолях.
– Вот и хорошо. Ступайте на свои антресоли, подумайте хорошенько над тем, что я вам сказала.
Альшоль покорно полез вверх по веревочной лестнице. Он скрылся на антресолях и притворил дверцы изнутри.
– Саша, давай не осложнять обстановку. Пускай он уходит. Чужой старик, зачем он нам? – мама принялась убеждать Саньку.
Но Саша и слушать не хотела. Она твердила, что любит Альшоля, потом разревелась и убежала в свою комнату.
Маму отвлек телефонный звонок участкового.
– Почему вы мне не докладываете? – спросил Мулдугалиев.
– А что, я обязана вам докладывать? – оскорбилась мама.
– Где Альшоль?
– Я его прогнала. И он ушел, – соврала мама.
– Как ушел?! – закричал участковый. – Где мне теперь его искать?
– Ищите, где хотите, – храбро заявила мама и повесила трубку.
Весь вечер она обласкивала Саньку, задаривала ее подарками, привезенными из поездки, а в конце концов сказала, что утро вечера мудренее и завтра во всем разберемся. Перед сном мама разрешила Саньке подняться на антресоли, чтобы пожелать Альшолю спокойной ночи. Сама при этом стояла рядом с веревочной лестницей и чутко прислушивалась к тому, что происходит наверху.
– Мы что-нибудь придумаем, – сказала Санька Альшолю.
– Да-да, Саша, – кивнул он.
– Она к тебе привыкнет...
– Да-да.
– Вот увидишь, завтра все будет хорошо.
Санька шагнула к Альшолю, погладила его по бороде, потом обняла и поцеловала.
– Саша, спускайся! – донесся снизу мамин голос.
Санька спустилась вниз и отправилась спать. Когда она заснула, мама проглотила таблеточку успокаивающего лекарства и полезла по веревочной лестнице наверх.
Альшоль сидел на диванной подушке, обхватив руками колени, и уныло глядел на металлиста из «Айрон Мейден».
– Ну, что вы намерены делать? – спросила мама.
– Я уже собрался. Ухожу, – сказал Альшоль.
– Вот и прекрасно. Только я вас прошу, напишите Саше записку, чтобы она не подумала, будто я вас выгнала.
...Утром Санька нашла рядом со своей подушкой листок из тетради, на котором было написано печатными буквами:
«Касань!
Я жухоу. Так детбу шелуч. Щайпро. Я дубу битьлю бяте, капо не руум! Днови, не басудь! Мама не таванови. Твой Шольаль».
Глава 9
Рабочий день участкового Мулдугалиева начался, как всегда, с посещения родного отделения милиции. Едва он переступил порог, как дежурный по отделению огорошил его сообщением:
– Вас какой-то старик дожидается.
– Какой старик?
– Не знаю. Явился вчера поздно вечером. Говорит – совершил преступление. Мол, откроется только вам... Ну, я его на всякий случай упрятал в КПЗ.
Дежурный проводил участкового в камеру предварительного заключения и отпер дверь.
В камере на длинных нарах лежали двое – подросток лет шестнадцати и Альшоль. При виде милиционеров они поднялись и встали рядом с нарами во весь рост.
– Этот задержан ночью. Ломал телефон-автомат, – указал на подростка дежурный. – А этот – ваш... – кивнул он на Альшоля.
– Старый знакомый, – сказал участковый. – Следуйте за мной.
Он провел Альшоля в кабинет, усадил на стул посреди комнаты, а сам занял место за письменным столом напротив.
– Рассказывайте, – предложил Мулдугалиев, придвинув к себе чистый лист бумаги, чтобы протоколировать его признания.
– Что же тут рассказывать... – вздохнул Альшоль. – Я преступник.
– Так! – удовлетворенно воскликнул лейтенант.
– Это произошло в моей жизни впервые... Я полюбил самую прекрасную девочку на земле. Я не знал, что этого нельзя делать в моем возрасте... Ее мама сказала, что это даже запрещено! Но девочка тоже любит меня.
– Постойте, постойте! – остановил его Мулдугалиев. – Что значит «полюбил»? Что значит «тоже любит»? Да вы понимаете, что вы говорите! Она же несовершеннолетняя!
– Я понимаю, что говорю, – печально кивнул Альшоль. – Такого в моем сердце не было никогда с тех пор, как я покинул родную страну. Саша обняла меня и поцеловала. Вот сюда, – он показал на правую щеку. – И я тоже поцеловал ее. Около уха... Я преступник!
– Около уха?! И все?! – закричал лейтенант. – Что же вы мне голову морочите?! Какое же это преступление?!
– Правда?! – просиял Альшоль. – Это можно делать? Ах, как вы меня обрадовали! Значит, я ни в чем не виноват?
– Ну, это как сказать... – загадочно протянул участковый.
– Тогда я вас прошу, – неожиданно заявил Альшоль, – отправьте меня в Исландию!
– В Исландию?! Зачем? – опешил Мулдугалиев.
– Саша говорит, что я там родился...
И Альшоль принялся простодушно рассказывать участковому о древней Исландии, Полях Тинга и Скале Закона. Он так увлекся, что вскочил со стула и, обращаясь к лейтенанту, продекламировал:
– Красиво, правда? – спросил Альшоль. – Пустите меня в Исландию! Я хочу уехать далеко-далеко, чтобы никогда больше не видеть Сашу.
– Вы же говорили, что любите ее? – удивился Мулдугалиев.
– Как вы не понимаете! Когда любишь и не можешь быть вместе, лучше уехать на край света, чтобы не видеть совсем! Ее мама все равно нам не позволит жениться.
– Вы вроде умирать собирались? – спросил участковый, что-то строча на бланке протокола.
– Ну, может, успели бы пожить... Хоть немножко... – поник Альшоль. Он сразу поскучнел, сгорбился, снова стал похож на древнего старичка.
А Мулдугалиев, уже не обращая на него внимания, дописал протокол и сказал:
– Распишитесь.
Альшоль подошел к столу, не глядя, поставил заковыку внизу страницы. Мулдугалиев расплылся в довольной улыбке и вызвал по телефону дежурного.
– Препроводи, – сказал он, отдавая ему протокол.
– В Исландию? – радостно встрепенулся Альшоль.
Дежурный недоуменно помялся в дверях, не понимая – куда вести старичка.
– Там все написано, – показал на протокол Мулдугалиев. – Обычным порядком.
Альшоля вывели из кабинета и проводили на улицу, где стояла милицейская машина. Дежурный помог ему взобраться по лесенке внутрь маленького фургона с зарешеченными окошками, где уже сидел знакомый Альшолю подросток, ломавший ночью телефонные автоматы. Альшоль приветливо улыбнулся ему, но подросток не ответил. Рядом на низенькую скамеечку уселся сержант милиции. Двери закрылись, и машина поехала.
– Вы тоже в Исландию? – спросил Альшоль подростка.
– Чего-о? – окрысился он.
Альшоль испуганно примолк.
Их привезли куда-то и провели через двери, рядом с которыми была табличка «Народный суд». Сержант ввел Альшоля с подростком в небольшой зал, где за столом, стоявшим на возвышении, сидела молодая женщина в очках. Зал был пуст, не считая стоявших рядами стульев.
– Вот они, товарищ судья, – козырнул сержант, выкладывая перед женщиной бумаги протоколов.
– Хорошо, – кивнула она. – Садитесь.
Сержант усадил Альшоля рядышком с подростком, но сам не сел. Остался стоять в дверях.
Судья прочитала протоколы и подняла глаза на Альшоля.
– Гражданин Альшоль, встаньте.
Альшоль послушно встал.
– Тут у вас в документах год рождения написан неверно. Когда вы родились?
– Я не помню, – сказал Альшоль.
– Ну, а сколько лет вам, помните?
– Семьсот пятьдесят один.
Женщина внимательно посмотрела на старичка, потом перевела взгляд на сержанта. Тот пожал плечами.
– А вы признаете, что жили на улице Большой Пушкарской в телефонной будке? Признаете, что воспротивились принудительному лечению и скрылись от милиции в неизвестном направлении? – спросила она.
– Почему в неизвестном? В известном, – сказал Альшоль. – Мы с Сашей у скрытников были.
– Вот я и говорю – скрылись, значит! – с некоторым раздражением повторила судья. – Все ясно. Садитесь.
Альшоль сел, а женщина так же быстро разделалась с подростком, задав ему два или три вопроса. Затем она заполнила новые бланки и передала их сержанту:
– Уведите осужденных.
Альшоля с подростком снова повели куда-то.
– Сколько припаяли? – спросил подросток у сержанта.
– Пятнадцать. И скажи спасибо. Могли бы уголовное дело открыть. А так – мелкое хулиганство...
Альшоль с беспокойством прислушивался к их разговору, уже понимая, что происходит что-то не то. Однако вопросов не задавал. Он уже понял, что при общении с милицией лучше не затевать лишних разговоров.
На этот раз их посадили в большой фургон, где и народу было больше – человек двенадцать. Но они Альшолю не понравились – помятые какие-то, небритые и злые. Когда дверцы фургона закрыли и наступила полная темнота, хриплый мужской голос запел:
Однако до Исландии снова не доехали. Их выгрузили во дворе за высоким забором, по верху которого была пущена колючая проволока, а железные ворота наглухо закрыты, потом по одному провели в низкое здание, окна которого были, как в милицейском фургоне, зарешечены.
Все оказались в просторной комнате, с креслом, стоявшим перед зеркалом. У кресла – пожилой милиционер в белом фартуке. В руках он держал машинку для стрижки волос.
– Ну, кто первый? – спросил он весело.
«Странная какая-то парикмахерская...» – подумал Альшоль и, видя, что его товарищи мнутся, подошел к парикмахеру первым.
– Правильно, дед, – кивнул тот и, усадив Альшоля в кресло, принялся стричь его наголо.
Через минуту на Альшоля смотрела из зеркала маленькая стариковская головка, круглая, как фундучный орех. Борода на лице стала выглядеть совсем несуразно.
– Постригите и бороду, пожалуйста, – попросил он.
Парикмахер хохотнул, нашел длинные ножницы и отхватил Альшолю бороду.
– Это завсегда пожалуйста! Следующий! – крикнул он.
Альшоль отошел в сторонку, с любопытством ощупывая остатки бороды. Надо сказать, что ритуал проводов в Исландию ему не понравился. Но, может, таковы здешние законы? Может, теперь все жители Исландии стригутся наголо?
Вскоре все мужики стали как один – с сияющими остриженными макушками. Почему-то они веселились, отпуская шуточки, и, гогоча, показывали друг на друга пальцем.
– Дедуля, а твои-то патлы могут и не отрасти!
– Ничего страшного. Мне и не надо. Ведь я еду в Исландию умирать...
– Ну, ты хохмач! – объявил парень с фингалом. – Тюряга это, дед, а не Исландия! Пятнадцать суток покорежишься на стройке, потом езжай в свою Исландию. И то если отпустят!
И он заржал вместе с другими лысыми.
– Вас какой-то старик дожидается.
– Какой старик?
– Не знаю. Явился вчера поздно вечером. Говорит – совершил преступление. Мол, откроется только вам... Ну, я его на всякий случай упрятал в КПЗ.
Дежурный проводил участкового в камеру предварительного заключения и отпер дверь.
В камере на длинных нарах лежали двое – подросток лет шестнадцати и Альшоль. При виде милиционеров они поднялись и встали рядом с нарами во весь рост.
– Этот задержан ночью. Ломал телефон-автомат, – указал на подростка дежурный. – А этот – ваш... – кивнул он на Альшоля.
– Старый знакомый, – сказал участковый. – Следуйте за мной.
Он провел Альшоля в кабинет, усадил на стул посреди комнаты, а сам занял место за письменным столом напротив.
– Рассказывайте, – предложил Мулдугалиев, придвинув к себе чистый лист бумаги, чтобы протоколировать его признания.
– Что же тут рассказывать... – вздохнул Альшоль. – Я преступник.
– Так! – удовлетворенно воскликнул лейтенант.
– Это произошло в моей жизни впервые... Я полюбил самую прекрасную девочку на земле. Я не знал, что этого нельзя делать в моем возрасте... Ее мама сказала, что это даже запрещено! Но девочка тоже любит меня.
– Постойте, постойте! – остановил его Мулдугалиев. – Что значит «полюбил»? Что значит «тоже любит»? Да вы понимаете, что вы говорите! Она же несовершеннолетняя!
– Я понимаю, что говорю, – печально кивнул Альшоль. – Такого в моем сердце не было никогда с тех пор, как я покинул родную страну. Саша обняла меня и поцеловала. Вот сюда, – он показал на правую щеку. – И я тоже поцеловал ее. Около уха... Я преступник!
– Около уха?! И все?! – закричал лейтенант. – Что же вы мне голову морочите?! Какое же это преступление?!
– Правда?! – просиял Альшоль. – Это можно делать? Ах, как вы меня обрадовали! Значит, я ни в чем не виноват?
– Ну, это как сказать... – загадочно протянул участковый.
– Тогда я вас прошу, – неожиданно заявил Альшоль, – отправьте меня в Исландию!
– В Исландию?! Зачем? – опешил Мулдугалиев.
– Саша говорит, что я там родился...
И Альшоль принялся простодушно рассказывать участковому о древней Исландии, Полях Тинга и Скале Закона. Он так увлекся, что вскочил со стула и, обращаясь к лейтенанту, продекламировал:
«Сумасшедший или не сумасшедший?... – думал в это время участковый. – По крайней мере, не буйный... Но пока лечить не буду. Буду наказывать». А Альшоль совсем разошелся:
Не любы мне горы,
хоть я и был там девять лишь дней!
Я не сменяю клик лебединый на вой волков...
– Стоп! Стоп! – поднял ладонь участковый.
Солнце не ведало,
где его дом,
звезды не ведали,
где им сиять,
месяц не ведал мощи своей...
– Красиво, правда? – спросил Альшоль. – Пустите меня в Исландию! Я хочу уехать далеко-далеко, чтобы никогда больше не видеть Сашу.
– Вы же говорили, что любите ее? – удивился Мулдугалиев.
– Как вы не понимаете! Когда любишь и не можешь быть вместе, лучше уехать на край света, чтобы не видеть совсем! Ее мама все равно нам не позволит жениться.
– Вы вроде умирать собирались? – спросил участковый, что-то строча на бланке протокола.
– Ну, может, успели бы пожить... Хоть немножко... – поник Альшоль. Он сразу поскучнел, сгорбился, снова стал похож на древнего старичка.
А Мулдугалиев, уже не обращая на него внимания, дописал протокол и сказал:
– Распишитесь.
Альшоль подошел к столу, не глядя, поставил заковыку внизу страницы. Мулдугалиев расплылся в довольной улыбке и вызвал по телефону дежурного.
– Препроводи, – сказал он, отдавая ему протокол.
– В Исландию? – радостно встрепенулся Альшоль.
Дежурный недоуменно помялся в дверях, не понимая – куда вести старичка.
– Там все написано, – показал на протокол Мулдугалиев. – Обычным порядком.
Альшоля вывели из кабинета и проводили на улицу, где стояла милицейская машина. Дежурный помог ему взобраться по лесенке внутрь маленького фургона с зарешеченными окошками, где уже сидел знакомый Альшолю подросток, ломавший ночью телефонные автоматы. Альшоль приветливо улыбнулся ему, но подросток не ответил. Рядом на низенькую скамеечку уселся сержант милиции. Двери закрылись, и машина поехала.
– Вы тоже в Исландию? – спросил Альшоль подростка.
– Чего-о? – окрысился он.
Альшоль испуганно примолк.
Их привезли куда-то и провели через двери, рядом с которыми была табличка «Народный суд». Сержант ввел Альшоля с подростком в небольшой зал, где за столом, стоявшим на возвышении, сидела молодая женщина в очках. Зал был пуст, не считая стоявших рядами стульев.
– Вот они, товарищ судья, – козырнул сержант, выкладывая перед женщиной бумаги протоколов.
– Хорошо, – кивнула она. – Садитесь.
Сержант усадил Альшоля рядышком с подростком, но сам не сел. Остался стоять в дверях.
Судья прочитала протоколы и подняла глаза на Альшоля.
– Гражданин Альшоль, встаньте.
Альшоль послушно встал.
– Тут у вас в документах год рождения написан неверно. Когда вы родились?
– Я не помню, – сказал Альшоль.
– Ну, а сколько лет вам, помните?
– Семьсот пятьдесят один.
Женщина внимательно посмотрела на старичка, потом перевела взгляд на сержанта. Тот пожал плечами.
– А вы признаете, что жили на улице Большой Пушкарской в телефонной будке? Признаете, что воспротивились принудительному лечению и скрылись от милиции в неизвестном направлении? – спросила она.
– Почему в неизвестном? В известном, – сказал Альшоль. – Мы с Сашей у скрытников были.
– Вот я и говорю – скрылись, значит! – с некоторым раздражением повторила судья. – Все ясно. Садитесь.
Альшоль сел, а женщина так же быстро разделалась с подростком, задав ему два или три вопроса. Затем она заполнила новые бланки и передала их сержанту:
– Уведите осужденных.
Альшоля с подростком снова повели куда-то.
– Сколько припаяли? – спросил подросток у сержанта.
– Пятнадцать. И скажи спасибо. Могли бы уголовное дело открыть. А так – мелкое хулиганство...
Альшоль с беспокойством прислушивался к их разговору, уже понимая, что происходит что-то не то. Однако вопросов не задавал. Он уже понял, что при общении с милицией лучше не затевать лишних разговоров.
На этот раз их посадили в большой фургон, где и народу было больше – человек двенадцать. Но они Альшолю не понравились – помятые какие-то, небритые и злые. Когда дверцы фургона закрыли и наступила полная темнота, хриплый мужской голос запел:
Альшоль вздрогнул, вспомнил Саньку. Неужели? Неужели его повезут в Исландию с этими небритыми мужиками? А вдруг в Исландии теперь все такие? Как же скучно будет там жить!
Ка-андуктор, не спеши-и!
Ка-андуктор, понимаешь,
Что с девушкою я
Прощаюсь навсегда!
Однако до Исландии снова не доехали. Их выгрузили во дворе за высоким забором, по верху которого была пущена колючая проволока, а железные ворота наглухо закрыты, потом по одному провели в низкое здание, окна которого были, как в милицейском фургоне, зарешечены.
Все оказались в просторной комнате, с креслом, стоявшим перед зеркалом. У кресла – пожилой милиционер в белом фартуке. В руках он держал машинку для стрижки волос.
– Ну, кто первый? – спросил он весело.
«Странная какая-то парикмахерская...» – подумал Альшоль и, видя, что его товарищи мнутся, подошел к парикмахеру первым.
– Правильно, дед, – кивнул тот и, усадив Альшоля в кресло, принялся стричь его наголо.
Через минуту на Альшоля смотрела из зеркала маленькая стариковская головка, круглая, как фундучный орех. Борода на лице стала выглядеть совсем несуразно.
– Постригите и бороду, пожалуйста, – попросил он.
Парикмахер хохотнул, нашел длинные ножницы и отхватил Альшолю бороду.
– Это завсегда пожалуйста! Следующий! – крикнул он.
Альшоль отошел в сторонку, с любопытством ощупывая остатки бороды. Надо сказать, что ритуал проводов в Исландию ему не понравился. Но, может, таковы здешние законы? Может, теперь все жители Исландии стригутся наголо?
Вскоре все мужики стали как один – с сияющими остриженными макушками. Почему-то они веселились, отпуская шуточки, и, гогоча, показывали друг на друга пальцем.
– Дедуля, а твои-то патлы могут и не отрасти!
– Ничего страшного. Мне и не надо. Ведь я еду в Исландию умирать...
– Ну, ты хохмач! – объявил парень с фингалом. – Тюряга это, дед, а не Исландия! Пятнадцать суток покорежишься на стройке, потом езжай в свою Исландию. И то если отпустят!
И он заржал вместе с другими лысыми.
Глава 10
Санька была в отчаянии: Альшоль исчез!
Прочитав его прощальную записку, она не поверила – полезла на антресоли. Но и там было пусто, лишь лежала на полках ненужная теперь металлическая коллекция, потихоньку обрастая ржавчиной, да злорадно скалился в углу металлический ублюдок из «Айрон Мейден».
Санька почувствовала пустоту в груди, такого с нею раньше не бывало – будто вынули оттуда что-то очень нужное и горячее, что раньше согревало душу, и теперь там холодно и пусто. Древний иностранный мальчик! Тут нам самим жить непросто, а древним несовершеннолетним иностранцам – и подавно! А что борода у него – так это даже хуже. У нас к бороде почтения нету.
Санька бросилась к маме, но мама была тверда, как Скала Закона, с которой когда-то проповедовал Альшоль в своей Исландии. То есть мама, конечно, принялась успокаивать Саньку, говорить, что ничего страшного не случится – мол, найдется! Но искать Альшоля решительно отказалась.
– Он взрослый человек, сам должен собой распоряжаться, – сказала мама.
А невзрослым человеком, значит, должны распоряжаться другие! Ну уж – нет! Санька разозлилась и, как говорили встарь, закусила удила. А уж когда она закусывала удила, никакого удержу Саньке не было.
Она стала рассуждать. Конечно, обратно в свою телефонную будку Альшоль не вернется. Мулдугалиев тут же схватит! И вообще, шататься по городу Альшолю крайне опасно: больно уж вид у него заметный! Следовательно, рассуждала Санька, Альшоль где-то прячется... Но питаться-то ему все же надо! Какой бы ни был он вегетарианец, а принимать пищу время от времени нужно! А денег у него нет, да и появляться в магазине или в столовой опасно. Значит, либо его кто-нибудь подобрал, как бездомного щенка, либо ушел... к скрытникам! К кому же ему идти, если не к скрытникам, – рассуждала Санька. Они его любят, то есть – тьфу! – ненавидят. Причем так сильно, что у скрытников Альшолю обеспечена вполне сносная жизнь...
Прочитав его прощальную записку, она не поверила – полезла на антресоли. Но и там было пусто, лишь лежала на полках ненужная теперь металлическая коллекция, потихоньку обрастая ржавчиной, да злорадно скалился в углу металлический ублюдок из «Айрон Мейден».
Санька почувствовала пустоту в груди, такого с нею раньше не бывало – будто вынули оттуда что-то очень нужное и горячее, что раньше согревало душу, и теперь там холодно и пусто. Древний иностранный мальчик! Тут нам самим жить непросто, а древним несовершеннолетним иностранцам – и подавно! А что борода у него – так это даже хуже. У нас к бороде почтения нету.
Санька бросилась к маме, но мама была тверда, как Скала Закона, с которой когда-то проповедовал Альшоль в своей Исландии. То есть мама, конечно, принялась успокаивать Саньку, говорить, что ничего страшного не случится – мол, найдется! Но искать Альшоля решительно отказалась.
– Он взрослый человек, сам должен собой распоряжаться, – сказала мама.
А невзрослым человеком, значит, должны распоряжаться другие! Ну уж – нет! Санька разозлилась и, как говорили встарь, закусила удила. А уж когда она закусывала удила, никакого удержу Саньке не было.
Она стала рассуждать. Конечно, обратно в свою телефонную будку Альшоль не вернется. Мулдугалиев тут же схватит! И вообще, шататься по городу Альшолю крайне опасно: больно уж вид у него заметный! Следовательно, рассуждала Санька, Альшоль где-то прячется... Но питаться-то ему все же надо! Какой бы ни был он вегетарианец, а принимать пищу время от времени нужно! А денег у него нет, да и появляться в магазине или в столовой опасно. Значит, либо его кто-нибудь подобрал, как бездомного щенка, либо ушел... к скрытникам! К кому же ему идти, если не к скрытникам, – рассуждала Санька. Они его любят, то есть – тьфу! – ненавидят. Причем так сильно, что у скрытников Альшолю обеспечена вполне сносная жизнь...