Житинский Александр. Параллельный мальчик (сборник)

   И Санька стала готовиться к экспедиции в оборотный мир, к скрытным жителям. Но легко сказать, да трудно сделать. У мамы имелись другие планы относительно Санькиного будущего.
   Мама потащила Саньку на митинг.
   После того, как папа ушел в клоуны, мама стала активно заниматься общественной работой. Она была членом общества «Спасение», сочувствовала движениям «Демократический альянс», «Альтернатива», «Народный консенсус»; посещала клуб «Добрыня Никитич» и кружок самообразования «Фрейдизм и перестройка». Все эти названия Саньке ничего не говорили, но она не осуждала маму, потому что, в свою очередь, сама увлекалась металлическими группами, о которых мама тоже ничего не знала. Тут как раз случился небольшой митинг у Дворца спорта «Юбилейный», посвященный борьбе кого-то с кем-то или кого-то за что-то – Санька не поняла. Туда они с мамой и отправились.
   На площадке перед «Юбилейным» была сооружена деревянная трибуна, на которой стояли несколько нахохлившихся людей. Вид у них был суровый. Перед трибуной – толпа человек в семьдесят, многие держали над головою плакаты. На одних плакатах было написано «Нет!», на других – «Да!». В толпе сновали бойкие молодые люди, которые продавали маленькие газетки под теми же названиями. Газетка «Нет!» стоила тридцать копеек, газетка «Да!» – двадцать. Мама на всякий случай купила обе.
   На трибуну один за другим выходили ораторы и кричали слова, с ненавистью глядя на микрофон и размахивая руками. Люди, державшие плакатики «Да!», аплодировали тем, которые говорили: «как работаем, так и живем», а те, что с плакатами «Нет!», одобряли ораторов, утверждавших обратное: «как живем, так и работаем».
   Внезапно на трибуну поднялся молодой человек, замотанный в несколько разноцветных флагов. Он был похож на девушку из индийского кинофильма. У индусов такая одежда называется «сари». Молодой человек поднял обе руки вверх, успокаивая разгоряченную толпу, и начал говорить:
   – Нытикре! Капо вы течикри о нойраз деруне, кинискрыт гутребе шива елыгни мадо! Роско родго нетрух! Течайкон зарба! Родго в тиноспасо! Тевайда речьбе гое с ихбео ронсто!
   «Да это же скрытник!» – с изумлением подумала Санька, автоматически переводя его речь.
   – Иностранец... – зашелестело в толпе. – Что он сказал? Пусть переведут.
   К микрофону подошел массивный человек в шляпе.
   – Наш иностранный гость из... республики Кирибати приветствует перестройку! – сообщил он и объявил следующего оратора.
   Санька незаметно отодвинулась от мамы и бочком-бочком приблизилась к скрытнику. Возле него уже толпилась стайка фарцовщиков, но скрытник лишь разводил руками: мол, ничего нет, кроме флагов на теле! Санька тихо шепнула ему:
   – Ветпри, никдельбез!
   Скрытник удивленно уставился на Саньку, но все же поприветствовал:
   – Вороздо, карочду! Ты дакуот?
   Но Санька не стала объяснять – откуда она, а быстро и решительно принялась инструктировать скрытника, где и когда ему надо быть, чтобы пустить Саньку в оборотный мир.
   – Зачем тебе? – спросил он на своем языке.
   – Ищу одного человека. То есть – скрытника... Ты случайно не слышал: Шольаль?
   – Нет, – покачал он головой. – Родго шойболь.
   – Как тебя зовут? – спросила Санька.
   – Ванбол, – ответил он.
   – А меня – Касань. До встречи!
   Мама вернулась с митинга взволнованная. Она никак не могла выбрать между «да» и «нет». Санька попыталась сказать, что совсем не обязательно выбирать между ними – можно плюнуть и на то, и на другое. Но мама взволновалась еще больше и обвинила Саньку в аполитичности, что во всем, мол, виноват этот подозрительный старикашка, что если раньше Санька хотела искоренять зло, то теперь не хочет выбирать даже между «да» и «нет».
   – Не смей говорить плохо о моем Альшоле! – сквозь зубы сказала Санька и ушла в свою комнату, прихватив телефон на длинном шнуре.
   – Завтра едем к дедушке, – сказала мама ей вслед.
   – Как бы не так! – прошептала Санька, прикрыла дверь и набрала номер Захара.
   Услыхав Санькин голос, Захар обрадовался, принялся расспрашивать про новости, но Санька оборвала его:
   – Подожди. Сейчас не до того. Ты мне нужен.
   – Когда? – спросил Захар.
   – Сегодня ночью.
   – Зачем? – с тревогой спросил Захар.
   – Там узнаешь. Что, испугался?
   – Вот еще! – сказал Захар. – Где и когда встретимся?
   – В час ночи на углу Большой Пушкарской и Ленина. Я буду в джинсах и черной футболке. На футболке написано: «Спасем мир!».
   – Знаю такую футболку, – сказал Захар. – Видел... А я буду в обычном костюме. В сером...
   – При галстуке? – съязвила Санька.
   – Могу при галстуке...
   Теперь следовало усыпить бдительность мамы.
   Весь вечер Санька разговаривала с ней только о балете и перестройке. Мама была чрезвычайно довольна. В одиннадцать часов они с Санькой расцеловались и отправились спать по своим комнатам. Санька подождала, пока в комнате мамы погаснет свет. Потом еще минут пятнадцать. Затем Санька уронила на пол толстый англо-русский словарь. Вопросов из маминой комнаты не последовало.
   Тогда Санька быстро оделась и написала маме такую записку:
   «Мама!
   Прости меня, я ухожу. Я люблю Альшоля и должна его найти. Если ты когда-нибудь любила, ты меня поймешь! Не волнуйся, я уже большая. Пока я люблю, со мной ничего не случится!
   Твоя Саша».
   Она оставила записку в прихожей на тумбочке. Взглянула на себя в зеркало: лицо было решительное и одухотворенное, Санька сама себе понравилась. Все-таки это был поступок! Она выскользнула на лестницу и тихо притворила за собой дверь.
   На углу Большой Пушкарской и Ленина, у окон детского сада, куда Санька ходила в детстве, маячил длинный нескладный мальчишка в сером костюме и при галстуке. В руках он держал букетик гвоздик. Санька заметила его издали, потому что ночи были еще светлые.
   – Привет, Захар!
   – Вот ты какая... – сказал Захар, разглядывая ее. При этом он сильно прищурил глаза.
   Санька сразу поняла, в чем дело.
   – Немедленно надень очки! – приказала она. – Ты же близорукий.
   В очках Захар оказался гораздо привлекательнее, а уж Санька несомненно ему понравилась, потому что Захар смутился и неловко сунул ей букет.
   – Это тебе.
   – Следуй за мной. И запомни, что сегодня меня зовут Касань.
   – Касань... – повторил Захар.
   – А тебя – Харза.
   – Понял! – кивнул Захар. – Слоговой перевертыш. Своего рода палиндром.
   – Сам ты палиндром! – Санька не знала этого слова.
   – А зачем это нам? – спросил Захар, торопливо поспевая за Санькой по ночной Большой Пушкарской.
   – Увидишь! – таинственно шепнула Санька.
   Они дошли до подворотни, где когда-то Альшоль с Санькой скрывались от могучих санитаров. Санька подошла к той же обитой железом двери, сказала:
   – Кройот, Ванбол!
   – Он, и вправду, Болван? – осведомился Захар, который сразу понял перевод.
   – Узнаем.
   Дверь на этот раз не стала податливой, как занавеска, а просто отворилась. За дверью стоял Ванбол, обмотанный в флаг Соединенных Штатов Америки, весь в звездах и полосах.
   – Привет, Касань! – сказал он. – Смотри, какой клевый флажок раздобыл на выставке в Гавани... А это кто? – указал он на Захара.
   – Харза, – поклонился Захар.
   – Мой друг, – сказала Санька и удивилась, потому что эти слова звучали одинаково и по-прямому, и по-оборотному.
   Он повел Саньку и Захара темными переходами и вскоре вывел на улицу Ленина в том самом месте, где Санька была в прошлый раз. Ее поразило, что оборотный город за эту пару недель стал еще запущеннее и страшнее.
   – Что это у вас происходит? – с испугом спросила Санька.
   – Это не у нас, а у вас, – сказал Ванбол. – Наш город – это отражение души вашего города. Чем больше неустройства, смятения, страха в душе вашего города, тем ужаснее выглядят дома в нашем городе.
   Они вышли в сквер с холмом, изрытым землянками. На скамейках сидели скрытники, ждали Саньку.
   – Вот она, – указал на нее Ванбол. – Пришла, мерзавка.
   Захар вздрогнул. Он уже умел понимать оборотную речь, но не знал, что в этом мире принято браниться.
   – Ну что, проходимцы! – бодро начала Санька. – С отвращением вас вспоминала... Прямо до тошноты. Если бы не этот паршивый старикашка Шольаль, ни за что бы сюда не пришла...
   Захар осторожно дернул Сашу за рукав майки «Спасем мир!»:
   – Груня... То есть, Касань! Ты что – рехнулась? Разве так можно с незнакомыми!
   Но она продолжала:
   – Я этого старикашку так ненавижу, так ненавижу! Своими руками задушила бы его! Всю жизнь мне испортил!..
   И Санька неожиданно заплакала.
   – Да, как видно, довел девочку, проходимец... – заметил старый скрытник, тот самый, что встретил их с Альшолем в прошлый раз.
   – Убить мало... – согласно закивали скрытники. – Зачем к нам явилась? Чего от нас хочешь?
   – Хочу найти его, чтобы удушить собственными руками! – горячо отвечала Санька.
   – Пойдем к трётлю, – сказал старейшина.
   Скрытники поднялись со своих скамеек и неспешно зашагали по направлению к Карповке. Санька и Захар шли за ними.
   Захар все еще не мог прийти в себя от изумления.
   – Так ты своего Альшоля ищешь? – расспрашивал он Саньку на ходу. – Что он тебе сделал? Неужели оказался подлецом?
   – Дурак ты, Захар. Я люблю его! Люблю!
   Захар только плечами пожал.
   Скрытники, обрастая по пути сородичами, толпою свернули на Чкаловский и вскоре оказались у Карповки. Они осторожно перешли мост, который едва держался – настолько был ветхим.
   Прошли влево: в полумраке белой ночи, на фоне светлого неба, возвышался темный силуэт монастыря – массивного, величавого, тяжелого.
   – Здравствуй, трётль, – поклонился ему старейшина скрытников.
   Каменная громада вдруг зашевелилась. Оказывается, это сидел на земле, обхватив колени, огромный великан. Издали он казался каменным монастырем.
   Великан поднял лицо – оно было мохнатым, – взглянул ярко сияющими, зеленоватого цвета глазами, расправил волосатую грудь, шумно вздохнул и спросил:
   – С чем пожаловали скрытные жители?
   – Ты все знаешь, трётль. Ты породнен с камнем. Не слышал ли, в каком здании прямого мира прячется сейчас старик по имени Альшоль? И жив ли он?
   – Как не знать?! Знаю, – громовым голосом произнес трётль. – И, конечно, он жив, ты об этом прекрасно знаешь, потому что, если бы он умер, то все мы исчезли бы в сей же миг...
   – Прости, старый пень, не подумал... – пробормотал старейшина, потупившись.
   – Мы все поселились здесь, потому что к нам пожаловал он – странник, исландец, старик с молодой душой, наш вечный поэт Альшоль, – продолжал трётль, а Санька слушала его, затаив дыхание, понимая наконец-то, откуда взялись чудеса.
   – Альшоль жив, но находится в беде, – сказал трётль. – Он застрял в прямом мире, куда мне ходу нет.

Глава 11

   Санька взяла с собой Захара не напрасно.
   Во-первых, ей было все-таки боязно одной отправляться в оборотный мир. Во-вторых, она твердо решила не возвращаться домой, пока не найдет Альшоля. А нужно было иметь хоть какое-то пристанище. Поэтому рано утром, покинув скрытников, Санька и Захар ехали на Васильевский остров в коммунальную квартиру, где Захар жил с родителями.
   От трётля удалось узнать даже адрес, по которому в настоящее время проживает Альшоль. Дом располагался на углу Каляева. Санька предложила по пути на Васильевский заехать туда и посмотреть это место. Захар согласился легко: пока они с Санькой съездят на улицу Каляева, родители Захара уйдут на работу, а значит, не надо будет объяснять им про Саньку – кто она и откуда взялась. Захар еще с вечера предупредил родителей, что идет к другу и останется у него ночевать.
   На улице Каляева их ждал удар. Под указанным трётлем номером находилось здание за высоким забором, лишенное каких-либо вывесок. Расспросив прохожих, Захар узнал, что это – тюрьма.
   – Это Мулдугалиев его туда засадил! – догадалась Санька. В душе она, как ни странно, обрадовалась. Тюрьма – все же не больница. Здоровье – это главное!
   Они поехали на Васильевский, по пути обсуждая планы освобождения Альшоля.
   Захар уже знал не только настоящее имя Саньки, но и все подробности появления Альшоля на Земле, а также обычаи скрытников. Ему пришлось поверить и в то, и в другое, поскольку он видел все своими глазами. Захар присмирел, посматривал на Саньку с большим уважением и уже не пытался учить ее уму-разуму. Наконец он не выдержал и спросил:
   – А ты действительно так любишь этого старика?
   – Да, – твердо сказала Санька. – Только он не старик. Я же тебе говорила.
   – Но у него борода и волосы седые...
   – Подумаешь, борода! Она ему идет.
   – А я вот никого не люблю... – вздохнул Захар, искоса поглядывая на Саньку.
   – Вырастешь – полюбишь, – рассудительно сказала она. – А чтобы любовь окрепла, надо вместе пройти испытания.
   – А за что ты его любишь? – спросил Захар.
   Санька задумалась.
   – Любят не «за что», а «почему», – сказала она. – Потому что он – самый лучший! Самый умный и красивый! И самый талантливый! Посмотри, сколько он придумал всякой всячины – и скрытники, и трётли, и привидения...
   – И привидения? – удивился Захар.
   – Да. Ты еще увидишь...
   Они приехали к Захару, поставили чай и принялись обсуждать, что делать дальше.
   – Надо искать связи, – сказала Санька.
   Захар вспомнил, что у одного его одноклассника отец работает прокурором – это был шанс. Однако одноклассник по имени Витя в настоящее время находился на турбазе под Выборгом. А без него идти к прокурору было неудобно.
   – В чем же дело? – спросила Санька. – Бери билет и поезжай в Выборг.
   – А ты?
   – А я буду действовать здесь. Сегодня Кроша приезжает, мы ее тоже подключим.
   Действительно, как-то незаметно подошел срок приезда подружки. Санька и радовалась, и волновалась за Крошу: это надо же – сколько новостей она услышит!
   Они с Захаром вышли на улицу и расстались. Захар, записав телефон Кроши, отправился на Финляндский вокзал, а Санька – к Кроше на Петроградскую.
   Подружки бросились друг к другу в объятия, расцеловались, а потом, отступив, одновременно воскликнули:
   – Как ты загорела! – это Санька.
   – Как ты похудела! – это Кроша.
   – Похудеешь тут, – сказала Санька и принялась рассказывать Кроше свою невероятную историю.
   Кроша ахала, охала, испуганно таращила глаза, а под конец, когда Санька пересказала ей прощальную записку Альшоля, даже всплакнула. Не медля ни секунды, подруги поспешили на улицу Каляева и там, хотя и не без труда, узнали, что гражданин Альшоль осужден на пятнадцать суток за бродяжничество и что передачи ему не полагаются.
   Вечером Саньке очень захотелось позвонить маме, успокоить ее, но она этого не сделала. Мама будет плакать, просить ее вернуться... А как же Альшоль?
   Санька заночевала у Кроши под благовидным предлогом. Половину ночи подружки прошептались о самом интересном и тайном – о любви. Кроша еще не испытала этого чувства, хотя в Крыму на пляже ей понравился один молодой человек. Ему было девятнадцать лет, он приехал из Москвы и звали его Алексей. Однако он приехал со своей девушкой, поэтому Кроша лишь смотрела на него издали и восхищенно вздыхала. Он тоже казался ей довольно старым, но не таким, как Альшоль.
   – Ты с ним целовалась? – спросила Кроша Саньку.
   – Да, – кивнула Санька. – У него борода мягонькая!
   – А дети у вас будут, когда вы поженитесь? – спросила Кроша.
   – Обязательно! Пять человек, и все – исландцы!
   Кроша позавидовала подружке: у той будут исландские дети, а у Кроши – еще неизвестно какие.
   Наконец они уснули.
   Захар появился около восьми вечера, когда родители Кроши уже были дома. Крошина мама принялась готовить ужин, а Захар конфиденциально сообщил подругам новости.
   Новость первая: Альшоль получил пятнадцать суток за бродяжничество. Каждый день его возят на стройку убирать мусор. Эта новость для девочек новостью уже не была.
   Новость вторая: по постановлению прокурора прямо из тюрьмы Альшоль будет отправлен в специальный дом для престарелых с психическими отклонениями. Дом этот находится почему-то в Воронеже.
   Новость третья: в протоколе допроса, как узнал Захар, было зафиксировано, что Альшоль просил отправить его в Исландию.
   Эта новость поразила Саньку больше всего.
   – Как он мог? А я?! – слезы сами собой навернулись на ее глаза.
   – Дети, ужин готов! – позвала Крошина мама.
   Пришлось отложить переговоры.
   Захар произвел на Крошиных родителей очень приятное впечатление своими манерами и тем, что после каждого слова говорил «спасибо» или «пожалуйста». Санька заметила, что Кроша тоже приободрилась и заинтересованно поглядывала на Захара.
   Разговор за столом был, как обычно, абсолютно неинтересный: про температуру воды в Черном море, про экологическую обстановку в Крыму... В углу комнаты еле слышно что-то свое бубнил телевизор.
   Вдруг Крошина мама, только что откусившая кусочек пирожного, стала возбужденно тыкать пальцами в экран. Все обернулись к телевизору и увидели на экране Санькину фотографию, сопровождаемую текстом:
   – Позавчера вечером ушла из дома и не вернулась Саша Токарева, тринадцати лет. Всех, кто знает что-либо о ней или ее местонахождении, просят позвонить по телефону... – И диктор назвал номер Санькиного телефона.
   За столом возникла звенящая тишина.
   – Саша... – начал Крошин папа, неловко разводя руками. – Может быть, ты объяснишь...
   – Господи, да что тут объяснять! – Крошина мама нервно метнулась к телефону. – Вы представьте, мать два дня не находит покоя! Немедленно звонить! – она протянула снятую трубку Саньке.
   Санька поникла: Крошина мама была абсолютно права.
   Ну а дальше все было, как обычно бывает в таких случаях: слезы, упреки, объяснения и наконец долгожданное прощение... Дело кончилось тем, что через полчаса вся троица – Санька, Кроша и Захар – уже стояла у двери Санькиной квартиры.
   Мама открыла дверь и заключила Саньку в объятия, плача от счастья и обиды одновременно.
   – Как ты могла, как ты могла... – повторяла она, рыдая.
   Вдруг мама отодвинулась от Саньки и округлившимися глазами взглянула на что-то, находившееся за Санькиной спиной, на лестничной площадке, потому что дверь еще не успели закрыть.
   Кроша, Захар, а за ними и Санька тоже обернулись, повинуясь маминому взгляду, и увидели привидение Софью Романовну, которое стояло перед дверью, сложив руки у живота, как это делают оперные певицы. Привидение, конечно же, было в своем излюбленном подвенечном платье.
   – Я зашло попрощаться, – сказало привидение.
   – Мамочка, не бойся! – воскликнула Санька. – Это же Софья Романовна... Проходите, пожалуйста!
   Привидение вошло в квартиру и последовало на кухню – оттуда с радостным мяуканьем выскочила Аграфена. Привидение подхватило кошку на руки и пошло дальше. В кухне оно уселось на диванчик, не выпуская кошку, и сказало вошедшим следом Санькиной маме и остальным:
   – Я бы выпило чаю с печеньем...
   – Сейчас, конечно, – поспешно кивнула мама.
   – Видишь, я же тебе говорила! Это и есть привидение, – шепнула Санька Захару.
   Все расселись за столом в чинном молчании.
   Мама разлила по чашкам чай, и привидение Софья Романовна начало говорить:
   – Очень скоро Господь возьмет меня к себе. Это состоится... – оно взглянуло на маленькие золотые часики, – ...буквально через полчаса. Истекли сорок дней с момента моей телесной смерти. Сейчас решится моя судьба. В назначенный час мне должны прислать гонца. Если явится ангел, значит, меня зовут в рай, если же прибежит чертик, то, увы... – старуха развела руками в белых лайковых перчатках. – Впрочем, мне не о чем беспокоиться. Я жила праведной жизнью...
   – Неужто ни разу не согрешили, Софья Романовна? – вдруг спросила мама.
   – Почему? Бывало... Но я каялась.
   Никто не дотронулся до чашек. Всех будто парализовало. Мысль о том, что сейчас на их глазах душа этой старухи отправится, куда ей предназначено, вызывала мурашки. А старуха мешала чай, задумавшись и унесясь мыслями далеко-далеко...
   – Альшоля найди и скажи ему спасибо, – вдруг сказала она, обращаясь к Саньке. – Если бы не он, меня бы никто не увидел. А так я покрасовалась перед уходом... Он славный мальчик. Береги его.
   Мама бросила на Саньку странный взгляд – и страх в нем был, и жалость, и внезапное предчувствие чего-то рокового, неизбежного...
   И тут раздался звонок в дверь.
   – Кто откроет? – спросила старуха, обведя всех взглядом.
   – Я! – встала с места Санька.
   Она пошла к дверям. За нею гурьбой двинулись остальные: старуха в подвенечном платье и следом, как свита, – мама, Кроша и Захар.
   Санька открыла дверь. На пороге стоял маленький мохнатый чертик с кривыми черными рожками и изгибающимся вверху хвостом. Над ним, трепыхая крылышками, плавал в воздухе белоснежный ангелок с золотистыми кудряшками и пухлыми щечками, чем-то похожий на Крошу.
   Привидение Софья Романовна прижало руки к груди и бесшумно повалилось в обморок.

Глава 12

   Каждое утро из ворот тюрьмы выезжал закрытый фургон с зарешеченными окошками. Он делал разворот на Литейном проспекте и не спеша двигался к новостройкам. В фургоне на низких скамьях сидели, понурившись, двенадцать наголо остриженных мужчин и два милиционера. Это была спецбригада «суточников» – лиц, осужденных за мелкое хулиганство, бродяжничество, порчу государственного имущества, злостное пьянство... Их везли на стройку, чтобы там они смогли искупить свою вину честным трудом. В этой разношерстной компании ехал и Альшоль.
   За несколько дней он осунулся и чрезвычайно ослаб. Даже видавшие виды хулиганы, глядя на Альшоля, испытывали жалость и уговаривали начальство оставить старика в покое: не возить на работу. Но милицейский майор был непреклонен.
   – Старик симулирует, – говорил он. – Когда от задержания бегал, прыткий был!
   На стройке бригада убирала строительный мусор. Альшоль впрягался в носилки: впереди подросток Гоша, любитель телефонных аппаратов, позади – Альшоль. Алкоголик Вася Бушуев, вооружившись совковой лопатой, нагружал носилки.
   Работавшие на стройке девушки – штукатуры и плиточницы – жалели осужденных, каждый день приносили им пива в канистре.
   Альшоль в первый день тоже попробовал пива и вспомнил его горьковатый вкус. Давным-давно, целую вечность назад, отец поднес ему глиняную кружку с пивом. Это было на хуторе Флюгумири на той самой свадьбе, что так плачевно закончилась. Горечь и запах пива неожиданно воскресили картины свадьбы, пожара, гибели отца и матери.
   Альшоль выплюнул пиво, отошел в сторонку.
   – Что, не понравилось, дед? – захохотали мужики.
   – В Исландии пиво лучше, – сказал Альшоль.
   Его товарищи по несчастью уже привыкли к постоянным упоминаниям Исландии, относились к этому добродушно. Ну тронулся старик на Исландии, бывает. Долгими тюремными вечерами, лежа на тесных двухъярусных нарах, они даже просили рассказывать об Исландии. И Альшоль охотно говорил о трётлях, привидениях, скрытных жителях, карликах и карлицах, вызывая смех и шуточки мужиков.
   Пока однажды привидение не заявилось в камеру.
   Это была девочка лет десяти в ситцевом платье в цветочек, с длинными волнистыми волосами. Она возникла внезапно – только что не было, и вдруг сидит в дальнем углу на нарах и расчесывает гребнем волосы.
   Альшоль в это время как раз рассказывал о привидениях, которые приходят к своим губителям. Если загубил чью-то душу – жди привидения, оно явится к тебе немым укором и лишит и сна и покоя...
   В камере никто не спал – все слушали Альшоля. Когда появилось привидение, все уставились на него в мертвой тишине, и вдруг один из мужиков, сидевших здесь за то, что разбил витрину магазина, испустил страшный крик и закрыл лицо руками.
   – Не надо, не надо! Уйди! Уйди, говорю!.. – закричал он, извиваясь на нарах, будто его поразило электрическим током.
   А девочка продолжала молча и плавно расчесывать волосы.
   – Это все ты! – Мужик прыгнул на Альшоля с кулаками. – Это ты привел ее сюда! Не хочу! Не могу смотреть!..
   Его едва оттащили от Альшоля. А когда оглянулись – привидения уже не было.
   После этого случая сокамерники стали относиться к Альшолю с опаской. Больше не расспрашивали про Исландию. А тот, что разбил витрину, проходя мимо, тихо, с угрозой сказал:
   – Удавлю!
   Днем Альшоль таскал носилки и размышлял: что ж это за планета такая? И стоило ли сюда возвращаться?! Похоже, что за семьсот пятьдесят лет люди стали еще хуже и злее. Умирать, скорее умирать!.. Единственная отрада – Санька. Если бы он остался бессмертным на благословенной Фассии, никогда не довелось бы ему испытать любовь. И Альшоль только крепче сжимал рукоятки носилок, едва поспевая за напарником.
   Через неделю Альшоля вызвали в канцелярию тюрьмы.
   – Ознакомьтесь и распишитесь, – сказал майор, показывая Альшолю какую-то бумагу.
   Альшоль прочитал бумагу. Это было постановление исполкома о направлении гражданина Альшоля в дом для престарелых, в Воронеж.
   – Почему Воронеж? Я же просил Исландию... Впрочем, мне все равно, – еле слышным голосом сказал Альшоль и расписался.