Страница:
Ивана подняли с земли, поволкли к машине.
— Эй, не трогайте Майкла! — завопил он, оборачиваясь. — Не виноватый он ни в чем! Это все я один придумал!
— Конечно, один! — усмехнулся мент, вталкивая Ивана в машину.
Второй “Уазик” подъехал к площадке. Мишу подняли, повели к машине. Его лицо было в крови — падая, он сильно оцарапался о камни.
— Мужики, я, правда, ничего не делал! Правда, не делал! — твердил Миша, слизывая языком кровь. Его впихнули в машину.
“Уазики” поурчали немного у детской площадки и поехали со двора. В это время из подъезда вышла Анька с мусорным ведром в руке. Иван видел ее из зарешеченного окна задней дверцы. Он крикнул ей, что его забрали, но она не услышала.
Владимир Генрихович быстро шел на поправку. Он уже мог есть самостоятельно, только понемногу. Ссохшийся, сморщившийся желудок не принимал большое количество пищи. Прикроватная тумбочка вся была заставлена банками с дорогими испанскими соками.
Директор сидел на кровати, подложив под спину подушки, и смотрел телевизор. Дверь открылась, вошла жена. Владимир Генрихович успел заметить широкую спину милиционера с автоматом за дверью.
— Здравствуй, Володя, — кивнула Наташа, выставляя на тумбочку продукты.
— Ты не носи больше ничего. Пропадает, — сказал Владимир Генрихович.
— Ничего, что пропадает, персоналу отдавай, а я тебе все свежее принесу, — Наташа села рядом с кроватью, взяла его за руку, погладила. — Руки до сих пор холодные, а раньше горячий был, как печка. Это все чужая кровь в тебе — не греет.
— Не говори ерунды! — поморщился Владимир Генрихович. — Как дети?
— Все хорошо. Приветы тебе из Англии передают. Я им ничего не говорила.
— Правильно, — кивнул директор. — Сережа Моисеев не звонил?
— Звонит, справляется. Все у него в порядке. Живет где-то за городом. Я сказала, что охрана у тебя теперь есть.
— А с магазином что? Звонила Викторовичу?
Наташа подумала, сообщать ли мужу о крупной краже в меховом отделе, решила — не стоит.
— Торгуют. Все своим чередом. Прибыль в этом месяце хорошая была, на семнадцать процентов выше нормы.
— Здорово, — счастливо улыбнулся Владимир Генрихович. — Мне никто не звонил?
— Девица какая-то. Я спросила, что передать, она трубку повесила.
Владимир Генрихович подумал об Алисе. Сюда она, конечно, не придет. Даже если и придет — кто ее пустит? Кто она такая? Лучше бы пришла, конечно. Он бы ей в глаза посмотрел. Ничего, потерпит. Еще немного. Потом выпишется и поговорит с ней по душам — чья эта идея — такой замечательный “Паркер” подарить.
— Я на следующей неделе на выписку попрошусь, -сказал Владимир Генрихович.
— Да ты что, с ума сошел, какая выписка! Слабый еще совсем, едва ходить начал! Не терпится себя на работе угробить? — стала возмущаться жена.
— Хватит уже валяться. Дел накопилось — невпроворот. Это все за счет старых запасов прибыль. Они кончатся, кто будет новые договора на поставки заключать?
— Ну, не знаю я, как с тобой бороться? Бросил бы свой чертов магазин. Все соки он из тебя высосал! Едва концы не отдал! Приходил ко мне следователь, спрашивал, кого подозреваю. Кого я могу подозревать? Никого.
— Правильно, — кивнул Владимир Генрихович. — Ты помалкивай. Все равно, ничего не знаешь. Я не знаю, а ты уж и подавно. Ко мне тоже приходили. Двое. Все равно никаких доказательств нет. Вот выпишусь, тогда и займусь этим делом.
Действительно, к нему уже раза три приходили следователи, допрашивали, по часу, по полтора, но он каждый раз прикидывался дурачком — не знаю, не видел, не слышал. Не мог же он им про Алису рассказать!
— Ты иди скажи врачу, что я выписываться буду! — приказал Владимир Генрихович.
— Володя!
— Иди-иди! — прикрикнул на жену директор.
Жена тяжело вздохнула, встала и вышла за дверь.
Милиционер разглядывал Наталью Александровну с любопытством. “И чего пялится?”— подумала она, подходя к больничному окну.
За окном дул ветер, таская по дорожкам желтые и красные хвосты из листьев. Наталья Георгиевна постояла немного, глядя на пустой больничный двор, вернулась в палату.
— Ну что, сказала? — спросил Владимир Генрихович.
— Сказала, — кивнула головой жена. — Лечащий врач категорически против. Говорит, вся ответственность за непредвиденные последствия будет на мне.
— Не ври, — прикрикнул на жену Владимир Генрихович. — Ничего ты не сказала! Я сейчас поднимусь и сам скажу!
— Ладно, лежи, сейчас! -Наталья Александровна обреченно вздохнула и вышла из палаты.
Лера из окна электрички смотрела на пробегающие перед глазами подмосковные городишки, дачи, перелески. Рядом с ней на сидении стояла большая сумка, в которой были домашние пирожки с разными начинками, плов, жареная курица, яблочный пирог. Пирожки настряпала Тамара Алексеевна, а пирог испекла она сама. Пирог этот у нее всегда хорошо получался.
Отношения с родителями в последнее время поменялись к лучшему.
После ее возвращения от Сергея последовали долгие объяснения, скандалы, разборки. Она, конечно, не могла всего объяснить, да и незачем было. Соврала, что Сергей нашел другую работу, которая лучше оплачивается и не связана с охраной. Правда, все время приходится ездить по командировкам. Мать долго крепилась, ворчала, кляня Моисеева последними словами, а потом в один прекрасный день вдруг расплакалась, обняла дочь и сказала, что теперь видит, какая у нее настоящая любовь, а потому благословляет их с Сергеем отношения и желает личного счастья. Просила только отцу ни слова об этом разговоре, а то, мол, прибьет за предательство родительских интересов. Родительские интересы — чтоб ребенок был сыт, здоров и счастлив. Еще через несколько дней “сломался” отец. Дождавшись, когда мать уйдет в магазин, подошел к Лерочке на кухне, обнял, поцеловал в макушку и спросил якобы недовольным тоном: как там твой оболтус с дубинкой поживает? Лерочка сказала, что все у них хорошо. Отец приложил палец к губам, вынул из банки с крупой “заначку” — чекушку “Столичной”, выпил стакан, а потом стал уговаривать дочь не валять дурака и выйти за Моисеева замуж. Просил только матери ничего не говорить — а то на выпивку не даст за отступничество от семейных принципов.
Лера улыбнулась. Какие они у нее смешные, прямо как дети!
Электричка сбавила ход перед станцией. Это была Ивантеевка.
Лера вышла из вагона, огляделась, подождала, пока схлынет людской поток. Она посмотрела в один конец платформы, в другой — Сергея не было видно. Замерла в растерянности, не зная, что делать, куда податься. Адреса у нее не было. На глаза уже навернулись слезы обиды.
Сергей возник на платформе так неожиданно, что она вздрогнула, как черт из табакерки. Обнял Лерочку, крепко поцеловал в губы.
— Миленькая моя! Любимая!
— Сережа! — прижалась к нему Лера.
— Ты извини, что я так! Смотрел, нет ли за тобой людей лишних, — шепотом объяснил Моисеев, касаясь губами ее уха.
— А я уж испугалась, — вздохнула девушка. — Думала, бросил, не пришел.
— Я тебя никогда не брошу, — сказал Сергей. Он взял у нее сумку. — Ничего себе, тяжесть! Гири у тебя там, что ли?
— Пирожки. Мама испекла, — улыбнулась Лерочка. — Я им сказала, что ты в командировке. Всего на один день приехал.
— Умничка! — Сергей поцеловал ее, и они пошли по платформе.
По ступенькам на платформу поднималась шумная компания молодых людей. Моисеев оглянулся. Сзади за ними шли трое дюжих молодцов. Он все понял и отпихнул Леру от себя: — Беги!
Но Лерочка не поняла его, замерла в недоумении. На Сергея набросились повалили на платформу лицом вниз, завели руки за спину.
— Что вы делаете? — Лера попыталась наброситься на молодых людей, но ее схватили чьи-то крепкие руки, оттащили в сторону.
— Все в порядке, девушка, милиция! — перед ее глазами возникло открытое удостоверение, которое она не успела толком рассмотреть.
Подкатила белая “Волга”, Моисеева впихнули на заднее сиденье. Машина сорвалась с места и скрылась за поворотом.
— С вами все в порядке? — поинтересовался милиционер, поднимая сумку с продуктами.
Лерочка расплакалась.
— Вы позволите, я взгляну, что в сумке? — вежливо попросил милиционер.
— Пирожки, — сказала Лерочка сквозь слезы.
Нина Владимировна открыла дверь квартиры, поставила сумку на обувную полку. Из Анькиной комнаты донесся приглушенный стон. Мать сняла туфли, толкнула дверь. Анька лежала на кровати, подогнув ноги и вдавливая в лицо подушку.
— Анюта! — Нина Владимировна бросилась к дочери, отняла от ее лица подушку. У Аньки были заплаканные глаза. — Что с тобой?
Анька в ответ снова застонала.
— Где болит?
— Та-ам! — с трудом произнесла Анька.
— Давно это у тебя? — встревоженно спросила мать.
— Нет, только что!
— Я “Скорую” вызову. Потерпи немного! — Нина Владимировна бросилась к телефону. Набрала “ 03”. — Алло, девушка, угроза выкидыша! Какой телефон? Черти что! — быстро записала в блокноте номер телефона, набрала номер. — Алло, “Скорая”! У нас угроза выкидыша. Девочке шестнадцать лет, да! Восемнадцать недель! Не знаю я насчет кровотечения! Приезжайте скорей, дочь умирает! — она быстро продиктовала адрес, бросила трубку, побежала к домашней аптечке. Стала искать сосудорасширяющее. Нашла таблетки, набрала в стакан воды, бросилась в Анькину комнату.
— Доченька, выпей таблеточку, поможет! — сказала она, приподнимая Анькину голову. Анька проглотила таблетку, запила, поморщилась.
— Что же с тобой, маленькая моя? Ведь нормально носила! Никакой угрозы не было!
— Мам, Ивана посадили! — всхлипнула Анька.
— За что? — удивилась Нина Владимировна.
— Из-за меня! Он у одного козла машину сжег, а там ребенок был!
— С ребенком?! — воскликнула Нина Владимировна, внутренне холодея.
— Да нет, живы все! Их с Майклом менты повязали! Мне пацаны со двора сегодня рассказали. Я пришла домой, тут все и началось! Ой, мамочки, больно как!
— Потерпи-потерпи, пройдет сейчас! — стала гладить Нина Владимировна дочь по голове. — Не от Ивана, от козла ребенок-то? — догадалась она.
— От козла, — печально вздохнула Анька.
— Ну, ничего — ничего, и козленочка воспитаем, — подбодрила Аньку Нина Владимировна. — Как — проходит, нет?
— Вроде бы полегче стало, — кивнула Анька, прислушиваясь к своим ощущениям.
Минут через десять раздался звонок в дверь — приехала “Скорая”.
Охранник на проходной издали заметил директорскую “Вольво”, предупредительно нажал на кнопку. Ворота открылись, и машина, не сбавляя скорости, въехала во двор. Первыми из нее выбрались двое дюжих охранников, под их широкими пиджаками легко угадывались кобуры с пистолетами. Один из них открыл заднюю дверцу и помог Владмиру Генриховичу выйти из машины. Директор опирался на трость с серебряным набалдашником. На нем был новый дорогой костюм. Один охранник прикрыл директора сзади, другой — спереди. Так они вошли в супермаркет.
“Испугали Генриховича, — подумал охранник, зевнув. — Тут любой испугается. Хорошо, когда на охрану деньги есть. А когда их нет, в гроб ложись? — он глянул на монитор — к забору с задней стороны пристроилось сразу трое пьяных мужиков. Один из них опирался о забор рукой. — Вот паскуды, скоро здесь дышать нечем будет! Взять да и подвести к забору ток. Как только взялся, врубил двести двадцать — и ваши не пляшут!”— зло подумал охранник, доставая из стола старую газету.
Владимир Генрихович зашел в торговый зал, посмотрел, как идет торговля. Все продавщицы с ним здоровались, улыбались, справлялись о здоровье. Подошла Анастасия Андреевна. Робко пожала его руку. Тоже поинтересовалась самочувствием.
— Ничего-ничего. Здоровье у меня теперь отменное — закалился в борьбе с кадмием, теперь любое ядовитое вещество по плечу, — пошутил он весело.
— Ой, шуточки у вас, — расплылась в улыбке Анастасия Андреевна. — Не поймали бандитов-то?
— Ловят, — нахмурился директор, вспоминая об Алисе. — Как дела?
— Неплохо, — кивнула Анастасия Андреевна. — Люди из отпусков поприезжали, товар за милую душу пошел. А за булочками нашими, говорят, даже иногородние приезжают.
— Да ну! — недоверчиво покачал головой директор. Насчет иногородних Анастасия Андреевна, конечно, малость загнула — кто же за булками в Москву поедет? Хотела директору приятное сделать.
В сопровождении охранников Владимир Генрихович поднялся на второй этаж, прошелся по галерее, осматривая непродовольственные отделы. Здесь тоже все здоровались с ним, приветливо улыбались. Только продавщицы мехового отдела как-то странно прятали глаза.
Владимир Генрихович подошел к Людмиле Ильиничне, взял ее под локоть.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась заведующая.
— Да ничего-ничего, — уже начал раздражаться директор. — Почему товара в отделе мало? Где шубы? Пора их уже выставлять. Через полмесяца сезон. Покупатель уже идет.
— А… — замялась Людмила Ильинична. — Так ведь… — она поняла, что директор ничего не знает. — Владимир Генрихович, нас обокрали.
— Как обокрали? — побледнел директор. — Когда обокрали?
— Вам никто ничего не сказал? И следователь не приходил? Странно!
— Ну-ка, открывай склад! — приказал директор Людмиле Ильиничне. — Показывай все!
Людмила Ильинична подошла к дверям склада, повернула ключ в замке. Владимир Генрихович зашел внутрь, прошелся вдоль пустых стоек. На складе стоял сильный запах лаванды.
— Все, что я из Греции привез? — спросил Владимир Генрихович, недобро глядя на заведующую.
— Да, — вздохнула она. — Нашли только десятую часть. У охранника Моисеева. Он и навел грабителей.
— Моисеев? — не поверил своим ушам Владимир Генрихович. — Быть этого не может!
— Да как не может, когда у него на квартире товар нашли! Две шубы и жакет. Не вернут, пока следствие не закончится.
Владимир Генрихович сглотнул слюну и опустился на стул рядом со стеллажом. В глазах у него потемнело. Он не мог поверить во все сказанное. В голове не укладывалось. Потерять собственного товара на сто двадцать тысяч — это уже слишком!
— Вам плохо? — сочувственно поинтересовалась Людмила Ильинична.
— Нет, мне очень хорошо! — съязвил Владимир Генрихович. — Какого черта мне до сих пор никто ничего не сказал! Ну, Наталья!… Моисеев где сейчас?
— В тюрьме, наверное, — пожала плечами заведующая.
— В СИЗО, — уточнил директор. — Нет, это не он. Подставили Серегу! — сказал он, стукнув наконечником палки об пол. Меня чуть не грохнули, его — посадили. Ну что же, пойдем ва-банк, господа бандиты!
Заведующая смотрела на директора недоумевая — о чем это он говорит?
Сначала в кабинет директора вошли двое охранников, тщательно оглядели его, заглянули в стенные шкафы и в ванную комнату, затем — Владимир Генрихович.
— Это что, каждый раз такая процедура? — поинтересовался директор у одного из охранников.
— Каждый, — кивнул парень. — Мы обязаны гарантировать безопасность.
Владимир Генрихович тяжело вздохнул.
— Ладно, гарантируйте, если должны.
Охранники покинули кабинет, и директор уселся за свой стол, пододвинул к себе папки с бумагами.
Вбежал Евгений Викторович. — Ну, дорогой ты мой, сколько лет, сколько зим! — расплылся он в улыбке, подавая руку. — Наконец-то здоров и весел!
Директор на рукопожатие не ответил. Евгений Викторович нахмурился.
— Что случилось?
— Почему мне до сих пор не доложили о краже? — спросил он зама.
— Ну а… — замялся Евгений Викторович. — У тебя состояние было тяжелое. Боялись навредить.
— У меня уже две недели никакого тяжелого состояния! — веско заметил директор.
— Ну, виноват, хотел как лучше! — вздохнул зам.
— И вот что удивительно — украли только мой товар, который я за свои кровные покупал. Остальное не тронули.
— Нет, ну, хороший мех был, качественный. Поэтому. Твой же друг Моисеев, — начал было Евгений Викторович, но перехватив жесткий взгляд директора, замолк.
— Все бы хорошо, только Моисеев в это время был совсем в другом месте, — сказал Владимир Генрихович.
— Володя, давай я тебе все объясню. Уголовный розыск всю их схему уже раскрыл!
— Не надо мне ничего объяснять! — оборвал зама директор. — Я пойду на Петровку, там и выслушаю все объяснения.
— Как хочешь! — пожал плечами Евгений Викторович. — Только при задержании у твоего Моисеева нашли пистолет. А ствол этот, между прочим, за убитым ментом числился. Так что вот он какой, дружок!
— Не смею тебя больше задерживать! — сказал Владимир Генрихович. — Иди!
Евгений Викторович вышел из кабинета с недовольной миной на лице. Он пошел по коридору, оглянулся на дежурящих у дверей охранников. “ Ну и ладно, все равно этот Моисеев теперь надолго сядет!”— подумал зам.
После очередного допроса “с пристрастием”, Моисеева ввели в камеру. Из него выбивали признание в краже из супермаркета какого-то немыслимого количества дорогих шуб. Он, конечно, ничего не признавал. Куда хуже было с пистолетом. Рассказ о похищении, потасовке с “быком” и взрыве дачи под Мытищами вызывал у “следаков” дикий смех. Сергей знал, что рано или поздно они все проверят, выяснят, но пока это случится, у него все здоровье кончится — только на кладбище вперед ногами. Дико болел живот, опущенные почки, печень. На него уставились полуголые худые люди. В камере, как всегда, было душно и жарко, воняло грязными и потными телами — хоть топор вешай.
— Пустите калеку, от легавых пострадавшего, — попросил кто-то за Сергея. Ему уступили место, он лег на нары, свернувшись калачиком. Закрыл глаза. “Ничего, ничего, все страдания рано или поздно кончатся, и наступит счастливое будущее,”— утешал себя Моисеев. Перед глазами стояло лицо плачущей Лерочки. Да, конечно, это она привела тогда в Ивантеевку ментов. Но за ней нет никакой вины. Он во всем виноват. Сорвался, напился, позвонил — вычислили! Только не бандиты, а эти! А он-то грешным делом подумал, что “вяжут” его Моргуновские “быки”. Хотя… еще неизвестно, что лучше. Лучше вообще об этом не думать. То, что его подставили, он понял сразу, еще не доехав до СИЗО.
— Слушай, мужик, ты, случайно охранником в “маркете” не работал? — услышал Сергей чей-то голос. Он открыл глаза, рядом с ним сидел полуголый Иван. Моисеев оценил его мощные бицепсы и накачанный торс.
— Работал, а что? — устало спросил Моисеев.
— Да нет, просто я тебя на проходной однажды видел. Хоть одна знакомая рожа, а то — тоска!
— Ну, посмотри теперь на знакомую рожу, — усмехнулся Сергей. — Тебя-то за что?
— Да так, у твоего начальника тачку сожгли, — вздохнул Иван.
— У Кулакова? — удивился Сергей.
— У него. Козел редкостный. Таких в детстве душить надо. Иначе потом люди страдают.
— Душили-душили, душили-душили… — почему-то вспомнилось Сергею. — Хорошая у тебя статья, парень. А у меня — лучше.
— Какая? — поинтересовался Иван, но Моисеев не ответил. Он снова закрыл глаза, представил себе Лерочку, вспомнил, как целовал ее последний раз. Сердце заныло.
— Я все равно здесь сидеть не буду — в побег уйду, — прошептал Иван, наклоняясь к Сергею. — Давай вместе когти рванем?
Сергей открыл глаза, посмотрел на парня.
— Тебя как зовут-то?
— Ваней, — Иван протянул руку, Моисеев ее слабо пожал.
— Ты, Ваня, дурака не валяй! Любой побег опять этой камерой закончится. Или другой, похуже. Уж поверь мне на слово.
— Все равно уйду, — упрямо повторил Иван. — Гадом буду!
“А, может, оно, правда…? — подумал Моисеев. — Скоро начнутся следственные эксперименты, его повезут в “супермаркет” прикованным наручником к какому-нибудь здоровому менту. Хорошее место для игры в “казаки — разбойники”. Но без помощи с воли об этом даже думать нечего!”
— Ладно, ты не ершись, Иван. Такие дела с кондачка не делаются. Обкашляем все на досуге. Без лишних ушей, без глаз, — сказал Сергей, отворачиваясь от парня.
— А почему у тебя все-таки статья лучше? — поинтересовался не знающий “законов” Иван.
— Потому что шьют мне мех крупным оптом на сто двадцать кусков “зеленых”, — ухмыльнулся Моисеев, не открывая глаз.
Ботинки мужские
— Эй, не трогайте Майкла! — завопил он, оборачиваясь. — Не виноватый он ни в чем! Это все я один придумал!
— Конечно, один! — усмехнулся мент, вталкивая Ивана в машину.
Второй “Уазик” подъехал к площадке. Мишу подняли, повели к машине. Его лицо было в крови — падая, он сильно оцарапался о камни.
— Мужики, я, правда, ничего не делал! Правда, не делал! — твердил Миша, слизывая языком кровь. Его впихнули в машину.
“Уазики” поурчали немного у детской площадки и поехали со двора. В это время из подъезда вышла Анька с мусорным ведром в руке. Иван видел ее из зарешеченного окна задней дверцы. Он крикнул ей, что его забрали, но она не услышала.
Владимир Генрихович быстро шел на поправку. Он уже мог есть самостоятельно, только понемногу. Ссохшийся, сморщившийся желудок не принимал большое количество пищи. Прикроватная тумбочка вся была заставлена банками с дорогими испанскими соками.
Директор сидел на кровати, подложив под спину подушки, и смотрел телевизор. Дверь открылась, вошла жена. Владимир Генрихович успел заметить широкую спину милиционера с автоматом за дверью.
— Здравствуй, Володя, — кивнула Наташа, выставляя на тумбочку продукты.
— Ты не носи больше ничего. Пропадает, — сказал Владимир Генрихович.
— Ничего, что пропадает, персоналу отдавай, а я тебе все свежее принесу, — Наташа села рядом с кроватью, взяла его за руку, погладила. — Руки до сих пор холодные, а раньше горячий был, как печка. Это все чужая кровь в тебе — не греет.
— Не говори ерунды! — поморщился Владимир Генрихович. — Как дети?
— Все хорошо. Приветы тебе из Англии передают. Я им ничего не говорила.
— Правильно, — кивнул директор. — Сережа Моисеев не звонил?
— Звонит, справляется. Все у него в порядке. Живет где-то за городом. Я сказала, что охрана у тебя теперь есть.
— А с магазином что? Звонила Викторовичу?
Наташа подумала, сообщать ли мужу о крупной краже в меховом отделе, решила — не стоит.
— Торгуют. Все своим чередом. Прибыль в этом месяце хорошая была, на семнадцать процентов выше нормы.
— Здорово, — счастливо улыбнулся Владимир Генрихович. — Мне никто не звонил?
— Девица какая-то. Я спросила, что передать, она трубку повесила.
Владимир Генрихович подумал об Алисе. Сюда она, конечно, не придет. Даже если и придет — кто ее пустит? Кто она такая? Лучше бы пришла, конечно. Он бы ей в глаза посмотрел. Ничего, потерпит. Еще немного. Потом выпишется и поговорит с ней по душам — чья эта идея — такой замечательный “Паркер” подарить.
— Я на следующей неделе на выписку попрошусь, -сказал Владимир Генрихович.
— Да ты что, с ума сошел, какая выписка! Слабый еще совсем, едва ходить начал! Не терпится себя на работе угробить? — стала возмущаться жена.
— Хватит уже валяться. Дел накопилось — невпроворот. Это все за счет старых запасов прибыль. Они кончатся, кто будет новые договора на поставки заключать?
— Ну, не знаю я, как с тобой бороться? Бросил бы свой чертов магазин. Все соки он из тебя высосал! Едва концы не отдал! Приходил ко мне следователь, спрашивал, кого подозреваю. Кого я могу подозревать? Никого.
— Правильно, — кивнул Владимир Генрихович. — Ты помалкивай. Все равно, ничего не знаешь. Я не знаю, а ты уж и подавно. Ко мне тоже приходили. Двое. Все равно никаких доказательств нет. Вот выпишусь, тогда и займусь этим делом.
Действительно, к нему уже раза три приходили следователи, допрашивали, по часу, по полтора, но он каждый раз прикидывался дурачком — не знаю, не видел, не слышал. Не мог же он им про Алису рассказать!
— Ты иди скажи врачу, что я выписываться буду! — приказал Владимир Генрихович.
— Володя!
— Иди-иди! — прикрикнул на жену директор.
Жена тяжело вздохнула, встала и вышла за дверь.
Милиционер разглядывал Наталью Александровну с любопытством. “И чего пялится?”— подумала она, подходя к больничному окну.
За окном дул ветер, таская по дорожкам желтые и красные хвосты из листьев. Наталья Георгиевна постояла немного, глядя на пустой больничный двор, вернулась в палату.
— Ну что, сказала? — спросил Владимир Генрихович.
— Сказала, — кивнула головой жена. — Лечащий врач категорически против. Говорит, вся ответственность за непредвиденные последствия будет на мне.
— Не ври, — прикрикнул на жену Владимир Генрихович. — Ничего ты не сказала! Я сейчас поднимусь и сам скажу!
— Ладно, лежи, сейчас! -Наталья Александровна обреченно вздохнула и вышла из палаты.
Лера из окна электрички смотрела на пробегающие перед глазами подмосковные городишки, дачи, перелески. Рядом с ней на сидении стояла большая сумка, в которой были домашние пирожки с разными начинками, плов, жареная курица, яблочный пирог. Пирожки настряпала Тамара Алексеевна, а пирог испекла она сама. Пирог этот у нее всегда хорошо получался.
Отношения с родителями в последнее время поменялись к лучшему.
После ее возвращения от Сергея последовали долгие объяснения, скандалы, разборки. Она, конечно, не могла всего объяснить, да и незачем было. Соврала, что Сергей нашел другую работу, которая лучше оплачивается и не связана с охраной. Правда, все время приходится ездить по командировкам. Мать долго крепилась, ворчала, кляня Моисеева последними словами, а потом в один прекрасный день вдруг расплакалась, обняла дочь и сказала, что теперь видит, какая у нее настоящая любовь, а потому благословляет их с Сергеем отношения и желает личного счастья. Просила только отцу ни слова об этом разговоре, а то, мол, прибьет за предательство родительских интересов. Родительские интересы — чтоб ребенок был сыт, здоров и счастлив. Еще через несколько дней “сломался” отец. Дождавшись, когда мать уйдет в магазин, подошел к Лерочке на кухне, обнял, поцеловал в макушку и спросил якобы недовольным тоном: как там твой оболтус с дубинкой поживает? Лерочка сказала, что все у них хорошо. Отец приложил палец к губам, вынул из банки с крупой “заначку” — чекушку “Столичной”, выпил стакан, а потом стал уговаривать дочь не валять дурака и выйти за Моисеева замуж. Просил только матери ничего не говорить — а то на выпивку не даст за отступничество от семейных принципов.
Лера улыбнулась. Какие они у нее смешные, прямо как дети!
Электричка сбавила ход перед станцией. Это была Ивантеевка.
Лера вышла из вагона, огляделась, подождала, пока схлынет людской поток. Она посмотрела в один конец платформы, в другой — Сергея не было видно. Замерла в растерянности, не зная, что делать, куда податься. Адреса у нее не было. На глаза уже навернулись слезы обиды.
Сергей возник на платформе так неожиданно, что она вздрогнула, как черт из табакерки. Обнял Лерочку, крепко поцеловал в губы.
— Миленькая моя! Любимая!
— Сережа! — прижалась к нему Лера.
— Ты извини, что я так! Смотрел, нет ли за тобой людей лишних, — шепотом объяснил Моисеев, касаясь губами ее уха.
— А я уж испугалась, — вздохнула девушка. — Думала, бросил, не пришел.
— Я тебя никогда не брошу, — сказал Сергей. Он взял у нее сумку. — Ничего себе, тяжесть! Гири у тебя там, что ли?
— Пирожки. Мама испекла, — улыбнулась Лерочка. — Я им сказала, что ты в командировке. Всего на один день приехал.
— Умничка! — Сергей поцеловал ее, и они пошли по платформе.
По ступенькам на платформу поднималась шумная компания молодых людей. Моисеев оглянулся. Сзади за ними шли трое дюжих молодцов. Он все понял и отпихнул Леру от себя: — Беги!
Но Лерочка не поняла его, замерла в недоумении. На Сергея набросились повалили на платформу лицом вниз, завели руки за спину.
— Что вы делаете? — Лера попыталась наброситься на молодых людей, но ее схватили чьи-то крепкие руки, оттащили в сторону.
— Все в порядке, девушка, милиция! — перед ее глазами возникло открытое удостоверение, которое она не успела толком рассмотреть.
Подкатила белая “Волга”, Моисеева впихнули на заднее сиденье. Машина сорвалась с места и скрылась за поворотом.
— С вами все в порядке? — поинтересовался милиционер, поднимая сумку с продуктами.
Лерочка расплакалась.
— Вы позволите, я взгляну, что в сумке? — вежливо попросил милиционер.
— Пирожки, — сказала Лерочка сквозь слезы.
Нина Владимировна открыла дверь квартиры, поставила сумку на обувную полку. Из Анькиной комнаты донесся приглушенный стон. Мать сняла туфли, толкнула дверь. Анька лежала на кровати, подогнув ноги и вдавливая в лицо подушку.
— Анюта! — Нина Владимировна бросилась к дочери, отняла от ее лица подушку. У Аньки были заплаканные глаза. — Что с тобой?
Анька в ответ снова застонала.
— Где болит?
— Та-ам! — с трудом произнесла Анька.
— Давно это у тебя? — встревоженно спросила мать.
— Нет, только что!
— Я “Скорую” вызову. Потерпи немного! — Нина Владимировна бросилась к телефону. Набрала “ 03”. — Алло, девушка, угроза выкидыша! Какой телефон? Черти что! — быстро записала в блокноте номер телефона, набрала номер. — Алло, “Скорая”! У нас угроза выкидыша. Девочке шестнадцать лет, да! Восемнадцать недель! Не знаю я насчет кровотечения! Приезжайте скорей, дочь умирает! — она быстро продиктовала адрес, бросила трубку, побежала к домашней аптечке. Стала искать сосудорасширяющее. Нашла таблетки, набрала в стакан воды, бросилась в Анькину комнату.
— Доченька, выпей таблеточку, поможет! — сказала она, приподнимая Анькину голову. Анька проглотила таблетку, запила, поморщилась.
— Что же с тобой, маленькая моя? Ведь нормально носила! Никакой угрозы не было!
— Мам, Ивана посадили! — всхлипнула Анька.
— За что? — удивилась Нина Владимировна.
— Из-за меня! Он у одного козла машину сжег, а там ребенок был!
— С ребенком?! — воскликнула Нина Владимировна, внутренне холодея.
— Да нет, живы все! Их с Майклом менты повязали! Мне пацаны со двора сегодня рассказали. Я пришла домой, тут все и началось! Ой, мамочки, больно как!
— Потерпи-потерпи, пройдет сейчас! — стала гладить Нина Владимировна дочь по голове. — Не от Ивана, от козла ребенок-то? — догадалась она.
— От козла, — печально вздохнула Анька.
— Ну, ничего — ничего, и козленочка воспитаем, — подбодрила Аньку Нина Владимировна. — Как — проходит, нет?
— Вроде бы полегче стало, — кивнула Анька, прислушиваясь к своим ощущениям.
Минут через десять раздался звонок в дверь — приехала “Скорая”.
Охранник на проходной издали заметил директорскую “Вольво”, предупредительно нажал на кнопку. Ворота открылись, и машина, не сбавляя скорости, въехала во двор. Первыми из нее выбрались двое дюжих охранников, под их широкими пиджаками легко угадывались кобуры с пистолетами. Один из них открыл заднюю дверцу и помог Владмиру Генриховичу выйти из машины. Директор опирался на трость с серебряным набалдашником. На нем был новый дорогой костюм. Один охранник прикрыл директора сзади, другой — спереди. Так они вошли в супермаркет.
“Испугали Генриховича, — подумал охранник, зевнув. — Тут любой испугается. Хорошо, когда на охрану деньги есть. А когда их нет, в гроб ложись? — он глянул на монитор — к забору с задней стороны пристроилось сразу трое пьяных мужиков. Один из них опирался о забор рукой. — Вот паскуды, скоро здесь дышать нечем будет! Взять да и подвести к забору ток. Как только взялся, врубил двести двадцать — и ваши не пляшут!”— зло подумал охранник, доставая из стола старую газету.
Владимир Генрихович зашел в торговый зал, посмотрел, как идет торговля. Все продавщицы с ним здоровались, улыбались, справлялись о здоровье. Подошла Анастасия Андреевна. Робко пожала его руку. Тоже поинтересовалась самочувствием.
— Ничего-ничего. Здоровье у меня теперь отменное — закалился в борьбе с кадмием, теперь любое ядовитое вещество по плечу, — пошутил он весело.
— Ой, шуточки у вас, — расплылась в улыбке Анастасия Андреевна. — Не поймали бандитов-то?
— Ловят, — нахмурился директор, вспоминая об Алисе. — Как дела?
— Неплохо, — кивнула Анастасия Андреевна. — Люди из отпусков поприезжали, товар за милую душу пошел. А за булочками нашими, говорят, даже иногородние приезжают.
— Да ну! — недоверчиво покачал головой директор. Насчет иногородних Анастасия Андреевна, конечно, малость загнула — кто же за булками в Москву поедет? Хотела директору приятное сделать.
В сопровождении охранников Владимир Генрихович поднялся на второй этаж, прошелся по галерее, осматривая непродовольственные отделы. Здесь тоже все здоровались с ним, приветливо улыбались. Только продавщицы мехового отдела как-то странно прятали глаза.
Владимир Генрихович подошел к Людмиле Ильиничне, взял ее под локоть.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась заведующая.
— Да ничего-ничего, — уже начал раздражаться директор. — Почему товара в отделе мало? Где шубы? Пора их уже выставлять. Через полмесяца сезон. Покупатель уже идет.
— А… — замялась Людмила Ильинична. — Так ведь… — она поняла, что директор ничего не знает. — Владимир Генрихович, нас обокрали.
— Как обокрали? — побледнел директор. — Когда обокрали?
— Вам никто ничего не сказал? И следователь не приходил? Странно!
— Ну-ка, открывай склад! — приказал директор Людмиле Ильиничне. — Показывай все!
Людмила Ильинична подошла к дверям склада, повернула ключ в замке. Владимир Генрихович зашел внутрь, прошелся вдоль пустых стоек. На складе стоял сильный запах лаванды.
— Все, что я из Греции привез? — спросил Владимир Генрихович, недобро глядя на заведующую.
— Да, — вздохнула она. — Нашли только десятую часть. У охранника Моисеева. Он и навел грабителей.
— Моисеев? — не поверил своим ушам Владимир Генрихович. — Быть этого не может!
— Да как не может, когда у него на квартире товар нашли! Две шубы и жакет. Не вернут, пока следствие не закончится.
Владимир Генрихович сглотнул слюну и опустился на стул рядом со стеллажом. В глазах у него потемнело. Он не мог поверить во все сказанное. В голове не укладывалось. Потерять собственного товара на сто двадцать тысяч — это уже слишком!
— Вам плохо? — сочувственно поинтересовалась Людмила Ильинична.
— Нет, мне очень хорошо! — съязвил Владимир Генрихович. — Какого черта мне до сих пор никто ничего не сказал! Ну, Наталья!… Моисеев где сейчас?
— В тюрьме, наверное, — пожала плечами заведующая.
— В СИЗО, — уточнил директор. — Нет, это не он. Подставили Серегу! — сказал он, стукнув наконечником палки об пол. Меня чуть не грохнули, его — посадили. Ну что же, пойдем ва-банк, господа бандиты!
Заведующая смотрела на директора недоумевая — о чем это он говорит?
Сначала в кабинет директора вошли двое охранников, тщательно оглядели его, заглянули в стенные шкафы и в ванную комнату, затем — Владимир Генрихович.
— Это что, каждый раз такая процедура? — поинтересовался директор у одного из охранников.
— Каждый, — кивнул парень. — Мы обязаны гарантировать безопасность.
Владимир Генрихович тяжело вздохнул.
— Ладно, гарантируйте, если должны.
Охранники покинули кабинет, и директор уселся за свой стол, пододвинул к себе папки с бумагами.
Вбежал Евгений Викторович. — Ну, дорогой ты мой, сколько лет, сколько зим! — расплылся он в улыбке, подавая руку. — Наконец-то здоров и весел!
Директор на рукопожатие не ответил. Евгений Викторович нахмурился.
— Что случилось?
— Почему мне до сих пор не доложили о краже? — спросил он зама.
— Ну а… — замялся Евгений Викторович. — У тебя состояние было тяжелое. Боялись навредить.
— У меня уже две недели никакого тяжелого состояния! — веско заметил директор.
— Ну, виноват, хотел как лучше! — вздохнул зам.
— И вот что удивительно — украли только мой товар, который я за свои кровные покупал. Остальное не тронули.
— Нет, ну, хороший мех был, качественный. Поэтому. Твой же друг Моисеев, — начал было Евгений Викторович, но перехватив жесткий взгляд директора, замолк.
— Все бы хорошо, только Моисеев в это время был совсем в другом месте, — сказал Владимир Генрихович.
— Володя, давай я тебе все объясню. Уголовный розыск всю их схему уже раскрыл!
— Не надо мне ничего объяснять! — оборвал зама директор. — Я пойду на Петровку, там и выслушаю все объяснения.
— Как хочешь! — пожал плечами Евгений Викторович. — Только при задержании у твоего Моисеева нашли пистолет. А ствол этот, между прочим, за убитым ментом числился. Так что вот он какой, дружок!
— Не смею тебя больше задерживать! — сказал Владимир Генрихович. — Иди!
Евгений Викторович вышел из кабинета с недовольной миной на лице. Он пошел по коридору, оглянулся на дежурящих у дверей охранников. “ Ну и ладно, все равно этот Моисеев теперь надолго сядет!”— подумал зам.
После очередного допроса “с пристрастием”, Моисеева ввели в камеру. Из него выбивали признание в краже из супермаркета какого-то немыслимого количества дорогих шуб. Он, конечно, ничего не признавал. Куда хуже было с пистолетом. Рассказ о похищении, потасовке с “быком” и взрыве дачи под Мытищами вызывал у “следаков” дикий смех. Сергей знал, что рано или поздно они все проверят, выяснят, но пока это случится, у него все здоровье кончится — только на кладбище вперед ногами. Дико болел живот, опущенные почки, печень. На него уставились полуголые худые люди. В камере, как всегда, было душно и жарко, воняло грязными и потными телами — хоть топор вешай.
— Пустите калеку, от легавых пострадавшего, — попросил кто-то за Сергея. Ему уступили место, он лег на нары, свернувшись калачиком. Закрыл глаза. “Ничего, ничего, все страдания рано или поздно кончатся, и наступит счастливое будущее,”— утешал себя Моисеев. Перед глазами стояло лицо плачущей Лерочки. Да, конечно, это она привела тогда в Ивантеевку ментов. Но за ней нет никакой вины. Он во всем виноват. Сорвался, напился, позвонил — вычислили! Только не бандиты, а эти! А он-то грешным делом подумал, что “вяжут” его Моргуновские “быки”. Хотя… еще неизвестно, что лучше. Лучше вообще об этом не думать. То, что его подставили, он понял сразу, еще не доехав до СИЗО.
— Слушай, мужик, ты, случайно охранником в “маркете” не работал? — услышал Сергей чей-то голос. Он открыл глаза, рядом с ним сидел полуголый Иван. Моисеев оценил его мощные бицепсы и накачанный торс.
— Работал, а что? — устало спросил Моисеев.
— Да нет, просто я тебя на проходной однажды видел. Хоть одна знакомая рожа, а то — тоска!
— Ну, посмотри теперь на знакомую рожу, — усмехнулся Сергей. — Тебя-то за что?
— Да так, у твоего начальника тачку сожгли, — вздохнул Иван.
— У Кулакова? — удивился Сергей.
— У него. Козел редкостный. Таких в детстве душить надо. Иначе потом люди страдают.
— Душили-душили, душили-душили… — почему-то вспомнилось Сергею. — Хорошая у тебя статья, парень. А у меня — лучше.
— Какая? — поинтересовался Иван, но Моисеев не ответил. Он снова закрыл глаза, представил себе Лерочку, вспомнил, как целовал ее последний раз. Сердце заныло.
— Я все равно здесь сидеть не буду — в побег уйду, — прошептал Иван, наклоняясь к Сергею. — Давай вместе когти рванем?
Сергей открыл глаза, посмотрел на парня.
— Тебя как зовут-то?
— Ваней, — Иван протянул руку, Моисеев ее слабо пожал.
— Ты, Ваня, дурака не валяй! Любой побег опять этой камерой закончится. Или другой, похуже. Уж поверь мне на слово.
— Все равно уйду, — упрямо повторил Иван. — Гадом буду!
“А, может, оно, правда…? — подумал Моисеев. — Скоро начнутся следственные эксперименты, его повезут в “супермаркет” прикованным наручником к какому-нибудь здоровому менту. Хорошее место для игры в “казаки — разбойники”. Но без помощи с воли об этом даже думать нечего!”
— Ладно, ты не ершись, Иван. Такие дела с кондачка не делаются. Обкашляем все на досуге. Без лишних ушей, без глаз, — сказал Сергей, отворачиваясь от парня.
— А почему у тебя все-таки статья лучше? — поинтересовался не знающий “законов” Иван.
— Потому что шьют мне мех крупным оптом на сто двадцать кусков “зеленых”, — ухмыльнулся Моисеев, не открывая глаз.
Ботинки мужские
Черноволосый и широкоскулый мужчина внимательно огляделся, прежде чем войти в подъезд большого “сталинского” дома. Он нажал на кнопки кодового замка. Дверь открылась со щелчком. Его взгляд упал на коробку, стоящую в углу под лестницей. Он осторожно приблизился к ней и заглянул внутрь. В коробке был строительный мусор.
Черноволосый вызвал лифт, а сам стал быстро подниматься по лестнице. Между пятым и шестым этажами он выглянул в запыленное подъездное окно. На балконах дома напротив сушилось белье, снизу, с детской площадки, доносились звонкие голоса. Девчонки и мальчишки бросались друг в друга камешками. Черноволосый вздохнул и стал подниматься выше.
На лестничной площадке он ненадолго задержался перед металлической дверью с большим, похожим на переливающуюся цветами радуги линзу, глазком. Прислушался. Достал ключ и очень быстро, одним движением, открыл соседнюю дверь.
По длинному коридору на трехколесном велосипеде катался мальчишка лет четырех. Завидев черноволосого, он зарычал, подражая звуку автомобильного двигателя, и ринулся на мужчину, явно собираясь сбить его с ног.
Черноволосый отскочил в сторону, мальчишка ловко отвернул от стены и снова зарычал, норовя наехать на модные ботинки мужчины.
— Артем, у тебя совесть есть? — спросил черноволосый.
— Нету, — смешно ответил Артем.
— Оно и видно. Здравствуй, — мужчина полез в карман и достал из него маленькую шоколадку. — Держи!
Мальчик схватил шоколадку и надавил на педали, устремляясь в другой конец коридора.
— А мама где? — поинтересовался черноволосый.
— Нету, — снова ответил Артем.
В коридоре было три двери. Одна из них была опечатана, другая полуоткрыта, в замке третьей торчал длинный ключ.
Когда мальчишка скрылся за углом коридора, мужчина заглянул в полуоткрытую дверь. На полу и на широкой кровати, застеленной истертым китайским пледом, были разбросаны детские вещи. В углу около окна чуть слышно работал телевизор. На телевизоре, свесив хвост и закрыв глаза, лежала большая персидская кошка.
Черноволосый повернул длинный ключ в замке, вошел в свою комнату. В комнате было пустынно: узкий шкаф, полутораспальная кровать с деревянными исцарапанными спинками да крохотный столик со стулом у окна. Мужчина запер дверь и приблизился к зашторенному окну.
Окно выходило на широкую улицу, по которой сплошным потоком двигались автомобили всех мастей и марок. Тревожно зазвенел вывернувший из переулка трамвай. Мужчина вздрогнул.
Он переоделся в домашнее, напялил на ноги тапочки и пошел на кухню.
По кухне с рычанием и ревом по кругу ездил Артем. Его рот и щеки были густо измазаны шоколадом.
— Артем, ты можешь помолчать хотя бы пять минут! — попросил его черноволосый.
— Нет, — сказал Артем и с рычанием выехал в длинный коридор. Черноволосый поднял с полу шоколадную обертку, бросил ее в мусорной ведро под раковиной. Он поставил на конфорку чайник, залез в духовку, вынул из нее сковороду.
Его продукты в холодильнике лежали отдельно, в большом полиэтиленовом пакете. Мужчина достал сыр, ветчину, пакет замороженного картофеля, коробку с котлетами “по-киевски”. Он заглянул в стоящую на плите кастрюлю с супом, втянул в себя густой и вкусный запах, вздохнул, опуская крышку на кастрюлю. Черноволосый налил на сковороду подсолнечного масла и, когда оно накалилось и тонко затрещало, положил пару котлет, высыпал картофель.
Раздался телефонный звонок, в это же мгновение в кухню с ревом опять въехал Артем, едва не сшибив устремившегося к телефону мужчину с ног.
— Слушай, брат, знал бы, что ты будешь на меня постоянно наезжать, ни за что бы не купил тебе велосипед! — сказал мужчина. Он подошел к телефону, поднял трубку, но не сказал ни слова — просто слушал.
— Алло, алло! — прокричал в микрофон мужской голос на другом конце провода.
— Ну? — сказал тогда черноволосый.
— А, ну слава богу, объявился! — сказал голос. — Ну что, тебя, наверное, можно поздравить — наш общий друг выписался из больницы.
— Как это выписался? — спросил черноволосый.
— Просто так. Вот что значит молодой здоровый организм. Не дай бог, мне так заболеть — немедленно бы умер.
— Да, рак — это дело серьезное, — вздохнул черноволосый. — Но бывают иногда совершенно удивительные случаи, когда одной ногой человек в могиле, а потом раз! — и через неделю в городки с пенсионерами играет.
— Это не тот случай, — мрачно сказал голос. — Слушай, надо бы встретиться поговорить.
— Хорошо. Когда?
— Дай подумать, — трубка замолчала. — Все не так просто.
Черноволосый посмотрел на дверной косяк, на котором были две жирные отметки синей пастой: “Артем — 3 года”, Артем — 4 года”. Он взял с телефонной полки ручку, повернулся к косяку спиной, чуть поднял голову, коснувшись белой поверхности затылком. Чиркнул ручкой по косяку. Под неровной синей полосой вывел корявыми буквами: “Дядя Ч. 38 лет”.
— Ну?
— Значит так, давай-ка через полчасика подкатывай к фонтанчику у Большого. Там сейчас хорошо, симпатичные девушки гуляют.
Черноволосый вызвал лифт, а сам стал быстро подниматься по лестнице. Между пятым и шестым этажами он выглянул в запыленное подъездное окно. На балконах дома напротив сушилось белье, снизу, с детской площадки, доносились звонкие голоса. Девчонки и мальчишки бросались друг в друга камешками. Черноволосый вздохнул и стал подниматься выше.
На лестничной площадке он ненадолго задержался перед металлической дверью с большим, похожим на переливающуюся цветами радуги линзу, глазком. Прислушался. Достал ключ и очень быстро, одним движением, открыл соседнюю дверь.
По длинному коридору на трехколесном велосипеде катался мальчишка лет четырех. Завидев черноволосого, он зарычал, подражая звуку автомобильного двигателя, и ринулся на мужчину, явно собираясь сбить его с ног.
Черноволосый отскочил в сторону, мальчишка ловко отвернул от стены и снова зарычал, норовя наехать на модные ботинки мужчины.
— Артем, у тебя совесть есть? — спросил черноволосый.
— Нету, — смешно ответил Артем.
— Оно и видно. Здравствуй, — мужчина полез в карман и достал из него маленькую шоколадку. — Держи!
Мальчик схватил шоколадку и надавил на педали, устремляясь в другой конец коридора.
— А мама где? — поинтересовался черноволосый.
— Нету, — снова ответил Артем.
В коридоре было три двери. Одна из них была опечатана, другая полуоткрыта, в замке третьей торчал длинный ключ.
Когда мальчишка скрылся за углом коридора, мужчина заглянул в полуоткрытую дверь. На полу и на широкой кровати, застеленной истертым китайским пледом, были разбросаны детские вещи. В углу около окна чуть слышно работал телевизор. На телевизоре, свесив хвост и закрыв глаза, лежала большая персидская кошка.
Черноволосый повернул длинный ключ в замке, вошел в свою комнату. В комнате было пустынно: узкий шкаф, полутораспальная кровать с деревянными исцарапанными спинками да крохотный столик со стулом у окна. Мужчина запер дверь и приблизился к зашторенному окну.
Окно выходило на широкую улицу, по которой сплошным потоком двигались автомобили всех мастей и марок. Тревожно зазвенел вывернувший из переулка трамвай. Мужчина вздрогнул.
Он переоделся в домашнее, напялил на ноги тапочки и пошел на кухню.
По кухне с рычанием и ревом по кругу ездил Артем. Его рот и щеки были густо измазаны шоколадом.
— Артем, ты можешь помолчать хотя бы пять минут! — попросил его черноволосый.
— Нет, — сказал Артем и с рычанием выехал в длинный коридор. Черноволосый поднял с полу шоколадную обертку, бросил ее в мусорной ведро под раковиной. Он поставил на конфорку чайник, залез в духовку, вынул из нее сковороду.
Его продукты в холодильнике лежали отдельно, в большом полиэтиленовом пакете. Мужчина достал сыр, ветчину, пакет замороженного картофеля, коробку с котлетами “по-киевски”. Он заглянул в стоящую на плите кастрюлю с супом, втянул в себя густой и вкусный запах, вздохнул, опуская крышку на кастрюлю. Черноволосый налил на сковороду подсолнечного масла и, когда оно накалилось и тонко затрещало, положил пару котлет, высыпал картофель.
Раздался телефонный звонок, в это же мгновение в кухню с ревом опять въехал Артем, едва не сшибив устремившегося к телефону мужчину с ног.
— Слушай, брат, знал бы, что ты будешь на меня постоянно наезжать, ни за что бы не купил тебе велосипед! — сказал мужчина. Он подошел к телефону, поднял трубку, но не сказал ни слова — просто слушал.
— Алло, алло! — прокричал в микрофон мужской голос на другом конце провода.
— Ну? — сказал тогда черноволосый.
— А, ну слава богу, объявился! — сказал голос. — Ну что, тебя, наверное, можно поздравить — наш общий друг выписался из больницы.
— Как это выписался? — спросил черноволосый.
— Просто так. Вот что значит молодой здоровый организм. Не дай бог, мне так заболеть — немедленно бы умер.
— Да, рак — это дело серьезное, — вздохнул черноволосый. — Но бывают иногда совершенно удивительные случаи, когда одной ногой человек в могиле, а потом раз! — и через неделю в городки с пенсионерами играет.
— Это не тот случай, — мрачно сказал голос. — Слушай, надо бы встретиться поговорить.
— Хорошо. Когда?
— Дай подумать, — трубка замолчала. — Все не так просто.
Черноволосый посмотрел на дверной косяк, на котором были две жирные отметки синей пастой: “Артем — 3 года”, Артем — 4 года”. Он взял с телефонной полки ручку, повернулся к косяку спиной, чуть поднял голову, коснувшись белой поверхности затылком. Чиркнул ручкой по косяку. Под неровной синей полосой вывел корявыми буквами: “Дядя Ч. 38 лет”.
— Ну?
— Значит так, давай-ка через полчасика подкатывай к фонтанчику у Большого. Там сейчас хорошо, симпатичные девушки гуляют.