Страница:
— Ты что, с дуба рухнул, мужик? — усмехнулся “бык”. — За такие деньги я тебе их сам нарисую.
— Вряд ли, — покачал головой Евгений Викторович. Он отвернулся, плечом прикрывая внутренний карман с “бульдогом”, взвел курок. — Десять тысяч — красная цена.
— А в сумочке у тебя что, мужик? — парень положил руку на дорожную сумку.
— Бельишко. В прачечную ходил, — сказал Евгений Викторович.
— Может, посмотрим? — парень потянулся к “молнии”.
— Не надо! — угрожающе сказал Евгений Викторович, вынимая из кармана “бульдог”, но все еще держа его под полой ветровки. — Учтите, кинуть вам меня не получится и грохнуть тоже. Я — бог, я — царь… Он отодвинул полу, и “бык” увидел направленный на него револьвер. Со стороны прохожим не было видно оружия, потому что от любопытных глаз Евгения Викторовича прикрывала инвалидная коляска. — Убери руку с сумки и вали отсюда. А надумаешь купить бумажки, приходи, я тебе назначу.
— Рисковый ты, мужик! — криво усмехнулся парень.
Второй “бык” за спиной Евгения Викторовича оглянулся, сделал едва заметное движение, и шелковый шнурок сдавил горло седоволосого прежде, чем он успел опомниться. Первый попытался перехватить руку с револьвером. Грохнул выстрел. Прохожие на улице испуганно заозирались, выискивая глазами причину грохота.
Серафима Дмитриевна в машине вздрогнула. Она увидела, что к машине бегут парни, при этом один из них держится за бок и двигается как-то боком. У другого в руках были ее бумаги. Она узнала их издали.
Раненый плюхнулся на заднее сиденье, второй “бык” уселся за руль. Машина тут же с ревом сорвалась с места.
— Мальчики, высадите меня, пожалуйста! — запричитала Серафима, едва не плача.
— Сиди, дура! — прикрикнул на нее парень за рулем. — Держи свою гребаную бухгалтерию! — он сунул ей в руки бумаги. — Ты как там? — встревоженно обратился он к напарнику.
— Ниче-ниче, — отозвался напарник. — Кишки цепануло. Гони, не оглядывайся. Тачку поменять надо.
— Некогда менять! Надо тебя в больничку, пока не вытек весь!
— Накроют, нахрен! “Перехват” введут. Не уйти! — раненый парень тяжело задышал. — Ой, течет, сука! Ты посмотри, какое чмо, со стволом гуляет и с коляской!
— Отгулялся уже, падла!
— Мальчики, отпустите меня! — причитала Серафима Дмитриевна, испуганно глядя то на одного парня, то на другого. Она видела, как на заднем сидении из-под “быка” расплывается большой темное пятно.
— Заткнись! Ты у нас теперь прикрытие! — сказал парень за рулем.
Сергей Моисеев попросил водителя “такси” остановиться в квартале от нужного подъезда. Он выбрался из машины и зашагал в сторону дома Виктора Евгеньевича. Огляделся. Около подъезда не было ни машин, ни подозрительных личностей.
Он поднялся по лестнице на третий этаж, позвонил в дверь. Никто не открывал. Он позвонил еще раз и еще. Припал ухом к деревянной двери. В квартире не раздавалось никаких звуков. Он подождал еще немного, позвонил снова. Стал спускаться по лестнице. Пощупал пачку долларов в кармане. Странно! Может, с матерью гуляет?
Сергей спустился вниз, вышел на улицу и оглянулся. Его внимание привлекли милицейские машины с мигалками, которые были припаркованы у тротуара рядом со входом в сквер. Там собралась довольно большая толпа. Моисеев двинулся туда, уже что-то предчувствуя.
Он пробился через толпу к отцеплению и увидел сидящую в кресле старуху. Она смотрела своим немигающим взглядом. Ее глаза из-за линз очков показались ему огромными. Над ней склонился капитан милиции с планшеткой в руке.
— Как же вы ничего не видели? Вы хоть выстрел слышали? — кричал он старухе.
Сзади, на скамейке, запрокинув голову, сидел Евгений Викторович. На его шее вздулась багровая полоса. Щелкал фотоаппарат, работала видеокамера, под скамейкой на песке валялся “бульдог”. Чуть поодаль старший лейтенант допрашивал двух девиц подросткового возраста. Девицы кивали головами и опасливо косились на труп. Сергей опустил взгляд и увидел пятна крови на асфальте. Он отошел от толпы, следуя по кровавым следам. Недалеко от поребрика следы кончились. Здесь совсем недавно стояла машина. Вот он, смазанный след от протектора, когда она тормозила.
Моисеев побежал к телефону-автомату. Набрал номер.
— Алло, Володя, слушай внимательно! Мужик наш с бумагами умер. Документы завтра уже могут быть в ОБЭПе. Мне на твоих “подельников” наплевать, но я не хочу, чтобы у тебя из-за них были неприятности. Поэтому давай подсуетись. Сам знаешь, что делать.
— Ты ему деньги успел отдать или нет? — спросил Владимир Генрихович.
— Не успел. “Быки” опередили.
— Слава богу, — вздохнула трубка. — А то пропали бы деньги.
— Ну, ты и сквалыга! — рассмеялся Сергей. Он повесил трубку и оглянулся. Старуха все также сидела в кресле, рядом с ней капитан что-то записывал. Моисееву показалось, что старуха на него смотрит. Он отвернулся и торопливо пошел по улице.
“Девятка” подкатила к тротуару. “Бык” оглянулся на своего напарника на заднем сидении. Тот лежал на боку с закрытыми глазами. Пол и сиденье были залиты кровью.
— Эй, Гуня, ты как? — спросил “бык”.
Напарник не ответил. Тогда парень протянул руку, приложил два пальца к шее.
— Все, отвоевался, — вздохнул он.
Серафиму Дмитриевну трясло, и она боялась оглядывать назад.
— Что же теперь будет? — пробормотала она, срывающимся голосом. — В милицию надо…
— Угу, еще в прокуратуру скажи. Значит так, Сима, ты с нами не была, никуда не ездила. Сидела в своей бухгалтерии, кредит с дебетом считала. Поняла, нет?
Серафима Дмитриевна затравленно кивнула.
— Бумаги я лично Евгению Викторовичу отдам, — парень взял у нее документы, — а то ты их в таком состоянии еще раз профукаешь. Видишь, какой с твой бухгалтерией геморрой!
— Как же я без бумаг? — испуганно спросила Серафима Дмитриевна.
— Иди давай, — сказал парень. — Лучше всего — домой. Выпей водки, расслабься. Трахнись с кем-нибудь. В общем, забудь обо всем. А я тут как-нибудь без тебя “разрулюсь”. Надо Гуню похоронить.
— Да-да, — кивнула Серафима Дмитриевна, вылезая из машины. — Забуду. Постараюсь забыть.
Она пошла по улице, втянув голову в плечи. Ей было очень плохо, тошнота подступала к горлу. Серафима Дмитриевна плохо соображала, где она и куда идет.
“Бык” из машины наблюдал за ней.
— Вот ведь паскуда, да! — обратился он к умершему напарнику. — Все беды, Гуня, из-за баб, согласись.
“Сникерсы”и “Марсы”
— Вряд ли, — покачал головой Евгений Викторович. Он отвернулся, плечом прикрывая внутренний карман с “бульдогом”, взвел курок. — Десять тысяч — красная цена.
— А в сумочке у тебя что, мужик? — парень положил руку на дорожную сумку.
— Бельишко. В прачечную ходил, — сказал Евгений Викторович.
— Может, посмотрим? — парень потянулся к “молнии”.
— Не надо! — угрожающе сказал Евгений Викторович, вынимая из кармана “бульдог”, но все еще держа его под полой ветровки. — Учтите, кинуть вам меня не получится и грохнуть тоже. Я — бог, я — царь… Он отодвинул полу, и “бык” увидел направленный на него револьвер. Со стороны прохожим не было видно оружия, потому что от любопытных глаз Евгения Викторовича прикрывала инвалидная коляска. — Убери руку с сумки и вали отсюда. А надумаешь купить бумажки, приходи, я тебе назначу.
— Рисковый ты, мужик! — криво усмехнулся парень.
Второй “бык” за спиной Евгения Викторовича оглянулся, сделал едва заметное движение, и шелковый шнурок сдавил горло седоволосого прежде, чем он успел опомниться. Первый попытался перехватить руку с револьвером. Грохнул выстрел. Прохожие на улице испуганно заозирались, выискивая глазами причину грохота.
Серафима Дмитриевна в машине вздрогнула. Она увидела, что к машине бегут парни, при этом один из них держится за бок и двигается как-то боком. У другого в руках были ее бумаги. Она узнала их издали.
Раненый плюхнулся на заднее сиденье, второй “бык” уселся за руль. Машина тут же с ревом сорвалась с места.
— Мальчики, высадите меня, пожалуйста! — запричитала Серафима, едва не плача.
— Сиди, дура! — прикрикнул на нее парень за рулем. — Держи свою гребаную бухгалтерию! — он сунул ей в руки бумаги. — Ты как там? — встревоженно обратился он к напарнику.
— Ниче-ниче, — отозвался напарник. — Кишки цепануло. Гони, не оглядывайся. Тачку поменять надо.
— Некогда менять! Надо тебя в больничку, пока не вытек весь!
— Накроют, нахрен! “Перехват” введут. Не уйти! — раненый парень тяжело задышал. — Ой, течет, сука! Ты посмотри, какое чмо, со стволом гуляет и с коляской!
— Отгулялся уже, падла!
— Мальчики, отпустите меня! — причитала Серафима Дмитриевна, испуганно глядя то на одного парня, то на другого. Она видела, как на заднем сидении из-под “быка” расплывается большой темное пятно.
— Заткнись! Ты у нас теперь прикрытие! — сказал парень за рулем.
Сергей Моисеев попросил водителя “такси” остановиться в квартале от нужного подъезда. Он выбрался из машины и зашагал в сторону дома Виктора Евгеньевича. Огляделся. Около подъезда не было ни машин, ни подозрительных личностей.
Он поднялся по лестнице на третий этаж, позвонил в дверь. Никто не открывал. Он позвонил еще раз и еще. Припал ухом к деревянной двери. В квартире не раздавалось никаких звуков. Он подождал еще немного, позвонил снова. Стал спускаться по лестнице. Пощупал пачку долларов в кармане. Странно! Может, с матерью гуляет?
Сергей спустился вниз, вышел на улицу и оглянулся. Его внимание привлекли милицейские машины с мигалками, которые были припаркованы у тротуара рядом со входом в сквер. Там собралась довольно большая толпа. Моисеев двинулся туда, уже что-то предчувствуя.
Он пробился через толпу к отцеплению и увидел сидящую в кресле старуху. Она смотрела своим немигающим взглядом. Ее глаза из-за линз очков показались ему огромными. Над ней склонился капитан милиции с планшеткой в руке.
— Как же вы ничего не видели? Вы хоть выстрел слышали? — кричал он старухе.
Сзади, на скамейке, запрокинув голову, сидел Евгений Викторович. На его шее вздулась багровая полоса. Щелкал фотоаппарат, работала видеокамера, под скамейкой на песке валялся “бульдог”. Чуть поодаль старший лейтенант допрашивал двух девиц подросткового возраста. Девицы кивали головами и опасливо косились на труп. Сергей опустил взгляд и увидел пятна крови на асфальте. Он отошел от толпы, следуя по кровавым следам. Недалеко от поребрика следы кончились. Здесь совсем недавно стояла машина. Вот он, смазанный след от протектора, когда она тормозила.
Моисеев побежал к телефону-автомату. Набрал номер.
— Алло, Володя, слушай внимательно! Мужик наш с бумагами умер. Документы завтра уже могут быть в ОБЭПе. Мне на твоих “подельников” наплевать, но я не хочу, чтобы у тебя из-за них были неприятности. Поэтому давай подсуетись. Сам знаешь, что делать.
— Ты ему деньги успел отдать или нет? — спросил Владимир Генрихович.
— Не успел. “Быки” опередили.
— Слава богу, — вздохнула трубка. — А то пропали бы деньги.
— Ну, ты и сквалыга! — рассмеялся Сергей. Он повесил трубку и оглянулся. Старуха все также сидела в кресле, рядом с ней капитан что-то записывал. Моисееву показалось, что старуха на него смотрит. Он отвернулся и торопливо пошел по улице.
“Девятка” подкатила к тротуару. “Бык” оглянулся на своего напарника на заднем сидении. Тот лежал на боку с закрытыми глазами. Пол и сиденье были залиты кровью.
— Эй, Гуня, ты как? — спросил “бык”.
Напарник не ответил. Тогда парень протянул руку, приложил два пальца к шее.
— Все, отвоевался, — вздохнул он.
Серафиму Дмитриевну трясло, и она боялась оглядывать назад.
— Что же теперь будет? — пробормотала она, срывающимся голосом. — В милицию надо…
— Угу, еще в прокуратуру скажи. Значит так, Сима, ты с нами не была, никуда не ездила. Сидела в своей бухгалтерии, кредит с дебетом считала. Поняла, нет?
Серафима Дмитриевна затравленно кивнула.
— Бумаги я лично Евгению Викторовичу отдам, — парень взял у нее документы, — а то ты их в таком состоянии еще раз профукаешь. Видишь, какой с твой бухгалтерией геморрой!
— Как же я без бумаг? — испуганно спросила Серафима Дмитриевна.
— Иди давай, — сказал парень. — Лучше всего — домой. Выпей водки, расслабься. Трахнись с кем-нибудь. В общем, забудь обо всем. А я тут как-нибудь без тебя “разрулюсь”. Надо Гуню похоронить.
— Да-да, — кивнула Серафима Дмитриевна, вылезая из машины. — Забуду. Постараюсь забыть.
Она пошла по улице, втянув голову в плечи. Ей было очень плохо, тошнота подступала к горлу. Серафима Дмитриевна плохо соображала, где она и куда идет.
“Бык” из машины наблюдал за ней.
— Вот ведь паскуда, да! — обратился он к умершему напарнику. — Все беды, Гуня, из-за баб, согласись.
“Сникерсы”и “Марсы”
Заместителю директора супермаркета Евгению Викторовичу спалось обычно плохо. Его не мучили угрызения совести, бессонница или комары, которые залетали из близлежащего парка. Против комаров у зама был “Фумитокс”, против бессонницы — таблетки, против угрызений совести -утешительная фраза: “Все воруют, и ничего…” Спал он плохо, потому что просто отвык от той спокойной жизни, которой живет большая часть работающего населения Москвы и ближнего Подмосковья: звонок будильника, утренний кофе, езда в переполненном транспорте или в машине по забитым дорогам, нормированный рабочий день, а если и ненормированный, то все равно — день, кофе в офисе или бутылка водки на стремянке, перерыв на обед, нетерпеливое ожидание конца рабочего дня, часы, стрелки которых, кажется, замерли на одном месте, поход по магазинам, дети, внуки, мужья, сериалы, разговоры, похмелье… Как он им завидовал, как хотел жить другой, счастливой, жизнью беспечного человека, знающего, что в начале или конце месяца на его стол ляжет конверт с деньгами! Человека, которому не надо принимать ответственные решения, потому что за тебя их уже приняли другие. Человека, в чьей голове не вертятся бесконечные вереницы цифр и названий ассортиментного перечня, не нужных ни уму ни сердцу. Может, эта самая черная зависть и не давала ему спать спокойно? Еще лет пять назад был он абсолютно счастливым человеком, потому что работал на оптовом складе, который закрывался в семь, и редко — в восемь, если очень много машин под загрузку. Закрыл, опечатал, сдал под охрану и гуляй себе смело, как белый человек. Как говорится, не корысти ради… Но жажда обеспеченной, сытой жизни, желание личного рая на Земле заманчивей счастливого спокойствия человека, за которого все решили. Какой он, этот рай? Большая квартира, наполненная вещами, обеспечивающими полный комфорт, большая дача, наполненная вещами, обеспечивающими…, большая машина… На определенном этапе занятий бизнесом всегда появляется естественное желание превратить маленькое в большое, расширить границы жизненного пространства до размеров, которые теперь тебе кажутся естественными, увеличить ареал, пометить территорию… Беспечное спокойствие полуазиата исчезает, суетливое европейское сознание входит в тебя, как нож в масло, потому что ты к этому изначально готов — слишком много вокруг соблазнов, и кайф от того, что можешь позволить себе то, чего не могут другие, больше кайфа от выпитой под настроение бутылки.
Во что превратилась его беспечная жизнь? В бесконечную работу, которая как снежный ком растет с каждым днем, в звонки, договора, нервотрепку — не дай бог, сорвут поставки, в деньги, которые, как известно, любят счет. Считаю, считаешь, считает… Сколько их, новых и замусоленных, бумажек прошло через его руки! В голове не укладывается. Только сладостный Морфей, наконец, смежит твои веки, как вдруг в дальнем уголке суетливого сознания всплывает номер какой-нибудь “Газели”, которая должна была прийти сегодня с парфюмерией, или накладная, или сумма “черного нала” за поставку кетчупа. А ночные разгрузки? Сплошной стресс! Стресс можно снять спиртным и физическими нагрузками. Евгений Викторович предпочитал второе.
Обычно они работали с крупными оптовыми складами — так выгодней и дешевле. Постоянные поставщики, постоянные связи. Постоянство давало ощущение некоторого, кажущегося, спокойствия, но часто звонили мелкие торговцы, а то и сами производители, предлагали товар. В свое время, когда все только налаживалось, они с Владимиром Генриховичем решили — не отказываться от таких предложений, если, конечно, они не совсем идиотские — стараться договариваться и работать со всеми. Ну, вот вчера, например, позвонили и предложили водные мотоциклы японского производства. Их что, на галерею затаскивать, или поставить между прилавков мясного и молочного отдела? Да и отдела спорттоваров у них нет. Хотя… Евгений Викторович сам не отказался бы прокатиться на таком где-нибудь в Строгино, лихо летя по водной глади и чувствуя свист ветра в ушах — он так хотел быть наравне с молодыми и сильными, чувствовать восхищенные взгляды женщин — вот ведь мужик — крутой! Зависть… Зависть — вот что движет всем подлунным миром. А не сделать ли им отдел спорттоваров на первом этаже где-нибудь в уголке вместо киоска с прессой? Да нет, не сделать — места мало. Да и кто позволит продавать мотоциклы рядом со сливочным маслом?
Раздался телефонный звонок. Евгений Викторович включил бра над кроватью, сощурившись, посмотрел на часы. Был второй час ночи. Ну, конечно, заснуть тебе дадут только на том свете!
— Алло?
Звонил охранник с проходной.
— Евгений Викторович, тут машина пришла с товаром, “Бычок”, — уточнил охранник, — а у меня тут никакой записки. Какие будут указания?
— Номер какой? — недовольно поинтересовался заместитель директора.
Охранник сказал номер машины. Евгений Викторович наморщил лоб, припоминая все свои последние договоренности.
— Спроси у шофера, какой товар! — приказал он охраннику.
Послышалось шуршание. Телефонная трубка брякнула о стол. Евгений Викторович услышал музыку. “Телевизор смотрит, подлец!”— подумал он.
— Кондитерские изделия. “Сникерсы” и “Марсы”, — произнес охранник.
— Все понятно. Спроси у него, где он до сих пор шлялся? Машина должна была прийти в шесть.
Опять зазвучала музыка.
— Сломался по дороге. Чинился, — сказал охранник. — Говорит, звонил вам, предупредил, что задержится.
— Пусть не врет! — рассердился зам. — Никто мне не звонил и ни о чем не предупреждал! К теще не блины, наверное, ездил. Документы у него на товар есть? В порядке?
— Вроде. Что мне с ним делать? Ни грузчиков, никого сейчас. Пускай до утра ждет?
— Ладно, пропусти. Сейчас подъеду, — Евгений Викторович вздохнул, положил трубку и стал одеваться. Сна как ни бывало…
Было ранее утро. Анька вышла из подъезда с большой сумкой на плече. На ней был спортивный костюм, на ногах кроссовки, на голове — соломенная шляпа. Типичная дачница. За ней из двери показалась Нина Владимировна. Она несла в руках два больших прочных пакета. Анька с Ниной Владимировной пересекли двор и вышли на улицу.
Они ехали на дачу. Вчера вечером Нина Владимировна закатила дочери скандал — все время шляется, матери совсем не помогает. Ни по дому, ни по хозяйству — никак. Овощей да фруктов на рынке ненапокупаешься! А летний день целый год кормит, Дача у них под Загорском, не ближний свет! Когда управиться? Когда разговор заходил о помощи на даче, Анька обычно дерзила, ругалась с матерью, говорила, что лучше все продать, чем на проклятый огород всю жизнь угробить. Но в этот раз, к удивлению Нины Владимировны, она быстро согласилась поехать, почти не спорила. Странно!
Ехали долго: сначала на автобусе, потом в метро к трем вокзалам, потом больше получаса ждали электричку. Электричка замерла, не доезжая до Мытищ и долго стояла. Народу было много, вагон накалился от утреннего жаркого солнца, сгустилась духота.
Лоб Аньки покрылся холодным потом, она вдруг почувствовала, что сейчас грохнется в обморок.
— Мам, мне плохо! — пролепетала она, испуганно глядя на мать.
— Потерпи немножко! — сказала Нина Владимировна. — Сейчас поедем, ветерок подует, и все будет хорошо.
— Мне плохо! — повторила Анька. — Я больше не могу!
— Ну а что делать-то? — растерялась Нина Владимировна.
Анька встала и принялась пробираться к дверям тамбура. Нина Владимировна пошла за ней следом.
Электричка, наконец, тронулась. Через несколько минут замерла около мытищинской платформы. Анька вывалилась из вагона, еле волоча ноги отошла в тень козырька, оперлась рукой о столб.
— Да что с тобой? — Нина Владимировна поставила пакеты на платформу.
— Кошмар какой-то! — отерла ладонью пот Анька.
— Ну вот, теперь следующую еще сорок минут ждать! — рассерженно произнесла Нина Владимировна. — Конечно, если вести разгульный образ жизни: курить, пить и…
— Мам, заткнись, а! — попросила Анька слабым голосом. Она потихоньку приходила в себя.
В следующей электричке было посвободней, и они спокойно уехали.
На крупном оптовом складе кипела жизнь. То и дело под загрузку к воротам подъезжали машины “Газели”, “Зилы”, “Камазы”. Урчали автокары-погрузчики, нося на стальных “руках” коробки и упаковки с продуктовыми товарами. Грузчики работали быстро, как заведенные, обливаясь потом, загорелые водители курили в ожидании, травили анекдоты.
В небольшом вагончике, где располагался складской офис, было накурено. Все время хлопала входная дверь. Люди приходили, оформляли накладные и уходили.
В отдельном закутке сидел директор — большеголовый мужчина лет пятидесяти. Он внимательно изучал какие-то бумаги. Напротив него на стуле парился водитель “Камаза”. Утирал пот большим засаленным платком.
— Что, отказались они от нас? — спросил директор.
— Отказались, — кивнул водитель.
— Ну и ладно, — директор отложил бумаги в сторону. — Подумаешь, фифа! Мы себе сто таких Евгениев Викторовичей найдем! Продукты всем нужны. Теперь только со стопроцентной предоплатой работать будем.
— Это верно, — кивнул водитель.
— Ладно, иди отдыхай, — кивнул директор.
Водитель ушел, а директор достал из ящика стола калькулятор и стал что-то высчитывать, исписывая лист бумаги столбцами цифр.
Он задумался. Конечно, Евгений Викторович повел себя не по-джентльменски: сначала наличку урезал, а потом и вовсе “пошел в отказ”. Устное соглашение есть устное соглашение, его к делу не подошьешь. То ли его ОБЭП прищучил, то ли налоговики что-то пронюхали… Испугался? Да нет, он не из робких, и “крыша” у него солидная, под такой можно жить припеваючи. Что-то иное. “Живых” денег пожалел. А у них под “супермаркет” четверть склада забита, причем у большей части товара срок реализации вот-вот кончится. Растаможка через “своих”, накладные расходы, хранение — просто труба! А если проверка? Четверть склада. Арестуют весь товар, и всю прибыль псу под хвост! Взять да и наехать на этот зажравшийся супермаркет! Позвонить в ОБЭП? Только палка — она о двух концах. Другим может и тебя ударить. Поприжмут их — откуда “левый” товар взяли? От верблюда. Жди тогда вооруженных гостей.
Директор снял телефонную трубку, набрал номер.
— Здравствуй, дорогой! — сказал он, вздохнув. — Тут такая неприятная ситуация у меня получилась с одним магазином…
Нина Владимировна заржавевшей ножовкой распиливала толстую доску. Анька пропалывала грядки. Она была в купальнике, на ногах — калоши с носками.
Отпиленный кусок доски упал на землю. Нина Владимировна подняла его, скрылась в доме. Раздался стук молотка. Мать меняла ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Старые за тридцать лет основательно прогнили. Место тут низкое, вязкое. Дом потихоньку в землю уходит, все гниет. Надо бы мужиков, чтобы дом на кирпичи поднять. Денег уйма. А где их взять?
Анька разогнула спину. В глазах потемнело. Она пошатнулась, опустилась на корточки, оперлась руками о жирную землю, почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Третий раз за сегодняшний день. Что-то с ней было не в порядке. Болезнь, инфекция. Было уже такое однажды. Она в детстве слабенькая была. Ничего не ела. Насильно с ложки кормили. А однажды “прикололась” к тресковой печени и отравилась, да так, что пришлось почти месяц в больнице проваляться.
“Ничего, ничего, жара спадет, и всю мою болезнь как рукой снимет, — стала мысленно утешать себя Анька. — Надо взять себя в руки. А мать-то у меня молодец!”
На пороге дома появилась Нина Владмировна с ножовкой в руке.
— Анюта, пойдем чего-нибудь перекусим, — предложила она.
— Пойдем, — согласилась Анька, глотая ком.
Иван вошел в супермаркет. Здесь было прохладно, по торговому залу бродил вспотевший народ, попискивали машинки, считывая штрих-коды, в кафетерии шла бойкая торговля молочными коктейлями и мороженым. Галдела по-летнему полуголая детвора.
Иван взял себе бутылку пива, отошел в сторону, встал около книжного киоска, стал неторопливо отхлебывать из бутылки. Смотрел по сторонам. Вот он заметил охранника Олега, который неторопливо шел по проходу, приветливо махнул ему рукой. Олег отвернулся, сделав вид, что не заметил Ивана.
Иван поставил недопитую бутылку на пол и решительно направился в торговый зал.
— Молодой человек, у нас вход с другой стороны! — окликнул его охранник, но Иван только махнул рукой и ринулся по проходу. Охранник недовольно посмотрел ему вслед, но останавливать не стал.
— Олег! — окликнул Иван.
Охранник обернулся.
— А, привет! — сказал он, оглянувшись по сторонам. — Ты просто так зашел или…? Смотри, у нас теперь не воруют. Все очень строго.
— Просто так, — кивнул Иван. — Мне с тобой поговорить надо.
— Не могу я с тобой долго разговаривать — служба, — объяснил Олег.
— Пять минут.
— Ну, ладно, если пять, — охранник опять оглянулся, опасаясь появления Кулакова. Они неторопливо двинулись по проходу.
— Что с Анькой случилось?
— С какой еще Анькой? — охранник спрятал глаза.
— У нас одна Анька — Павликова, — сказал Иван. — Будто не знаешь!
— Да тут столько Анек ходит! — пожал плечами Олег. — Я за ними не слежу. Некогда мне.
— Темнишь, Олег, думаешь не вижу! — Иван посмотрел на охранника недоброжелательно. — Пошла Анька сок покупать и исчезла на весь день, а теперь бегает от меня, как от чумы. Во двор носа не кажет. Не гуляет. “Мойщиков” забросила.
— Слушай, Иван, мне ваши заморочки до одного места, — сказал Олег. — У меня своих хватает.
— Да нет, ни до одного… — Иван прищурился. — Ты про свои пятнадцать процентов забыл? Или напомнить, сколько раз мы под твоим прикрытием “мыли”? Кто по пьянке плакался, что детей кормить нечем?
— Это что, шантаж или так — разборка? — недобро ухмыльнулся Олег.
— Понимай, как хочешь. Что тогда было?
— Дура она, твоя Анька, — произнес Олег со вздохом. — Я ей денег дал, а она…
— Поймали?
— Ну да, — кивнул Олег. — Только я тут ни при чем. Лоханулась она. Слишком уж наглая.
— Ментов, конечно, не вызывали?
— Когда мы ментов вызывали, парень? Вызовешь, а потом тебе же за это начальство по башке настучит. Сор из избы не выносят.
— Ладно, дальше что?
— А что дальше? — пожал плечами Олег. — Я же говорю — ни при чем! Я, как всегда, около касс в торговом зале работал. Потом уже вернулся в комнату охраны, мне мужики и рассказали, что еще одна “мойщица” попалась. Кулаков с ней лично разбирается.
— Что значит — лично? — нахмурился Иван.
— Ну, не знаю. У себя в кабинете внушение делает. Жизни учит. С пацанами понятно — навтыкать им по почкам, чтобы жизнь медом не казалась. А с девками… Да нет, не бил он ее, не бойся. Поговорил, наверное, по душам, мол, если еще раз… У нас теперь новая установка: всех, кто уже был в краже замечен, на порог “маркета” не пускать.
— Как это не пускать?
— Ну так, разворачиваешь перед входом и — гуляй, Вася!
— Ой, Олег, что-то ты недоговариваешь! — Иван взял с полки упаковку с гречневой крупой, повертел в руке, положил на место.
— Иван, ты пойми, мне служба дороже этих ваших пятнадцати процентов. Выпнут меня, и что? Умыться? Я ведь ничего больше не умею, кроме как в охране… Пока новую службу найду, моя семья с голоду сдохнет. Да еще Кулаков подгадить может: пошлет по телефону “волчий билет” — ни в одну порядочную фирму не возьмут. Знаешь, какие у него связи по “ментовской” линии?
— Понятно — испугался, значит, не прикрыл! Вот ее и поймали.
— Дуру не прикроешь. Все, твои пять минут прошли, — Олег отвернулся, зашагал прочь.
— Ну, ладно, я тогда с вашим Кулаковым побазарю, как он там лично разбирается, — сказал вслед ему Иван.
Олег, не поворачиваясь, пожал плечами — мол, твое дело, Ваня!
Журналистка Оксана Павленко сидела за компьютером в “ньюс-руме”. Был вечер, и все редакционные уже разошлись по домам, а у нее в послезавтрашний номер материала на пол полосы, как говорится, начать да кончить. Зам. главного всю статью красным маркером перечеркал — стилистика не понравилась, говорит, слишком много эмоций и мало фактов. Интересно, куда она свои эмоции спрячет? Публицистика — это дело такое — с кровью сердца. Их так на журфаке учили…
“Сухарь!”— мысленно обозвала Оксана заместителя главного редактора.
“Наезды” начались после того материала о супермаркете. Приперся сам директор, Владимир Генрихович, кажется? — у них с заместителем был долгий полуторачасовой разговор, потом ее “вызвали” на ковер и велели писать опровержение. Мол, факты оказались непроверенными, недостоверными, статья не была объективна, потому что сама журналистка в погоне за сенсацией совершила незаконные действия, которые подпадают под какую-то там статью уголовного кодекса. Оксана отказалась. Был скандал. Опровержение написали без нее, после этого началось: то один материал завернут, то другой, то третий. Раньше шел разговор о “штате”, теперь никто даже не заикается. Она уже даже стала подумывать о том, что заместителя просто “купили”, а главный все это дело покрыл. Да нет, бред какой-то! Солидная газета не будет пачкаться… А, может, наоборот — припугнули? В общем, дело темное… Договорились.
На столе зазвонил телефон. Оксана сняла трубку.
— Слушаю.
— Здрасьте, Оксану Павленко можно к телефону позвать? — раздался в трубке девичий голос.
— А кто ее спрашивает? — осторожно поинтересовалась Оксана.
— Знакомая одна, — ответила девица.
— Я слушаю, — Оксана посмотрела на экран монитора, заметила опечатку, подвела курсор, стерла лишнюю букву.
В трубке замолчали. Было слышно только легкое дыхание.
— Ну, говорите же, что вы хотели?
Раздались короткие гудки. Оксана положила трубку, задумалась. Голос был до боли знакомый. У Оксаны была хорошая память на голоса. Ну, конечно, это та самая девица — бандерша, как окрестила ее про себя Оксана. Малолетняя красотка с замашками воровского “авторитета”. Жестокая, расчетливая, безжалостная. Придет время — она через чью-нибудь жизнь переступит.
“Ну, и что им еще от меня надо? — подумала Оксана, глядя невидящим взглядом в текст на экране. — Мало опустили? Странный у нее какой-то голос. Не такой, как в прошлый раз. Не наглый. Скорее — виноватый. Может, все-таки что-то случилось?”
Евгений Викторович устало откинулся в кресле своего автомобиля. Ворота отъехали, и он вырулил со двора супермаркета. Глаза сами собой закрывались. Он так и не смог уснуть прошлой ночью. После внеочередной ночной разгрузки по вине водителя, не проверившего исправность машины перед рейсом, он возвращался домой, чертыхаясь. Ладно бы “левый” товар, деньги с которого осядут в его карманах, а то — обычный, законный, со всеми документами, оформленный по всем правилам. Какие-то гребаные шоколадки, которых он терпеть не может! Его остановили “дэпээсники”, долго проверяли документы, приказали открыть багажник, дверцы, совершенно наглым образом обыскали всю машину. Евгений Викторович пробовал с ними и договориться, и поругаться — менты были неприступны, как сфинксы.
Во что превратилась его беспечная жизнь? В бесконечную работу, которая как снежный ком растет с каждым днем, в звонки, договора, нервотрепку — не дай бог, сорвут поставки, в деньги, которые, как известно, любят счет. Считаю, считаешь, считает… Сколько их, новых и замусоленных, бумажек прошло через его руки! В голове не укладывается. Только сладостный Морфей, наконец, смежит твои веки, как вдруг в дальнем уголке суетливого сознания всплывает номер какой-нибудь “Газели”, которая должна была прийти сегодня с парфюмерией, или накладная, или сумма “черного нала” за поставку кетчупа. А ночные разгрузки? Сплошной стресс! Стресс можно снять спиртным и физическими нагрузками. Евгений Викторович предпочитал второе.
Обычно они работали с крупными оптовыми складами — так выгодней и дешевле. Постоянные поставщики, постоянные связи. Постоянство давало ощущение некоторого, кажущегося, спокойствия, но часто звонили мелкие торговцы, а то и сами производители, предлагали товар. В свое время, когда все только налаживалось, они с Владимиром Генриховичем решили — не отказываться от таких предложений, если, конечно, они не совсем идиотские — стараться договариваться и работать со всеми. Ну, вот вчера, например, позвонили и предложили водные мотоциклы японского производства. Их что, на галерею затаскивать, или поставить между прилавков мясного и молочного отдела? Да и отдела спорттоваров у них нет. Хотя… Евгений Викторович сам не отказался бы прокатиться на таком где-нибудь в Строгино, лихо летя по водной глади и чувствуя свист ветра в ушах — он так хотел быть наравне с молодыми и сильными, чувствовать восхищенные взгляды женщин — вот ведь мужик — крутой! Зависть… Зависть — вот что движет всем подлунным миром. А не сделать ли им отдел спорттоваров на первом этаже где-нибудь в уголке вместо киоска с прессой? Да нет, не сделать — места мало. Да и кто позволит продавать мотоциклы рядом со сливочным маслом?
Раздался телефонный звонок. Евгений Викторович включил бра над кроватью, сощурившись, посмотрел на часы. Был второй час ночи. Ну, конечно, заснуть тебе дадут только на том свете!
— Алло?
Звонил охранник с проходной.
— Евгений Викторович, тут машина пришла с товаром, “Бычок”, — уточнил охранник, — а у меня тут никакой записки. Какие будут указания?
— Номер какой? — недовольно поинтересовался заместитель директора.
Охранник сказал номер машины. Евгений Викторович наморщил лоб, припоминая все свои последние договоренности.
— Спроси у шофера, какой товар! — приказал он охраннику.
Послышалось шуршание. Телефонная трубка брякнула о стол. Евгений Викторович услышал музыку. “Телевизор смотрит, подлец!”— подумал он.
— Кондитерские изделия. “Сникерсы” и “Марсы”, — произнес охранник.
— Все понятно. Спроси у него, где он до сих пор шлялся? Машина должна была прийти в шесть.
Опять зазвучала музыка.
— Сломался по дороге. Чинился, — сказал охранник. — Говорит, звонил вам, предупредил, что задержится.
— Пусть не врет! — рассердился зам. — Никто мне не звонил и ни о чем не предупреждал! К теще не блины, наверное, ездил. Документы у него на товар есть? В порядке?
— Вроде. Что мне с ним делать? Ни грузчиков, никого сейчас. Пускай до утра ждет?
— Ладно, пропусти. Сейчас подъеду, — Евгений Викторович вздохнул, положил трубку и стал одеваться. Сна как ни бывало…
Было ранее утро. Анька вышла из подъезда с большой сумкой на плече. На ней был спортивный костюм, на ногах кроссовки, на голове — соломенная шляпа. Типичная дачница. За ней из двери показалась Нина Владимировна. Она несла в руках два больших прочных пакета. Анька с Ниной Владимировной пересекли двор и вышли на улицу.
Они ехали на дачу. Вчера вечером Нина Владимировна закатила дочери скандал — все время шляется, матери совсем не помогает. Ни по дому, ни по хозяйству — никак. Овощей да фруктов на рынке ненапокупаешься! А летний день целый год кормит, Дача у них под Загорском, не ближний свет! Когда управиться? Когда разговор заходил о помощи на даче, Анька обычно дерзила, ругалась с матерью, говорила, что лучше все продать, чем на проклятый огород всю жизнь угробить. Но в этот раз, к удивлению Нины Владимировны, она быстро согласилась поехать, почти не спорила. Странно!
Ехали долго: сначала на автобусе, потом в метро к трем вокзалам, потом больше получаса ждали электричку. Электричка замерла, не доезжая до Мытищ и долго стояла. Народу было много, вагон накалился от утреннего жаркого солнца, сгустилась духота.
Лоб Аньки покрылся холодным потом, она вдруг почувствовала, что сейчас грохнется в обморок.
— Мам, мне плохо! — пролепетала она, испуганно глядя на мать.
— Потерпи немножко! — сказала Нина Владимировна. — Сейчас поедем, ветерок подует, и все будет хорошо.
— Мне плохо! — повторила Анька. — Я больше не могу!
— Ну а что делать-то? — растерялась Нина Владимировна.
Анька встала и принялась пробираться к дверям тамбура. Нина Владимировна пошла за ней следом.
Электричка, наконец, тронулась. Через несколько минут замерла около мытищинской платформы. Анька вывалилась из вагона, еле волоча ноги отошла в тень козырька, оперлась рукой о столб.
— Да что с тобой? — Нина Владимировна поставила пакеты на платформу.
— Кошмар какой-то! — отерла ладонью пот Анька.
— Ну вот, теперь следующую еще сорок минут ждать! — рассерженно произнесла Нина Владимировна. — Конечно, если вести разгульный образ жизни: курить, пить и…
— Мам, заткнись, а! — попросила Анька слабым голосом. Она потихоньку приходила в себя.
В следующей электричке было посвободней, и они спокойно уехали.
На крупном оптовом складе кипела жизнь. То и дело под загрузку к воротам подъезжали машины “Газели”, “Зилы”, “Камазы”. Урчали автокары-погрузчики, нося на стальных “руках” коробки и упаковки с продуктовыми товарами. Грузчики работали быстро, как заведенные, обливаясь потом, загорелые водители курили в ожидании, травили анекдоты.
В небольшом вагончике, где располагался складской офис, было накурено. Все время хлопала входная дверь. Люди приходили, оформляли накладные и уходили.
В отдельном закутке сидел директор — большеголовый мужчина лет пятидесяти. Он внимательно изучал какие-то бумаги. Напротив него на стуле парился водитель “Камаза”. Утирал пот большим засаленным платком.
— Что, отказались они от нас? — спросил директор.
— Отказались, — кивнул водитель.
— Ну и ладно, — директор отложил бумаги в сторону. — Подумаешь, фифа! Мы себе сто таких Евгениев Викторовичей найдем! Продукты всем нужны. Теперь только со стопроцентной предоплатой работать будем.
— Это верно, — кивнул водитель.
— Ладно, иди отдыхай, — кивнул директор.
Водитель ушел, а директор достал из ящика стола калькулятор и стал что-то высчитывать, исписывая лист бумаги столбцами цифр.
Он задумался. Конечно, Евгений Викторович повел себя не по-джентльменски: сначала наличку урезал, а потом и вовсе “пошел в отказ”. Устное соглашение есть устное соглашение, его к делу не подошьешь. То ли его ОБЭП прищучил, то ли налоговики что-то пронюхали… Испугался? Да нет, он не из робких, и “крыша” у него солидная, под такой можно жить припеваючи. Что-то иное. “Живых” денег пожалел. А у них под “супермаркет” четверть склада забита, причем у большей части товара срок реализации вот-вот кончится. Растаможка через “своих”, накладные расходы, хранение — просто труба! А если проверка? Четверть склада. Арестуют весь товар, и всю прибыль псу под хвост! Взять да и наехать на этот зажравшийся супермаркет! Позвонить в ОБЭП? Только палка — она о двух концах. Другим может и тебя ударить. Поприжмут их — откуда “левый” товар взяли? От верблюда. Жди тогда вооруженных гостей.
Директор снял телефонную трубку, набрал номер.
— Здравствуй, дорогой! — сказал он, вздохнув. — Тут такая неприятная ситуация у меня получилась с одним магазином…
Нина Владимировна заржавевшей ножовкой распиливала толстую доску. Анька пропалывала грядки. Она была в купальнике, на ногах — калоши с носками.
Отпиленный кусок доски упал на землю. Нина Владимировна подняла его, скрылась в доме. Раздался стук молотка. Мать меняла ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Старые за тридцать лет основательно прогнили. Место тут низкое, вязкое. Дом потихоньку в землю уходит, все гниет. Надо бы мужиков, чтобы дом на кирпичи поднять. Денег уйма. А где их взять?
Анька разогнула спину. В глазах потемнело. Она пошатнулась, опустилась на корточки, оперлась руками о жирную землю, почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Третий раз за сегодняшний день. Что-то с ней было не в порядке. Болезнь, инфекция. Было уже такое однажды. Она в детстве слабенькая была. Ничего не ела. Насильно с ложки кормили. А однажды “прикололась” к тресковой печени и отравилась, да так, что пришлось почти месяц в больнице проваляться.
“Ничего, ничего, жара спадет, и всю мою болезнь как рукой снимет, — стала мысленно утешать себя Анька. — Надо взять себя в руки. А мать-то у меня молодец!”
На пороге дома появилась Нина Владмировна с ножовкой в руке.
— Анюта, пойдем чего-нибудь перекусим, — предложила она.
— Пойдем, — согласилась Анька, глотая ком.
Иван вошел в супермаркет. Здесь было прохладно, по торговому залу бродил вспотевший народ, попискивали машинки, считывая штрих-коды, в кафетерии шла бойкая торговля молочными коктейлями и мороженым. Галдела по-летнему полуголая детвора.
Иван взял себе бутылку пива, отошел в сторону, встал около книжного киоска, стал неторопливо отхлебывать из бутылки. Смотрел по сторонам. Вот он заметил охранника Олега, который неторопливо шел по проходу, приветливо махнул ему рукой. Олег отвернулся, сделав вид, что не заметил Ивана.
Иван поставил недопитую бутылку на пол и решительно направился в торговый зал.
— Молодой человек, у нас вход с другой стороны! — окликнул его охранник, но Иван только махнул рукой и ринулся по проходу. Охранник недовольно посмотрел ему вслед, но останавливать не стал.
— Олег! — окликнул Иван.
Охранник обернулся.
— А, привет! — сказал он, оглянувшись по сторонам. — Ты просто так зашел или…? Смотри, у нас теперь не воруют. Все очень строго.
— Просто так, — кивнул Иван. — Мне с тобой поговорить надо.
— Не могу я с тобой долго разговаривать — служба, — объяснил Олег.
— Пять минут.
— Ну, ладно, если пять, — охранник опять оглянулся, опасаясь появления Кулакова. Они неторопливо двинулись по проходу.
— Что с Анькой случилось?
— С какой еще Анькой? — охранник спрятал глаза.
— У нас одна Анька — Павликова, — сказал Иван. — Будто не знаешь!
— Да тут столько Анек ходит! — пожал плечами Олег. — Я за ними не слежу. Некогда мне.
— Темнишь, Олег, думаешь не вижу! — Иван посмотрел на охранника недоброжелательно. — Пошла Анька сок покупать и исчезла на весь день, а теперь бегает от меня, как от чумы. Во двор носа не кажет. Не гуляет. “Мойщиков” забросила.
— Слушай, Иван, мне ваши заморочки до одного места, — сказал Олег. — У меня своих хватает.
— Да нет, ни до одного… — Иван прищурился. — Ты про свои пятнадцать процентов забыл? Или напомнить, сколько раз мы под твоим прикрытием “мыли”? Кто по пьянке плакался, что детей кормить нечем?
— Это что, шантаж или так — разборка? — недобро ухмыльнулся Олег.
— Понимай, как хочешь. Что тогда было?
— Дура она, твоя Анька, — произнес Олег со вздохом. — Я ей денег дал, а она…
— Поймали?
— Ну да, — кивнул Олег. — Только я тут ни при чем. Лоханулась она. Слишком уж наглая.
— Ментов, конечно, не вызывали?
— Когда мы ментов вызывали, парень? Вызовешь, а потом тебе же за это начальство по башке настучит. Сор из избы не выносят.
— Ладно, дальше что?
— А что дальше? — пожал плечами Олег. — Я же говорю — ни при чем! Я, как всегда, около касс в торговом зале работал. Потом уже вернулся в комнату охраны, мне мужики и рассказали, что еще одна “мойщица” попалась. Кулаков с ней лично разбирается.
— Что значит — лично? — нахмурился Иван.
— Ну, не знаю. У себя в кабинете внушение делает. Жизни учит. С пацанами понятно — навтыкать им по почкам, чтобы жизнь медом не казалась. А с девками… Да нет, не бил он ее, не бойся. Поговорил, наверное, по душам, мол, если еще раз… У нас теперь новая установка: всех, кто уже был в краже замечен, на порог “маркета” не пускать.
— Как это не пускать?
— Ну так, разворачиваешь перед входом и — гуляй, Вася!
— Ой, Олег, что-то ты недоговариваешь! — Иван взял с полки упаковку с гречневой крупой, повертел в руке, положил на место.
— Иван, ты пойми, мне служба дороже этих ваших пятнадцати процентов. Выпнут меня, и что? Умыться? Я ведь ничего больше не умею, кроме как в охране… Пока новую службу найду, моя семья с голоду сдохнет. Да еще Кулаков подгадить может: пошлет по телефону “волчий билет” — ни в одну порядочную фирму не возьмут. Знаешь, какие у него связи по “ментовской” линии?
— Понятно — испугался, значит, не прикрыл! Вот ее и поймали.
— Дуру не прикроешь. Все, твои пять минут прошли, — Олег отвернулся, зашагал прочь.
— Ну, ладно, я тогда с вашим Кулаковым побазарю, как он там лично разбирается, — сказал вслед ему Иван.
Олег, не поворачиваясь, пожал плечами — мол, твое дело, Ваня!
Журналистка Оксана Павленко сидела за компьютером в “ньюс-руме”. Был вечер, и все редакционные уже разошлись по домам, а у нее в послезавтрашний номер материала на пол полосы, как говорится, начать да кончить. Зам. главного всю статью красным маркером перечеркал — стилистика не понравилась, говорит, слишком много эмоций и мало фактов. Интересно, куда она свои эмоции спрячет? Публицистика — это дело такое — с кровью сердца. Их так на журфаке учили…
“Сухарь!”— мысленно обозвала Оксана заместителя главного редактора.
“Наезды” начались после того материала о супермаркете. Приперся сам директор, Владимир Генрихович, кажется? — у них с заместителем был долгий полуторачасовой разговор, потом ее “вызвали” на ковер и велели писать опровержение. Мол, факты оказались непроверенными, недостоверными, статья не была объективна, потому что сама журналистка в погоне за сенсацией совершила незаконные действия, которые подпадают под какую-то там статью уголовного кодекса. Оксана отказалась. Был скандал. Опровержение написали без нее, после этого началось: то один материал завернут, то другой, то третий. Раньше шел разговор о “штате”, теперь никто даже не заикается. Она уже даже стала подумывать о том, что заместителя просто “купили”, а главный все это дело покрыл. Да нет, бред какой-то! Солидная газета не будет пачкаться… А, может, наоборот — припугнули? В общем, дело темное… Договорились.
На столе зазвонил телефон. Оксана сняла трубку.
— Слушаю.
— Здрасьте, Оксану Павленко можно к телефону позвать? — раздался в трубке девичий голос.
— А кто ее спрашивает? — осторожно поинтересовалась Оксана.
— Знакомая одна, — ответила девица.
— Я слушаю, — Оксана посмотрела на экран монитора, заметила опечатку, подвела курсор, стерла лишнюю букву.
В трубке замолчали. Было слышно только легкое дыхание.
— Ну, говорите же, что вы хотели?
Раздались короткие гудки. Оксана положила трубку, задумалась. Голос был до боли знакомый. У Оксаны была хорошая память на голоса. Ну, конечно, это та самая девица — бандерша, как окрестила ее про себя Оксана. Малолетняя красотка с замашками воровского “авторитета”. Жестокая, расчетливая, безжалостная. Придет время — она через чью-нибудь жизнь переступит.
“Ну, и что им еще от меня надо? — подумала Оксана, глядя невидящим взглядом в текст на экране. — Мало опустили? Странный у нее какой-то голос. Не такой, как в прошлый раз. Не наглый. Скорее — виноватый. Может, все-таки что-то случилось?”
Евгений Викторович устало откинулся в кресле своего автомобиля. Ворота отъехали, и он вырулил со двора супермаркета. Глаза сами собой закрывались. Он так и не смог уснуть прошлой ночью. После внеочередной ночной разгрузки по вине водителя, не проверившего исправность машины перед рейсом, он возвращался домой, чертыхаясь. Ладно бы “левый” товар, деньги с которого осядут в его карманах, а то — обычный, законный, со всеми документами, оформленный по всем правилам. Какие-то гребаные шоколадки, которых он терпеть не может! Его остановили “дэпээсники”, долго проверяли документы, приказали открыть багажник, дверцы, совершенно наглым образом обыскали всю машину. Евгений Викторович пробовал с ними и договориться, и поругаться — менты были неприступны, как сфинксы.