Страница:
остановились, наверно, часа в четыре. Снова закрыл глаза. Со слов Бетти я
так и не понял, сделал Сэм новое завещание или только собирается. Даже если
сделал, семья опротестует его. Я ужаснулся.
Куда завели меня эти размышления? Денеж
ные расчеты всегда претили мне. Никогда не
приходило мне на ум жениться из-за денег или
других практических соображений. Э т о в и з а,
а не деньги, -- оправдывал я себя, -- страх
попасть в лапы к наци. >510,;
Но что-то еще злило меня. Что же? Порвать с Селией? Но Бетти не имеет
права этого требовать, раз сама остается в качестве "мистрис " у Сэма
Дреймана. Пойду прямо к Селии! Я провел по щеке -- отросла колючая щетина.
Попытался было встать, но затекли ноги от этого спанья на диване. Над
умывальником висело зеркало. Я поднял штору и уставился на свое отражение:
бледное лицо, красные глаза, мятый воротничок. Затем подошел к окну и
выглянул. Перед отелем машин не было. Скорая помощь уже увезла Сэма в
больницу. Бетти даже не сказала в какую. Видно, было не слишком рано. Солнце
светило вовсю. "Что сказать Шоше? -- спрашивал я себя. -- Она только поймет,
что я женюсь не на ней... Она не переживет этого ". Я опять выглянул в окно.
Пустые трамваи, дрожки без седоков. Казалось, даже нееврейские кварталы
опустели в честь Йом-Кипура. Я надел пиджак, умылся, хотя и это запрещается
в такой великий праздник, как Йом-Кипур, вышел. Стал спускаться по
ступенькам. Мне незачем было торопиться. В первый раз я почувствовал, что
Сэм близок и симпатичен мне -- он хотел того же, что и я -- невозможного.
На пути попалась парикмахерская. Я зашел. Клиентов не было, и хозяин
встретил
меня с преувеличенной вежливостью. Он
обернул меня белой простыней, как сава
ном. Прежде чем брить, разгладил мне бо
роду. - ,- -".? * " л*. ' ?;.* "*ь
-- Ну и город наша Варшава! -- заговорил
он. -- У этих "шини ", у жидков этих, Иом-Ки-
пур, и весь город будто вымер. И это в сто
лице, коронном городе Польского королев
ства. И впрямь забавно!
Он по ошибке принял меня за поляка. Я хотел было ответить, но, быстро
сообразив, что мой акцент выдаст меня, кивнул только и произнес единственное
слово, которое не могло меня скомпрометировать: "Так".
-- Они расползлись по всей Польше, -- продолжал парикмахер. -- Города
завшивели от них. Сначала они жили на Налевках, на Гжибовской, на
Крохмальной, а теперь, как черви, расползлись по всей Варшаве. Пробрались
даже в Виланов1. Одно только утешает -- Гитлер выкурит пархатых изо всех
щелей.
Меня затрясло. Он держал бритву прямо у
горла. Я поднял глаза. На секунду его зеленые
глаза встретились с моими. Уж не заподозрил
ли он, что я еврей? ш
-- Я вот что вам скажу, шановный пан. Эти те
перешние евреи -- те, что бреются, говорят чис
то по-польски и притворяются поляками, -- они
даже хуже, чем прежние Шмули и Срули в
длинных лапсердаках, с белыми бородами и
пейсами. Те, по крайней мере, не лезли, куда их
не просят. Сидели себе в лавках и раскачивались
над своим Талмудом, как бедуины. Болботали на своем жаргоне, а если
христианин попадал к ним в лапы, объегоривали его на несколько грошей. Зато
они не ходили ни в театры, ни в кафе, ни в оперу. А эти, бритые, в пиджаках,
-- от них все беды. Они заседают в нашем Сейме и заключают договоры с нашими
злейшими врагами -- с литовцами, русинами, русскими. Все они -- тайные
коммунисты и советские шпионы. Одного они хотят -- уничтожить нас,
католиков, и передать власть большевикам, масонам и социалистам. В это
трудно поверить, шановный пан, но ихние миллионеры заключили секретный пакт
с Гитлером. Ротшильды его финансируют, а посредник у них Рузвельт.
По-настоящему он не Рузвельт, а Розенфельд, крещеный еврей. Они как будто бы
допускают и христианскую веру, но у них одно на уме -- развалить все изнутри
и заразить все и вся. Вот так. А вы как думаете?
Я пробормотал что-то нечленораздельное.
-- Они приходят сюда бриться и стричься круглый год, а сегодня их нет.
Йом-Кипур -- святой праздник даже для богатых. Больше половины магазинов
закрыты сегодня -- и здесь, и на Маршалковской. Эти не пойдут в хасидские
молельни, не наденут меховые шапки и молитвенные шали, как прежние жиды, --
ан нет, они наденут цилиндры и в собственном автомобиле поедут в синагогу на
Тломацкем. Уж Гитлер вытурит их! Он обещал этим жидовским миллионерам, что
сохранит их капиталы, -- но раз наци вооружены, он приструнит их всех!
Ха-ха-ха! Пло-
хо вот только, что он на нашу страну нападет. Но раз мы не можем сами
очистить страну от заразы -- приходится позволять врагу сделать это. Что
будет потом, никто не знает. Во всем виноваты протестанты. Они продали душу
дьяволу. Они смертельно ненавидят Папу. А знаете, шановный пан, что и Лютер
был тайным евреем?
-- Нет. -1
-- Это установленный факт.
Цирюльник дважды прошелся бритвой по
лицу. Потом побрызгал одеколоном и при
пудрил. Почистил пиджак, стряхнув с него
двумя пальцами несколько волосков. Я рас
платился и вышел. Рубашка взмокла от пота.
Я припустился бежать, еще не сообразив, куда
собираюсь идти. Не т, я не останусь в Пол ь-
ше! Уеду любой ценой! На перекрестке
меня сшиб автомобиль, и я упал. Это самый
неудачный день в моей жизни. И я тоже про
дал душу дьяволу. Пойти, что ли, в синагогу?
Нет, не стоит осквернять святое место! В жи
воте что-то урчало. Пот струился по лицу, по
спине, боль разрывала мочевой пузырь. Если я
не опорожнюсь сию же минуту, намочу все.
А вот и ресторан. Я попытался войти, но дверь
не поддавалась. Закрыто? Не может быть -- за
столиками сидели и обедали, кельнеры разно
сили еду. *'k = ,
Подошел человек с собакой на поводке и
подсказал:
-- Не к себе, а от себя!
-- О, тысяча благодарностей! ^
Я спросил у кельнера, где туалет, и он указал 4Иа дверь. Но, подойдя к
двери, я ее не
увидел. Она исчезла как по волшебству. За
столиками перестали есть и уставились на
меня. Какая-то женщина громко рассмея
лась. i\ ' . -'**' ;
Подошел кельнер:
-- Вот сюда, -- и он открыл передо мной дверь. Я подбежал к писсуару,
но, как недавно Сэм Дрейман, не мог помочиться -- моча не шла.
Я не пошел к Селии -- провел Йом-Кипур с Шошей. Бася ушла в синагогу.
Толстая поминальная свеча горела со вчерашнего дня и теперь почти не давала
света. Разбитый и вялый, после перенесенной бессонной ночи, я валялся на
постели прямо в одежде. Шоша сидела рядом. Она что-то говорила. Хотя голос
ее я слышал, но о чем она говорит, уловить не мог. Должно быть, рассказывает
про войну, тиф, голод, смерть Ипе. Шоша положила свою детскую ручку мне на
грудь. Мы оба постились.
То и дело я приоткрывал один глаз, чтобы посмотреть, как солнечный луч
передвигается по стене. Спокойствие Дня Искупления разлилось вокруг. Было
слышно, как щебечут птицы. Я принял решение и знал, что не отступлюсь, но
было еще нечто, что я не мог объяснить ни себе, ни другим. Было ли это
видение -- или галлюцинация -- появление отца? Или цирюльник отравил меня
своими ядовитыми речами? Отвергнуть женщину, страстную, талантливую, которая
к тому же имеет возможность взять меня в Америку, избавив от проклятой
бедности и нацистской пули? Была ли это ревность к Сэму Дрейману? Такая уж
огромная любовь к Шоше? Или проссо недоставало решимости огорчить Басю?
Вопросы эти я
задавал моему подсознанию, или надсозна-нию, но ответа не получил. Это
как с человеком, который совершает самоубийство, -- объяснил я себе. Он
нашел крюк в потолке, сделал петлю, подставил стул и до последней минуты не
знает, зачем он это делает. Кто сказал, что в природе и человеческом
обществе все можно выразить словами и для всякого действия должны быть
мотивы? Уже давно я осознал, что литература только описывает события и
характеры, а уж потом подыскивает оправдания для них. Все мотивации в
беллетристике или очевидны, или неверны, j В конце концов я уснул. Проснулся
лишь в сумерках. Последние лучи заходящего солнца отражались в чердачном
окошке. Ко мне подошла Шоша:
-- Ареле, ты славно поспал. > гл,? i
-- А ты, Шошеле?
-- О, я тоже спала.
В комнате был полумрак. Свеча уже догорала. Пламя то поднималось вверх,
то становилось таким крошечным, что едва был виден фитилек. Шоша заговорила
опять:
-- Прошлый год я ходила с мамеле в сина
гогу вечером на Йом-Кипур. Мужчина с белой
бородой трубил в рог.
-- Да, я знаю.
-- Когда на небе появятся три звезды, мож
но есть. - . .- - .
-- Ты проголодалась?
-- Когда ты со мной, это лучше, чем есть. ;:
Неожиданно для себя я произнес: r f ? *
-- Шоша, мы скоро будем мужем и женой.
После праздников.
Я собрался предупредить Шошу, чтобы она пока ничего не говорила матери,
но тут открылась дверь и вошла Бася. Шоша бросилась ей навстречу: "Мамеле,
Ареле собирается жениться на мне сразу после Суккот!" Я и не подозревал, что
у Шоши такой звонкий голос. Она повисла на матери и осыпала ее поцелуями.
Бася положила молитвенники и теперь вопрошающе смотрела на меня. Радость и
удивление были в ее глазах.
-- Да, это правда, -- подтвердил я. .*-*'"*.
Бася хлопнула в ладоши:
-- Милосердный Господь слышал мои мо
литвы. Весь день я стояла на ногах и молилась
за тебя, доченька, и за тебя, Ареле, сын мой.
Только Бог в небе знает, сколько слез пролила
я за эти два дня. Доченька, свет очей моих,
мазлтов! , , * ^
Они целовались, обнимались, раскачивались из стороны в сторону, не в
состоянии оторваться друг от друга.
Бася протянула ко мне руки. От нее исходил аромат поста, нафталина, в
котором целый год пролежало ее платье, и еще чего-то, очень женского и
праздничного, -- привычный аромат моего детства, когда, бывало, наша комната
превращалась в женскую молельню перед первыми днями месяца Аба. БасрАн голос
тоже зазвучал громче и выше. Она заговорила на простонародном языке
жаргонных молитвенников:
-- Это все на небесах, на небесах. Это счаст
ливейший день в несчастной моей жизни. По
моги же нам, Боже! Мы много страдали.
Отче, позволь дожить до радости повести
мое перворожденное дитя под свадебный венец. -- Бася воздела вверх
руки. Она вся лучилась материнским счастьем.
Шоша расплакалась. Бася всплеснула руками и воскликнула:
> -- Что же это со мной?! Он же постился
весь день, сокровище мое, милый мой наслед
ничек! ,
Она бросилась к буфету и вернулась с графином вишневой наливки. Наливка
эта стояла, должно быть, много лет, ожидая подходящего случая. Мы чокались,
пили и целовались. Шоше тоже немного налили. Когда она целовала меня, это
уже не были детские поцелуи. Даже губы у нее стали как у взрослой женщины.
Открылась дверь, и на пороге возникла
Тайбеле -- хорошенькая, в новом платье. Мы
уже виделись здесь с нею на Рош-Гашоно --
она пришла тогда, чтобы провести праздники с
матерью и сестрой. Тайбл, высокая, темново
лосая, с карими глазами, походила на отца. Ей
было только три года, когда они переехали из
нашего дома, но она помнила меня и называла
Ареле. На Рош-Гашоно Тайбл принесла кусок
ананаса, чтобы произнести над ним празднич
ное благословение. Услыхав новости, она
только спросила: , ^.^-
-- Ареле, это правда? -- И, не дожидаясь ответа, обняла меня, крепко
сжала и принялась целовать. -- Мазлтов! Мазлтов! Вот это да! И именно в
Йом-Кипур! Так ли, этак ли -- сердце подсказывало мне -- Ареле, у меня
никогда не было брата, -- и вот теперь ты мой брат, даже ближе, чем брат.
Когда тателе услышит... он тогда... .- - .. *= "* , i-.
Тайбл бегом бросилась к двери, прямо рысью, на высоких каблуках. Бася
спросила:
-- Куда это ты так спешишь?
-- Позвонить тателе. -- Тайбл опять появи
лась в дверях.
-- Зачем это? Почему такое счастье надо с
ним делить? -- Бася прямо-таки орала на
дочь. -- Он покинул нас, больных и нищих, и
ушел к этой потаскухе, сгореть бы ей в аду
дотла. Это не отец, а убийца. Если бы вы с ним
остались, давно бы подохли с голодухи. Это я,
я одна кормила вас, отдавала вам последние
силы, чтобы вы не умерли. Боже милостивый,
Отец наш небесный! Ты знаешь правду! Это
из-за него, негодяя, и его грязных похожде
ний мы потеряли Ипе -- теперь она, наверно, в
раю, со святыми. -- Бася говорила все это
только Шоше и себе, потому что дверь за Тай-
беле давно закрылась.
Шоша поинтересовалась:
-- Куда она пошла звонить? Разве гастро
ном сегодня открыт? -- ;/ ';-" : ~* м*г**- *
-- Пусть ее звонит. Пусть подлизывается к
нему, старому развратнику. Что до меня, то
он такой же трефный, как свинья. Не хочу ви
деть его. Он не был вам отцом, когда вы голо
дали, хворали и выхаркивали легкие, и не хочу
я, чтобы он был отцом теперь, когда удача по
вернулась к нам, пусть она с нами останется.
Шошеле, что же ты стоишь, как дурочка? По
целуй его, обними! Он уже все равно что муж
твой, а мне он дорог, как собственное дитя. Ни
когда мы не забывали его, никогда. Не знали,
где он, и даже жив ли он, так много молодых
людей погибло во всех этих войнах. А когда
--
Лейзер принес хорошие вести и мы узнали, что он жив и пишет для газет,
в нашем доме был все равно что праздник. Как давно это было? Все спуталось в
голове, и я не знаю, что и когда. Это я, я поведу тебя под брачный венец, а
не твой жестокосердный отец. Ареле, дитя мое, да вознаградит тебя Господь за
ту радость и счастье, которые ты дал нам сегодня. -- Бася зарыдала, и Шоша
плакала вместе с ней.
Немного погодя Бася, надев фартук, загремела в к^не кастрюлями,
горшками, тарелками. Пара цыплят, которых зарезали для капойрес в канун
Иом-Кипура, была заранее приготовлена, и Басе только оставалось разрезать их
на куски, подать халу и хрен. Она забыла подать фаршированную рыбу и весь
оставшийся вечер сокрушалась из-за этого. Склонившись ко мне, Бася
приговаривала:
-- Ешь, дитя мое, ешь. Ослабел небось,
бедный, от долгого поста. Что до меня, то я и
не заметила, что пощусь -- так тяжело было
на душе. Такое мне не впервой. Сколько раз
приходилось ложиться в постель, не прогло
тив ни куска. Ешь, Шошеле, ешь, невеста моя!
Господь внял твоим мольбам. Наши благочес
тивые предки просили за тебя перед Госпо
дом. У нас сегодня не конец Йом-Кипура, нет,
для нас сегодня начинается Симхес-Тойре.
Что с Тайбеле? Почему ее нет так долго? Он ее
за дочь не считает, а она бегает за ним, потому
что у него приличная квартира и он дарит ей
всякую дребедень. Стыд и позор! Грех перед
Господом! **э .. -- Ft: -к^-'г **%."-<- * г
Бася села за стол, но каждую минуту оборачивалась к двери. Наконец
Тайбеле пришла.
-- Мамеле, есть хорошие новости для тебя.
Только проглоти кусок, а то разволнуешься и
поперхнешься. -...,: - ,- v : --, '.н
-- Что еще за новости? Не надо мне от него
новостей.
-- Мамеле, послушай-ка! Как только папа
услыхал про Шошу и Ареле, он стал другим
человеком. Он влюблен в эту рыжую, а лю
бовь делает людей сумасшедшими. Папа ска
зал две вещи, и я хочу, 4тобы ты выслушала
внимательно, потому что он ждет ответа. Во-
первых, он дает тысячу злотых на приданое.
Это не так уж много, но лучше, чем ничего. Во-
вторых, если ты, мамеле, согласна на развод,
то тебе он тоже дает тысячу злотых. Ша! По
нимаю, это слишком мало за все годы твоих
мучений, но раз вы двое все равно не вместе, то
зачем причинять зло друг другу? Ты еще не та
кая старая. Да, ты не так уж стара, и если при
оденешься понаряднее, то вполне сможешь
найти подходящую пару. Это его слова, не
мои. Мой совет -- забыть все зло и прийти к
соглашению раз и навсегда. ч л?4-:.,,.' -,
Пока Тайбеле говорила, лицо Баси исказилось гневом и отвращением.
-- Теперь он хочет развестись со мной --
теперь, когда кровь моя застыла и кости вы
сохли? Не нужен мне больше муж! Не хочу я
никому нравиться! Всегда я жила для вас, дети
мои, только для вас. Шоша нашла своего су
женого, теперь твоя очередь, Тайбеле. Необя
зательно ему быть писателем или ученым. Что
зарабатывает писатель, ты знаешь? Шиш с мае-
лом он зарабатывает. Пусть он будет торговец, или конторщик, или даже
лавочник. Какая разница, кто твой муж? Главное, чтобы он был достойный
человек, почитал одного Бога и имел одну жену, а не... , > лп$;"! *,; >.&
-- Мамочка, порядочность еще не все.
Нужно что-то чувствовать к мужу, любить
его, уметь поговорить с ним. Связать жизнь с
портным или конторщиком, а потом погряз
нуть в кухне и стирке пеленок -- это не для
меня. Да что попусту говорить? Лучше поду
мать над тем, что я вам сейчас сказала. Я обе
щала отцу ответить сегодня.
-- Что, уже ответ? Я ждала дольше. Хо-
хо, важный господин! Не раздражайте его, у
него есть деньги, а мы нищие. Не получит он
ответ сегодня. Садись и ешь. У нас в доме се
годня двойной праздник. Да, бедные, но мы
не какие-нибудь там, не из грязи вылезли.
И коген был у нас в роду -- реб Зекеле его
звали. Твой отец, этот юбочник, может обо
ждать.
-- Мамочка, есть такое выражение -- куй
железо, пока горячо. Ты знаешь отца -- у него
все зависит от настроения. А как завтра он пе
ременит решение? Что тогда делать?
-- Буду делать то же, что и все эти годы, --
страдать и уповать на Всемогущего. Ареле
любит Шошу, не ее платья. Платье можно и на
куклу надеть, да. Образованному человеку
нужна душа. Правда, Ареле?
-- Да, Башеле. ^^ш
-- О, прошу тебя, зови меня мамой. Пускай
твоя мать живет сто двадцать лет, но лучше
меня у тебя не будет друга в целом свете. Если
--
мне прикажут жизнь отдать за кончик твоего ногтя, Бог свидетель, не
буду раздумывать. -- И она закашлялась.
-- Ареле, нет слов, как все мы любим
тебя, --сказала Шоша.
-- Вам хорошо, вы двое любите друг друга,
но не пытайтесь запродать меня какому-ни
будь конторщику, -- заговорила Тайбеле. --
Если встречу настоящего человека, моя душа
откроется ему навстречу.
Этим же вечером Бася назначила срок свадьбы -- через неделю после
Хануки. Она предложила, чтобы я сразу же написал матери в Старый Стыков: там
она жила с моим братом Мойше, занявшим пост раввина после смерти отца.
Тайбл, очень деловая и практичная, спросила:
-- Где собираются жить молодые? Теперь
квартиры на вес золота.
-- Они будут жить со мной, -- ответила
Бася. -- Раз я готовлю на двоих, найдется еда
и для третьего.
Это была величайшая глупость из всех, что я делал когда-либо, но я не
жалел о сделанном. Приподнятого настроения, какое обычно бывает у
влюбленных, у меня не было. На следующий день после Йом-Кипура я дал знать
на Лешно, что съеду в конце месяца. Я сам обрек себя, возможно, на нищету,
но пока еще не на смерть. У меня оставалась комната еще на четыре неде-
ли и немного денег, чтобы дать Басе на еду.
Я сам изумлялся своему легкомыслию. Сэма
Дреймана уже оперировали в Европейском
госпитале на Чистой, и он собирался уехать
из Варшавы вместе с Бетти для поправления
здоровья. "зч "-. : -* *
Узнав, что я собираюсь съехать с квартиры сразу же после еврейских
праздников, Текла зашла ко мне и спросила, почему я это делаю. Может, меня
плохо обслуживают? Может быть, она, Текла, пренебрегла своими обязанностями,
забыла передать мне что-нибудь важное? Может, она как-нибудь меня обидела?
Впервые я увидел слезы в ее прозрачных голубых глазах. Я обвил ее руками:
-- Текла, милая, ты не виновата. Вы все
здесь очень добры ко мне. А тебя я буду по
мнить до последнего дыхания.
-- Где же вы будете жить? Или вы собирае
тесь в Америку с мисс Бетти?
t --Нет, остаюсь в Варшаве.
-- Плохие времена настали здесь для евре
ев, -- после некоторого колебания проговори
ла Текла.
-- Да, я знаю. J*
-- Если будет война, католикам тоже при
дется несладко.
-- Это верно. Но история народов -- непре
рывная цепь войн.
-- Почему так? Что говорят ученые люди --
те, что пишут книги?
-- Единственное, до чего они додумались, --
что, если не будет войн, эпидемий, голода,
люди размножатся, как кролики, и нечего ста
нет есть. .".",-...
--
-- Разве не хватает ржи на полях?
-- Для миллиардов людей не хватит.
-- Почему же Бог не сделает так, чтобы
всемхватило? it--,-*,- , - - ".- = " ,'
-- Объяснить это я не могу.
-- Но вы знаете, где будете жить? Я буду
скучать по вас. По воскресеньям у меня выход
ной, я ухожу гулять, но никак не могу подру
житься с кем-нибудь. Другие девушки гуляют
с солдатами, с парнями, которых они встрети
ли прямо на улице или на Карцелаке. А я не
могу завести дружбу с каким-нибудь грубия
ном неотесанным, который сегодня тебя по
целует, а назавтра уже не хочет знать. Они
пьют и дерутся. Они портят девушек, а когда
девушка понесла от него, он ее и знать не хо
чет. Разве это хорошо?
-- Нет, Текла.
-- Иногда я думаю, хорошо бы стать еврей
кой. Еврейские молодые люди читают газеты и
книги. Они знают, что происходит на свете. Они
обходятся с девушкой лучше, чем наши увальни.
-- Не делай этого, Текла. Когда наци при
дут, их первыми жертвами будут евреи. -
-- Куда вы переезжаете?
-- На Крохмальную улицу, дом No 7.
-- Можно мне навестить вас в воскресенье?
-- Да. Жди меня у ворот в полдень.
-- Вы наверняка придете?
-Да.
-- Святое обещание? - - *. >--." f~**:
-- Да, моя милая. "-"
-- Эге, вы будете там жить кое с кем? '
-- С кем бы ни жил, я всегда буду тосковать
по тебе.
--
-- Я приду! -- И Текла бросилась вон из
комнаты. Она потеряла тапок, подобрала его
одной рукой, а другой зажала рот, чтобы хо
зяева не услыхали, как она всхлипывает.
Весь день я работал над очерком, а потом над рассказом из жизни Якоба
Франка, лжемессии. Основной материал о нем уже был у меня подобран. За пару
дней я закончил три очерка и теперь понес их в газету, где уже публиковались
кое-какие мои вещицы. Надежды не было, но я решил все-таки попробовать.
Поразительно, но редактор принял все три. Он даже попросил написать еще
несколько рассказов о Якобе Франке. Силы, которые распоряжаются судьбой
человека, пока что отсрочили мою голодную смерть.
Успех в газете придал мне храбрости, я позвонил Селии и все ей
рассказал. Селия слушала меня, вздыхала, то и дело в трубке раздавался
короткий смешок. Потом она сказала:
-- Приводите ее и дайте мне на нее посмот
реть. Что бы ни было, комната для вас здесь
всегда найдется. Вы можете переехать сюда с
кем хотите.
-- Селия, она инфантильна -- и физически,
и интеллектуально.
-- Да? Вот как? А вы сами что такое? А все
вообще писатели? Умалишоты!
Дела начинали поправляться, без'суеты и почти автоматически. Я
отказался от свободного выбора и плыл по воле волн. Я дал знать Текле и ее
хозяйке, что остаюсь еще на месяц. Обе поздравили меня и выразили надежду,
что я останусь у них и дольше. В последний день Кущей позвонила Тайбл и
пригласила в гости: меня хотел видеть Зе-лиг. Надев свой хороший
костюм, я купил коробку конфет и взял дрожки, так как не хотел промокнуть.
Девушка, которая жила с Тайбл, на весь вечер ушла в оперу. В комнате за
столом, уставленным выпивкой и закуской, сидел Зелиг. С крашеными волосами и
бородой он выглядел почти так же, как и двадцать лет назад. Широкоплечий,
коренастый, с короткой шеей, выпирающим животом, красным, как у всех пьяниц,
носом. Говорил он отрывисто и резко, как говорят рабочие на кладбище. От
него несло водочным перегаром. Зелиг курил папиросу за папиросой.
-- Если бы я был молод, как он, то ни за что
бы не женился на такой бесчувственной варе
ной рыбе, как Шоша, -- начал Зелиг.
Потом он пожаловался, что Бася не дает ему развода. И вот уже много лет
он живет с женщиной, которую любит, и не может на ней жениться. Он сравнил
Басю с собакой на сене. Сообщил мне также то, что я уже знал: он готов
прийти на свадьбу и дает Шоше тысячу злотых в приданое. Как и его тесть
когда-то, Зелиг расспросил меня, каковы мои перспективы зарабатывать на
жизнь писательством. Он налил полстакана водки, которую выставила Тайбеле,
опрокинул в себя, хохотнул, спросил грубо и отрывисто:
-- Если начистоту, что ты "увидал в моей
Шоше? Ни спереди, ни сзади -- доска и дыра,
вот как мы зовем ее.
-- Тателе, мне за тебя стыдно! -- закричала
Тайбл.
--
-- Чего тут стыдиться? У нас в конторе нам
известна вся подноготная. Женщина может
обманывать хоть весь свет, тут подрумянится,
там припудрится, наденет корсет, но когда мы
раздеваем ее, чтобы завернуть в саван...
-- Если не перестанешь, я уйду! -- пригро
зила Тайбл.
-- Ладно, дочка, не сердись. Все мы таковы.
Вот почему мы и пьем. В нашем деле, если не
напиваться, долго не протянешь. А ты совсем
не пьешь, да? -- Зелиг обернулся ко мне.
-- Редко.
-- Скажи моей жене, чтобы она не тянула.
Теперь или никогда, если она еще хочет выйти
замуж. А если она подождет еще несколько
лет, то снова станет непорочной, ха-ха-ха!
? -- Я ухожу, отец.
-- Хорошо, хорошо, больше не скажу ни
словечка. Подожди, Ареле, у меня есть для
тебя подарок.
Из нагрудного кармана Зелиг достал часы с цепочкой. Я залился краской,
а Зелиг продолжал:
-- Что бы там ни было и что бы ни говорили,
а я еще отец Шоше. Если у нее родится ребе
нок, не могу представить себе, каким образом,
разве что сделают кесарево, я стану дедуш
кой. Я знавал твоего отца, да почиет'он в
мире. Мы были соседями много лет. Когда у
вас в доме совершались свадьбы, меня звали
иногда, чтобы составить минин. Всегда-то он
сидел над своей Гемарой. И мать помню. Не
плохо она выглядела, хотя слишком уж тоща
на мой вкус. Ты на нее похож. А что нам де
лать с этим Гитлером? Все в панике, только не
я. Если станет слишком скверно, вырою себе могилку, возьму коньячку и
пойду спать. Кто видит смерть каждый день, тому она не страшна. Да и что
такое жизнь? Сдавить покрепче горло, и конец. Вот тебе мой свадебный
так и не понял, сделал Сэм новое завещание или только собирается. Даже если
сделал, семья опротестует его. Я ужаснулся.
Куда завели меня эти размышления? Денеж
ные расчеты всегда претили мне. Никогда не
приходило мне на ум жениться из-за денег или
других практических соображений. Э т о в и з а,
а не деньги, -- оправдывал я себя, -- страх
попасть в лапы к наци. >510,;
Но что-то еще злило меня. Что же? Порвать с Селией? Но Бетти не имеет
права этого требовать, раз сама остается в качестве "мистрис " у Сэма
Дреймана. Пойду прямо к Селии! Я провел по щеке -- отросла колючая щетина.
Попытался было встать, но затекли ноги от этого спанья на диване. Над
умывальником висело зеркало. Я поднял штору и уставился на свое отражение:
бледное лицо, красные глаза, мятый воротничок. Затем подошел к окну и
выглянул. Перед отелем машин не было. Скорая помощь уже увезла Сэма в
больницу. Бетти даже не сказала в какую. Видно, было не слишком рано. Солнце
светило вовсю. "Что сказать Шоше? -- спрашивал я себя. -- Она только поймет,
что я женюсь не на ней... Она не переживет этого ". Я опять выглянул в окно.
Пустые трамваи, дрожки без седоков. Казалось, даже нееврейские кварталы
опустели в честь Йом-Кипура. Я надел пиджак, умылся, хотя и это запрещается
в такой великий праздник, как Йом-Кипур, вышел. Стал спускаться по
ступенькам. Мне незачем было торопиться. В первый раз я почувствовал, что
Сэм близок и симпатичен мне -- он хотел того же, что и я -- невозможного.
На пути попалась парикмахерская. Я зашел. Клиентов не было, и хозяин
встретил
меня с преувеличенной вежливостью. Он
обернул меня белой простыней, как сава
ном. Прежде чем брить, разгладил мне бо
роду. - ,- -".? * " л*. ' ?;.* "*ь
-- Ну и город наша Варшава! -- заговорил
он. -- У этих "шини ", у жидков этих, Иом-Ки-
пур, и весь город будто вымер. И это в сто
лице, коронном городе Польского королев
ства. И впрямь забавно!
Он по ошибке принял меня за поляка. Я хотел было ответить, но, быстро
сообразив, что мой акцент выдаст меня, кивнул только и произнес единственное
слово, которое не могло меня скомпрометировать: "Так".
-- Они расползлись по всей Польше, -- продолжал парикмахер. -- Города
завшивели от них. Сначала они жили на Налевках, на Гжибовской, на
Крохмальной, а теперь, как черви, расползлись по всей Варшаве. Пробрались
даже в Виланов1. Одно только утешает -- Гитлер выкурит пархатых изо всех
щелей.
Меня затрясло. Он держал бритву прямо у
горла. Я поднял глаза. На секунду его зеленые
глаза встретились с моими. Уж не заподозрил
ли он, что я еврей? ш
-- Я вот что вам скажу, шановный пан. Эти те
перешние евреи -- те, что бреются, говорят чис
то по-польски и притворяются поляками, -- они
даже хуже, чем прежние Шмули и Срули в
длинных лапсердаках, с белыми бородами и
пейсами. Те, по крайней мере, не лезли, куда их
не просят. Сидели себе в лавках и раскачивались
над своим Талмудом, как бедуины. Болботали на своем жаргоне, а если
христианин попадал к ним в лапы, объегоривали его на несколько грошей. Зато
они не ходили ни в театры, ни в кафе, ни в оперу. А эти, бритые, в пиджаках,
-- от них все беды. Они заседают в нашем Сейме и заключают договоры с нашими
злейшими врагами -- с литовцами, русинами, русскими. Все они -- тайные
коммунисты и советские шпионы. Одного они хотят -- уничтожить нас,
католиков, и передать власть большевикам, масонам и социалистам. В это
трудно поверить, шановный пан, но ихние миллионеры заключили секретный пакт
с Гитлером. Ротшильды его финансируют, а посредник у них Рузвельт.
По-настоящему он не Рузвельт, а Розенфельд, крещеный еврей. Они как будто бы
допускают и христианскую веру, но у них одно на уме -- развалить все изнутри
и заразить все и вся. Вот так. А вы как думаете?
Я пробормотал что-то нечленораздельное.
-- Они приходят сюда бриться и стричься круглый год, а сегодня их нет.
Йом-Кипур -- святой праздник даже для богатых. Больше половины магазинов
закрыты сегодня -- и здесь, и на Маршалковской. Эти не пойдут в хасидские
молельни, не наденут меховые шапки и молитвенные шали, как прежние жиды, --
ан нет, они наденут цилиндры и в собственном автомобиле поедут в синагогу на
Тломацкем. Уж Гитлер вытурит их! Он обещал этим жидовским миллионерам, что
сохранит их капиталы, -- но раз наци вооружены, он приструнит их всех!
Ха-ха-ха! Пло-
хо вот только, что он на нашу страну нападет. Но раз мы не можем сами
очистить страну от заразы -- приходится позволять врагу сделать это. Что
будет потом, никто не знает. Во всем виноваты протестанты. Они продали душу
дьяволу. Они смертельно ненавидят Папу. А знаете, шановный пан, что и Лютер
был тайным евреем?
-- Нет. -1
-- Это установленный факт.
Цирюльник дважды прошелся бритвой по
лицу. Потом побрызгал одеколоном и при
пудрил. Почистил пиджак, стряхнув с него
двумя пальцами несколько волосков. Я рас
платился и вышел. Рубашка взмокла от пота.
Я припустился бежать, еще не сообразив, куда
собираюсь идти. Не т, я не останусь в Пол ь-
ше! Уеду любой ценой! На перекрестке
меня сшиб автомобиль, и я упал. Это самый
неудачный день в моей жизни. И я тоже про
дал душу дьяволу. Пойти, что ли, в синагогу?
Нет, не стоит осквернять святое место! В жи
воте что-то урчало. Пот струился по лицу, по
спине, боль разрывала мочевой пузырь. Если я
не опорожнюсь сию же минуту, намочу все.
А вот и ресторан. Я попытался войти, но дверь
не поддавалась. Закрыто? Не может быть -- за
столиками сидели и обедали, кельнеры разно
сили еду. *'k = ,
Подошел человек с собакой на поводке и
подсказал:
-- Не к себе, а от себя!
-- О, тысяча благодарностей! ^
Я спросил у кельнера, где туалет, и он указал 4Иа дверь. Но, подойдя к
двери, я ее не
увидел. Она исчезла как по волшебству. За
столиками перестали есть и уставились на
меня. Какая-то женщина громко рассмея
лась. i\ ' . -'**' ;
Подошел кельнер:
-- Вот сюда, -- и он открыл передо мной дверь. Я подбежал к писсуару,
но, как недавно Сэм Дрейман, не мог помочиться -- моча не шла.
Я не пошел к Селии -- провел Йом-Кипур с Шошей. Бася ушла в синагогу.
Толстая поминальная свеча горела со вчерашнего дня и теперь почти не давала
света. Разбитый и вялый, после перенесенной бессонной ночи, я валялся на
постели прямо в одежде. Шоша сидела рядом. Она что-то говорила. Хотя голос
ее я слышал, но о чем она говорит, уловить не мог. Должно быть, рассказывает
про войну, тиф, голод, смерть Ипе. Шоша положила свою детскую ручку мне на
грудь. Мы оба постились.
То и дело я приоткрывал один глаз, чтобы посмотреть, как солнечный луч
передвигается по стене. Спокойствие Дня Искупления разлилось вокруг. Было
слышно, как щебечут птицы. Я принял решение и знал, что не отступлюсь, но
было еще нечто, что я не мог объяснить ни себе, ни другим. Было ли это
видение -- или галлюцинация -- появление отца? Или цирюльник отравил меня
своими ядовитыми речами? Отвергнуть женщину, страстную, талантливую, которая
к тому же имеет возможность взять меня в Америку, избавив от проклятой
бедности и нацистской пули? Была ли это ревность к Сэму Дрейману? Такая уж
огромная любовь к Шоше? Или проссо недоставало решимости огорчить Басю?
Вопросы эти я
задавал моему подсознанию, или надсозна-нию, но ответа не получил. Это
как с человеком, который совершает самоубийство, -- объяснил я себе. Он
нашел крюк в потолке, сделал петлю, подставил стул и до последней минуты не
знает, зачем он это делает. Кто сказал, что в природе и человеческом
обществе все можно выразить словами и для всякого действия должны быть
мотивы? Уже давно я осознал, что литература только описывает события и
характеры, а уж потом подыскивает оправдания для них. Все мотивации в
беллетристике или очевидны, или неверны, j В конце концов я уснул. Проснулся
лишь в сумерках. Последние лучи заходящего солнца отражались в чердачном
окошке. Ко мне подошла Шоша:
-- Ареле, ты славно поспал. > гл,? i
-- А ты, Шошеле?
-- О, я тоже спала.
В комнате был полумрак. Свеча уже догорала. Пламя то поднималось вверх,
то становилось таким крошечным, что едва был виден фитилек. Шоша заговорила
опять:
-- Прошлый год я ходила с мамеле в сина
гогу вечером на Йом-Кипур. Мужчина с белой
бородой трубил в рог.
-- Да, я знаю.
-- Когда на небе появятся три звезды, мож
но есть. - . .- - .
-- Ты проголодалась?
-- Когда ты со мной, это лучше, чем есть. ;:
Неожиданно для себя я произнес: r f ? *
-- Шоша, мы скоро будем мужем и женой.
После праздников.
Я собрался предупредить Шошу, чтобы она пока ничего не говорила матери,
но тут открылась дверь и вошла Бася. Шоша бросилась ей навстречу: "Мамеле,
Ареле собирается жениться на мне сразу после Суккот!" Я и не подозревал, что
у Шоши такой звонкий голос. Она повисла на матери и осыпала ее поцелуями.
Бася положила молитвенники и теперь вопрошающе смотрела на меня. Радость и
удивление были в ее глазах.
-- Да, это правда, -- подтвердил я. .*-*'"*.
Бася хлопнула в ладоши:
-- Милосердный Господь слышал мои мо
литвы. Весь день я стояла на ногах и молилась
за тебя, доченька, и за тебя, Ареле, сын мой.
Только Бог в небе знает, сколько слез пролила
я за эти два дня. Доченька, свет очей моих,
мазлтов! , , * ^
Они целовались, обнимались, раскачивались из стороны в сторону, не в
состоянии оторваться друг от друга.
Бася протянула ко мне руки. От нее исходил аромат поста, нафталина, в
котором целый год пролежало ее платье, и еще чего-то, очень женского и
праздничного, -- привычный аромат моего детства, когда, бывало, наша комната
превращалась в женскую молельню перед первыми днями месяца Аба. БасрАн голос
тоже зазвучал громче и выше. Она заговорила на простонародном языке
жаргонных молитвенников:
-- Это все на небесах, на небесах. Это счаст
ливейший день в несчастной моей жизни. По
моги же нам, Боже! Мы много страдали.
Отче, позволь дожить до радости повести
мое перворожденное дитя под свадебный венец. -- Бася воздела вверх
руки. Она вся лучилась материнским счастьем.
Шоша расплакалась. Бася всплеснула руками и воскликнула:
> -- Что же это со мной?! Он же постился
весь день, сокровище мое, милый мой наслед
ничек! ,
Она бросилась к буфету и вернулась с графином вишневой наливки. Наливка
эта стояла, должно быть, много лет, ожидая подходящего случая. Мы чокались,
пили и целовались. Шоше тоже немного налили. Когда она целовала меня, это
уже не были детские поцелуи. Даже губы у нее стали как у взрослой женщины.
Открылась дверь, и на пороге возникла
Тайбеле -- хорошенькая, в новом платье. Мы
уже виделись здесь с нею на Рош-Гашоно --
она пришла тогда, чтобы провести праздники с
матерью и сестрой. Тайбл, высокая, темново
лосая, с карими глазами, походила на отца. Ей
было только три года, когда они переехали из
нашего дома, но она помнила меня и называла
Ареле. На Рош-Гашоно Тайбл принесла кусок
ананаса, чтобы произнести над ним празднич
ное благословение. Услыхав новости, она
только спросила: , ^.^-
-- Ареле, это правда? -- И, не дожидаясь ответа, обняла меня, крепко
сжала и принялась целовать. -- Мазлтов! Мазлтов! Вот это да! И именно в
Йом-Кипур! Так ли, этак ли -- сердце подсказывало мне -- Ареле, у меня
никогда не было брата, -- и вот теперь ты мой брат, даже ближе, чем брат.
Когда тателе услышит... он тогда... .- - .. *= "* , i-.
Тайбл бегом бросилась к двери, прямо рысью, на высоких каблуках. Бася
спросила:
-- Куда это ты так спешишь?
-- Позвонить тателе. -- Тайбл опять появи
лась в дверях.
-- Зачем это? Почему такое счастье надо с
ним делить? -- Бася прямо-таки орала на
дочь. -- Он покинул нас, больных и нищих, и
ушел к этой потаскухе, сгореть бы ей в аду
дотла. Это не отец, а убийца. Если бы вы с ним
остались, давно бы подохли с голодухи. Это я,
я одна кормила вас, отдавала вам последние
силы, чтобы вы не умерли. Боже милостивый,
Отец наш небесный! Ты знаешь правду! Это
из-за него, негодяя, и его грязных похожде
ний мы потеряли Ипе -- теперь она, наверно, в
раю, со святыми. -- Бася говорила все это
только Шоше и себе, потому что дверь за Тай-
беле давно закрылась.
Шоша поинтересовалась:
-- Куда она пошла звонить? Разве гастро
ном сегодня открыт? -- ;/ ';-" : ~* м*г**- *
-- Пусть ее звонит. Пусть подлизывается к
нему, старому развратнику. Что до меня, то
он такой же трефный, как свинья. Не хочу ви
деть его. Он не был вам отцом, когда вы голо
дали, хворали и выхаркивали легкие, и не хочу
я, чтобы он был отцом теперь, когда удача по
вернулась к нам, пусть она с нами останется.
Шошеле, что же ты стоишь, как дурочка? По
целуй его, обними! Он уже все равно что муж
твой, а мне он дорог, как собственное дитя. Ни
когда мы не забывали его, никогда. Не знали,
где он, и даже жив ли он, так много молодых
людей погибло во всех этих войнах. А когда
--
Лейзер принес хорошие вести и мы узнали, что он жив и пишет для газет,
в нашем доме был все равно что праздник. Как давно это было? Все спуталось в
голове, и я не знаю, что и когда. Это я, я поведу тебя под брачный венец, а
не твой жестокосердный отец. Ареле, дитя мое, да вознаградит тебя Господь за
ту радость и счастье, которые ты дал нам сегодня. -- Бася зарыдала, и Шоша
плакала вместе с ней.
Немного погодя Бася, надев фартук, загремела в к^не кастрюлями,
горшками, тарелками. Пара цыплят, которых зарезали для капойрес в канун
Иом-Кипура, была заранее приготовлена, и Басе только оставалось разрезать их
на куски, подать халу и хрен. Она забыла подать фаршированную рыбу и весь
оставшийся вечер сокрушалась из-за этого. Склонившись ко мне, Бася
приговаривала:
-- Ешь, дитя мое, ешь. Ослабел небось,
бедный, от долгого поста. Что до меня, то я и
не заметила, что пощусь -- так тяжело было
на душе. Такое мне не впервой. Сколько раз
приходилось ложиться в постель, не прогло
тив ни куска. Ешь, Шошеле, ешь, невеста моя!
Господь внял твоим мольбам. Наши благочес
тивые предки просили за тебя перед Госпо
дом. У нас сегодня не конец Йом-Кипура, нет,
для нас сегодня начинается Симхес-Тойре.
Что с Тайбеле? Почему ее нет так долго? Он ее
за дочь не считает, а она бегает за ним, потому
что у него приличная квартира и он дарит ей
всякую дребедень. Стыд и позор! Грех перед
Господом! **э .. -- Ft: -к^-'г **%."-<- * г
Бася села за стол, но каждую минуту оборачивалась к двери. Наконец
Тайбеле пришла.
-- Мамеле, есть хорошие новости для тебя.
Только проглоти кусок, а то разволнуешься и
поперхнешься. -...,: - ,- v : --, '.н
-- Что еще за новости? Не надо мне от него
новостей.
-- Мамеле, послушай-ка! Как только папа
услыхал про Шошу и Ареле, он стал другим
человеком. Он влюблен в эту рыжую, а лю
бовь делает людей сумасшедшими. Папа ска
зал две вещи, и я хочу, 4тобы ты выслушала
внимательно, потому что он ждет ответа. Во-
первых, он дает тысячу злотых на приданое.
Это не так уж много, но лучше, чем ничего. Во-
вторых, если ты, мамеле, согласна на развод,
то тебе он тоже дает тысячу злотых. Ша! По
нимаю, это слишком мало за все годы твоих
мучений, но раз вы двое все равно не вместе, то
зачем причинять зло друг другу? Ты еще не та
кая старая. Да, ты не так уж стара, и если при
оденешься понаряднее, то вполне сможешь
найти подходящую пару. Это его слова, не
мои. Мой совет -- забыть все зло и прийти к
соглашению раз и навсегда. ч л?4-:.,,.' -,
Пока Тайбеле говорила, лицо Баси исказилось гневом и отвращением.
-- Теперь он хочет развестись со мной --
теперь, когда кровь моя застыла и кости вы
сохли? Не нужен мне больше муж! Не хочу я
никому нравиться! Всегда я жила для вас, дети
мои, только для вас. Шоша нашла своего су
женого, теперь твоя очередь, Тайбеле. Необя
зательно ему быть писателем или ученым. Что
зарабатывает писатель, ты знаешь? Шиш с мае-
лом он зарабатывает. Пусть он будет торговец, или конторщик, или даже
лавочник. Какая разница, кто твой муж? Главное, чтобы он был достойный
человек, почитал одного Бога и имел одну жену, а не... , > лп$;"! *,; >.&
-- Мамочка, порядочность еще не все.
Нужно что-то чувствовать к мужу, любить
его, уметь поговорить с ним. Связать жизнь с
портным или конторщиком, а потом погряз
нуть в кухне и стирке пеленок -- это не для
меня. Да что попусту говорить? Лучше поду
мать над тем, что я вам сейчас сказала. Я обе
щала отцу ответить сегодня.
-- Что, уже ответ? Я ждала дольше. Хо-
хо, важный господин! Не раздражайте его, у
него есть деньги, а мы нищие. Не получит он
ответ сегодня. Садись и ешь. У нас в доме се
годня двойной праздник. Да, бедные, но мы
не какие-нибудь там, не из грязи вылезли.
И коген был у нас в роду -- реб Зекеле его
звали. Твой отец, этот юбочник, может обо
ждать.
-- Мамочка, есть такое выражение -- куй
железо, пока горячо. Ты знаешь отца -- у него
все зависит от настроения. А как завтра он пе
ременит решение? Что тогда делать?
-- Буду делать то же, что и все эти годы, --
страдать и уповать на Всемогущего. Ареле
любит Шошу, не ее платья. Платье можно и на
куклу надеть, да. Образованному человеку
нужна душа. Правда, Ареле?
-- Да, Башеле. ^^ш
-- О, прошу тебя, зови меня мамой. Пускай
твоя мать живет сто двадцать лет, но лучше
меня у тебя не будет друга в целом свете. Если
--
мне прикажут жизнь отдать за кончик твоего ногтя, Бог свидетель, не
буду раздумывать. -- И она закашлялась.
-- Ареле, нет слов, как все мы любим
тебя, --сказала Шоша.
-- Вам хорошо, вы двое любите друг друга,
но не пытайтесь запродать меня какому-ни
будь конторщику, -- заговорила Тайбеле. --
Если встречу настоящего человека, моя душа
откроется ему навстречу.
Этим же вечером Бася назначила срок свадьбы -- через неделю после
Хануки. Она предложила, чтобы я сразу же написал матери в Старый Стыков: там
она жила с моим братом Мойше, занявшим пост раввина после смерти отца.
Тайбл, очень деловая и практичная, спросила:
-- Где собираются жить молодые? Теперь
квартиры на вес золота.
-- Они будут жить со мной, -- ответила
Бася. -- Раз я готовлю на двоих, найдется еда
и для третьего.
Это была величайшая глупость из всех, что я делал когда-либо, но я не
жалел о сделанном. Приподнятого настроения, какое обычно бывает у
влюбленных, у меня не было. На следующий день после Йом-Кипура я дал знать
на Лешно, что съеду в конце месяца. Я сам обрек себя, возможно, на нищету,
но пока еще не на смерть. У меня оставалась комната еще на четыре неде-
ли и немного денег, чтобы дать Басе на еду.
Я сам изумлялся своему легкомыслию. Сэма
Дреймана уже оперировали в Европейском
госпитале на Чистой, и он собирался уехать
из Варшавы вместе с Бетти для поправления
здоровья. "зч "-. : -* *
Узнав, что я собираюсь съехать с квартиры сразу же после еврейских
праздников, Текла зашла ко мне и спросила, почему я это делаю. Может, меня
плохо обслуживают? Может быть, она, Текла, пренебрегла своими обязанностями,
забыла передать мне что-нибудь важное? Может, она как-нибудь меня обидела?
Впервые я увидел слезы в ее прозрачных голубых глазах. Я обвил ее руками:
-- Текла, милая, ты не виновата. Вы все
здесь очень добры ко мне. А тебя я буду по
мнить до последнего дыхания.
-- Где же вы будете жить? Или вы собирае
тесь в Америку с мисс Бетти?
t --Нет, остаюсь в Варшаве.
-- Плохие времена настали здесь для евре
ев, -- после некоторого колебания проговори
ла Текла.
-- Да, я знаю. J*
-- Если будет война, католикам тоже при
дется несладко.
-- Это верно. Но история народов -- непре
рывная цепь войн.
-- Почему так? Что говорят ученые люди --
те, что пишут книги?
-- Единственное, до чего они додумались, --
что, если не будет войн, эпидемий, голода,
люди размножатся, как кролики, и нечего ста
нет есть. .".",-...
--
-- Разве не хватает ржи на полях?
-- Для миллиардов людей не хватит.
-- Почему же Бог не сделает так, чтобы
всемхватило? it--,-*,- , - - ".- = " ,'
-- Объяснить это я не могу.
-- Но вы знаете, где будете жить? Я буду
скучать по вас. По воскресеньям у меня выход
ной, я ухожу гулять, но никак не могу подру
житься с кем-нибудь. Другие девушки гуляют
с солдатами, с парнями, которых они встрети
ли прямо на улице или на Карцелаке. А я не
могу завести дружбу с каким-нибудь грубия
ном неотесанным, который сегодня тебя по
целует, а назавтра уже не хочет знать. Они
пьют и дерутся. Они портят девушек, а когда
девушка понесла от него, он ее и знать не хо
чет. Разве это хорошо?
-- Нет, Текла.
-- Иногда я думаю, хорошо бы стать еврей
кой. Еврейские молодые люди читают газеты и
книги. Они знают, что происходит на свете. Они
обходятся с девушкой лучше, чем наши увальни.
-- Не делай этого, Текла. Когда наци при
дут, их первыми жертвами будут евреи. -
-- Куда вы переезжаете?
-- На Крохмальную улицу, дом No 7.
-- Можно мне навестить вас в воскресенье?
-- Да. Жди меня у ворот в полдень.
-- Вы наверняка придете?
-Да.
-- Святое обещание? - - *. >--." f~**:
-- Да, моя милая. "-"
-- Эге, вы будете там жить кое с кем? '
-- С кем бы ни жил, я всегда буду тосковать
по тебе.
--
-- Я приду! -- И Текла бросилась вон из
комнаты. Она потеряла тапок, подобрала его
одной рукой, а другой зажала рот, чтобы хо
зяева не услыхали, как она всхлипывает.
Весь день я работал над очерком, а потом над рассказом из жизни Якоба
Франка, лжемессии. Основной материал о нем уже был у меня подобран. За пару
дней я закончил три очерка и теперь понес их в газету, где уже публиковались
кое-какие мои вещицы. Надежды не было, но я решил все-таки попробовать.
Поразительно, но редактор принял все три. Он даже попросил написать еще
несколько рассказов о Якобе Франке. Силы, которые распоряжаются судьбой
человека, пока что отсрочили мою голодную смерть.
Успех в газете придал мне храбрости, я позвонил Селии и все ей
рассказал. Селия слушала меня, вздыхала, то и дело в трубке раздавался
короткий смешок. Потом она сказала:
-- Приводите ее и дайте мне на нее посмот
реть. Что бы ни было, комната для вас здесь
всегда найдется. Вы можете переехать сюда с
кем хотите.
-- Селия, она инфантильна -- и физически,
и интеллектуально.
-- Да? Вот как? А вы сами что такое? А все
вообще писатели? Умалишоты!
Дела начинали поправляться, без'суеты и почти автоматически. Я
отказался от свободного выбора и плыл по воле волн. Я дал знать Текле и ее
хозяйке, что остаюсь еще на месяц. Обе поздравили меня и выразили надежду,
что я останусь у них и дольше. В последний день Кущей позвонила Тайбл и
пригласила в гости: меня хотел видеть Зе-лиг. Надев свой хороший
костюм, я купил коробку конфет и взял дрожки, так как не хотел промокнуть.
Девушка, которая жила с Тайбл, на весь вечер ушла в оперу. В комнате за
столом, уставленным выпивкой и закуской, сидел Зелиг. С крашеными волосами и
бородой он выглядел почти так же, как и двадцать лет назад. Широкоплечий,
коренастый, с короткой шеей, выпирающим животом, красным, как у всех пьяниц,
носом. Говорил он отрывисто и резко, как говорят рабочие на кладбище. От
него несло водочным перегаром. Зелиг курил папиросу за папиросой.
-- Если бы я был молод, как он, то ни за что
бы не женился на такой бесчувственной варе
ной рыбе, как Шоша, -- начал Зелиг.
Потом он пожаловался, что Бася не дает ему развода. И вот уже много лет
он живет с женщиной, которую любит, и не может на ней жениться. Он сравнил
Басю с собакой на сене. Сообщил мне также то, что я уже знал: он готов
прийти на свадьбу и дает Шоше тысячу злотых в приданое. Как и его тесть
когда-то, Зелиг расспросил меня, каковы мои перспективы зарабатывать на
жизнь писательством. Он налил полстакана водки, которую выставила Тайбеле,
опрокинул в себя, хохотнул, спросил грубо и отрывисто:
-- Если начистоту, что ты "увидал в моей
Шоше? Ни спереди, ни сзади -- доска и дыра,
вот как мы зовем ее.
-- Тателе, мне за тебя стыдно! -- закричала
Тайбл.
--
-- Чего тут стыдиться? У нас в конторе нам
известна вся подноготная. Женщина может
обманывать хоть весь свет, тут подрумянится,
там припудрится, наденет корсет, но когда мы
раздеваем ее, чтобы завернуть в саван...
-- Если не перестанешь, я уйду! -- пригро
зила Тайбл.
-- Ладно, дочка, не сердись. Все мы таковы.
Вот почему мы и пьем. В нашем деле, если не
напиваться, долго не протянешь. А ты совсем
не пьешь, да? -- Зелиг обернулся ко мне.
-- Редко.
-- Скажи моей жене, чтобы она не тянула.
Теперь или никогда, если она еще хочет выйти
замуж. А если она подождет еще несколько
лет, то снова станет непорочной, ха-ха-ха!
? -- Я ухожу, отец.
-- Хорошо, хорошо, больше не скажу ни
словечка. Подожди, Ареле, у меня есть для
тебя подарок.
Из нагрудного кармана Зелиг достал часы с цепочкой. Я залился краской,
а Зелиг продолжал:
-- Что бы там ни было и что бы ни говорили,
а я еще отец Шоше. Если у нее родится ребе
нок, не могу представить себе, каким образом,
разве что сделают кесарево, я стану дедуш
кой. Я знавал твоего отца, да почиет'он в
мире. Мы были соседями много лет. Когда у
вас в доме совершались свадьбы, меня звали
иногда, чтобы составить минин. Всегда-то он
сидел над своей Гемарой. И мать помню. Не
плохо она выглядела, хотя слишком уж тоща
на мой вкус. Ты на нее похож. А что нам де
лать с этим Гитлером? Все в панике, только не
я. Если станет слишком скверно, вырою себе могилку, возьму коньячку и
пойду спать. Кто видит смерть каждый день, тому она не страшна. Да и что
такое жизнь? Сдавить покрепче горло, и конец. Вот тебе мой свадебный