Страница:
Швец вытащил бумаги, а я тер тарелки в умывальнике и злился на самого себя. Швец был, разумеется, прав, и мне не следовало так злиться, и уж тем более тянуть его в свои проблемы. Но очень уж точно в своих рассуждениях он уловил мои переживания.
27 февраля 1995 года, понедельник, 10-25 по Киеву, Город.
Старший сержант милиции Геннадий Сиднев оставил напарника возле входа в квартиру, а сам осторожно толкнул незапертую дверь. Никакого движения внутри, только слева, из комнаты, доносились неясные звуки. Сиднее, мельком заглянув в кухню, осторожно двинулся вдоль стены, держа палец на спусковом крючке автомата.
Звуки стали громче, кто-то пытался подать голос. Сиднее остановился на пороге, повел стволом автомата. В поле зрения попал лежащий на полу человек со связанными руками и кляпом во рту. Именно он и пытался кричать. Лицом к лицу с ним на полу лежал пожилой мужчина. В первую секунду Сидневу показалось, что он тоже связан, но потом в глаза бросилась кровь, подтекающая из-под головы.
Сиднев позвал младшего сержанта милиции Токарева, а сам вытащил кляп изо рта у парня, на вид лет восемнадцати.
– Кто? И куда пошли?
– Не знаю, я их не знаю, – парень не сводил взгляда с лужи крови.
– Сколько их, быстрее, – старший сержант встряхнул парня. Токарев по телефону связался с дежурным и «скорой помощью».
– Двое – лет сорока и мой ровесник, У них пистолет.
– Во что одеты, вспоминай живее.
Токарев наклонился над раненым. Потрогал шею, стал искать пульс на руке.
– Оставь ты его в покое, – сказал Сиднее. – Жив?
– Пульса нет.
– В чем они были?
– Куртка, на молодом была красная куртка.
– Останешься здесь – до приезда наших никого не пускать, развяжи ему руки, – сказал Сиднее Токареву и побежал по лестнице вниз к машине.
27 февраля 1995 года, понедельник, 11-00 по Киеву, Город.
Швец пролистал мои материалы довольно быстро, но, судя по тому, что раз или два возвращался к уже просмотренному, прочел он материалы внимательно. Так же внимательно он выслушал и мои рассуждения на тему: «Что-то прогнило в Датском королевстве» и не поморщился, когда я изложил свою безумную идею об одном и том же происхождении никак не связанных между собой происшествий.
Потом молча налил себе еще чашку чая и так же молча ее выпил. Потом с интересом посмотрел на меня.
– Весело живешь?!
– Да уж, веселюсь от души.
– И на кой черт тебе все это надо?
– То есть? – не понял я.
– Ну и зачем ты все это решил сохранить? Собираешься все-таки опубликовать?
– Может быть, и опубликовать.
– Тогда объясни мне, в чем трагедия. Ты же решил обнародовать свои изыски. Молодец, смелый парень. А если ты все-таки решил не опубликовывать этого, то опять-таки молодец, умный мальчик. Можешь не публиковать – не публикуй.
– Шутки, между прочим, хреновые. Из-за этого человек погиб.
– Люди умирают и из-за насморка. Ты и сам не знаешь, от чего он умер.
– Ладно, но те двое?..
– Ну, это вообще твои фантазии, как и Белое братство. Ты смотри глубже и ширше. Тебе показалось, что тут есть общий почерк. А где его нет? Оглянись вокруг. Посмотри на наше образование, нашу экономику, нашу армию. «Верблюд, а почему у тебя шея кривая?» – «А что у меня прямое?» Эпопея с Черноморским флотом, борьба с собственной армией, бездарное проедание кредитов и полное нежелание поддерживать собственную промышленность. Попробуй выяснить, кому это выгодно, и ты тут же сойдешь с ума.
– Ты утрируешь!
– Это я утрирую? Господи, да все вокруг не укладывается ни в какие рамки. Думаешь, в России намного лучше? У них, правда, это можно списать на политическую борьбу. Меняются кабинеты с министрами, готовятся выборы и так далее. На первый взгляд, никакой логики. А потом вспомнишь Маяковского: «Если кто-то что-то зажигает, значит, кому-нибудь нужно погреть руки!» Или как там у него? Просто все так плохо. Плохо – и все. И нечего тут особенно копаться. Помнишь эту историю о трех мудрецах и слоне? Так вот ты сейчас находишься в положении зрителя, недоуменно взирающего на трех мужиков, которые тянут на себя слона за разные части тела. И слон не понимает, что происходит, и ты не понимаешь, что происходит, и мудрецы тоже ни черта не понимают. Они пытаются объять необъятное.
Юрка так увлекся нарисованной картиной, что замолчал.
– Им, как минимум, кто-то разрешил это делать, слоны бесхозные тоже на дороге не валяются, – мрачно сказал я.
– А у тебя в этот момент кто-то карманы чистит, пока ты на этот цирк глазеешь.
– Слушай, Швец, давай серьезно.
– Давай. Ты открыл для себя какую-то общую схему, действующую в различных условиях. Молодец. Теперь возьми и попытайся эту схему проверить на других примерах. Если сработает – можешь обобщать. Ты сделал вывод, что кто-то хочет скупить Украину и не возражает, чтобы столкнуть ее с Россией. Помозгуй, только, ради Всевышнего, не начинай свои исследования с того, чтобы стрельбу в поезде воспринимать как провокацию. И, вообще, мне пора уходить.
27 февраля 1995 года, понедельник, 10-50 по Киеву, Город.
– Может быть, эти? – сказал водитель старшему сержанту милиции Геннадию Сидневу. – Двое, один постарше. Молодой – в красной куртке.
Сиднев обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как двое сворачивают в переулок.
– Давай за ними, – сказал Сиднев и снял автомат с предохранителя.
«Уазик» на повороте взвизгнул тормозами.
Тот, что в красной куртке, оглянулся, и оба ускорили шаг. Старший внезапно свернул в проходной двор, а молодой побежал вдоль домов.
– У красного пистолет, – сказал водитель.
– Давай за ним, аккуратно только, народу полно.
Погреться на предвесеннем солнце вышли многие, особенно много было мамаш с детьми.
– Как на демонстрации, – проворчал водитель.
Парень в красной куртке свернул во двор и легко взбежал по ступенькам крыльца.
– Тормози, – Сиднев, не дожидаясь полной остановки, выпрыгнул из машины. Пересек двор, распахнул дверь подъезда. Две пули почти одновременно ударили в лицо, и старший сержант упал на спину. АКС-74у выпал из рук и загремел по ступенькам, к самым колесам подъехавшего «Уазика». «Красный» метнулся было к автомату, потом повернулся и снова скрылся в подъезде. Водитель не сразу понял, что его спасла случайность – при падении у автомата отлетел магазин.
И только после того, как «красного» взяли, выяснилось, что водителю повезло дважды – после второго выстрела в «ТТ» у убийцы перекосило патрон. Старший сержант Геннадий Сиднев был убит на месте. «Красного» скрутили в квартире на последнем этаже, где он пытался взять заложника. Старшего из этой пары не нашли.
27 февраля 1995 года, понедельник, 21-30, Москва.
Монстр почти светился от скрытого торжества. В таком состоянии Александр Павлович видел его всего пару раз за несколько лет знакомства. Монстр очень хорошо скрывал обычно свои эмоции от окружающих, и даже люди, хорошо его знавшие, впервые натолкнувшись на эмоциональную реакцию Монстра, приходили в замешательство. «Улыбающийся танк» – мелькнуло в голове у Александра Павловича. Он очень устал, работа по обеспечению операции в Чечне измотала его слишком сильно. И самое обидное, Александр Павлович и сам не знал, то ли так тяжко сказалась пара бессонных ночей, то ли давила мысль о совершенном им очередном предательстве. Александр Павлович обычно даже в мыслях избегал подобных слов, но последнее время все чаще и чаще возникали сомнения. К грязным методам Александру Павловичу было не привыкать. «Чистые» методы в его работе были такой же экзотикой, как глухонемые в шоу-бизнесе. Но разрушение, сложившееся за годы работы, оценки «свой-чужой», использование в собственной стране методов, которые всегда применялись к врагам, вносили в душу Александра Павловича дискомфорт. Возникала злость на самого себя, сентиментальность. Подавляя возникшую слабость, Александр Павлович в такие минуты действовал особенно жестко. Была только одна вещь, в понимании Александра Павловича столь же опасная, как и проявление эмоций, – попытка выйти из игры. И Александр Павлович продолжал играть.
– Как это ни странно, но наша героическая армия справилась с поставленной задачей достаточно успешно, – с удовлетворением сказал Монстр. – Пушки стреляли куда надо, офицеры помнили, куда именно нужно двигаться, а солдаты… К солдатам, слава Богу, претензий нет. Генералы отрапортовали сегодня, что уничтожен опорный пункт боевиков, склады боеприпасов и взято в плен несколько человек. Чем вы можете дополнить эту победную реляцию?
– В общем, все так и выглядело. Пока военные гонялись за чеченцами, наши люди вычистили банки данных и под видом освобождения заложников вывезли научный персонал. После чего лабораторные помещения были взорваны. В докладе военных это выглядит как подрыв склада с боеприпасами.
– Кто из информированных об истинном характере деятельности центра попал к военным?
– Трое, но уже после окончания операции, неизвестный снайпер открыл огонь, убиты двое солдат и пятеро пленных. Среди них – трое, интересующие нас.
– А неизвестный снайпер знал, почему ему пришлось стрелять именно по этим людям? – осведомился Монстр. – И, кстати, что с ним потом произошло?
– Снайпер не успел отойти, был схвачен. У него обнаружили прибалтийский паспорт и, по существующей традиции, десантники расстреляли его на месте.
– Более чем удовлетворительно. Более чем. Как вы полагаете, Виктор Николаевич получил какую-нибудь другую информацию, помимо официальной?
Александр Павлович замешкался с ответом на несколько секунд. Очень трудно было гарантировать что-либо в отношении Виктора Николаевича. Если даже кому-нибудь из его людей и удалось наблюдать за ходом операции, то среди тех, кто непосредственно работал с лабораторией, посторонних не было.
– У меня есть все основания предполагать, что нам удалось предотвратить утечку информации. Пока все чисто.
– Тогда я вас поздравляю. Не забудьте тщательно отфильтровать из общего числа пленных и освобожденных лабораторный материал. И организуйте их переброску в Россию. После этого у нас останется только Балканская часть проблемы, – Монстр улыбнулся, «Шок», похоже, сработает.
28 марта 1995 года, вторник, 12-15, Москва.
– Разрешите войти? – подчеркнуто официально спросил Виктор Николаевич на пороге кабинета.
– Входите, Виктор Николаевич, присаживайтесь. У меня для вас две новости – плохая и хорошая. С какой начать?
Виктор Николаевич прошел к столу, сел на стул, аккуратно поддернув брюки. Александр Павлович молча ждал, внимательно рассматривая лицо вошедшего. Виктор Николаевич выдержал этот изучающий взгляд и ответил:
– Начинайте с хорошей, Александр Павлович, их в последнее время так редко приходится слышать.
– Операция, о рискованности быстрого проведения которой вы говорили, прошла успешно, при минимуме потерь и очень оперативно.
– Это не может не радовать, – согласился Виктор Николаевич, – а какая же плохая новость?
– А плохая новость состоит в том, что не было там никакого Центра. Мы не обнаружили ничего, что могло бы связать тамошние действия со «Сверхрежимом» и с «Союзом». Ничего. Обычные склады, казармы, тренировочные площадки. Так что, одно из двух – либо ваша информация нуждается в тщательной проверке, либо центр действительно находится на Балканах.
– Я отвечаю за достоверность предварительной информации по «Союзу». Акция готовится, и сроки ее проведения укладываются в рамки периода с мая по начало июля. И очень высока степень вероятности того, что в подготовке акции принимают участие бывшие сотрудники «Сверхрежима».
– Я великолепно помню ваше сообщение на эту тему, Виктор Николаевич, – поморщился Александр Павлович, – и, как вы сами видите, согласился с вашей точкой зрения. Но факты – вещь очень упрямая. Вы, естественно, можете продолжать свои поиски в Чечне, но у меня есть веские основания предполагать, что работу нужно вести в Боснии.
– Если это не секрет, Александр Павлович, на чем основывается ваша уверенность?
– Не секрет, совсем не секрет, как ни обидно сознавать собственную ошибку. Мы так торопились с операцией, что не достаточно хорошо проработали информацию. Сегодня ночью по моему распоряжению были тщательно изучены и текст тех самых материалов, найденных на теле майора Тупчинского, и дискеты, на которых эти материалы были записаны. Похоже, что это подделка. Просто подделка. Дезинформация с целью отвлечения нас с вами от основной задачи. Мы поддались на фальшивку и потратили массу времени. Поэтому в Боснии нужно действовать особенно энергично. Действовать, действовать и действовать.
– А когда же мы будем думать? – невозмутимо поинтересовался Виктор Николаевич. – Мы отстаем и изо всех сил пытаемся догнать тех, кто нас опередил. А, может быть, нам нужно просто срезать дорогу? Поискать другой путь?
– Вы меня просто обвиняете в волюнтаризме, Виктор Николаевич. Даже обидно. Мы с вами слишком хорошо знаем, что нас ожидает в случае прокола. Слишком хорошо знаем. И мы не имеем права рисковать. И, кстати, что слышно из Украины? Та статья действительно имеет отношение к «Союзу»?
– Я жду доклада. На днях Михаил должен вернуться в Москву. Тогда мы будем знать подробности. Я могу идти? – спросил Виктор Николаевич и, не дожидаясь ответа, встал.
– Да-да, конечно. – Александр Павлович протянул руку, приподнявшись в кресле. – Если появится что-нибудь новое – немедленно сообщите мне.
– Обязательно, – Виктор Николаевич кивнул и вышел из кабинета.
ЧАСТЬ 2
Глава 1
28 февраля 1995 года, 16-55 по местному времени, наблюдательный пост сил ООН «СЬЕРРА НОВАМБР», южная часть Сараево.
Наблюдатель из состава 8-го парашютно-десантного полка морской пехоты Франции засек движение на ничейной территории, сразу за европейским кладбищем. Передвигались два человека, не обращая особого внимания на светлое время суток и возможность обстрела с обеих сторон. Наблюдатель сделал запись в журнале наблюдений и снова припал левым глазом к оптическому прицелу универсального пулемета N F-1.
Среди разбитых домов двигались двое. На первый взгляд казалось, что они не вооружены, во всяком случае, ничего крупногабаритного наблюдатель у них не заметил. Похоже, что двигались они со стороны «Бутина» – бывшего жилого дома, поделенного в результате боев между сербами и боснийцами. И двигались они к позициям боснийцев.
«Нашли время для прогулок», – пробормотал наблюдатель и связался с Кокто, который отвечал за связь наблюдательных пунктов с постом.
Заканчивая доклад, наблюдатель заметил, что парочка остановилась. Из-за деревьев к ним подошли еще двое. Наблюдатель готов был поклясться, что двое других пришли от «Бананы», – здания, контролируемого боснийцами.
«Похоже, что они здесь затеяли переговоры», – подумал наблюдатель, но доложить не успел. Один из пришедших со стороны боснийцев вдруг побежал назад. Второй бросился было следом, потом остановился, вскинул автомат. Бежавший споткнулся и упал. Стрелявший подошел к упавшему, наклонился, потом выпрямился и выстрелил в него из автомата.
Двое с сербской стороны стояли все это время неподвижно. Оставшийся в живых босниец подошел к ним и, как показалось наблюдателю, обменялся рукопожатиями. Затем все трое разошлись: двое – в сторону сербов, один – в сторону боснийцев. Четвертый остался лежать на ничейной территории.
28 февраля 1995 года.
В 16-55 по местному времени в Сараево в районе еврейского кладбища произошла перестрелка. Один человек, предположительно, убит. Источники с обеих сторон не сообщили подробностей.
Район перестрелки совпадает с местом предполагаемого контакта Доктора со связным. В контрольное время ни Доктор, ни связной на связь не вышли. Предполагаем возникновение нештатной ситуации. Необходим запрос в штаб сил ООН по поддержанию мира для уточнения подробностей. Одновременно задействуем вариант подстраховки. Скату прибыть в Сараево не позднее 2 марта, работать по программе «Интерпол» – «Пресса». Техническим службам подготовить отход по схеме «Север».
Сроки исполнения – не позднее 20-00 1-го марта текущего года. Команда к исполнению – «Пароль».
28 февраля 1995 года.
Информация из штаба 8-го парашютно-десантного полка морской пехоты Франции подтверждает гибель одного, подчеркиваю, одного человека в районе предполагаемого контакта Доктора со связным. Есть основания предполагать, что погиб Доктор. Установить местонахождение связного не представляется возможным.
Скату действовать самостоятельно, в контакты вступать только в случае крайней необходимости.
28 февраля 1995 года.
Подтверждаю готовность к выполнению команды «Пароль».
1 марта 1995 года.
Приступить к исполнению команды «Пароль».
2 марта 1995 года, четверг, 9-15 по Киеву, Город.
Два дня, целых два дня у меня не происходит ничего знаменательного. Жизнь решила, что за последнее время я израсходовал достаточно нервной энергии и пора переходить в режим релаксации или, скорее, накопления этой самой энергии. Более того, даже в нашей лучшей в мире газете для меня наступила пауза. Кто-то очень богатый, или просто очень знакомый с главным редактором, благополучно заменил материалы отдела расследований на заказной кирпич объемом в полосу и даже с фотографией.
И я просто счастлив. Корреспондентам гораздо хуже – они живут от гонораров, а мне наш Главный, он же учредитель, платит, во всяком случае, должен платить, ежемесячно, независимо от написанного. У меня большое преимущество. Особенно приятно ощущать это именно в такие моменты. Писать не надо, а зарплата идет. Ни во вторник, ни в среду, несмотря на то, что действительно начинается весна, все течет и все изменяется. По этому поводу я настолько расслабился, что перестал читать газеты, смотреть телевизионные новости и уперся в видушник. Спасибо друзьям из Голливуда. Боевик на экране – это гораздо интересней, чем боевик в жизни. Маленький человек сражается с системой и побеждает. Либо у них маленькие люди – самые мощные в мире, либо систему надо менять. Вообще, американцев я давно подозревал, поначалу чисто теоретически, поскольку живого американца пока в глаза не видел. Но год назад мне удалось преодолеть этот пробел в своем образовании. К нам в редакцию приехал консультант из Соединенных Штатов. Старый газетчик вышел на пенсию и при поддержке какого-то фонда явился в независимую Украину поднимать независимую прессу. Наш еженедельник, куда американец попал на целый месяц, был, по общему мнению редакции, на недосягаемой высоте и без вмешательства западных профессионалов. Личным негласным распоряжением Главного американца прикрепили ко мне. От него я наслушался всякого, но главное, что вынес из бесед, – это полное непонимание американцами нашей специфики. Семидесятилетний пенсионер свято верил, что мэр города в связи с выборами будет очень болезненно реагировать на критические выступления в прессе. Он был уверен, что информация о наших спортсменах, победивших на Олимпиаде, должна находиться на первых полосах. Я чуть не свел с ума переводчицу, на примерах объясняя наивному иностранцу нашу специфику. Но окончательно я прозрел после разговора за столом у меня дома. Теща и жена принесли на стол наши вареники, которые жена Джека обозвала итальянскими равиолями, а мы, поговорив о политике, перешли к истории. Оказалось, что Джеку довелось воевать в Корее.
– Эти северные корейцы, – в завершение разговора сказал Джек, – ведут себя совершенно недопустимо. Они отказываются выполнять наше требование о свертывании ядерных программ.
– А почему они должны выполнять ваши требования? – прикинувшись наивным, спросил я и тут же испугался за состояние здоровья гостя.
Американец чуть не поперхнулся вареником и назидательно сказал:
– Они должны выполнять наши требования!
– Ладно, предположим, республика Гана потребует, чтобы США прекратили всяческие атомные разработки.
– А почему это Гана полезет в наши внутренние дела?
– А почему Америка лезет во внутренние дела Северной Кореи? – вопросом на вопрос ответил я и налил Джеку вина.
Тот задумался и размышлял, пока не осушил два бокала. По его лицу я понял, что он в совершенно искреннем недоумении. Он действительно никогда не задумывался об исключительном положении своей страны.
– Действительно, – наконец сказал он, а я перевел разговор в другое русло.
С тех пор я смотрю на американцев как на недостаточно информированную нацию. Зачем им знать, как оно на самом деле. Им достаточно того, как оно все видится им. Из общения с тем же Джеком я понял, что свои боевики американцы смотрят с таким же интересом, как и мы. Для них это тоже нечто фантастическое и невероятное.
Целых два дня я наслаждался покоем и даже начал забывать о своих переживаниях. И, как оказалось, напрасно. Чертова жизнь лупит, если не сразу в лоб, так с вывертом по печени. Очередной этап моих неприятностей снова начался со звонка Главного. В 9-15 он вытянул меня из-за стола.
– Ты вчера вечером телевизор смотрел?
– Да, смотрел, – ответил с небольшой заминкой я, но на счет видушника уточнять не стал.
– Как ты относишься к тому, что убили Листьева?
– Плохо… Кого убили?
– Вчера в девять часов вечера убили Влада Листьева.
– Так… – протянул я. Нельзя сказать, что меня поразило горе. Смысл сказанного до меня дошел не сразу.
– Ты понимаешь, что нужно ехать?
– Понимаю, – сказал я, и тут до меня дошло: мне нужно ехать в Москву.
– Бери вещи, приезжай в редакцию, надо решать вопросы с билетами, но завтра ты должен быть в Москве.
– Все нормально, успеваем. Вчера убили, завтра начнется прощание, как положено. Значит, ехать надо на три дня, не меньше: день – прощание, день – похороны, неизвестно, во сколько они закончатся, и день на всякий случай.
– Давай в редакцию, здесь решим все вопросы. Пока, – Главный положил трубку.
С этой минуты меня вел не рассудок, а азарт. Далеко не каждое событие вдохновляет нашего Главного на командировку. И далеко не каждая командировка выпадает мне. Я с трудом представлял, что именно можно накопать в Москве за три дня такого, чего не будет написано в московской прессе. Даже если бы кто-нибудь из друзей и родственников Листьева и согласился ответить на мои вопросы, то уж во всяком случае, не в день похорон и прощания. Я складывал вещи в сумку, потрошил холодильник и собирал бумаги, а в голове, пощелкивая, выстраивался план предстоящих действий в Москве. Останкино – это понятно, дом и квартира, хотя бы снаружи, – тоже наверняка. И кладбище – хоронить будут скорее всего на Ваганьковском – Листьев был не самым последним человеком в этой стране. Но вот что странно, собираясь и прикидывая, я как-то не задумался над самим фактом. Принял известие о смерти не как информацию к размышлению или повод к грусти. Возник азарт и предкомандировочный мандраж. Прав был Юрка Швец, для газетчика главное в любом событии – масштаб и вытекающие возможности. Времени на переживания не остается. Вырвать клок, пока другие не растащили.
Это уже потом, через пару дней после возвращения и выхода из стрессового состояния, в голову пришла простая мысль о трагедии и непоправимости произошедшего. Но даже тогда все это виделось ненастоящим и нереальным.
В то утро меня смог по телефону поймать еще один человек. Владимир Александрович позвонил в тот момент, когда я открывал входную дверь.
– Добрый день, Александр Карлович, – сказал Владимир Александрович. – Извините, что я вас побеспокоил, но у меня к вам есть большая просьба.
– Ради Бога, Владимир Александрович, – наш председатель далеко не каждый день обращается с просьбами. Да и в любом случае оказать ему услугу всегда приятно и необременительно.
– Если бы вы смогли по своим каналам выяснить кое-что по поводу убийства…
– Я сегодня как раз по этому поводу еду в Москву. Вернусь – расскажу, – состояние предстартового мандража не лучшим образом сказывается на умственных способностях, иначе я сразу же понял бы, что Владимир Александрович звонит не по поводу убийства Листьева.
– В Москву? – переспросил Владимир Александрович.
– Я сегодня еду в Москву в связи с убийством Листьева. Приеду в воскресенье. Если дело терпит, то в понедельник я к вашим услугам.
– Я, собственно, по поводу убийства в понедельник. Там еще милиционер погиб.
– Простите, ради Бога, я сейчас на старте и два дня не ходил в милицию за информацией. Давайте все-таки созвонимся с вами в воскресенье вечером или встретимся в понедельник.
Я положил трубку и вылетел на улицу.
Весь оставшийся день слился в сплошную полосу переходов и переездов. Деньги, билеты, обменные пункты, снова деньги. В процессе выяснилось, что еду в Москву не один, а с видеооператором, и буду снимать фильм – не меньше. А в свободное от основного задания время буду искать возможность организовать еще интервью с разными людьми, возможно, артистами, если мой сослуживец Парамонов мне в этом поможет. На него, кстати, было возложено и почетное право забронировать нам гостиницу. Во всей этой беготне я сам не понял, когда и, главное, зачем сунул в сумку свой желтый конверт. Наверное, рефлекс.
27 февраля 1995 года, понедельник, 10-25 по Киеву, Город.
Старший сержант милиции Геннадий Сиднев оставил напарника возле входа в квартиру, а сам осторожно толкнул незапертую дверь. Никакого движения внутри, только слева, из комнаты, доносились неясные звуки. Сиднее, мельком заглянув в кухню, осторожно двинулся вдоль стены, держа палец на спусковом крючке автомата.
Звуки стали громче, кто-то пытался подать голос. Сиднее остановился на пороге, повел стволом автомата. В поле зрения попал лежащий на полу человек со связанными руками и кляпом во рту. Именно он и пытался кричать. Лицом к лицу с ним на полу лежал пожилой мужчина. В первую секунду Сидневу показалось, что он тоже связан, но потом в глаза бросилась кровь, подтекающая из-под головы.
Сиднев позвал младшего сержанта милиции Токарева, а сам вытащил кляп изо рта у парня, на вид лет восемнадцати.
– Кто? И куда пошли?
– Не знаю, я их не знаю, – парень не сводил взгляда с лужи крови.
– Сколько их, быстрее, – старший сержант встряхнул парня. Токарев по телефону связался с дежурным и «скорой помощью».
– Двое – лет сорока и мой ровесник, У них пистолет.
– Во что одеты, вспоминай живее.
Токарев наклонился над раненым. Потрогал шею, стал искать пульс на руке.
– Оставь ты его в покое, – сказал Сиднее. – Жив?
– Пульса нет.
– В чем они были?
– Куртка, на молодом была красная куртка.
– Останешься здесь – до приезда наших никого не пускать, развяжи ему руки, – сказал Сиднее Токареву и побежал по лестнице вниз к машине.
27 февраля 1995 года, понедельник, 11-00 по Киеву, Город.
Швец пролистал мои материалы довольно быстро, но, судя по тому, что раз или два возвращался к уже просмотренному, прочел он материалы внимательно. Так же внимательно он выслушал и мои рассуждения на тему: «Что-то прогнило в Датском королевстве» и не поморщился, когда я изложил свою безумную идею об одном и том же происхождении никак не связанных между собой происшествий.
Потом молча налил себе еще чашку чая и так же молча ее выпил. Потом с интересом посмотрел на меня.
– Весело живешь?!
– Да уж, веселюсь от души.
– И на кой черт тебе все это надо?
– То есть? – не понял я.
– Ну и зачем ты все это решил сохранить? Собираешься все-таки опубликовать?
– Может быть, и опубликовать.
– Тогда объясни мне, в чем трагедия. Ты же решил обнародовать свои изыски. Молодец, смелый парень. А если ты все-таки решил не опубликовывать этого, то опять-таки молодец, умный мальчик. Можешь не публиковать – не публикуй.
– Шутки, между прочим, хреновые. Из-за этого человек погиб.
– Люди умирают и из-за насморка. Ты и сам не знаешь, от чего он умер.
– Ладно, но те двое?..
– Ну, это вообще твои фантазии, как и Белое братство. Ты смотри глубже и ширше. Тебе показалось, что тут есть общий почерк. А где его нет? Оглянись вокруг. Посмотри на наше образование, нашу экономику, нашу армию. «Верблюд, а почему у тебя шея кривая?» – «А что у меня прямое?» Эпопея с Черноморским флотом, борьба с собственной армией, бездарное проедание кредитов и полное нежелание поддерживать собственную промышленность. Попробуй выяснить, кому это выгодно, и ты тут же сойдешь с ума.
– Ты утрируешь!
– Это я утрирую? Господи, да все вокруг не укладывается ни в какие рамки. Думаешь, в России намного лучше? У них, правда, это можно списать на политическую борьбу. Меняются кабинеты с министрами, готовятся выборы и так далее. На первый взгляд, никакой логики. А потом вспомнишь Маяковского: «Если кто-то что-то зажигает, значит, кому-нибудь нужно погреть руки!» Или как там у него? Просто все так плохо. Плохо – и все. И нечего тут особенно копаться. Помнишь эту историю о трех мудрецах и слоне? Так вот ты сейчас находишься в положении зрителя, недоуменно взирающего на трех мужиков, которые тянут на себя слона за разные части тела. И слон не понимает, что происходит, и ты не понимаешь, что происходит, и мудрецы тоже ни черта не понимают. Они пытаются объять необъятное.
Юрка так увлекся нарисованной картиной, что замолчал.
– Им, как минимум, кто-то разрешил это делать, слоны бесхозные тоже на дороге не валяются, – мрачно сказал я.
– А у тебя в этот момент кто-то карманы чистит, пока ты на этот цирк глазеешь.
– Слушай, Швец, давай серьезно.
– Давай. Ты открыл для себя какую-то общую схему, действующую в различных условиях. Молодец. Теперь возьми и попытайся эту схему проверить на других примерах. Если сработает – можешь обобщать. Ты сделал вывод, что кто-то хочет скупить Украину и не возражает, чтобы столкнуть ее с Россией. Помозгуй, только, ради Всевышнего, не начинай свои исследования с того, чтобы стрельбу в поезде воспринимать как провокацию. И, вообще, мне пора уходить.
27 февраля 1995 года, понедельник, 10-50 по Киеву, Город.
– Может быть, эти? – сказал водитель старшему сержанту милиции Геннадию Сидневу. – Двое, один постарше. Молодой – в красной куртке.
Сиднев обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как двое сворачивают в переулок.
– Давай за ними, – сказал Сиднев и снял автомат с предохранителя.
«Уазик» на повороте взвизгнул тормозами.
Тот, что в красной куртке, оглянулся, и оба ускорили шаг. Старший внезапно свернул в проходной двор, а молодой побежал вдоль домов.
– У красного пистолет, – сказал водитель.
– Давай за ним, аккуратно только, народу полно.
Погреться на предвесеннем солнце вышли многие, особенно много было мамаш с детьми.
– Как на демонстрации, – проворчал водитель.
Парень в красной куртке свернул во двор и легко взбежал по ступенькам крыльца.
– Тормози, – Сиднев, не дожидаясь полной остановки, выпрыгнул из машины. Пересек двор, распахнул дверь подъезда. Две пули почти одновременно ударили в лицо, и старший сержант упал на спину. АКС-74у выпал из рук и загремел по ступенькам, к самым колесам подъехавшего «Уазика». «Красный» метнулся было к автомату, потом повернулся и снова скрылся в подъезде. Водитель не сразу понял, что его спасла случайность – при падении у автомата отлетел магазин.
И только после того, как «красного» взяли, выяснилось, что водителю повезло дважды – после второго выстрела в «ТТ» у убийцы перекосило патрон. Старший сержант Геннадий Сиднев был убит на месте. «Красного» скрутили в квартире на последнем этаже, где он пытался взять заложника. Старшего из этой пары не нашли.
27 февраля 1995 года, понедельник, 21-30, Москва.
Монстр почти светился от скрытого торжества. В таком состоянии Александр Павлович видел его всего пару раз за несколько лет знакомства. Монстр очень хорошо скрывал обычно свои эмоции от окружающих, и даже люди, хорошо его знавшие, впервые натолкнувшись на эмоциональную реакцию Монстра, приходили в замешательство. «Улыбающийся танк» – мелькнуло в голове у Александра Павловича. Он очень устал, работа по обеспечению операции в Чечне измотала его слишком сильно. И самое обидное, Александр Павлович и сам не знал, то ли так тяжко сказалась пара бессонных ночей, то ли давила мысль о совершенном им очередном предательстве. Александр Павлович обычно даже в мыслях избегал подобных слов, но последнее время все чаще и чаще возникали сомнения. К грязным методам Александру Павловичу было не привыкать. «Чистые» методы в его работе были такой же экзотикой, как глухонемые в шоу-бизнесе. Но разрушение, сложившееся за годы работы, оценки «свой-чужой», использование в собственной стране методов, которые всегда применялись к врагам, вносили в душу Александра Павловича дискомфорт. Возникала злость на самого себя, сентиментальность. Подавляя возникшую слабость, Александр Павлович в такие минуты действовал особенно жестко. Была только одна вещь, в понимании Александра Павловича столь же опасная, как и проявление эмоций, – попытка выйти из игры. И Александр Павлович продолжал играть.
– Как это ни странно, но наша героическая армия справилась с поставленной задачей достаточно успешно, – с удовлетворением сказал Монстр. – Пушки стреляли куда надо, офицеры помнили, куда именно нужно двигаться, а солдаты… К солдатам, слава Богу, претензий нет. Генералы отрапортовали сегодня, что уничтожен опорный пункт боевиков, склады боеприпасов и взято в плен несколько человек. Чем вы можете дополнить эту победную реляцию?
– В общем, все так и выглядело. Пока военные гонялись за чеченцами, наши люди вычистили банки данных и под видом освобождения заложников вывезли научный персонал. После чего лабораторные помещения были взорваны. В докладе военных это выглядит как подрыв склада с боеприпасами.
– Кто из информированных об истинном характере деятельности центра попал к военным?
– Трое, но уже после окончания операции, неизвестный снайпер открыл огонь, убиты двое солдат и пятеро пленных. Среди них – трое, интересующие нас.
– А неизвестный снайпер знал, почему ему пришлось стрелять именно по этим людям? – осведомился Монстр. – И, кстати, что с ним потом произошло?
– Снайпер не успел отойти, был схвачен. У него обнаружили прибалтийский паспорт и, по существующей традиции, десантники расстреляли его на месте.
– Более чем удовлетворительно. Более чем. Как вы полагаете, Виктор Николаевич получил какую-нибудь другую информацию, помимо официальной?
Александр Павлович замешкался с ответом на несколько секунд. Очень трудно было гарантировать что-либо в отношении Виктора Николаевича. Если даже кому-нибудь из его людей и удалось наблюдать за ходом операции, то среди тех, кто непосредственно работал с лабораторией, посторонних не было.
– У меня есть все основания предполагать, что нам удалось предотвратить утечку информации. Пока все чисто.
– Тогда я вас поздравляю. Не забудьте тщательно отфильтровать из общего числа пленных и освобожденных лабораторный материал. И организуйте их переброску в Россию. После этого у нас останется только Балканская часть проблемы, – Монстр улыбнулся, «Шок», похоже, сработает.
28 марта 1995 года, вторник, 12-15, Москва.
– Разрешите войти? – подчеркнуто официально спросил Виктор Николаевич на пороге кабинета.
– Входите, Виктор Николаевич, присаживайтесь. У меня для вас две новости – плохая и хорошая. С какой начать?
Виктор Николаевич прошел к столу, сел на стул, аккуратно поддернув брюки. Александр Павлович молча ждал, внимательно рассматривая лицо вошедшего. Виктор Николаевич выдержал этот изучающий взгляд и ответил:
– Начинайте с хорошей, Александр Павлович, их в последнее время так редко приходится слышать.
– Операция, о рискованности быстрого проведения которой вы говорили, прошла успешно, при минимуме потерь и очень оперативно.
– Это не может не радовать, – согласился Виктор Николаевич, – а какая же плохая новость?
– А плохая новость состоит в том, что не было там никакого Центра. Мы не обнаружили ничего, что могло бы связать тамошние действия со «Сверхрежимом» и с «Союзом». Ничего. Обычные склады, казармы, тренировочные площадки. Так что, одно из двух – либо ваша информация нуждается в тщательной проверке, либо центр действительно находится на Балканах.
– Я отвечаю за достоверность предварительной информации по «Союзу». Акция готовится, и сроки ее проведения укладываются в рамки периода с мая по начало июля. И очень высока степень вероятности того, что в подготовке акции принимают участие бывшие сотрудники «Сверхрежима».
– Я великолепно помню ваше сообщение на эту тему, Виктор Николаевич, – поморщился Александр Павлович, – и, как вы сами видите, согласился с вашей точкой зрения. Но факты – вещь очень упрямая. Вы, естественно, можете продолжать свои поиски в Чечне, но у меня есть веские основания предполагать, что работу нужно вести в Боснии.
– Если это не секрет, Александр Павлович, на чем основывается ваша уверенность?
– Не секрет, совсем не секрет, как ни обидно сознавать собственную ошибку. Мы так торопились с операцией, что не достаточно хорошо проработали информацию. Сегодня ночью по моему распоряжению были тщательно изучены и текст тех самых материалов, найденных на теле майора Тупчинского, и дискеты, на которых эти материалы были записаны. Похоже, что это подделка. Просто подделка. Дезинформация с целью отвлечения нас с вами от основной задачи. Мы поддались на фальшивку и потратили массу времени. Поэтому в Боснии нужно действовать особенно энергично. Действовать, действовать и действовать.
– А когда же мы будем думать? – невозмутимо поинтересовался Виктор Николаевич. – Мы отстаем и изо всех сил пытаемся догнать тех, кто нас опередил. А, может быть, нам нужно просто срезать дорогу? Поискать другой путь?
– Вы меня просто обвиняете в волюнтаризме, Виктор Николаевич. Даже обидно. Мы с вами слишком хорошо знаем, что нас ожидает в случае прокола. Слишком хорошо знаем. И мы не имеем права рисковать. И, кстати, что слышно из Украины? Та статья действительно имеет отношение к «Союзу»?
– Я жду доклада. На днях Михаил должен вернуться в Москву. Тогда мы будем знать подробности. Я могу идти? – спросил Виктор Николаевич и, не дожидаясь ответа, встал.
– Да-да, конечно. – Александр Павлович протянул руку, приподнявшись в кресле. – Если появится что-нибудь новое – немедленно сообщите мне.
– Обязательно, – Виктор Николаевич кивнул и вышел из кабинета.
ЧАСТЬ 2
Глава 1
28 февраля 1995 года, 16-55 по местному времени, наблюдательный пост сил ООН «СЬЕРРА НОВАМБР», южная часть Сараево.
Наблюдатель из состава 8-го парашютно-десантного полка морской пехоты Франции засек движение на ничейной территории, сразу за европейским кладбищем. Передвигались два человека, не обращая особого внимания на светлое время суток и возможность обстрела с обеих сторон. Наблюдатель сделал запись в журнале наблюдений и снова припал левым глазом к оптическому прицелу универсального пулемета N F-1.
Среди разбитых домов двигались двое. На первый взгляд казалось, что они не вооружены, во всяком случае, ничего крупногабаритного наблюдатель у них не заметил. Похоже, что двигались они со стороны «Бутина» – бывшего жилого дома, поделенного в результате боев между сербами и боснийцами. И двигались они к позициям боснийцев.
«Нашли время для прогулок», – пробормотал наблюдатель и связался с Кокто, который отвечал за связь наблюдательных пунктов с постом.
Заканчивая доклад, наблюдатель заметил, что парочка остановилась. Из-за деревьев к ним подошли еще двое. Наблюдатель готов был поклясться, что двое других пришли от «Бананы», – здания, контролируемого боснийцами.
«Похоже, что они здесь затеяли переговоры», – подумал наблюдатель, но доложить не успел. Один из пришедших со стороны боснийцев вдруг побежал назад. Второй бросился было следом, потом остановился, вскинул автомат. Бежавший споткнулся и упал. Стрелявший подошел к упавшему, наклонился, потом выпрямился и выстрелил в него из автомата.
Двое с сербской стороны стояли все это время неподвижно. Оставшийся в живых босниец подошел к ним и, как показалось наблюдателю, обменялся рукопожатиями. Затем все трое разошлись: двое – в сторону сербов, один – в сторону боснийцев. Четвертый остался лежать на ничейной территории.
28 февраля 1995 года.
В 16-55 по местному времени в Сараево в районе еврейского кладбища произошла перестрелка. Один человек, предположительно, убит. Источники с обеих сторон не сообщили подробностей.
Район перестрелки совпадает с местом предполагаемого контакта Доктора со связным. В контрольное время ни Доктор, ни связной на связь не вышли. Предполагаем возникновение нештатной ситуации. Необходим запрос в штаб сил ООН по поддержанию мира для уточнения подробностей. Одновременно задействуем вариант подстраховки. Скату прибыть в Сараево не позднее 2 марта, работать по программе «Интерпол» – «Пресса». Техническим службам подготовить отход по схеме «Север».
Сроки исполнения – не позднее 20-00 1-го марта текущего года. Команда к исполнению – «Пароль».
28 февраля 1995 года.
Информация из штаба 8-го парашютно-десантного полка морской пехоты Франции подтверждает гибель одного, подчеркиваю, одного человека в районе предполагаемого контакта Доктора со связным. Есть основания предполагать, что погиб Доктор. Установить местонахождение связного не представляется возможным.
Скату действовать самостоятельно, в контакты вступать только в случае крайней необходимости.
28 февраля 1995 года.
Подтверждаю готовность к выполнению команды «Пароль».
1 марта 1995 года.
Приступить к исполнению команды «Пароль».
2 марта 1995 года, четверг, 9-15 по Киеву, Город.
Два дня, целых два дня у меня не происходит ничего знаменательного. Жизнь решила, что за последнее время я израсходовал достаточно нервной энергии и пора переходить в режим релаксации или, скорее, накопления этой самой энергии. Более того, даже в нашей лучшей в мире газете для меня наступила пауза. Кто-то очень богатый, или просто очень знакомый с главным редактором, благополучно заменил материалы отдела расследований на заказной кирпич объемом в полосу и даже с фотографией.
И я просто счастлив. Корреспондентам гораздо хуже – они живут от гонораров, а мне наш Главный, он же учредитель, платит, во всяком случае, должен платить, ежемесячно, независимо от написанного. У меня большое преимущество. Особенно приятно ощущать это именно в такие моменты. Писать не надо, а зарплата идет. Ни во вторник, ни в среду, несмотря на то, что действительно начинается весна, все течет и все изменяется. По этому поводу я настолько расслабился, что перестал читать газеты, смотреть телевизионные новости и уперся в видушник. Спасибо друзьям из Голливуда. Боевик на экране – это гораздо интересней, чем боевик в жизни. Маленький человек сражается с системой и побеждает. Либо у них маленькие люди – самые мощные в мире, либо систему надо менять. Вообще, американцев я давно подозревал, поначалу чисто теоретически, поскольку живого американца пока в глаза не видел. Но год назад мне удалось преодолеть этот пробел в своем образовании. К нам в редакцию приехал консультант из Соединенных Штатов. Старый газетчик вышел на пенсию и при поддержке какого-то фонда явился в независимую Украину поднимать независимую прессу. Наш еженедельник, куда американец попал на целый месяц, был, по общему мнению редакции, на недосягаемой высоте и без вмешательства западных профессионалов. Личным негласным распоряжением Главного американца прикрепили ко мне. От него я наслушался всякого, но главное, что вынес из бесед, – это полное непонимание американцами нашей специфики. Семидесятилетний пенсионер свято верил, что мэр города в связи с выборами будет очень болезненно реагировать на критические выступления в прессе. Он был уверен, что информация о наших спортсменах, победивших на Олимпиаде, должна находиться на первых полосах. Я чуть не свел с ума переводчицу, на примерах объясняя наивному иностранцу нашу специфику. Но окончательно я прозрел после разговора за столом у меня дома. Теща и жена принесли на стол наши вареники, которые жена Джека обозвала итальянскими равиолями, а мы, поговорив о политике, перешли к истории. Оказалось, что Джеку довелось воевать в Корее.
– Эти северные корейцы, – в завершение разговора сказал Джек, – ведут себя совершенно недопустимо. Они отказываются выполнять наше требование о свертывании ядерных программ.
– А почему они должны выполнять ваши требования? – прикинувшись наивным, спросил я и тут же испугался за состояние здоровья гостя.
Американец чуть не поперхнулся вареником и назидательно сказал:
– Они должны выполнять наши требования!
– Ладно, предположим, республика Гана потребует, чтобы США прекратили всяческие атомные разработки.
– А почему это Гана полезет в наши внутренние дела?
– А почему Америка лезет во внутренние дела Северной Кореи? – вопросом на вопрос ответил я и налил Джеку вина.
Тот задумался и размышлял, пока не осушил два бокала. По его лицу я понял, что он в совершенно искреннем недоумении. Он действительно никогда не задумывался об исключительном положении своей страны.
– Действительно, – наконец сказал он, а я перевел разговор в другое русло.
С тех пор я смотрю на американцев как на недостаточно информированную нацию. Зачем им знать, как оно на самом деле. Им достаточно того, как оно все видится им. Из общения с тем же Джеком я понял, что свои боевики американцы смотрят с таким же интересом, как и мы. Для них это тоже нечто фантастическое и невероятное.
Целых два дня я наслаждался покоем и даже начал забывать о своих переживаниях. И, как оказалось, напрасно. Чертова жизнь лупит, если не сразу в лоб, так с вывертом по печени. Очередной этап моих неприятностей снова начался со звонка Главного. В 9-15 он вытянул меня из-за стола.
– Ты вчера вечером телевизор смотрел?
– Да, смотрел, – ответил с небольшой заминкой я, но на счет видушника уточнять не стал.
– Как ты относишься к тому, что убили Листьева?
– Плохо… Кого убили?
– Вчера в девять часов вечера убили Влада Листьева.
– Так… – протянул я. Нельзя сказать, что меня поразило горе. Смысл сказанного до меня дошел не сразу.
– Ты понимаешь, что нужно ехать?
– Понимаю, – сказал я, и тут до меня дошло: мне нужно ехать в Москву.
– Бери вещи, приезжай в редакцию, надо решать вопросы с билетами, но завтра ты должен быть в Москве.
– Все нормально, успеваем. Вчера убили, завтра начнется прощание, как положено. Значит, ехать надо на три дня, не меньше: день – прощание, день – похороны, неизвестно, во сколько они закончатся, и день на всякий случай.
– Давай в редакцию, здесь решим все вопросы. Пока, – Главный положил трубку.
С этой минуты меня вел не рассудок, а азарт. Далеко не каждое событие вдохновляет нашего Главного на командировку. И далеко не каждая командировка выпадает мне. Я с трудом представлял, что именно можно накопать в Москве за три дня такого, чего не будет написано в московской прессе. Даже если бы кто-нибудь из друзей и родственников Листьева и согласился ответить на мои вопросы, то уж во всяком случае, не в день похорон и прощания. Я складывал вещи в сумку, потрошил холодильник и собирал бумаги, а в голове, пощелкивая, выстраивался план предстоящих действий в Москве. Останкино – это понятно, дом и квартира, хотя бы снаружи, – тоже наверняка. И кладбище – хоронить будут скорее всего на Ваганьковском – Листьев был не самым последним человеком в этой стране. Но вот что странно, собираясь и прикидывая, я как-то не задумался над самим фактом. Принял известие о смерти не как информацию к размышлению или повод к грусти. Возник азарт и предкомандировочный мандраж. Прав был Юрка Швец, для газетчика главное в любом событии – масштаб и вытекающие возможности. Времени на переживания не остается. Вырвать клок, пока другие не растащили.
Это уже потом, через пару дней после возвращения и выхода из стрессового состояния, в голову пришла простая мысль о трагедии и непоправимости произошедшего. Но даже тогда все это виделось ненастоящим и нереальным.
В то утро меня смог по телефону поймать еще один человек. Владимир Александрович позвонил в тот момент, когда я открывал входную дверь.
– Добрый день, Александр Карлович, – сказал Владимир Александрович. – Извините, что я вас побеспокоил, но у меня к вам есть большая просьба.
– Ради Бога, Владимир Александрович, – наш председатель далеко не каждый день обращается с просьбами. Да и в любом случае оказать ему услугу всегда приятно и необременительно.
– Если бы вы смогли по своим каналам выяснить кое-что по поводу убийства…
– Я сегодня как раз по этому поводу еду в Москву. Вернусь – расскажу, – состояние предстартового мандража не лучшим образом сказывается на умственных способностях, иначе я сразу же понял бы, что Владимир Александрович звонит не по поводу убийства Листьева.
– В Москву? – переспросил Владимир Александрович.
– Я сегодня еду в Москву в связи с убийством Листьева. Приеду в воскресенье. Если дело терпит, то в понедельник я к вашим услугам.
– Я, собственно, по поводу убийства в понедельник. Там еще милиционер погиб.
– Простите, ради Бога, я сейчас на старте и два дня не ходил в милицию за информацией. Давайте все-таки созвонимся с вами в воскресенье вечером или встретимся в понедельник.
Я положил трубку и вылетел на улицу.
Весь оставшийся день слился в сплошную полосу переходов и переездов. Деньги, билеты, обменные пункты, снова деньги. В процессе выяснилось, что еду в Москву не один, а с видеооператором, и буду снимать фильм – не меньше. А в свободное от основного задания время буду искать возможность организовать еще интервью с разными людьми, возможно, артистами, если мой сослуживец Парамонов мне в этом поможет. На него, кстати, было возложено и почетное право забронировать нам гостиницу. Во всей этой беготне я сам не понял, когда и, главное, зачем сунул в сумку свой желтый конверт. Наверное, рефлекс.