Страница:
…По результатам боев в Чечне руководство армии сможет:
1) С полным основанием потребовать увеличения расходов на армию.
2) Убедить парламент и демократические круги в России, а также за ее пределами, в неэффективности ВС России, а значит, неспособности их принять активное участие во внутренней политике страны.
3) Позволить ввести в подготовку армейских подразделений такого направления, как ведение уличных боев и боевых действий в населенных пунктах.
События августа 1991 года продемонстрировали армии, что можно не подчиняться прямым приказам правительства.
События октября 1993 года продемонстрировали армии то, что можно вести боевые действия в столице государства и использовать танковые орудия для решения политических кризисов.
События конца 1994 – начала 1995 года могут продемонстрировать армии то, что государство не может обеспечить все насущные потребности армии. В таких условиях, а также при легальном введении в программу обучения войск боевым действиям в городе, армия может превратиться в орудия осуществления внутренней политики либо самостоятельно, либо в союзе с какими-либо политическими силами.
…С точки зрения экономической – решение проблем в нефтеперерабатывающей промышленности.
…С точки зрения внутренней политики:
– демонстрация решительности центра в борьбе за целостность страны;
– демонстрация населению страны причин экономических проблем;
– одобрение парламентом и народом увеличения расходов на оборону.
…С точки зрения международной политики – Россия устраняется из международных политических процессов, в частности, на Балканах…
…Таким образом, в России создаются предпосылки к усилению влияния армии, превращению армии в политическую силу и, в конечном итоге, установлению в стране военной диктатуры, открытой или завуалированной.
Принимая во внимание выборы в Госдуму России в конце текущего года и выборы президента в следующем году, следует особое внимание уделить созданию среди общественности мнения о необходимости поддержания порядка в стране, даже путем отказа от некоторых свобод. «Твердая рука», как залог порядка и единственная возможность выхода из кризиса, позволит эффективно влиять на результаты выборов.
…Таким образом, любые результаты выборов неизбежно приведут к росту авторитета и влияния армии. Круги, уже сейчас требующие силовых решений во внешней политике, заинтересованы в поддержке сильной армии.
Те политические течения, которые в настоящий момент выступают с демократических позиций, в результате усиления в общественном мнении требований ужесточения внутренней и внешней политики, а также угрозы союза армейского командования с самыми радикальными политическими силами, будут вынуждены идти на уступки в отношении вооруженных сил и их руководства.
…Контрольными точками должны служить даты выборов 1995 года и выборов 1996 года. В случае изменения сроков тех или других выборов, правительство будет заинтересовано в лояльности ВС.
…Первые контакты с политическими противниками нынешнего руководства возможны только после выборов в Госдуму и определения промежуточных результатов операции.
Глава 4
5 марта 1995 года, воскресенье, 10-00, Москва.
– Извините, что вызвал вас в выходной, Виктор Николаевич, но я только что получил информацию из Сараево по операции «Союз», – Александр Павлович внимательно смотрел в лицо собеседника, но никаких эмоций не заметил. Виктор Николаевич молчал, ожидая продолжения.
– Явка, на которую должен был прибыть Скат, подверглась нападению. Хозяин явки был обнаружен мертвым. Его убили ножом, имеются следы пыток. Причем, похоже, что убили его в то время, когда на явке должен был находиться Скат. Его следы не обнаружены. Как вы полагаете – это связано с провалом Доктора и его связника?
– Не думаю. Ни Доктор, ни его связной адреса не знали. Это начало маршрута отхода по варианту «Север», который был подготовлен специально для Ската. Адрес был известен всего трем лицам, двое из которых сейчас находятся в этом кабинете.
Александр Павлович задумчиво вертел в руках очки, искоса поглядывая на Виктора Николаевича.
– Вам не кажется, что Балканская часть «Союза» наталкивается на сильное противодействие?
– Ну, зато в Чечне нам пока сопутствует удача. Такое впечатление, что кто-то сосредоточил все усилия на Балканах.
– Вас это настораживает?
– Естественно, мои аналитики определяют место акции в районе Кубань—Дон, а с Балкан туда добраться достаточно сложно. Оперативная база должна быть в Чечне.
– Она может быть и на Балканах. В Чечне может быть создана промежуточная база. Так, во всяком случае, говорят мои аналитики, – Александр Павлович сделал акцент на слове «мои». – Я бы рекомендовал вам все-таки сосредоточить основные усилия на Балканах. Перебросьте туда подкрепление и активизируйте местную сеть.
– Хорошо, – сказал Виктор Николаевич. – У вас больше нет никаких сведений по Скату? Он должен был выйти на связь сразу после посещения явки.
– Пока ничего. Остается только ждать. Так что вы, Виктор Николаевич, пока можете отдыхать – все-таки воскресенье.
– Обязательно, вот только поработаю немного и сразу отправлюсь отдыхать, – Виктор Николаевич пожал руку хозяину кабинета и вышел.
Александр Павлович еще раз перечитал сообщение из Сараево и поморщился. Первый сбой – перестрелка на явке и никаких следов Ската. Но что самое странное – Виктор Николаевич никак не отреагировал на информацию о провале явки. Неужели и правда в Сараево успели чисто прибрать в квартире? В таком случае вы, Виктор Николаевич, допустили большой прокол. К сожалению, не фатальный. Но все впереди.
Виктор Николаевич решил пройтись пешком. Машина ушла вперед, а Виктор Николаевич не торопясь прошел до ближайшего сквера и присел на скамейку.
– Может быть, не стоило демонстрировать такую неосведомленность? Это не ваш имидж.
– А вы, Миша, не рассчитывайте на то, что я вас не заметил. И внезапное появление перед начальством – не лучший путь к карьере, даже в нашей системе. Завтра я получу новые сведения из Сараево и мы вместе с Александром Павловичем будем поражаться такому сбою в системе информации. А Скату сообщите, что он может действовать автономно. И жестко. Хотя это он и сам знает. И действует. Нам нужен лагерь. Пусть идет к нему. И переключите на него группу наших добровольцев.
5 марта 1995 года, воскресенье, 12-00, Москва, улица Новокузнецкая.
К дому Листьева мы, несмотря на отсутствие транспорта, попали, как и планировали, к одиннадцати. Обычная пятиэтажка, масса проходов во все стороны – видно, реконструировали район и снесли двухэтажные недомерки.
Во дворе переносное ограждение, милиция, толпится народ. Количество людей не идет ни в какое сравнение с толпами, что были возле Останкино и на Ваганьковском. Куда как меньше, но в большинстве своем это жители близлежащих домов, для которых за последние три дня этот двор стал чем-то вроде клуба. Обнародование портретов предполагаемых убийц начало давать результат – многие в толпе уже делились подробностями встреч с преступниками. Женщина лет сорока пяти столкнулась с ними накануне во дворе, а потертого вида старик, оказывается, с одним из них сидел за столом в пельменной. «Если бы я тогда знал!» – с сожалением и совершенно серьезно жаловался старик. Я представил себе наемного убийцу, накануне убийства подкрепляющегося в пельменной, и в который раз поразился нашей общей наивности.
В подъезд я не пошел, достаточно, что туда прорвались Носалевич и Парамонов. Я прошелся по двору и вокруг дома. Дом как дом, двор как двор. Единственное, что давало некоторую его элитность, так это пристроенный снаружи к пятиэтажке лифт, которым, кстати, Листьев в ту ночь не воспользовался. В статьях об убийстве, которых очень много появилось в газетах, и в выступлениях по телевизору не сообщали практически никаких подробностей – и это естественно. Милиция – она везде милиция, что у нас, что в Москве – делиться информацией не торопится ни с кем, в том числе, с прессой. С ней, кстати, в первую очередь. Ну и совершенно незачем ей информировать широкие круги общественности. Общественности достаточно и портретов, которые опубликованы во всех газетах. Бдительность народа – орудие, в силу которого продолжает этот самый народ верить, одно из самых могущественных орудий, направляющих действия этого самого народа.
Мои действия пока никто не направлял, во всяком случае, так мне казалось, и поэтому я пытался спокойно представить себе, что здесь происходило. Я, конечно, не профессионал в области убийств, но составить свое мнение дилетанта мне никто не мешал. Очень трудно было представить этот двор пустым. Известно, что Листьев поставил машину и прошел через двор к подъезду. Где именно он машину поставил – неизвестно, но где бы она ни была припаркована – особых вариантов пути домой не наблюдалось. Так, ждали они его в подъезде, на лестничной клетке. Место, конечно, хорошее, теплее, чем на улице, но сколько же народу могло пройти по этим ступенькам до Листьева? Или они вошли в подъезд всего за несколько минут до убийства? Откуда же они знали, во сколько именно он пройдет? Значит, как минимум один человек околачивался во дворе и подал сигнал. А кто-то, возможно, сообщал о последних передвижениях Листьева. Столько мороки и столько привлеченных сил! Ведь куда проще, скажем, заминировать машину. «Гадом буду, если заказали не только убийство, но и его способ!» – подумал я, увидев приближающегося Носалевича.
– Нас чуть не спустили по ступенькам. Кто-то из родных и близких.
– И правильно бы сделали – нечего лезть в людские переживания, – сказал я. – Ас лестницы слетать – это твой профессиональный риск.
– У всех твоих знакомых, похоже, спускаться с лестницы – любимое занятие. Причем, при выполнении твоих поручений, – встрял в разговор Парамонов.
Послать его подальше я не успел, подошел Святослав.
– Ребята, вы никуда не хотите сходить, размяться? – не совсем тактично предложил я Носалевичу и Парамонову.
– Я давно собирался сходить в «Олимпийский» – полюбоваться книжной ярмаркой.
Святослав молчал, ожидая, пока я решу кадровые вопросы.
– За книгами я не хожу, – заявил Носалевич, – у меня уже одна дома есть.
– Я с ним погуляю, – обреченно согласился Парамонов. Он был очень сговорчив, мучиться ему оставалось совсем недолго, посадить нас в поезд и плюнуть вдогонку последнему вагону. Достал я его за эти три дня вполне основательно, а он еще не совсем остыл после неприятностей с адресами живых покойников. Встретиться мы договорились в шестнадцать ноль-ноль возле «Детского мира» – мне еще нужно было докупить подарки сыновьям, а универмаг очень удачно работал в воскресенье.
До метро «Павелецкая» мы дошли вчетвером, так что разговора о меморандуме не начинал ни я, ни Святослав. Только после прощания с ребятами Святослав спросил:
– Прочитал?
– Прочитал, – ответил я.
– Ну и каково твое мнение?
– Даже не знаю, с чего начать, – ситуация была несколько странная, почти нереальная – два журналиста стоят на станции метро, в толпе и обсуждают совершенно секретные документы.
– Понимаешь, – начал я, – все очень интересно. Но в том виде, в котором информацию получил я, она совершенно безосновательна. Не подкреплено ничем, ни одним документом.
– Документы есть.
– Я их не видел.
– Они у меня.
– Это очень хорошо, но я их не видел. Кроме того, насколько можно понять, речь идет об утечке информации из Министерства обороны. А у меня возникло впечатление, что там есть еще небольшая утечка из спецслужб, как российских, так и заграничных. Нет?
Святослав замолчал, я так и не понял, обдумывал он ответ или просто помешала подошедшая электричка. К разговору вернулись, только выбравшись со станции метро «Проспект Мира».
– Так что скажешь – прав я или нет? – напомнил я.
– Ты прав, в этом вся проблема. Я действительно получил документы от человека из Министерства обороны. Это он их подобрал из разных архивов и по разным каналам. А вернуть их ему я не успел.
– Ты говорил, что он уехал в командировку.
– В Сараево, и оттуда не вернулся. Сообщили, что снайпер случайно убил.
– А ты ничего не выяснил?
– Я? – Святослав даже остановился. – Я не знаю, куда их деть, эти документы проклятые.
– Что, не хочешь и ты съездить в командировку?
– Думаешь, это смешно? – обиделся Святослав.
– Извини, глупо получилось. Я сам почти в такой же ситуации. Тоже человек погиб из-за моей информации.
– А я не говорил, что мой источник погиб из-за информации. Случайность, в Сараево не он один погиб таким образом. В министерстве, я, естественно, уточнять не стал. Подумал-подумал и решил связаться с кем-нибудь за рубежом. Вот ты подвернулся, извини.
– Ладно, как ты думаешь мне эту информацию передать? Твой меморандум мне, конечно, было почитать интересно, но… сам понимаешь. И, кстати, ты советовался – никто не заинтересовался моими проблемами?
– Знаешь, Саша, если бы ты привез это месяц-полтора назад – мы бы соорудили небольшую сенсацию. А сейчас – знаешь, еще сколько будут листьевскую тему перемывать? К тому времени, как она отгремит, твоя информация уже устареет. Там у вас ведь тоже не полные идиоты работают. Тем или иным способом, глядишь, ваших уголовников с их аппетитами несколько приструнят. Или предпринимателей прижмут. Вот кого точно не тронут, так это директора «Позитрона».
– «Электрона», – автоматически поправил я.
– Его, родимого, – согласился Святослав. – Потерпи недельки две – оно и полегчает.
– Ладно, Бог с ними, с моими делами. Как ты мне передашь документы? Или они у тебя с собой?
– Ты в каком вагоне отбываешь?
– В двенадцатом.
– Вот там я тебе все и передам. И твои бумаги в том числе.
– Ты мне мое художество сейчас отдашь? Не хочу никому навязывать свою точку зрения.
– Ладно, тогда без пятнадцати девять я жду тебя возле вагона, – и тут сам черт дернул меня за язык. – Твоих бумаг, прости, я не захватил – в гостинице оставил.
Я так и не понял, зачем соврал. Наверное, померещилось, что меня собрались кинуть. Потом сообразил, что ни мои бумаги, ни сочинение Святослава на вольную тему мне не пригодятся. Но отрабатывать назад было поздно.
– Давай вечером возле вагона все сразу и отдам.
– Лады, – сказал Святослав, – встретимся возле двенадцатого вагона. Ты прости, я с тобой в «Олимпийский» не пойду. Увидимся без пятнадцати девять.
Он махнул рукой и двинулся в сторону метро. Но прошел метров пять и вдруг вернулся.
– Саша, – тихо сказал он. – Я тебя очень прошу – отнесись серьезно к тому, что прочитал. Я там не упомянул еще одну вещь. Если вдруг то, что я тебе дал почитать, – правда, и я дам тебе реальные документы, то подумай – кто самый первый кандидат для приложения усилий в случае установления у нас чего-нибудь типа военной диктатуры. Белоруссия отпала. Остался единственный пока кандидат – Украина.
– Если это так, то я подозреваю, что не в моих силах этому помешать. Мал слишком.
– Вот и подумай, где эти документы пристроить. Но так, чтобы с резонансом,
Святослав протянул руку.
– Пока, кстати, а фамилия как твоя?
– Иванов, – ответил Святослав и снова пошел в сторону метро. Я двинулся к «Олимпийскому». Сзади раздался, как пишут в романах, визг тормозов и чей-то крик. Уже зная, что увижу, я подбежал к дороге. Народ собраться еще не успел, и я сразу увидел Святослава. Он сидел на асфальте возле самого тротуара. Я настолько втянулся в детективный антураж, что больше всего удивился, увидев Святослава живым. Он сидел вытянув правую ногу, штанина была порвана, а правый рукав куртки мокро блестел. Похоже, что машина только толкнула его и он отделался довольно легко. Первым моим порывом было помочь Святославу, но неожиданно я натолкнулся на его взгляд. Едва заметно он покачал головой. Губы чуть шевельнулись. «В девять» – прочитал я по губам. Прохожие заслонили Святослава. По дороге к «Олимпийскому» вдруг понял, что меня удивило в Святославе. У него совершенно не было неподражаемого московского выговора. Ни малейшего намека.
5 марта 1995 года, воскресенье, 13-00, Москва, спорткомплекс «Олимпийский».
Нельзя сказать, что я был потрясен. Просто ощущение нереальности происходящего, исподволь подбирающееся ко мне, разрослось, стало достоверным. Этого просто не могло происходить со мной. Не могло, несмотря на то, что со мной происходили разные вещи. В тот момент, когда я увидел сидящего на мостовой Святослава, все словно отодвинулось от меня и стало немного расплывчатым. Перед тем, как потерять сознание, я обычно прохожу стадию черного колодца. Все стремительно удаляется от меня, все, что я вижу, сжимается в небольшой круг, а потом – бац! – и я встаю с пола. Тут было почти то же, только все остановилось на стадии черного колодца. Я слышал звуки, доносившиеся снаружи, видел какое-то движение перед собой, но не пытался осознать и расшифровать их. А потом по телу прокатилась волна невосполнимости потери, необратимости действия. Это как будто разбил вазу – понимаешь, что склеить нельзя. Вот тут, шаг сделан, а вернуться назад уже невозможно. В ту минуту я понял, что жизнь моя полностью изменилась. И одновременно сработала система защиты – мозг заботливо стал подсовывать версию нереальности. «Неправда, с тобой этого случиться не могло, – заботливо шептал он мне, – это все только кажется таким страшным».
Ноги автоматически принесли меня к «Олимпийскому». Мной управляло только давнее желание попасть на книжную ярмарку. Если бы не оно, я стоял бы там на тротуаре еще очень долго. Стоял и молчал, соображая, что же мне выгоднее – найти объяснение случившемуся или принять все как есть – со всей опасностью и непредсказуемостью. Любому человеку доводилось слышать о вещах, куда более страшных. Каждый знает, что на свете вершатся дела грязные и кровавые. Я не был исключением – более того, через меня проходила информация, рассказывающая о каждодневном насилии. Но все это было как-то далеко от меня. Из-за этого большинство обывателей любят читать криминальную хронику. На самом деле мало кому интересны подробности убийства на бытовой почве. Бутылкой или ножом, пять ударов или шесть – все ерунда, главное – это произошло не со мной, далеко от меня и моей семьи.
А вот теперь – произошло со мной. Теперь именно я оказался объектом приложения насилия. Такое ощущение совершенно не понравилось. Всего несколько дней назад мне казалось, что чувствовать вину за гибель человека – самый непосильный груз, который может выпасть на долю человека. Оказалось – не так. Если из-за тебя погиб человек – это неприятно и страшно, но если возникает угроза твоей собственной жизни, если ты вдруг понимаешь, что твои действия завели тебя в тупик, из которого нет выхода – ноша становится просто невыносимой. И, самое главное, совершенно непонятен источник угрозы. Я лихорадочно пытался сообразить, кто и как может меня прикрыть в этой ситуации, и понимал – никто и никак. Прийти, предъявить меморандум и на основании журналистских измышлений попросить защиты? Надо мной стали бы смеяться как над очевидцем приземления летающей тарелки. Да и сам меморандум жег меня даже сквозь сумку. Если машина сбила Святослава не случайно, то в больнице, куда его наверняка доставят, может выясниться, что свои бумаги он кому-то отдал. И кандидатом на место разыскиваемого, естественно, становлюсь я.
Как лунатик, бродил я по «Олимпийскому», купил пару книг, а мысли вращались вокруг одного вопроса – когда со мной что-нибудь случится? Сейчас, в метро или в поезде? А может, мне дадут возможность доехать до дома и уже там примут меры. В тот момент мне пришла в голову собственная статья о двух убитых в купе. Действительно – как просто – рывок двери и пара нажатий на спусковой крючок. Хотя, где-то в глубине души теплилась надежда, что все еще образуется, что Святослав просто поскользнулся, а все его бумаги – вымысел. Мало ли на свете графоманов? Как тот, который приволок в редакцию толстенную пачку полупорнографической писанины на экзотическом фоне Тихого океана и утверждал, что передает нам подлинные мемуары эмигранта в Астралию. Может, и Святослав заменил отсутствующие документы вымыслом? Очень хорошая версия, только вот верилось в нее слабо. От всего происходящего пахло и очень неприятно. Мне никогда не доводилось носить с собой взрывчатку. Интересно бы сравнить ощущение опасности, исходящее от бумаг в сумке, с ощущением опасности от пары килограммов динамита.
Я выбрался из «Олимпийского», прошел к метро, доехал до «Детского мира», продолжая двигаться автоматически. Хорошо, когда человек планирует свои действия заранее. Уже перед самым магазином я почему-то вспомнил, как выбросил кассету с записью беседы с директором «Электрона». Тогда я не ощутил, что совершил непоправимое. Почему же я не выбросил бумаги? Наверное, надеялся отдать их на вокзале в девять часов Святославу. Как же он сможет за ними прийти, после удара машины? Но автопилот был включен и решал все уже только он. Вокзал, в девять, возле вагона.
5 марта 1995 года, воскресенье, 19-10, Москва.
– Мы проверили номер гостиницы, но никаких бумаг не обнаружили. Они явно были у Заренко в момент его встречи с этим парнем, – Александр Павлович говорил спокойно, но напряженно ожидал реакции Монстра. Появление неизвестного человека возле журналиста вызвало определенный интерес, но когда этому неизвестному дважды удалось уйти из-под опеки специалистов, после того, как выяснилось, что он обсуждал с Заренко достаточно щекотливые темы и передал ему какие-то бумаги, отношение к нему изменилось.
– Старший группы принял решение проверить москвича.
– Как, кстати, его зовут? – спросил Монстр, пока не выдавая своего настроения.
– Святослав Иванов. Так, во всяком случае, гласит запись в травмопункте, куда его доставили после действий нашей группы.
– Ваши сотрудники, Александр Павлович, вы уж меня извините, не смогли его даже покалечить толком. Что там обнаружили врачи – ушиб и вывих?
Александр Павлович не стал спорить, как не стал объяснять, что Иванов ушел от машины, или почти ушел, весьма и весьма профессионально. И уж во всяком случае, Александр Павлович не стал уточнять источников столь хорошей информированности Монстра.
– В общем, нам удалось проверить Иванова, и оказалось, что у него при себе были бумаги, которые Заренко привез с собой. Бумаги содержали информацию экономического характера и проливали некоторый свет на проблемы военно-промышленного комплекса. Была там и та самая статья о стрельбе в поезде, и анализ одного очень старого дела.
– Какого конкретно?
– О Белом братстве. С акцентом на возможное использование Братства в целях дестабилизации политической обстановки в Украине.
Александр Павлович замолчал, заметив реакцию Монстра.
– Не обращайте внимания, Александр Павлович, передайте мне, пожалуйста, копии эти материалов. Извините, что перебил.
– Да, в общем, больше ничего и не произошло. Святослав Иванов уехал из больницы на такси. В центре пересел в другую машину, номера таксист не запомнил, и исчез.
Монстр похлопал ладонью по столу. Александр Павлович, скрестив руки на груди, ждал.
– Что предпринял Заренко? Кстати, пора ему уже дать обозначение. У меня такое чувство, что мы еще довольно долго будем наблюдать за ним. Давайте назовем его Хохлом – просто и верно.
– Хохол погулял по книжной ярмарке, посетил «Детский мир». Возможности проверить его лично нам не представилось. На несчастный случай со своим знакомым почти не отреагировал.
«Похоже, мы его недооценили», – подумал Александр Павлович. Обычный газетчик имеет доступ к секретной информации, прибывает в Москву, чтобы обменяться информацией с профессионалом высокого класса. И не оставляет ни одной зацепки.
– Может быть, есть смысл взять его прямо на вокзале? Мы знаем, когда и как он отправляется. Хотя предъявить ему обвинение будет достаточно сложно. Он все время с оператором и своим московским приятелем, Сергеем Парамоновым.
– Не нужно его беспокоить. Пусть спокойно едет. Россия, слава Богу, велика, а за ночь, до границы, может случиться все, что угодно.
Александр Павлович понял, что Монстр принял решение. В этом случае спорить с ним было бессмысленно.
5 марта 1995 года, воскресенье, 21-00, Москва.
Как и следовало ожидать, к поезду Святослав не пришел. Я честно отстоял время возле проводника, шарахаясь от пробегающих опоздавших. Мою сумку в купе затащил Парамонов, которого мои перемены настроения достали окончательно. Он даже не стал дожидаться отправления поезда, пожал мне руку и исчез в толпе. Я еле успел поблагодарить его и пригласить в гости. Я всегда его приглашаю, а он никогда приглашением не пользуется. Перед тем, как он убежал, я успел дать ему одно задание. Парамонов поморщился, энергично пошевелил губами, но выполнить просьбу мою пообещал. А это значит, что он сделает все возможное.
1) С полным основанием потребовать увеличения расходов на армию.
2) Убедить парламент и демократические круги в России, а также за ее пределами, в неэффективности ВС России, а значит, неспособности их принять активное участие во внутренней политике страны.
3) Позволить ввести в подготовку армейских подразделений такого направления, как ведение уличных боев и боевых действий в населенных пунктах.
События августа 1991 года продемонстрировали армии, что можно не подчиняться прямым приказам правительства.
События октября 1993 года продемонстрировали армии то, что можно вести боевые действия в столице государства и использовать танковые орудия для решения политических кризисов.
События конца 1994 – начала 1995 года могут продемонстрировать армии то, что государство не может обеспечить все насущные потребности армии. В таких условиях, а также при легальном введении в программу обучения войск боевым действиям в городе, армия может превратиться в орудия осуществления внутренней политики либо самостоятельно, либо в союзе с какими-либо политическими силами.
…С точки зрения экономической – решение проблем в нефтеперерабатывающей промышленности.
…С точки зрения внутренней политики:
– демонстрация решительности центра в борьбе за целостность страны;
– демонстрация населению страны причин экономических проблем;
– одобрение парламентом и народом увеличения расходов на оборону.
…С точки зрения международной политики – Россия устраняется из международных политических процессов, в частности, на Балканах…
…Таким образом, в России создаются предпосылки к усилению влияния армии, превращению армии в политическую силу и, в конечном итоге, установлению в стране военной диктатуры, открытой или завуалированной.
Принимая во внимание выборы в Госдуму России в конце текущего года и выборы президента в следующем году, следует особое внимание уделить созданию среди общественности мнения о необходимости поддержания порядка в стране, даже путем отказа от некоторых свобод. «Твердая рука», как залог порядка и единственная возможность выхода из кризиса, позволит эффективно влиять на результаты выборов.
…Таким образом, любые результаты выборов неизбежно приведут к росту авторитета и влияния армии. Круги, уже сейчас требующие силовых решений во внешней политике, заинтересованы в поддержке сильной армии.
Те политические течения, которые в настоящий момент выступают с демократических позиций, в результате усиления в общественном мнении требований ужесточения внутренней и внешней политики, а также угрозы союза армейского командования с самыми радикальными политическими силами, будут вынуждены идти на уступки в отношении вооруженных сил и их руководства.
…Контрольными точками должны служить даты выборов 1995 года и выборов 1996 года. В случае изменения сроков тех или других выборов, правительство будет заинтересовано в лояльности ВС.
…Первые контакты с политическими противниками нынешнего руководства возможны только после выборов в Госдуму и определения промежуточных результатов операции.
Глава 4
5 марта 1995 года, воскресенье, 10-00, Москва.
– Извините, что вызвал вас в выходной, Виктор Николаевич, но я только что получил информацию из Сараево по операции «Союз», – Александр Павлович внимательно смотрел в лицо собеседника, но никаких эмоций не заметил. Виктор Николаевич молчал, ожидая продолжения.
– Явка, на которую должен был прибыть Скат, подверглась нападению. Хозяин явки был обнаружен мертвым. Его убили ножом, имеются следы пыток. Причем, похоже, что убили его в то время, когда на явке должен был находиться Скат. Его следы не обнаружены. Как вы полагаете – это связано с провалом Доктора и его связника?
– Не думаю. Ни Доктор, ни его связной адреса не знали. Это начало маршрута отхода по варианту «Север», который был подготовлен специально для Ската. Адрес был известен всего трем лицам, двое из которых сейчас находятся в этом кабинете.
Александр Павлович задумчиво вертел в руках очки, искоса поглядывая на Виктора Николаевича.
– Вам не кажется, что Балканская часть «Союза» наталкивается на сильное противодействие?
– Ну, зато в Чечне нам пока сопутствует удача. Такое впечатление, что кто-то сосредоточил все усилия на Балканах.
– Вас это настораживает?
– Естественно, мои аналитики определяют место акции в районе Кубань—Дон, а с Балкан туда добраться достаточно сложно. Оперативная база должна быть в Чечне.
– Она может быть и на Балканах. В Чечне может быть создана промежуточная база. Так, во всяком случае, говорят мои аналитики, – Александр Павлович сделал акцент на слове «мои». – Я бы рекомендовал вам все-таки сосредоточить основные усилия на Балканах. Перебросьте туда подкрепление и активизируйте местную сеть.
– Хорошо, – сказал Виктор Николаевич. – У вас больше нет никаких сведений по Скату? Он должен был выйти на связь сразу после посещения явки.
– Пока ничего. Остается только ждать. Так что вы, Виктор Николаевич, пока можете отдыхать – все-таки воскресенье.
– Обязательно, вот только поработаю немного и сразу отправлюсь отдыхать, – Виктор Николаевич пожал руку хозяину кабинета и вышел.
Александр Павлович еще раз перечитал сообщение из Сараево и поморщился. Первый сбой – перестрелка на явке и никаких следов Ската. Но что самое странное – Виктор Николаевич никак не отреагировал на информацию о провале явки. Неужели и правда в Сараево успели чисто прибрать в квартире? В таком случае вы, Виктор Николаевич, допустили большой прокол. К сожалению, не фатальный. Но все впереди.
Виктор Николаевич решил пройтись пешком. Машина ушла вперед, а Виктор Николаевич не торопясь прошел до ближайшего сквера и присел на скамейку.
– Может быть, не стоило демонстрировать такую неосведомленность? Это не ваш имидж.
– А вы, Миша, не рассчитывайте на то, что я вас не заметил. И внезапное появление перед начальством – не лучший путь к карьере, даже в нашей системе. Завтра я получу новые сведения из Сараево и мы вместе с Александром Павловичем будем поражаться такому сбою в системе информации. А Скату сообщите, что он может действовать автономно. И жестко. Хотя это он и сам знает. И действует. Нам нужен лагерь. Пусть идет к нему. И переключите на него группу наших добровольцев.
5 марта 1995 года, воскресенье, 12-00, Москва, улица Новокузнецкая.
К дому Листьева мы, несмотря на отсутствие транспорта, попали, как и планировали, к одиннадцати. Обычная пятиэтажка, масса проходов во все стороны – видно, реконструировали район и снесли двухэтажные недомерки.
Во дворе переносное ограждение, милиция, толпится народ. Количество людей не идет ни в какое сравнение с толпами, что были возле Останкино и на Ваганьковском. Куда как меньше, но в большинстве своем это жители близлежащих домов, для которых за последние три дня этот двор стал чем-то вроде клуба. Обнародование портретов предполагаемых убийц начало давать результат – многие в толпе уже делились подробностями встреч с преступниками. Женщина лет сорока пяти столкнулась с ними накануне во дворе, а потертого вида старик, оказывается, с одним из них сидел за столом в пельменной. «Если бы я тогда знал!» – с сожалением и совершенно серьезно жаловался старик. Я представил себе наемного убийцу, накануне убийства подкрепляющегося в пельменной, и в который раз поразился нашей общей наивности.
В подъезд я не пошел, достаточно, что туда прорвались Носалевич и Парамонов. Я прошелся по двору и вокруг дома. Дом как дом, двор как двор. Единственное, что давало некоторую его элитность, так это пристроенный снаружи к пятиэтажке лифт, которым, кстати, Листьев в ту ночь не воспользовался. В статьях об убийстве, которых очень много появилось в газетах, и в выступлениях по телевизору не сообщали практически никаких подробностей – и это естественно. Милиция – она везде милиция, что у нас, что в Москве – делиться информацией не торопится ни с кем, в том числе, с прессой. С ней, кстати, в первую очередь. Ну и совершенно незачем ей информировать широкие круги общественности. Общественности достаточно и портретов, которые опубликованы во всех газетах. Бдительность народа – орудие, в силу которого продолжает этот самый народ верить, одно из самых могущественных орудий, направляющих действия этого самого народа.
Мои действия пока никто не направлял, во всяком случае, так мне казалось, и поэтому я пытался спокойно представить себе, что здесь происходило. Я, конечно, не профессионал в области убийств, но составить свое мнение дилетанта мне никто не мешал. Очень трудно было представить этот двор пустым. Известно, что Листьев поставил машину и прошел через двор к подъезду. Где именно он машину поставил – неизвестно, но где бы она ни была припаркована – особых вариантов пути домой не наблюдалось. Так, ждали они его в подъезде, на лестничной клетке. Место, конечно, хорошее, теплее, чем на улице, но сколько же народу могло пройти по этим ступенькам до Листьева? Или они вошли в подъезд всего за несколько минут до убийства? Откуда же они знали, во сколько именно он пройдет? Значит, как минимум один человек околачивался во дворе и подал сигнал. А кто-то, возможно, сообщал о последних передвижениях Листьева. Столько мороки и столько привлеченных сил! Ведь куда проще, скажем, заминировать машину. «Гадом буду, если заказали не только убийство, но и его способ!» – подумал я, увидев приближающегося Носалевича.
– Нас чуть не спустили по ступенькам. Кто-то из родных и близких.
– И правильно бы сделали – нечего лезть в людские переживания, – сказал я. – Ас лестницы слетать – это твой профессиональный риск.
– У всех твоих знакомых, похоже, спускаться с лестницы – любимое занятие. Причем, при выполнении твоих поручений, – встрял в разговор Парамонов.
Послать его подальше я не успел, подошел Святослав.
– Ребята, вы никуда не хотите сходить, размяться? – не совсем тактично предложил я Носалевичу и Парамонову.
– Я давно собирался сходить в «Олимпийский» – полюбоваться книжной ярмаркой.
Святослав молчал, ожидая, пока я решу кадровые вопросы.
– За книгами я не хожу, – заявил Носалевич, – у меня уже одна дома есть.
– Я с ним погуляю, – обреченно согласился Парамонов. Он был очень сговорчив, мучиться ему оставалось совсем недолго, посадить нас в поезд и плюнуть вдогонку последнему вагону. Достал я его за эти три дня вполне основательно, а он еще не совсем остыл после неприятностей с адресами живых покойников. Встретиться мы договорились в шестнадцать ноль-ноль возле «Детского мира» – мне еще нужно было докупить подарки сыновьям, а универмаг очень удачно работал в воскресенье.
До метро «Павелецкая» мы дошли вчетвером, так что разговора о меморандуме не начинал ни я, ни Святослав. Только после прощания с ребятами Святослав спросил:
– Прочитал?
– Прочитал, – ответил я.
– Ну и каково твое мнение?
– Даже не знаю, с чего начать, – ситуация была несколько странная, почти нереальная – два журналиста стоят на станции метро, в толпе и обсуждают совершенно секретные документы.
– Понимаешь, – начал я, – все очень интересно. Но в том виде, в котором информацию получил я, она совершенно безосновательна. Не подкреплено ничем, ни одним документом.
– Документы есть.
– Я их не видел.
– Они у меня.
– Это очень хорошо, но я их не видел. Кроме того, насколько можно понять, речь идет об утечке информации из Министерства обороны. А у меня возникло впечатление, что там есть еще небольшая утечка из спецслужб, как российских, так и заграничных. Нет?
Святослав замолчал, я так и не понял, обдумывал он ответ или просто помешала подошедшая электричка. К разговору вернулись, только выбравшись со станции метро «Проспект Мира».
– Так что скажешь – прав я или нет? – напомнил я.
– Ты прав, в этом вся проблема. Я действительно получил документы от человека из Министерства обороны. Это он их подобрал из разных архивов и по разным каналам. А вернуть их ему я не успел.
– Ты говорил, что он уехал в командировку.
– В Сараево, и оттуда не вернулся. Сообщили, что снайпер случайно убил.
– А ты ничего не выяснил?
– Я? – Святослав даже остановился. – Я не знаю, куда их деть, эти документы проклятые.
– Что, не хочешь и ты съездить в командировку?
– Думаешь, это смешно? – обиделся Святослав.
– Извини, глупо получилось. Я сам почти в такой же ситуации. Тоже человек погиб из-за моей информации.
– А я не говорил, что мой источник погиб из-за информации. Случайность, в Сараево не он один погиб таким образом. В министерстве, я, естественно, уточнять не стал. Подумал-подумал и решил связаться с кем-нибудь за рубежом. Вот ты подвернулся, извини.
– Ладно, как ты думаешь мне эту информацию передать? Твой меморандум мне, конечно, было почитать интересно, но… сам понимаешь. И, кстати, ты советовался – никто не заинтересовался моими проблемами?
– Знаешь, Саша, если бы ты привез это месяц-полтора назад – мы бы соорудили небольшую сенсацию. А сейчас – знаешь, еще сколько будут листьевскую тему перемывать? К тому времени, как она отгремит, твоя информация уже устареет. Там у вас ведь тоже не полные идиоты работают. Тем или иным способом, глядишь, ваших уголовников с их аппетитами несколько приструнят. Или предпринимателей прижмут. Вот кого точно не тронут, так это директора «Позитрона».
– «Электрона», – автоматически поправил я.
– Его, родимого, – согласился Святослав. – Потерпи недельки две – оно и полегчает.
– Ладно, Бог с ними, с моими делами. Как ты мне передашь документы? Или они у тебя с собой?
– Ты в каком вагоне отбываешь?
– В двенадцатом.
– Вот там я тебе все и передам. И твои бумаги в том числе.
– Ты мне мое художество сейчас отдашь? Не хочу никому навязывать свою точку зрения.
– Ладно, тогда без пятнадцати девять я жду тебя возле вагона, – и тут сам черт дернул меня за язык. – Твоих бумаг, прости, я не захватил – в гостинице оставил.
Я так и не понял, зачем соврал. Наверное, померещилось, что меня собрались кинуть. Потом сообразил, что ни мои бумаги, ни сочинение Святослава на вольную тему мне не пригодятся. Но отрабатывать назад было поздно.
– Давай вечером возле вагона все сразу и отдам.
– Лады, – сказал Святослав, – встретимся возле двенадцатого вагона. Ты прости, я с тобой в «Олимпийский» не пойду. Увидимся без пятнадцати девять.
Он махнул рукой и двинулся в сторону метро. Но прошел метров пять и вдруг вернулся.
– Саша, – тихо сказал он. – Я тебя очень прошу – отнесись серьезно к тому, что прочитал. Я там не упомянул еще одну вещь. Если вдруг то, что я тебе дал почитать, – правда, и я дам тебе реальные документы, то подумай – кто самый первый кандидат для приложения усилий в случае установления у нас чего-нибудь типа военной диктатуры. Белоруссия отпала. Остался единственный пока кандидат – Украина.
– Если это так, то я подозреваю, что не в моих силах этому помешать. Мал слишком.
– Вот и подумай, где эти документы пристроить. Но так, чтобы с резонансом,
Святослав протянул руку.
– Пока, кстати, а фамилия как твоя?
– Иванов, – ответил Святослав и снова пошел в сторону метро. Я двинулся к «Олимпийскому». Сзади раздался, как пишут в романах, визг тормозов и чей-то крик. Уже зная, что увижу, я подбежал к дороге. Народ собраться еще не успел, и я сразу увидел Святослава. Он сидел на асфальте возле самого тротуара. Я настолько втянулся в детективный антураж, что больше всего удивился, увидев Святослава живым. Он сидел вытянув правую ногу, штанина была порвана, а правый рукав куртки мокро блестел. Похоже, что машина только толкнула его и он отделался довольно легко. Первым моим порывом было помочь Святославу, но неожиданно я натолкнулся на его взгляд. Едва заметно он покачал головой. Губы чуть шевельнулись. «В девять» – прочитал я по губам. Прохожие заслонили Святослава. По дороге к «Олимпийскому» вдруг понял, что меня удивило в Святославе. У него совершенно не было неподражаемого московского выговора. Ни малейшего намека.
5 марта 1995 года, воскресенье, 13-00, Москва, спорткомплекс «Олимпийский».
Нельзя сказать, что я был потрясен. Просто ощущение нереальности происходящего, исподволь подбирающееся ко мне, разрослось, стало достоверным. Этого просто не могло происходить со мной. Не могло, несмотря на то, что со мной происходили разные вещи. В тот момент, когда я увидел сидящего на мостовой Святослава, все словно отодвинулось от меня и стало немного расплывчатым. Перед тем, как потерять сознание, я обычно прохожу стадию черного колодца. Все стремительно удаляется от меня, все, что я вижу, сжимается в небольшой круг, а потом – бац! – и я встаю с пола. Тут было почти то же, только все остановилось на стадии черного колодца. Я слышал звуки, доносившиеся снаружи, видел какое-то движение перед собой, но не пытался осознать и расшифровать их. А потом по телу прокатилась волна невосполнимости потери, необратимости действия. Это как будто разбил вазу – понимаешь, что склеить нельзя. Вот тут, шаг сделан, а вернуться назад уже невозможно. В ту минуту я понял, что жизнь моя полностью изменилась. И одновременно сработала система защиты – мозг заботливо стал подсовывать версию нереальности. «Неправда, с тобой этого случиться не могло, – заботливо шептал он мне, – это все только кажется таким страшным».
Ноги автоматически принесли меня к «Олимпийскому». Мной управляло только давнее желание попасть на книжную ярмарку. Если бы не оно, я стоял бы там на тротуаре еще очень долго. Стоял и молчал, соображая, что же мне выгоднее – найти объяснение случившемуся или принять все как есть – со всей опасностью и непредсказуемостью. Любому человеку доводилось слышать о вещах, куда более страшных. Каждый знает, что на свете вершатся дела грязные и кровавые. Я не был исключением – более того, через меня проходила информация, рассказывающая о каждодневном насилии. Но все это было как-то далеко от меня. Из-за этого большинство обывателей любят читать криминальную хронику. На самом деле мало кому интересны подробности убийства на бытовой почве. Бутылкой или ножом, пять ударов или шесть – все ерунда, главное – это произошло не со мной, далеко от меня и моей семьи.
А вот теперь – произошло со мной. Теперь именно я оказался объектом приложения насилия. Такое ощущение совершенно не понравилось. Всего несколько дней назад мне казалось, что чувствовать вину за гибель человека – самый непосильный груз, который может выпасть на долю человека. Оказалось – не так. Если из-за тебя погиб человек – это неприятно и страшно, но если возникает угроза твоей собственной жизни, если ты вдруг понимаешь, что твои действия завели тебя в тупик, из которого нет выхода – ноша становится просто невыносимой. И, самое главное, совершенно непонятен источник угрозы. Я лихорадочно пытался сообразить, кто и как может меня прикрыть в этой ситуации, и понимал – никто и никак. Прийти, предъявить меморандум и на основании журналистских измышлений попросить защиты? Надо мной стали бы смеяться как над очевидцем приземления летающей тарелки. Да и сам меморандум жег меня даже сквозь сумку. Если машина сбила Святослава не случайно, то в больнице, куда его наверняка доставят, может выясниться, что свои бумаги он кому-то отдал. И кандидатом на место разыскиваемого, естественно, становлюсь я.
Как лунатик, бродил я по «Олимпийскому», купил пару книг, а мысли вращались вокруг одного вопроса – когда со мной что-нибудь случится? Сейчас, в метро или в поезде? А может, мне дадут возможность доехать до дома и уже там примут меры. В тот момент мне пришла в голову собственная статья о двух убитых в купе. Действительно – как просто – рывок двери и пара нажатий на спусковой крючок. Хотя, где-то в глубине души теплилась надежда, что все еще образуется, что Святослав просто поскользнулся, а все его бумаги – вымысел. Мало ли на свете графоманов? Как тот, который приволок в редакцию толстенную пачку полупорнографической писанины на экзотическом фоне Тихого океана и утверждал, что передает нам подлинные мемуары эмигранта в Астралию. Может, и Святослав заменил отсутствующие документы вымыслом? Очень хорошая версия, только вот верилось в нее слабо. От всего происходящего пахло и очень неприятно. Мне никогда не доводилось носить с собой взрывчатку. Интересно бы сравнить ощущение опасности, исходящее от бумаг в сумке, с ощущением опасности от пары килограммов динамита.
Я выбрался из «Олимпийского», прошел к метро, доехал до «Детского мира», продолжая двигаться автоматически. Хорошо, когда человек планирует свои действия заранее. Уже перед самым магазином я почему-то вспомнил, как выбросил кассету с записью беседы с директором «Электрона». Тогда я не ощутил, что совершил непоправимое. Почему же я не выбросил бумаги? Наверное, надеялся отдать их на вокзале в девять часов Святославу. Как же он сможет за ними прийти, после удара машины? Но автопилот был включен и решал все уже только он. Вокзал, в девять, возле вагона.
5 марта 1995 года, воскресенье, 19-10, Москва.
– Мы проверили номер гостиницы, но никаких бумаг не обнаружили. Они явно были у Заренко в момент его встречи с этим парнем, – Александр Павлович говорил спокойно, но напряженно ожидал реакции Монстра. Появление неизвестного человека возле журналиста вызвало определенный интерес, но когда этому неизвестному дважды удалось уйти из-под опеки специалистов, после того, как выяснилось, что он обсуждал с Заренко достаточно щекотливые темы и передал ему какие-то бумаги, отношение к нему изменилось.
– Старший группы принял решение проверить москвича.
– Как, кстати, его зовут? – спросил Монстр, пока не выдавая своего настроения.
– Святослав Иванов. Так, во всяком случае, гласит запись в травмопункте, куда его доставили после действий нашей группы.
– Ваши сотрудники, Александр Павлович, вы уж меня извините, не смогли его даже покалечить толком. Что там обнаружили врачи – ушиб и вывих?
Александр Павлович не стал спорить, как не стал объяснять, что Иванов ушел от машины, или почти ушел, весьма и весьма профессионально. И уж во всяком случае, Александр Павлович не стал уточнять источников столь хорошей информированности Монстра.
– В общем, нам удалось проверить Иванова, и оказалось, что у него при себе были бумаги, которые Заренко привез с собой. Бумаги содержали информацию экономического характера и проливали некоторый свет на проблемы военно-промышленного комплекса. Была там и та самая статья о стрельбе в поезде, и анализ одного очень старого дела.
– Какого конкретно?
– О Белом братстве. С акцентом на возможное использование Братства в целях дестабилизации политической обстановки в Украине.
Александр Павлович замолчал, заметив реакцию Монстра.
– Не обращайте внимания, Александр Павлович, передайте мне, пожалуйста, копии эти материалов. Извините, что перебил.
– Да, в общем, больше ничего и не произошло. Святослав Иванов уехал из больницы на такси. В центре пересел в другую машину, номера таксист не запомнил, и исчез.
Монстр похлопал ладонью по столу. Александр Павлович, скрестив руки на груди, ждал.
– Что предпринял Заренко? Кстати, пора ему уже дать обозначение. У меня такое чувство, что мы еще довольно долго будем наблюдать за ним. Давайте назовем его Хохлом – просто и верно.
– Хохол погулял по книжной ярмарке, посетил «Детский мир». Возможности проверить его лично нам не представилось. На несчастный случай со своим знакомым почти не отреагировал.
«Похоже, мы его недооценили», – подумал Александр Павлович. Обычный газетчик имеет доступ к секретной информации, прибывает в Москву, чтобы обменяться информацией с профессионалом высокого класса. И не оставляет ни одной зацепки.
– Может быть, есть смысл взять его прямо на вокзале? Мы знаем, когда и как он отправляется. Хотя предъявить ему обвинение будет достаточно сложно. Он все время с оператором и своим московским приятелем, Сергеем Парамоновым.
– Не нужно его беспокоить. Пусть спокойно едет. Россия, слава Богу, велика, а за ночь, до границы, может случиться все, что угодно.
Александр Павлович понял, что Монстр принял решение. В этом случае спорить с ним было бессмысленно.
5 марта 1995 года, воскресенье, 21-00, Москва.
Как и следовало ожидать, к поезду Святослав не пришел. Я честно отстоял время возле проводника, шарахаясь от пробегающих опоздавших. Мою сумку в купе затащил Парамонов, которого мои перемены настроения достали окончательно. Он даже не стал дожидаться отправления поезда, пожал мне руку и исчез в толпе. Я еле успел поблагодарить его и пригласить в гости. Я всегда его приглашаю, а он никогда приглашением не пользуется. Перед тем, как он убежал, я успел дать ему одно задание. Парамонов поморщился, энергично пошевелил губами, но выполнить просьбу мою пообещал. А это значит, что он сделает все возможное.