Страница:
– Слишком много народу уже отправилось в мир иной по разным причинам. И чаще всего – совершенно случайно. И слишком много всяких шевелений вокруг этого. Мы вас очень просим – и это в ваших же интересах – примите во внимание все мной изложенное и перестаньте этим делом интересоваться.
– Какая забота! Может быть, я вам просто мешаю?
– Если честно – да, мешаете. Вы создаете лишние шумы вокруг кого-то, кто работает очень тихо и настойчиво. И не прямо. Вы его невольно прикрываете, а значит, мешаете нам. Вот такие вот пироги.
– И я должен молчать об этом нашем с вами разговоре? В интересах дела?
– Нет, и более того, я бы очень хотел, чтобы этот наш с вами разговор вы передали тому, от кого к вам пришла эта просьба.
– А если я не стану делать этого? Просто отвяжусь от вас обещанием, а сам продолжу. У меня, может, есть личные причины заниматься этим вопросом? И уж во всяком случае, я не обязан никому передавать ваших пожеланий.
– Вы сами рассудите – продолжить – выгоды никакой, а возможный риск очень велик. Не передать этого нашего с вами разговора? Лучше бы вам предупредить этих парней, что вы попали в поле зрения спецслужб. Впрочем, я не настаиваю, решайте сами.
– И еще, – добавил он, немного помолчав и глядя мимо меня на памятник в парке, – я вас очень прошу, примите мои слова как можно серьезней. И постарайтесь быть осторожнее в выборе тем. Вам даже не нужно знать характер угрозы. Просто имейте в виду, что вам могут угрожать неприятности. И если вы вдруг почувствуете что-нибудь этакое – позвоните по этому телефону. Скажете – для меня.
И Сергей Петров убыл, оставив меня в состоянии прострации. Еще он передал мне свою визитку.
14 марта 1995 года, вторник, 12-20 по Киеву, Восточная Украина, шоссе.
Машину автоинспекции Малый заметил слишком поздно – «жигуленок» стоял в лесополосе и над дверцей его торчал радар.
Малый инстинктивно сбросил скорость и тут же получил толчок в бок. «Одурел? – заорал сидевший рядом Колотый. – С ментами решил поболтать?»
От патрульной машины шагнул милиционер и поднял жезл. Малый вдавил педаль тормоза. «Тойоту» немного повело.
– Ты что, сука, – взвыл Колотый, – у нас же в машине куча стволов.
– Заткнись, мусоров только двое, если не откупимся – замочим. Да спрячь ты волыну, успеешь.
«Тойота» остановилась метрах в пятнадцати от «жигулей». Старший сержант неторопливо двинулся к нарушителю. Второй, сержант, остался возле радара.
Малый вышел из машины и, держа в руках права и техпаспорт, с улыбкой двинулся навстречу милиционеру.
– Все понимаю, виноват, прошу прощения, начальник! – заторопился Малый. – Ну очень торопимся. Время, сам понимаешь, деньги.
– С какой скоростью ехали? – спокойно спросил инспектор.
– Ну не считал я эти километры, виноват. У вас же все на радаре. Сколько скажете – столько и будет.
– Что в багажнике? – старший сержант никак не отреагировал на неприкрытое предложение взятки.
– Товар, всего понемногу, – Малый улыбнулся заискивающе. Из машины вышел Колотый.
– Сержант, ну не томи, нам ехать нужно, – Колотый держал руку возле пояса и медленно приближался к Малому и милиционеру.
– Багажник откройте, – спокойно приказал старший сержант. Он был полностью поглощен документами и не замечал, как Колотый встал между ним и вторым милиционером.
– Давай разойдемся по-хорошему. Мы тебе зелень – ты нам зеленый свет.
Старший сержант спокойно положил документы в карман куртки.
– Вы, ребята, не психуйте. Но дальше вы не поедете.
– Не понял, – сказал Малый.
– И не поймешь, – ответил старший сержант. Колотый не смог выхватить из-за пояса «вальтер», а Малый просто не успел отреагировать. Старшему сержанту хватило двух ударов. Малый захрипел и осел, Колотого удар бросил лицом на дорогу.
– У тебя все нормально? – от «жигулей» спросил напарник.
– А ты как думаешь? – улыбнулся старший сержант. – Надо убрать этих двоих с дороги, пока не приехали посетители.
Из кустов вышел человек в штатском. Он молча взял за руки Малого, Колотого в кусты затащил старший сержант. Там обоих загрузили в микроавтобус. Старший сержант снял куртку и фуражку, бросил на сиденье. Потом взял из машины кожанку, одел.
– Ну, пока, Андрей! – сказал водитель микроавтобуса.
– Пока, – ответил старший сержант.
Он прошел через кустарник и сел за руль «тойоты». Завел двигатель, через минуту рядом с ним сел тот, кто в форме сержанта возился с радаром.
«Тойота» медленно выехала на дорогу. Водитель плавно нажал на педаль газа.
– Не гони, – сказал пассажир, – на гаишников наскочим.
Глава 8
14 марта 1995 года, вторник, 19-30 по Киеву, Город.
Бывают такие мерзкие дни – тянутся-тянутся, подбрасывают все новые и новые неожиданности и начинает казаться, что никогда они не кончатся, что мироздание вечно будет тянуть это занудство, заботливо подсыпая в котел с дерьмом новые пакости. Не смотря ни на что, я сдал полосы и свой долг перед родной газетой выполнил. Я даже умудрился ни с кем не поругаться, несмотря на заведенность. Мне даже на несколько минут показалось, что все плохое на сегодня позади и дальше будет немного легче. Фигушки. К 18-00 меня вычислил Сергуня Пименов, активнейший телевизионщик нашего любимого города, и стал пытать. Его телевизионное величество очень интересовало, что я делал в следственном изоляторе и для чего мне это нужно. Версию о том, что я присматриваю себе уютную камеру на будущее, Пименов отверг сразу. «Ну зачем тебе этот Брыкалов?» – двадцать раз подряд в разных вариациях вопрошал Сергуня, и на двадцать первый раз я не выдержал.
– Понимаешь, Сережа, – с отчаянно откровенным видом продекламировал я. – Надоело мне заниматься ерундой в нашем боевом листке, хуже горькой редьки надоело. Вот я и решил начать подготовку к одному телевизионному проекту. Только ты никому, пока я все не подготовлю.
– Ну, Саша, ты же меня знаешь – что-то, а язык за зубами я держать умею.
– Представляешь себе телевизионный цикл – интервью со смертниками СИЗО? Людям осталось жить считанные дни, а я с ними разговариваю о смысле жизни. Класс?
– Да как тебе сказать? Мне что-то кажется, не очень. Так себе, кому это интересно?
Мы живенько распрощались, и Сергуня убыл. В экспромтах я особенно силен, теперь наш гений голубого экрана будет страшно переживать мое гипотетическое вторжение в его епархию. Черт, только после того, как Пименов ушел, мне в голову ударила мысль, простая, как коровье мычание. Это же теперь Сергуня как пить дать попрется в СИЗО и начнет по-быстрому эксплуатировать свежерожденную идею. Связей у него достаточно, и стопку разрешений на свидания со смертниками Пименов получит быстро. И первый, к кому он попрется с видеокамерой, будет именно Брыкалов. Раз уж я успел о нем написать в нашей газете, то Сергуне понадобится доказать, что над этой темой он уже давно работает, что это не он у меня идею украл, а я у него. Сволочь. Самое досадное, что теперь господин Петров со начальники вообразит себе всякое. Будто я специально Пименова натравил на эту тему, будто это я пренебрег их предупреждениями. А я ведь совершенно искренне решил со «Сверхрежимом» завязать. «А жить так хочется, а ножки тонкие», – пропело в голове очень противным голосом фразу, которую я обожал цитировать своим приятелям в сходных ситуациях. И я поперся звонить по телефону, указанному на Петровской визитке. Причем, из автомата. Как быстро формируются хорошие привычки. Еще пару месяцев назад мне бы и в голову не пришло, что мои телефонные разговоры могут кого-нибудь интересовать. А сейчас. Я даже разговор с Петровым более-менее переварил. Вот только подстрахую себя и несчастного Пименова и отправлюсь домой отдыхать.
К Петрову я дозвонился сразу. Но на той стороне мне ответили не что-то типа: «Слушает дежурный по причалу торпедных катеров!», а очень приятный женский голос сказал: «Але?» таким тоном, что у меня возникло подозрение, не ошибся ли я номером. Попал, например, на секс по телефону. Однако оказалось, что нет. Петрова действительно там знали и обещали передать для него любую информацию. И тут я встал в тупик. Просто продиктовать девушке информацию и повесить трубку? А если от этого будет только хуже? Просить, чтобы он связался со мной? Как и где? И вообще, пусть он сам расхлебывает и выкручивается. Я сообщил девушке, что у меня для Петрова есть информация, и повесил трубку. Пусть он сам теперь ломает голову о том, как эту информацию у меня изъять. А мне пора домой, завтра можно отдохнуть и расслабиться!
И вот именно в этот момент мне и пришла в голову мысль, что завтра я вовсе не смогу отдыхать. Завтра у меня с утра пораньше встреча с пацанами. А это значит, что завтра моих неприятностей может стать значительно больше. Сдача полос и разговор с представителем силовых структур меня настолько затуркали, что я не нашел времени, чтобы уточнить, какое же именно дело об убийстве сейчас настолько интересно. Крутого замочили. Я что-то давно не слышал о таких убийствах. И проконсультироваться не у кого. Все уже отдыхают. Черт, черт, черт… Хотя, безвыходных ситуаций не бывает. Не бывает и все тут. Надо просто этот выход рассмотреть. Нужно только построить логическую цепочку – убили крутого, знать об этом должен другой крутой. А их не так уж много на свете, а среди моих знакомых – тем более. Жаль, что я отпустил Пименова, тот наверняка знает. Единственный, кто мне мог бы подсказать, был Давид Абрамович. Тем более, что последний наш разговор с ним в метро получился слишком сумбурным и скомканным. Он вообще мог сделать из него самые странные выводы. Так что, похоже, я нашел достаточно приемлемый повод для встречи. И я позвонил Давиду Абрамовичу в офис. И получил приглашение прибыть лично.
– Знаешь, Саша, – сказал Давид Абрамович после того, как мы поздоровались, – я никогда не предполагал, что ты настолько яркая личность. Честное слово! Я, конечно, понимал, что ты ужасно талантливый и одаренный, но что ты пользуешься такой известностью среди широких слоев общественности…
– Это среди каких? – поинтересовался я.
– Среди широких. Я даже тебе позавидовал. Иметь столько лиц, заинтересованных в твоей судьбе – это надо быть очень талантливым человеком.
Нам принесли кофе, так что мне пришлось отложить на пару минут свой вопрос. А когда секретарша вышла, Давид Абрамович снова заговорил, не дав мне вклиниться.
– Мы с тобой, Саша, тогда поговорили в метро, я решил поинтересоваться и узнал очень интересные вещи. Просто замечательные вещи, просто уникальные.
– Давид Абрамович, вы меня уже достаточно заинтриговали. Если можно, конкретнее.
– Время сейчас такое, Саша, все мечутся, все куда-то торопятся, все суетятся. Берите пример с меня, с книжного червя. Меня совсем не интересуют эти политические манцы. Абсолютно. Я веду размеренный образ жизни, у меня крепкий сон и неплохое здоровье. У меня есть жена, но мне хватает сил, чтобы обращать внимание еще и на других женщин. Я никогда не разговариваю о делах за обедом и стараюсь не общаться с неприятными мне людьми. А что делаете вы? Вы, журналисты вообще, и ты в частности?
– И что же мы делаем?
– Вы ищите себе неприятности. Изо всех сил стараетесь, чтобы как можно больше людей вас не любило. И не надо со мной спорить. Я понимаю, что донести до народа информацию – это святое дело. Я сам за полную свободу слова. Но нельзя же перегибать палку.
– Вы хотите сказать, что у меня неприятности?
– А еще вы, журналисты, обожаете делать скоропалительные выводы. Всему свое время. И если я захочу сказать, что у тебя неприятности, то я это так и скажу. А я сейчас беседую. Излагаю свой взгляд на жизнь и на свободу слова. Я что, не имею права изложить свой взгляд на свободу слова? Или кто-то хочет сказать, что я плохо знаю жизнь? Я жизнь знаю так хорошо, что иногда мне не хочется жить. Но даже в этом случае, я никому об этом не говорю. Вы ведь наверняка знаете, сколько на свете народу, готового помочь расстаться с этой надоевшей жизнью. Знаете? Тогда какого черта вы продолжаете наживать себе врагов? Саша, ты знаешь, сколько у тебя в городе кровников?
– Не задумывался.
– Вот именно. А кто тебя заставляет их наживать? Ты сколько зарабатываешь у себя в газете? Можешь не говорить, сейчас почти все работают на унитаз. Эти копейки что, компенсируют все возможные неприятности?
– Так у меня все-таки проблемы? – иногда разговорчивость Давида Абрамовича меня просто выводит из себя, а когда он вот таким образом ходит вокруг остро интересующих меня лично проблем, исчезает всякое терпение.
– Давай по порядку. Что плохого сделал лично тебе фонд «Свободный воздух»?
– Ничего, я даже им не интересуюсь.
– Правда не интересуешься? Тогда почему твой человек о нем расспрашивал?
– Какой чело… Вы о той истории с Лузьевым? Там получилась небольшая накладка. Человек тогда ляпнул не подумавши. Мы с ним этот разговор обсудили. Нас фонд не интересует.
– Серьезно? А тут все просто звенит от речей кое-кого по этому поводу. Причем, совершенно конкретно называют тебя, как главного расследователя деятельности фонда.
– Я похож на сумасшедшего?
– Нет, но не все с тобой знакомы так близко, как я. И люди волнуются. Им эти разборки совершенно ни к чему, – Давид Абрамович больше не улыбался. Очень серьезно смотрел на меня. Очень и очень серьезно.
– Вам моего слова хватит для того, чтобы вы поверили? Или нужна страшная клятва?
– Мне, – Давид Абрамович сделал ударение на этом слове, – хватит. Остальным хватит моего слова.
– Слава Богу.
– Тогда еще один вопрос – почему тобой интересовались люди из СБУ?
У меня выражение лица изменилось, видимо, достаточно сильно. А сердце дало сбой.
– У кого интересовались? – выдавил я из себя.
– Как минимум, у меня. Ты же знаешь, что ко мне частенько заходит товарищ оттуда. Вот он и поинтересовался, что, мол, известно о господине Заренко и как он общается с героями своих статей.
– И как?
– Это уже совершенно не важно. Важно другое. Ты просил меня узнать и сообщить тебе, если кто-то попытается нанять специалиста для тебя.
Давление у меня, кажется, поднялось до трехсот, а то и больше. Сейчас он скажет, что заказ уже сделан и что жить мне осталось, покуда пуля не долетит. Сердце. Оно колотилось так, что удары его отдавались во всем теле. Наверное, оно просто расширилось и заполнило собой все мое тело. Только бы не свалиться!
– Понимаешь, Саша, вокруг тебя сейчас действительно происходит что-то странное. С одной стороны, кто-то усиленно пытается убедить всех в том, что ты решил покопаться в делах «Свободного воздуха». Этим уже недовольны и деловые, и некоторые в погонах. Раз. С другой стороны, появились слухи о том, что ты ссучился и стучишь в ментовку. Это два. Наконец, тобой интересуется Служба безопасности. Это три.
– Не тяните кота за хвост. Когда ко мне придут?
– А никогда. У тебя просто не может быть теперь неприятностей. Никаких. Братва теперь будет обходить тебя десятой дорогой.
– Не понял. Что это значит?
– Каким-то образом и неизвестно почему, но кто-то, кто имеет на это право, передал всем заинтересованным лицам информацию о том, что ты – лицо неприкосновенное. Кто-то почти на самом верху решил взять тебя под защиту. Этим ты даже меня поразил. На моей памяти такого не было ни разу. Весь город по этому поводу волнуется и переживает. Просто весь город. Те, кто тебя знают, очень удивлены, а те, кто не знают, очень хотят познакомиться. Но издалека.
Легче мне не стало. Сердце и голова. Голова и сердце наперегонки старались вырубить меня окончательно, но я пока держался. С такой славой мне долго не прожить. А вот то, что заниматься газетной деятельностью с такой характеристикой я не смогу, так это с гарантией.
– И что из всего этого вытекает, Давид Абрамович? Мне что – радоваться? Или плакать?
– А это уже дело вкуса. Как хочешь, так и поступай. Сам понимаешь, я немного утрировал все это. Естественно, эта информация поступила не ко всем шестеркам в этом городе. Но авторитеты знают все. Или почти все. А, значит, это же знают и многие парни в погонах. Во всяком случае, имеют такую возможность. Боже, как меня все любят! Мной интересуются все, кому не лень: и те, кто «в законе», и парни из СБУ, и таинственный Петров, и даже российская таможня. Все всё обо мне знают. Один я такой неинформированный. Неужели весь этот шум, вся эта суета только из-за моего интереса к «Сверхрежиму»? Да не может быть, не может быть. Тут должно быть что-то еще. Но что конкретно?
– Можешь жить спокойно, Саша, и радоваться жизни. Вот только мой тебе совет: поищи какие-нибудь другие темы для своих статей. Не берись за большие дела. Просто игнорируй их.
Тут я наконец вспомнил, зачем вообще пришел в этот кабинет, увешанный старинным оружием и старыми картинами.
– А ведь ко мне несколько часов назад обратились именно по какому-то большому делу. Причем кто-то из деловых. Через шестерок.
Давид Абрамович удивился, удивился достаточно искренне, чтобы я ему поверил.
– Не то, чтобы я совсем тебе не поверил, но не думаю, что кто-то стал бы тебя беспокоить по действительно важному поводу.
– Давид Абрамович, ко мне прибыла пара мальчиков-переростков с отмороженными лицами и на пальцах объяснили, что их приятелю светит вышка за убийство кого-то очень крутого. Может быть, вы мне подскажете, какое такое дело сейчас идет в городе настолько интересное, что несколько газет уже отказались от освещения его на своих страницах?
Давид Абрамович задумался. На самом деле задумался и даже погрустнел. Ясно было видно, что он не вспоминает это дело. Его смущает что-то, даже не смущает, а, скорее, беспокоит.
– Что это за дело – я знаю. Более того, ты тоже о нем должен помнить. Только вот не мог никто к тебе подходить по этому поводу. Никто не мог. Но встрять в неприятность ты можешь совершенно однозначно. Тут даже твои опекуны помочь не смогут. Ты действительно не знаешь, что сейчас в областном суде слушается дело об убийстве брата Зимнего?
– Не знаю. Вы не поверите, но я даже не знаю этого дела вообще. Кто такой этот Зимний? И, если можно, подробнее, у меня завтра с утра встреча с этими ребятами.
– А жить ты хочешь? – очень обыденно спросил Давид Абрамович.
– А что, вопрос стоит настолько серьезно?
– Серьезно и весьма. Очень хорошо, что ты пришел ко мне. У тебя появился шанс.
14 марта 1995 года, вторник, 21-20 по Киеву, Восточная Украина.
Красная «тойота» Малого остановилась возле домика лесничего. Из машины никто не выходил и света в салоне не зажигали.
– Какого черта? – недовольно спросил Жук у стоящего рядом Толяна. – Малый что, решил поспать с дороги?
– Может, случилось что? – насторожился Толян. Его опасение передалось и Жуку. Он вытащил из-за пояса пистолет и передернул затвор. Толян потянул из надплечной кобуры свой пистолет. В «тойоте», по-видимому, заметили движения охранников. Фары дважды мигнули, и дверца открылась.
– Сходи посмотри, – приказал Жук Толяну, – похоже, Малый осторожничает.
Толян медленно пошел к машине, остановился метрах в двух.
– Ты, что ли, Малый? Давай, выходи, – окликнул он, не опуская пистолета.
Дверца возле водительского места открылась шире, и водитель опустил ногу на землю.
– Чего орешь? – недовольно спросил водитель.
– А Малый где? – ошарашенно спросил Толян. Водитель сплюнул и неторопливо вылез из машины.
– А Малый поклон просил передать – приболел он.
От дома лесничего донесся звук, будто упало что-то тяжелое. Толян недоуменно оглянулся. В темноте видно было плохо.
– Что случилось?
Водитель машины внезапно оказался возле Толяна, резко дернул его за руку. Толяна подбросило, потом он почувствовал сильный удар спиной о землю и услышал недовольный голос:
– Что случилось. Обморок случился у твоего приятеля.
Следующий удар отправил Толяна в нокаут. Водитель недовольно посмотрел в сторону дома:
– Тебя, Ковальчук, только за смертью посылать. Сколько я могу с этими идиотами в молчанку играть?
– Не шуми, – ответил Ковальчук, подтаскивая Жука к Толяну, – сам бы по этой темноте поползал. И вообще, у меня отпуск. Я сейчас отдыхать должен.
– Загрузи мальчиков на заднее сиденье и отдыхай, Паша, в собственное удовольствие.
Пока Ковальчук заталкивал Жука и Толяна на заднее сиденье, водитель машины вынул из кармана рацию и тихо сказал:
– Объект почистили. Присылайте транспорт за багажом.
– Вас понял, высылаю. Двигайтесь домой. Дверцы «тойоты» хлопнули, и машина осторожно тронулась по просеке.
Через пятнадцать минут после ее отъезда из темноты вынырнул тентованный «ЗИЛ». Подъехал задом к сараю. Из кузова выпрыгнуло несколько человек. Один из них кувалдой сбил замок на двери сарая. В полной тишине приехавшие на грузовике перенесли из сарая два десятка увесистых ящиков и загрузили их в кузов. Лязгнул закрываемый задний борт, и грузовик скрылся в темноте.
14 марта 1995 года, вторник, 22-15 по Киеву, Город.
Как бы долго ни тянулся день и какие бы события он в себя ни вмещал, но наступает момент, и ты отправляешься домой. После нескольких телефонных звонков и пары непонятных разговоров с неизвестными мне лицами, Давид Абрамович наконец заявил, что утро вечера мудренее.
– Сегодня попытаемся найти Зимнего или кого-нибудь из его людей и выясним, что они по этому поводу могут предпринять. И этого родственника подсудимого тоже постараемся вычислить. А ты завтра на встречу не ходи – лишнее это. А если снова вдруг появятся – говори, что у тебя с ментовкой вышел неприятный разговор по их поводу, а я советовал тебе из этого дела выходить.
К концу дня я уже соображал не очень хорошо. Все слишком туго завязалось вокруг меня. Настолько туго, что я стал задыхаться. Сил моих хватало только на то, чтобы молча наблюдать за действиями Давида Абрамовича.
– У тебя завтра день очень насыщенный?
– У меня только одна встреча завтра… – я натолкнулся на печальный взгляд Давида Абрамовича и заткнулся.
– На которую ты, Саша, не пойдешь, как бы тебе ни хотелось. Ты сможешь пару дней посидеть дома и, по возможности, даже мусор не выносить?
– Смогу, надо только будет предупредить ребят в редакции.
– Вот и умница. Сейчас тебя Боря подбросит домой на машине, ему все равно в ту сторону. А завтра я тебе перезвоню.
– Не надо по телефону, Давид Абрамович! – я не совсем еще одурел, чтобы забыть свои подозрения по поводу телефонной связи.
Давид Абрамович удивленно приподнял брови:
– Саша, ты меня радуешь все больше и больше. У меня такое чувство, что ты со своим талантом еще и мне сможешь организовать пару-тройку неприятностей.
– Ну, Давид Абрамович, поймите меня правильно, Я и сам толком не понимаю, что происходит. Я уже боюсь всего на свете и больше всего на свете мне хочется, чтобы все это прекратилось, раз и навсегда.
– Тут я тебя понимаю. Езжай, Саша, домой и отдыхай. Если завтра тебе позвоню я или мой секретарь и назначим встречу здесь, значит, все в порядке, и можешь совершенно спокойно ходить по улицам нашего славного города.
И меня повезли домой. На моей памяти это был единственный случай за все время знакомства с Давидом Абрамовичем, и уже одно это говорило, что дела у меня сложились совсем плохо.
До дома Боря меня подбросить не смог – дороги делают ночью наш район ловушкой для любой техники, так что мне пришлось высадиться возле универмага и двинуться к месту обитания пешим порядком. Боря попытался было напроситься в провожатые, но я отказался, как оказалось через пять минут, совершенно напрасно.
Возле детского сада, ровно на полпути от универмага к дому, меня ждали. Трое, в лучших традициях жанра. Только вот закурить они не попросили. Не издавая ни звука, они осуществили охват с флангов с последующим ударом с фронта. Если бы сзади меня не стояло дерево, я бы упал самым пошлым образом. Били, спасибо, не по лицу, но дыхание вырубили начисто. В глазах потемнело, но воспринимать их слова это не мешало, скорее, даже наоборот. В такой ответственный момент меня приятно удивило отсутствие в текстовой части обращения жаргона и мата. «Ведь могут, когда хотят, и без ругани», – мелькнула совершенно идиотская мысль. Без ругани, как видно, группа приветствия обойтись могла, но вот без рукоприкладства – нет. После третьего удара меня удерживало уже не дерево, а заботливые руки нападавших. В голове звенело, а все происходящее виделось несколько отстраненно.
– Ты меня хорошо слышишь? – спросил тот, который стоял прямо передо мной.
– Угу, – на более длинную тираду у меня воздуха не хватило, и я попытался сесть на землю. Меня снова заботливо поддержали.
– Пока ты еще меня слышишь хорошо и пока ты еще можешь соображать, попытайся хорошо запомнить – нечего тебе лезть в дела, которые для тебя слишком крупные.
Еще один. Все сегодня будто с цепи сорвались. Все меня призывают к скромности и осмотрительности. Но у этих все получается как-то внушительней. Одна загвоздка – о каком конкретно деле они говорят. При моем напряженном графике неприятностей определить конкретного отправителя предупреждения было достаточно сложно. Собрав остатки воздуха в изрядно уже помятой грудной клетке, я попытался в двух словах объяснить это выступавшему, но договорить не успел. Он продолжил как устно, так и в рукописном варианте.
– Какая забота! Может быть, я вам просто мешаю?
– Если честно – да, мешаете. Вы создаете лишние шумы вокруг кого-то, кто работает очень тихо и настойчиво. И не прямо. Вы его невольно прикрываете, а значит, мешаете нам. Вот такие вот пироги.
– И я должен молчать об этом нашем с вами разговоре? В интересах дела?
– Нет, и более того, я бы очень хотел, чтобы этот наш с вами разговор вы передали тому, от кого к вам пришла эта просьба.
– А если я не стану делать этого? Просто отвяжусь от вас обещанием, а сам продолжу. У меня, может, есть личные причины заниматься этим вопросом? И уж во всяком случае, я не обязан никому передавать ваших пожеланий.
– Вы сами рассудите – продолжить – выгоды никакой, а возможный риск очень велик. Не передать этого нашего с вами разговора? Лучше бы вам предупредить этих парней, что вы попали в поле зрения спецслужб. Впрочем, я не настаиваю, решайте сами.
– И еще, – добавил он, немного помолчав и глядя мимо меня на памятник в парке, – я вас очень прошу, примите мои слова как можно серьезней. И постарайтесь быть осторожнее в выборе тем. Вам даже не нужно знать характер угрозы. Просто имейте в виду, что вам могут угрожать неприятности. И если вы вдруг почувствуете что-нибудь этакое – позвоните по этому телефону. Скажете – для меня.
И Сергей Петров убыл, оставив меня в состоянии прострации. Еще он передал мне свою визитку.
14 марта 1995 года, вторник, 12-20 по Киеву, Восточная Украина, шоссе.
Машину автоинспекции Малый заметил слишком поздно – «жигуленок» стоял в лесополосе и над дверцей его торчал радар.
Малый инстинктивно сбросил скорость и тут же получил толчок в бок. «Одурел? – заорал сидевший рядом Колотый. – С ментами решил поболтать?»
От патрульной машины шагнул милиционер и поднял жезл. Малый вдавил педаль тормоза. «Тойоту» немного повело.
– Ты что, сука, – взвыл Колотый, – у нас же в машине куча стволов.
– Заткнись, мусоров только двое, если не откупимся – замочим. Да спрячь ты волыну, успеешь.
«Тойота» остановилась метрах в пятнадцати от «жигулей». Старший сержант неторопливо двинулся к нарушителю. Второй, сержант, остался возле радара.
Малый вышел из машины и, держа в руках права и техпаспорт, с улыбкой двинулся навстречу милиционеру.
– Все понимаю, виноват, прошу прощения, начальник! – заторопился Малый. – Ну очень торопимся. Время, сам понимаешь, деньги.
– С какой скоростью ехали? – спокойно спросил инспектор.
– Ну не считал я эти километры, виноват. У вас же все на радаре. Сколько скажете – столько и будет.
– Что в багажнике? – старший сержант никак не отреагировал на неприкрытое предложение взятки.
– Товар, всего понемногу, – Малый улыбнулся заискивающе. Из машины вышел Колотый.
– Сержант, ну не томи, нам ехать нужно, – Колотый держал руку возле пояса и медленно приближался к Малому и милиционеру.
– Багажник откройте, – спокойно приказал старший сержант. Он был полностью поглощен документами и не замечал, как Колотый встал между ним и вторым милиционером.
– Давай разойдемся по-хорошему. Мы тебе зелень – ты нам зеленый свет.
Старший сержант спокойно положил документы в карман куртки.
– Вы, ребята, не психуйте. Но дальше вы не поедете.
– Не понял, – сказал Малый.
– И не поймешь, – ответил старший сержант. Колотый не смог выхватить из-за пояса «вальтер», а Малый просто не успел отреагировать. Старшему сержанту хватило двух ударов. Малый захрипел и осел, Колотого удар бросил лицом на дорогу.
– У тебя все нормально? – от «жигулей» спросил напарник.
– А ты как думаешь? – улыбнулся старший сержант. – Надо убрать этих двоих с дороги, пока не приехали посетители.
Из кустов вышел человек в штатском. Он молча взял за руки Малого, Колотого в кусты затащил старший сержант. Там обоих загрузили в микроавтобус. Старший сержант снял куртку и фуражку, бросил на сиденье. Потом взял из машины кожанку, одел.
– Ну, пока, Андрей! – сказал водитель микроавтобуса.
– Пока, – ответил старший сержант.
Он прошел через кустарник и сел за руль «тойоты». Завел двигатель, через минуту рядом с ним сел тот, кто в форме сержанта возился с радаром.
«Тойота» медленно выехала на дорогу. Водитель плавно нажал на педаль газа.
– Не гони, – сказал пассажир, – на гаишников наскочим.
Глава 8
14 марта 1995 года, вторник, 19-30 по Киеву, Город.
Бывают такие мерзкие дни – тянутся-тянутся, подбрасывают все новые и новые неожиданности и начинает казаться, что никогда они не кончатся, что мироздание вечно будет тянуть это занудство, заботливо подсыпая в котел с дерьмом новые пакости. Не смотря ни на что, я сдал полосы и свой долг перед родной газетой выполнил. Я даже умудрился ни с кем не поругаться, несмотря на заведенность. Мне даже на несколько минут показалось, что все плохое на сегодня позади и дальше будет немного легче. Фигушки. К 18-00 меня вычислил Сергуня Пименов, активнейший телевизионщик нашего любимого города, и стал пытать. Его телевизионное величество очень интересовало, что я делал в следственном изоляторе и для чего мне это нужно. Версию о том, что я присматриваю себе уютную камеру на будущее, Пименов отверг сразу. «Ну зачем тебе этот Брыкалов?» – двадцать раз подряд в разных вариациях вопрошал Сергуня, и на двадцать первый раз я не выдержал.
– Понимаешь, Сережа, – с отчаянно откровенным видом продекламировал я. – Надоело мне заниматься ерундой в нашем боевом листке, хуже горькой редьки надоело. Вот я и решил начать подготовку к одному телевизионному проекту. Только ты никому, пока я все не подготовлю.
– Ну, Саша, ты же меня знаешь – что-то, а язык за зубами я держать умею.
– Представляешь себе телевизионный цикл – интервью со смертниками СИЗО? Людям осталось жить считанные дни, а я с ними разговариваю о смысле жизни. Класс?
– Да как тебе сказать? Мне что-то кажется, не очень. Так себе, кому это интересно?
Мы живенько распрощались, и Сергуня убыл. В экспромтах я особенно силен, теперь наш гений голубого экрана будет страшно переживать мое гипотетическое вторжение в его епархию. Черт, только после того, как Пименов ушел, мне в голову ударила мысль, простая, как коровье мычание. Это же теперь Сергуня как пить дать попрется в СИЗО и начнет по-быстрому эксплуатировать свежерожденную идею. Связей у него достаточно, и стопку разрешений на свидания со смертниками Пименов получит быстро. И первый, к кому он попрется с видеокамерой, будет именно Брыкалов. Раз уж я успел о нем написать в нашей газете, то Сергуне понадобится доказать, что над этой темой он уже давно работает, что это не он у меня идею украл, а я у него. Сволочь. Самое досадное, что теперь господин Петров со начальники вообразит себе всякое. Будто я специально Пименова натравил на эту тему, будто это я пренебрег их предупреждениями. А я ведь совершенно искренне решил со «Сверхрежимом» завязать. «А жить так хочется, а ножки тонкие», – пропело в голове очень противным голосом фразу, которую я обожал цитировать своим приятелям в сходных ситуациях. И я поперся звонить по телефону, указанному на Петровской визитке. Причем, из автомата. Как быстро формируются хорошие привычки. Еще пару месяцев назад мне бы и в голову не пришло, что мои телефонные разговоры могут кого-нибудь интересовать. А сейчас. Я даже разговор с Петровым более-менее переварил. Вот только подстрахую себя и несчастного Пименова и отправлюсь домой отдыхать.
К Петрову я дозвонился сразу. Но на той стороне мне ответили не что-то типа: «Слушает дежурный по причалу торпедных катеров!», а очень приятный женский голос сказал: «Але?» таким тоном, что у меня возникло подозрение, не ошибся ли я номером. Попал, например, на секс по телефону. Однако оказалось, что нет. Петрова действительно там знали и обещали передать для него любую информацию. И тут я встал в тупик. Просто продиктовать девушке информацию и повесить трубку? А если от этого будет только хуже? Просить, чтобы он связался со мной? Как и где? И вообще, пусть он сам расхлебывает и выкручивается. Я сообщил девушке, что у меня для Петрова есть информация, и повесил трубку. Пусть он сам теперь ломает голову о том, как эту информацию у меня изъять. А мне пора домой, завтра можно отдохнуть и расслабиться!
И вот именно в этот момент мне и пришла в голову мысль, что завтра я вовсе не смогу отдыхать. Завтра у меня с утра пораньше встреча с пацанами. А это значит, что завтра моих неприятностей может стать значительно больше. Сдача полос и разговор с представителем силовых структур меня настолько затуркали, что я не нашел времени, чтобы уточнить, какое же именно дело об убийстве сейчас настолько интересно. Крутого замочили. Я что-то давно не слышал о таких убийствах. И проконсультироваться не у кого. Все уже отдыхают. Черт, черт, черт… Хотя, безвыходных ситуаций не бывает. Не бывает и все тут. Надо просто этот выход рассмотреть. Нужно только построить логическую цепочку – убили крутого, знать об этом должен другой крутой. А их не так уж много на свете, а среди моих знакомых – тем более. Жаль, что я отпустил Пименова, тот наверняка знает. Единственный, кто мне мог бы подсказать, был Давид Абрамович. Тем более, что последний наш разговор с ним в метро получился слишком сумбурным и скомканным. Он вообще мог сделать из него самые странные выводы. Так что, похоже, я нашел достаточно приемлемый повод для встречи. И я позвонил Давиду Абрамовичу в офис. И получил приглашение прибыть лично.
– Знаешь, Саша, – сказал Давид Абрамович после того, как мы поздоровались, – я никогда не предполагал, что ты настолько яркая личность. Честное слово! Я, конечно, понимал, что ты ужасно талантливый и одаренный, но что ты пользуешься такой известностью среди широких слоев общественности…
– Это среди каких? – поинтересовался я.
– Среди широких. Я даже тебе позавидовал. Иметь столько лиц, заинтересованных в твоей судьбе – это надо быть очень талантливым человеком.
Нам принесли кофе, так что мне пришлось отложить на пару минут свой вопрос. А когда секретарша вышла, Давид Абрамович снова заговорил, не дав мне вклиниться.
– Мы с тобой, Саша, тогда поговорили в метро, я решил поинтересоваться и узнал очень интересные вещи. Просто замечательные вещи, просто уникальные.
– Давид Абрамович, вы меня уже достаточно заинтриговали. Если можно, конкретнее.
– Время сейчас такое, Саша, все мечутся, все куда-то торопятся, все суетятся. Берите пример с меня, с книжного червя. Меня совсем не интересуют эти политические манцы. Абсолютно. Я веду размеренный образ жизни, у меня крепкий сон и неплохое здоровье. У меня есть жена, но мне хватает сил, чтобы обращать внимание еще и на других женщин. Я никогда не разговариваю о делах за обедом и стараюсь не общаться с неприятными мне людьми. А что делаете вы? Вы, журналисты вообще, и ты в частности?
– И что же мы делаем?
– Вы ищите себе неприятности. Изо всех сил стараетесь, чтобы как можно больше людей вас не любило. И не надо со мной спорить. Я понимаю, что донести до народа информацию – это святое дело. Я сам за полную свободу слова. Но нельзя же перегибать палку.
– Вы хотите сказать, что у меня неприятности?
– А еще вы, журналисты, обожаете делать скоропалительные выводы. Всему свое время. И если я захочу сказать, что у тебя неприятности, то я это так и скажу. А я сейчас беседую. Излагаю свой взгляд на жизнь и на свободу слова. Я что, не имею права изложить свой взгляд на свободу слова? Или кто-то хочет сказать, что я плохо знаю жизнь? Я жизнь знаю так хорошо, что иногда мне не хочется жить. Но даже в этом случае, я никому об этом не говорю. Вы ведь наверняка знаете, сколько на свете народу, готового помочь расстаться с этой надоевшей жизнью. Знаете? Тогда какого черта вы продолжаете наживать себе врагов? Саша, ты знаешь, сколько у тебя в городе кровников?
– Не задумывался.
– Вот именно. А кто тебя заставляет их наживать? Ты сколько зарабатываешь у себя в газете? Можешь не говорить, сейчас почти все работают на унитаз. Эти копейки что, компенсируют все возможные неприятности?
– Так у меня все-таки проблемы? – иногда разговорчивость Давида Абрамовича меня просто выводит из себя, а когда он вот таким образом ходит вокруг остро интересующих меня лично проблем, исчезает всякое терпение.
– Давай по порядку. Что плохого сделал лично тебе фонд «Свободный воздух»?
– Ничего, я даже им не интересуюсь.
– Правда не интересуешься? Тогда почему твой человек о нем расспрашивал?
– Какой чело… Вы о той истории с Лузьевым? Там получилась небольшая накладка. Человек тогда ляпнул не подумавши. Мы с ним этот разговор обсудили. Нас фонд не интересует.
– Серьезно? А тут все просто звенит от речей кое-кого по этому поводу. Причем, совершенно конкретно называют тебя, как главного расследователя деятельности фонда.
– Я похож на сумасшедшего?
– Нет, но не все с тобой знакомы так близко, как я. И люди волнуются. Им эти разборки совершенно ни к чему, – Давид Абрамович больше не улыбался. Очень серьезно смотрел на меня. Очень и очень серьезно.
– Вам моего слова хватит для того, чтобы вы поверили? Или нужна страшная клятва?
– Мне, – Давид Абрамович сделал ударение на этом слове, – хватит. Остальным хватит моего слова.
– Слава Богу.
– Тогда еще один вопрос – почему тобой интересовались люди из СБУ?
У меня выражение лица изменилось, видимо, достаточно сильно. А сердце дало сбой.
– У кого интересовались? – выдавил я из себя.
– Как минимум, у меня. Ты же знаешь, что ко мне частенько заходит товарищ оттуда. Вот он и поинтересовался, что, мол, известно о господине Заренко и как он общается с героями своих статей.
– И как?
– Это уже совершенно не важно. Важно другое. Ты просил меня узнать и сообщить тебе, если кто-то попытается нанять специалиста для тебя.
Давление у меня, кажется, поднялось до трехсот, а то и больше. Сейчас он скажет, что заказ уже сделан и что жить мне осталось, покуда пуля не долетит. Сердце. Оно колотилось так, что удары его отдавались во всем теле. Наверное, оно просто расширилось и заполнило собой все мое тело. Только бы не свалиться!
– Понимаешь, Саша, вокруг тебя сейчас действительно происходит что-то странное. С одной стороны, кто-то усиленно пытается убедить всех в том, что ты решил покопаться в делах «Свободного воздуха». Этим уже недовольны и деловые, и некоторые в погонах. Раз. С другой стороны, появились слухи о том, что ты ссучился и стучишь в ментовку. Это два. Наконец, тобой интересуется Служба безопасности. Это три.
– Не тяните кота за хвост. Когда ко мне придут?
– А никогда. У тебя просто не может быть теперь неприятностей. Никаких. Братва теперь будет обходить тебя десятой дорогой.
– Не понял. Что это значит?
– Каким-то образом и неизвестно почему, но кто-то, кто имеет на это право, передал всем заинтересованным лицам информацию о том, что ты – лицо неприкосновенное. Кто-то почти на самом верху решил взять тебя под защиту. Этим ты даже меня поразил. На моей памяти такого не было ни разу. Весь город по этому поводу волнуется и переживает. Просто весь город. Те, кто тебя знают, очень удивлены, а те, кто не знают, очень хотят познакомиться. Но издалека.
Легче мне не стало. Сердце и голова. Голова и сердце наперегонки старались вырубить меня окончательно, но я пока держался. С такой славой мне долго не прожить. А вот то, что заниматься газетной деятельностью с такой характеристикой я не смогу, так это с гарантией.
– И что из всего этого вытекает, Давид Абрамович? Мне что – радоваться? Или плакать?
– А это уже дело вкуса. Как хочешь, так и поступай. Сам понимаешь, я немного утрировал все это. Естественно, эта информация поступила не ко всем шестеркам в этом городе. Но авторитеты знают все. Или почти все. А, значит, это же знают и многие парни в погонах. Во всяком случае, имеют такую возможность. Боже, как меня все любят! Мной интересуются все, кому не лень: и те, кто «в законе», и парни из СБУ, и таинственный Петров, и даже российская таможня. Все всё обо мне знают. Один я такой неинформированный. Неужели весь этот шум, вся эта суета только из-за моего интереса к «Сверхрежиму»? Да не может быть, не может быть. Тут должно быть что-то еще. Но что конкретно?
– Можешь жить спокойно, Саша, и радоваться жизни. Вот только мой тебе совет: поищи какие-нибудь другие темы для своих статей. Не берись за большие дела. Просто игнорируй их.
Тут я наконец вспомнил, зачем вообще пришел в этот кабинет, увешанный старинным оружием и старыми картинами.
– А ведь ко мне несколько часов назад обратились именно по какому-то большому делу. Причем кто-то из деловых. Через шестерок.
Давид Абрамович удивился, удивился достаточно искренне, чтобы я ему поверил.
– Не то, чтобы я совсем тебе не поверил, но не думаю, что кто-то стал бы тебя беспокоить по действительно важному поводу.
– Давид Абрамович, ко мне прибыла пара мальчиков-переростков с отмороженными лицами и на пальцах объяснили, что их приятелю светит вышка за убийство кого-то очень крутого. Может быть, вы мне подскажете, какое такое дело сейчас идет в городе настолько интересное, что несколько газет уже отказались от освещения его на своих страницах?
Давид Абрамович задумался. На самом деле задумался и даже погрустнел. Ясно было видно, что он не вспоминает это дело. Его смущает что-то, даже не смущает, а, скорее, беспокоит.
– Что это за дело – я знаю. Более того, ты тоже о нем должен помнить. Только вот не мог никто к тебе подходить по этому поводу. Никто не мог. Но встрять в неприятность ты можешь совершенно однозначно. Тут даже твои опекуны помочь не смогут. Ты действительно не знаешь, что сейчас в областном суде слушается дело об убийстве брата Зимнего?
– Не знаю. Вы не поверите, но я даже не знаю этого дела вообще. Кто такой этот Зимний? И, если можно, подробнее, у меня завтра с утра встреча с этими ребятами.
– А жить ты хочешь? – очень обыденно спросил Давид Абрамович.
– А что, вопрос стоит настолько серьезно?
– Серьезно и весьма. Очень хорошо, что ты пришел ко мне. У тебя появился шанс.
14 марта 1995 года, вторник, 21-20 по Киеву, Восточная Украина.
Красная «тойота» Малого остановилась возле домика лесничего. Из машины никто не выходил и света в салоне не зажигали.
– Какого черта? – недовольно спросил Жук у стоящего рядом Толяна. – Малый что, решил поспать с дороги?
– Может, случилось что? – насторожился Толян. Его опасение передалось и Жуку. Он вытащил из-за пояса пистолет и передернул затвор. Толян потянул из надплечной кобуры свой пистолет. В «тойоте», по-видимому, заметили движения охранников. Фары дважды мигнули, и дверца открылась.
– Сходи посмотри, – приказал Жук Толяну, – похоже, Малый осторожничает.
Толян медленно пошел к машине, остановился метрах в двух.
– Ты, что ли, Малый? Давай, выходи, – окликнул он, не опуская пистолета.
Дверца возле водительского места открылась шире, и водитель опустил ногу на землю.
– Чего орешь? – недовольно спросил водитель.
– А Малый где? – ошарашенно спросил Толян. Водитель сплюнул и неторопливо вылез из машины.
– А Малый поклон просил передать – приболел он.
От дома лесничего донесся звук, будто упало что-то тяжелое. Толян недоуменно оглянулся. В темноте видно было плохо.
– Что случилось?
Водитель машины внезапно оказался возле Толяна, резко дернул его за руку. Толяна подбросило, потом он почувствовал сильный удар спиной о землю и услышал недовольный голос:
– Что случилось. Обморок случился у твоего приятеля.
Следующий удар отправил Толяна в нокаут. Водитель недовольно посмотрел в сторону дома:
– Тебя, Ковальчук, только за смертью посылать. Сколько я могу с этими идиотами в молчанку играть?
– Не шуми, – ответил Ковальчук, подтаскивая Жука к Толяну, – сам бы по этой темноте поползал. И вообще, у меня отпуск. Я сейчас отдыхать должен.
– Загрузи мальчиков на заднее сиденье и отдыхай, Паша, в собственное удовольствие.
Пока Ковальчук заталкивал Жука и Толяна на заднее сиденье, водитель машины вынул из кармана рацию и тихо сказал:
– Объект почистили. Присылайте транспорт за багажом.
– Вас понял, высылаю. Двигайтесь домой. Дверцы «тойоты» хлопнули, и машина осторожно тронулась по просеке.
Через пятнадцать минут после ее отъезда из темноты вынырнул тентованный «ЗИЛ». Подъехал задом к сараю. Из кузова выпрыгнуло несколько человек. Один из них кувалдой сбил замок на двери сарая. В полной тишине приехавшие на грузовике перенесли из сарая два десятка увесистых ящиков и загрузили их в кузов. Лязгнул закрываемый задний борт, и грузовик скрылся в темноте.
14 марта 1995 года, вторник, 22-15 по Киеву, Город.
Как бы долго ни тянулся день и какие бы события он в себя ни вмещал, но наступает момент, и ты отправляешься домой. После нескольких телефонных звонков и пары непонятных разговоров с неизвестными мне лицами, Давид Абрамович наконец заявил, что утро вечера мудренее.
– Сегодня попытаемся найти Зимнего или кого-нибудь из его людей и выясним, что они по этому поводу могут предпринять. И этого родственника подсудимого тоже постараемся вычислить. А ты завтра на встречу не ходи – лишнее это. А если снова вдруг появятся – говори, что у тебя с ментовкой вышел неприятный разговор по их поводу, а я советовал тебе из этого дела выходить.
К концу дня я уже соображал не очень хорошо. Все слишком туго завязалось вокруг меня. Настолько туго, что я стал задыхаться. Сил моих хватало только на то, чтобы молча наблюдать за действиями Давида Абрамовича.
– У тебя завтра день очень насыщенный?
– У меня только одна встреча завтра… – я натолкнулся на печальный взгляд Давида Абрамовича и заткнулся.
– На которую ты, Саша, не пойдешь, как бы тебе ни хотелось. Ты сможешь пару дней посидеть дома и, по возможности, даже мусор не выносить?
– Смогу, надо только будет предупредить ребят в редакции.
– Вот и умница. Сейчас тебя Боря подбросит домой на машине, ему все равно в ту сторону. А завтра я тебе перезвоню.
– Не надо по телефону, Давид Абрамович! – я не совсем еще одурел, чтобы забыть свои подозрения по поводу телефонной связи.
Давид Абрамович удивленно приподнял брови:
– Саша, ты меня радуешь все больше и больше. У меня такое чувство, что ты со своим талантом еще и мне сможешь организовать пару-тройку неприятностей.
– Ну, Давид Абрамович, поймите меня правильно, Я и сам толком не понимаю, что происходит. Я уже боюсь всего на свете и больше всего на свете мне хочется, чтобы все это прекратилось, раз и навсегда.
– Тут я тебя понимаю. Езжай, Саша, домой и отдыхай. Если завтра тебе позвоню я или мой секретарь и назначим встречу здесь, значит, все в порядке, и можешь совершенно спокойно ходить по улицам нашего славного города.
И меня повезли домой. На моей памяти это был единственный случай за все время знакомства с Давидом Абрамовичем, и уже одно это говорило, что дела у меня сложились совсем плохо.
До дома Боря меня подбросить не смог – дороги делают ночью наш район ловушкой для любой техники, так что мне пришлось высадиться возле универмага и двинуться к месту обитания пешим порядком. Боря попытался было напроситься в провожатые, но я отказался, как оказалось через пять минут, совершенно напрасно.
Возле детского сада, ровно на полпути от универмага к дому, меня ждали. Трое, в лучших традициях жанра. Только вот закурить они не попросили. Не издавая ни звука, они осуществили охват с флангов с последующим ударом с фронта. Если бы сзади меня не стояло дерево, я бы упал самым пошлым образом. Били, спасибо, не по лицу, но дыхание вырубили начисто. В глазах потемнело, но воспринимать их слова это не мешало, скорее, даже наоборот. В такой ответственный момент меня приятно удивило отсутствие в текстовой части обращения жаргона и мата. «Ведь могут, когда хотят, и без ругани», – мелькнула совершенно идиотская мысль. Без ругани, как видно, группа приветствия обойтись могла, но вот без рукоприкладства – нет. После третьего удара меня удерживало уже не дерево, а заботливые руки нападавших. В голове звенело, а все происходящее виделось несколько отстраненно.
– Ты меня хорошо слышишь? – спросил тот, который стоял прямо передо мной.
– Угу, – на более длинную тираду у меня воздуха не хватило, и я попытался сесть на землю. Меня снова заботливо поддержали.
– Пока ты еще меня слышишь хорошо и пока ты еще можешь соображать, попытайся хорошо запомнить – нечего тебе лезть в дела, которые для тебя слишком крупные.
Еще один. Все сегодня будто с цепи сорвались. Все меня призывают к скромности и осмотрительности. Но у этих все получается как-то внушительней. Одна загвоздка – о каком конкретно деле они говорят. При моем напряженном графике неприятностей определить конкретного отправителя предупреждения было достаточно сложно. Собрав остатки воздуха в изрядно уже помятой грудной клетке, я попытался в двух словах объяснить это выступавшему, но договорить не успел. Он продолжил как устно, так и в рукописном варианте.