Страница:
– Виктор Николаевич, вы меня просто запугиваете, похоже. Мы ведь с вами не в отделе социальной защиты, – улыбнулся Михаил, – справлюсь.
– В этом я как раз не сомневался, Миша. Старость, наверное, подступает. Становлюсь сентиментальным. И начинаю верить в предчувствия.
Попрощавшись, Михаил вышел на улицу и сел в машину. Он мог поверить в самую невероятную внешне новость. Но в сентиментального Виктора Николаевича…
Неприятно, когда тебя используют, но время все исправляет.
Глава 8
22 февраля 1995 года, среда, 11-30 по Киеву, Город.
Володя Косарев свое вчерашнее обещание выполнил. С утра пораньше он встретился с коллегой, курирующим именно объединение «Электрон». На всех оборонных предприятиях все еще продолжают работать молчаливые парни из Службы безопасности. В свете последних событий я вообще не понимаю, зачем это нужно, но инерция всех отечественных построений принимает иногда самые необычные формы.
Вчера вечером мы с Володей встретились на троллейбусной остановке и переговорили. Я рассказал ему все, даже о запорожском убийстве. Он молча выслушал, кивнул.
– Я ничего тебе не обещаю. Завтра в половине двенадцатого давай встретимся, а я к тому времени передам твою информацию и, может быть, что-нибудь узнаю.
И узнал. Мы шли по пустынной аллее от ресторана «Каскад» к Оперному театру и Володя делился со мной информацией для служебной пользования.
– Он работает по Фрейдману. Собирает материал, пишет докладные. Об акционировании знал уже давно. Более того, он даже умудрился выяснить, что конкретно собираются выпускать американцы на «Электроне». Ты не хочешь знать, что именно?
– Ну уж, во всяком случае, не начинку для космических кораблей.
– Откуда такая уверенность? У тебя что – свой человек в правлении завода?
– У меня мозги в голове. Если американский инвестор – звезда космических технологий, то на кой ляд ему развивать украинскую космическую промышленность? Мне вообще кажется, что вся эта акция с «Электроном» имеет два направления – переориентировать его на выпуск ширпотреба и не позволить России подключить «Электрон» к своей космической программе. Россия потерю «Электрона» наверстает и компенсирует. Но это будет стоить денег и времени. А бизнес на месте не стоит.
– Неофициально тебе скажу – ты угадал. Что-то вроде этого сейчас и происходит. Так что сам понимаешь: максимум, что мы сейчас можем сделать, – это прибавить твою информацию к уже существующей. И ждать.
– Чего ждать? Явления Христа народу? Когда американцы вкупе с уголовниками скупят все, вплоть до армии? А потом что?
– Мы ждем приказа. Вот так просто работаем и ждем приказа. Раньше только писатели писали в стол. Сейчас мы исписываем целые горы макулатуры и передаем все это в архив.
Володя остановился и закурил. Я огляделся по сторонам. Метрах в ста гуляла мамаша с коляской. Тихо и спокойно.
– Я тебе расскажу одну историю, так, не для печати, а для общего развития. Ко мне недавно приятель приезжал. У них в городе праздник – новый начальник милиции. Перевели его туда из нашей системы. А в нашу систему попал из милиции. Жутко забавная история получилась. Отдел, в котором работал мой приятель, иногда называют отделом «К», сокращенно от «коррупция». И они очень плотно работали по начальнику отдела борьбы с экономическими преступлениями. Столько было всего накоплено – ужас. Можно было не просто начинать расследование, а сразу брать с поличным. А потом этого начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями из милиции перевели в СБУ, и знаешь, на какой пост?
– Начальником городского СБУ.
– Это было бы печально, но не смешно. Он стал начальником отдела «К». Половина ребят сразу же подала в отставку, половина заткнулась. А вот теперь его снова возвращают на работу в милиции, только теперь уже начальником. У них там у всех праздник теперь. Ужасно радуются, – Володя отбросил окурок и зябко потер руки. – А еще нам запретили постоянное ношение оружия. Для того, чтобы получить свой табельный пистолет, нужно написать рапорт, в котором необходимо пояснить, для какой-такой цели он тебе нужен и с чего ты решил, будто тебе угрожает опасность. Вот такие пироги.
– Вот такие пироги… – повторил и я. – Ты, Володя, просто зарядил меня оптимизмом. Просто петь хочется от радости за наше великое и свободное государство.
– И не только за наше. Ты думаешь – у россиян намного лучше?
– У них хоть какие-то действия происходят, кого-то ловят.
– У нас тоже. Ты милицейские сводки читаешь?
– Имею счастье.
– Что тебе показалось самым странным во всех этих раскрытиях и задержаниях? Так я тебе подскажу. Опять-таки, неофициально. Самое странное во всех милицейских сводках – мизерное количество изъятых наркотиков, перехваченных грузов и изъятой контрабанды. Мы же самый крупный железнодорожный узел в целом регионе. И мы находимся на самой границе, и одновременно на пути из России и в Россию. А ловим – там килограмм, там грузовик. У нас очень тихий город. Слишком тихий для такого крупного промышленного центра и огромной численности населения У нас как на западном фронте у Ремарка «Без перемен!». Нам на гербе города нужно поставить это самое «Без перемен». Потом можешь назвать меня идиотом, но эта тихая заводь может оказаться пороховой бочкой. Рванет так, что мало никому не покажется.
Мы молча прошли к метро, и Володя, попрощавшись, ушел. Я бесцельно побродил по площади, через парк снова вернулся к «Каскаду». По небу несло обрывки туч, подмораживало. Все-таки, февраль есть февраль. Я вытащил из сумки диктофон, перемотал ленту. «Вокруг столько всего происходит, – сказал голос Фрейдмана, – на улицах убивают людей просто так, за старую шапку».
«Столько всего происходит!» – еще раз повторил диктофон. Я вынул кассету, рванул из нее ленту и запустил по ветру словно серпантин. «Без перемен!» – захотелось крикнуть мне изо всех сил. Но я промолчал.
Нужно идти в редакцию и заканчивать свою полосу. Отдел расследований должен поддерживать свою марку и находить сильные материалы и острые темы для любимого читателя. На столе лежит Женькина рукопись, а сам он едет в Запорожье. У нас все спокойно и тихо. По сравнению с Россией мы – провинция, без каких-либо громких процессов и шумных скандалов. Мы спокойны и уравновешенны.
Наступает иногда у меня такой момент, когда хочется бросить все, завалиться на диван и не вставать. Отгородиться от всего одеялом и уснуть. А потом проснуться, как в детстве, а болезнь уже прошла, уже все хорошо, и голова не болит, и не знобит.
А потом понимаешь, что надо все равно работать, вернее, зарабатывать. Жена и дети – достаточно веские причины для того, чтобы продолжать жить, и для того, чтобы продаваться. Можешь психовать и срываться, можешь скрежетать зубами, а все равно пойдешь и будешь писать статью или делать интервью о том и так, о чем и как прикажет редактор. Более того, еще и сам прикрикнешь на корреспондента, влезшего не в те дела или не под тем углом их подавшим.
Конец лирики. На работу шагом марш, шаг влево – шаг вправо считается попыткой самоубийства. Когда Женька вернется из Запорожья, скажу ему, что передал всю информацию в компетентные органы. И самое смешное, что ни капли при этом не совру. Действительно, только правда, правда и не вся правда. Завтра – День Советской Армии. Великолепный повод, чтобы напиться. Жаль, что не пью.
23 февраля 1995 года, четверг, 10-00, Москва.
– С праздником всех советских мужчин, дорогой Виктор Николаевич, – приветствовал Александр Павлович входящего в кабинет, – если бы я не знал точно, что в рабочее время вы не пьете – предложил бы вам выпить по этому поводу весьма неплохого коньячка.
Виктор Николаевич пожал протянутую руку и сел на стул возле письменного стола Александра Павловича.
– Вы верите в символические значения некоторых событий, Виктор Николаевич? – улыбаясь спросил Александр Павлович.
– Мне случалось замечать некоторые совпадения.
– Вы, как всегда, очень осторожны в выражениях, Виктор Николаевич. А я вот, знаете, несмотря на всю суровость нашей с вами действительности, остался романтиком и продолжаю верить в приметы и символы. И что самое замечательное, жизнь продолжает убеждать меня в правоте этих моих сентиментальных привычек. Не могу рассматривать иначе как символическим тот факт, что наше высокое руководство именно сегодня с утра пораньше приняло решение о проведении операции по уничтожению Чеченского центра. И даже установило нам конечный срок – первого марта сего года мы должны отрапортовать о результатах. Причем только о положительных.
– Насколько я помню, мы предполагали вначале подержать Центр под наблюдением. И только потом принимать меры. А такая торопливость может только повредить.
Александр Павлович встал и прошелся по кабинету, нервно потирая руки.
– Наши политики решили, что лучше будет пресечь деятельность Центра на этапе подготовки, чем отлавливать его выпускников по всей Руси великой. Более того, наши отцы народа решили из всего этого устроить интернациональное шоу. К разбору материалов решено пригласить представителей спецслужб сопредельных государств. Продемонстрировать, так сказать, последствия неконтролируемой интернациональной помощи.
– А если мы не получим информацию подобного рода? Ну, уничтожат они архивы. Или у них таковых вообще нет? – Виктора Николаевича, на самом деле, не столько интересовал ответ, сколько реакция собеседника. Александр Павлович не скрывал своего хорошего настроения:
– Кто-то внушил нашим руководителям мысль, что нужная информация будет получена в любом случае. Да и что, в самом-то деле, неужели наши орлы не справятся с элементарной полувоенной операцией? Нам обещали поддержку армии в неограниченном количестве. Вообще, все должно выглядеть как операция военных по очистке местности. Центр будет найден случайно.
– У нас есть пять дней – вы считаете этот срок достаточным? – поинтересовался Виктор Николаевич.
– Так считает высшее руководство. А значит, так оно и есть. В любом случае, если, паче чаяния, чисто сработать не удастся, мы с вами сможем со спокойной совестью списать это бельмо. И все будут довольны, – Александр Павлович посерьезнел, – и у меня совсем нет желания вдаваться в подробности высокой политики. Наша с вами задача – выполнять приказы и обеспечивать деятельность наших государственных и политических структур.
– Наша с вами задача – защита интересов Родины.
– Виктор Николаевич, высокопарность очень часто вредит работе, – с иронией сказал Александр Павлович.
– Это не высокопарность, – устало сказал Виктор Николаевич, – это не высокопарность… Кто отвечает за операцию?
– За операцию отвечает… За операцию отвечаю я, – настроение у Александра Павловича немного испортилось, и тон его стал официальным, – так что вы, Виктор Николаевич, пожалуйста, передайте моим людям все свои наработки. Очень жаль, что этот ваш помощник, Михаил, сейчас, кажется, уехал в Украину. Его опыт был бы очень полезен. Он ведь там лично побывал.
– Если хотите, мы можем его срочно отозвать.
– Упаси Бог, как ни парадоксально все это звучит, но у нас центр интересов постепенно перемещается все ближе к Европе. Пусть ваш человек продолжает работать. Кстати, как у него складываются отношения с украинскими коллегами? Если нужно, я могу его подстраховать. У нас есть возможность.
– Не премину воспользоваться. Но пока все идет нормально, да и пора уже проверить «Спектр» в действии. Вчерне, в качестве наброска.
– У меня складывается странное впечатление, Виктор Николаевич. Погибли, между прочим, ваши люди. Под угрозу поставлена ваша операция на Балканах. И вместе с тем, вы ведете себя слишком спокойно. Или это такое железное самообладание?
– Мы с вами оба очень хорошо представляем специфику нашей работы. Потери в ней совершенно неизбежны, особенно в той обстановке, в которую все мы с недавнего времени попали. И раз уж у нас возникла такая лирическая пауза, я хочу у вас спросить то, что уже давно хотел спросить, – Виктор Николаевич сделал паузу и вопросительно посмотрел на Александра Павловича.
– Неужели есть вещи, которых вы не знаете? – с ироничным удивлением поинтересовался Александр Павлович. – О вашей обычной осведомленности складываются легенды. Если что-то не знаете вы лично, то это выяснят ваши люди.
– Представьте себе, Александр Павлович, – ответил Виктор Николаевич и встал. – Я не знаю, как вы на самом деле ко всему этому относитесь и какую задачу вы ставите перед собой. Помимо обслуживания политических интересов тех, кто наверху. Но это, как я понимаю, вопрос чисто риторический. До свидания, Александр Павлович. Удачи вам. И с праздником защитников Отечества.
Александр Павлович не ответил.
Газета «Еженедельные ведомости», № 8, 24 февраля—2 марта 1995 г .
Праздник со слезами на глазах: меняются праздники и армии.
Целых два года обходилась независимая Украина без собственной военной доктрины. И политики, и генералитет спокойно рассуждали о независимости и самостоятельности, великолепно обходясь без определения таких незначительных объектов, как потенциальные противники. Только известные события октября 1993 года заставили украинское руководство обнародовать столь необходимый военно-политический документ, как «Военная доктрина Украины». Прошло полтора года с этого знаменательного момента, и единственное, что можно смело сказать о Вооруженных силах Украины, это то, что они практически полностью соответствуют военной доктрине.
С первых же строк доктрина провозглашает, что «…имеет оборонный характер, Украина исходит из того, что она не является потенциальным противником ни одного конкретного государства». Пикантность формулировки состоит в том, что наше государство расписывается за все страны мира. Никто нас не считает потенциальным врагом, слава Богу. Похоже на то, что авторы доктрины уверены в хорошей информированности мировой общественности о состоянии национальных вооруженных сил. Попытка определить своего потенциального противника вылилась в гибко-растяжимую формулировку: «…своим потенциальным противником Украина будет считать государство, последовательная политика которого представляет военную опасность для Украины, ведет к вмешательству во внутренние дела Украины, покушению на ее территориальную целостность и национальные интересы».
Под эту формулировку могут быть подогнаны либо все государства планеты, либо ни одно. Политики расписались в полной неспособности предвидеть развитие политической ситуации и практически обрекают военных на выбор: разрабатывать новую доктрину уже в процессе боевых действий, буде они начнутся, или определить для себя потенциального противника самостоятельно, негласно готовить вооруженные силы к боевым действиям, не ставя в известность Верховный Совет и народ Украины.
Хотя, с другой стороны, зачем вообще определять потенциального противника, если «главная цель Украины в возможной войне состоит в отражении вооруженной агрессии, защите государственного суверенитета, политической независимости, территориальной целостности и скорейшем прекращении политическими и дипломатическими средствами военных действий».
В этом случае Украине очень нужны быстрые дипломаты. По мнению некоторых старших офицеров украинской армии, для дипломатического решения военного конфликта у дипломатического корпуса – всего лишь две-три недели. Именно столько времени сможет продержаться украинская армия в случае боевых действий против любого противника. В настоящий момент украинская армия представляет собой скопище людей в форме, флот, изношенный на 80%, и авиацию, изношенную на 90%.
Но никто не собирается шибко воевать, чтобы отразить супостата. Мы его попытаемся уговорить, пока он будет перемалывать нашу героическую армию. В любом случае территориальные размеры Украины и ее густонаселенность не позволяют совершать армии масштабные маневры в ходе боевых действий. Вести боевые действия Украина может только в союзе с одним или несколькими сопредельными государствами. Иначе говорить о безопасности для населения или возможности эвакуации в тыл промышленного потенциала нельзя, ввиду того, что современная гаубица, установленная, скажем, в Белгородской области, сможет поражать своим огнем объекты в Донбассе.
Белгородская область упомянута не случайно. Некоторые силы на Украине рассматривают Россию как реального претендента на почетное звание потенциального противника. Что немаловажно, скажем, для жителей приграничья. Если учесть, что расстояние от границы с Россией такое же, как от нас до ближайшего украинского танкового соединения.
Стартуя в одно и то же время, украинские и российские танки неизбежно встречаются в районе города. Чтобы предотвратить встречный танковый бой на его улицах, предусмотрительными военными определены два рубежа встречи, куда потом благодарные горожане смогут приносить цветы воинам любой из армий. При условии, что их выпустят из города бойцы Национальной гвардии, действующие по плану «Рубеж».
Самое поверхностное знакомство с положением Украинских вооруженных сил свидетельствует об их полной ненужности для руководителей страны и неспособности выполнять свои задачи. Если отбросить такие несущественные детали, как отсутствие горючего и боеприпасов, изношенность техники и необученность личного состава, многие сомневаются в желании армии пролить кровь за государство, всеми силами стремящееся продемонстрировать свое негативное отношение к собственной обороне. Словно кто-то пообещал Киеву необходимую защиту в случае кризиса. Интересно – кто и на каких условиях? Если правда то, что музыку заказывает тот, кто платит, значит, кому-то выгодно исключение Украины из списка государств, способных к эффективной самозащите. Или кто-то хочет нас завоевать, или кто-то желает нас облагодетельствовать. Кто же этот неизвестный?
Александр Заренко, Евгений Дымченко.
24 февраля 1995 года, пятница, 12-00, Москва.
– Нам что-то нужно предпринимать по отношению к Виктору Николаевичу. У меня сложилось впечатление, что он с трудом сдерживается, чтобы не высказать всего, что у него накопилось по поводу нашей деятельности.
Александр Павлович нервничал и, что самое обидное, осознавал, что именно это состояние становится для него основным в последнее время. Он не анализировал причин, но раздражение поднималось все чаще и чаще. Иногда Александр Павлович не мог даже точно сказать, кто больше раздражал его: Виктор Николаевич или Монстр. Реакции и того и другого были обычно непредсказуемыми, и хотя один из них был его союзником, а второй – противником, общаясь с обоими Александр Павлович ощущал дискомфорт и скрытую угрозу. И это злило его еще больше.
– С трудом сдерживается? – переспросил Монстр. – Очень жаль, что все-таки сдерживается. Я надеюсь, что вы достаточно внятно изложили ему мысль о неудовлетворительности хода расследования того убийства?
– Именно после моих слов на эту тему он и вспылил. Есть там все-таки что-то, чего мы не учли. Я это чувствую, и меня это раздражает.
– Александр Павлович, мы ведь с вами договорились, что будем выводить из равновесия Виктора Николаевича. – Монстр перегнулся через стол и похлопал Александра Павловича по руке. – Как, кстати, у него идут дела с этим украинским журналистом?
– В Украину отправился… – начал было Александр Павлович, но к столику подошел официант и пришлось ждать, пока он не сменит посуду.
– В Украину отправился помощник Виктора Николаевича. Официальная версия – знакомство с обстановкой на месте и корректировка действий по «Спектру».
– Вы полагаете, что есть и неофициальная задача? – поднял голову от тарелки Монстр.
– Естественно. Я передам вам после обеда очень любопытные материалы, которые мы вчера получили от своего экономического отдела, и вы с интересом, я думаю, прочтете, как наш подопечный газетчик снова умудрился влезть в дела, для которых он наверняка мелковат габаритами.
– Вы имеете в виду статью в той злополучной газете рядом с размышлениями по поводу убийства в поезде? – как бы между прочим поинтересовался Монстр и, не скрывая насмешливой улыбки, посмотрел в глаза Александру Павловичу.
Монстр снова продемонстрировал информированность и превосходство. Чтобы не выдать своих чувств, Александр Павлович налил минеральной воды и медленно ее выпил.
– Совершенно верно. Статья о банке. Наши экономисты утверждают, что реакция на все вопросы, связанные с этой темой, на месте может быть взрывоподобной.
– И это очень интересно. И кто же, по нашему мнению, может стать участником склоки?
– Пока, по нашей информации, суетиться начнут Украинская Служба безопасности и уголовники. Если вплывет еще кто-нибудь, я вас проинформирую.
– И вы считаете, что в связи с этим делом человек Виктора Николаевича отправился за кордон?
– Все похоже на то, что Виктор Николаевич решил заняться безопасностью своего подопечного. А это свидетельствует об особой заинтересованности Виктора Николаевича в этом журналисте. А его положение становится достаточно неопределенным.
– Похоже, мы были правы, предполагая, что утечка все же произошла по инициативе Виктора Николаевича. Это вам не напоминает объявления войны?
– Кого с кем? Я сильно сомневаюсь, что амбиции Виктора Николаевича простираются столь далеко. При всем моем к нему уважении. Кроме того, совершенно не понятны цели такой войны.
– Может быть, Александр Павлович, все может быть. Давайте отметим, что Виктор Николаевич ведет себя несколько странно, и перейдем к проблеме по «Шоку». У нас осталось четыре дня. Успеваем? И что говорят военные?
– У военных очень щекотливая ситуация. С одной стороны, их часть «Шока» подразумевает демонстрацию полного бессилия. С другой стороны, им придется снять маску самодовольных фанфаронов и сработать энергично, эффективно – иначе проведение «Шока» сильно затруднится. Вот они и ищут сейчас возможность провести операцию и не очень сильно при этом отличиться.
– Ну, военным подправили мозги. Бормотания на тему недостатков не будет. Кроме того, параллельно будет проведена и обычная операция, с результатом неудовлетворительным. Ведь наши свободные средства массовой информации не очень жалуют успехи российского оружия, зато с аппетитом смакуют его посрамление.
Александр Павлович некоторое время молчал, взвешивая варианты, и наконец, решившись, спросил:
– Меня беспокоит реакция США. Вы не боитесь, что они свяжут нашу операцию с исчезновением группы своих агентов в Чечне? Они ведь первыми вышли на информацию о Чеченском центре. И о Балканском проекте тоже.
Монстр не торопясь доел мясо и удовлетворенно откинулся на спинку стула. Он был, как всегда, спокоен и ироничен:
– Что подумают по этому поводу США – их дело. Их реакция нас будет интересовать только на финальном этапе «Шока», а к тому моменту они уже будут достаточно подготовлены к правильному восприятию обстановки. Все идет, как и должно идти. И придет куда нужно. Что будем заказывать на десерт?
24 февраля 1995 года, пятница, 15-00 по Киеву, Город.
Всякая болезнь проистекает от нервов, особенно у меня. Слава Богу, что на этот раз я отделался очередным гипертоническим кризом, а не своим очаровательным приходящим приступом. Тогда бы я полностью вырубился из окружающей действительности. Вот уж когда ничего не можешь воспринимать, кроме собственных «приятных ощущений» – дикая головная боль от глаза к затылку и решительное нежелание съеденных продуктов оставаться в желудке. Старый добрый криз – просто душка. Можешь бродить по квартире, слегка придерживаясь за стену, можешь смотреть телевизор или можешь даже читать, или писать. В ранней юности, до того еще, как я начал зарабатывать на жизнь писаниной, мне ужасно нравилось печатать на машинке. При темпе одна буква в минуту я умудрялся заполнять целые страницы. И вынес стойкое убеждение в том, что всякая ересь, напечатанная на машинке, а тем более воспроизведенная типографским способом, приобретает черты достоверности и некой философской завершенности. Наверное, по этой причине и понес меня черт в журналистику.
Боже, сколько восторга я испытал, впервые увидев свою фамилию в газете. Совал эту газету всем знакомым и с замиранием сердца выслушивал их комплименты.
Но с тех пор, как пишущая машинка стала не развлечением, а орудием труда, вид ее у меня иногда вызывает ощущение дискомфорта. Профессиональный журналист, во-первых, не любит читать газеты, а во-вторых, ненавидит писанину. Может быть, есть из этого правила исключения, но мне с ними сталкиваться не доводилось.
Я – ярчайший приверженец этого правила. Заявить о своем отвращении к печатному слову – очень богемно и стильно. «Я и свою-то газету не читаю», – и так томно глазами упереться в глаза собеседника (собеседницы).
Когда припечет желание почитать, я совершенно спокойно могу взять с полки что-нибудь из своей любимой фантастики. Однако, есть у меня слабость, в которой никогда не признаюсь. Если никого нет рядом и делать, собственно, нечего, я могу достать свои старые статьи и перечитывать. И доставляет удовольствие. Иногда. А иногда находишь даже темы для новых статей в статьях старых.
– В этом я как раз не сомневался, Миша. Старость, наверное, подступает. Становлюсь сентиментальным. И начинаю верить в предчувствия.
Попрощавшись, Михаил вышел на улицу и сел в машину. Он мог поверить в самую невероятную внешне новость. Но в сентиментального Виктора Николаевича…
Неприятно, когда тебя используют, но время все исправляет.
Глава 8
22 февраля 1995 года, среда, 11-30 по Киеву, Город.
Володя Косарев свое вчерашнее обещание выполнил. С утра пораньше он встретился с коллегой, курирующим именно объединение «Электрон». На всех оборонных предприятиях все еще продолжают работать молчаливые парни из Службы безопасности. В свете последних событий я вообще не понимаю, зачем это нужно, но инерция всех отечественных построений принимает иногда самые необычные формы.
Вчера вечером мы с Володей встретились на троллейбусной остановке и переговорили. Я рассказал ему все, даже о запорожском убийстве. Он молча выслушал, кивнул.
– Я ничего тебе не обещаю. Завтра в половине двенадцатого давай встретимся, а я к тому времени передам твою информацию и, может быть, что-нибудь узнаю.
И узнал. Мы шли по пустынной аллее от ресторана «Каскад» к Оперному театру и Володя делился со мной информацией для служебной пользования.
– Он работает по Фрейдману. Собирает материал, пишет докладные. Об акционировании знал уже давно. Более того, он даже умудрился выяснить, что конкретно собираются выпускать американцы на «Электроне». Ты не хочешь знать, что именно?
– Ну уж, во всяком случае, не начинку для космических кораблей.
– Откуда такая уверенность? У тебя что – свой человек в правлении завода?
– У меня мозги в голове. Если американский инвестор – звезда космических технологий, то на кой ляд ему развивать украинскую космическую промышленность? Мне вообще кажется, что вся эта акция с «Электроном» имеет два направления – переориентировать его на выпуск ширпотреба и не позволить России подключить «Электрон» к своей космической программе. Россия потерю «Электрона» наверстает и компенсирует. Но это будет стоить денег и времени. А бизнес на месте не стоит.
– Неофициально тебе скажу – ты угадал. Что-то вроде этого сейчас и происходит. Так что сам понимаешь: максимум, что мы сейчас можем сделать, – это прибавить твою информацию к уже существующей. И ждать.
– Чего ждать? Явления Христа народу? Когда американцы вкупе с уголовниками скупят все, вплоть до армии? А потом что?
– Мы ждем приказа. Вот так просто работаем и ждем приказа. Раньше только писатели писали в стол. Сейчас мы исписываем целые горы макулатуры и передаем все это в архив.
Володя остановился и закурил. Я огляделся по сторонам. Метрах в ста гуляла мамаша с коляской. Тихо и спокойно.
– Я тебе расскажу одну историю, так, не для печати, а для общего развития. Ко мне недавно приятель приезжал. У них в городе праздник – новый начальник милиции. Перевели его туда из нашей системы. А в нашу систему попал из милиции. Жутко забавная история получилась. Отдел, в котором работал мой приятель, иногда называют отделом «К», сокращенно от «коррупция». И они очень плотно работали по начальнику отдела борьбы с экономическими преступлениями. Столько было всего накоплено – ужас. Можно было не просто начинать расследование, а сразу брать с поличным. А потом этого начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями из милиции перевели в СБУ, и знаешь, на какой пост?
– Начальником городского СБУ.
– Это было бы печально, но не смешно. Он стал начальником отдела «К». Половина ребят сразу же подала в отставку, половина заткнулась. А вот теперь его снова возвращают на работу в милиции, только теперь уже начальником. У них там у всех праздник теперь. Ужасно радуются, – Володя отбросил окурок и зябко потер руки. – А еще нам запретили постоянное ношение оружия. Для того, чтобы получить свой табельный пистолет, нужно написать рапорт, в котором необходимо пояснить, для какой-такой цели он тебе нужен и с чего ты решил, будто тебе угрожает опасность. Вот такие пироги.
– Вот такие пироги… – повторил и я. – Ты, Володя, просто зарядил меня оптимизмом. Просто петь хочется от радости за наше великое и свободное государство.
– И не только за наше. Ты думаешь – у россиян намного лучше?
– У них хоть какие-то действия происходят, кого-то ловят.
– У нас тоже. Ты милицейские сводки читаешь?
– Имею счастье.
– Что тебе показалось самым странным во всех этих раскрытиях и задержаниях? Так я тебе подскажу. Опять-таки, неофициально. Самое странное во всех милицейских сводках – мизерное количество изъятых наркотиков, перехваченных грузов и изъятой контрабанды. Мы же самый крупный железнодорожный узел в целом регионе. И мы находимся на самой границе, и одновременно на пути из России и в Россию. А ловим – там килограмм, там грузовик. У нас очень тихий город. Слишком тихий для такого крупного промышленного центра и огромной численности населения У нас как на западном фронте у Ремарка «Без перемен!». Нам на гербе города нужно поставить это самое «Без перемен». Потом можешь назвать меня идиотом, но эта тихая заводь может оказаться пороховой бочкой. Рванет так, что мало никому не покажется.
Мы молча прошли к метро, и Володя, попрощавшись, ушел. Я бесцельно побродил по площади, через парк снова вернулся к «Каскаду». По небу несло обрывки туч, подмораживало. Все-таки, февраль есть февраль. Я вытащил из сумки диктофон, перемотал ленту. «Вокруг столько всего происходит, – сказал голос Фрейдмана, – на улицах убивают людей просто так, за старую шапку».
«Столько всего происходит!» – еще раз повторил диктофон. Я вынул кассету, рванул из нее ленту и запустил по ветру словно серпантин. «Без перемен!» – захотелось крикнуть мне изо всех сил. Но я промолчал.
Нужно идти в редакцию и заканчивать свою полосу. Отдел расследований должен поддерживать свою марку и находить сильные материалы и острые темы для любимого читателя. На столе лежит Женькина рукопись, а сам он едет в Запорожье. У нас все спокойно и тихо. По сравнению с Россией мы – провинция, без каких-либо громких процессов и шумных скандалов. Мы спокойны и уравновешенны.
Наступает иногда у меня такой момент, когда хочется бросить все, завалиться на диван и не вставать. Отгородиться от всего одеялом и уснуть. А потом проснуться, как в детстве, а болезнь уже прошла, уже все хорошо, и голова не болит, и не знобит.
А потом понимаешь, что надо все равно работать, вернее, зарабатывать. Жена и дети – достаточно веские причины для того, чтобы продолжать жить, и для того, чтобы продаваться. Можешь психовать и срываться, можешь скрежетать зубами, а все равно пойдешь и будешь писать статью или делать интервью о том и так, о чем и как прикажет редактор. Более того, еще и сам прикрикнешь на корреспондента, влезшего не в те дела или не под тем углом их подавшим.
Конец лирики. На работу шагом марш, шаг влево – шаг вправо считается попыткой самоубийства. Когда Женька вернется из Запорожья, скажу ему, что передал всю информацию в компетентные органы. И самое смешное, что ни капли при этом не совру. Действительно, только правда, правда и не вся правда. Завтра – День Советской Армии. Великолепный повод, чтобы напиться. Жаль, что не пью.
23 февраля 1995 года, четверг, 10-00, Москва.
– С праздником всех советских мужчин, дорогой Виктор Николаевич, – приветствовал Александр Павлович входящего в кабинет, – если бы я не знал точно, что в рабочее время вы не пьете – предложил бы вам выпить по этому поводу весьма неплохого коньячка.
Виктор Николаевич пожал протянутую руку и сел на стул возле письменного стола Александра Павловича.
– Вы верите в символические значения некоторых событий, Виктор Николаевич? – улыбаясь спросил Александр Павлович.
– Мне случалось замечать некоторые совпадения.
– Вы, как всегда, очень осторожны в выражениях, Виктор Николаевич. А я вот, знаете, несмотря на всю суровость нашей с вами действительности, остался романтиком и продолжаю верить в приметы и символы. И что самое замечательное, жизнь продолжает убеждать меня в правоте этих моих сентиментальных привычек. Не могу рассматривать иначе как символическим тот факт, что наше высокое руководство именно сегодня с утра пораньше приняло решение о проведении операции по уничтожению Чеченского центра. И даже установило нам конечный срок – первого марта сего года мы должны отрапортовать о результатах. Причем только о положительных.
– Насколько я помню, мы предполагали вначале подержать Центр под наблюдением. И только потом принимать меры. А такая торопливость может только повредить.
Александр Павлович встал и прошелся по кабинету, нервно потирая руки.
– Наши политики решили, что лучше будет пресечь деятельность Центра на этапе подготовки, чем отлавливать его выпускников по всей Руси великой. Более того, наши отцы народа решили из всего этого устроить интернациональное шоу. К разбору материалов решено пригласить представителей спецслужб сопредельных государств. Продемонстрировать, так сказать, последствия неконтролируемой интернациональной помощи.
– А если мы не получим информацию подобного рода? Ну, уничтожат они архивы. Или у них таковых вообще нет? – Виктора Николаевича, на самом деле, не столько интересовал ответ, сколько реакция собеседника. Александр Павлович не скрывал своего хорошего настроения:
– Кто-то внушил нашим руководителям мысль, что нужная информация будет получена в любом случае. Да и что, в самом-то деле, неужели наши орлы не справятся с элементарной полувоенной операцией? Нам обещали поддержку армии в неограниченном количестве. Вообще, все должно выглядеть как операция военных по очистке местности. Центр будет найден случайно.
– У нас есть пять дней – вы считаете этот срок достаточным? – поинтересовался Виктор Николаевич.
– Так считает высшее руководство. А значит, так оно и есть. В любом случае, если, паче чаяния, чисто сработать не удастся, мы с вами сможем со спокойной совестью списать это бельмо. И все будут довольны, – Александр Павлович посерьезнел, – и у меня совсем нет желания вдаваться в подробности высокой политики. Наша с вами задача – выполнять приказы и обеспечивать деятельность наших государственных и политических структур.
– Наша с вами задача – защита интересов Родины.
– Виктор Николаевич, высокопарность очень часто вредит работе, – с иронией сказал Александр Павлович.
– Это не высокопарность, – устало сказал Виктор Николаевич, – это не высокопарность… Кто отвечает за операцию?
– За операцию отвечает… За операцию отвечаю я, – настроение у Александра Павловича немного испортилось, и тон его стал официальным, – так что вы, Виктор Николаевич, пожалуйста, передайте моим людям все свои наработки. Очень жаль, что этот ваш помощник, Михаил, сейчас, кажется, уехал в Украину. Его опыт был бы очень полезен. Он ведь там лично побывал.
– Если хотите, мы можем его срочно отозвать.
– Упаси Бог, как ни парадоксально все это звучит, но у нас центр интересов постепенно перемещается все ближе к Европе. Пусть ваш человек продолжает работать. Кстати, как у него складываются отношения с украинскими коллегами? Если нужно, я могу его подстраховать. У нас есть возможность.
– Не премину воспользоваться. Но пока все идет нормально, да и пора уже проверить «Спектр» в действии. Вчерне, в качестве наброска.
– У меня складывается странное впечатление, Виктор Николаевич. Погибли, между прочим, ваши люди. Под угрозу поставлена ваша операция на Балканах. И вместе с тем, вы ведете себя слишком спокойно. Или это такое железное самообладание?
– Мы с вами оба очень хорошо представляем специфику нашей работы. Потери в ней совершенно неизбежны, особенно в той обстановке, в которую все мы с недавнего времени попали. И раз уж у нас возникла такая лирическая пауза, я хочу у вас спросить то, что уже давно хотел спросить, – Виктор Николаевич сделал паузу и вопросительно посмотрел на Александра Павловича.
– Неужели есть вещи, которых вы не знаете? – с ироничным удивлением поинтересовался Александр Павлович. – О вашей обычной осведомленности складываются легенды. Если что-то не знаете вы лично, то это выяснят ваши люди.
– Представьте себе, Александр Павлович, – ответил Виктор Николаевич и встал. – Я не знаю, как вы на самом деле ко всему этому относитесь и какую задачу вы ставите перед собой. Помимо обслуживания политических интересов тех, кто наверху. Но это, как я понимаю, вопрос чисто риторический. До свидания, Александр Павлович. Удачи вам. И с праздником защитников Отечества.
Александр Павлович не ответил.
Газета «Еженедельные ведомости», № 8, 24 февраля—2 марта 1995 г .
Праздник со слезами на глазах: меняются праздники и армии.
Целых два года обходилась независимая Украина без собственной военной доктрины. И политики, и генералитет спокойно рассуждали о независимости и самостоятельности, великолепно обходясь без определения таких незначительных объектов, как потенциальные противники. Только известные события октября 1993 года заставили украинское руководство обнародовать столь необходимый военно-политический документ, как «Военная доктрина Украины». Прошло полтора года с этого знаменательного момента, и единственное, что можно смело сказать о Вооруженных силах Украины, это то, что они практически полностью соответствуют военной доктрине.
С первых же строк доктрина провозглашает, что «…имеет оборонный характер, Украина исходит из того, что она не является потенциальным противником ни одного конкретного государства». Пикантность формулировки состоит в том, что наше государство расписывается за все страны мира. Никто нас не считает потенциальным врагом, слава Богу. Похоже на то, что авторы доктрины уверены в хорошей информированности мировой общественности о состоянии национальных вооруженных сил. Попытка определить своего потенциального противника вылилась в гибко-растяжимую формулировку: «…своим потенциальным противником Украина будет считать государство, последовательная политика которого представляет военную опасность для Украины, ведет к вмешательству во внутренние дела Украины, покушению на ее территориальную целостность и национальные интересы».
Под эту формулировку могут быть подогнаны либо все государства планеты, либо ни одно. Политики расписались в полной неспособности предвидеть развитие политической ситуации и практически обрекают военных на выбор: разрабатывать новую доктрину уже в процессе боевых действий, буде они начнутся, или определить для себя потенциального противника самостоятельно, негласно готовить вооруженные силы к боевым действиям, не ставя в известность Верховный Совет и народ Украины.
Хотя, с другой стороны, зачем вообще определять потенциального противника, если «главная цель Украины в возможной войне состоит в отражении вооруженной агрессии, защите государственного суверенитета, политической независимости, территориальной целостности и скорейшем прекращении политическими и дипломатическими средствами военных действий».
В этом случае Украине очень нужны быстрые дипломаты. По мнению некоторых старших офицеров украинской армии, для дипломатического решения военного конфликта у дипломатического корпуса – всего лишь две-три недели. Именно столько времени сможет продержаться украинская армия в случае боевых действий против любого противника. В настоящий момент украинская армия представляет собой скопище людей в форме, флот, изношенный на 80%, и авиацию, изношенную на 90%.
Но никто не собирается шибко воевать, чтобы отразить супостата. Мы его попытаемся уговорить, пока он будет перемалывать нашу героическую армию. В любом случае территориальные размеры Украины и ее густонаселенность не позволяют совершать армии масштабные маневры в ходе боевых действий. Вести боевые действия Украина может только в союзе с одним или несколькими сопредельными государствами. Иначе говорить о безопасности для населения или возможности эвакуации в тыл промышленного потенциала нельзя, ввиду того, что современная гаубица, установленная, скажем, в Белгородской области, сможет поражать своим огнем объекты в Донбассе.
Белгородская область упомянута не случайно. Некоторые силы на Украине рассматривают Россию как реального претендента на почетное звание потенциального противника. Что немаловажно, скажем, для жителей приграничья. Если учесть, что расстояние от границы с Россией такое же, как от нас до ближайшего украинского танкового соединения.
Стартуя в одно и то же время, украинские и российские танки неизбежно встречаются в районе города. Чтобы предотвратить встречный танковый бой на его улицах, предусмотрительными военными определены два рубежа встречи, куда потом благодарные горожане смогут приносить цветы воинам любой из армий. При условии, что их выпустят из города бойцы Национальной гвардии, действующие по плану «Рубеж».
Самое поверхностное знакомство с положением Украинских вооруженных сил свидетельствует об их полной ненужности для руководителей страны и неспособности выполнять свои задачи. Если отбросить такие несущественные детали, как отсутствие горючего и боеприпасов, изношенность техники и необученность личного состава, многие сомневаются в желании армии пролить кровь за государство, всеми силами стремящееся продемонстрировать свое негативное отношение к собственной обороне. Словно кто-то пообещал Киеву необходимую защиту в случае кризиса. Интересно – кто и на каких условиях? Если правда то, что музыку заказывает тот, кто платит, значит, кому-то выгодно исключение Украины из списка государств, способных к эффективной самозащите. Или кто-то хочет нас завоевать, или кто-то желает нас облагодетельствовать. Кто же этот неизвестный?
Александр Заренко, Евгений Дымченко.
24 февраля 1995 года, пятница, 12-00, Москва.
– Нам что-то нужно предпринимать по отношению к Виктору Николаевичу. У меня сложилось впечатление, что он с трудом сдерживается, чтобы не высказать всего, что у него накопилось по поводу нашей деятельности.
Александр Павлович нервничал и, что самое обидное, осознавал, что именно это состояние становится для него основным в последнее время. Он не анализировал причин, но раздражение поднималось все чаще и чаще. Иногда Александр Павлович не мог даже точно сказать, кто больше раздражал его: Виктор Николаевич или Монстр. Реакции и того и другого были обычно непредсказуемыми, и хотя один из них был его союзником, а второй – противником, общаясь с обоими Александр Павлович ощущал дискомфорт и скрытую угрозу. И это злило его еще больше.
– С трудом сдерживается? – переспросил Монстр. – Очень жаль, что все-таки сдерживается. Я надеюсь, что вы достаточно внятно изложили ему мысль о неудовлетворительности хода расследования того убийства?
– Именно после моих слов на эту тему он и вспылил. Есть там все-таки что-то, чего мы не учли. Я это чувствую, и меня это раздражает.
– Александр Павлович, мы ведь с вами договорились, что будем выводить из равновесия Виктора Николаевича. – Монстр перегнулся через стол и похлопал Александра Павловича по руке. – Как, кстати, у него идут дела с этим украинским журналистом?
– В Украину отправился… – начал было Александр Павлович, но к столику подошел официант и пришлось ждать, пока он не сменит посуду.
– В Украину отправился помощник Виктора Николаевича. Официальная версия – знакомство с обстановкой на месте и корректировка действий по «Спектру».
– Вы полагаете, что есть и неофициальная задача? – поднял голову от тарелки Монстр.
– Естественно. Я передам вам после обеда очень любопытные материалы, которые мы вчера получили от своего экономического отдела, и вы с интересом, я думаю, прочтете, как наш подопечный газетчик снова умудрился влезть в дела, для которых он наверняка мелковат габаритами.
– Вы имеете в виду статью в той злополучной газете рядом с размышлениями по поводу убийства в поезде? – как бы между прочим поинтересовался Монстр и, не скрывая насмешливой улыбки, посмотрел в глаза Александру Павловичу.
Монстр снова продемонстрировал информированность и превосходство. Чтобы не выдать своих чувств, Александр Павлович налил минеральной воды и медленно ее выпил.
– Совершенно верно. Статья о банке. Наши экономисты утверждают, что реакция на все вопросы, связанные с этой темой, на месте может быть взрывоподобной.
– И это очень интересно. И кто же, по нашему мнению, может стать участником склоки?
– Пока, по нашей информации, суетиться начнут Украинская Служба безопасности и уголовники. Если вплывет еще кто-нибудь, я вас проинформирую.
– И вы считаете, что в связи с этим делом человек Виктора Николаевича отправился за кордон?
– Все похоже на то, что Виктор Николаевич решил заняться безопасностью своего подопечного. А это свидетельствует об особой заинтересованности Виктора Николаевича в этом журналисте. А его положение становится достаточно неопределенным.
– Похоже, мы были правы, предполагая, что утечка все же произошла по инициативе Виктора Николаевича. Это вам не напоминает объявления войны?
– Кого с кем? Я сильно сомневаюсь, что амбиции Виктора Николаевича простираются столь далеко. При всем моем к нему уважении. Кроме того, совершенно не понятны цели такой войны.
– Может быть, Александр Павлович, все может быть. Давайте отметим, что Виктор Николаевич ведет себя несколько странно, и перейдем к проблеме по «Шоку». У нас осталось четыре дня. Успеваем? И что говорят военные?
– У военных очень щекотливая ситуация. С одной стороны, их часть «Шока» подразумевает демонстрацию полного бессилия. С другой стороны, им придется снять маску самодовольных фанфаронов и сработать энергично, эффективно – иначе проведение «Шока» сильно затруднится. Вот они и ищут сейчас возможность провести операцию и не очень сильно при этом отличиться.
– Ну, военным подправили мозги. Бормотания на тему недостатков не будет. Кроме того, параллельно будет проведена и обычная операция, с результатом неудовлетворительным. Ведь наши свободные средства массовой информации не очень жалуют успехи российского оружия, зато с аппетитом смакуют его посрамление.
Александр Павлович некоторое время молчал, взвешивая варианты, и наконец, решившись, спросил:
– Меня беспокоит реакция США. Вы не боитесь, что они свяжут нашу операцию с исчезновением группы своих агентов в Чечне? Они ведь первыми вышли на информацию о Чеченском центре. И о Балканском проекте тоже.
Монстр не торопясь доел мясо и удовлетворенно откинулся на спинку стула. Он был, как всегда, спокоен и ироничен:
– Что подумают по этому поводу США – их дело. Их реакция нас будет интересовать только на финальном этапе «Шока», а к тому моменту они уже будут достаточно подготовлены к правильному восприятию обстановки. Все идет, как и должно идти. И придет куда нужно. Что будем заказывать на десерт?
24 февраля 1995 года, пятница, 15-00 по Киеву, Город.
Всякая болезнь проистекает от нервов, особенно у меня. Слава Богу, что на этот раз я отделался очередным гипертоническим кризом, а не своим очаровательным приходящим приступом. Тогда бы я полностью вырубился из окружающей действительности. Вот уж когда ничего не можешь воспринимать, кроме собственных «приятных ощущений» – дикая головная боль от глаза к затылку и решительное нежелание съеденных продуктов оставаться в желудке. Старый добрый криз – просто душка. Можешь бродить по квартире, слегка придерживаясь за стену, можешь смотреть телевизор или можешь даже читать, или писать. В ранней юности, до того еще, как я начал зарабатывать на жизнь писаниной, мне ужасно нравилось печатать на машинке. При темпе одна буква в минуту я умудрялся заполнять целые страницы. И вынес стойкое убеждение в том, что всякая ересь, напечатанная на машинке, а тем более воспроизведенная типографским способом, приобретает черты достоверности и некой философской завершенности. Наверное, по этой причине и понес меня черт в журналистику.
Боже, сколько восторга я испытал, впервые увидев свою фамилию в газете. Совал эту газету всем знакомым и с замиранием сердца выслушивал их комплименты.
Но с тех пор, как пишущая машинка стала не развлечением, а орудием труда, вид ее у меня иногда вызывает ощущение дискомфорта. Профессиональный журналист, во-первых, не любит читать газеты, а во-вторых, ненавидит писанину. Может быть, есть из этого правила исключения, но мне с ними сталкиваться не доводилось.
Я – ярчайший приверженец этого правила. Заявить о своем отвращении к печатному слову – очень богемно и стильно. «Я и свою-то газету не читаю», – и так томно глазами упереться в глаза собеседника (собеседницы).
Когда припечет желание почитать, я совершенно спокойно могу взять с полки что-нибудь из своей любимой фантастики. Однако, есть у меня слабость, в которой никогда не признаюсь. Если никого нет рядом и делать, собственно, нечего, я могу достать свои старые статьи и перечитывать. И доставляет удовольствие. Иногда. А иногда находишь даже темы для новых статей в статьях старых.