Золотько Александр. Молчание бога

   – Свои, типа, – сказал Хозяин.
   – Свои. Да, свои. Несмотря ни на что. Теперь засмеялся Хозяин.
   – Значит, мы делим между собой роли святых, Спасителя и прочих разных?
   – Да. Как мы это делали до договора.
   – Отлично. И продолжаем эту нашу игру до... До каких пор?
   Громовержец осекся, потом сказал, но немного неуверенно:
   – Сколько захотим...
   – Вечно?
   – Вечно.
   – А что скажет Он? – спросил Хозяин.
   – Кто – он?
   – Настоящий. Бог. Спаситель. Что скажет он?
   – Да нет никакого Бога. Не может быть в этом мире Бога! – Громовержец вскочил с кресла. – Нет и не было. Это мы его придумали. Вы с Ловчим его придумали. А мы вам подыграли, чтобы не погиб этот мир. Забыл? Ты его придумал, Ловчий его придумал... А я был им, и Воин был, и Дева была – все мы были им, создавали иллюзию, что это его рук дело. Чудеса. Мор и казни, кара Божия. Забыл, как вы с Ловчим жгли города? Искали десяток праведников...
   – Рот закрой, – жестко сказал Хозяин. – Не нужно о десяти праведниках. Если бы не вы...
   – Я не...
   – Я знаю, что это не ты. Знаю, что это Ткач постарался, шутник. Пять тысяч человек, которых мы были вынуждены сжечь... Десять праведников... Мы просили вас, умоляли дать шанс обоим городам. Они поклонялись Разрушителю, но можно было все решить по-другому.
   – Мы ведь решили: город, поклоняющийся Разрушителю, угрожает всему миру. Всем – людям и богам. И вы поначалу не возражали.
   – Но ведь изменилось время... – почти простонал Хозяин. – Уже не было той опасности в Лимбе, уже не накапливалась Сила Кровавой жертвы.
   – Договор нужно соблюдать, – протянул Громовержец. – Соблюдать. Странно мне такое слышать от Смотрящего за Договором. И мы тогда поставили условие – найдешь десять человек, не занимавшихся этим...
   – А дети? Там были сотни детей. Они ведь не поклонялись Разрушителю. Они безгрешны. Вы отказались их принять во внимание... И мы...
   – А ты бы их увел. Вон, взял бы у Певца его новую дудочку и увел с собой детей из обреченных городов! – Громовержец вдруг услышал свой голос, свои слова будто со стороны и замолчал.
   – Извини, – сказал Громовержец. – Правда, извини. Хозяин молчал.
   – Правда, я не прав. Извини. У меня сегодня был слишком трудный день. А еще был слишком трудный год. Век... Все валится, крошится и рассыпается... И я даже не знаю, чего хочу... Вам хорошо.
   – Что? – изумленно спросил Хозяин.
   – Вам – хорошо, – повторил Громовержец. – У вас есть цель. Безумная, совершенно нереальная и недосягаемая. Вы ищете Бога, того, кто создал Вселенную, наш мир и нас... Вам этой работы хватит на вечные времена... Его нельзя найти, но его можно искать. Я разговаривал с одним из бородачей. С корабля. Он сказал, что Бога нельзя найти, в него можно только поверить. А вы не сможете в него поверить, потому что знаете, как оно было на самом Деле.
   – Мы не создавали этот мир, – тихо сказал Хозяин.
   – Но мы можем его уничтожить... – Громовержец вернулся в свое кресло. – Я только что говорил с Воином. Он...
   – Все еще приносит жертвы камню?
   – Кровавые жертвы. Говорит, что ищет возможность очистить Кровавую жертву. Сделать ее источником Силы.
   – У него тоже есть вечное занятие.
   – Чушь. Он думает, что всех обманул. Он, наверное, даже себя обманул. Он не хочет чистой Силы, это я ее хочу. Это мне она нужна...
   – Зачем?
   Громовержец мельком глянул вверх, на черное от туч небо. Пожал плечами:
   – Это не важно. Важно то, что Воин хочет узнать на самом деле. И что на самом деле он хочет сделать. А он пытается понять – если ему принесут Кровавую жертву... Гигантскую Кровавую жертву, сколько времени пройдет от того момента, до того, как его поглотит Бездна? Он ведь клялся Бездной, Огненным Камнем и Черной рекой. Успеет он уничтожить этот мир? Или нет? Ты как думаешь?
   – Скоро восход, – помолчав, сказал Хозяин.
   – Скоро конец света, – сказал Громовержец. – Только наступит он не после Армагеддона, а после того, как некий мелкий божок дикого племени из дикого леса закончит свои эксперименты. Если вы не примете моего предложения, либо люди, либо Воин, либо кто-то еще... Смерть и разрушение. И хаос еще на тысячи лет, в лучшем случае... Или ты будешь ждать, что вмешается ваш Бог? Ты ведь так и не нашел его за эти века. Вмешается?
   Ветер усилился.
   – А если даже и есть кто-то, кто создал этот мир, – выкрикнул Громовержец, перекрывая вой ветра, – интересуется ли он до сих пор этим миром? Нужен ли этот мир ему?
   Ударила молния. Ливень с ревом заполнил пространство между тучами и землей.
   Громовержец кричал, взмахивая рукой, и молнии били в море, скалы, землю, деревья и дома, словно повинуясь этим взмахам.
   – От тебя зависит. От Ловчего. От вашего решения... Ты, убивая тех мореплавателей... я ведь видел, как тебя воротило... А теперь могут погибнуть миллионы... Все могут погибнуть... И только вы можете остановить это... Только вы... Подумайте! Подумайте, осталось очень мало времени,.. Я надеюсь, что оно еще осталось, время для решения...
   Вспышка молнии осветила лицо Громовержца, и Хозяин увидел на нем отчаяние. Неподдельное и безграничное. Хозяин словно посмотрел в зеркало.
   Безграничное и неподдельное отчаяние. Он должен сделать выбор. Выбор. Хаос или театр. Божественный театр. В роли Бога – боги. На вечные времена.
   Или продолжить задуманное.
   Когда-то, очень давно, Ловчий, заехавший в гости, вдруг, оборвав шутку, стал серьезным и спросил: «А мы ищем Бога для чего? Из любопытства? Чтобы потрогать пальцем и убедиться, что он есть? Нам он зачем? И зачем ему мы? »
   Из любопытства? Что сделает он, Хозяин, когда вдруг поймет, что Бог – есть, что он существует? Действительно – потрогает? Или запрыгает на одной ножке, радостно выкрикивая «Нашел! Нашел! Нашел! Стукали-пали!»
   Принять решение. Сделать выбор.
   Хозяин заметил наконец, что ливень льет только за пределами смотровой площадки.
   – Не нужно тратить Силу на такую ерунду, – сказал Хозяин Громовержцу. – Можешь уходить. Я подумаю. Честно – подумаю.
   Громовержец молча подождал, пока Хозяин спустится в люк и опустит за собой крышку.
   В груди у Громовержца было пусто. Гулко и пусто.
   Он шагнул в темноту. Ливень обрушился на площадку. Полыхнула молния, одновременно с ней громыхнуло.
 
   Посол вскочил на постели. Замер, прижимая руки к груди. Светильник в углу комнаты еле тлел. Сердце у посла колотилось, комок подступил к самому горлу. Посол не сразу понял, что именно разбудило его. Только когда близкий гром ударил снова, посол все понял и перекрестился. Посмотрел на свою руку и улыбнулся. Не приснилось. Все было на самом деле. И на самом деле он завтра... сегодня, торопливо поправил себя посол, сегодня утром, может получить...
   – Хочешь стать бессмертным? – спросил голос из темноты.
   Посол поднял руку, чтобы перекреститься, но замер. Не отпугнет ли крест Хозяина. Хозяина, повторил про себя посол и понял со сладостным ужасом, что это не прозвище человека, это констатация факта. У него появился хозяин. И он готов для хозяина сделать все, лишь бы...
   Посол вскочил с постели. Пол, даже сквозь вязаные шерстяные чулки, казался ледяным. Посол сорвал с головы шапочку и упал на колени. Не больно. Не холодно и не страшно. Бессмертие.
   – Я хочу, – выкрикнул посол. – Что мне сделать для тебя?
   Две тени отделились от стены, гобелен опустился на место, скрывая потайной проход.
   Хозяин и Ловчий. О Ловчем посол слышал много разного. Больше даже, чем о Хозяине. В руке Ловчий держал небольшую серебряную флягу. При виде ее сердце посла остановилось, рухнуло куда-то в желудок и слабо там задрожало.
   Эликсир. Амброзия.
   Посол на коленях подполз к Ловчему и Хозяину. Они стояли молча, словно чего-то ожидая. Послу показалось, что он понял, что он знает... Посол рванул с шеи золотой крест, звенья цепи, разлетаясь, звонко ударили по плитам пола. Крест отлетел в темный угол спальни.
   – Крест выбросил? – торжественным голосом спросил Ловчий.
   – Да, да... – мелко закивал головой посол, стараясь не выпустить из виду флягу.
   – Ну и козел, – сказал Ловчий так же торжественно. – С колен встань, придурок, ноги застудишь. И лысину прикрой. Нам с тобой поговорить надо.
   Посол встал.
   – Присядем на край кровати, покалякаем, – предложил Ловчий.
   Хозяин молчал. От него веяло холодом и сыростью. Как из могилы, подумал посол.
   – Бессмертным быть хочешь... – сказал Ловчий.
   – Очень.
   – Бессмертным каждый идиот быть хочет, – Ловчий сделал ударение на «идиот». – А зачем?
   – Ну... Вечно... Бессмертный... Молодость... – посол бормотал первое, что приходило в голову, даже не пытаясь связать все воедино, будто и не изучал логику и риторику и не слыл опытным оратором и искусным оппонентом.
   Послу казалось, что от фляги исходит тончайший аромат... Точно, есть запах. Один раз ощутив его, невозможно ли с чем спутать. Фляга...
   – Руки убери, – сказал Ловчий и врезал по протянутой руке посла. – Значит, так, за каждую полученную от нас каплю, я потребую от тебя массу услуг. Ты готов?
   – Да, – не задумываясь, ответил посол. – Да, конечно. Что прикажете...
   – Типа, монашек для развлечения, младенцев на растерзание, бессмертные души на поругание?
   Посол молча кивнул.
   – Тогда колись, сволочь лысая, кто тебя сюда прислал и с какой целью, – потребовал Ловчий. – Точно, конкретно и коротко. Имена, где находятся, с кем велено связаться потом. И заметь, чем скорее ты все расскажешь, тем больше тебе в первый раз достанется, – Ловчий открыл флягу и повернул ее на бок.
   Появилась капля, отразившая слабый огонек лампы. Послу показалось, что она светится.
   Капля медленно перетекла через край, повисла на мгновение... и упала на пол.
   Посол вскрикнул, попытался упасть на пол, чтобы слизнуть каплю бессмертия, но толчок в грудь отбросил его назад, на постель.
   – Бессмертие вытекает, – сказал Ловчий. – Поспеши.
   Из фляги появилась новая капля и замерла на самом краю.
   И посол заговорил, не сводя завороженного взгляда с капли.
   Он говорил долго. Говорил быстро, перебивая самого себя и торопливо возвращаясь к сказанному, если что-то припоминал позже. Он рассказывал-рассказывал-рассказывал... Слухи и сплетни, собственные предположения и подозрения, тайные инструкции и конфиденциальные поручения... О себе и Риме, о кардиналах и Папе, о еретиках и католиках, о ереси и планах по ее искоренению. Даже о своих болячках и яде в перстне – тоже рассказал. Не забыл предложить свои услуги, если понадобится, в Риме. Назвал всех тайных агентов, которых знал в этих местах. О том, зачем решено собирать живую нечисть.
   Иногда Ловчий уточнял, просил повторить. Капля эликсира покачивалась, притягивая взгляд, и посол отвечал на вопросы.
   Хозяин молчал. Он просто стоял перед сидящим послом. Стоял неподвижно, и это пугало еще больше. Как скрытая угроза. Как... И тем более хотелось рассказывать все Ловчему, который слушал с интересом, подбадривая и иногда подшучивая.
   Время от времени он хлопал посла по лысине, но тот не обижался, а с ужасом смотрел на заветную каплю, не сорвалась ли она из-за слишком резкого движения Ловчего.
   – Что-то еще? – спросил, наконец, посол.
   – Ну... – протянул Ловчий и посмотрел на Хозяина. – Пожалуй что и все. Больше нас ничего не интересует. Пока.
   Ловчий встал, заткнул флягу и сунул ее себе за пояс. Нет, пронеслось в голове у посла. Нет. Неправда, Он не обманет. Он не может обмануть. Только сейчас посол вдруг сообразил, что Ловчий и Хозяин могут вот так просто уйти, унеся с собой флягу с эликсиром...
   – Нет... – выдавил из себя посол, увидев, что они действительно уходят. – Я ведь... Я ведь все сказал... как договаривались... я ведь все сказал. Все!
   Крик сорвался на визг и, врезавшись в потолок, упал куда-то за кровать, за полог.
   Ловчий остановился, хлопнул себя по лбу: – Точно. А я думаю, что забыл? Ведь должен был что-то сделать, и не сделал... Флягу.
   Ловчий вытащил из-за пояса флягу, покрутил ее в руке.
   – Тут лет сто жизни и здоровья, – сказал Ловчий, – Хочешь? Хочешь. А зачем? Может, передумаешь? Мы тебе тогда деньгами отдадим. Золотом, камнями. У нас под замком, в пещерах каменных, этого... Хочешь – ведро? Или два?
   – Флягу, – простонал посол.
   – Подумай. Это ведь не бессмертие, это только продление жизни. И тебе придется снова и снова возвращаться к нам, снова умолять...
   – Я готов, я... все что скажете... – Посол уже не видел ничего, кроме фляги.
   Маленькая, серебряная, на один глоток. На краю, слева, там, где рисунок грифона, вмятинка. И влажный отблеск у пробки, на горлышке – след от капли, от потерянной капли.
   – Ладно, – голос Ловчего стал вдруг усталым и, показалось послу, печальным, – держи.
   Посол метнулся и поймал брошенную флягу. Вырвал пробку и припал к горлышку.
   – Придешь в себя – сразу же выметайся из замка, – успел услышать посол, прежде чем сделал глоток и потерял сознание.
   Начальник охраны утром нашел посла лежащим на полу. Рядом валялась пустая фляга. Начальник охраны поначалу даже подумал, что посол отравлен, но потом успокоился.
   Посол, проснувшись, был свеж, весел и легок в движениях как никогда. Посол приказал быстро собираться и выезжать. Как можно быстрее. Не прощаясь с хозяином замка.
   Кавалькада быстро покинула замок, проехала мимо Трех деревень и скрылась за холмами.
   – Ну и ладненько, – сказал Кузнец, когда прибежавший мальчишка сообщил ему об отъезде. – Еще бы и эти, от попа, уехали, и было бы совсем хорошо. Понаехало здесь уродов.
 
   – Уроды мы с тобой все-таки, – сказал Ловчий, глядя в окно на отъезд посла.
   Хозяин не ответил.
   – Нет, серьезно, – сказал Ловчий. – Хреновую мы ему оказали услугу.
   – Ты его предупреждал, – сказал Хозяин.
   – Предупреждал, – согласился Ловчий.
   Они сели завтракать, когда кавалькада въехала в лес. Заспанная с утра кухарка накрыла стол, Ловчий налил вина себе в кубок. Выпил.
 
   Кавалькада поравнялась со сгоревшим дубом.
 
   – Он думал, что получил награду, – сказал Ловчий.
   Хозяин ел молча.
 
   Лошади с трудом месили грязь, колеса повозки вязли так, что трижды охране приходилось спешиваться и выталкивать повозку. Начальник охраны отправил одного всадника вперед, как ему было приказано в инструкции.
   К вечеру удалось добраться до старого каменного, еще римского, моста через реку. Ночной ливень наполнил реку, и вода текла под самым настилом, неся ветки и разный мусор.
   До конца моста оставалось еще шагов десять, когда дорогу внезапно преградили арбалетчики. Шеренга словно выросла из-под земли.
   Это тоже было в инструкции, которую начальник охраны получил втайне от посла. Начальник охраны жестом приказал своим людям остановиться. Мост был узкий, повозка занимала всю его ширину. Десяток охранников были спереди повозки и два десятка – сзади.
   Начальник охраны медленно поехал к шеренге – он хорошо помнил инструкцию.
   Но, как оказалось, не все было в инструкции. Далеко не все.
   Не было в ней арбалетного болта, с шелестом преодолевшего десять шагов от арбалета до горла начальника охраны.
   Арбалетчиков было два десятка, расстояния до охраны – всего десять шагов. Кольчуги и плащи не могли остановить болтов.
   Посол в повозке услышал крики – это два десятка охранников попытались отступить. Сбежать. Попытались, потому что на другой стороне моста также стояла шеренга арбалетчиков.
   Только один из охранников сообразил и прыгнул в воду.
   Он смог проплыть в ледяной воде саженей сто, в кольчуге, сапогах и плаще. Он, наверное, смог бы и выбраться на берег, но третий болт, выпущенный ему вдогонку, не канул со всплеском в воду, как два предыдущих, а ударил пловца в голову.
   Посла выдернули из повозки, сунули головой в мешок и бросили на коня.
 
   – Думаешь, они знали, что мы его подкупим? – вечером, в который раз, спросил Ловчий Хозяина.
   – Да. И они далее знали, чем мы его подкупим. Он ведь уже понимал, что может здесь получить. Ему просто намекнули на такую возможность.
   – Вот я и говорю – уроды мы, – сказал Ловчий, – Он же теперь под пытками умрет ой как не скоро! После сомы.
   – Амброзии, – поправил Хозяин. – Он сам сделал свой выбор.
   – Ну да, – кивнул Ловчий, – а это так просто – сделать выбор. Берешь и выбираешь. Вот как мы с тобой.

V

   Очевидность умаляется доказательствами.

Марк Туллий Цицерон

   Бог, которого можно понять, уже не Бог.

Сомерсет Моэм

 
   Ничто не строится так легко, как планы. Очень просто на сон грядущий прикинуть, как завтра, с утра, начнется новая жизнь, как всхрапнет конь, выходя из ворот на дорогу... Как вскрикнет радостно женщина, как побледнеет враг... Все решено, спланировано, предопределено.
   А утром выясняется, что планы так же легко рушатся, как и созидаются. Или даже не утром, а через несколько ударов сердца... Например, в бою. Вот закончится драка – все брошу, вернусь домой, женюсь... А потом – щелк, и стрела в горле. Или твоя собственная рука пауком копошится у тебя же под ногами. Или еще что...
   Левша знал, что говорил. В жизни он повидал всякого, черпнул полной миской и сладкого, и вонючего. Уже почти пятнадцать годков отпахал он в Отряде.
   – Четырнадцать, – поправил Стук.
   – А я говорю...
   – Четырнадцать, четырнадцать, – Стук взял кувшин с молоком и отхлебнул через край. – Вспомни, как раз после той разборки на перевале. Мы с тобой на герцога тогда работали. В лагерь приехал какой-то мужик...
   – Ловчий, – сказал Левша.
   – Ловчий, – согласился Стук, – но мы же тогда не знали, как его кличут. – Мужик и мужик. Даже немного кручёный какой-то...
   – И – что? – спросил Левша. -Что?
   – И какого хрена ты мне сейчас это бормочешь?
   – Четырнадцать, – сказал Стук. – В отряде ты четырнадцать годков.
   – Задрал! Пусть четырнадцать, – Левша махнул рукой и оглянулся на ворота сарая.
   Дождь стоял стеной.
   Собственно, этот самый дождь и стал причиной философского выступления Левши. По приказу Ловчего, отряд должен был выезжать именно сегодня, перед рассветом, но с полуночи пошел дождь. Началось вот это светопреставление.
   Земля отказывалась принимать влагу, вода текла потоком, а тропинки между домами превратились в болото, трясину.
   Охотники никогда не вышли бы из дома священника под такой ливень по собственной воле, но Ловчий приказал перебраться в замок. От греха подальше.
   Деревенские мужики косились неодобрительно на чужаков, а те с интересом поглядывали на местных девок и баб. Гости Хозяина, оно, конечно, гости Хозяина, но...
   Хозяин это понимал. Ловчий это понимал. Все охотники с этим соглашались. С другой стороны, деревенское мужичье никогда не было для охотников особой помехой.
   Две-три оплеухи, пара запаленных хибар и, как послание на долгую память, один повешенный, из особо непонятливых. Проделывалось такое неоднократно и особых эмоций не вызывало. Но Три Деревни – под защитой Хозяина. Это понимал Хозяин. Это понимал Ловчий. Это понимали охотники. И очень хорошо знали мужики.
   А вот когда отряд перебрался в замок, все сразу же успокоилось. Даже деревенские парни под предводительством Длинного явились поболтать с приезжими, захватив с собой еды, несколько кувшинов с молоком и кожаный мешок с вином. Не каждый день удается поговорить с такими опытными людьми, как охотники.
   Так что ливень не стал помехой для разговора.
   Охотники угощались вином, сидя на соломе, а парни слушали, не перебивая, их истории. Самим им не доводилось, слава Богу, сталкиваться с нечистью, они даже не совсем верили в то, что упыри могут превращаться в летучих мышей, а ведьма в голом виде летает на метле... Не верили, но все равно слушали.
   – Вот мы собирались уезжать. Упыриху одну нужно найти и замочить, – продолжил свой рассказ Левша, – Сейчас бы уже проехали мимо Хуторов, а к вечеру добрались бы до Перевоза. У меня там вдова одна есть...
   – Та вдова, – хмыкнул Стук, – не у тебя одного есть. Шустрая баба...
   Охотники довольно заржали. История с вдовушкой на Перевозе была их любимой историей. Левша так потешно злился, когда кто-то из охотников – тот же Стук например, – начинал строить предположения о личной жизни вдовы в отсутствие Левши.
   На этот раз Левша решил особо не обижаться. Деревенские парни, затаившие дыхание в ожидании потасовки, выдохнули.
   – Вот я бы ее этой ночью уже... – Лицо Левши приняло мечтательное выражение. – А тут – дождь и грязь.
   – А у нас всегда такой февраль, – сказал Длинный, – Каждый год. У нас потому в деревнях и дети обычно родятся в ноябре. Все сидят по домам, делать нечего. Вот и...
   – И в феврале родятся, – добавил Мышь, паренек из Новой деревни. – По весне, в мае, наши очень любят с девками в холмы ходить...
   – А в замок ваши девки не любят ходить в феврале? – спросил Ворюга. – Типа, поговорить, это, поиграть в чего-нибудь... Нет?
   Парни не ответили. На местных девок у них были свои планы, и охотники с этими планами увязывались плохо. Совсем не увязывались.
   Ворюга кашлянул неуверенно.
   – А мне Хорек книгу показывал, – прервал неловкое молчание Длинный, – про зверей разных,..
   – Ты ж читать не умеешь, – в один голос засмеялись деревенские.
   – Так и не умею, – легко согласился Длинный, – он мне ее показывал. И даже пересказывал кое-чего... Про грифона рассказывал, про эле... элефанта тоже... Как его дракон кольцами сжимает и душит... И про то, как если пантера трахнет верблюдицу, то получается из этого тварь с шеей лошади, ступнями быка и головой этого, верблюда. В пятнах вся и бегает – фиг ее догонит даже лошадь... Еще про орикса говорил, скиену, катоблепа...
   Длинный произносил заковыристые имена быстро, чтобы не перебили. Любил он блеснуть таким вот образом.
   – Мы тут спорили... – Мышь даже понизил голос, – спорили – какой зверь самый страшный? Кто говорит – дракон, кто левиафан. Волк опять же. Если его успеешь первым заметить – он замрет неподвижно, а уж если он тебя... Ты сам как деревянный стоять будешь, пока он тебя не съест. У оборотней так же?
   – У оборотней? – переспросил Гвоздь. – Полная фигня. Ты сам, что ли, волка не видел? Несете околесицу...
   – Ага, – засмеялся Ворюга. – Ты про лося помнишь? Про то, что у него нету суставов в ногах и он спит, на дерево облокотясь. Серьезно, Ловчий рассказывал. Он про это в книге римского императора прочитал.
   – Нынешнего? – спросил Стук.
   – Давешнего, – отрезал Ворюга, – того, что больше тысячи лет назад был. Первого императора. Он почти что в этих краях, чуток севернее, воевал с местными. И написал про то книгу. Так у него там получается, что на лосей охотятся так – подкрадутся к дереву, подпилят, лось прислонится: и вместе с деревом – на землю.
   – И че? – спросил Мышь. – Правда? Охотники снова засмеялись.
   – Я и говорю, оборотень страшнее всех, – сказал Длинный.
   – И опять дурак, – махнул рукой Левша. – Оборотень... Волк – он и есть волк. Больше только, крупнее... Не оборотень, если хотите знать, самый страшный зверь... Мне волк...
   – Ты им про Городок-на-Камне расскажи, – Гвоздь сгреб себе под спину соломы, поворочался, устраиваясь, и замер, приготовившись слушать.
   Это была его любимая история. И ее каждый раз рассказывали всякому, вступающему в отряд.
   Левша отхлебнул вина. Историю про Городок-на-Скале не следовало рассказывать абы как или делать перерывы на еду и питье.
   – Это, значит, давно было. Ну... Считай десять лет назад. Почти десять лет, – быстро поправился Левша, глянув на Стука.
   Тот кивнул.
   – Мы как раз упыря нашли. След. Он, гадина, на тракте промышлял, вроде как под разбойников работал. Перехватит одинокого путника, кровь не всю выпьет, оставит, чтобы лужа получилась. И следы своих зубов ножом прикрывал. Располосует, блин, и бросит. И товар унесет. Деньги, одежду... Хитрый был... Но Ловчий его просек. Нюх у нашего Ловчего на таких тварей. Вот мы и пошли. Аккурат после Пасхи мы тварь эту нашли, кол в брюхо, как положено...
   – А зачем кол в брюхо? – не удержался Длинный.
   На него шикнули. Левша подождал, пока снова установится тишина, и продолжил.
   – Упыря мы припечатали, потом спалили – вместе со шмотками, со всем добром. Нельзя после упыря наследство принимать. Сожгли, значит, и двинулись к Полю. Там герцог турнир устраивал, а Ловчий иногда на турниры заезжал, потолкаться, поболтать, а то и поучаствовать... Он у нас из благородных. Я сам слышал, как его звали в бугурт...
   – Куда? – переспросил Мышь.
   – В бугурт. В свалку, по-нашему. Типа, стенка на стенку у рыцарей. Сойдутся и давай молотить друг дружку. Вот Ловчего звал сам герцог. И сулился озолотить. Только наш Ловчий... Вот. И дорога к Полю шла как раз через Городок. Так себе город, если честно, тысяч на пять народу, стены, правда, каменные, башни, как положено, хутора вокруг. Короче – город и город. Они там живут в тесноте, по головам друг у друга ходят, где живут, там и гадят...
   – Мы тут в город ездим, – закивал Длинный, – и точно, свиньи...
   Левша снова помолчал. Длинный кашлянул.
   – И черт вынес нас к Городку к вечеру, – Левша огорченно покачал головой, снова до сих пор, уже десять лет не может смириться с этим вопиющим фактом. – Нас на дороге задержало... Ну, в общем, задержались мы. Въехали в город как раз перед тем, как они ворота закрывали. И ничего не почувствовали. То есть – ничего. То, что улицы пустые, так они всегда пустеют... Короче, разместились мы кое-как на постоялом дворе. И ведь снова – не обратили внимания, что чужих нет. Пустой двор. Только нас десяток.