Золотько Александр. Молчание бога

   Речному барону принадлежал Замок на мосту, сам мост и все, что было под мостом. То есть – кусок реки в три сажени. Но поперек. То есть всякий, кто норовил проплыть под мостом, пересекал владения барона и должен был платить. И платил, ибо Речной барон был строг и на расправу скор.
   Движение по реке было частое, платили регулярно. А кто пытался не заплатить, получал на судно с моста бочку с горящей смолой.
   Потом Речной барон решил, что слишком уж много народу стало ездить посуху и переправляться через его реку либо на паромах, либо при помощи перевозчиков. Такое своеволие наносило убыток баронской казне. И Речной барон решил с ним бороться.
   Он тщательно выжег все деревни вдоль реки на два дня нуги в обе стороны и потом ежегодно резал все время появляющихся идиотов, норовящих заняться перевозом.
   С одной стороны, это поддерживало монополию. С другой – очень многие теперь хотели с Речным бароном поквитаться. Или занять его доходное место. Так что жизнь барона состояла из походов и осад.
   Не было года, чтобы кто-то не пытался взять штурмом Замок на мосту. И не было года, чтобы кто-то не пытался посвататься к одной из трех дочерей барона.
   То и другое проходило с одинаковым результатом.
   Обитатели замка стали большими специалистами в обороне, а дочери накрепко уяснили, что замужество им в ближайшем будущем не светит. Радовало хотя бы то, что и попасть в монастырь в ближайшее время им тоже не грозило. Бережливый отец вряд ли согласится внести в монастырь за дочек вступительный взнос. Точно – не согласится.
   Вот и жили дочки с папой-вдовцом, замещая его в отлучках и неплохо справляясь с делом, если кто из врагов появлялся внезапно под стенами. Было у Речного барона и секретное оружие, но о нем люди предпочитали вслух не распространяться.
   А в этом феврале вышло как? Получил барон известие о новом готовящемся перевозе и отправился, само собой, со своей дружиной в поход. Кто ж знал, что не повезет на этот раз Речному барону?
   Хотя, Младший вот, например, знал, ибо перевоз строили не просто так. А специально для барона строили. По приказу Младшего. Младший как рассудил? Кто-то сватался к дочерям барона и получал отказ. Кто-то штурмовал замок и получал по зубам. И никто не додумался объединить оба этих благих начинания.
   Баронскую дружину встретили аккуратно. Особо даже сражаться не пришлось. Остановили баронских люден засекой в овраге и забросали камнями и бревнами. Мигом добили выживших, собрали с покойников все мало-мальски ценное и...
   И только потом Младший, после такой вот демонстрации своей ловкости и хозяйственности, повел переговоры с Речным бароном, предложив ему обменять руку и сердце какой-нибудь из дочерей – и замок в придачу – на жизнь.
   Но вместо того чтобы благословить и облобызать зятя, барон попытался перерезать ему горло припрятанным ножом. Раздосадованный таким вероломством, Младший несостоявшегося тестя прирезал, а сам отправился с ватагой и прихваченным для венчания священником к Замку на мосту.
   И все его ближайшие соратники решили, что старшая баронская дочка, сиротинушка, прямо со стены бросится на шею доблестному рыцарю.
   А потом оказалось, что не только за рекой для Младшего земли нет.
   Старшая дочка быстро, еще в ходе первого разговора с претендентом, сообразила, что теперь ей нет никакого смысла выходить за первого встречного. Теперь она – одна из самых завидных невест, и остается ей только дождаться, когда откроются после зимы дороги, как к замку начнут съезжаться благородные рыцари из самых лучших семей.
   Начнут-начнут, сколько их мается в ожидании хоть какого завалящего замка!
   По этому поводу она далее дала отставку папиному пажу, согревавшему ее иногда в холодные ночи. Паж, естественно, возмутился, попытался настаивать – и умер, получив стилет в горло.
   Папины дочки умели добиться своего. Трижды жених ходил к замку уговаривать. Сестры стояли на башне и отвергали его предложение в выражениях, свидетельствовавших о серьезных недостатках в их воспитании.
   Потом начались штурмы. Или что-то вроде того. Если можно назвать штурмом то, что шесть десятков насквозь мокрых вояк, проваливаясь почти по колено в холодную грязь, оскальзываясь и теряя башмаки, подходили ко рву перед воротами и пытались этот самый ров завалить хворостом.
   Осажденные не мешали. И чего суетиться? Потом, когда работа уже почти была выполнена, на хворост выливалась горящая смола, которая рано или поздно этот самый хворост поджигала. А если осаждавшие намека не понимали, из замка вылетала стрела и отправляла одного из воинов либо в могилу, либо в палатку к раненым.
   Можно было, конечно, и больше народу изувечить, но, опять таки, зачем? Риску ведь от штурмов никакого, а развлечение есть.
   По вечерам сестры пели ангельскими голосами, сидя в башне у окна, которое, по такому поводу, специально открывалось. Жених, заслышав песню о благородном рыцаре, совершившем подвиги, чтобы овладеть сердцем прекрасной дамы, тихонько выл и отправлялся пить. Вина он с собой захватил много. Думал, на свадьбу.
   Так что упоминание каких-либо баб, дам, девок или шлюх при Младшем могло привести к самым непредсказуемым последствиям. На этот раз – пронесло.
   Младший вышел из шатра и пошел к лесу, стараясь не глядеть на замок. Надо было что-то решать. Правильнее всего – собрать свои вещички и отправиться к себе в пещеру, сырую и темную, но, в общем, уютную и безопасную. И после этого терпеть истории о неудачнике рыцаре, не сумевшем жениться.
   Ну и черт с ним, махнул рукой Младший и приготовился исполнить последовательно три дела: справить нужду, вернуться в шатер и объявить о своем решении. Но успел выполнить только первое.
   Из лесу послышались человеческие голоса и ржание.
   Женихи, твою мать, подумал Младший и побежал к шатру за доспехами, на ходу соображая, откуда эти охотники до чужих невест проведали о смерти барона.
   А если нелегкая принесла не жениха, а кого-то из многочисленных врагов Младшего, то бежать ватаге было некуда. Оставалось умереть между замком и противником – или сдаться. Чтобы потом умереть на виселицах.
   Это понимали все, поэтому вооружались и строились без суеты, но быстро.
   – Кто едет? – крикнул Столб, как самый голосистый из ватаги. – Кого там принесло в лагерь благородного рыцаря?
   Лучники Младшего воткнули в грязь перед собой по десятку стрел, натянули луки.
   – Я вот луки поотбираю сейчас и об спины переломаю, – раздался из темноты уверенный голос. – А вашему благородному рыцарю шпоры в задницу затолкаю. С цепочкой.
   Младший скрипнул зубами.
   – Что, не поняли? – спросил тот же голос, и из темноты вдруг вылетел камень и ударил в самую середину сторожевого костра.
   Искры и горящие поленья полетели во все стороны, но не меткость броска потрясла ватагу Младшего. Камень был почти сажень в обхвате, и метнуть его могло только одно из сложных осадных устройств. Или великан.
   Мысли отчего-то больше склонялись в сторону великана.
   – Не трусь, благородный, – голос из темноты звучал весело и даже задорно. – Это Охотничий отряд ордена Черного Креста. Отряд Ловчего. Слышал про такой?
   Младший облегченно выдохнул. Уступить Охотникам было не позорно. Охотники, они Охотники и есть. Даже сам Младший, по молодости, мечтал прибиться к такому Отряду и гонять нечистую силу по лесам и долам. За деньги, почести и славу.
   Потом как-то раз довелось присутствовать при чистке одним из отрядов упырьева гнезда... Из отряда уцелело меньше половины, причем троих укушенных добили свои.
   Тогда из полусотни ратников, приданных графом, уцелело разве что с десяток, а сам Младший опомнился только когда прибежал, растеряв все свое оружие и доспехи, в папин замок.
   И никто его в этом не упрекнул.
   А сейчас оставалось только надеяться, что Охотникам компания Младшего понравится. А там, если все будет нормально, удастся...
   Ловчему рыцарь не понравился.
   Восемнадцатилетний урод, неизвестно кем посвященный и добывающий себе хлеб насущный разбоем. Разбоем же норовящий себе и жену раздобыть. Да еще и возомнивший, будто Охотничий отряд поможет ему в этом деле.
   Возник даже соблазн исполнить давешнюю свою угрозу, до потом Ловчий решил сдержать души своей порывы, дождаться утра и, договорившись с девками из замка, проследовать дальше, к месту сбора войска, непонятно для чего собираемого герцогом при поддержке святой церкви.
   Святая церковь придавала этому войску такое значение, что даже потребовала в письме, переданном через Егеря, присутствия в войске обоих Смотрящих за Договором.
   Такое странное чувство, сказал Хозяин, будто они собираются штурмовать ворота преисподней.
   И это тоже Ловчему не нравилось.
   Не нравилось Ловчему также выражение лица Хозяина при прощании. Улыбка была такая невеселая, что самому захотелось разрыдаться. Будто навсегда прощался Хозяин. Словно собрался умирать. Или хоронить Ловчего. Бессмертный – бессмертного.
   Твою...
   Ловчий от самых Трех деревень ехал молча, не обращая внимания на разговоры охотников и не принимая участия в устройстве ночевок.
   Со стороны казалось, что он дремлет в седле, на самом же деле – думал. Тяжко думал, перебирал в голове факты и фактики, события последних лет, месяцев и дней.
   Вспоминал последний разговор с Хозяином. Думал о совершенно странном и даже дурацком рассказе появившегося аккурат перед его отъездом Громовержца, вонявшего дымом и покрытого копотью. И принесшего радостную весть.
   Радоваться вроде надо было.
   Провалился заокеанский план неизвестного врага. С треском, шумом, дымом и копотью.
 
   Да, встал монстр на месте жертвенного камня Воина и выжег, к чертовой бабушке, лес от реки почти до самых гор. Но двигалось это чудовище так медленно, так неторопливо выжигало окрестности, что большинство народу из лесных деревень успело сбежать.
   А потом на пути монстра встал Воин. И вместе с ним – остальные боги. Даже Певец. И началось...
   Громовержец так толком и не смог описать произошедшее. Поначалу это выглядело, будто черная стена до самых облаков, отороченная поверху огненными сполохами, движется, испепеляя все на своем пути. И редкой цепочкой перед этой стеной стоят светлые силуэты богов.
   Поднялся из-за стены во весь рост черный гигант, сжигая облака вокруг себя.
   И все смешалось от океана до океана.
   Воин сцепился с чудовищем и кричал так, что даже богам хотелось упасть на землю и зажать уши руками. В крике этом были ярость и боль, а еще там был восторг. Восторг от битвы, которую так жаждал Воин. Битвы, от которой зависела даже жизнь бессмертных.
   Дважды чудовище отшвыривало Воина, дважды Громовержец пускал в ход перуны, чтобы сдержать противника, пока остальные боги собирались с силами и мужеством. И даже получил удар огненной рукой в грудь, задохнулся, упал навзничь, и ему показалось что все, что пришел смертный час. Что он... Умрет?
   А потом это наваждение прошло. И нужно было снова вставать, чтобы отразить очередной удар. И нужно было отдавать остатки своей Силы в общую Силу, чтобы сжать монстра, связать его и...
   И ничего не вышло. Огненно-черный великан легко отбросил путы, смял Общую Силу, и показалось, что настал конец всему, что нужно только бежать... Бежать, спасаясь, скрыться в тумане или за пеленой дождя...
   Дождя, подумал тогда Громовержец. И оглянулся. И открылось ему, что сотни, тысячи людей, охотников из лесов и земледельцев с побережья, рыбаков и жителей равнин смотрят на битву, смотрят на черный огонь, стеной приближающийся к ним... И огонь этот виден всем людям этой земли, до самых льдов. И что люди в ужасе смотрят на огонь и...
   Они знают только одно средство против огня. Против степных и лесных пожаров. Они верят только в него. Только в дождь.
   Чудовище настигло Охотницу, и та заметалась, пытаясь погасить горящие волосы. Она даже не кричала, а срывала руками огонь, остатками Силы сбивала его, а пламя вспыхивало снова и снова.
   – Дождь! – вскричал Громовержец, собирая остатки Силы, выжимая из себя все, что было, о чем даже и не подозревал.
   И вырос до самого неба. И правой рукой, загребая, потащил к месту битвы холодный воздух с ледяного моря. А правой – влажный с океана. И столкнул их над собой. Над собой и кричащим от боли Воином, над бьющейся в пламени Охотницей, над Мастером, пытающимся прикрыть Самку от ударов чудовища...
   И хлынул ливень. Вздрогнул, вскинулся монстр, зашипел, как раскаленный камень в воде, метнулся в сторону, но ливень надежно окружал его. И люди смотрели на корчащегося под струями ливня гиганта, верили... ВЕРИЛИ... ВЕРИЛИ, что он сейчас умрет, что погаснет этот огонь, что дождь зальет каждую его искру, что не сможет огонь выжить в ливне...
   А потом была тишина.
   Воин стонал, лежа среди дымящихся деревьев, Охотница торопливо восстанавливала свои волосы, боги что-то там делали с Самкой, которая все еще билась в истерике, а Певец сидел прямо посреди огромной лужи, 6 своем ослепительно белом хитоне, и хохотал. Громовержец подошел к нему и ударил. Изо всех сил.
   И не его была вина в том, что сил совсем не осталось.
 
   Ловчему эта чудесная победа тоже не нравилась.
   Слишком все просто... Слишком. Теперь выходило, что именно здесь, именно им придется решать главное. То ради чего все это началось. То что было задумано неизвестным.
   Боги могут радоваться и ждать окончания срока. С ними все понятно. Они не смогут теперь вмешаться – нет Силы. Ни у кого из них. Всё потратили на эту драку. Всё, что копили веками. Теперь они не могут, даже если очень захотят, прийти на помощь Ловчему и Хозяину, разве что в качестве пехоты.
   Божественной пехоты, орудующей мечами и копьями, демонстрирующей чудеса бессмертия.
   – Ты полагаешь, что опасность миновала? – спросил Хозяин.
   – Ага, как же... – усмехнулся Ловчий. – Вот именно сейчас возьмутся за нас. И я вполне могу помереть, если допущу ошибку.
   – Постарайся уж не допустить, – сказал Хозяин. Легко ему говорить. Не его ждет смерть. Не его бессмертие под угрозой.
   Птица... Зачем мы встретились? Лучше было бы просто вдруг умереть, если суждено. Неожиданно, без этого изматывающего ожидания и страха. Да, страха.
   Ловчий не знал, что ждет его там, за смертью. Не знал. Может быть – ничего. А может быть – вечные мучения. Вечная пытка, наказание за то, что он... Наказание за все...
   Ладно. Прав был Хозяин, когда сказал – пусть будет так, как суждено. Мы отдадим право первого удара. Л там...
   Утром договориться с сиротками в замке. К вечеру – быть на месте сбора. И всех делов.
 
   Утром легче не стало.
   Во-первых, Ворюга так и не появился. Левша, дежуривший прошлой ночью, видел, как тот выходил к кустам, потом вернулся к огню, сменил Левшу, подбросил мокрых шипящих дров в огонь... а когда Стук вышел под утро из палатки, то у костра Ворюги не было. И Хорька, уехавшего от Трех деревень вместе с отрядом, тоже в палатке не было.
   Искать их особо не стали. Следы уходили от костра к лесу. По своей воле встали и по своей воле ушли. Было такое право у охотников.
   Во-вторых, девица из замка отказалась пропускать через мост кого бы то ни было. Даже Охотников.
   Она вообще планировала, как оказалось, сидеть в замке безвыездно до тех пор, пока сюда не приедет настоящий жених.
   – Знаю я ваши хитрости, козлы вонючие, – закончила свое выступление со стены баронская дочка и удалилась завтракать в сопровождении сестер.
   – Вот так, значит, – протянул Ловчий. – Значит, козлы вонючие? Ага...
   Ловчий прошелся вдоль леса. Дождь прекратился, но земля была пропитана водой, так что всякие тяжелые хитрости вроде осадной башни или тарана откладывались на неопределенное время. Подкоп исключался по той же причине, не говоря уж о том, что замок стоял на скале.
   Замок напоминал нескольких кошек, сбившихся от страха и холода в кучу и настороженно глядящих по сторонам вертикальными зрачками бойниц. Ловчий не любил кошек.
   Охотники и бойцы из ватаги Младшего выжидающе смотрели на Ловчего, провожая его взглядами справа налево, слева направо.
   Ловчий потихоньку закипал, медленно, но неуклонно. Значит, не пропустит... Понятно.
   Бот сейчас перепрыгнуть через ров, сломать ко всем чертям ворота, войти в замок... Там гарнизона всего ничего осталось, остальных порезал доблестный рыцарь в овраге. А если... Если это и будет ошибкой? Той самой, смертельной ошибкой?
   Он нарвется на стрелу... случайно, но нарвется. Всяко бывает. Бывало ведь, что и ему доставалось. Яд на бессмертного тоже действует. Не на смерть, это вряд ли, но укладывает на сутки, а то и более... Или удар в сердце... А еще лучше, ядовитым клинком. И такое случалось пару раз за путаную многовековую жизнь.
   Ловчий помнил, как попался как-то, очень давно, дракону и как умирал почти неделю, плавая в драконьей крови и драконьем яде, пока его не вытащил подоспевший Хозяин. Помнил, как это было больно, как обидно. Помнил, как балансировал над самой бездной, готовый на все, лишь бы закончилась боль. И тогда ему показалось вдруг, что достаточно чуть расслабиться, чуть разжать руки, которыми он держался за жизнь, за свое бессмертие... Но потом пришел Хозяин.
   Через день, когда Ловчий смог встать на ноги, они отправились дальше, к одному из Проклятых городов. Ловчий так ничего и не сказал тогда.
   Но даже если и не ждет его здесь смерть, вот так вот продемонстрировать свои возможности... После этого на место сбора можно будет не ехать. Нужно что-то предпринимать. Но что?
   Замок выжидал, брезгливо поджав подвесной мост.
   Задумавшись, Ловчий рассеянно поднял с земли камень размером с лошадиную голову, рассеянно подбросил его на ладони... Да ну, в конце концов, с конца на конец, концом и по концу...
   Камень прошелестел над головами охотников и с грохотом проломил поднятый мост. Охотники и головорезы Младшего вскочили на ноги и завопили от восторга.
   Выбежавший из шатра Младший не понял, что произошло, но ему быстро объяснили.
   Рыцарь побежал к Ловчему с холма, поскользнулся, проехал несколько саженей на заднице, вскочил и закричал:
   – Давай, еще пару камней, и мы...
   – Да пошел ты, – махнул рукой Ловчий.
   Если уж на то пошло, то не имел он права штурмовать замок, если не хотел нажить себе неприятности в тот момент, когда их и так хватает. А еще ожидались и новые.
   Это рыцаренку можно разбойничать, ему терять нечего, кроме своей цепи и шпор.
   Надо что-то придумать...
   Но придумать Ловчий ничего не успел.
   Что-то заорали дозорные с берега. Ловчий оглянулся на крики. Два лучника вопили что-то нечленораздельно, тыча пальцами на воду под берегом. Потом побежали к лагерю. Но добежал только один. Второй замешкался, запутавшись в плаще, упал на колено, попытался встать...
   У Замка на мосту был секрет. О нем знали. Его боялись. Но те кто знал – молчали. Те кто боялся – старались не вспоминать. А Речной барон, как оказалось, построил свой замок и мост не просто так.
   В этих краях с давних пор жил дракон. В этом месте повествования люди обычно начинали смеяться, заводили шутки и всячески мешали рассказчику вести серьезный рассказ.
   Какой такой дракон? Нету здесь драконов. Почитай книги умные. Нету. В Африке – есть. В море – есть. В Индии – тоже есть. Про них все известно. И как они на слонов охотятся, и как дышат ядом, как змеями питаются, как некоторые даже летают. Известно даже, как на некоторых из них охотиться.
   Надлежит взять овечью или бычью тушу, начинить ее негашеной известью и положить перед логовом дракона. Тот ее съест. От внутренней влаги известь начнет нагреваться, дракон бросится пить, чтобы загасить жар, да только еще больше его распалит. Тут ему и смерть. Драконов, настоящих драконов, в этих местах или испокон веку не было, или повывели их герои и святые. Копьем да с коня. А вы говорите – драконы. И это было правдой. За небольшим исключением. Дракон возле замка не то чтобы был. Но – появлялся. Согласно заклятию, когда нависнет над замком угроза, появится дракон из реки...
   Честно говоря, дракон был так себе. Огнем не дышал, да и размером был всего с лошадь. Только двигалась эта тварь гибкими прыжками, пасть имела не слишком большую, но достаточную, чтобы ядовитую слюну в изобилии выпускать наружу, а когтистые лапы вместе с шипастым хвостом были созданы как раз для того, чтобы убивать.
   Замешкавшийся дозорный встать на ноги не успел – его подмял дракон, рванул передними лапами и отшвырнул окровавленные ошметки в две стороны. Следующим прыжком дракон настиг второго дозорного, успевшего выхватить меч и обернуться к чудовищу.
   Ядовитый плевок ударил его в лицо. Лучник закричал, выронив меч, хватаясь за пузырящееся кровью лицо, захрипел и замер, дернувшись пару раз, в грязи.
   Дракон остановился, разглядывая кричащих от ужаса людей, выбирая следующую жертву. – Стоять! – крикнул Младший. Он не отличался особым умом и стратегическим талантом, но в минуту опасности голову не терял. В любой ситуации он твердо помнил правило – держаться вместе, отбиваться кучей. И правило это неоднократно спасало и рыцаря, и его разбойников.
   Была только одна проблема – с драконами до этого рыцарь не сталкивался и просто не мог знать, что в этом случает правило не действует. Вернее, действует с точностью до наоборот.
   А вот охотники с такими драконами сталкивались. Еще они сталкивались с такими василисками, с такими гарпиями, с такими... И каждый знал, что нужно делать.
   – Синий! – заорал Левша, бросаясь в сторону, подальше от толпы.
   – Красный! – Гвоздь присел, зацепил тетиву арбалета крюком на поясе и выпрямился резко, заряжая оружие. – И лап – шесть!
   – С крыльями! – крикнул Коряга. – В шесть рядов крылья. Кожаные!
   – Железный, гад, – Стук пригнувшись перебежал за телегу. – И огнем дышит! Желтый!
   – Здоровенный... по колено... со щупальцами... клешни, клешни какие! – охотники разбегались в стороны, полукругом, охватывая дракона, но держась от него в отдалении, – Два хвоста... синий... огнем... рыбий хвост...
   – Строй держать! – выкрикнул Младший, лихорадочно пытаясь понять, что случилось с охотниками и не заразно ли это безумие.
   Что они орут? Какого...
   Дракон шагнул вперед, хвост ударил по земле, разбрызгав в стороны грязь. Запрокинул голову...
   – Светится, смотри! – Молчун, крайний в линии, ближайший к замку, замер, стоя на колене и держа арбалет повернутым даже и не к дракону вовсе, а к замку. – Синим полыхает.
   Каким, к черту, синим, подумал Младший, вон, зеленоватый, тина с него свисает, пятна по бокам...
   – Взлетел!
   – Ползет!
   – Крыльями, крыльями так и бьет!
   Охотники продолжали орать всякую ерунду, разбойники кричали от ужаса, рыцарь пытался криками удержать их в строю, а священник упал на колени и бормотал молитву. С замковой стены тоже кричали. Улюлюкали, как на охоте, при травле кабана, свистели, размахивали руками...
   Молчали двое.
   Молчал Ловчий, внимательно осматривавший все вокруг, и старик на стене, возле старшей сестры. Старик неотрывно смотрел на дракона, лицо было белым, Ловчий это заметил даже с такого расстояния.
   – Старик! На стене – старик, – крикнул наконец Ловчий. – Возле шлюхи!
   Дракон взревел и бросился вперед, охотники расступились, и дракон всей тушей вломился в строй ватаги Младшего. Хруст, лязг, истошный вопль.
   Набежавший сбоку Столб перепрыгнул через двух корчащихся от боли копейщиков, всадил в лоснящийся драконий бок рогатину...
   Хвост ударил Столба в грудь, шипы пробили доспех... Столб даже не вскрикнул, когда одним движением хвоста дракон поднял его над собой. Взмах хвоста – мертвое тело сшибло с ног Младшего.
   – Синий... красный... крылья... три хвоста... железный... огнем... – охотники продолжали кричать, держа дистанцию между собой и драконом. Молчун остался на месте, поднял на плечо арбалет и нажал на скобу. Стрела ударила в стену замка, сразу под зубцами.
   Дракон утробно взрыкнул, мотая башкой, развернулся в сторону Молчуна, снеся правой лапой еще трех разбойников. Под задними лапами у него хрустело – то ли доспехи и оружие, то ли человеческие кости.
   Молчун торопливо заряжал арбалет, Гвоздь тоже повернулся к замку, выстрелил. Стена. Далеко, понял Ловчий. Не достанут.
   Это поняли и охотники. Продолжая кричать что попало, Охотники бросились к замку.
   Не успеют, еще раз подумал Ловчий. Дракон прыгнул за охотниками. Кто-то, кажется Коряга, успел увернуться и перекатится за шатер. Стук обернулся и почти в упор выпустил из арбалета стрелу в грудь дракона. Стрела вошла по самое оперение. Дракон плюнул ядом.
   Стук прыгнул, взмахнув плащом. Что-то крикнул сдавленным голосом и стал лихорадочно срывать с себя куртку.
   Все это Ловчий видел уже на бегу. Главное – не поскользнуться. По дуге – вправо, чтобы не пересечься с драконом. Для тех, кто на стене, сейчас кажутся опасными только вооруженные арбалетами и луками.
   Несколько стрел воткнулись в холку дракона – опомнились, наконец, лучники Младшего. Те кто уцелел.
   Стук швырнул дымящуюся куртку в дракона, нырнул за поленницу, вскочил на ноги, держа в руках свой любимый кинжал, в локоть длиной. Это уже был жест отчаяния. Все охотники понимали, что остановить сейчас дракона клинком невозможно. Его сейчас вообще невозможно остановить...
   Ловчий на бегу, не останавливаясь, выхватил из-за пояса кинжал. Ноги проваливались в грязь по колено, плащ... Ловчий сорвал с себя плащ, бросил.