Страница:
Ну, не хочется ему идти в клинику. Ему вообще ничего не хочется делать. Ему хочется просто жить. Хочется проснуться утром и понять, что все позади. Или, еще лучше, что ничего вообще не было. Просто не было.
А проснуться хочется обязательно рядом с Витой. Обязательно.
Но он великолепно понимает, что все равно завтра придется делать то, что прикажет ему Арсений Ильич. Все равно. Так, может, подождать, что именно ему прикажет хозяин? И это позволит понять, чего хозяин хочет?
Шатов достал из кармана ключ. Покрутил его в руке. И остановился. Он забыл этаж.
Так и должно было случиться. С ним всегда именно так и происходит. Он забыл ее этаж. Третий или четвертый? Нельзя же ходить по квартирам и тыкать в дверь ключом. Что же делать?
Ехать на проспект Индустрии. А потом искать ее в аптеке? Она сказала прийти сюда.
Шатов вошел в подъезд. Медленно поднялся на второй этаж, прислушиваясь к своим ощущениям. Запах? Он помнил только, как пахнет ее тело – легкий запах сирени. Что еще? Что?
Свет горит только на первом этаже. На остальных – полумрак. Он не обратил внимания ни на цвет двери, ни на номер квартиры.
Третий этаж. Не здесь. Или все-таки эта дверь? Однокомнатной квартиры. Прямо. Или нет?
Ну, нельзя же быть таким идиотом. Нельзя. В него стреляли? Ну и что? Он убегал сквозь ночь? Ну и пожалуйста, только это не дает ему права забыть…
На лестнице четвертого этажа кто-то сидел. Прямо на ступеньках. Шатов вздрогнул. Потом присмотрелся и сел рядом.
– Извини, – сказал Шатов, – я забыл номер квартиры. Но я пришел. Хочешь, я открою замок?
– Не сможешь, Евгений Шатов, – жалобным голосом сказала Вита и прижалась лицом к его плечу.
– Ты уже сменила замок?
– Я дура, – заплакала Вита, – я в темноте спутала и отдала тебе ключ от аптеки. Я так испугалась, что ты не сможешь открыть дверь…
– Ты бы так и сидела? До утра? – комок подступил к горлу.
– Не знаю. Я когда поняла, что… Я ничего не соображала. Я просто хотела тебя дождаться. Правда, я дура?
– Никто, слышишь – никто, – Шатов осторожно поцеловал Виту в солоноватые от слез губы, – никто не смеет называть мою любимую женщину дурой. Никто и никогда.
– Даже твоя любимая женщина? – еле слышно спросила Вита.
– Она – в первую очередь. И дай мне, пожалуйста, ключ.
Глава 8
А проснуться хочется обязательно рядом с Витой. Обязательно.
Но он великолепно понимает, что все равно завтра придется делать то, что прикажет ему Арсений Ильич. Все равно. Так, может, подождать, что именно ему прикажет хозяин? И это позволит понять, чего хозяин хочет?
Шатов достал из кармана ключ. Покрутил его в руке. И остановился. Он забыл этаж.
Так и должно было случиться. С ним всегда именно так и происходит. Он забыл ее этаж. Третий или четвертый? Нельзя же ходить по квартирам и тыкать в дверь ключом. Что же делать?
Ехать на проспект Индустрии. А потом искать ее в аптеке? Она сказала прийти сюда.
Шатов вошел в подъезд. Медленно поднялся на второй этаж, прислушиваясь к своим ощущениям. Запах? Он помнил только, как пахнет ее тело – легкий запах сирени. Что еще? Что?
Свет горит только на первом этаже. На остальных – полумрак. Он не обратил внимания ни на цвет двери, ни на номер квартиры.
Третий этаж. Не здесь. Или все-таки эта дверь? Однокомнатной квартиры. Прямо. Или нет?
Ну, нельзя же быть таким идиотом. Нельзя. В него стреляли? Ну и что? Он убегал сквозь ночь? Ну и пожалуйста, только это не дает ему права забыть…
На лестнице четвертого этажа кто-то сидел. Прямо на ступеньках. Шатов вздрогнул. Потом присмотрелся и сел рядом.
– Извини, – сказал Шатов, – я забыл номер квартиры. Но я пришел. Хочешь, я открою замок?
– Не сможешь, Евгений Шатов, – жалобным голосом сказала Вита и прижалась лицом к его плечу.
– Ты уже сменила замок?
– Я дура, – заплакала Вита, – я в темноте спутала и отдала тебе ключ от аптеки. Я так испугалась, что ты не сможешь открыть дверь…
– Ты бы так и сидела? До утра? – комок подступил к горлу.
– Не знаю. Я когда поняла, что… Я ничего не соображала. Я просто хотела тебя дождаться. Правда, я дура?
– Никто, слышишь – никто, – Шатов осторожно поцеловал Виту в солоноватые от слез губы, – никто не смеет называть мою любимую женщину дурой. Никто и никогда.
– Даже твоя любимая женщина? – еле слышно спросила Вита.
– Она – в первую очередь. И дай мне, пожалуйста, ключ.
Глава 8
Проснувшись, Шатов не стал открывать глаза. Опущенные веки отгораживали его от реальности, от необходимости принимать решения и от необходимости выполнять приказы. В детстве он точно также любил лежать по утрам до тех пор, пока к кровати не подходила мама.
И это было необыкновенно приятно. Мама иногда осторожно касалась его щеки, а иногда будила его строгим голосом, но всегда, каждый раз его сердце сладко замирало, в предвкушении.
Потом он открывал глаза, вспоминал о всех трудностях, ожидающих его впереди, расстраивался или злился на то, что пришлось вставать… Но это было потом.
Он еще не проснулся. Что из того, что он лежит сейчас и разговаривает сам с собой? Глаза он еще не открывал, а это значит, что сон продолжается. Ему просто снится, что он лежит с закрытыми глазами и разговаривает сам с собой о том, что лежит… И так далее.
Шатов улыбнулся. Странно, но первое, что пришло в голову после пробуждения, был разговор на лестнице. Не приступ, не избиение Васи, не стрельба, не…
Ну вот, досадливо прикусил губу Шатов, вспомнил. Зачем? Ведь еще можно было лежать, наслаждаясь предвкушением…
– Евгений Шатов, ты знаешь, что стонешь по ночам? И очень страшно стонешь. Будто умираешь.
– Не знаю, – не открывая глаз, ответил Шатов, – в последнее время некому было контролировать меня в это время суток.
– Вы хотите мне сказать, что я единственная женщина, которая покусилась на это тело?
– Я не хочу вам этого сказать. Я хочу вам сказать, что за последнее время – довольное длительное – вы единственная женщина, которая рискнула остаться со мной на ночь.
– Что значит остаться? – возмутилась Вита. – Это я вам разрешила со мной остаться.
– Вита, – Шатов открыл глаза, – тебе не кажется, что у нас с тобой может выработаться скверная привычка врать друг другу по утрам? Мне кажется, что это не очень хорошая основа для длительных отношений.
Вита осторожно присела на край дивана в ногах Шатова:
– А кто вам сказал, что у нас будут длительные отношения?
– Никто, – честно признался Шатов, – это я сам придумал. Только сейчас.
– А мое мнение тут не учитывается?
– Зачем? Как было сказано в «Домострое» – жена да убоится мужа своего.
– Жена… Мужа… – Вита покачала головой.
– Не понял… – протянул Шатов, садясь на постели, – это после того, что ты со мной этой ночью сделала… После того, как я отдал тебе самое дорогое, ты не хочешь выполнить долг любого порядочного человека?
Вита молча рассматривала Шатова. Очень спокойно.
– Что? – возмутился Шатов, – Ты решила надругаться надо мной, а потом… Не выйдет, милая. Я внимательно читал документы о феминистках, так вот они придумали замечательный термин – посткоитальное несогласие. То есть я в принципе был согласен заняться любовью, а после передумал. И подал на тебя в суд за изнасилование. Ты сядешь, радость моя.
– И на кого ты будешь подавать в суд? Ты даже фамилии моей не знаешь, Евгений Шатов. Ты настолько неразборчив в связях, что даже не поинтересовался ни фамилией, ни возрастом. Ты – мужчина легкого поведения, Евгений Шатов.
– Это оскорбление. Прямое оскорбление, и оно может быть смыто только кровью! – Шатов попытался схватить Виту, но чуть замешкался, застигнутый внезапной болью в боку, и Вита увернулась.
– И это в моем собственном доме! Временный мужчина нападает на женщину, уделившую ему пару часов… Какое падение нравов, Евгений Шатов. Кроме этого, убивать тоже нужно эстетически, а не голым бросаться душить даму немытыми руками. И, кстати, где ты умудрился заполучить эти замечательные синяки? Уже пару дней, я вижу, прошло.
– Женщина, не пялься на голого мужчину. Мы на стриптиз не договаривались. А синяки – это как макияж, заменитель шрамов, которые должны были меня украсить и сделать неотразимым.
– Ладно, Евгений Шатов, тогда я вам сообщаю, что через час мне нужно уходить на работу. А это значит, что если ты через пять минут не будешь под душем, а через пятнадцать минут за столом, то останешься без завтрака.
– А если ты через секунду меня не поцелуешь, то я останусь без ума, – предупредил Шатов.
– Что вы говорите? – Вита подошла к Шатову и провела ладонью по его щеке.
– Ты меня не выгонишь из дому, если я заговорю о любви? – Шатов осторожно привлек Виту к себе.
– Я тебя просто убью, если ты не заговоришь об этом.
– У тебя зеленые глаза, – сказал Шатов.
– Да.
– И необыкновенно нежная кожа…
– Да.
– И необычайно вкусные губы…
– Я знаю.
– И, исходя из всего вышеизложенного, я тебя люблю.
– Минуточку, минуточку, – Вита чуть отстранилась, – ты меня любишь или целуешь?
– Люблю. И целую… И…
– И не забываешь, что через пять минут должен быть в душе, а через пятнадцать…
– А можно я обойдусь без душа и без завтрака, что-то мне не этого хочется.
– И, если честно, я могу выйти на работу не через час, а через полтора, – Вита прошептала это на ухо Шатову, нежно прикасаясь губами.
– А ты не можешь взять отгул? Или отпуск…
– Или уволиться с работы, – пробормотала Вита.
– Или уволиться с работы, – Шатов почувствовал, что задыхается, что все уходит куда-то, что в целом мире остается только он и Вита, что…
– Телефон, – выдохнула Вита.
– Черт с ним!
– Телефон! – повторила Вита, – Звонит твой телефон.
– Черт, – Шатов замер, опустив голову.
– Я принесу, – сказала Вита, вставая с постели.
– Зачем… – простонал Шатов.
– Ты всю ночь что-то бормотал о телефоне.
– Я хотел его разбить.
– Разбей, – разрешила Вита и положила телефон на подушку.
Телефон продолжал настойчиво трезвонить.
Вита взяла с постели халат и оделась. Шатов взял трубку:
– Да.
– Доброе утро. Я полагаю, что вы еще у дамы, – утвердительным тоном спросил Арсений Ильич.
– Не ваше дело!
– Мое, господин Шатов, мое. Так как вы у нее, то вполне можете выйти на улицу и посмотреть на работу правоохранительных органов в районе строящегося дома.
– Это обязательно?
– Вовсе нет. Просто я хотел убедиться, что вы мне поверили и больше не будете обращаться к этому вашему источнику.
– И что найдут правоохранительные органы на стройке? – Шатов оглянулся на Виту, но она уже вышла из комнаты.
– Просто труп. Со следами насильственной смерти. А вы что думали?
– Не слишком ли много таких находок?
– Это вы у меня спрашиваете? – ударение было сделано и на «вы», и на «меня». – Все вообще могло закончиться только одним трупом. Одним единственным. Вашим. Или вы считаете, что цена слишком высока?
Шатов промолчал.
– Хочу вам напомнить о необходимости подзаряжать сотовый телефон. Для чего вам будет нужно на несколько часов заехать на проспект Индустрии. Но перед этим – мне нужна информация. Подробная информация о всех без исключения… Я подчеркиваю – о всех без исключения смертях из моего списка. И о Константине Башкирове тоже.
– О Башкирове, – Шатов оглянулся на дверь и понизил голос, – я получил некоторую информацию.
– Вот как? И когда? Или вы вчера не все мне рассказали?
– Все я вам вчера рассказал. А Башкиров – это авторитет по кличке Костя Шкир. Был ранен в конце мая возле своего дома, попал в клинику «Гиппократ», почти вылечился, но внезапно умер.
– Это все?
Да.
– Точнее, когда он был ранен? – голос Арсения Ильича стал жестким и требовательным. Он словно был недоволен тем, что Шатов не достаточно точен в своем докладе.
– Двадцатого мая его подстрелили, – сказал Шатов чуть громче, – через неделю – умер. В «Гиппократе». Это все, что мне удалось узнать. Еще – там же и проводилось вскрытие. Теперь – точно все.
– Точно все, – повторил Арсений Ильич.
– Да. Может быть, вы назовете мне того, кем стоит заняться в первую очередь? У меня есть некоторые опасения… – Шатов боялся, что Арсений Ильич оборвет его, как обычно.
– Опасения? Что именно?
– Тот человек, который отправил за мной служку…
– Что, не тяните!
– Он мог предупредить Васильева, кем именно я интересуюсь. У любого из семи непроверенных трупов меня могут ждать.
– Могут, – согласился Арсений Ильич.
– А это значит, что я просто не успею выполнить вашего задания.
– Ну и что? – спокойно поинтересовался Арсений Ильич.
– В общем-то, все.
– Это уже ваши проблемы, Шатов. Только ваши. Вас никто не посылал к этому Васе-Некрофилу за консультацией. Вы должны были все искать сами. И никто не смог бы определить вашего будущего маршрута. Вы решили облегчить себе жизнь – ваши проблемы. То, что она после этого усложнилась – обычное состояние нашего мироздания. Закон сохранения энергии. Вам придется быть немного быстрее и чуточку осторожнее. А пока вы немедленно отправляетесь работать, в шестнадцать ноль-ноль прибываете на проспект Индустрии, ставите телефон на подзарядку и ждете моих указаний.Подозреваю, что этой ночью вы можете быть заняты. Предупредите Лилию Петровну.
Какую Лилию Петровну, подумал Шатов. Лилию… Виту. Хозяин приказал предупредить Виту, что этой ночью песику придется побегать.
Шатов оделся.
Все равно придется уходить. Все равно.
Это произошло не вчера вечером, а произойдет сегодня утром. Но все равно произойдет. Как он скажет Вите…
Телефон снова зазвонил:
– Да.
– Я перестаю вам доверять, Шатов, – сухо сказал Арсений Ильич.
– Почему?
– Вы не все мне говорите. Это может привести к разрыву нашей договоренности.
– Я не понимаю, о чем вы.
– Прекрасно понимаете. Вы ведь вчера были у Васи-Некрофила?
– Был, и я вам говорил об этом, – голос не дрогнул, но Шатов был застигнут врасплох.
– Вы мне говорили о первом визите. Но ведь был и второй? – и снова эта манера задавать вопросы утвердительным тоном, заставляющая Шатова лихорадочно решать, знает Арсений Ильич наверняка или только провоцирует его.
– Был второй визит, – сказал Шатов медленно, – ночью.
– Это не вы, часом, убили Васю и подожгли его дом?
– Убил? – Шатов вздрогнул. – Как убил?
– Если верить моим источникам, а им стоит верить, кто-то пристрелил вашего приятеля и поджег его квартиру. Свидетелей нет. Вот я и решил поинтересоваться, не вы ли. А то у вас появилась новая информация…
Все-таки он не знал, с досадой подумал Шатов. Просто взял на понт. Теперь придется говорить все.
– Я приехал к нему поговорить, немного сорвался, набил ему рожу…
– Вы предупредили его о своем визите заранее?
– Да.
– Вы не могли найти более простой способ самоубийства? Лечь перед трамваем, например?
– Когда я выходил от него, в меня кто-то стрелял. Пришлось бежать. Там темно…
– А разочарованный стрелок пристрелил Васю, – закончил за Шатова Арсений Ильич. – Собаке, как говорится, собачья смерть. Согласны?
Шатов промолчал.
– Ну, как знаете. Что делать сегодня – я вам уже сообщил. И Боже вас упаси от того, чтобы снова скрыть от меня какую-нибудь мелочь. Это было последнее предупреждение.
Последнее предупреждение. Шатов спрятал телефон в карман. Последнее предупреждение. А он успеет ошибиться еще раз?
Сейчас он поедет по одному из адресов, а там к нему навстречу выйдет некто… Или некто его догонит и всадит под ребро нож. Как одному из списка. Или толкнет под машину, или обольет кислотой, или…
Стоп-стоп-стоп-стоп. Как это он сказа сейчас? Или так, или иначе? Кто-то может его убить одним из перечисленных способов… Может убить его одним из перечисленных.
– Мне нужно идти, – сказал Шатов на пороге кухни.
– Иди, – не оборачиваясь от окна сказала Вита.
– Мне правда очень нужно бежать.
– Беги, ЕвгенийШатов. Не забудь взять только ключ со стола.
Шатов взял ключ, покрутил его в руке:
– А это тот ключ или снова ошиблись?
– Придется тебе в этом разбираться самому, – голос Виты дрогнул.
– Ты не передумала? – спросил Шатов.
– Что?
– Ну, я говорил о муже и жене…
– Тебе не кажется, что сейчас немного не время для таких разговоров?
– Кажется. Но я должен тебе сказать…
– Говори.
– Я хочу, чтобы ты была моей женой, но не хочу, чтобы вдовой, – Шатов резко повернулся и пошел к входной двери.
– Евгений Шатов – стой, – Вита догнала его в коридоре и повернула к себе лицом, – стой, Евгений Шатов.
– Мне нужно идти, – сказал Шатов.
– Что ты сказал? О вдове? – Вита требовательно заглянул в глаза Шатову.
– Мне нужно идти, – упрямо повторил Шатов.
Вита отступила в сторону:
– Иди.
– Я… – Шатов сделал шаг, обернулся и привлек к себе Виту, – я дурак. Прости меня, но я действительно дурак. Круглый идиот.
– Запомни, Евгений Шатов, – оторвавшись от его губ, строго сказала Вита, – никто не смеет называть дураком и круглым идиотом моего любимого мужчину.
– Даже любимый мужчина? – Улыбнулся Шатов.
– Он – в первую очередь.
– Я постараюсь вернуться, – шепнул Шатов.
– Я постараюсь дождаться, – ответила она и подтолкнула его к двери, – иди.
Странное чувство, когда тебя кто-то ждет, думал Шатов, спускаясь по лестнице и идя через двор. Давно не было у него такого. Очень давно. Или слишком давно? И было ли оно когда-то вообще?
Было. Но об этом лучше не вспоминать. Лучше помнить только о том, что в кармане лежит ключ. И что Вита ждет. И что…
И что нужно попытаться остаться в живых.
Куда пойти? В клинику? Хрен вам! Туда он еще успеет.
Тогда куда?
Шатов покрутил головой. В каком это он сейчас районе? Кажется… Нет, точно – в Киевском. Более того, если вспомнить адресок самоубийцы мадам Воеводиной, то это выходит почти рядом, всего в нескольких кварталах. Судьба? Ему со вчерашнего вечера стоит поверить в судьбу.
Значит, Воеводина.
Поспрашивать соседей, найти участкового. Что еще? Жила Татьяна Игоревна Воеводина, похоже, одна. Без семьи. Подруга, у которой был ключ и которая нашла самоубийцу. Может быть, соседи подскажут, где ее искать. Или тот же участковый?
Рановато только. От Виты он вышел около восьми утра. Гуляет почти час… Ладно, приличия соблюдены, можно идти будить соседей. Только нужно…
Черт, сколько же можно повторять? Нужно оглядываться по сторонам. Нужно время от времени менять направление движения и следить, не станет ли кто-нибудь также метаться по улице. Лучше плохо выглядеть на улице, чем хорошо смотреться в гробу.
Кто говорит, что летом город пустеет? Полные улицы народу! Шатов перешел через дорогу и зашел за угол дома. Подождал. Никого.
Шатова это в принципе устраивало. Можно двигаться дальше. Плохо только то, что этот район Шатов знал не очень хорошо. Вернее, практически совсем не знал. Наверняка здесь есть пара смешных проходных дворов и сквозных подъездов. В которых можно запросто потерять «хвост».
Ладно. Придется внимательнее смотреть по сторонам.
И снова Шатов, без приключений добравшись к дому восемь по улице Светлой, не мог сказать – хорошо или плохо то, что никакого наблюдателя выявить не удалось.
Это когда-то, еще на заре своей журналистской деятельности, Шатов осознал всю глубину официальной деловой лексики. Нарушения в магазине обычно не были выявлены. Возможно, они были, но выявить их не удалось. Или в истории болезни – патология не обнаружена. Не исключено, что она есть, но не обнаружена.
Слежка за Евгением Шатовым не обнаружена. Не выявлена. Не выявлена.
Жила Воеводина в квартире номер пять. Дом старый, квартир на этаже мало. По две квартиры на лестничной клетке. Выходит – третий этаж.
Квартира пять. И квартира шесть.
Лестничные пролеты высокие, двери – как в залах. Еще дореволюционная постройка. Воняет немного сыростью из подвала, но, в общем, все благопристойно.
И, что очень интересно, дверь в квартире номер пять не опечатана. Интересно. Очень интересно. И дверь имеет очень благопристойный вид – обтянута кожей, украшена всякими металлическими узорами. Квартира шесть – немного попроще. И звонков возле ее дверей целых три штуки. Коммуналка.
На какой звонок нажать? Шатов задумчиво постоял перед дверью.
Или вначале выполнить ритуал и позвонить в квартиру номер пять?
Монету бросать не хочется. Ладно, Шатов махнул рукой, квартира номер пять. Главное, чтобы не покойная открыла дверь.
Кнопка подалась легко, но до слуха Шатова не донеслось ни звука. Или звонок не работает, или дверь очень плотная. Скорее, дверь. Воеводина провисела в петле две недели, и никто не услышал запаха.
Еще раз нажать на кнопку? Или можно идти к квартире номер шесть? Шатов уже решил было идти к квартире напротив, когда за дверью пятой квартиры кто-то завозился.
Шатов обернулся и глянул на дверной глазок. Еще одна нелепая привычка – смотреть на глазок, пытаясь понять, смотрят на тебя сквозь него кто-то или нет.
Дверь приоткрылась:
– Кто?
– Мне нужна Татьяна Игоревна, – несколько неожиданно для себя самого выпалил Шатов.
И через секунду понял, что инстинктам нужно доверять. Если бы он стал объяснять, что из газеты, и пришел поговорить по поводу безвременной кончины, то с ним просто могли бы не разговаривать. Извините, я не могу говорить на эту тему. Еще слишком сильна боль утраты…
– А Тани нет, – сказал женский голос таким тоном, будто Воеводина только что ушла за хлебом.
– А когда она вернется? – Шатов попытался рассмотреть свою собеседницу, но смог увидеть только часть силуэта – цепочка отпустила дверь лишь на пару сантиметров. Если судить по голосу – достаточно молодая женщина. Лет до тридцати пяти. Хотя определять возраст женщины по ее голосу Шатов так и не научился толком. Как и по внешности, впрочем.
– Она не вернется, – женский голос стал чуть тише, словно женщина за дверью теперь попыталась, наконец, выразить свою печаль.
– Она совсем уехала? Куда?
– Она умерла, – наконец сказала женщина из-за двери.
– Боже! – не стоит слишком переигрывать. Не стоит. Удивление и легкое недоверие. – Я говорю о Татьяне Игоревне Воеводиной.
– Да, она умерла, – Шатов был поклясться, что особой печали в голосе собеседницы не было.
– Подождите, как она умерла? Месяц назад она была совершенно здорова. Мы с ней… – тут нужно замяться, чтобы собеседница смогла сама придумать, что именно они с покойной Воеводиной делали месяц назад. – Я могу войти?
Пауза. Какая негостеприимная женщина. Ей ведь ясно было продемонстрировано, что человек – старый знакомый Татьяны Игоревны, что он потрясен известием и хотел бы узнать, подробности.
– Я не совсем одета, – сказала женщина.
Теперь лучше промолчать Шатову. Называя причины, по которым что-либо не может быть выполнено, и не получая ответов, человек сам начинает искать способы эти причины преодолеть.
– И у меня немного не прибрано…
Вот теперь нужно подать реплику, очень осторожно:
– Я всего на минуту, – и жалобно, – пожалуйста.
Теперь возможна только одна причина, по которой его могут не впустить в квартиру – там уже есть один мужчина. Это если Шатову не повезет.
– Ладно, – подумав, согласилась женщина, – входите.
Дверь прикрылась, звякнула цепочка и дверь распахнулась.
Шатов немного демонстративно вытер ноги о половичок и вошел.
Хозяйка за это время успела ускользнуть в глубину квартиры и уже оттуда сказала:
– Проходите по коридору, налево. Подождите меня там.
Налево так налево. Всем мужикам свойственно ходить налево. Можно осмотреться и попытаться понять, с кем придется иметь дело и как себя вести дальше.
Но запах! Вся квартира была пропитана запахами духов и еще чего-то горьковатого. Не трупный запах, одернул себя Шатов, что-то такое экзотическое.
Точно – индийские ароматические палочки. И комната, в которую вошел Шатов, тоже отлично подпадала под определение «экзотическая». Хотя, поправил себя Шатов, не совсем так. Кто-то пытался сделать ее такой, но не хватило ума и вкуса.
Скорее комната напоминала театральную декорацию.
На окнах – тяжелые шторы. Темно-красные. На стенах – ковры. И не дешевые подделки, а добротные, внушающие уважение. И на полу ковер, с длинным густым ворсом.
Широкая низкая тахта, заваленная маленькими подушками и застеленная чем-то, похожим на шелк.
Будуар.
Шатов снял на пороге кроссовки и прошел по комнате. В углу – трюмо. Перед зеркалом – ряды бутылочек, баночек и прочей косметики.
Старый громоздкий буфет, полки которого были заставлены хрусталем и тускло блестящими фигурками экзотических божков.
Шторы плотно задернуты, комната освещалась двумя бра над тахтой.
Шатов оглянулся по сторонам. Фотографии. Над небольшим журнальным столиком в углу.
Главные героини фотографий – две женщины. Одна повыше и, кажется, чуть помоложе. Лет около тридцати. Вторая – ниже, чуть стройнее, чуть старше и чуть увереннее.
Кто из них Воеводина? Ведь ему сейчас придется продолжать объяснения, и неплохо было бы при этом поглядеть с легкой грустью в глазах на лицо своей знакомой. Покойной.
Хотя, как только появится нынешняя хозяйка квартиры…
Что-то во всем этом не так. Что-то Шатов не может перевести из разряда чувств в разряд мыслей. Все нормально, все пристойно. Квартира…
Большая квартира, если судить по коридору – комнаты на четыре. Ухоженная квартира.
Но… Шатов наклонился к фотографиям. И тут вроде бы все нормально. Подруги на берегу моря. Подруги на фоне какого-то фонтана. Отдельно фотография той, что повыше и отдельно – той, что постарше.
Снова они вместе, на этот раз – обнявшись.
Ну что его так не устраивает в этих снимках?
Стоп. Шатов еще раз присмотрелся к фотографиям. Хмыкнул. Да…
Это он собрался изображать сейчас огорченного влюбленного перед опечаленной подругой. Мы не хиппи и не панки, мы – подружки-хохотушки.
Или у тебя слишком разыгралось воображение, Женя Шатов? Ну подруги, ну живут вместе. Это же не значит, что они лесбиянки. Не значит?
Но если все-таки значит, то как себя вести нормальному гетеросексуальному мужику? И могла ли покойная в принципе завести близкое знакомство с существом противоположного пола? А вести разговор с позиций делового знакомого… Откуда он знает, чем могла по жизни заниматься Татьяна Игоревна?
Времени на размышление нет. Придется хвататься за первую версию и пытаться тянуть ее до тех пор, пока будет возможно.
– Я вас слушаю, – достаточно холодно сказал женский голос за спиной у Шатова.
Теперь, после своего небольшого открытия, Шатов мог предположить, в чем причина такой холодности.
– Я близкий друг Тани… – Шатов сделал паузу, словно подбирая слова.
– Вы еще один близкий друг Тани.
– Да… То есть?
– Не делайте удивленного лица, милейший. Как вас, кстати, зовут?
– Евгений.
– Боже, как банально – Евгений и Татьяна. Но ей должно было понравиться. Меня зовут Ирина.
– Очень приятно… – Шатов проводил взглядом женщину. Она прошла к тахте и села, поджав ноги.
Эта та, что постарше, узнал Шатов. Лет тридцать пять. Хотя, не исключено, что и сорок. Явно следит за собой. Волосы короткие, темные. Фигура, насколько позволяет судить просторный халат, весьма и весьма.
И это было необыкновенно приятно. Мама иногда осторожно касалась его щеки, а иногда будила его строгим голосом, но всегда, каждый раз его сердце сладко замирало, в предвкушении.
Потом он открывал глаза, вспоминал о всех трудностях, ожидающих его впереди, расстраивался или злился на то, что пришлось вставать… Но это было потом.
Он еще не проснулся. Что из того, что он лежит сейчас и разговаривает сам с собой? Глаза он еще не открывал, а это значит, что сон продолжается. Ему просто снится, что он лежит с закрытыми глазами и разговаривает сам с собой о том, что лежит… И так далее.
Шатов улыбнулся. Странно, но первое, что пришло в голову после пробуждения, был разговор на лестнице. Не приступ, не избиение Васи, не стрельба, не…
Ну вот, досадливо прикусил губу Шатов, вспомнил. Зачем? Ведь еще можно было лежать, наслаждаясь предвкушением…
– Евгений Шатов, ты знаешь, что стонешь по ночам? И очень страшно стонешь. Будто умираешь.
– Не знаю, – не открывая глаз, ответил Шатов, – в последнее время некому было контролировать меня в это время суток.
– Вы хотите мне сказать, что я единственная женщина, которая покусилась на это тело?
– Я не хочу вам этого сказать. Я хочу вам сказать, что за последнее время – довольное длительное – вы единственная женщина, которая рискнула остаться со мной на ночь.
– Что значит остаться? – возмутилась Вита. – Это я вам разрешила со мной остаться.
– Вита, – Шатов открыл глаза, – тебе не кажется, что у нас с тобой может выработаться скверная привычка врать друг другу по утрам? Мне кажется, что это не очень хорошая основа для длительных отношений.
Вита осторожно присела на край дивана в ногах Шатова:
– А кто вам сказал, что у нас будут длительные отношения?
– Никто, – честно признался Шатов, – это я сам придумал. Только сейчас.
– А мое мнение тут не учитывается?
– Зачем? Как было сказано в «Домострое» – жена да убоится мужа своего.
– Жена… Мужа… – Вита покачала головой.
– Не понял… – протянул Шатов, садясь на постели, – это после того, что ты со мной этой ночью сделала… После того, как я отдал тебе самое дорогое, ты не хочешь выполнить долг любого порядочного человека?
Вита молча рассматривала Шатова. Очень спокойно.
– Что? – возмутился Шатов, – Ты решила надругаться надо мной, а потом… Не выйдет, милая. Я внимательно читал документы о феминистках, так вот они придумали замечательный термин – посткоитальное несогласие. То есть я в принципе был согласен заняться любовью, а после передумал. И подал на тебя в суд за изнасилование. Ты сядешь, радость моя.
– И на кого ты будешь подавать в суд? Ты даже фамилии моей не знаешь, Евгений Шатов. Ты настолько неразборчив в связях, что даже не поинтересовался ни фамилией, ни возрастом. Ты – мужчина легкого поведения, Евгений Шатов.
– Это оскорбление. Прямое оскорбление, и оно может быть смыто только кровью! – Шатов попытался схватить Виту, но чуть замешкался, застигнутый внезапной болью в боку, и Вита увернулась.
– И это в моем собственном доме! Временный мужчина нападает на женщину, уделившую ему пару часов… Какое падение нравов, Евгений Шатов. Кроме этого, убивать тоже нужно эстетически, а не голым бросаться душить даму немытыми руками. И, кстати, где ты умудрился заполучить эти замечательные синяки? Уже пару дней, я вижу, прошло.
– Женщина, не пялься на голого мужчину. Мы на стриптиз не договаривались. А синяки – это как макияж, заменитель шрамов, которые должны были меня украсить и сделать неотразимым.
– Ладно, Евгений Шатов, тогда я вам сообщаю, что через час мне нужно уходить на работу. А это значит, что если ты через пять минут не будешь под душем, а через пятнадцать минут за столом, то останешься без завтрака.
– А если ты через секунду меня не поцелуешь, то я останусь без ума, – предупредил Шатов.
– Что вы говорите? – Вита подошла к Шатову и провела ладонью по его щеке.
– Ты меня не выгонишь из дому, если я заговорю о любви? – Шатов осторожно привлек Виту к себе.
– Я тебя просто убью, если ты не заговоришь об этом.
– У тебя зеленые глаза, – сказал Шатов.
– Да.
– И необыкновенно нежная кожа…
– Да.
– И необычайно вкусные губы…
– Я знаю.
– И, исходя из всего вышеизложенного, я тебя люблю.
– Минуточку, минуточку, – Вита чуть отстранилась, – ты меня любишь или целуешь?
– Люблю. И целую… И…
– И не забываешь, что через пять минут должен быть в душе, а через пятнадцать…
– А можно я обойдусь без душа и без завтрака, что-то мне не этого хочется.
– И, если честно, я могу выйти на работу не через час, а через полтора, – Вита прошептала это на ухо Шатову, нежно прикасаясь губами.
– А ты не можешь взять отгул? Или отпуск…
– Или уволиться с работы, – пробормотала Вита.
– Или уволиться с работы, – Шатов почувствовал, что задыхается, что все уходит куда-то, что в целом мире остается только он и Вита, что…
– Телефон, – выдохнула Вита.
– Черт с ним!
– Телефон! – повторила Вита, – Звонит твой телефон.
– Черт, – Шатов замер, опустив голову.
– Я принесу, – сказала Вита, вставая с постели.
– Зачем… – простонал Шатов.
– Ты всю ночь что-то бормотал о телефоне.
– Я хотел его разбить.
– Разбей, – разрешила Вита и положила телефон на подушку.
Телефон продолжал настойчиво трезвонить.
Вита взяла с постели халат и оделась. Шатов взял трубку:
– Да.
– Доброе утро. Я полагаю, что вы еще у дамы, – утвердительным тоном спросил Арсений Ильич.
– Не ваше дело!
– Мое, господин Шатов, мое. Так как вы у нее, то вполне можете выйти на улицу и посмотреть на работу правоохранительных органов в районе строящегося дома.
– Это обязательно?
– Вовсе нет. Просто я хотел убедиться, что вы мне поверили и больше не будете обращаться к этому вашему источнику.
– И что найдут правоохранительные органы на стройке? – Шатов оглянулся на Виту, но она уже вышла из комнаты.
– Просто труп. Со следами насильственной смерти. А вы что думали?
– Не слишком ли много таких находок?
– Это вы у меня спрашиваете? – ударение было сделано и на «вы», и на «меня». – Все вообще могло закончиться только одним трупом. Одним единственным. Вашим. Или вы считаете, что цена слишком высока?
Шатов промолчал.
– Хочу вам напомнить о необходимости подзаряжать сотовый телефон. Для чего вам будет нужно на несколько часов заехать на проспект Индустрии. Но перед этим – мне нужна информация. Подробная информация о всех без исключения… Я подчеркиваю – о всех без исключения смертях из моего списка. И о Константине Башкирове тоже.
– О Башкирове, – Шатов оглянулся на дверь и понизил голос, – я получил некоторую информацию.
– Вот как? И когда? Или вы вчера не все мне рассказали?
– Все я вам вчера рассказал. А Башкиров – это авторитет по кличке Костя Шкир. Был ранен в конце мая возле своего дома, попал в клинику «Гиппократ», почти вылечился, но внезапно умер.
– Это все?
Да.
– Точнее, когда он был ранен? – голос Арсения Ильича стал жестким и требовательным. Он словно был недоволен тем, что Шатов не достаточно точен в своем докладе.
– Двадцатого мая его подстрелили, – сказал Шатов чуть громче, – через неделю – умер. В «Гиппократе». Это все, что мне удалось узнать. Еще – там же и проводилось вскрытие. Теперь – точно все.
– Точно все, – повторил Арсений Ильич.
– Да. Может быть, вы назовете мне того, кем стоит заняться в первую очередь? У меня есть некоторые опасения… – Шатов боялся, что Арсений Ильич оборвет его, как обычно.
– Опасения? Что именно?
– Тот человек, который отправил за мной служку…
– Что, не тяните!
– Он мог предупредить Васильева, кем именно я интересуюсь. У любого из семи непроверенных трупов меня могут ждать.
– Могут, – согласился Арсений Ильич.
– А это значит, что я просто не успею выполнить вашего задания.
– Ну и что? – спокойно поинтересовался Арсений Ильич.
– В общем-то, все.
– Это уже ваши проблемы, Шатов. Только ваши. Вас никто не посылал к этому Васе-Некрофилу за консультацией. Вы должны были все искать сами. И никто не смог бы определить вашего будущего маршрута. Вы решили облегчить себе жизнь – ваши проблемы. То, что она после этого усложнилась – обычное состояние нашего мироздания. Закон сохранения энергии. Вам придется быть немного быстрее и чуточку осторожнее. А пока вы немедленно отправляетесь работать, в шестнадцать ноль-ноль прибываете на проспект Индустрии, ставите телефон на подзарядку и ждете моих указаний.Подозреваю, что этой ночью вы можете быть заняты. Предупредите Лилию Петровну.
Какую Лилию Петровну, подумал Шатов. Лилию… Виту. Хозяин приказал предупредить Виту, что этой ночью песику придется побегать.
Шатов оделся.
Все равно придется уходить. Все равно.
Это произошло не вчера вечером, а произойдет сегодня утром. Но все равно произойдет. Как он скажет Вите…
Телефон снова зазвонил:
– Да.
– Я перестаю вам доверять, Шатов, – сухо сказал Арсений Ильич.
– Почему?
– Вы не все мне говорите. Это может привести к разрыву нашей договоренности.
– Я не понимаю, о чем вы.
– Прекрасно понимаете. Вы ведь вчера были у Васи-Некрофила?
– Был, и я вам говорил об этом, – голос не дрогнул, но Шатов был застигнут врасплох.
– Вы мне говорили о первом визите. Но ведь был и второй? – и снова эта манера задавать вопросы утвердительным тоном, заставляющая Шатова лихорадочно решать, знает Арсений Ильич наверняка или только провоцирует его.
– Был второй визит, – сказал Шатов медленно, – ночью.
– Это не вы, часом, убили Васю и подожгли его дом?
– Убил? – Шатов вздрогнул. – Как убил?
– Если верить моим источникам, а им стоит верить, кто-то пристрелил вашего приятеля и поджег его квартиру. Свидетелей нет. Вот я и решил поинтересоваться, не вы ли. А то у вас появилась новая информация…
Все-таки он не знал, с досадой подумал Шатов. Просто взял на понт. Теперь придется говорить все.
– Я приехал к нему поговорить, немного сорвался, набил ему рожу…
– Вы предупредили его о своем визите заранее?
– Да.
– Вы не могли найти более простой способ самоубийства? Лечь перед трамваем, например?
– Когда я выходил от него, в меня кто-то стрелял. Пришлось бежать. Там темно…
– А разочарованный стрелок пристрелил Васю, – закончил за Шатова Арсений Ильич. – Собаке, как говорится, собачья смерть. Согласны?
Шатов промолчал.
– Ну, как знаете. Что делать сегодня – я вам уже сообщил. И Боже вас упаси от того, чтобы снова скрыть от меня какую-нибудь мелочь. Это было последнее предупреждение.
Последнее предупреждение. Шатов спрятал телефон в карман. Последнее предупреждение. А он успеет ошибиться еще раз?
Сейчас он поедет по одному из адресов, а там к нему навстречу выйдет некто… Или некто его догонит и всадит под ребро нож. Как одному из списка. Или толкнет под машину, или обольет кислотой, или…
Стоп-стоп-стоп-стоп. Как это он сказа сейчас? Или так, или иначе? Кто-то может его убить одним из перечисленных способов… Может убить его одним из перечисленных.
– Мне нужно идти, – сказал Шатов на пороге кухни.
– Иди, – не оборачиваясь от окна сказала Вита.
– Мне правда очень нужно бежать.
– Беги, ЕвгенийШатов. Не забудь взять только ключ со стола.
Шатов взял ключ, покрутил его в руке:
– А это тот ключ или снова ошиблись?
– Придется тебе в этом разбираться самому, – голос Виты дрогнул.
– Ты не передумала? – спросил Шатов.
– Что?
– Ну, я говорил о муже и жене…
– Тебе не кажется, что сейчас немного не время для таких разговоров?
– Кажется. Но я должен тебе сказать…
– Говори.
– Я хочу, чтобы ты была моей женой, но не хочу, чтобы вдовой, – Шатов резко повернулся и пошел к входной двери.
– Евгений Шатов – стой, – Вита догнала его в коридоре и повернула к себе лицом, – стой, Евгений Шатов.
– Мне нужно идти, – сказал Шатов.
– Что ты сказал? О вдове? – Вита требовательно заглянул в глаза Шатову.
– Мне нужно идти, – упрямо повторил Шатов.
Вита отступила в сторону:
– Иди.
– Я… – Шатов сделал шаг, обернулся и привлек к себе Виту, – я дурак. Прости меня, но я действительно дурак. Круглый идиот.
– Запомни, Евгений Шатов, – оторвавшись от его губ, строго сказала Вита, – никто не смеет называть дураком и круглым идиотом моего любимого мужчину.
– Даже любимый мужчина? – Улыбнулся Шатов.
– Он – в первую очередь.
– Я постараюсь вернуться, – шепнул Шатов.
– Я постараюсь дождаться, – ответила она и подтолкнула его к двери, – иди.
Странное чувство, когда тебя кто-то ждет, думал Шатов, спускаясь по лестнице и идя через двор. Давно не было у него такого. Очень давно. Или слишком давно? И было ли оно когда-то вообще?
Было. Но об этом лучше не вспоминать. Лучше помнить только о том, что в кармане лежит ключ. И что Вита ждет. И что…
И что нужно попытаться остаться в живых.
Куда пойти? В клинику? Хрен вам! Туда он еще успеет.
Тогда куда?
Шатов покрутил головой. В каком это он сейчас районе? Кажется… Нет, точно – в Киевском. Более того, если вспомнить адресок самоубийцы мадам Воеводиной, то это выходит почти рядом, всего в нескольких кварталах. Судьба? Ему со вчерашнего вечера стоит поверить в судьбу.
Значит, Воеводина.
Поспрашивать соседей, найти участкового. Что еще? Жила Татьяна Игоревна Воеводина, похоже, одна. Без семьи. Подруга, у которой был ключ и которая нашла самоубийцу. Может быть, соседи подскажут, где ее искать. Или тот же участковый?
Рановато только. От Виты он вышел около восьми утра. Гуляет почти час… Ладно, приличия соблюдены, можно идти будить соседей. Только нужно…
Черт, сколько же можно повторять? Нужно оглядываться по сторонам. Нужно время от времени менять направление движения и следить, не станет ли кто-нибудь также метаться по улице. Лучше плохо выглядеть на улице, чем хорошо смотреться в гробу.
Кто говорит, что летом город пустеет? Полные улицы народу! Шатов перешел через дорогу и зашел за угол дома. Подождал. Никого.
Шатова это в принципе устраивало. Можно двигаться дальше. Плохо только то, что этот район Шатов знал не очень хорошо. Вернее, практически совсем не знал. Наверняка здесь есть пара смешных проходных дворов и сквозных подъездов. В которых можно запросто потерять «хвост».
Ладно. Придется внимательнее смотреть по сторонам.
И снова Шатов, без приключений добравшись к дому восемь по улице Светлой, не мог сказать – хорошо или плохо то, что никакого наблюдателя выявить не удалось.
Это когда-то, еще на заре своей журналистской деятельности, Шатов осознал всю глубину официальной деловой лексики. Нарушения в магазине обычно не были выявлены. Возможно, они были, но выявить их не удалось. Или в истории болезни – патология не обнаружена. Не исключено, что она есть, но не обнаружена.
Слежка за Евгением Шатовым не обнаружена. Не выявлена. Не выявлена.
Жила Воеводина в квартире номер пять. Дом старый, квартир на этаже мало. По две квартиры на лестничной клетке. Выходит – третий этаж.
Квартира пять. И квартира шесть.
Лестничные пролеты высокие, двери – как в залах. Еще дореволюционная постройка. Воняет немного сыростью из подвала, но, в общем, все благопристойно.
И, что очень интересно, дверь в квартире номер пять не опечатана. Интересно. Очень интересно. И дверь имеет очень благопристойный вид – обтянута кожей, украшена всякими металлическими узорами. Квартира шесть – немного попроще. И звонков возле ее дверей целых три штуки. Коммуналка.
На какой звонок нажать? Шатов задумчиво постоял перед дверью.
Или вначале выполнить ритуал и позвонить в квартиру номер пять?
Монету бросать не хочется. Ладно, Шатов махнул рукой, квартира номер пять. Главное, чтобы не покойная открыла дверь.
Кнопка подалась легко, но до слуха Шатова не донеслось ни звука. Или звонок не работает, или дверь очень плотная. Скорее, дверь. Воеводина провисела в петле две недели, и никто не услышал запаха.
Еще раз нажать на кнопку? Или можно идти к квартире номер шесть? Шатов уже решил было идти к квартире напротив, когда за дверью пятой квартиры кто-то завозился.
Шатов обернулся и глянул на дверной глазок. Еще одна нелепая привычка – смотреть на глазок, пытаясь понять, смотрят на тебя сквозь него кто-то или нет.
Дверь приоткрылась:
– Кто?
– Мне нужна Татьяна Игоревна, – несколько неожиданно для себя самого выпалил Шатов.
И через секунду понял, что инстинктам нужно доверять. Если бы он стал объяснять, что из газеты, и пришел поговорить по поводу безвременной кончины, то с ним просто могли бы не разговаривать. Извините, я не могу говорить на эту тему. Еще слишком сильна боль утраты…
– А Тани нет, – сказал женский голос таким тоном, будто Воеводина только что ушла за хлебом.
– А когда она вернется? – Шатов попытался рассмотреть свою собеседницу, но смог увидеть только часть силуэта – цепочка отпустила дверь лишь на пару сантиметров. Если судить по голосу – достаточно молодая женщина. Лет до тридцати пяти. Хотя определять возраст женщины по ее голосу Шатов так и не научился толком. Как и по внешности, впрочем.
– Она не вернется, – женский голос стал чуть тише, словно женщина за дверью теперь попыталась, наконец, выразить свою печаль.
– Она совсем уехала? Куда?
– Она умерла, – наконец сказала женщина из-за двери.
– Боже! – не стоит слишком переигрывать. Не стоит. Удивление и легкое недоверие. – Я говорю о Татьяне Игоревне Воеводиной.
– Да, она умерла, – Шатов был поклясться, что особой печали в голосе собеседницы не было.
– Подождите, как она умерла? Месяц назад она была совершенно здорова. Мы с ней… – тут нужно замяться, чтобы собеседница смогла сама придумать, что именно они с покойной Воеводиной делали месяц назад. – Я могу войти?
Пауза. Какая негостеприимная женщина. Ей ведь ясно было продемонстрировано, что человек – старый знакомый Татьяны Игоревны, что он потрясен известием и хотел бы узнать, подробности.
– Я не совсем одета, – сказала женщина.
Теперь лучше промолчать Шатову. Называя причины, по которым что-либо не может быть выполнено, и не получая ответов, человек сам начинает искать способы эти причины преодолеть.
– И у меня немного не прибрано…
Вот теперь нужно подать реплику, очень осторожно:
– Я всего на минуту, – и жалобно, – пожалуйста.
Теперь возможна только одна причина, по которой его могут не впустить в квартиру – там уже есть один мужчина. Это если Шатову не повезет.
– Ладно, – подумав, согласилась женщина, – входите.
Дверь прикрылась, звякнула цепочка и дверь распахнулась.
Шатов немного демонстративно вытер ноги о половичок и вошел.
Хозяйка за это время успела ускользнуть в глубину квартиры и уже оттуда сказала:
– Проходите по коридору, налево. Подождите меня там.
Налево так налево. Всем мужикам свойственно ходить налево. Можно осмотреться и попытаться понять, с кем придется иметь дело и как себя вести дальше.
Но запах! Вся квартира была пропитана запахами духов и еще чего-то горьковатого. Не трупный запах, одернул себя Шатов, что-то такое экзотическое.
Точно – индийские ароматические палочки. И комната, в которую вошел Шатов, тоже отлично подпадала под определение «экзотическая». Хотя, поправил себя Шатов, не совсем так. Кто-то пытался сделать ее такой, но не хватило ума и вкуса.
Скорее комната напоминала театральную декорацию.
На окнах – тяжелые шторы. Темно-красные. На стенах – ковры. И не дешевые подделки, а добротные, внушающие уважение. И на полу ковер, с длинным густым ворсом.
Широкая низкая тахта, заваленная маленькими подушками и застеленная чем-то, похожим на шелк.
Будуар.
Шатов снял на пороге кроссовки и прошел по комнате. В углу – трюмо. Перед зеркалом – ряды бутылочек, баночек и прочей косметики.
Старый громоздкий буфет, полки которого были заставлены хрусталем и тускло блестящими фигурками экзотических божков.
Шторы плотно задернуты, комната освещалась двумя бра над тахтой.
Шатов оглянулся по сторонам. Фотографии. Над небольшим журнальным столиком в углу.
Главные героини фотографий – две женщины. Одна повыше и, кажется, чуть помоложе. Лет около тридцати. Вторая – ниже, чуть стройнее, чуть старше и чуть увереннее.
Кто из них Воеводина? Ведь ему сейчас придется продолжать объяснения, и неплохо было бы при этом поглядеть с легкой грустью в глазах на лицо своей знакомой. Покойной.
Хотя, как только появится нынешняя хозяйка квартиры…
Что-то во всем этом не так. Что-то Шатов не может перевести из разряда чувств в разряд мыслей. Все нормально, все пристойно. Квартира…
Большая квартира, если судить по коридору – комнаты на четыре. Ухоженная квартира.
Но… Шатов наклонился к фотографиям. И тут вроде бы все нормально. Подруги на берегу моря. Подруги на фоне какого-то фонтана. Отдельно фотография той, что повыше и отдельно – той, что постарше.
Снова они вместе, на этот раз – обнявшись.
Ну что его так не устраивает в этих снимках?
Стоп. Шатов еще раз присмотрелся к фотографиям. Хмыкнул. Да…
Это он собрался изображать сейчас огорченного влюбленного перед опечаленной подругой. Мы не хиппи и не панки, мы – подружки-хохотушки.
Или у тебя слишком разыгралось воображение, Женя Шатов? Ну подруги, ну живут вместе. Это же не значит, что они лесбиянки. Не значит?
Но если все-таки значит, то как себя вести нормальному гетеросексуальному мужику? И могла ли покойная в принципе завести близкое знакомство с существом противоположного пола? А вести разговор с позиций делового знакомого… Откуда он знает, чем могла по жизни заниматься Татьяна Игоревна?
Времени на размышление нет. Придется хвататься за первую версию и пытаться тянуть ее до тех пор, пока будет возможно.
– Я вас слушаю, – достаточно холодно сказал женский голос за спиной у Шатова.
Теперь, после своего небольшого открытия, Шатов мог предположить, в чем причина такой холодности.
– Я близкий друг Тани… – Шатов сделал паузу, словно подбирая слова.
– Вы еще один близкий друг Тани.
– Да… То есть?
– Не делайте удивленного лица, милейший. Как вас, кстати, зовут?
– Евгений.
– Боже, как банально – Евгений и Татьяна. Но ей должно было понравиться. Меня зовут Ирина.
– Очень приятно… – Шатов проводил взглядом женщину. Она прошла к тахте и села, поджав ноги.
Эта та, что постарше, узнал Шатов. Лет тридцать пять. Хотя, не исключено, что и сорок. Явно следит за собой. Волосы короткие, темные. Фигура, насколько позволяет судить просторный халат, весьма и весьма.