Золотько Александр. Почерк дракона

   Шатов ощупал лицо. Нигде ничего не болело.
   Шатов ощупал еще.
   – Чего лапаешь, целая у тебя рожа, – бросил Алексей, опуская рукава рубашки, – портрет мы не трогали. Тебе еще, может, по городу ходить. А с покоцаной рожей…
   – Верно подметил, фраер, – ухмыльнулся Шатов, – мне еще по городу ходить, с людьми общаться. Ты мне вот что скажи, засранец…
   – Чего тебе? – устало спросил начальник, надевая пиджак.
   На засранца он уже не реагирует, удовлетворенно оценил Шатов.
   – Так вот, ты мне скажи, очень тяжело человеку в рожу не въехать?
   – Точно, крышу сорвало у тебя.
   – Нет, серьезно, – Шатов, морщась, ощупывал ребра, – вот, скажем, ты, двое твоих охламонов и такой симпатяга, как я. Ну, полез я не в свое дело. А ты, соответственно, решил меня приструнить.
   – А не пошел бы ты…
   – Никуда я не могу пойти. Мне вот интересно, как журналисту. Нужно над собой насилие совершать, чтобы морду уроду не раскровянить?
   Начальник резко подошел к Шатову, поднес кулак к лицу:
   – Изуродовал бы…
   – Вот и я говорю, – поддержал Шатов, – трудно удержаться. Почти невозможно. Я, вон, не удержался недавно. А ты смог. Сила воли или приказ?
   Начальник выматерился и отошел от Шатова.
   – Правда, странно? – громче сказал Шатов, вдохнув и выдохнув несколько раз, – Ты уже не пацан, тебе лет сорок? Я спрашиваю, тебе лет сорок?
   – Пошел ты.
   – Лет сорок. У тебя некислая работа. Спокойная такая. И вдруг ты идешь бить какого-то журналиста, который задает дурацкие вопросы. Наверное, ты очень разозлился на журналиста. Но почему тогда не разбил ему рожу? Вот так не размахнулся и – хрясь. Глаз заплыл, зуб вылетел… Это же так приятно! Но – нельзя.
   Отсюда я делаю вывод, что у тебя были инструкции по моему поводу. Ты их получил, прежде чем занялся мной. Верно?
   Алексей прошел по комнате, не отвечая на вопрос.
   – А я ведь даже не спросил у тебя, что ты думаешь о бумажном драконе… – Шатов вздрогнул, увидев, как резко бросилась краска в лицо начальнику службы безопасности. И охранник, стоявший за спиной у Шатова, вдруг затаил дыхание. Или Шатову это только показалось?
   – О каком драконе? – переспросил начальник.
   – О бумажном. Вырезанном из бумаги и подброшенном к телу Кости Шкира. Нет?
   – Ты что…
   – Не начинай заново задавать дурацких вопросов, – посоветовал Шатов, – кто, зачем. Будь мужиком и внятно скажи, что был таковой дракон у господина Башкирова. И вы все почему-то до всерачки перепугались этого самого дракона. Так?
   Начальник ничего сказать не смог. Он набрал воздух, открыл рот, потом замер и воздух резко выдохнул. Глаза его впились в лицо Шатова.
   – Чего уставился, голубчик? Или ты сейчас мне скажешь, что знать ничего не знаешь и ведать не ведаешь? Вот и получается, что ты не крутой перец, а последняя шестерка, – Шатов оглянулся на охранника и поправился, – предпоследняя шестерка.
   Распахнулась дверь, вошел второй охранник:
   – Михаил приехал, приказал этого в гостевую отвести.
   – Вот видишь, – сказал Шатов, – отвести. В гостевую. Это значит, что я гость. И не у тебя, козла, а у…
   Закончить фразу Шатов не успел. Алексей ударил. Шатов отлетел к охраннику, тот толкнул его вперед, и Шатов снова налетел на кулак начальника.
   – Мать, – простонал Шатов, упав на колени.
   – В гостевую его, – приказал начальник службы безопасности и вышел из комнаты.
   Шатова подхватили и потащили следом. Самостоятельно переступать ногами Шатов смог только в коридоре второго этажа. Охранники остановились перед дверью. Один продолжал держать Шатова, а второй открыл дверь:
   – Куда его?
   – Пусть входит, – разрешил голос из гостевой комнаты.
   Шатова подтолкнули. Он шагнул, покачнулся и вцепился рукой в дверь.
   – Проблемы? – спросил тот, кто стоял посреди комнаты.
   – Уже почти нет, – пробормотал Шатов, – все хорошо, мы идем самостоятельно. Шаг за шагом. Степ ту степ. Есть такой прием в журналистике, автор вводит читателей в тему статьи шаг за шагом. Поэтапно погружает его в атмосферу всего происходящего. Вот только меня немного слишком глубоко погрузили. И резко. Слишком резко меня погрузили…
   – Помочь?
   – Не нужно, все нормально. Без этих сопровождающих я свободно обойдусь. Мне без них будет немного больно, но с ними было больней, – Шатов закрыл за собой дверь.
   – В кресло присаживайтесь, – предложил молодой мужчина лет тридцати пяти.
   – Благодарствуйте, – Шатов осторожно опустился в глубокое кожаное кресло. – Представляться не будем?
   – Отчего же? Пренепременно будем представляться, меня вот зовут Михаилом, – Михаил сел в кресло напротив Шатова, – а вас, как я прочитал в удостоверении, зовут Евгением Шатовым.
   – Совершенно верно, – Шатов застонал, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее, – бить не будете?
   – За кого вы меня принимаете? – удивление на лице Михаила было глубоким и искренним, переходящим в негодование, – только беседа, живая искренняя беседа. Для затравки предложу вам выпить… Или попить. Закурить?
   – Нет, спасибо, я уже прикурил. В подвале.
   – А, в подвале… – протянул Михаил, – понятно. Тогда просто приступим к беседе. Зачем вы вообще приехали в клинику?
   – Не поверите, – устало улыбнулся Шатов, – задать пару вопросов.
   – Не может быть, – изумился Михаил.
   – Вас, кстати, как фамилия? – спросил Шатов.
   – В статью вставить хотите?
   – Нет, просто интересно.
   – А фамилия у меня Хорунжий. Михаил Хорунжий.
   Шатов прикрыл глаза, вспоминая:
   – Не помню такую фамилию.
   – Я и не стремлюсь к известности, – улыбнулся Хорунжий.
   – Ну да, понятно, при вашем роде деятельности… – понимающе кивнул Шатов.
   – А какой у меня род деятельности, по-вашему? – приподнял правую бровь Хорунжий.
   Шатов пошевелил пальцами в воздухе:
   – Нечто вроде тутошнего подвала…
   – Стыдно, господин журналист, стыдно, – возмутился немного картинно Хорунжий, – такие скоропалительные выводы для такого серьезного журналиста… Вы же серьезный журналист?
   – Ну…
   – Не нужно скромности, вы серьезный журналист серьезной газеты… – Хорунжий сделал паузу, – насколько это вообще возможно в нашем любимом городе.
   – Слабенький комплимент.
   – А мы не для комплиментов сюда собрались. Мы сюда собрались… – без стука распахнулась дверь, и Хорунжий замолчал, оглянувшись.
   Начальник службы безопасности, стараясь не встречаться с Шатовым взглядом, наклонился к Хорунжему и что-то тихо сказал.
   Надо полагать, о бумажном драконе, прикинул Шатов. Вон как Хорунжий косяк бросил. Кстати, неожиданно симпатичный мужик этот Хорунжий. Ситуация к особой любви не располагает, но в Хорунжем есть что-то надежное. Уверенное.
   – Да-а… – протянул Хорунжий, рассматривая Шатова, – эдак вы даже меня удивите…
   – И вы начнете меня бить, – предположил Шатов.
   – Зачем? Помните бессмертное произведение «Хождение по мукам»? Там командарм Сорокин произнес блестящую фразу: «Если они виновны, то будут расстреляны, но без всяких буржуазных издевательств».
   – Мы перешли к угрозам?
   – Мы перешли к очень болезненным и важным вопросам…
   – И что будет, если я на них не отвечу? – у Шатова неприятно засосало под ложечкой.
   – Ответите, господин Шатов, если мы возьмемся, как следует, то ответите на все вопросы очень точно и подробно. Могу поспорить.
   Сказано это было очень просто, без нажима и игры интонациями, но у Шатова болезненно сжалось что-то внутри. Этот не врет, этот говорит правду, и ему самому правда неприятна. Совсем не приятна. Но он свое обещание выполнит.
   – А какой мне смысл вам все рассказывать добровольно? – голос не дрожал, руки покоились на коленях и тоже не дрожали – молодец Шатов, держишься.
   Ты и перед Ильичем держался достойно, пока не сломался.
   – А смысл есть и очень большой. Глубинный смысл. Отвечая добровольно, вы можете ответить только на те вопросы, которые я вам задам. В противном случае вы расскажете все.
   – Пальцы в дверь? Иглы под ноготь? Или теперь мы можем побаловать клиента и химией?
   – Вам лучше не знать, чем именно мы можем вас побаловать. Вы уж извините, но я приехал сюда с несколько другой задачей, теперь же все немного усложнилось. Можно, я позвоню?
   – А если я не позволю? – поинтересовался Шатов, проклиная в уме свою болтливость и идиотские наскоки.
   – Слушайте, Шатов, вы мне дадите возможность хоть немного побыть интеллигентным человеком? Пусть мои вопросы риторические, но ведь можно было на них ответить вежливо: «Не возражаю», или «Ради бога»? – Хорунжий достал из кармана пиджака телефона и набрал номер.
   – Ради бога я вам скажу, когда вы меня бить начнете, – буркнул Шатов и замолчал, когда Хорунжий поднял указательный палец.
   – Саша? Это Хорунжий. Тебе нужно подъехать. Да. Интересно. Через сколько ты можешь быть? Лады, мы подождем. Пока! – Хорунжий спрятал телефон.
   – Что значит – подождем? А если у меня нету времени здесь сидеть? Если я сейчас вот встану и просто пойду к выходу? – в голосе Шатова прозвучало вызова и уверенности немного меньше, чем он этого хотел.
   Хорунжий развел руками:
   – В этом случае я не смогу помешать вашей попытке, точно также, как не смогу помешать попытке охраны вас не выпустить.
   – А приказать меня пропустить вы не можете?
   – Извините. Вы несколько не правильно представляете себе мой статус. Я не могу приказывать, я могу только консультировать. А все остальные могут моих консультаций придерживаться или не придерживаться. А потом отвечать за последствия, возникшие в результате недоверия к моему мнению…
   – А ваше мнение сейчас за то, чтобы меня отсюда не выпускать?
   – Совершенно верно, – одобрил Хорунжий, – мое мнение сейчас за то, чтобы мы немного пообщались. Вы не против?
   – Ага, откажусь, а потом придется отвечать. Ладно уж, давайте общаться, – Шатов подпер щеку кулаком и изобразил на лице полнейшее внимание.
   Но как болело все тело! И совершенно невозможно было понять, болят новые побои или это беспокоят старые раны.
   Как бы ни улыбался этот Хорунжий, как бы ни строил из себя рубаху-парня, он тоже из категории хищников. И хоть он явно не на самом верху иерархии, но уверенности и самостоятельности в нем хоть отбавляй.
   – Начнем с простого. Так сказать, вводная часть, – Хорунжий соединил кисти рук кончиками пальцев, соорудив нечто вроде шара.
   Руки на Шатова произвели должное впечатление массивными запястьями и набитыми суставами.
   – Итак, вы прибыли в славную клинику имени Гиппократа и начали задавать вопросы. Тем самым нарушив два правила этой клиники. Сюда не приходят посторонние, и здесь не задают вопросов о пациентах. Тем более – о мертвых пациентах. Здесь – нейтральная территория. В клинике даже приостанавливается действие законов. Тот, кто успел сюда попасть, может спокойно рассчитывать на безопасное лечение. Безопасное, – Хорунжий подчеркнул последнее слово интонацией.
   – И за все время существования клиники никто не посмел?
   – Дважды. Или, если быть совсем точным, трижды.
   – Это как?
   Хорунжий усмехнулся:
   – Один человек успел начудить здесь дважды за очень короткое время, прежде чем…
   – Прежде чем?
   – Прежде чем потерял возможность чудить, – Хорунжий скрестил руки на груди, – но все это я вам рассказываю в качестве вступительной части. Так, чтобы вы понимали, отчего вас так нервно приняли.
   – Я бы даже сказал взволнованно, – поморщился Шатов.
   – Итак, теперь ваша часть рассказа. Я внимательно слушаю.
   Шатов задумался. Всего говорить смысла не было. Но, чем удовлетворится собеседник, также предсказать было трудно.
   – Мне стало известно, – осторожно начал Шатов, – что со смертью Константина Башкирова не все так просто…
   – Стоп, – поднял руку Хорунжий, – я вас очень прошу, не усложняйте работу мне и себе. Точнее и полнее, пожалуйста.
   – Мне сказали… вернее… стало известно, что… нет, возникло предположение, что Башкиров, попавший сюда на излечение, не умер от естественных причин, а был убит.
   – Именно убит?
   – Да. И что возле его трупа был найден вырезанный из бумаги силуэт дракона.
   – Что вы говорите? Как интересно! Дракон? – Хорунжий превратился в живое воплощение заинтересованности. – И кто же вам такое сказал?
   Шатов тяжело вздохнул. Так он и предполагал. Любое слово по поводу его розысков неизбежно повлечет за собой только новые вопросы. Ответы на которые в свою очередь повлекут новые вопросы и так до… И так до тех пор, пока не вывалится наружу все то, что сам Шатов хотел бы пока припрятать.
   – Мне этого никто не сказал. Я это сам предположил.
   – Так, давайте немного успокоимся и попытаемся быть логичными, – предложил Хорунжий.
   – Давайте.
   – Вы сказали, будто сами предположили, что Башкиров был убит. И не просто убит, а еще каким-то хитрым образом в присутствии бумажного дракона? Так?
   – Что-то в этом роде…
   – Мне всегда казалось, что предположения можно высказывать, базируясь на каких-нибудь сведения. Или вам придется говорить немного яснее, или заявить, что вы ясновидящий. Выбирайте.
   Легко ему говорить, подумал Шатов, у него не висит на шее такой груз. Тут чуть не так повернешься – и шея с легким треском переломится. Как сухая ветка. Но если ему не сказать… Шатов вспомнил подвал, начальника местной службы безопасности и подумал, что в случае отказа от сотрудничества, шея также легко может сломаться. Тресь.
   – Тут такое дело, – Шатов откашлялся, – мне в руки попал список людей, о смертях которых было высказано предположение, что…
   Черт, подумал Шатов, что я несу? Нужно пресекать этот словесный понос и переходить на нормальный человеческий язык.
   – Да вы не волнуйтесь, – посоветовал Хорунжий.
   – Короче, восемь человек за последние два месяца умерли странно. Один из них – Башкиров. Возле минимум четверых из них был обнаружен тот самый дракон. Я позволил себе предположить, что и у остальных мог быть такой дракон…
   – Ага, становится немного понятнее, – кивнул Хорунжий, – вы говорите – восемь?
   – Да. Причем официально убиты только трое из них. Двое погибли в результате несчастных случаев, двое – самоубийцы, и один, Башкиров, от естественных причин.
   – От естественных… Ну, да, что может быть естественнее, – Хорунжий внимательно рассматривал Шатова, словно пытаясь разглядеть что-то на его лице. – Вы давно этим делом занялись?
   – По Башкирову?
   – Нет, по бумажному дракону.
   – Три дня как…
   – И за это время у вас еще не было особых проблем? – теперь на лице Хорунжего проступило удивление и некоторое недоверие. – Или вы пришли по первому адресу?
   – Не издевайтесь, пожалуйста, в клинику всякий нормальный человек придет в последнюю очередь.
   – Вот и я о тот же.
   – А по поводу проблем… Это вы о майоре Ямпольском?
   – О нем, естественно. Насколько мне известно, а мне известно достаточно много, именно майор Ямпольский сотоварищи организует проблемы для тех, кто лезет к бумажному дракону.
   – Все так серьезно?
   – Все серьезно еще и не так, господин Шатов. Вы, кстати, очень талантливо ушли от моих вопросов, и сами стали их задавать.
   Шатов развел руками.
   – Вы обратили внимание, что я не стал спрашивать, откуда у вас этот список?
   – Я бы не хотел называть источник.
   – И хрен с ним, с источником. Меня интересует, что вам удалось выяснить. Что именно. Мелочь, пустяк.
   – В общем, ничего. Только сам факт существования дракона, то, что самоубийства и несчастные случаи, скорее всего, инсценированы. И то, что всем этим занимается возрожденный оперативно-поисковый отдел во главе с майором Ямпольским. И вот сейчас вы еще добавили, что этот майор лупит по рукам всех, кто пытается к этим делам приблизиться. И скажите, что, возле Башкирова действительно был этот самый дракон?
   – Официально?
   – Натурально.
   – Натурально, – хмыкнул Хорунжий. – Натурально Башкиров умер от передозировки лекарства. И у него на груди утром действительно был найден силуэт дракона, вырезанный из бумаги. Тут ваше предположение сработало правильно. Только…
   – Что? – насторожился Шатов.
   – Вы только что получили информацию, которую не сможете никому передать. В случае чего, клиника в один момент открестится от ваших бездоказательных заявлений. Я, представьте себе, тоже.
   – Я не думаю, что все это станет достоянием гласности. Хотя гарантировать не могу. Все складывается как-то так, что…
   Хорунжий кивнул. Потом кивнул снова, и Шатову показалось, что Хорунжий кивает не его словам, а своим мыслям. И мысли эти не слишком приятны.
   Просто какой-то сумасшедший дом. Все что-то знают, причем знают куда больше, чем знает Шатов, но каждый считает своим долгом не выдать Шатову свою информацию, а пытаются получить информацию у него, словно стараются проверить, не накопал ли Шатов чего-то такого, что ускользнуло от их внимания. Не накопал. Не на-ко-пал!
   Шатову захотелось выкрикнуть это в лицо Хорунжему, Ямпольскому и Арсению Ильичу. Не накопал. Он просто не мог ничего накопать, потому что все это напоминает болото, трясину, в которой что-то свалено, с умыслом или без умысла, а Шатов вынужден копаться в этой зловонной жиже, ощупывать склизкие предметы странной формы и надеяться, что его самого эта трясина не проглотит. Надеяться, что ему подадут руку с твердого берега те, кто столкнул его в это болото.
   – Что вы сказали? – переспросил Шатов.
   – Я понимаю – вам нужно ехать? – спросил Хорунжий.
   – Что?
   – Ехать вам не пора? Мне кажется, что у вас может быть очень много дел.
   – Вы решили меня отпустить? – не поверил Шатов.
   – Я решил вас отпустить, – подтвердил Хорунжий. – Более того, я решил предложить вам машину, которая подвезет вас… Ну, куда вам будет нужно. И еще я решил принести вам свои извинения за все произошедшее…
   – Так все-таки, это вы приказали меня обработать в подвале?
   – Как вам сказать… – Хорунжий вроде бы даже замялся, – Алексею Игоревичу было приказано подготовить вас к разговору. Но было совершенно упущено из виду, что он воспринимает такие выражения несколько односторонне. Однобоко.
   – Что-то я не слышу в вашем голосе раскаянья и сочувствия…
   – Это потому, что его там нет, – холодно сказал Хорунжий, – и быть не может. Вы сами выбрали свою дорогу…
   – А если не сам?
   – Тогда у вас не слишком хорошие друзья. Вам еще могли вручить гранату без кольца. По степени опасности – это почти идентично.
   – Может залить дерьмом, – сказал Шатов.
   – Может. И не только вас. Вы, простите, полезли туда, где…
   Открылась дверь, и в комнату вошел начальник службы безопасности:
   – Машина пришла.
   – Так что – машина ждет, можете ехать, но я вам со всей искренностью советую отбежать от этого дела, прикинуться ветошью и не отсвечивать. В этом случае, – Хорунжий встал и подождал, пока встанет Шатов, – мы не будем обижаться на вас и дальше.
   Шатов выдержал прямой взгляд Хорунжего. Искоса глянул на начальника службы безопасности. Тот стоял неподвижно, глядя куда-то над головой Хорунжего.
   – Еще раз приношу наши извинения, – доброжелательно улыбнулся Хорунжий, улыбнулся одними губами.
   – Пусть вот он извинится, – Шатов кивнул в сторону начальника службы безопасности.
   – Резонно, – согласился Хорунжий и обернулся к начальнику, – ну-ка, Алексей Игоревич, извинитесь перед нашим гостем за произошедшее недоразумение.
   Желваки на лице Алексея Игоревича напряглись.
   – Извинитесь-извинитесь, – подбодрил его Хорунжий.
   Начальник службы безопасности шагнул к Хорунжему и процедил, не глядя на него:
   – Извините, пожалуйста.
   – И руку пожмите, – предложил Хорунжий.
   Алексей Игоревич протянул руку. Шатов бросил взгляд на Хорунжего. Что-то у того во взгляде светилось. Вопрос, ожидание…
   Шатов сжал руку начальнику службы безопасности, резко рванул на себя. Тот слишком торопился закончить неприятную процедуру, поэтому немного расслабился. В конце концов, действительно трудно ожидать прыти от человека, которого только что почти час собственноручно избивал. Поэтому рывок Шатова застал противника врасплох.
   Колено впечаталось в пах. Начальник сдавлено вскрикнул и согнулся в поясе. Шатов ударил коленом еще раз, теперь в лицо, потом рывком швырнул начальника к стене. В сторону отлетел стул.
   – Сука, – выдохнул Шатов и ударил ногой, куда-то в поясницу, справа. Еще раз. Потом еще.
   Алексей Игоревич опустился на колени, потом стал медленно заваливаться набок.
   – Крутой, говоришь? – Шатов ударил левой ногой, на этот раз в живот. – Я ведь тебя предупреждал…
   Багровая ярость затопила мозг Шатова. Он уже не мог остановиться, а бил раз за разом, словно автомат. Бил, выдыхая только одно слово – сука. Сука, сука, сука…
   В лицо, в живот, в грудь… Сука.
   – Хватит! – приказал Хорунжий, но Шатов не расслышал.
   Кто-то что-то сказал рядом с ним? Ерунда, ерунда. На свете их только двое – он и тот, кто сейчас лежит на полу, пытаясь прикрыть разбитое в кровь лицо.
   – Мало? – Шатов замахнулся снова. Они решили, что могут делать с Шатовым все, что угодно. Все, что угодно. Вот вам.
   – Прекратите, – рывок, Шатова развернуло. Его? Останавливают? А почему не останавливали этого подонка там, в подвале? Почему не остановили Арсения Ильича, когда он превращал Шатова в послушную гончую? Почему…
   – Да прекратите же! – Шатов рванулся, почувствовал, что руку его зажало, словно тисками, потом резкая боль пронзила суставы. – Успокойтесь!
   Шатов стоял на коленях, а над ним, заломив ему руку за спину, стоял Хорунжий. Шатов дернулся, но боль быстро отрезвила его.
   – Еще одна попытка – и я сломаю вам руку, – пообещал Хорунжий.
   Шатов закрыл глаза. Ярость уходила с толчками крови в висках, оставляя обожженное криком горло и кривящиеся в гримасе губы. Потом словно силы разом испарились из тела Шатова. Их хватило только на то, чтобы прошептать: «Все нормально» и встать после того, как Хорунжий отпустил руку Шатова.
   – Все нормально, – громче сказал Шатов, пытаясь успокоиться.
   – Куда уж больше, – откликнулся Хорунжий. – А вы, оказывается, опасный человек. Все нормально! Мы разберемся сами.
   Это Хорунжий сказал вбежавшим на шум и крики охранникам, понял Шатов. Мы разберемся сами. Шатов слышал только голос Хорунжего. Перед глазами продолжало метаться что-то красное, не дающее сосредоточиться.
   Руки начали дрожать. Шатов почувствовал, что задыхается.
   – Успокойтесь, – тихо сказал Хорунжий и, в сторону, – уберите Алексея.
   Шум, голоса. Чьи-то реплики. Шатов не разбирал слов. Он пытался удержаться на ногах. Красный туман перед глазами начал вращаться, обугливаясь по краям. Темнота стала заливать комнату.
   Шатов оперся о стену.
   – Вам плохо?
   Ему плохо. Ему очень плохо. Он хочет просто подохнуть. Сейчас. Немедленно. Прав был покойный Вася-Некрофил, он хочет умереть. Он… хочет…
   Мрак внезапно рассеялся. Осталась пустая комната и взгляд Хорунжего.
   – Все нормально, – громко сказал Шатов, – извините.
   – Я-то как раз извиню, – ответил Хорунжий, – а вот с Алексеем на эту тему вам лучше не беседовать. Вы вообще, как оказалось, очень вспыльчивый и рисковый человек. Вас ведь могли…
   – Не нужно трындеть, – оборвал Шатов, – или зови своих быков, или покажи, где выход.
   Шатов осмотрел себя. Пуговицы на рубашке расстегнулись.
   Нехорошо, нужно следить за собой. Шатов провел рукой по волосам. На ковре возле стены виднелось темное пятно. Капли на стене, и широкий кровавый мазок, словно кто-то небрежно провел кистью, испачканной в сурик.
   – Я вас провожу, – Хорунжий тронул Шатова за плечо.
   – Хорошо, – кивнул Шатов.
   Он только что избил человека. Он бил лежащего ногами в лицо. Он мог забить его до смерти. Ногами. В лицо. Дай бог, чтобы не искалечил.
   Шатов остановился в коридоре, обернулся к Хорунжему:
   – Что теперь будет?
   – С кем?
   – С ним, со мной? – Шатов облизал губы.
   – Ничего, – пожал плечами Хорунжий, – ровным счетом ничего. Потому что ничего и не было. Это «Гиппократ». Здесь свои законы. Кроме того, Алексей, во-первых, сам виноват, перегнув палку в подвале. А во-вторых, это именно в его обязанностях – не допускать подобных инцидентов. И после того, как его немного подлечат, недельки через три-четыре…
   – Я его так сильно? – Шатов почувствовал, как ком тошноты подкатывается к горлу.
   – Достаточно сильно для того, чтобы местное руководство… И не только местное – внимательно присмотрелось к тому, насколько Алексей соответствует занимаемой должности. Это ведь не изнеженный журналист должен был искалечить самого крутого охранника, а вовсе даже наоборот. Я, честно говоря, думал, что мне придется вмешиваться на вашей стороне…
   – Вы ожидали чего-то подобного?
   – В общем, да. Нечто такое, но не настолько… – Хорунжий взмахнул руками, – не такое бурное и разрушительное.
   В вестибюле стояли два охранника. Один из них был с Шатовым в подвале. Кажется. Шатов сжал кулаки. Охранник отвел глаза. Хорунжий за спиной Шатова хмыкнул, обогнал его и открыл дверь.
   Возле крыльца стояла черная иномарка. Взгляд Шатова скользнул по зализанным обводам.
   – Садитесь, – Хорунжий открыл заднюю дверь.
   Шатов оглянулся на корпус клиники.
   – Садитесь, пожалуйста.
   – Спасибо, – выдавил Шатов и сел в машину.
   Дверь тихо щелкнула замком.
   Шатов потер лицо.
   – Что-то случилось, Миша? – раздался голос рядом.